— Не шелестеть, пацаны! Наши стволы работают, как часы. Мы их хорошо почистили!

Охранники Корозова поняли: они все прошляпили, думая, что охрана кафе спала на ходу, — а оказалось, проспали они. Мускулы налились, превращаясь в металл, но этот металл не мог устоять против пуль, какие в любую секунду могли вылететь из стволов. Их травматы были у них за поясами, достаточно одного движения, чтобы они очутились в руках, но это движение сделать было невозможно. Вдобавок официант угрожающе выговорил:

— Не вздумайте, малыши, наши спусковые крючки сработают быстрее! Лучше успокоиться.

И он левой рукой выдернул пистолет из-за пояса охранника.

Гоша тоже повторил его движение и вытащил ствол из-за пояса второго охранника:

— Не вы первые, пацаны, не вы последние. Жизнь одна. Поберегите ее. А теперь медленно открываем двери и входим в кафе, вас шеф вызывает.

Водитель из автомобиля увидел, как возле двери в кафе возникло оживление, мигом сообразил, что произошло. В кафе — засада, рядом с его дверью — бандит. Потянулся за своим травматом к пассажирскому сиденью, где заранее положил его. Но в эту секунду Кочан выхватил пистолет и стволом больно ткнул Николе в висок:

— Я же говорил тебе, друг, что люблю иногда пострелять, а ты не понял. Убери руку от ствола. Ты уже приехал. Дальше дороги нет. Одни ухабы. Вот так. А теперь медленно выходи из авто. Прогуляемся в кафе, посмотришь, как там хорошо.

Никола, скрипя зубами, медленно выбрался из автомобиля. Кочан ткнул ствол ему в поясницу, предупредил:

— Очисти мозги от всякой дряни, против ствола не попрыгаешь! Топай не спеша.

Водитель двинулся к кафе. Наблюдал, как охранников Глеба завели внутрь. Лихорадочно соображал, как поступить, но воспаленный мозг кипел от негодования и не выдавал никаких решений.

Он стрелял глазами по сторонам, надеялся, что где-то рядом должен находиться Исай, но все вокруг как будто вымерло. С сожалением думал о своем травмате. Тот хоть и не полноценное оружие, но вполне мог бы помочь ему сейчас. Пускай даже не отбить нападение бандита, а просто вызвать перестрелку, подать сигнал Исаю, коли не удалось позвонить. Наверняка Исай был где-то недалеко, возможно, с другой стороны дома, чтобы блокировать черный ход.

Ему хотелось верить, что попытки бандитов не увенчаются успехом. Охранники Корозова тоже надеялись на это. Впрочем, им всем было ясно как белый день, что они не только не справились со своей задачей охранять Глеба, но, более того, сами по собственной глупости угодили в ловушку.

— Вам не уйти. Зря все это, — повернул голову вбок Никола.

— Побереги башку, водила, не с лохами дело имеешь! — сильнее надавил стволом Кочан.

Никола все ближе подходил к кафе и все больше терял надежду.

Неширокий тихий переулок. С двух сторон череда серых домов, похожих один на другой. Дорога с потрескавшимся асфальтом, вдоль нее с двух сторон узкие тротуары, по которым сложно было пройти плечом к плечу, только гуськом, один за другим. И сложно разминуться с идущим навстречу. Один из двоих обязательно должен был сойти с тротуара в траву.

Ни у домов, ни на тротуарах никого не видно. И Исай запропастился неизвестно куда. На него это было не похоже. Между тем его не было. Сплошь и рядом какое-то тихое безмолвие.

Водитель подошел к двери в кафе, голос Кочана сзади потребовал:

— Открывай!

Никола медлил, он все еще пытался увидеть нечто, что вселило бы в него надежду и уверенность в том, что все будет доподлинно так, как спланировано Корозовым. И хотя он не знал всех планов, но он точно верил, что того, что происходило здесь сейчас, по плану Глеба наверняка быть не должно.

Он закрутил головой, нехотя берясь за ручку двери и неуверенно останавливаясь, но Кочан грубо подтолкнул:

— Не дребезжи, пацан, ничего тебе не будет, живой останешься, если сам под пулю не полезешь!

Водитель потянул на себя дверь и медленно через тамбур прошел в кафе. Успел увидеть, что охранники Глеба лежали на полу. Кочан нанес ему удар по голове. Никола потерял сознание и рухнул на пол.

Подручные Борзого следили за Корозовым с момента выхода его из своего офиса. Видели, что отъехал с охраной на одной машине, других не было. Сообщили Борзому. Довели до парковки у кафе. Сами проехали дальше. Все было тихо.

Исай предполагал, что именно так должны будут развиваться события, а потому выждал время и засек машину, какая пошла следом за автомобилем Корозова, и только после этого устремился со своими людьми к кафе «Козерог». Подъехал с другой стороны, блокировал подъезд, где был черный ход.

Жара гнала всех в тень, и возле домов было тихо. Жители без нужды не высовывали носа на улицу. Одного из своих охранников Исай отправил проследить, что происходило со стороны входа в кафе, и очень скоро тот по телефону доложил, что всех ребят повязали. Предположения оправдались: приходилось иметь дело с бандитами. Связался с Акламиным.

Микроавтобус с операми Аристарха и группой захвата приближался к кафе. Руководитель группы отдал своим людям последние распоряжения, все приготовились. Подкатили к кафе и мгновенно высадились на улицу. В камуфляжной форме и масках стремительно ворвалась внутрь:

— Полиция! Стоять! Руки за голову! Стволы на пол!

Для подельников Борзого это стало полной неожиданностью. Требование полиции ударило по ушным перепонкам, как гром среди ясного неба. Кого угодно могли ожидать, только не группу захвата.

— Кроши ментов! — выхватил пистолет Кочан, но выстрелить не успел, его оглоушили, и он рухнул как подкошенный.

— Убью, волки черные! — визгнул, как недорезанная свинья, Гоша, но его тут же прижали к стене и разоружили, положили на пол и заставили закинуть руки за голову.

— Гады драные! — ударил одного из оперов официант и кинулся к служебному помещению.

Его сбили с ног и придавили к полу стволом автомата.

