– Но я полечу домой, только чтобы упаковать свои вещи. Я собираюсь переехать назад, в Исландию. В Америке меня теперь ничего не держит, кроме работы, а хорошую работу я могу и здесь найти. Мы с Элисон разводимся.

Артнар опустил взгляд и замолчал. А в голове Карла будто приподнялась туманная завеса. Эта зануда Элисон разводится с Артнаром из-за него, Карла? Не желает знаться с зятем-убийцей? Если так, то почему Артнар не объяснил ей, что все это – лишь недоразумение?

– Я много размышлял о нас с тобой… Может, я мог бы относиться к тебе получше все эти годы? Впрочем, не думаю; просто я такой, какой есть, и ты такой, какой есть. – Он снова сделал паузу и посмотрел на Карла; в его взгляде не промелькнуло ни сожаления, ни тепла. – Дело в том, что я… я не понимаю… я просто не понимаю, почему ты не сказал мне о моей матери. Когда следователь сообщил мне, что они нашли ее имя в твоем компьютере… что ты искал информацию о ней… Я сначала подумал, что ты нашел информацию, но не успел сказать мне из-за того, что тебя арестовали, – а потом увидел дату. Ты знал все и не дал мне знать!

В отличие от всего хорошего, у плохого не было проблем пробраться по мозгу Карла без препятствий и задержек. Горечь, тоска, депрессия – эти болезненные чувства никогда не терялись по дороге. Какая несправедливость! Карл прекрасно помнил о своем решении никогда не рассказывать Артнару о его матери, но он также знал, что нарушил бы этот обет, как только перестал на него злиться. Теперь этот шанс у него был украден. А также и возможность оправдать себя в его глазах: сказать, что он хотел сообщить ему имя в подходящий для этого момент.

– Но, как бы там ни было, мое желание исполнилось: я узнал, кто были мои родители. По крайней мере, кто была моя мать. – Артнар снова замолчал, отвернувшись от Карла; видимо, уставился в окно. – Как и многое другое в жизни, эта информация не оправдала моих ожиданий. – Он горько усмехнулся: – Еще как не оправдала!

Карл вспомнил, что мать Артнара и его дед по материнской линии умерли в один и тот же день – он читал объявление о ее смерти. Что случилось тогда? Они были убиты? Сгорели вместе при пожаре? Совершили совместное самоубийство? Один убил другого, а потом и себя? Такое мышление требовало точности, что было слишком сложно для его бедного искалеченного мозга. Главным моментом здесь было то, что кровожадные убийцы могли водиться в роду Артнара, а не Карла. Если б он был способен улыбаться, его лицо сейчас засияло бы.

– Я просто стараюсь смотреть на это так, что у меня был лишь выбор между знать или не знать. А тот, кто не рискует, не выигрывает. – Артнар втянул воздух сквозь стиснутые зубы. – Я обрел, и я потерял. Я потерял Элисон, потому что она и думать не может о жизни со мной после того, как я рассказал ей свою историю. Американцы более чувствительны к таким вещам, чем мы, исландцы. Ей хочется детей, своих детей, со своим мужем, а не с донором спермы. Когда я предложил это, она сказала, что ей даже думать об этом противно. А по поводу беременности от меня и вынашивания в себе моих детей она использовала еще более сильные эпитеты. Она даже не хочет знать результаты генетического анализа – внезапно перестала доверять науке. Да, в принципе, для нее и неважно, кто окажется моим отцом. В ее глазах весь мой род слишком бракованный, чтобы быть хоть как-то связанной с ним.

О чем он говорил? Почему Артнар не мог объяснить ему это попонятней?

– Но я и обрел кое-что. Я обрел сестру. Возможно, только единоутробную; надеюсь, что она мне сестра лишь по матери. Это выяснится, когда я получу результаты ДНК. А также у меня появился брат. Скорее всего, тоже лишь единоутробный; очень надеюсь, что это именно так. – Артнар положил руки на колени, будто готовясь к движению. – Но с ним я не хочу иметь ничего общего. Так же, как и с тобой.

Артнар встал. Красивый красный галстук исчез из поля зрения.

