Тут, наконец, прибыл их заказ — сэндвич с зажаренной на решетке отбивной для Тесс и аппетитный гамбургер, на котором остановила свой выбор Уитни. Обе были голодны как волки, а когда вы в таком состоянии, лучше Корнер-Стэйблс места не найти. Кроме всего прочего, Тесс решила, что в эти часы разумнее двинуться в северном направлении, чтобы не застрять в пробке, которых в центре города было немало. Правда, она не учла, что в наши дни окраины с их улицами, по которым стремительным потоком в несколько рядов несутся машины, тоже успели превратиться в сумасшедший дом, и потом долго чертыхалась по этому поводу. На то, чтобы проехать пять миль, отделявшие больницу от этой тихой улочки с разбросанными тут и там кафе, где можно было наскоро перекусить, и винными магазинчиками, у нее ушел без малого час.

Вы очень правильно расставили понятия «незнание», «информация» и «понимание». Виртуализация человека, на мой взгляд, явление социальное. Ну, когда протестующий не бьёт витрины, а ставит дизлайки. Но виртуализация не совсем то, о чём я писал в романе. «Комьюнити» — традиционное для культуры переживание о дегуманизации общества. В индустриальном мире дегуманизация осуществлялась по принципу имморализации: нравственные кодексы подгонялись под некую социальную стратегию (хоть под борьбу классов, хоть под общество потребления). А в постиндустриальном мире она осуществляется по принципу формализации: отношения измеряются коммуникацией, то есть качество — количеством. Об этом говорил мой герой Дорн: «Я не луддит, призывающий людей забить в свои компьютеры осиновые колья. Это вы — язычники, сотворившие себе кумира из технологии. Технология просто технология. Она не делает людей лучше или хуже. А вы считаете, что делает. Для вас у кого новее модель айфона, тот умнее. У кого больше каналов телекома, тот добрее. У кого в гаджете разнообразнее опции, тот самый умелый и самый адекватный».

Чем сложнее технологии, заменяющие человеку какие-то человеческие феномены жизни, тем проще сам человек. Дружба через соцсеть не породит трёх мушкетёров. Упрощённый, измеряемый (то есть форматируемый) человек управляем по определению. Разменивая себя на гаджеты, мы теряем не свою реальность, а свою свободу.

— Эх, надо было свозить тебя к Маккэфферти, — вздохнула с сожалением Уитни, откусив громадный кусок бургера и придирчиво разглядывая его содержимое, чтобы понять, хорошо ли он прожарен. Вкус ей еще в раннем детстве испортила ее мать, для которой стряпня всегда была чем-то вроде домашней каторги. И даже теперь, когда у нее появилась возможность выбирать, пристрастия Уитни оставались неизменными и никогда не шли дальше не слишком аппетитных кусков говядины, цветом и вкусом мало отличавшихся от подошвы. — Мне лично наплевать, что я ем, а вот тебя я с удовольствием угостила бы чем-то вкусненьким. Например, филе миньон.



— Ну уж нет! — возмутилась Тесс. — Видеть не могу, что ты творишь с куском вырезки стоимостью двадцать восемь долларов. И потом, я сто раз тебе говорила: ты мне ничего не должна! Самое лучшее, что я могла сделать, — не впутывать тебя в эту историю. Господи, да узнай они только, что нас там было двое, судья непременно передал бы дело в суд! А учитывая алчность Микки Печтера, можно не сомневаться, что он постарался бы выдоить твою семейку досуха!


Чем сложнее технологии, заменяющие человеческие феномены жизни, тем проще сам человек. Дружба через соцсеть не породит трёх мушкетёров


— Может, и лучше, если бы дело дошло до суда, — задумчиво проговорила Уитни. — Тогда этому ублюдку тоже бы досталось по первое число.



— Теоретически да. Однако когда ты стоишь перед выбором — получить шесть месяцев условно или предстать перед судом, который еще неизвестно чем закончится, сразу почему-то понимаешь, что принцип, конечно, штука хорошая, но не главная. К тому же суд — развлечение не из дешевых, знаешь ли. Да и Тайнер работает отнюдь не бесплатно. Теперь я у него в долгу, и этот долг мне еще предстоит отработать.

12.12.2012. Ржевский

— Ну да, работа. Кстати, именно из-за нее я и вытащила тебя сегодня на ланч. — В те моменты, когда Уитни была поглощена собственными заботами, а такое случалось довольно часто, синеватые жилки у нее на висках, горле и возле челюсти проступали заметнее.

Вы ответили, что чем сложнее технологии, заменяющие человеку какие-то человеческие феномены жизни, тем проще сам человек. В каком качестве он становится проще? Чем это вообще можно измерять? Ясно, что психов и всяких экстремистов становится всё больше и больше, и проще — это когда человек берёт дубину и идёт молотить тех, кто ему не нравится. По-моему, общение в Сети без интеллекта быстро наскучивает, а наличие интеллекта — признак сложности индивидуума. Понимаю, что не всё так однозначно, но, например, отсутствие интернета в прошлом веке не означает, что сами люди тогда были сложнее. Они были другими. Информационные технологии могут изменить людей, однако если дикарей научить пользоваться интернетом, то они и в Сети будут дикарями. Не так ли?

— Ну, в чем дело?



— У меня есть для тебя работа. Очень важное задание.

Так. Но вы не заметили в моём ответе важное слово: «заменяет». Там, где интернет выполняет те функции, которые сам человек выполняет хуже (например, поиск информации), — интернет великолепен. Там, где интернет выполняет те функции, которые сам человек выполняет лучше (например, поиск решения), — интернет упрощает человека. Форматирует его, потому что задаёт рамки и определяет стратегии. Предлагает вам ограниченный набор вариантов решения проблемы. Попросту говоря, решает за вас. Предположим, вы знакомитесь с девушкой в реале. Вы можете просто очаровать её, и всё. А при знакомстве в соцсетях о вас будут судить по профилю, в котором очаровать невозможно. Вы отформатированы — это значит, что ваши возможности сокращены, свободы нет. А если вы и сами будете развивать в себе только те качества, которые могут быть предъявлены в профиле? Другие-то не нужны, если нет возможности их реализовать.

— Уитни, только не из жалости, идет? Повторяю еще раз: ты мне ничего не должна.

А наличие интеллекта для общения в сети совершенно не обязательно.

— Это не имеет ничего общего с нашей вылазкой. Если хочешь знать, идея нанять тебя вообще не моя. Есть один человек в правлении, который попросил меня повесить на тебя эту работенку.



— В правлении? В каком еще правлении? Кто-то из членов вашего фамильного клана?

25.09.2015. Павел

После нескольких лет каторжного труда, за которые ей наконец удалось добиться практически всего, о чем она мечтала, Уитни вдруг вбила себе в голову, что нет ничего постыдного в том, чтобы взять на себя управление семейной благотворительностью. Ей всегда нравилось швырять деньги без счета. А еще больше ей нравилось, когда все городские знаменитости, все сливки местного общества являлись к ней клянчить деньги.

Говоря словами Булата Шалвовича, утрачена «святая наука расслышать друг друга сквозь ветер на все времена». Люди совершенно не способны слышать аргументацию оппонента. Как вы думаете, сколько времени теперь потребуется, чтобы всё вернулось на круги своя?

— Я бы сказала, что это скорее коалиция или консорциум, чем правление. Ничего официального, просто несколько местных некоммерческих предприятий, подвизающиеся в женских изданиях, подняли страшный шум, стремясь остановить волну домашнего насилия в штате.



— Знаю, как это сделать, — буркнула Тесс. — Нет ничего проще.

Вопрос коммуникации — одна из основных проблем нашего общества. К сожалению, общество не видит этой проблемы, считая, например, драму на Украине куда более важным событием, чем утрата коммуникаций внутри себя.

— Да ну?!

Люди слышат друг друга, когда за Словом стоит Дело. То есть когда за то, что сказано публично, отвечают репутацией, свободой, деньгами, жизнью, фингалом под глазом, в конце концов. Это так и называется — лингвоответственность. Писатель, журналист, учитель, врач, полицейский, судья, учёный, политик — лингвоответственные профессии. Их представители отвечают за свои слова по определению (в идеале, конечно).

— Всякий раз, когда какой-нибудь влюбленный с разбитым сердцем хватается за пистолет, чтобы выпустить пару пуль в сердце неверной возлюбленной, нужно…

Разумеется, люди сплошь и рядом не «отвечали за базар», но это всегда считалось отклонением от нормы. А сейчас это стало считаться нормой. В том и беда. На «Тотальном диктанте» я говорил: люди всегда писали с ошибками, но никогда безграмотность не была легитимна и нынешняя проблема — не безграмотность, а её легитимность. И в случае отсутствия ответственности за слова главная проблема — не само по себе отсутствие, а восприятие этой ситуации как нормы.

— Ну? — Еда мгновенно оказалась забыта. Теперь Уитни просто сгорала от нетерпения.

— …нужно просто убедить его в том, что в этом случае проще всего покончить с собой.

Почему так получилось? Потому что появилось великое изобретение — соцсети. Они изменяют культуру так же, как изобретение книгопечатания (до книгопечатания не было, например, газет, то есть прессы, следовательно, не было коммуникации, позволяющей превратить феодальные цеха и гильдии в социальные классы Нового времени). Беда в том, что законы, существующие в соцсетях, незаметно переходят из виртуала в реал. В реальной жизни мы начинаем вести себя по законам виртуальной. Говорить публично на весь мир и не нести за это ответственности — один из столпов соцсетей, делающих их бесконечно привлекательными для частного человека.