Всех разоружили и кинулись в служебные помещения. Их было два. Распахнули двери — пусто. Окна растворены. Рядом — дверь в кладовую. В ней — пустые коробки до потолка и коробки с винами. Людей нет. Корозов пропал.

Акламин проверил все помещения. Нигде никакой зацепки. Как будто больше никого не было или те, кто был еще, ушли вместе с Корозовым через окна. Но это полная чушь — не сумели бы они проскользнуть мимо людей Исая. Следовательно, бандиты где-то затаились, были недалеко, и Глеб был рядом. Значит, в кафе есть тайник, его надо найти любой ценой.

— Искать, ребята, искать.

— Где дверь? — Командир группы захвата подступил к официанту, коленом нажал ему на позвоночник между лопатками.

— Ты в нее вошел, мент! — выдавил официант.

— Дверь, стервятник! — Командир нажал так, что у того болью пронзило все тело.

— Не знаю! — скулил официант.

— Твоя шкура недорого стоит. — Командир вытащил пистолет и взвел курок: — Считаю до трех. И пристрелю, как при попытке к бегству.

И в это время голос подал один из охранников Корозова, который пришел в себя:

— Я заметил перед тем, как меня вырубили: кто-то нырнул в крайнюю дверь.

Это была дверь в кладовку. Акламин снова вошел в нее. Коробки, коробки, и больше ничего. Он стал внимательно присматриваться.

Исай в это время по-прежнему находился с другой стороны дома, сквозь лобовое стекло автомобиля следил за подъездами. И наконец увидел, как из среднего подъезда выглянуло чье-то лицо. Оно некоторое время просматривало глазами двор, но, видно, ничто его не встревожило.

Во дворе было много машин, потому две машины Исая не привлекли внимания. Исай напрягся, показал охранникам, чтобы были готовыми.

И вот из подъезда вынырнул парень, юрко осмотрелся и мотнул головой. Следом двое вывели Глеба в наручниках и с заклеенным ртом. В одном Исай узнал Борзого. Даже затаил дыхание, как будто Борзой издалека мог услышать его. Вторым был бармен, его Исай не знал. Корозова подвели к машине и насильно затолкали в салон на заднее сиденье.

Исай мгновенно оценил обстановку. И стал выжидать. Теперь много зависело от терпения и умения в нужный момент воспользоваться внезапностью.

У Исая уже появилось решение. Автомобиль Борзого мог по узкой дороге вдоль подъездов двигаться только в одном направлении, то есть в сторону машин Исая, ибо, чтобы ехать в обратную сторону, надо было пятиться метров тридцать-сорок. У Борзого на это не было времени, он спешил, ему надо было срочно уходить. Исай сообщил Акламину, а потом позвонил во вторую машину, которая стояла чуть впереди:

— Прижмитесь к сиденьям и пропустите их ко мне. Как только я перегорожу им дорогу, вы отсекайте путь назад! Выходим и берем. Группа захвата готова и будет тут же.

Так и сделали. Стоило машине бандита приблизиться к автомобилю Исая, как тот резко перегородил дорогу.

Авто Борзого ударилось бампером им в бок и газануло назад, но сзади тоже оказалась машина. Капкан закрылся.

Охранники бросились к автомобилю бандита. Из-за угла бежали группа захвата и два оперативника.

Подельники от неожиданности не успели отреагировать. Распахнули двери авто и наткнулись на автоматы полицейских и травматы охранников.

В висок Борзому уперся ствол пистолета оперативника.

— Привет, Борзой, пришло время ближе познакомиться, — сказал Исай, подойдя.

— Привет, Исай, — отозвался Борзой. — Скажи, лапотник, менту, чтобы дорогу освободил, а то твоему шефу я мозги выбью!

Исай увидел, как бандит крепко прижимал ствол своего пистолета к горлу Корозова. И снова уверенно раззявил рот:

— Даю твоему шефу шестьдесят секунд. Отсчет начался.

Опер сильнее вдавил ствол в висок Борзого, оставляя на нем красный след и прижимая его голову к подголовнику.

— Не считай секунды, Борзой, — посоветовал Исай, — иначе последняя секунда станет твоим финалом в этой жизни! Мент не промахнется. Отдай ствол! Сегодня ты проиграл.

Глеб ждал. Рот был заклеен, и он не мог произнести ни одного слова. Секунды решали для него все. Но ему не было страшно. Лишь досада оттого, что готовился к подобному, а все равно всего не предусмотрел. Хотя, по большому счету, цель достигнута.

— Все должно иметь смысл, Борзой, — снова проговорил Исай. — Оглянись. У тебя только один выход. А убьешь Глеба — перекроешь и его. Сам себе перекроешь.

Борзой захрипел, и Глеб почувствовал, как нажим ствола ослаб. Опер над ухом Борзого выкрикнул:

— Бросай ствол, иначе в твоих мозгах будет дырка!

Тот отвел руку с пистолетом от горла Корозова, медленно разжал пальцы, говоря:

— Все! Все! Не дави! Ваша взяла!

Пистолет выпал из его руки под ноги Глебу. Борзого выдернули из машины, обыскали, нашли еще один пистолет, надели наручники.

Бармена вытащили следом, а потом из-за руля выдернули и третьего.

С Глеба сняли наручники, скотч с лица он сорвал сам.

Бармен злился, когда его обыскивали, бросал яростные взгляды на Борзого:

— Ты нас всех сдал, чувырло! Тебе зачтется!

— Цыц, щенок! — Голос Борзого ударил наотмашь: — Не гавкай против ветра! Игра только началась. Мы с Исаем еще поиграем! Верно, Исай?

— Отыгрался ты, Борзой, — отозвался вместо Исая Корозов.

— Нет, Глеб, с тобой у нас еще ничего не закончено. Перерыв на время, — отозвался тот.

В это время из подъезда, откуда выходили бандиты, показался Акламин с оперативником. Ему все-таки удалось в кладовой обнаружить дверь, замаскированную прикрепленными к ней коробками. Она была закрыта на ключ, пришлось выбивать. Дверь вела в квартиру. Через нее выскочили в подъезд и на улицу. Подбежали к машинам.