«Не уходи! Не уходи!»

– Ну, прощай, Карл. Думаю, мы больше с тобой никогда не увидимся.

Худощавая фигура пропала из поля зрения Карла, а он не мог направить взгляд таким образом, чтобы увидеть, как Артнар уходил. Шаги звучали уверенно, но вдруг остановились.

– Да, еще одно напоследок: я рад, что ты оказался невиновен. – Артнар помолчал, все еще не выходя из палаты, и вдруг добавил неожиданной скороговоркой: – Надеюсь, что твое состояние улучшится.

Карл снова услышал, как шаги, удаляясь, вскоре затихли совсем.

Он долго не мог успокоиться. Вдоль и поперек его мозга, по дальним закоулкам с односторонним движением, блуждали обрывки мыслей; ему то и дело приходилось вытаскивать их из тупиков и подталкивать на правильный путь. Когда ему наконец удалось переварить только что закончившийся визит, вывод был таким: он больше никогда не увидит Артнара, страшная история происхождения которого раскрыта.

Карл без труда мог пережить то, что больше не увидит брата; труднее было не знать историю его матери. Что в ней было такого ужасного?

Также ничего не было сказано о подробностях в деле об убийствах. И врач не сообщил ему никаких деталей – просто сказал, что он больше не под подозрением. Конечно, он сможет узнать всю информацию позже, когда начнет сам вставать и говорить. Ну, или даже сейчас – если б они наладили радио у его кровати или поставили в палату телевизор.

А пока он должен теряться в догадках о том, кто мог убить Халли и женщин и что скрывалось за всеми этими убийствами. Как, например, они были раскрыты? Почему этот человек их совершил? Кто стоял за коротковолновыми передачами? А может, ему вообще придется провести остаток своей жизни здесь, напрасно ломая голову над возможными ответами?

Его глаз закрылся. На него снова наплывала дрема, но, может, это и неплохо: теперь ему есть о чем подумать. Не то чтобы у него было много из чего выбирать.

* * *

Когда Карл вернулся в реальность, перед его глазами снова маячил красный цвет. Но это был другой красный, он был мягче и полон золотистого света – красивее, чем прежний.

Карл дождался, пока глаз полностью открылся, и удивился, увидев на стуле, где раньше сидел Артнар, маленькую девочку. У нее были рыжие волосы и, кажется, зеленые глаза; она была одета в застегнутую до самой шеи куртку. Держась руками за край сиденья, болтала худенькими, не доходившими до пола ногами.

– Меня зовут Маргрет, мой папа работает здесь, в больнице. Он сказал, что я могу тебя навестить. – Девочка вытянула шею, чтобы заглянуть Карлу в глаза. – Папа сказал, что к тебе никто не приходит; мне кажется, это грустно. – Она снова уселась, глядя перед собой. – Я вижу, что ты смотришь на меня, и знаю, что ты не можешь много говорить. Но это ничего – мне больше нравится говорить, когда меня не спрашивают постоянно о чем-то.

Карл попытался улыбнуться – и почувствовал, что один уголок рта ему подчинился. Ему очень хотелось, чтобы девочка продолжила свой монолог. И его желание исполнилось.

– Фрейя сказала, что мне нужно говорить о том, что случилось. Что случилось с моей мамой. Если я буду держать это внутри себя, то может случиться что-то плохое. Правда, я не знаю что.

Имя Фрейя, по всей видимости, было связано с той женщиной и собаками, о которых его спрашивали. Карл навострил уши; жаль только, что он мог слышать лишь одним и, слава богу, что он лежал на парализованной стороне.

– Поэтому я хочу поговорить с тобой. О моей маме. И о плохом человеке. Потому что ты можешь только слушать.

Девочка слегка откинулась на спинку стула.

– Фрейя застрелила плохого человека. Тебе повезло, что она не застрелила тебя, когда все думали, что ты плохой. Я всегда знала, что он – это не ты.