— Брось, Тесс. Это действительно серьезно. Мы намерены добиться сокращения насилия на бытовой почве. Причем в пределах штата.

И не слышать друг друга в принципе (а не потому, что ты идиот) — тоже черта виртуала в реале. «Зачем мне тебя слушать, если ты не отвечаешь за свои слова?» А за слова уже никто не отвечает — ни в виртуале, ни в реале.

— Даже не представляю, с чего тут можно начать, — пожала плечами Тесс. — Не думаю, что насилие, если оно происходит за запертыми дверями, выплывает наружу. Так что вряд ли количество таких случаев выражается очень уж большой цифрой.

Когда общество установит внутри себя консенсус (в интернете — одни правила общения, в реальной жизни — другие, и смешивать их нельзя, потому что это онтологический инцест), тогда и подлинного взаимопонимания будет гораздо больше.

— Вот именно! — всплеснула руками Уитни. — Поэтому-то никто из политиков и не хочет связываться с данной проблемой. А ведь, может, с этой категорией преступлений легче всего бороться.



— Не исключено. Давай, излагай.


Люди слышат друг друга, когда за словом стоит дело. Соцсети же формируют новую норму: не отвечать за свои слова. Зачем тогда вообще слушать друг друга?


— На сессии генеральной ассамблеи, которая только что закончилась, нас набралось всего четверо, так что затея выбить из комитета хоть один законопроект с треском провалилась. Председатель юридической комиссии попросту сунул его в ящик и не поставил на голосование. Не помог даже тот недавний случай… помнишь, какой-то чокнутый поубивал кучу народу, а потом взял в заложники всех родственников своей девушки. Наши достопочтенные законотворцы развели руками и заявили, что, дескать, принимать законы против идиотов бессмысленно.



16.10.2015. Павел

— Я тебя умоляю, — хмыкнула Тесс. — Те, у кого проблемы с психикой, предпочитают считать себя вызовом обществу.

— Очень смешно, — поморщилась Уитни. — Как бы там ни было, мы не собираемся сдаваться — на следующий год снова поднимем этот вопрос, подобрав аргументы поубедительнее. Но для этого нужна информация.

Цитирую: «В соцсетях один из главных принципов — анонимность. Он был сознательно избран „изобретателями“ интернета из благих побуждений». Как мне кажется, тут сумбур. «Изобретатели» интернета не имеют отношения к соцсетям, а соцсети вовсе не подразумевали анонимность. Соцсеть изначально эксплуатировала уже существующую систему социальных взаимоотношений и подчеркивала статус участников. Анонимность в её случае — это издержка. В отличие от интернет-форумов, которым анонимность и свойственна. Другое дело, что соцсеть зажила собственной жизнью и изменила мир навсегда. Лично мне жаловаться на это грех. Со своей будущей женой я жил в разных городах, но соцсеть привела к свадьбе и рождению ребёнка. Именно отсутствие анонимности и стало фундаментом начала отношений.

— Ну а я-то тут при чем?

Сама же по себе анонимность на форумах и вовсе может быть благом. Неким клапаном для вывода наружу отрицательных эмоций. Пусть лучше мальчишка, которого высмеяла одноклассница, в которую он влюблён, выместит злобу в интернете, чем на дворовых кошках. Статистика говорит, что доступность порнографии, в частности со сценами насилия, в Японии привела к снижению изнасилований. Возможно, тут тот же принцип.

— Один из членов нашего правления уверен, что городское управление полиции, не в силах справиться с волной убийств и в случаях бытового насилия спускает дело на тормозах. Например, нам известно о пяти убийствах в нашем штате, следствие по которым зашло в тупик. Нужен кто-то, кто бы смог заново провести расследование, проверить работу полиции…

Если интернет и принёс с собой серьёзные изменения к худшему, то я выделил бы два.

— Проверить работу полиции?! По старым делам?! Да вы с ума сошли! Уитни, это невозможно!

Первое. Человек легко может найти информацию, подкрепляющую любую позицию, сколь бы абсурдно она ни звучала. А обилие информации и неспособность эту информацию оценить и воспринять критически топят человека ещё глубже в его невежестве. А из невежества и «пиксельного мышления» (почему бы не использовать ваш термин) произрастает агрессия.

— Не такие уж они и старые — максимум шестилетней давности. Самое свежее — от минувшего декабря. И потом, мы же не просим тебя расследовать все эти случаи. Просто хотим знать, какие действия предприняла полиция, и случалось ли, что подозреваемый потом совершил насилие еще раз. Если нам удастся найти хоть один случай, когда из-за того, что полицейские работали спустя рукава, какой-то ублюдок продолжал делать свое черное дело, мы начнем сбор средств для дополнительного финансирования и повышения квалификации полиции в маленьких городках. Соглашайся, Тесс. Ведь тебе нечасто доводится отрабатывать свой гонорар и при этом еще делать по-настоящему доброе дело!

Второе. Лишение человека необходимости учиться думать. Я сам программист и искренне считаю, что если некий алгоритм можно найти в Google за 10 минут, то думать над ним 40 минут не стоит. Но я-то могу придумать его за 40 минут, потому что меня учили думать. А новое поколение сегодня имеет возможность найти ответ и уже не понимает, зачем тогда учиться думать?

Тесс только грустно улыбнулась. Уж кому, как не Уитни, знать, что сама она, в сущности, ничего другого и не хотела. Участи частного детектива часто не позавидуешь — целыми днями копаться в чужом грязном белье. Даже те из них, кто, как она, отказывались заниматься бракоразводными делами, не могли позволить себе роскошь вечно оставаться альтруистами. Беда в том, что Тесс на дух не переносила людей, вообразивших себя чуть ли не богом, призванным творить справедливость. Правильно говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

Снова цитирую: «Когда общество установит внутри себя консенсус (в интернете — одни правила общения, в реальной жизни — другие, и смешивать их нельзя, потому что это онтологический инцест), тогда и подлинного взаимопонимания будет гораздо больше». Скажу честно: для меня это означает — никогда. Всё равно как «пока люди в Америке не установят для себя правило не ездить на расстояние менее 1 км на машине, а ходить пешком, до тех пор в США будут страдать ожирением». Никто этим заниматься не станет, поскольку нет заинтересованных лиц. А вот модерировать соцсеть можно. И если можно убрать из инстаграма все женские соски́ (вот она, истинная угроза!), то можно привить и основы человеческой дискуссии. Было бы желание.

— Мы заплатим тебе по высшей ставке плюс суточные, если тебе придется уехать из города. Члены правления не станут дышать тебе в затылок — достаточно ежемесячного письменного отчета или краткого устного доклада о результатах предварительного расследования.

Вы как-то заявили: «Блогер — это тот, кто отвечает, когда его не спрашивали». Это, конечно, верно, метко и остроумно, но разве любой писатель с общественной позицией — не блогер? Помнится, вы когда-то хвалили Герцена, но разве «Колокол» не был блогом XIX века? Я бы отметил совсем другое отличие блогера. Блогер — это публицист и критик собственных рецензентов в своём личном пространстве.

— И никакой прессы.



— Что?

Давайте поспорим.

— Никаких газетчиков. Не хочу, чтобы кто-то из «благодетелей» на весь мир протрубил, что желает начать новый крестовый поход. Учтите: местные копы и так кривятся, когда какой-нибудь частный детектив начинает совать нос в их дела, а поднимется шумиха, так они меня вообще на порог не пустят. Поэтому нужно держать рот на замке. Сколько людей в этом вашем правлении?

Мне кажется, осмысление интернета (и соцсетей как его квинтэссенции) — очень важная, нужная, да и вообще первостепенная задача современной культуры, культурологии, социологии, а то и вообще антропологии. Но увы: общество не видит в интернете никаких онтологических проблем (безграмотность, мат, порно и прочее — не онтологические проблемы).

Уитни принялась загибать пальцы.

Я буду писать по пунктам.

Про анонимность интернета.

— Кто-то из «Убежища», кто-то из фонда, который принадлежит нашей семье. Кто-то из «Детей Балтимора» и «Нового Решения». Кто еще? Ага, фонд Уильяма Три…

— Фонд Уильяма Три? Случайно не тот, которым руководит Луиза Дж О’Нил?

Анонимность — не издержка, а имманентная характеристика, заданная изначально. Об этом пишет один из создателей самого первого, древнего интернета Джарон Ланир. Имя участника комьюнити может быть и подлинным, но эта подлинность не нормативна. С нормативной подлинностью интернет был бы невозможен как тотальная коммуникация. Кто согласится всегда сообщать о себе правду публично? Этого и в живом общении не происходит (люди врут даже на исповеди), что уж говорить про общение опосредованное, виртуальное? Под анонимностью я имею в виду не только сокрытие своего имени, но возможность тотального фальшака: чужие фотки вместо собственной, «небывавшие» события и заслуги, вообще другая личность (в сети ты тигр, разрывающий президентов, в жизни — кролик, заискивающий перед вахтёршей). Но в реале всё равно процент подлинности выше. Ты же не наденешь чужое лицо, да и присвоить себе, хоть и на время, чужую одежду (машину, квартиру, профессию, темперамент) тоже сложно — быстро раскусят подлог.