— Где девушка? — спросил Аристарх. — Где Речерская?

— Это была не Речерская, — сказал Корозов. — Фаина Палия. В парике.

— Бегом, ребята, пока не ушла, ищите! — приказал Акламин.

Опера вместе с охранниками Исая сорвались с места.

Борзой стоял у машины с равнодушным видом, словно не обращал внимания на все, что вокруг него происходило, только пробормотал Исаю, когда тот снова возник перед ним:

— Ментов привел, лапотник. Сам не можешь.

— Слишком ты разгулялся, Борзой, — сказал Исай, — многим неприятности доставил. Лучше скажи, где девушка?

— Поищи под машиной, может, найдешь, — едко пошутил бандит. — Вон с тобой сколько ментов, пускай роются в коровьем дерьме! Здесь ее нет, как видишь. Ищи. Может, повезет.

Опера вместе с охранниками Исая в этот момент вновь обыскивали квартиру. Обстучали стены, полы, потолки, вывернули наизнанку шкафы. Все было тщетно. Туда же подошли Акламин и Корозов.

— Я видел, она оставалась здесь, когда выводили меня, — сказал он. — Она не выходила с нами. Чудес не бывает, Аристарх! Она где-то здесь. В этом подъезде.

Оперативники начали методически отрабатывать все квартиры.

Двое спустились в подвал, в котором ничего, кроме узла отопления с запорной арматурой и разводками труб, не было. Здесь и пройти-то можно было только в три погибели.

Оперативники, кряхтя и мучаясь, в темноте перелезали через грязные пыльные трубы. Подсвечивая телефоном, пролезли по всему подвалу до самого дальнего угла, откуда пробивался свет от технического окна в цокольный приямок. Наткнулись на кучу тряпья в виде лежанки. На ней, вероятно, в холодное время года спали бомжи возле теплых труб. Добрались до технического окошка.

Стекло было давным-давно выбито. И оно было настолько мало, что в него не пролезть взрослому человеку, разве что под силу подростку. Оперативник рискнул — и застрял, второму пришлось вытаскивать его за ноги.

Впрочем, Фаина вполне могла проскочить.

Во-первых, она была под стать подростку, во-вторых, у нее не было иной возможности, в-третьих, у нее, безусловно, было неимоверное желание выбраться отсюда.

Снаружи дверь цокольного приямка была распахнута и, очевидно, вообще не закрывалась. У окна обнаружили мазки, похожие на кровь. Видимо, оцарапалась, когда пролезала.

В итоге поиски не привели к желаемому результату. Фаины нигде не было. Исчезла, как будто испарилась.

— Ты представляешь, Аристарх, я даже помыслить не мог, что под Речерскую работает эта дрянь, — скрипел зубами Корозов. — Да и как можно было представить это? Так провела, так надула, всех сбила с панталыку. И ты знаешь, ведь сзади она очень сильно походила на Речерскую. Я даже не сомневался, когда от двери кафе шел к столу.

— Жаль, Глеб, что не взяли ее, — с сожалением покачал головой Акламин. — Вот видишь, никогда категорично не утверждай, пока не получишь доказательства. И что ты теперь думаешь о Речерской? Ты все равно не доверяешь ей?

Корозов вздохнул: в голове все смешалось, он уже и сам не знал, что ему думать на эту тему, но открывшиеся сегодня обстоятельства пошатнули все его убеждения.

— Не спрашивай лучше, я, кажется, посрамлен, — махнул он рукой. — Опер из меня — как хлебопек из кузнеца. Надеюсь, ты ее найдешь, из Борзого вытряхнешь, где она может скрываться. Она, по-моему, была просто приманкой в руках Борзого или его шефа, о каком он постоянно твердил мне. Я почему-то не думаю, что она сама выдумала нарядиться под Ксению. Понятно, что планировала не она. Впрочем, сомневаюсь, что есть еще какой-то шеф. Откуда вдруг мог появиться новый шеф, когда еще вчера Борзой был подручным Дончарова. Так быстро новых шефов не заводят. Покопайся как следует, Аристарх. А что касается Речерской, может быть, я зря подозревал ее, переборщил. Возможно, она просто пешка в этих играх. Но утверждать больше ничего не хочу.

12

Палия действительно сбежала через техническое окно в цокольный приямок. Но это не было задумано заранее, произошло спонтанно, когда она вдруг поняла, что все стало происходить не так, как планировал Борзой. Она раньше убеждала его, что не стоит заблаговременно предупреждать Корозова о предстоящей встрече, намеченная жертва не должна знать о намерениях в отношении нее.

Но Борзой не слушал. Любитель ходить по кромке льда, он придумал игру в письма. И был чрезвычайно воодушевлен, когда увидал, как к его фиктивному кафе «Козерог» подъехал автомобиль Корозова. Потер от удовлетворения руки, мол, я всегда знаю, что я делаю.

Но когда из кладовой через потайную дверь притащили Глеба в квартиру и привели в чувство, Фаина выглянула в окно и оторопела, увидев микроавтобус и людей в камуфляжной форме и масках. Мгновенно поняла, что план Борзого провалился с треском, что он не всегда знает, что делает. И отреагировала:

— Менты! Уходить надо! — крикнула Борзому, схватила свою сумку и беспокойно заметалась по квартире, думая, как ей выпутаться из этого положения.

Борзой толкнул Корозова к входной двери. Но Фаина не спешила за ними, ее как будто что-то отрывало от всех. Выскочила на площадку, когда они уже были внизу. И остановилась в раздумье.

Возвращаться в квартиру было глупо: ясно, что менты скоро найдут дверь в кладовке. Бежать наверх и спрятаться в какой-то квартире было так же нелепо, потому что наверняка все квартиры станут проверяться.

И Фаина метнулась в подвал. Ей на удачу, дверь оказалась без замка. Мелькнула мысль, что подвал может стать тупиком, в котором она будет, как загнанная мышь. Но выскакивать на улицу было еще страшнее. И она ринулась вглубь.

Очутившись в подвале, в темноте, наткнувшись на трубы, перепугалась в замкнутом пространстве, не зная, что делать дальше. Но инстинкт самосохранения гнал вперед. И, пригибаясь, перелезая через трубы, Фаина стала пробираться в самый дальний конец, где заметила тусклый свет.

