На пороге ждут Кармен и Джуно с просекко и миндальным печеньем, притом что книгу последняя не озаботилась захватить. Джесс переминается позади с ноги на ногу, скрипя гравием. У нее с собой дежурные тошнотворные кексики с масляным кремом и дневник, куда она записывает впечатления от прочитанного.

Ведя посетителей в гостиную, я прислушиваюсь к разговорам – болезни родителей, смешки над последней размолвкой в школьном комитете. Я разливаю шипучку, думая, поделится ли Джоанна своими новостями. Она скрытная; я сомневаюсь, что ее подруги вообще в курсе существования Саймона. Однако, к моему удивлению, сестра бесстрашно вываливает все о его внезапном бегстве. Остальные, оказывается, не просто знают об этих отношениях, но почти все знакомы с Саймоном лично. Видимо, дело в том, что я застаю только одну из пяти встреч, проходящую у нас. Я вижу только верхушку айсберга, а на самом деле все куда глубже, их жизни переплетаются на каком-то недоступном мне уровне. И это только книжный клуб – а есть еще корпоративные вечеринки, занятия по зумбе, школьные викторины для родителей. Кейт Аткинсон на время забыта, и даже Джесс на этот раз не возражает. Все наперебой сочувствуют, вино льется рекой, а имя Саймона смешивается с грязью. Опоздавшей Мэнди приходится выкладывать случившееся заново; она, как и другие, негодует и тоже считает, что у него наверняка все это время была другая женщина на стороне.

– Богом клянусь, я кастрирую ублюдка, если увижу! – восклицает Мэнди, изображая пальцами одной руки с длинными розовыми ногтями ножницы, а другой подставляя испачканный помадой бокал под бутылку. Как с таким маникюром вообще можно что-то делать? Или преподаватели права только говорят, а писать им ничего не надо?

– На это рассчитывать не приходится, – замечает Джоанна. – Он слинял профессионально, без единого следа.

– Хладнокровный мерзавец, – кривится Джесс. – Все заранее спланировал. Не в один же момент он вдруг взял и уехал.

– Я чувствую себя полной дурой, – жалуется Джоанна. Глаза у нее уже слегка остекленели. – Мне и в голову не приходило, что что-то не так.

Я внимательно смотрю ей в лицо – правда? Слушая разглагольствующую Мэнди – той всегда нужно быть в центре внимания, – Джоанна отстраненно мне улыбается, подставляя бокал. Буквально месяц назад она говорила, что озабочена здоровьем Саймона. После смерти своего пса тот был здорово подавлен и просил ее приехать – мол, сам за руль садиться не хочет, что уж совсем из ряда вон. По словам Джоанны, Саймон тогда показался ей расстроенным и нервным. А когда я видела его в последний раз, он выглядел таким усталым и опустошенным, словно его снедал миллион забот. Или чувство вины.

– Он просто стопроцентный мудак, – с чувством говорит Мэнди, и мы с ней соглашаемся.

Все та же Джесс возвращает нас к книге, которая удивительно подходит к текущему моменту. Она о женщине, проживающей свою жизнь снова и снова, пока не получается так, как надо. Тема каждую из нас затрагивает за живое. Конечно, мы не могли бы убить Гитлера и предотвратить войну, но когда тебе за сорок-пятьдесят, в прошлом накапливается немало таких поворотных моментов, которые могли бы вызвать кардинальные перемены.

Кармен заявляет, что не стала бы есть за двоих во время каждой своей беременности.

– Мой младший почти четыре шестьсот потянул, – со стоном говорит она. – Можете себе представить?

– Кость широкая, – возражает Джуно. – В нашей семье все мужчины крупные.

Сама она хотела бы сменить работу.

– Ни за что бы не пошла в учительницы, если бы знала тогда, что к чему. Хоть за все деньги мира.

– Хм-м, что бы я сделала по-другому, если бы начать жить заново? – протягивает Мэнди. – Не увлекалась бы загаром по молодости и закачала бы ботокс в тридцать с хвостиком. Я серьезно, дамы, – пока не наложишь на себя всю штукатурку, такое впечатление, что в зеркале моя матушка.

Мы, конечно, наперебой принимаемся уверять ее, что в свои пятьдесят три она выглядит фантастически, – чего она и добивалась.

Джесс жалеет о том, что не опустошила их совместный с мужем счет, прежде чем тот потратил все на яхту для кругосветного путешествия с двадцатисемилетней коллегой. Кризис среднего возраста, видите ли…

– Конечно, в итоге она его оставила без гроша, и живет он теперь в однокомнатной квартирке в Дерби.