— Формально да. Но она практически отошла от дел. После того как ее бросил муж, здоровье бедняжки сильно пошатнулось.

Про благо соцсетей.

— Ну и слава богу, — кивнула Тесс, так энергично впившись зубами в пережаренный сэндвич, что даже слегка поморщилась от боли. Ее стоматолог неоднократно предупреждал ее, что она когда-нибудь сломает зуб.

— Я в курсе, что ты терпеть ее не можешь. — Пристальный взгляд Уитни уперся в лицо подруги. — Только ты никогда не говорила мне, почему.

Интернет (и соцсети) — явление амбивалентное. Суть амбивалентности можно свести к следующему: на уровне личности соцсети — благо, на уровне популяции — беда. Например, я — дурак, я не имею денег, я выгляжу как чучело. Чтобы познакомиться с девушкой в реальной жизни мне придётся подучиться, подзаработать, привести внешность в порядок. В реале я работаю над собой. А в сети я могу найти такую же чучундру, которая примет меня со всеми моими недостатками, и я не буду заниматься саморазвитием. Для меня это — благо (меньше хлопот), но в более глобальном смысле это беда, потому что эволюция заменяется бегством в подходящие экологические ниши. Соцсеть (при неких усилиях поиска) всегда обеспечит комфортное существование личности (если хочешь, ты найдёшь своё комьюнити), но двигатель эволюции — дискомфорт. Его обеспечивает только реал, потому что ты не можешь его контролировать. Человечество создано дискомфортом: папуасы на райских атоллах не строят великих цивилизаций.

— Терпеть не могу? С чего ты взяла? И потом, кого — Луизу Дж. О’Нил, благодетельницу Балтимора, главную озеленительницу города и прочая, и прочая? Что ты! Как и остальные, я обязана ей всем, в том числе своей карьерой.

Про отдушину для насилия.

— Да, совсем забыла, прости. Твое первое расследование. Кажется, тот адвокат, которого убили, работал на Саймона О’Нила. Но О’Нилы не имели никакого отношения к его смерти.

Насилие, конечно, это чудовищно, однако словесное насилие чудовищно не меньше физического (ибо мы как личности существуем в речи). И выброс негатива в интернет — вовсе не благо, даже если это снижает количество изнасилований. От агрессии в соцсетях люди получают психические и моральные травмы, которые уродуют не меньше, чем хулиганы — битами. От хулиганов защитит полиция (не в России, конечно), а от троллей — никто. И тролли встречаются чаще, чем хулиганы. Ведь уже идёт поток самоубийств людей, затравленных в сети.

«К его — возможно, — подумала Тесс, — а к другой?»

Про невежество и агрессию.

— Так что там стряслось с Саймоном? Я только сейчас сообразила, что вот уже бог знает сколько времени не слышала ничего об О’Нилах — ни единой строчки в газетах!

Неумение оценить информацию проистекает из деградации культуры. Культура — иерархическая структура; отказывая ей в иерархичности (отменяя институт авторитета), мы разваливаем культуру на равнозначные феномены, как Парфенон на обломки мрамора. Основной инструмент этой деструкции, кайло варвара, — смешение реала и виртуала, неразличение разноприродных сред — главная «угроза интернета». Отражением этой угрозы является постмодерн. То есть та релятивистская ситуация, которую вы и описали: обилие доказательств для любого утверждения. Только эта ситуация, на мой взгляд, порождает не агрессию, а инфантилизм. Человек и общество оказываются в позиции ребёнка, который не может отличить правду от лжи. Агрессия — уже одно из следствий инфантилизма: самый простой (детский) способ решить проблему — побить оппонента или вообще кого-нибудь.

«А ведь я искала их, — добавила она про себя. — Причем каждое воскресенье».

Про то, как разделить виртуал и реал.

— С Саймоном? А, он сбежал в Северную Каролину. Кажется, с какой-то дамочкой из адвокатской конторы. А через шесть недель умер — от сердечного приступа, если не ошибаюсь.

— Что, прямо на ней?

Вы пишете, что это невозможно, и приводите замечательный пример про то, что невозможно заставить людей отказаться от автомобиля, если надо проехать расстояние менее километра. Всё равно будут ездить и жиреть. Конечно, заставить невозможно. Но каждый человек может решить сам для себя, делать так или нет. Главное — объяснить, в чём опасность. Ведь можно же воздержаться от наркотиков, даже если есть деньги на них. Так же и с «угрозой интернета». Если объяснить, в чём её суть, люди сами смогут решать, как себя вести (пока проблема не растолкована, она и не существует в сознании). Например, я хочу сохранить культуру в себе, в своём поведении и просто не участвую в интернет-коммуникации. До появления интернета было «знание — сила», а с интернетом стало «незнание — сила». Но не надо ничего запрещать.

Про блогеров.

— Нет, конечно — это уж слишком избито, знаешь ли. Во время тренировки по гольфу. Думаю, это самое лучшее, что он мог сделать для бедняжки Луизы. Теперь никто не станет есть ее поедом, упрекая в том, что она швыряет деньги на ветер. Тем более что деньги-то ее. И все же это ее подкосило. У нее случился удар, так что пришлось отправить ее в Роланд-парк-Плейс в Кесуике. Моя мама недавно ездила проведать ее — когда-то они вместе играли в теннис.

— Помню. — Именно помня об этой дружбе, Тесс поостереглась рассказать Уитни обо всем, что в свое время сделала Луиза. — Говоришь, она отошла от дел? Стало быть, на встрече с этим вашим правлением ее не будет?

Как-то Дмитрий Быков заявил, что «герой нашего времени» ныне — какой-нибудь раскаявшийся скинхед. А я полагаю, что блогер. Блогеры сейчас во многом формируют нам картину мира: они рассказывают о событиях и дают свои оценки. Блогеры заменили собой многих профессионалов: например, уже нет литературных критиков. (Кстати, это пример вторжения виртуала в реал: виртуал лишил культуру одной из важнейших институций.) Какие родовые признаки блогера? Его компетенция неизвестна. Его причастность к событию сомнительна. Его ответственность равна нулю. Его право говорить равно праву любого другого. Если прочитать «Былое и думы», то станет видно, что Герцен — не блогер.

— Нет, она уже ни во что не вмешивается. Только дает деньги. Не думаю, что ее сейчас вообще интересует, чем занимается фонд Уильяма Три. Как сказала моя мать, Луиза лежит в постели, отказывается с кем-либо говорить и мечтает о смерти — твердит, что желает быть с Саймоном.



— Невероятно! С человеком, который всю жизнь унижал ее и при этом тратил ее деньги на бесчисленных девок, ни у одной из которых даже приличного образования не было.


Хочешь сохранить себя — не выясняй, что о тебе говорят и пишут. До интернета работал принцип «знание — сила», при интернете заработал принцип «незнание — сила»


— Среди них, кажется, затесались даже две секретарши. Однако похоже, она любила его. Иначе почему терпела столько лет?



— Понятия не имею. Может, посоветовать вашему правлению выделить некоторую сумму на решение заодно и этой проблемы? Впрочем, она стара как мир — почему вообще люди терпят, что о них вытирают ноги?

25.06.2016. Антон

— Ты имеешь в виду женщины — мужей?

Вы сказали, что не считаете правильным предоставление права голоса всем членам общества. А каковы, по-вашему, должны быть критерии для предоставления этого права? Имущественный ценз, как считают неолибералы? Или повышение возрастного ценза?

— Бывает, что и мужчины остаются с женщинами, которые совсем недостойны любви.



Покончив с ланчем, они вышли на улицу. После приятного полумрака яркое солнце ослепило их так, что пару секунд обе моргали, словно совы, ничего не видя вокруг себя и дожидаясь, пока глаза привыкнут к свету. Но этого оказалось достаточно, чтобы перед мысленным взором Тесс всплыло то, что она, казалось, похоронила давным-давно.

Я сказал, что в онлайне (в соцсетях) право голоса есть у всякого, а в офлайне (в реальности) не у всякого. Если мне будут удалять аппендицит, право голоса я дам только хирургу, а не собранию жильцов своего подъезда. Потому что хирург заслужил это право своим образованием. Разве вы будете спорить?

Она вдруг снова увидела подброшенное в воздух тело мужчины, скорченным черным силуэтом вырисовывающееся на фоне неба, а вслед за этим — зловещие контуры старого автомобиля, через мгновение пропавшего в густом утреннем тумане. Как долго это видение преследовало ее по ночам, превратившись в кошмар, который не давал ей спать! Почему она снова вспомнила этот ужас? Из-за беседы с доктором Армистедом? Или потому, что Уитни упомянула о Луизе?

В реальной жизни право голоса есть только у тех, кто его заслужил. Разумеется, надо учитывать тему, по которой звучат голоса. Если тема — аппендицит, то право голоса только у врачей. Они заслужили это право тем, что проучились в вузе и интернатуре. Если тема — выборы губернатора, то право голоса у всех, кому исполнилось 18 лет, кто не сидит в тюрьме или психушке. Они заслужили это право тем, что дожили до 18, не угодили за решётку и не спятили.

— Уитни, насчет моего гонорара… Какой у вас порядок — вы делите расходы поровну или каждый жертвует соответственно размерам своего капитала?