Добравшись до технического окна, растерялась — окно показалось слишком маленьким. Но она, невзирая на это, бросила вперед свою сумку и полезла в него, однако с первого раза застряла. Вернулась и затряслась от бессилия, ей сейчас казалось, что ее стройная худенькая фигурка очень толста для этого отверстия.

И все-таки она вновь собрала себя в комок, вытянула вперед руки и еще раз нырнула в окно. Развернулась боком, с угла на угол, и почувствовала, что стала пролезать. Ноги упирались в трубы и толкали ее тело. А когда уже наполовину выбралась наружу и ногами не во что было больше упираться, она, раздирая в кровь пальцы, стала вытаскивать свое тело руками.

Выбравшись из подвала, не обращая внимания на ободранные руки и порванную одежду, подобрала сумку и выглянула из приямка. Увидала в стороне заваруху возле машин. Выбрала момент, выскользнула наружу. Приседая и пригибаясь, юркнула в кусты напротив подъезда и, прикрываясь ими, поползла на четвереньках к соседнему дому. А там пустилась бежать что есть духу.

Бежала так быстро, как никогда не бегала и как вообще никогда не умела бегать. У нее словно появился моторчик, который нес по воздуху, а ей только оставалось правильно управлять телом. Остановилась, когда выбилась из сил, отдышалась, привела себя в порядок, насколько смогла.

Вспомнила о Борзом со злостью. Идиот. Ведь она предостерегала. Сокрушительный облом. Как с Латениным, так и с Корозовым. А ведь Борзой обещал ей возместить потерю денег Артура деньгами Глеба. Тупица. Все провалил, все испортил, всех подставил. Ее в том числе. Сжала губы и тронулась дальше.

Солнце палило так, что хоть раздевайся догола. Но и голому по такой жаре долго не протопать. Спасти может только тень и вода. Хорошо бы теперь на пляж или в бассейн. Даже холодок тени и то порадовал бы. Между тем искать тень не приходилось, надо было искать убежище. По старым адресам никуда нельзя. Менты прижмут Борзого, и он сдаст ее за милую душу. Кто она ему, мать родная, что ли? Да он такой, что и мать родную заложит, лишь бы самому выпутаться. Ну если даже не он, то другие выдадут, расстараются. Она никому сейчас не могла верить. И вообще, верить можно только себе. Шла быстро, зажимая под мышкой сумку, нагнув голову книзу, чтобы солнце не слепило глаза, и на одной из улиц неожиданно для себя столкнулась с кем-то встречным, не сумела разминуться на широком тротуаре.

Когда их плечи ударились друг о друга, недовольный голос хлестнул над ухом:

— Куда прешь, ущербная? Смотреть надо. Уступи дорогу!

— С какой стати тебе уступать? Ты сама бельма разуй! — надавила плечом Фаина.

Они остановились и посмотрели друг на друга, и та, с какой произошло столкновение, громко воскликнула:

— Фаина, ты? Давно не видела тебя. Возле чьих портков теперь ошиваешься?

— Роза? Я уже забыла, как ты выглядишь! — удивилась Фаина. — А ты около какого индюка отираешься?

— Вон, посмотри, возле той машины дятел пялится. — Роза достала из сумочки сигарету, сунула в рот и чиркнула зажигалкой. — Рыбина будь здоров. Карасем кличут. Полгода назад на крючок подцепила. Промышляет по-крупному, всегда при бабках. Дерьмо порядочное. А в постели извращенец. Но терплю, потому что на меня не жмотничает. А будет жмотничать, быстро пинок в зад вставлю.

— Ой ли, Роза, — недоверчиво глянула Фаина, — я сама недавно у такого же в компаньонах была. Пока что не мы, а они вставляют нам по первое число, стоит только брыкнуться, — и она посмотрела в сторону Карася.

Тот неуклюже топтался около черного автомобиля, припаркованного у дорожного бордюра, бычился, щурясь от въедливых лучей. Серая рубаха расстегнута на груди до самого живота. Грудь — красная от загара. Штаны легкие хлопчатобумажные, похожие на шаровары, только без резинок внизу. Волосы на голове с хорошей стрижкой, на короткой шее — цепь с крестиком.

— Метелки мы с тобой обыкновенные, Фаина, и все, — досадливо поморщилась Роза и пыхнула дымом перед собой. Она была в длинном просторном платье. Широкая и мощная, как всегда. Казалось, что от солнца ее телеса должны расплавиться, но, как ни странно, Роза как будто вообще не замечала солнца. Черные усики под широким носом шевелились, когда она через нос выпускала дым. Уперла одну руку в бок, спросила: — И где же теперь твой благодетель?

— Отбыл туда, откуда не возвращаются, — нехотя ответила Фаина и на минуту прикрыла глаза от солнца.

— Это у них запросто делается. — Роза повернула голову в сторону Карася, который смотрел и ждал, когда девушки закончат говорить, и понимающе кивнула головой Фаине: — Мой тоже того и гляди залетит в тартарары. Как звали-то?

— Юлий Дончаров, — назвала Палия.

— Это тот, которого в кафе пришлепнули? — Роза оживилась, снова пыхнула дымом, держа сигарету двумя пальцами перед собой и пытаясь выгнуть широкую спину. — Слыхала, слыхала. Так ведь у него же в подружках гуляла некая Ксения Речерская. Стерва. Я бы придушила ее собственными руками. Она меня обозвала дешевой шлюхой. Она последнее время у Карася с языка не сходит. Карась хочет подгрести ее под свои дела. Глот втемяшил ему в башку, что она удачу приносит.

— Приносит! — раздраженно тряхнула волосами и с ненавистью блеснула глазами Фаина. — Дончарову принесла. Отправила его на тот свет.

— Да ты что? — изумленно вытаращила глаза Роза, и сигарета в ее руке запрыгала. — Ты точно знаешь? Слушай, ты бы рассказала все это Карасю, чтобы он выбросил из головы свою блажь! Пойдем-ка!