Мы уже слышали эту историю, рассказываемую каждый раз с деланой веселостью и наигранной безразличностью, под которыми чувствуется опасная истерическая нотка.

– Дерби! Уж дальше от моря некуда! Не поймите меня неправильно, я рада, что он ушел, только хотела бы получить деньги вместо половины гребаной лодки, которую он не желает продавать!

Мы выпиваем еще, и очередь доходит до меня. Что бы я изменила? Предыдущие ответы – кроме Джесс, которая не то смеется, не то плачет, – были не особо серьезными, так что я тоже пытаюсь попасть в тон.

– Я не стала бы дарить валентинку Гэри Уильямсу в восемь лет, – говорю я, отчетливо видя перед собой листок бумаги с сердечками, знаменующими мою вечную любовь. Краснея, я сунула валентинку в парту своего избранника, однако была поймана с поличным к неимоверному веселью всего класса. Серьезно, меня до конца начальной школы этим донимали. Даже мать прослышала. Потом она говорила, что это было первое проявление моей распутности. – До сих пор из головы не идет. Ненавижу Валентинов день.

– Аминь, – кивает Мэнди.

– Ну и конечно, я не стала бы садиться в некую машину двадцать лет назад. Тот еще вышел облом.

В комнате раздается нервный смех. Джоанна бросает на меня свирепый взгляд и что-то бормочет себе под нос. Различив нецензурное словечко, я сдвигаю брови – можно подумать, я в пику ей это сказала. Как ни крути, та авария действительно стала поворотным моментом моей жизни, фактически разрушив ее. Притворяться, что у меня все нормально, раз на первый взгляд я веду себя как обычный человек? На самом-то деле ничего подобного. Однако я сдерживаюсь, оставляя свои истинные чувства кипеть где-то под поверхностью. Джесс тем временем поворачивает разговор к книге и допустимости убийства Гитлера, если бы выдалась такая возможность.

Хлопает входная дверь, следом с кухни доносится звук открываемых и закрываемых шкафчиков.

– Джеймс! – окликает Джоанна. – Зайди и поздоровайся!

Слышится грохот тарелок и ложек, потом шипенье открываемой банки с газировкой.

– Он сейчас просто как бездонная прорва, – слегка сконфуженно говорит Джоанна. – Куда что девается.

– Подростки, – понимающе кивает Мэнди. – Я в его годы тоже никак наесться не могла.

– Джеймс! – снова кричит Джоанна.

В конце концов тот появляется в дверях. Мальчишка вдруг резко вымахал в последнее время и весь состоит из длинных рук и ног. У него как-то не очень с координацией, словно он еще не привык к новому центру тяжести. На подбородке россыпь прыщей, на верхней губе мягкий пушок, и меня до сих пор застает врасплох его ломающийся низкий голос. Непростой возраст – наполовину мальчик, наполовину мужчина. И все произошло так быстро…

– Наконец-то, – говорит Джоанна. – Ты поел?

Джеймс кивает, норовя остаться за дверью. Я понимаю племянника – сама большую часть времени чувствую себя точно так же. Однако остальные не дадут ему ускользнуть.

– Здравствуйте, молодой человек. Как поживаете?

Мэнди, кто же еще. Мурлычет, как кошка в течке, еще и локон крашеных волос между пальцами крутит. Она и со своими студентами себя так ведет? Или еще хуже?

– Нормально, – багровея, бурчит Джеймс. Он весь как будто скукоживается, стараясь занять как можно меньше места. Я ощущаю прилив сочувствия. Мне тоже это знакомо – когда чужой взгляд причиняет боль, обжигает, и ты стремишься убраться от него подальше.

– Красивый парень растет, Джо, – замечает Мэнди.

– Я знаю, – без выражения отвечает та, не глядя на сына, поглощенная тем, что доливает в свой бокал остатки из второй бутылки.

Джеймс нерешительно медлит на пороге.

– Спокойной ночи, – выдавливает он наконец хрипло, словно ему мешает торчащий с недавних пор на горле кадык.

– Спокойной ночи, милый, – откликается Джоанна, открывая третью бутылку. Я смотрю с беспокойством – не пора ли вмешаться. Впрочем, я не привыкла брать на себя ответственность. Сестра уже здорово раскраснелась, движения неуклюжие… Сосредоточенная на Джоанне, я пропускаю поспешное бегство Джеймса, слышу только топот ног по лестнице и хлопок двери в его спальню.