По каждой теме свои критерии того, кому предоставлять право голоса в реале. Этот вопрос не имеет никакого отношения к свободе слова, демократии и прочей лирике. Это общественная конвенция о компетенциях. И не я её придумал. А соцсети отменяют все конвенции. В этом их разрушительная роль для культуры.

— Соответственно, — ответила Уитни. — Наш семейный фонд, к примеру, оплатит ровно треть всех расходов. И это зависит не от возможностей каждого фонда. Скажем, «Дети Балтимора» дадут совсем немного, потому что это расследование не слишком их касается.



23.10.2017. Михаил

— А как насчет фонда Уильяма Три? Какая часть моего гонорара придется на его долю?

Считаете ли вы, что возможность каждому человеку высказываться в Сети посредством форумов, соцсетей и других средств — это и есть российская разновидность демократии XXI века? Виртуальная. Ведь власти не дают народу возможность высказываться по острым вопросам публично.

— Не больше десяти процентов. Они ведь занимаются строительством, так что все это не очень их интересует. Если бы их благотворительная деятельность оставалась в тени, не думаю, что они вообще раскошелились бы. До сих пор удивляюсь, как это они согласились принять участие в нашем проекте.



Итак, десять процентов. Сойдет, решила Тесс. Она постарается употребить эти деньги на какое-нибудь доброе дело и загладит свою вину перед человеком, убийство которого до сих пор остается нераскрытым. Она давно уже испытывала потребность так или иначе увековечить память о нем, заставить людей вспомнить, что когда-то он тоже жил среди них. Пусть не памятник в его честь, а что-то другое. То, что ей по силам.

Слово «демократия» означает «власть народа». «Власть» — это возможность влиять на события. Высказывания «народа» в сети не влияют на события, на решения власть имущих. «Низы» говорят, что хотят, «верхи» делают, что хотят, и никакой зависимости одного от другого нет. Поэтому болтовня в сети — не демократия, а просто болтовня в сети. Она даже выгодна власти, потому что создаёт иллюзию демократии, а на деле работает против неё.

В конце концов, Саймона О’Нила уже нет в живых, а Луиза О’Нил наверняка скоро последует за ним. И наступит день, когда Тесс сможет узнать, как случилось, что ее прежний приятель Джонатан Росс был убит прямо у нее на глазах.






Болтовня в сети — не демократия, а просто болтовня, потому что она не влияет на выбор, который делает власть. И эта болтовня выгодна власти, потому что создаёт иллюзию демократии


У него было еще одно дело — на этот раз по дороге на Виргиния-бич. Многие бы на его месте выбрали шоссе 95, но хотя он крутил баранку уже много лет, так до сих пор и не смог привыкнуть к автомагистралям между штатами. Итак, он пересек Бэй-бридж, свернул на 13-е шоссе и мысленно отметил, что оказался ближе к дому, чем за все предыдущие дни.



Когда его спрашивали, чем он занимается, он отвечал по-разному, что в голову взбредет. Захоронением биомедицинских отходов, к примеру, или распродажей морепродуктов — всякий раз ответы были краткими и исключали возможность дальнейших расспросов. И все же, несмотря на успех своей выдумки, он иной раз чувствовал себя слегка задетым. Увы, люди такие нелюбопытные. Ничего не видят, ничего не слышат — словно кроты какие-то, ей богу! А те, кто живет на материке, могут думать только о самых простых вещах: о еде, о воде, о горючем. Они совсем другие.

04.01.2018. Валерий

На острове насчитывалось от силы две сотни жителей, что делало его едва ли не самым малонаселенным клочком суши в заливе: он был меньше, чем даже остров Смита, меньше, чем Тэнжир. Его родители когда-то держали тут школу, но к тому времени, как он подрос, в стареньком здании шестой класс был уже самым старшим. Более взрослых ребят возили в школу на материк: моторка приходила за ними утром и возвращалась вечером. Поэтому в старших классах большинство его друзей или переехали на материк окончательно, или поселились у кого-то из родственников. Только у него не было там ни единой родной души. Конечно, среди старшеклассников с материка было немало славных ребят, но друзей он так и не нашел. Во всяком случае, настоящих. Да и как их найти, когда все время боишься, что опоздаешь, и проклятая моторка уйдет без тебя. Ни друзей, ни тренировок — ничего. Как-то раз он заикнулся о том, что хочет записаться в команду. «Прикажешь дожидаться тебя каждый день?» — недовольно проворчал хозяин моторки. Конечно, остальные могли тоже остаться — сходить в библиотеку, сделать уроки, почитать, наконец. Но за малышами нужен был глаз да глаз, а старшие и думать не хотели, чтобы кого-то ждать.

Вопрос вот в чём: можно ли (и нужно ли) провести некую границу «истинности» той или иной информации в интернете? Смысл в том, что на очень поверхностном уровне интернет-информация выглядит убедительно. Но по мере углубления в тему растёт вероятность неточностей, «отсебятины» и даже сознательной дезинформации (это очень характерно для военно-технической информации). Зачем вообще нужно такое знание?

«Это мой собственный мир, — твердил он себе, сидя в моторке, пока она летела через залив к острову. — Если я когда-нибудь женюсь, то сейчас она, скорее всего, сидит в этой же моторке». Это пугало его: мысль о том, что выбирать-то, в сущности, не из кого, казалась ужасной. На острове жили всего пять семейств — какой уж тут выбор! Все равно, что жениться на ком-то из кузин. Но ведь так принято и в королевских семьях! Ему вдруг вспомнилось стихотворение, которое, казалось, осталось у него в памяти навечно, поскольку каждый из учителей считал своим долгом заставить мальчика с острова выучить именно его. Ведь в нем и говорилось об этом острове, правда, иносказательно. «Если море унесет хоть один камень, Европа сразу станет меньше…» Он долго не мог понять, почему все так смеялись, когда он читал эти стихи. И только потом догадался. Он сам был этим камнем, о котором шла речь. А они смеялись, потому что даже унеси его море, ни один из них не заметил бы этого.

В «доинтернетную» эпоху можно увидеть ту же проблему. Любой научный или околонаучный труд вполне мог быть хорошо разработанным плодом воображения автора. Например, «Этногенез и биосфера Земли» Л. Н. Гумилёва или «Новая хронология» А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского. Это лишний раз говорит о зыбкости самого понятия истины. Может быть, истина никому не нужна, а интересна лишь творческая фантазия и её плоды?



В первых классах старшей школы среди них внезапно появилась новенькая. И с первой минуты, как он увидел ее, он уже обо всем догадался. В каждом стихотворении, в каждой песне говорилось о предначертании свыше. Именно предначертанием, судьбой она и была. И она тоже это знала. Он понравился ей с первого взгляда, потом она влюбилась в него. И любила пока… Нет, похоже, любила до сих пор. Она никогда не переставала любить его, даже когда ушла от него. Он и теперь не сомневался в этом. С шестого класса для него не существовало никого, кроме нее. В ее присутствии он всегда был счастлив. Вдали от нее — она учила французский, тогда как он — испанский, а по выходным ездила на материк брать уроки музыки — изнывал от тоски и не находил себе места.

Вы сводите воедино много разных проблем.

От него не ускользнуло, конечно, что ее семью другие островитяне избегают. Не явно, поскольку и Куперы, и Уинслипы, и Пети, и Слии, и даже Гудвины — все они были людьми достаточно скрытными. Вынужденные годами жить, что называется, друг у друга на голове и при этом отрезанные от остального мира, они давно уже с блеском овладели искусством скрывать свои чувства.

«Творческая фантазия» — одна проблема, отличная от проблемы истины. «Плод творческой фантазии» может отличаться от «правды факта», но соответствовать истине. Например, описание войны 1812 года у Толстого не совсем точное по фактам, но точное по духу и фактуре, поэтому его можно считать истинным. Определённое отклонение от фактов, которое художник допускает в художественных целях, не противоречит истине. Но далеко не всякое отклонение является художественным приёмом. Гораздо чаще оно объясняется просто некомпетентностью и к «плодам творческой фантазии» не имеет никакого отношения.

А они с отцом были чужаками. Гостями. И не понимали, во всяком случае поначалу, что нет ничего хуже гостей непрошеных. О нет, ничего личного, просто каждый чужак в здешних местах казался подозрительным. Но это вообще. А в частности их невзлюбили, когда пополз слушок, что ее отец что-то замышляет. Похоже, он наблюдает за ними, твердили местные старожилы. Наверняка собирается писать о них книгу. И не так, как тот парень, что написал о жителях острова Смита — никто в жизни бы не догадался, кого именно он имеет в виду. Конечно, фамилии жителей немного изменят, но совсем чуть-чуть, чтобы сразу было ясно, о ком речь. Вроде как «Дни нашей жизни», только на острове.

Точность, правдивость, истинность какого-либо утверждения зависит от конкретного случая. Ничуть не сложно добиться точности в определении года от Рождества Христова, который сейчас на дворе. И невозможно точно определить число «пи». И всегда важна, так сказать, «степень приближения». Например, вы утверждаете, что Земля — шар. Это правда. Но при более внимательном изучении выясняется, что Земля — овоид. Это тоже правда. Однако потом выясняется, что Земля — геоид. И это тоже правда. Короче говоря, нужно для себя решить, сколько цифр после запятой вам нужно в числе «пи». Это и будет тот уровень истинности, который вы себе задаёте.