Подхватила Фаину под локоть — и только тут заметила ссадины на ее руках и порванную одежду:

— А ты сегодня какая-то не такая. Не в форме. Расскажешь, что это за маскарад.

Палия не успела ответить, потому что они уже подходили к Карасю. Его загоревшее лицо топорной работы напомнило о грубых чертах Борзого. Но Борзой по сравнению с ним был красавцем. Неморгающие глаза Карася пялились на нее холодным изучающим взглядом. Он сразу отметил про себя, что она красотка, сразу увидел царапины и порванную местами одежду.

Роза вызывающим жестом отбросила в сторону сигарету:

— Вот послушай, Карась, что люди знают о Речерской!

— Ты чего как драная кошка? — спросил Карась тупым голосом, имея в виду ее царапины и рваную одежду.

— От ментов сбежала, — ответила Фаина и улыбнулась.

— Даже так? — У Карася в глазах появилось любопытство, он открыл дверь машины: — Тогда давай залезай.

Фаина не стала ждать, чтобы ей предлагали дважды. Проворно шмыгнула в салон. Она интуитивно почувствовала, что спрятаться от ментов и переждать сможет у Карася.

А Роза осталась недовольна предложением Карася. Она рассчитывала, что тот прямо возле машины расспросит Фаину о Речерской, Палия сообщит ему, что знает, и он отправит ее гулять восвояси. Но произошло не так, как она предполагала. Не хватало, чтобы сама притащила Карасю соперницу себе. Если что, своими руками придушит.

Розу успокаивало одно: Фаина была не во вкусе Карася. Роза хорошо знала его вкус, ему нравились крупные, мощные, мясистые, чтобы было за что подержаться. А что в Фаине есть такого? Ничего. Сквозь пальцы проскочит. Щелчком пришибить можно. Нет, стандарт не для Карася.

И все-таки Роза уже сожалела, что сама подхватила и подвела Фаину к Карасю, не подумала. Черт его знает, что в мозгах у Карася. Вчера лапал ее, а сегодня захочет Фаину. Дух свежатины всегда манит больше.

Роза нахмурилась и недовольно полезла в салон следом за Палия, но Карась удержал:

— Погоди, я сяду между вами.

Сел посредине заднего сиденья, обдав своим духом Фаину. Когда машина тронулась, Карась спросил:

— Ну, поведай, что ты знаешь о Речерской? Только без ваших бабьих закидонов. А заодно расскажи о своей жизни. Кто ты и почему бегаешь от ментов?

Палия все представила Карасю в выгодном для себя свете. Благо что никто не мог этого опровергнуть. Где была правда, где был вымысел, знала только она. Говорила, что Дончарова убили не без участия Речерской. Ну а также рассказала о Борзом и его неудаче с Латениным и Корозовым.

Карась слушал внимательно. Во время рассказа Фаины не отрывал глаз от лобового стекла, словно то, что происходило за пределами автомобиля, его интересовало больше, нежели то, о чем говорила Палия. Рассказывая, она не могла понять, как Карась воспринимал ее историю. Он никак не реагировал до самого конца. Ни одного вопроса по ходу рассказа. И только когда закончила, переспросил после долгой паузы:

— Это все? Ты там что-то лепила про парик. Интересно было бы глянуть, ты в нем правда на Речерскую похожа?

Фаина раскрыла сумку у себя на коленях. Парик был в ней. Она схватила его со стола и сунула в сумку, когда Борзой оглоушил Корозова. Вытащила сейчас и натянула на голову, поправляя на ощупь:

— Вот, примерно так. Перед зеркалом было бы лучше.

— Повороти-ка башкой туда-сюда, чтобы глянуть сзади и сбоку, — сказал Карась, присматриваясь. Толкнул локтем Розу: — Глянь, что скажешь?

И, не дожидаясь ее оценки, хмыкнул:

— А Борзой не совсем дурак. Это отличная находка. Можно использовать. Но вообще-то Борзой хороший дурень — ему привезли в портфеле бабки, а он бросил их и побежал ловить журавля в небе.

— Именно так, — поддакнула Роза, чтобы угодить Карасю, и недовольно метнула взгляд на Фаину. — Именно так.

Карась снял с головы Фаины парик, покрутил в ладонях, о чем-то раздумывая, потом сунул ей в руки:

— Останешься у меня. Поживешь пока. Идея у Борзого была хорошая. Но Борзой не доработал ее до конца. Мозгов для этого у него оказалось маловато.

У Розы после этих слов Карася совсем испортилось настроение. Ведь она для красного словца говорила Фаине, что может вставить Карасю пинка, на самом деле она ужасно боялась, что такого пинка может получить сама. Но что теперь поделаешь, приходится пожинать плоды собственной безмозглости.

А Фаина была довольна. Она примерно такого поворота событий и ожидала. Как всякая девушка, оставшаяся без покровителя, она уже хищно посматривала на Карася, предлагая себя как крючок, на который даже наживку не нужно было нанизывать, ибо ее красота уже была наживкой. И наплевать было, что его внешность страшнее атомной войны. У мужика должна быть не внешность, а деньги. К деньгам приложится любая внешность.

Роза почуяла это, и в душе у нее все перевернулось.

Однако окончательное решение было за Карасем, а у того сейчас мозги мыслили другими категориями. Он почувствовал, что появилась возможность срубить хороший куш.

Ролежаев с момента встречи с Речерской не отпускал ее от себя ни на шаг. Иногда заглядывал с нею в игральную комнату, вызывая ажиотаж среди игроков. Все были не против выиграть Ксению в карты. Слышался шепот о даме бубен. Первое время Речерская раздражалась, потому что хотела забыть об этом, но потом успокоилась, ей даже стал нравиться внутренний трепет в мужских голосах. И однажды, когда они вышли из карточной комнаты в коридор, сама предложила Льву сыграть в карты.

— Но я никогда не играю в карты, — ответил Ролежаев удивленно.

— Ты не понял, — Ксения приятно улыбнулась. — Я хочу сама сыграть в карты. Но у меня нет денег для игры.

— Ты хочешь сыграть? — переспросил Ролежаев, еще больше поразившись. — Но ведь по правилам играют одни мужчины. И только они могут на кон поставить женщину.