– Типичный подросток, – смеется Джесс. – В этом возрасте они все такие.

Джоанна не отвечает, наполняя свой бокал и плеснув еще Мэнди – нашла кого поощрять. Взяв бутылку у сестры, я, чтобы ей меньше досталось, разливаю остальное Кармен, Джуно и себе. Джесс пробавляется своим сокосодержащим напитком; сахар в крови, учитывая еще и кексики, наверняка зашкаливает.

Украдкой оглянувшись, я ставлю бутылку рядом с собой на пол, подальше от сестры. Та сидит с мрачным видом, задумавшись о чем-то над своим бокалом.

– Мне кажется, я знаю, какой урок преподала мне жизнь, – заявляет она вдруг, когда в разговоре образуется пауза. Голос звучит немного громче и невнятнее, чем нужно. – Надо быть осторожнее со своими желаниями.

Сестра громко икает, это почти комично, но из-за ее тона никому не приходит в голову засмеяться.

– Будьте осторожнее со своими желаниями, леди, – они имеют свойство сбываться.

Я отвожу Джоанну в спальню еще прежде, чем расходятся остальные. Уложив ее, приношу и ставлю на прикроватный столик добрую пинту воды – с утра кое-кому наверняка захочется пить. О чем, интересно, были эти последние слова, что за желания обернулись не той стороной? Спросить бы, но Джоанна лишь пьяно улыбается и похлопывает меня по плечу.

– Что, сестренка, теперь только ты да я? – говорит она, прежде чем отрубиться.

Выйдя на цыпочках, я осторожно прикрываю дверь. Из комнаты Джеймса струится голубоватое свечение – значит, он до сих пор за компьютером, и это в половине двенадцатого, а завтра в школу! Может, зайти и сказать, чтобы ложился? Однако я не чувствую за собой такого права, поэтому спускаюсь вниз и провожаю остальных. Мэнди на прощание заключает меня в неуместные объятия.

– Береги ее, – заплетающимся языком бормочет она. – Джо особенная… нельзя позволять всяким козлам так с ней обращаться. Скажи ей – мы все за нее.

Да, да, уверяю я, буду беречь, пригляжу и прочее. Конечно, она заслуживает лучшего. Само собой, в мире еще полно мужиков, этот не последний. Сколько слов, чтобы просто попрощаться! С облегчением закрыв наконец дверь, я чувствую, что мой мозг на пределе. Уборку отложим на завтра. Задвинув засов, я поворачиваюсь к лестнице и вздрагиваю – на ступеньках стоит Джеймс.

– Значит, Саймон сбежал. – Это звучит скорее утверждением, чем вопросом. Должно быть, услышал разговор, крутившийся вокруг одной и той же темы, пока остальные расходились.

– Да, Джеймс, к сожалению. Похоже, он был не таким уж джентльменом, каким старался казаться.

Странно, что Джоанна до сих пор не сообщила сыну. Все же Саймон несколько раз брал его в «чисто мужские поездки», как она выражалась, – предполагалось, что это должно было их сблизить. На экскурсию по автомобильному заводу «Бентли» в Кру, например, или на футбольный матч, где «Челси» разгромила «Сток-Сити», после чего те отправились во второй дивизион. Как-то неправильно, что Джеймс узнает обо всем вот так, из вторых рук, подслушав чужой разговор, пока мать спит пьяным сном наверху.

– Понятно, – говорит он, переваривая новости. – Как она?

– Слегка устала и перенервничала.

– Ясно. Ну, спокойной ночи.

Мне хочется сказать ему что-нибудь еще, подойти, прижать к себе. «Не думай, милый, ты тут ни при чем». Я знаю, как устроен разум ребенка, как он переворачивает все события, ставя в центр себя самого – и в хорошем, и в плохом. Простой набор действий и слов, но мое тело отказывается его выполнять – никто не показывал мне, как это делается, как любить, обнимать, утешать. Мне кажется, что я буду только изображать чувства, копировать то, что делают другие, нормальные люди. И я, не двигаясь с места, говорю в ответ:

– Спокойной ночи.