Карл почувствовал наполнившее его тепло. Вот бы ему поговорить с этой девчушкой, когда было хуже всего – во время допроса в полиции… Но почему она сказала им, что узнала его на фотографии? Это, должно быть, та самая Маргрет, о которой говорил следователь…

– Полицейские думали, что я думала, что ты убийца. Но Фрейя показала мне плохую фотографию, где ты был с твоим братом. А он – брат убийцы, и они чуть-чуть похожи. Тогда я сказала совсем не про тебя. – Девочка погрустнела. – Извини, пожалуйста, это получилось нечаянно.

Карлу удалось выдавить из себя звук, который они оба истолковали как означающий, что он принял ее извинения.

– Но плохой человек не умер – Фрейя стрельнула ему в живот, а не в сердце. Я не знаю, хорошо это или плохо, я еще не решила. Если б он умер, я больше никогда не думала бы о нем.

Рассказ был не самым последовательным, но это не имело значения – Карл прерасно понимал ее.

– А может, и думала бы. Моя мама умерла, но я все равно часто думаю о ней.

У Карла получилось едва заметно кивнуть, и девочка улыбнулась ему.

– Папа сказал, что твое здоровье наладится. Будет не совсем, как раньше, но лучше, чем сейчас. – Маргрет наморщила нос. – У тебя в мозгу кровь.

На минуту замолчав, будто о чем-то раздумывая, она продолжила уже о другом:

– У одного полицейского получилась неприятность, потому что он думал, что ты был плохим человеком. Он не знал, что это был его друг, который был полицейским. Плохой человек был полицейский! – На лице девчушки отразилось удивление. – Я не знала, что так бывает. Но Фрейя подстрелила его. Он не может быть снова полицейским. Его посадят в тюрьму. Другой полицейский, наверное, тоже больше не может быть полицейским. Потому что он не догадался вовремя. Полицейские должны догадываться.

Девчушка перевела взгляд на окно.

– А Фрейя сейчас в отпуске. Ей нельзя работать много-много дней, потому что она застрелила человека у себя на работе, в Доме ребенка. А этого делать нельзя. Но я была рада, что она его застрелила, и она, наверное, тоже рада, что ей можно сейчас отдохнуть. В отпуске все радуются.

Отвернув мраморно-белыми пальчиками рукав куртки, девочка взглянула на запястье – там красовались большие яркие часы.

– Нужно идти; мне можно быть здесь только недолго. Меня в коридоре папа ждет.

Она встала, ее рыжая голова исчезла из поля его зрения, и Карл вместо этого уставился на голубую куртку. Его охватило уже знакомое горестное чувство; очень хотелось, чтобы девчушка еще хоть чуть-чуть посидела с ним.

– Я опять приду. Папа сказал, что я могу приходить, сколько захочу. – Девочка направилась к выходу. – Пока-пока, я приду завтра. Если б я могла, то взяла бы с собой Молли, но ей сюда нельзя. Ты бы обрадовался, если б увидел ее. Может, позже, когда ты уже будешь не здесь…

Девочка исчезла, и Карл слушал, как удалялись ее шаги. Он не помнил, когда в последний раз был так счастлив. Теперь он мог ожидать визитов – девчушке удалось пробудить надежду, которой ему так не хватало.

Карл сосредоточился на сжатии пальцев, как показывал ему физиотерапевт. Сжать. Разжать. Сжать. Разжать. Он мог поклясться, что у него получалось лучше, чем в прошлый раз. Сжать. Разжать. Сжать. Разжать…

Наконец он почувствовал, что уплывает в дрему – но на этот раз от усталости, а не от апатии. Прощальные слова Маргрет были последним, что блуждало по перекрытым улочкам его мозга.

Может, позже, когда ты уже будешь не здесь.

Благодарности

Во время работы над книгой Браги Гвюдбрандссон предоставил мне информацию о Комитете защиты детей и о Доме ребенка, Торлейкур Йоуханнессон – о мире радиолюбителей и радиосвязи, Хатльгримур Гуннар Сигурдссон – о радиосвязи и контроле над ней.

Мне хотелось бы выразить им искреннюю благодарность и подчеркнуть, что все ошибки или неточности по вышеназванным темам должны быть отнесены только на мой счет.



Ирса Сигурдардоттир