— Я хочу изменить правила, — сказала Речерская. — Их придумал Саша Апро. Почему их нельзя изменить?

— Правила изменить можно, — согласился Лев. — Но для этого надо быть хозяином карточной комнаты. А я боюсь, что, изменив правила, я потеряю доход. О каких, собственно, изменениях ты говоришь?

— Ссуди мне денег, Лев, — попросила Ксения и ласково посмотрела на него. — Мне нужна большая сумма, чтобы карточные игроки сами захотели новых правил. Не бойся, я верну тебе деньги.

— И сколько же тебе нужно? — спросил Ролежаев и покачал головой, когда она назвала сумму. Подумал-подумал и уступил: — Хорошо, пошли.

Они поднялись в его кабинет, он вытащил из сейфа деньги и положил на стол.

— Мне надо, чтобы ты в меня поверил и чтобы ты любил меня.

Она лисой прижалась к нему и поцеловала.

— Я верю в тебя, и я тебя обожаю! — Он обнял девушку, вдыхая запах ее волос.

— Пусть они будут у тебя, — показала на деньги. — Ты ведь пойдешь со мной?

Он закрыл сейф, положил в карманы пачки денег, и они вышли из кабинета. Она сегодня была неотразима. Черный топ обтягивал точеные формы, белая юбка лежала на бедрах как нарисованная. Каблучки дорогих босоножек на стройных ножках стучали легко и весело. Он взял в руку ее ладонь и прижал к своим губам. На нем был светлый костюм, розовая рубаха без галстука, вьющиеся волосы — волосок к волоску. Казалось, именно сейчас, когда интрига Речерской держала его в подвешенном состоянии, в нем появилась та изюминка, какой ему всегда недоставало.

В карточной комнате шла игра. В центре — стол, за которым сидели четыре игрока. Игрок справа, в красной рубахе, был с сосредоточенным лицом. Он слегка покусывал губы, сжимал их в трубочку, шептал что-то, жадно глядя на карты, лежавшие перед ним, и на кон посреди стола. Глаза у него были круглые, как шарики. Казалось, они готовы выпрыгнуть из орбит.

Игрок слева, в синей рубахе, сидел развязно, смотрел на всех свысока, чуть кривил губы, пальцами рук тихонько тарабанил по столешнице. Он как будто не участвовал в игре, а наблюдал за нею со стороны. И только руки выдавали его напряжение.

Третий игрок, напротив двери, в белой футболке, поочередно переводил глаза с игрока на игрока, словно изучал каждого, хотел по лицам понять, какие у них карты. Морщил лоб, и широкие брови нависали над большими глазами. Одной ладонью он приглаживал, а второй потирал шею, как бы разминая ее.

Четвертый игрок сидел спиной к двери. Покачивал головой вперед-назад и улыбался сам себе — а со стороны казалось, что как бы говорил всем: «Думайте-думайте, а я все равно выиграю». Он был в белой рубахе, лицо — как у человека, который за секунду способен перемножить десятизначные числа. Карты держал в руках, зажимая между ладонями.

Сбоку стояли судьи. Вокруг — несколько человек, ожидавшие своей очереди. И ничего более, что могло бы отвлекать игроков от игры.

Когда вошла Ксения с Ролежаевым, среди играющих и ожидавших очереди возникло вопросительное оживление. Ксения выступила несколько вперед, вскинула голову, длинные волосы рассыпались по плечам. Игроки затихли.

— Вы все знаете, что я дама бубен, — начала она, с удовлетворением отмечая общее внимание. — Я знаю правила игры, я всегда подчинялась этим правилам беспрекословно. Но я хочу просить вас всех пойти мне навстречу. По правилам игры девушка не должна сидеть за этим столом, потому что девушка может стоять только на кону. Но дама бубен — это не девушка, это козырная дама, она выше всякой девушки, хотя она и не мужчина. Однако в правилах игры не сказано, что козырная дама не имеет права играть. Поэтому я прошу вас разрешить мне сегодня сесть за стол и сыграть наравне с мужчинами. А если наступит в игре пора, когда надо будет поставить на кон девушку, я сама поставлю на кон даму бубен.

Все переглянулись. Пробежал тихий шумок, раздались вопросы и восклицания:

— Я ничего не понял. Какую даму бубен на кон? Что, есть еще одна дама бубен?

— Мы не слышали об этом!

— Поясни, что ты имела в виду?

— Что-то ты непонятно мудрствуешь!

Когда голоса затихли, все опять устремили взгляды на Речерскую.

— Я поставлю на кон самое себя! — Ксения вскинула голову, сделала вперед небольшой шажок, подняла вверх руку: — Разве здесь нет желающих на даму бубен?

Снова по комнате пробежали мужские голоса. Предложение Речерской всех огорошило и поставило в тупик.

Ролежаев почувствовал, как ему в поясницу будто ударила молния, он остолбенел, не имея сил пошевелиться и тем более согнуться. То, что предлагала Ксения, — это был риск. Она рисковала его деньгами, рисковала собой — и шла на это сознательно.

Игроки поняли ее риск, это возбудило их, даже придало каждому дополнительный стимул. Особенно тем, кому прежде фартило в игре с Сашей Апро, кто уже выигрывал даму бубен. Они первые подали голоса в защиту ее предложения:

— Надо разрешить!

— С таким предложением надо согласиться!

Но понеслись голоса и против:

— Это противоречит правилам, надо проголосовать!

— Нужно, чтобы мнение было единогласным!

— Судьи должны засвидетельствовать это!

После всех этих выкриков и предложений вперед выступил Ролежаев:

— Итак, я вынужден вынести вопрос на голосование. Голосуем.

Все без исключения подняли кверху руки. Ролежаев посмотрел на судей:

— Пройдите и засвидетельствуйте письменно решение каждого.

Судьи сделали то, что предложил Ролежаев, и один из них в заключение громко произнес:

— Все проголосовали за то, чтобы разрешить.

Присутствующие довольно загалдели, посматривая на Ксению и предвкушая победу, когда на кону появится дама бубен. Лев подождал, когда все угомонятся, и сказал завершающее слово:

— Таким образом, с этого момента я утверждаю эти изменения в правилах игры.