Джеймс поднимается по ступенькам. Глядя ему вслед, я обещаю себе, что зайду к нему завтра утром, скажу все, что хотела, обниму – ему это очень нужно сейчас, когда еще один кандидат в папы внезапно исчез из его жизни. Однако в глубине души я знаю, что обманываю себя. Ничего такого я не сделаю, и растущее отчуждение между нами тремя, живущими в доме, постепенно будет расти и расти с неотвратимостью движущегося ледника.

Глава 28

Таинственное возвращение Саймона привело меня в замешательство. Может быть, они с Джоанной действительно возобновили отношения? Однако если так, почему же она мне не сказала? Передо мной вновь будто встает покачивающийся на воде айсберг, и остается только гадать, что скрывается ниже, под поверхностью. Нужно поговорить с кем-нибудь из ближнего круга сестры. Раскопав ее телефонную книгу, я набираю мобильный Кармен. Та отвечает со страхом в голосе – наверное, у нее наш номер записан как-нибудь вроде «Джоанна Домашний», и звонок получается словно с того света.

– Извините, Кармен, это я, Сара. Не хотела вас пугать.

– Ох, Сара, как вы? У меня до сих пор в голове не укладывается. Мы все просто в шоке.

– Да, да.

– Я каждый раз как посмотрю на ее стол… – Голос прерывается. – Просто не могу поверить, что она больше никогда не вернется. – Кармен громко шмыгает носом. – А вы как? Держитесь?

– Ну, в общем, да.

– А Джеймс?

– Он все больше молчит.

– К нам приходила полиция, опросила несколько человек. Даже не представляю, кто мог такое сделать.

– Я сама все время только об этом и думаю. Кармен, вы, наверное, знали сестру даже лучше меня…

– Правда? – В ее голосе звучит удивление – возможно, на самом деле они не были такими уж хорошими подругами. – Ну, мы, наверное, сблизились из-за бесплодия. Это очень тяжело, и ты чувствуешь себя такой одинокой…

– Бесплодия? Но ведь у Джоанны есть Джеймс…

– Да, ее чудо-ребенок, она его так и называла. Однако до его рождения, как я понимаю, ей приходилось очень несладко.

Не могу вспомнить, чтобы Джоанна когда-либо говорила о проблемах с зачатием. Наверное, это было в те несколько лет после ее свадьбы, но до аварии, которые до сих пор скрыты от меня плотной завесой тумана. Значит, Джеймс, возможно, «ребенок из пробирки»? А сам он знает? В общем-то, по большому счету, не все ли равно, как сперматозоид достигнет яйцеклетки; однако это может объяснять чрезмерную материнскую опеку Джоанны.

– Другие даже не представляют, через что приходится пройти. Все эти ужасные процедуры… – Кармен снова всхлипывает. – Наш мир просто зациклен на детях. Когда достигаешь определенного возраста, остальные начинают считать, что… Джоанна была одной из немногих, кто мог меня понять.

Я, наверное, тоже могу. Эта страница уже фактически вычеркнута из моей жизни. Мою матку и яичники можно смело убирать куда-нибудь подальше, мне от них все равно никакого прока. Даже к сексу у меня не осталось ни малейшего интереса… Ну и ладно, я не считаю это большой утратой. Просто одной из многих. Важна не часть, а целое.

– Да, она умела слушать, – говорю я, пытаясь поддерживать разговор. – Кармен, а вы не знаете, она ни с кем не встречалась в последнее время? Она вроде бы зареклась от интернет-знакомств, но, может, кто-то у нее все же был?

– Полиция тоже об этом спрашивала. Нет, насколько мне известно, она на время поставила крест на мужчинах. Последние отношения окончательно ее добили. Такой козел попался… Хотя, думаю, это все уже было не по-настоящему. Она так и не смогла забыть Саймона.

– Да, пожалуй, вы правы. Я ведь тогда не узнала до конца, что между ними произошло… Она вам не говорила?

Повисает пауза, и в мою голову закрадывается мысль, что Кармен ищет, как бы выразиться дипломатичнее. Возможно, она тоже считает, что тот удрал, лишь бы не взваливать на себя обузу в виде больной сестры.

– Точно не скажу… Джоанна считала, что он вел двойную жизнь, что у него была другая женщина. В общем, дело решалось не здесь.

– Но?.. – По голосу я слышу, что это еще не все.

– Возможно, позже он все же вышел на связь. Около года назад Джоанна как-то обронила… Я так поняла, он ей написал или позвонил. Или она сама узнала о нем что-то.

– Что именно она обронила?