Одна из Уинслипов, Эгги, приходила к нему каждую неделю убираться, так вот, она собственными глазами видела кое-какие наброски в корзине для бумаг. Разумеется, она сунула туда свой нос, но большого удовольствия это ей не доставило. Он писал о них, словно о зверях из зоопарка: кто из них ходит в церковь, кто не прочь опрокинуть рюмочку, а кто любит перемывать соседям косточки… Хотя фамилии прямо не упоминались, при желании понять, о ком речь, не составило бы ни малейшего труда. Однако самым омерзительным был тон, в котором он писал. «С насмешечкой какой-то, — говорила Эгги. — Словно глумится над нами или не знаю что». Кроме того, он не брезговал и ругательствами.

Проблема интернета — не проблема отсутствия истины, а проблема невозможности её идентификации. Кто-то где-то обнародовал истину, но как отличить её от не истины, если в интернете нет института авторитета, истина не аргументирована, ищущий задаёт в поисковике некорректно сформулированные вопросы, а SwiftKey вообще подсказывает что-то своё?



И все же, когда все всплыло, их это поначалу не коснулось — ни его, ни дочери. Жители острова оказались достаточно порядочными, чтобы не взваливать на нее вину за отца. «Она вроде той уточки, что вообразила себя кошкой», — буркнула как-то раз его мать, намекая на известную всем местным историю, когда в лавчонке обнаружили кошку с новорожденными котятами и среди них одного утенка. Только много позже он сообразил, что его матушка считала Бекку обычной дурочкой. Но это потом. Пока же остров не лез в их дела, а они не совали свой нос в его. Чуть ли не в первый раз в жизни он позавидовал ребятам с материка, с их вечно пропадающими на работе родителями и обилием дорог, по которым можно гонять на машине. Впрочем, моторка ничуть не хуже машины, и заниматься в ней можно тем же самым, верно? Им с Беккой было некуда податься, да и времени особо тоже не было. А она мечтала остаться с ним вдвоем, мечтала, может быть, даже более страстно, чем он сам. Казалось, она сгорает от желания, и очень скоро он догадался, что она проделывала это и раньше, но это ничего не меняло. Она не брала с него никаких обещаний — нет, она хорошо знала, что почем, и все равно хотела его. «Еще! — умоляла она, когда им удавалось отыскать укромное местечко. — Еще!»


Проблема интернета — не отсутствие истины, а невозможность её идентификации, потому что интернет по своему устройству отвергает механизмы идентификации


Как-то после обеда они взяли его моторку и устроились на небольшом клочке земли — слишком крохотном, чтобы кто-то дал себе труд нанести его на карту. Естественно, тут никто не жил — ни люди, ни птицы, ни даже комары. Здесь они занимались любовью — снова и снова, пока он не выдохся окончательно и пока не кончились презервативы. А она все просила: «Еще! Еще!» А он уже привык ни в чем ей не отказывать.



Он добрался до окраины Виргиния-бич. Огляделся по сторонам в меркнущем свете дня и понял, что пропустил свой поворот — он остался где-то позади. Милях в двух, наверное. Дело, которое ему предстояло сделать, оказалось в дурном месте. Впрочем, как и всегда. Если бы только люди знали! Но откуда им знать? Бог даст, они так ничего не узнают, если все пойдет, как надо. Именно поэтому он всегда взваливал на себя столько работы — чтобы ни одна живая душа не пронюхала о тайнах, которые скрываются за совсем простыми вещами. Он научился заставлять вещи исчезать. Он мог заставить исчезнуть все — все что угодно.

15.06.2018. Иван

А чем вызвано это «возрастающее невежество нации, следствием которого является тотальное раболепие»? Относятся ваши слова и к новому поколению, которое не смотрит ТВ и не ходит на выборы? Наиболее продвинутая молодёжь, конечно, будет стремиться эмигрировать на Запад, а остальные способны только на раболепие? При сталинизме раболепие масс перед культом личности вождя и страх репрессий были значительно сильнее, но после марта 1953 года прошло немного лет и наступила «оттепель». Ожидание подобного «марта 1953-го» может затянуться так, что никакой Пётр Великий уже новое окно в Европу не прорубит — всё заледенеет?

Глава 5



Пять нераскрытых дел, пять погибших женщин. Нет, не пять — один из убитых, как выяснилось, оказался мужчиной. Какой расчетливый ход со стороны правления — этот единственный случай среди всех был словно кусок, брошенный собакам, поскольку среди членов генеральной ассамблеи большинство, скорее всего, составляли мужчины. Как возликовал бы судья Холси, узнав, что среди жертв одна оказалась мужчиной. Смотрите, оказывается, и мужчины становятся жертвами домашнего насилия; женщины тоже бывают агрессивны. Так что давайте-ка, раскошеливайтесь, придурки!

Оболванивание, которым занимается ТВ, — не самое страшное. Куда опаснее оболванивание интернетом, когда переизбыток любой информации позволяет сохранять маленький диаметр «окна Овертона», сформированного школьным образованием. Поясню. Предположим, в школе школьнику объяснили, что Земля плоская; школьник лезет в сеть и находит огромное количество доказательств этого утверждения и множество сообществ апологетов плоской Земли, которые в пух и прах разбивают аргументы оппонентов. Информации и общения у такого школьника — море, а «окно Овертона» не расширилось.

Не в правилах Уитни было тянуть кота за хвост, поэтому на следующий день после их разговора все пять дел уже дожидались Тесс. Вернее, они дожидались Тесс еще с предыдущего дня, смирно лежа в бардачке «джипа» Уитни. Уитни хорошо знала Тесс, но себя знала гораздо лучше. Как доказали недавние события, ей ничего не стоило втянуть Тесс во что угодно. И вот Тесс сидела на полу в своем офисе, разложив вокруг дела, и пыталась сообразить, с чего начать. «Я вовсе не пытаюсь тянуть резину, — уговаривала она себя. — Просто думаю». Согласитесь, это совсем другое дело.

От шаблонности, клишированности, пиксельности картины мира один шаг до раболепия. Неважно, перед кем или чем. Даже Маркс говорил, что русский человек по природе мышления догматик, и это усугубляет ситуацию. В общем, этот закон Мерфи о нас: «Из любой сложной ситуации всегда есть понятный и посильный неправильный выход». Проблема нашего общества в первую очередь коммуникационная, а уж как следствие — культурная и социальная; «оттепель» или реформы могут бороться с последствиями, но не с причиной. Это не значит, что «оттепель» или реформы не нужны, но их недостаточно. С ними в лучшем (и очень маловероятном) случае мы обретём формат западного общества, но это тоже не идеал.

Обстановка ее офиса и сейчас отличалась благородной бедностью, располагавшей к глубоким размышлениям. А может быть, дело было не в бедности — просто его прежние обитатели оставили тут свой след, который не могла уничтожить никакая уборка. С тех пор как почти год назад Тесс купила дом в Северном Балтиморе, оставлять за собой этот офис в восточной части города не было никакой нужды. Но арендная плата была не слишком высокой, ремонт делали совсем недавно — краска еще не успела облупиться, да и добираться было близко — всего пара остановок на автобусе. А клиенты Кейес Инвестигейшнс Инк., как легко было догадаться по их доходам, в большинстве своем привыкли пользоваться автобусом. Кроме того, ей до сих пор нравилось размышлять на тему о том, что за последнее столетие семейство Бернстайн-Монахэн, так сказать, совершило полный оборот. Сейчас она оказалась как раз в том районе, откуда обе семьи уехали сразу после окончания Второй мировой войны.

Тесс бросила взгляд на тощие папки, разложенные вокруг нее, на каждой из которых значились даты рождения и смерти. Она может двигаться в хронологическом порядке или же наоборот, оставив худшее напоследок. Самый давний из этих случаев произошел чуть ли не шесть лет назад, стало быть, отыскать живых свидетелей маловероятно. Вернее, таких, которые еще хоть что-то помнят. Проглядывая список членов семьи, Тесс покачала головой — по собственному опыту она знала, сколько трудностей ждет ее впереди. На человеческую память вообще трудно полагаться, а тут еще столько лет прошло. Кто-то успел переехать, кто-то вообще все забыл. Никому нет дела до других, если что и запоминается, так только старые сплетни. Даже в небольших городках. Вернее, в особенности в небольших городках.

Хорошо бы, конечно, получить на руки настоящие дела, а не эти тощенькие папочки с газетными вырезками и лаконичными компьютерными распечатками, собранными каким-то любителем. Впрочем, откуда среди членов правления взяться профессионалам? Последние десять лет Тесс явно избаловалась, пользуясь копиями, добытыми благодаря связям, которыми она обросла в полицейском управлении Балтимора. Она могла бы отправиться в офис судмедэксперта, где когда-то проводились вскрытия всех этих пяти трупов, и добыть копии отчетов. Однако отчет о причине смерти в данном случае не главное. В первую очередь следовало убедиться в том, что следствие по каждому из убийств велось должным образом, что они не остались нераскрытыми из-за вопиющей некомпетентности полиции или возмутительного нежелания отдельных копов заниматься бытовыми преступлениями.