И снова все удовлетворенно заулыбались и стали полушепотом делиться своими впечатлениями с соседями. После этого игра за столом возобновилась, но эти игроки уже стремились скорее закончить ее, ибо каждому в мозги вонзилась мысль, что со следующей группой игроков сядет дама бубен и игра обещает быть очень интересной. И даже те, кто до этого внимательно следил за игрой, отвлеклись и с интересом посматривали на Речерскую, которой, склонившись к ее уху, Ролежаев шепотом говорил:

— Ты сильно рискуешь, Ксения.

— Но ты в меня веришь? — не поднимая на него глаз, тоже шепотом спрашивала она.

— В этом ты не должна сомневаться, — озабоченно отвечал Ролежаев.

— Я должна чувствовать, что ты меня любишь, — шептала Ксения.

Ролежаев хотел обнять ее и поцеловать, проникновенный шепот девушки трогал его, но в присутствии всех это было бы неправильно, и он только слегка сжал ее локоть:

— Ты будешь это чувствовать. Я буду стоять рядом с тобой.

Игра завершилась, и группа игроков вылезла из-за стола. Судьи сняли процент в пользу Нарцисса и остальную сумму передали выигравшему. Тот взял выигрыш и вздохнул:

— Жаль, что я оказался за столом раньше, чем появилась дама бубен. Вместо этих денег я бы сейчас получил ее. А теперь мне приходится завидовать тому, кому повезет сегодня больше, чем мне.

Ксения прошла к столу и села на тот стул, на каком никогда не сидел Юлий Дончаров и на какой никогда не садился Саша Апро. Она этим как бы подчеркивала, что не повторяет никого из них, что играет совершенно самостоятельно. Ничей дух не витает над нею, кроме собственного ангела-хранителя. Отныне она принадлежит только самой себе, отвечает сама за себя и хочет, чтобы все поняли, что она теперь совершенно другая дама бубен: не та, какую ставил на кон мужчина, но та, какая сама выбирает.

Карты разошлись по рукам игроков. Каждый из них посмотрел в них и сделал первые сбросы и замены. И затем игроки с ожиданием посмотрели на Ксению: она должна была сделать первую ставку. И Ксения назвала сумму.

Игроки переглянулись, как бы спрашивая друг друга, а есть ли у нее такая сумма? В ином случае, если бы на ее месте сидел мужчина, взгляды были бы повернуты к нему и все ожидали б увидеть его деньги. Но Ксения сидела в одежде, на которой не было ни одного кармана, и ждать появления денег у нее было просто неоткуда. Однако сзади нее встрепенулся Ролежаев, деньги появились из его кармана и легли на кон. Игроки успокоились, и каждый потянулся к своему карману. Игра началась.

Колода карт стала уменьшаться, карты пошли по рукам, их то сбрасывали, то набирали, то добавляли, то меняли, увеличивая ставками сумму на кону. Прошел первый круг, потом второй и третий. Игра подходила к своему финалу, предпоследние карты легли в руки, и у каждого игрока было желание выиграть. Они уже не разбирали, кто сидел против них, мужчина или девушка, это отошло на последний план, игра захватила, ставки росли.

Никто не хотел проигрывать, но только Ксения знала, что она не имела права проиграть. Желание было уже не в счет. Кто в карточной игре не желает выиграть? Таких игроков в карточной игре просто не существует, таких нет в любой игре, иначе бы никто не садился за игровой стол. Но желание для Ксении сейчас было не главным, главной была необходимость выигрыша.

Она снова сделала ставку, и снова Ролежаев положил на кон сумму денег. Между игроками прошел шумок, но они приняли эту ставку и открыли по одной карте.

Следующие ставки делали уже трое. И снова Ксения первая сделала ставку. Игроки втянули в себя воздух и затихли в раздумье, а потом потянулись к своим карманам. Затем опять открыли по одной карте.

За столом после этого остались двое: Ксения и круглоголовый бритый парень с маленькими глазками, которые жадно метались по картам и по кону.

Он то улыбался, то делал лицо страшным, будто хотел испугать Ксению, заставить ее положить карты и признать поражение до окончания игры.

Но Речерская назвала сумму новой ставки и поставила на кон.

Он продолжал метать глазами, не зная, как быть, по его движениям было видно, что он не решался, но не хотел проиграть, хотя на лице уже был отпечатан проигрыш.

Ксения еще подняла ставку и поставила на кон новую сумму.

Вокруг стола прошло оживление.

Ролежаев напрягся так, будто он сам сидел с картами в руках и решалась судьба его игры. На самом деле ему было от чего напрягаться, ибо решалась судьба его денег.

Вокруг стола затаили дыхание. Каждому хотелось знать, что за карты были в руках у игроков, так хотелось заранее определить, кто же выиграет. Все горящими глазами следили за движением пальцев и каждой карты в этих пальцах. Однако не только карты, но нервы и непоколебимость в себе игроков имели теперь не меньшее значение. Не всякий способен выдержать высочайшее напряжение и не спасовать.

Круглоголовый соперник Ксении, пряча свои карты, невидящим взглядом водил по лицам вокруг стола, как бы пытаясь в глазах окружающих увидеть ответ, есть ли у него шанс на выигрыш. Смотрел в лицо Ксении — и по нему также хотел понять это.

Но девушка была непроницаема. Она удивлялась сама себе, настолько была спокойна и собрана за столом, как будто все, что сейчас происходило, происходило с куклами в кукольном театре, а она дергала за ниточки, наперед зная, когда за какую ниточку надо потянуть. У нее была полная уверенность, что она выиграет.

Конечно, казалось, чего ей переживать, ведь в случае проигрыша она пускала в трубу не свои деньги, а деньги Ролежаева. Однако все было совсем не так, как казалось, ибо в случае проигрыша она проигрывала себя, свою независимость, к какой так сильно стремилась. Тем не менее, несмотря на все эти обстоятельства, какие явно загоняли ее в тупик в случае проигрыша, она была тверда. Не ощущала собственного тела, не ощущала биения сердца, не слышала звуков извне. Все шумы будто отсекло от нее. В ушах звенела тишина. А на тех, кто был вокруг, она смотрела как на экранных персонажей.