– Ну, мол, она теперь понимает, почему он так поступил. Что иногда лучше сорвать пластырь одним движением, чем тянуть и тянуть. Не особо романтично, конечно. Кому бы пришло в голову такое сравнение для любовных отношений?

Из меня будто дух вышибает. Я больше чем уверена: старый пластырь – это я. Джоанна жалела, что не избавилась от меня много лет назад.

В трубке слышится настойчивый звонок телефона. Кармен говорит, что ей нужно отойти.

– Да, вот еще что, Сара. Мой босс, Алекс, хочет вас навестить. Мы купили цветы и подписали открытку от всех нас. Он такой человек, что, ему если пришла какая-то идея в голову, будет переть как паровой каток.

Я испускаю мысленный стон. Этого мне еще не хватало! Буду теперь все время как на иголках, ожидая их визита. Алекс – уж не тот ли самый «козел», о котором говорила Джоанна? Не могли, что ли, просто положить свой букет у калитки, как остальные?

Конечно, ничего такого я не говорю. «Не устраивай драмы, Сара». К тому же встретиться с этим Алексом может быть небезынтересно. Разве не странно с его стороны приходить сюда лично? Классическое поведение убийцы – вернуться на место преступления, чтобы все разнюхать. И за мной понаблюдать заодно. Непонятен только мотив. Джоанна что-то такое узнала? Работая в отделе кадров, она могла получить доступ к самой разной информации. Раскопала какие-то неблаговидные делишки?

Я перезваниваю Кармен узнать, что ей известно об Алексе, но телефон сразу переключается на голосовую почту. Надо переварить все услышанное. «Иногда лучше сорвать пластырь одним движением, чем тянуть и тянуть». Неужели это обо мне, неужели сестра сравнила меня с чем-то, что надо отодрать и выбросить? На глазах у меня закипают слезы. Какая ужасная несправедливость! Мне жаль всех – себя, Джоанну, Саймона, Джеймса. Столько жизней пущено под откос только из-за того, что я выжила в той аварии!

Я иду в кухню, наливаю себе бокал красного и залпом выпиваю. Внутри постепенно разливается тепло. В бутылке осталось еще примерно столько же – я допиваю. Нужно хоть ненадолго вырваться из плена мыслей, убежать от презрения к самой себе. Буквально тянет содрать с себя кожу, так я ненавижу себя, свое тело. Мне не привыкать к самоистязанию, на правом предплечье и внутренней стороне бедер до сих пор остались белые шрамы крест-накрест от порезов, нанесенных в приступе отчаяния. Однако сейчас это не поможет – я не могу выносить ни вида, ни запаха крови.

Звонит телефон. Я хватаю трубку, надеясь услышать Кармен, чтобы расспросить ее об Алексе. Однако это опять Алан.

– Я хочу вам кое-что показать.

Глава 29

Алан дожидается со своей стороны ограды, держа в каждой руке по кружке.

– Как насчет чая? – спрашивает он, протягивая мне одну.

– Спасибо.

Чувствуется, что он просто умирает от нетерпения, но оттягивает объяснение для пущего эффекта. Лучше бы обошелся без этих игр – я дико устала. Разговор с Кармен висит на моей душе тяжким грузом. Теперь я уверена – Саймон бросил сестру, потому что не желал делить с ней ее ношу. И Джоанна, видимо, пришла к тому же выводу. Господи, наверняка она меня возненавидела, хотя, надо отдать ей должное, хорошо это скрывала.

Я прохожу вслед за Аланом через захламленную кухню в кабинет с компьютером. Окно здесь открыто, шторы полощет свежий весенний ветерок.

– Не слишком холодно для вас?

– Нет-нет, – вру я. Лучше уж замерзнуть, чем дышать сырой затхлостью.

Усадив меня в кресло, Алан подтаскивает табурет для себя и опускается на него чуть ближе, чем мне хотелось бы. На мгновение наши колени соприкасаются, и я поскорее отодвигаюсь, пытаясь унять дрожь в руках и стараясь, чтобы мой винный выхлоп остался незамеченным.

– Так вот, – говорит Алан, орудуя мышкой. – Помните, как пропал тогда наш загадочный общий знакомый? Бедная Джо-Джо никак не могла его доискаться, он удалил все профили в соцсетях, сменил номера телефонов… Ну а что вы на это скажете?