Три из пяти жертв, молодые женщины до тридцати, были застрелены: в двух случаях стреляли в грудь, в одном — в голову. Четвертая женщина, которой на момент смерти стукнуло уже сорок восемь, погибла во время пожара, выглядевшего на редкость подозрительно. Единственного в этой компании мужчину сбила машина во время пробежки трусцой, и осталось неясным, был ли это обычный несчастный случай. Забавно, но по поводу этого последнего случая информации было больше всего — скорее всего, потому, что жертвой оказался довольно известный доктор, возглавлявший факультет в клинике Джона Хопкинса, и все местные газеты, в том числе «Бикон-Лайт», посвятили его смерти несколько статей. Были сообщения и в вашингтонских газетах. Даже «Нью-Йорк Таймс» упомянула об этом случае.

19.06.2018. Иван

Смерть же всех женщин прошла незамеченной, насколько вообще насильственная смерть может остаться незамеченной. Промелькнула парочка сообщений в местных газетах — обычные некрологи в одну строчку, которыми ограничиваются похоронные конторы. Только в одном случае, когда речь шла о немолодой женщине, была незначительная деталь, которая обратила на себя внимание Тесс. Похоже, у бедняги к тому времени не осталось в живых никого, во всяком случае, из числа тех, что в обычных делах именуются «круг родных и друзей». В некрологе была просьба пересылать пожертвования в адрес опекунской конторы Чесапик Бэй. Самая молодая жертва — оказавшаяся, кстати, и самой последней — не удостоилась даже простенького некролога. Все, что было в папке с ее именем, — это отпечатанный на машинке листок, на котором значились только ее имя, адрес и причина смерти. Именно она получила пулю в голову.

Вы полагаете, что «проблема нашего общества в первую очередь коммуникационная», но ведь для того, чтобы человек умел анализировать и ориентироваться в море информации, его необходимо научить мыслить, размышлять. Чтобы не заморачиваться «окнами Овертона», надо уметь думать своей головой, а народ не может много думать. В школе этому не учат, а потом уже поздно. В результате человек знает, что разобраться в информации ему очень трудно, и тогда он начинает просто верить в то, во что ему хочется верить, или не верить никому.

Отодрав от папок белые четырехугольники с данными жертв, Тесс разложила их вокруг себя, представив карту Балтимора с раскинувшимся вокруг штатом Мэриленд. Получилось некоторое подобие ломаной линии, протянувшейся с запада на восток.

По-моему, большинство россиян сознательно выбирают веру в примитивное и понятное. Не столько интернет оболванивает, сколько люди сами склонны поддаваться обману, шаблонам и пиксельности. С такими понятиями легче жить и задумываться не надо. А кто считает иначе, тот либерал, «пятая колона» и «не патриот». Отсюда и раболепие. Своеобразный прагматизм — нелепый, но жизненный.

Самый ранний из этих случаев произошел в шестидесяти милях к западу, на окраинах Фредерика — там от выстрела скончалась Тиффани Гантс. Чуть дальше к западу случился поджог — в Шарпсбурге, небольшом городишке на берегу Потомака. Жертву звали Хейзел Лигетти. После нее погибла молодая женщина, та самая, о которой было известно меньше всего — смерть настигла ее на самой границе округа Балтимор, возле водохранилища Приттибой. Ее имя — Джули Картер. Убийство произошло в этом году, но Тесс ничего такого не помнила. Вообще-то, очень странно, что сообщение об убийстве молодой женщины не попало в газеты. Правда, Тесс уже давно проглядывала только «Бикон-Лайт».

А если «в лучшем (и очень маловероятном) случае мы обретём формат западного общества, но это тоже не идеал», то какой и где идеал? И как вы предлагаете решать коммуникационную проблему?

Далее линия протянулась в сторону Делавэра. Эта женщина встретила свою смерть в городе, основатели которого, судя по всему, обладали на редкость скудной фантазией, потому что лучшего названия, чем Норт-Ист[9], для него не нашли. А вот родители жертвы, похоже, были наделены ею в избытке, поскольку свою единственную дочь нарекли не как-нибудь, а Люси Карменгия Фэншер. Из короткой газетной заметки о ее смерти трудно было понять, как же правильно звучит ее второе имя: Карменья или это просто производное от известной и всеми любимой марки под названием Кармен Гия.



После нее шел мужчина, врач по имени Майкл Шоу, погибший (или убитый) на шоссе 100, скоростной автостраде, соединяющей Балтимор и Аннаполис. По сравнению с другими случаями этот произошел ближе всего к городу. К тому же он был самым недавним — прошло всего пять месяцев. И самым неинтересным.

Люди всегда были «склонны поддаваться обману, шаблонам и пиксельности». Проблема новой коммуникации в том, что она инструментально формирует мировоззрение человека в согласии с такой склонностью. Свойство интернета вообще — потакать любой прихоти человеческой натуры. Прежние средства коммуникации — книгоиздание, печатная пресса, радио, телевидение — не потакали любой прихоти. Инструментально они были снабжены некими «фильтрами». Можно возразить, что причина в том, что эти средства коммуникации принадлежали государству. Да, но не всегда. В лихие 90-е, например, в частных издательствах выходили сборники анекдотов — матерных, поганеньких и несмешных. Но даже они были напечатаны грамотно. Грамотность — тоже фильтр. Новые средства коммуникации, интернетовские, все фильтры отменяют, более того — формируют убеждение, что так и надо.

Одно было совершенно ясно: правлению придется изрядно раскошелиться, чтобы оплатить ее счета за бензин. И не важно, за какой из этих случаев она возьмется первым делом. Все равно старенькой «тойоте» Тесс предстоит намотать немало миль.

Для аналогии — то, что я говорил на «Тотальном диктанте». Беда интернета не в том, что там пишут неграмотно. Грамотные всегда были в меньшинстве. Беда интернета в том, что неграмотность он делает легитимной. Легитимность любой человеческой потребности и слабости, даже самой неприемлемой для общества, и делает интернет разрушительным. Так что опасность не в контенте (он-то подлежит коррекции), а в технологии коммуникации.

— Ну и что скажешь, Искей? — У нее уже давно вошло в привычку советоваться со своим грейхаундом, как у некоторых — ходить к гадалке. Искей лениво подняла голову, недовольно сморщилась, фыркнула, ясно давая понять, чтобы ее не тревожили, а потом уронила голову на пол с таким звуком, словно та была совершенно пустой внутри. Тесс истолковала все это как: «Перспективы весьма туманные».

Я не знаю, что делать. Запрещать интернет или цензурировать — нельзя. Соглашаться на конвенции (типа «мы не оскорбляем друг друга») общество не желает (и вообще это идеализм). Может, есть какие-то гуманитарные технологии? Я о таких не слышал. Есть, конечно, и фантастический способ: разумный интернет. Например, я хочу запендюрить на свою страницу гадкий демотиватор собственного изготовления (типа «америкосы — пидоры!»), а разумный интернет мне не позволяет. Это было бы прекрасно, только это ущемление свободы. Мы отдадим свою свободу не правительству, а технологии.

— А твое мнение, Мьята? — Вторая ее собака, свалившаяся ей на голову так же неожиданно, как и первая, была превосходно выдрессированным доберманом. Уходя из дома, можно было без опаски оставить на столе миску с мясом — Мьята не потрудилась бы даже встать со своей подстилки. Зато сейчас, услышав свое имя, она навострила уши, готовая по зову хозяйки мчаться куда угодно.

Способ противостояния пикселизации мышления и мировоззрения я вижу только один: читать больше хорошей литературы. По принципу «хочешь бегать быстро — бегай много». Хотя и этот способ — не гарантия.

— Пора ехать, — скомандовала Тесс, подумав, что у роли боса есть свои преимущества — даже если у тебя под началом всего две собаки, равнодушные к твоим блестящим умозаключениям и потрясающей проницательности. Итак, она двинется на запад, убьет два дня на Фредерик и Шарпсбург, а ночь проведет в гостинице. До каждого из них было не больше часа пути, но ей страшно не хотелось тратить время на то, чтобы возвращаться. Искей она, пожалуй, захватит с собой, а Мьята останется дома с Кроу. Заднее сиденье старушки «тойоты» вряд ли выдержит 160 фунтов собачьего веса. К тому же свои 70 фунтов Искей предпочитала располагать исключительно в горизонтальном положении.






Проблема новой коммуникации в том, что она потакает всем слабостям человеческой натуры. Даёт любому инструменты, с которыми удобно быть дураком и не стесняться этого. Ясен пень, что на такие инструменты вспыхнет ураганный спрос




Фредерик раскинулся почти там, где темные очертания Аппалачей впервые появляются из-за горизонта, а дороги, следуя неровностям и изгибам местности, начинают скакать вверх-вниз, словно расшалившиеся жеребята. Тесс терпеть не могла здешние просторы. В ее представлении Фредерик как был, так и оставался всего-навсего родиной Барбары Фритчи, миниатюрной старушки, якобы бестрепетно взобравшейся на Каменную Стену Джексона со звездно-полосатым флагом в руках, в то время как армия конфедератов быстрым маршем двигалась на север, к Геттисбергу. Неподалеку от въезда в город раньше красовался щит с приглашением посетить кондитерскую «Барбара Фритчи», магазинчик сувениров «Барбара Фритчи» и одноименное кафе. Теперь он исчез, но посвященные ей бессмертные строки Джона Гринлифа Уиттиера намертво врезались Тесс в память. Интересно, учат ли его нынешние школьники?

03.06.2019. Артём

«Стреляй, если хочешь, старик, но пощади флаг своей родины», — пробормотала она.