Круглоголовый должен был принять решение, и он потянул из колоды еще одну карту, последнюю для него. Судьбоносную. И полез в карман за деньгами. Положил их на кон и назвал новую ставку.

Теперь все ждали реакции Ксении. Если она тоже потянет карту, стало быть, у нее есть сомнения в своих. В колоде оставалась последняя карта, ее карта. Речерская могла воспользоваться последней картой, как сделал круглоголовый игрок, но Ксения не двинулась с места и увеличила ставку без нее.

И круглоголовый крепко задумался. Прикидывал, какая сумма денег приблизительно от него еще может потребоваться и насколько сильны его позиции с имеющимися картами. Наконец зло бросил карты на стол, отодвинулся.

По комнате разнесся продолжительный выдох всех, кто находился в ней. Речерская выиграла.

Но больше нее радовался Ролежаев. Ксения оказалась на высоте, он не потерял свои деньги. Мало того, Ксения принесла дополнительный доход.

Круглоголовый вскочил со стула и заходил кругами вокруг стола, нервничая и сожалея.

Речерская поднялась с достоинством, и перед нею все расступились. Она видела: на нее смотрели уже другими глазами, с почтением.

А когда они с Ролежаевым прошли в его кабинет, он выплеснул свои чувства. Схватил Ксению в объятия и стал целовать. Потом закрыл дверь. Они сорвали с себя одежду. Ксения была бесподобна, из нее вырвался взрыв эмоций, сводивший Ролежаева с ума. После всего, когда они просто лежали на диване, Лев шепнул ей на ухо:

— Я жутко волновался. Я не люблю играть в карты, но здесь я был как помешанный.

— Ты боялся за свои деньги? — Ксения нарочно задала ему этот вопрос, хотела услышать правдивый ответ.

— При чем тут деньги? — Ролежаев без секунды задержки отмел подозрения Ксении: — Я вообще не думал о них. Ведь в этой игре ты ставила на кон свою репутацию: или ты прежняя дама бубен, или ты королева!

Он прижал ее к себе. Лев правильно понял суть игры, он поддержал Ксению, и она была благодарна ему. Он погладил ее:

— Сегодня ты доказала, что ты королева. Это признали все, кто следил за игрой! — И он серьезно, продолжительно посмотрел ей в глаза: — Я хочу, чтобы больше никто в этом не сомневался. Но это возможно только в одном случае. Ты должна взять карточную комнату в свои руки. Бери и управляй.

— Объясни, что значит — управляй? — не поняла Ксения. — Я могу устанавливать свои правила?

— Нет, — улыбнулся в ответ Ролежаев. — Правила может устанавливать только владелец, то есть я. И я не могу передать это право никому, потому что карточные игры должны приносить мне доход. Но если у тебя будут предложения, я рассмотрю их.

— Тогда что это за управление? — пожала она плечами. — Нет, Лев, это несерьезно. Я максималистка, мне или все, или ничего.

Ролежаев был обескуражен, у него словно кольнуло под лопаткой: он предлагал от души, хотел сделать ей приятное, а она не поняла его порыва — но отступать уже не мог, да и не умел этого делать:

— Хорошо, в таком случае я предлагаю тебе стать совладелицей. Наравне со мной. У каждого из нас будет одинаковая доля, но заниматься комнатой будешь ты.

У Ксении захватило дух, но она постаралась не показать вида. Предложение было неожиданным, оно не только обрадовало, но и ошеломило ее.

— Ты серьезно?

— Вообще-то я серьезный человек.

— Плохо только одно, — она чуть погрустнела, — все это нелегально.

— Чтобы ты не сомневалась в серьезности моих намерений, мы заключим с тобой договор. Я поручу своему юристу, он все подготовит. Ты помни главное: деньги не пахнут, — сказал он и кивнул головой, — чем их больше, тем больше у тебя свободы.

Ксения приподнялась на локте, вздохнула и бросилась ему на шею. Он крепко прижал ее к себе. Затем они опять отдыхали.

— Но теперь я могу установить новые правила? — спросила она.

— Но ведь они уже недавно установлены.

— Увы, но они уже устарели, — вздохнула Ксения.

— Ты так стремительна, что рядом с тобой я чувствую себя древним человеком. Что еще ты придумала?

— Чтобы играть в эту игру могли не только мужчины, но и женщины. А на кон игроки могли ставить не только девушек, но и парней. И кроме того, всякий игрок, кто бы он ни был, должен иметь право поставить на кон самого себя, — выпалила на одном дыхании Ксения, села, подтянула к себе ноги, уперлась подбородком в колени.

Ролежаев тоже сел, медленно переваривая то, что услыхал. Ее предложения меняли правила в корне, и он не знал, как к этим изменениям могут отнестись игроки. Мужчины, они консервативны в своей основной массе, потому как бы такие потрясения не отпугнули заядлых игроков. Речерская словно услышала все его сомнения:

— Ты же сказал, что мы теперь совладельцы. Доверься мне, я сумею убедить всех. И поверь мне, что количество желающих играть в эту игру значительно возрастет, потому что прибавятся еще женщины. А из женщин всегда получаются азартные игроки. Кроме того, появятся и те, которые не могут поставить других на кон, но могут поставить себя. Азарт, он делает чудеса с людьми.

Ролежаев посмотрел на нее пронизывающим взглядом, он увидел в ней нечто новое, что до сих пор было глубоко сокрыто, а именно, что она умела мыслить категориями предпринимательства, и это ему понравилось:

— В таком случае тебе и карты в руки.

Ксения спустила ноги с дивана и встала на ковер, выпрямилась, прошлась по кабинету.

Ролежаеву она нравилась, возникшее чувство поглощало его, он словно начинал тонуть, захлебывался им. Лев тоже опустил ноги, подошвы ощутили мягкость ковра. Ксения остановилась, он провел руками по ее бедрам, она была прекрасна. Ее голос тонко тронул его перепонки:

— Я тебя люблю, — сказала она. — Я никогда так не любила.

В данную секунду она думала именно так, эйфория переполняла ее — и, может быть, это было похоже на любовь.