Заштатный городишко, который Барбара Фритчи некогда так яростно защищала, теперь превратился в процветающий пригород. Люди ничего не имели против того, чтобы терять больше часа на дорогу в свой офис, если это позволяло за те же самые или даже меньшие деньги устроиться в более просторном доме с большим участком земли вокруг. Заманчиво, верно?

В одном из интервью вы сказали, что «герой нашего времени» — это такой литературный герой, внутренняя драма которого соответствует основной драме эпохи, и привели пример с Печориным. Какова, по-вашему, главная драма нынешнего времени и кто сегодня «герой нашего времени» — менеджер среднего звена, блогер, может, ещё кто-то?



Тиффани Гантс жила за пределами Фредерика, неподалеку от реки Монокаси, на окраине, застроенной совсем недавно. И умерла она тоже здесь. Случилось это шесть лет назад, когда пуля неизвестного злоумышленника оборвала ее жизнь. Насколько помнила Тесс, во Фредерике выходила вполне приличная газета, так что, скорее всего, ей удастся узнать немного больше об этой совсем еще молодой женщине, которой не исполнилось и двадцати двух лет, когда ее убили. Студентка местного колледжа, она подрабатывала вечерами в магазине полуфабрикатов. Жила вместе со своим женихом Эриком Шиверсом и трехлетней дочерью от прежнего возлюбленного. В тот день, когда преступник вломился к ним в дом, Шиверс как раз уехал из города по делам. Тиффани, вероятно, просто попала под горячую руку, и взломщик выстрелил. Ее тело обнаружили на кухне.

Чтобы определить «героя нашего времени», нужно определить главную проблему нашего времени. Мне представляется, что это переход законов онлайна в офлайн. Поэтому «герой нашего времени» — человек, который в реальности живёт по тем законам, которые приняты в соцсетях. Или в соцсетях живёт по тем законам, по которым построена наша реальная жизнь.

Эрик Шиверс не значился ни в одном из телефонных справочников, а вот Гантсы отыскались без труда. В телефонной книге Фредерика их было всего двое: родители Тиффани и ее старший брат с женой. Старшие Гантсы обитали в более старом пригороде Фредерика. Естественно, не в самой фешенебельной его части, застроенной симпатичными особнячками из красного кирпича с широкими крытыми крылечками — ровесниками Барбары Фритчи. Уолли и Кэтрин Гантсы жили в другой, унылой части Фредерика, где бывшие фермерские домики были похожи на дряхлых стариков, едва стоящих на ногах от усталости. Сорок лет назад можно было сказать, что район этот, возможно, еще ждут лучшие времена, однако сейчас об этом забыли и думать. Мистер и миссис Гантс-старшие, мистер и миссис Гантс-младшие были похожи друг на друга, как горошины в стручке: тусклая, сероватая кожа, унылые, ничего не выражающие глаза. Казалось, жизнь проехалась по ним паровым катком, оставив после себя пустую оболочку.

Однако необходимо, чтобы общество признало проблему онлайна/офлайна главной, и лишь тогда литературный персонаж будет опознан как «герой нашего времени». Но общество не считает эту проблему важной, а то и вовсе её не видит. Так что подобный персонаж не будет «считан» как «герой нашего времени». Он будет для читателей просто чудиком или придурком.

Тесс пригласили в гостиную — немыслимая роскошь в подобном доме. Бежевый ковер от стены до стены сердито колол ей ноги, в углу красовалась дыра размером с кулак, но сама комната казалась аккуратной и чистенькой. Уолли решил говорить от лица всех, поскольку отец его, замкнувшись в молчании, казалось, ни на что уже не реагировал. Обе женщины, словно сговорившись, не сводили глаз со стеклянной двери на задний двор, где возились трое ребятишек. Одна из них, должно быть, дочка Тиффани, но Тесс не знала, живет ли она здесь или у дяди с теткой.

— Мне очень жаль, что приходится бередить старые раны, — извиняющимся тоном проговорила она, — но, возможно, это сможет чем-то помочь.

Раньше ей никогда не приходилось этого говорить — во всяком случае, не кривя душой.

— Что вы! Наоборот, мы очень рады, что вы позвонили, — откликнулся Гантс-младший. — Нам и самим всегда казалось, что шериф не очень-то старался раскрыть это дело. Конечно, все они были очень добры. Но всякий раз, когда мы старались узнать что-то поподробнее, нам отвечали, что мы, дескать, чересчур много смотрим телевизор. Следователь, правда, пообещал присвоить этому делу какой-то специальный номер, чтобы, мол, выяснить, не произошло ли чего-то подобного в других штатах.

— А какой номер? Не ВИКАП[10] случайно?

— Да, похоже.

— Но им ничего не удалось найти?

— Во всяком случае, нам ничего не сказали. Единственное, что они точно сделали, так это разослали ориентировки во все ломбарды — искали обручальное кольцо Тиффани, микроволновку и миксер. Эрик такой аккуратный, у него сохранились гарантийные талоны ко всем электроприборам, так что их тут же вычислили бы, если бы кто-то попытался их продать. Но, как я сто раз им говорил, парень не сумасшедший, чтобы пытаться сбыть все здесь, во Фредерике. А искать где-то еще… Куда там! Можно подумать, боялись, что пара междугородних звонков сожрет весь их бюджет.

Тесс решила сыграть роль адвоката дьявола.

— Детективы обычно из кожи вон лезут, лишь бы на них не повисло дело об убийстве.

— Вот и я так думал. К тому же они, похоже, вбили себе в голову, что тут и распутывать-то нечего. Мол, какие-то ребята прикатили по I-270 прямиком из Вашингтона и решили обчистить один-два новых дома, поскольку их недавно отстроили, и не во все еще въехали жильцы. Как раз недели за две до этого из одного дома свистнули новехонький холодильник и плиту в придачу. И замок открыли так же. Только вот из дома Тиффани ничего из крупных вещей не украли. Может, потому, что Тиффани была… была…

Лицо Гантса-младшего побагровело, он изо всех сил старался сдержать слезы, застилавшие тусклые, точно застиранные, глаза. Его мать и жена плакали уже открыто — обе молча смотрели на Тесс, а слезы ручьем катились по их изможденным, бледным лицам. Только лицо отца оставалось по-прежнему каменным. А ведь шесть лет прошло, подумала Тесс. Неужели существует такая боль, смягчить которую бессильно даже время? Станет ли им легче, если убийца их дочери будет схвачен и понесет наказание?

— Мне известно, как все произошло. Выстрел оказался смертельным. Ее маленькая дочка в это время спокойно спала наверху. Дверь вскрыли ломом — много труда для этого не потребовалось.

— Нижний замок был дрянь. Никогда не мог понять, почему Тиффани не поставила задвижку. Эрик ведь то и дело уезжал из города. Конечно, она не была трусихой, но никогда бы не рискнула спуститься, услышь, что в дом пробрались грабители.

— И что бы она в таком случае сделала?

— Заперлась бы вместе с дочкой и схватилась за телефон. Тиффани была умной девочкой. И никогда бы не сделала такую глупость. Говорю вам, тут что-то не так. Никогда бы она не спустилась вниз, кабы там шуровал грабитель.

Часть третья

— А если представить на минуту, что это все-таки был не грабитель? Вам кажется, что расследование пошло по ложному пути? Может, вы кого-то подозреваете? Отца девочки?

«Чем больна у нас культура?»

Уолли явно опешил.

— Да нет, мне кажется, они сделали все, как положено… Только вот ума не приложу, почему им так и не удалось отыскать того парня? Ведь когда им позарез нужно раскрыть какое-то преступление, можно спорить на что угодно, что оно будет раскрыто. Случись вам прикончить кого побогаче, вас мигом схватят за пятки. Копы толпой ввалятся к вам в дом, примутся брать отпечатки пальцев и пшикать вокруг такой штукой, от которой следы крови светятся даже в темноте. Видел такую по каналу «Дискавери». А тут какой-то ублюдок разрядил ствол в молодую женщину, которая в жизни не причинила никому зла. Бедняжка только-только начала улыбаться, ведь прежде-то ей приходилось несладко… — Голос Уолли снова предательски дрогнул и сорвался. Он сердито шмыгнул носом, не желая показывать свою слабость.

— А почему вы говорите, что ей довелось хлебнуть горя?

Зачем писатели начали материться? Для чего литература нашему времени? Почему романы о современности какие-то ненормальные? Пелевин — это гений или кто? Нужны ли экранизации, если они не похожи на романы? Откуда взялось засилье фэнтези? Фигли все так улетели по сериалам? История известна, а почему в культуре — мифы? Чем постмодерн отличается от постмодернизма? Правда ли, что «автор умер»?
— Ох… — Уолли и обе женщины переглянулись. — Да обычное дело. Связалась с дурной компанией, ну и забеременела. Пришлось бросить школу. А все этот ее дружок.



— Эрик?

15.02.2007. Яна

— Нет, не Эрик. — Кэтрин, которую все домашние называли Кэт, в первый раз за все время отважилась вмешаться в разговор. — Эрик замечательный, он стал ее самой большой удачей. Нет, тот парень был до него. Трой Планкетт, вот как его звали. Он был старше. Пакостный такой парень, испорченный до мозга костей. Сделал Тиффани ребенка, а потом сказал, что, дескать, не мой, и два года судился с ней из-за алиментов. После анализа крови на ДНК сразу стало ясно, что он отец Дарби. И все равно он отказался платить. Сказал, денег нет.

На днях наткнулась на передачу К. Набутова о манси. Один день из жизни шамана и обитателей стойбища. В основном видеоряд: рука, наливающая в стакан водку, и рука шамана, алчно берущая стакан и отправляющая зелье в рот. Рассказ о том, как устроена жизнь в стойбище, кончается тем, что мужчин трое, а женщина одна, поэтому — полигамия и инцест. В общем, такое ощущение, что автору абсолютно до фонаря проблемы этого пьяного шамана — был бы рейтинг. Как вы считаете, нужно ли так рассказывать о малых народах?

— А шерифу не приходило в голову, что убийцей мог быть отец ребенка?



Гантс-младший, немного успокоившись, вновь взял на себя роль рассказчика.



— Они задали нам кучу вопросов — спрашивали то же, что и вы. Конечно, Трой — тот еще фрукт. Но полиция за ним приглядывает, а узнав, что Тиффани выходит замуж, он вроде поутих немного. Решил, видно, что теперь она не станет требовать с него денег.

Тесс призадумалась — она кое-что знала о защите прав несовершеннолетних детей. Ей не раз приходилось разыскивать по всей стране беглых папаш.

Конечно, рассказ о малых народах в подобном ключе — московское свинство, закамуфлированное под гражданский гнев. Хотя я сужу лишь по вашей интерпретации этого сюжета, сам я его не смотрел. На мой взгляд, малые народы обречены, потому что цивилизация никогда не позволит им вернуться к традиционному образу жизни, а вне этого образа жизни они вымрут или ассимилируются. Резервация же (в хорошем значении слова, в смысле — «резерв», а не «гетто»), на мой взгляд, это превращение этничности в театр. Я не знаю технологий сохранения культурных кодов малых народов, я же не социолог. Может, они и есть. Но вряд ли в России они когда-либо будут применены вовремя.

— Наверное, вскоре выяснилось, что он очень ошибается?

Я вижу только один способ сохранения — сохранение в искусстве. Это может быть сбережение артефактов малых культур в музеях. Может быть развитие традиций в творчестве современных художников, таких, например, как Геннадий Райшев или Минсалим Тимергазеев. А может быть отражение этих культур в современных актуальных произведениях искусства — в романах, фильмах, компьютерных играх, театральных действах, моде. Это мне нравится больше всего. Такой синтез называется этнофутуризмом. Но для него нужен очень развитый вкус. Иначе всё превратится либо в истеричный пафос, либо в скукоту, как хороводы ряженых на «Голубых огоньках» советского времени, либо в «подвёрстку» под европейские шаблоны.

— Да, Тиффани сама сказала ему об этом за неделю или две до того… — Уолли осекся — видимо, вспоминать об этом было больно до сих пор. — Впрочем, все равно, как он раньше не платил, когда Тиффани одна тащила девчонку на себе, так и потом, когда они уже жили вместе с Эриком. А ведь кроме отца у малышки не осталось никого в целом свете. Но с него как с гуся вода. Устроится на работу, мы добьемся, чтобы ему послали исполнительный лист — глянь, его уж и след простыл! А в последнее время вообще устроился так, что получает наличными.

В общем, национальные культурные коды не сохраняются у нас в «живом бытовании», потому что мы сами себе не интересны и себя не уважаем. А Куросава и Памук появляются только там, где не привыкли плевать себе на ботинки.

— И с кем же сейчас Дарби?



— С нами. — Бетти Гантс впервые решилась открыть рот. — Я ведь и так сижу с малышами Кэт, пока она на работе, вот мы подумали и решили: где два ребенка, там и третий. Она славная девочка.


Простое решение сложного вопроса своими результатами лишь усугубляет проблему


— Которая из них Дарби? — поинтересовалась Тесс, бросив взгляд через стеклянные двери.



— Вы не имеете права задавать ей вопросы! — прорычал Уолли-младший, разом ощетинившись, словно дикий кот. — Малышке всего три года, она и знать не знает, что стряслось с ее матерью. На следующее утро, когда их сосед, который живет через две двери от них, заметил открытую дверь в квартиру и поднялся наверх, бедняжка еще спала.

11.07.2007. Ирина

— Девочку не разбудил даже выстрел?!

— Выходит, что так. Кстати, копы решили, что убийца воспользовался глушителем.

Только что прочла вашу книгу «Блуда и МУДО». Аннотация определяет её как жёсткий роман о современном человеке, и я боялась найти очередной приговор на трёх сотнях страниц. Но оказалось совсем не так! Книга написана с любовью к людям. Судить людей легко, а любить трудно. И в этом главное достоинство Моржова. Он, конечно, неоднозначен, но не использует людей. Он видит в них светлые стороны, индивидуальность. А теперь я хотела бы задать вопрос. Какое будущее, по вашему ощущению, нас ждёт? Нас — таких, какими мы описаны в «Блуде», где «упыри» — это ещё «очень хорошие дети». В будущем у нас катастрофа?



— Пистолет с глушителем? У взломщика, который шарит по пустым квартирам и тащит все, что плохо лежит?

Уолли только молча пожал плечами. «А как же канал „Дискавери“?» — удивилась про себя Тесс. Судя по всему, это вовсе не показалось ему странным.

Моё представление о катастрофе — это весь мир как город Ковязин. Мир, которому не нужна культура, как городу Ковязину не нужен стиль провинциального классицизма, хоть он там и присутствует. Моржов не зря говорит, что любит Ковязин как олицетворённое будущее. Это сарказм. Мой личный. Может, никто его и не уловил. Я где-то читал, что в отдалённой перспективе все искусства окажутся нужны лишь для создания компьютерных игр. И живопись, и литература, и музыка, и кино… Вот это и есть катастрофа. И провинция к ней гораздо ближе, чем столица.

— А Эрик Шиверс? Что случилось с ним?

Недавно я беседовал со своим другом-искусствоведом, составителем «Бажовской энциклопедии», и оба мы пришли к парадоксальному выводу. Хозяйка Медной горы в сказах Бажова — это олицетворение земли. А что земле (Хозяйке) нужно от людей? Приказчика Северьяна-убойцу она сгубила: земле не нужна агрессия. И рудокопа Степана Хозяйка тоже сгубила, хотя он был хорошим человеком, но земле не нужны просто хорошие люди. Хозяйка пощадила лишь Данилу-мастера — пощадила талант. Потому что земле нужны таланты. И культура — единственная среда, где может реализоваться талант. Без культуры мы погибнем. В деградации культуры и заключена катастрофа. Конечно, предприятия закрываются, а у крестьян нет тракторов, и это беда. Но наши деревни и города спиваются не только потому, что нет работы. Пили и пьют и с работой, я прекрасно помню СССР. Люмпенизация начинается не с экономического кризиса. Она начинается с отсечения культуры.

Младший Гантс покосился на родителей, словно спрашивая у них разрешения говорить.

— О, это очень печально, — пробормотала Кэт. — Так печально…

Утрачиваются, размываются, подменяются и упрощаются смыслы — вот в чём проблема. А МУДО, кстати, при всей его бесполезности, в городе Ковязин единственный «орган» производства смыслов, и сумасшедший Щёкин — единственный производитель этих смыслов. Его и спасал Моржов. Разумеется, заодно спасал и Костёрыча, который умеет беречь эти смыслы, и детей — «упырей», которые могут жить по этим смыслам, потому что ещё не обработаны обществом, ну и женщин, которых просто по-человечески жалко. Без Моржова все они стали бы как «друиды». Без Моржова город Ковязин вымрет. Моржов оплодотворяет город, поэтому он и бабник.



— Эрик и в самом деле хорошо относился к Тиффани, — перехватил инициативу Уолли. — Нам всем он очень нравился. Это он убедил ее вернуться в школу. Все твердил: учись, если хочешь чего-то добиться в жизни. Вот она и пошла учиться — вечерами, конечно. А после окончания школы они собирались пожениться. Эрик оплачивал все счета, да и малышке Дарби был навроде второго отца. Только ведь по закону-то он ей не родной, верно? И когда Тиффани не стало, мы решили, что девочка должна расти в семье. Если б мои старики не оформили опеку, Трой Планкетт запросто мог бы забрать дочку себе. А этого мы не имели права допустить. Эрик все понял. И все-таки ему было тяжело смириться с этим. Очень переживал, бедный. Он ведь разом потерял и Тиффани, и Дарби.


Люмпенизация начинается не с экономического кризиса, а с отсечения культуры


— Весь высох, бедняга, — добавила миссис Гантс. — Все уговаривал нас, чтобы мы разрешили ему заходить к нам, видеться с девочкой, но мы подумали… нет, так только хуже будет. Видите ли, малышка-то — вылитая мать! Ну каково ему будет на нее смотреть?!



Отыскалась и фотография Тиффани Гантс — одна из тех стандартных школьных фотографий, которые есть в каждой семье. Густая копна темных волос, такие же темные глаза, тонкое, нежное личико — девушка казалась хрупкой и трогательной, словно Бэмби. Робкая улыбка придавала всему ее облику оттенок застенчивости, но ни запуганной, ни побитой жизнью Тиффани не казалось. Впрочем, напомнила себе Тесс, этому снимку уже несколько лет, на нем Тиффани еще почти ребенок.

15.11.2007. Сергей

К счастью, не зная, какая ужасная судьба ее ждет, эта девочка могла еще радоваться жизни.