Он раскрывает окно браузера с сайтом профессионалов LinkedIn. На странице фото мужчины средних лет с песочного цвета волосами и голубыми глазами, необычно широко расставленными, что придает ему простоватый, почти мальчишеский вид. Чисто выбритый, в бледно-голубой рубашке и синем галстуке, он выглядит как типичный деловой человек. Имя и род занятий – Джон Кармайкл, независимый бизнес-консультант.

– Это Саймон? – спрашиваю я.

– О да. Есть такой очень удобный инструмент – сервис распознавания лиц, который ищет схожие фото в интернете. Вуаля!.. Можно изменить имя и цвет волос, но не собственные черты – если, конечно, не сделать радикальную пластическую операцию.

Я испытующе смотрю на Алана. Никогда бы не подумала, что он так подкован в компьютерных технологиях. А не он ли создал мой фальшивый профиль в «Фейсбуке»? Однако опять же возникает главный вопрос: для чего? Зачем Алану убивать Джоанну?

Я возвращаюсь взглядом к экрану, к делового вида человеку в галстуке.

– Джон Кармайкл, не Саймон…

– Это вроде бы его второе имя, нет?

Я не помню. Такие вещи никто не помнит. Разве что интернет. Алан нашел старое фото в «Фейсбуке» – компания бизнесменов на отдыхе в гольф-клубе. Саймон подписан там как «Саймон Дж. Кармайкл».

– Так где он? Чем занимается?

– Он и здесь здорово шифруется. – Алан пододвигается, и наши локти соприкасаются. Я сжимаюсь, стараясь избежать этого в дальнейшем. – Не указаны ни контакты, ни местонахождение. Можно написать ему через сайт.

Я обдумываю предложение.

– А что мы ему скажем?

– Ну, есть вполне невинный повод. Напишите, что хотели бы известить его о произошедшем с Джоанной.

– Или поблагодарить за цветы, – замечаю я. – Он прислал большой букет ее любимых роз.

– Рисовка, – бросает Алан пренебрежительно.

– Кстати, я говорила с ее подругой, Кармен. Та сказала, что Джоанна простила Саймона. Возможно, некоторое время назад они возобновили общение.

– Любопытно… – Алан задумчиво трет рукой подбородок. – Жаль, полиция забрала ваши компьютеры, а то посмотрели бы электронную почту. – Он с ухмылкой оборачивается ко мне. – Мы прямо как детективы. Классическая пара противоположностей. Вылитые Бонни и Клайд, да?

– Они же, наоборот, были преступниками?

– Ну, вы меня поняли. – Повернувшись обратно к монитору, Алан пролистывает страницу Саймона. – А какого плана он бизнес-консультант?

– По налогам. Джоанна терпеть не могла его профессию. Постоянные разъезды: Лондон, Мальта, Дубай, Кипр…

– Места, где тусуются богатеи, значит? – хмыкает Алан. – Я почему спросил, может, там какие-то подозрительные делишки? Если он помогал нехорошим людям отмывать деньги, то мог их разозлить или узнать что-нибудь лишнее, а Джоанна просто случайно попала под удар.

Интересное предположение. Возможно, она узнала, что Саймон замешан в чем-то криминальном, и говорила тогда про него, а не про своего босса? И Саймон или кто-то, на кого он работал, решил заставить ее замолчать.

– Только почему сейчас? – протягивает Алан. – Они ведь расстались много лет назад.

– А если они возобновили отношения?..

– Мне этот его «бентли» всегда казался выпендрежем, кстати. Настоящие, природные богачи, у которых полстраны в кармане, – те всегда прикатывали в частную школу, где работали мои старики, на обыкновенных потрепанных тачках, каких-нибудь ржавых «лендроверах». Потому что нет нужды пускать пыль в глаза.

Погрузившись в задумчивое молчание, он бесцельно крутит ползунок закрытой страницы Саймона/Джона Кармайкла.

– Надо все-таки написать ему, попробовать вызвать на разговор.

Я качаю головой:

– Нет, Алан, я пас. Такие вещи лучше оставить полиции.

Он сникает, как будто я испортила ему всю игру. Только это не игра, когда убийца расправляется с твоей сестрой на кухне и кровь толчками вытекает сквозь бесполезные руки, пока чужое предплечье сдавливает тебе шею, перекрывая кислород.

– И что вы им скажете?

– Скажу, что он околачивался возле дома. Что, возможно, они снова начали встречаться.

– Не забудьте еще про то, как подозрительно он тогда исчез. Это покажет, какой он холодный, черствый ублюдок.

Да, верно. Саймон был само добродушие, пока ему все нравилось. Однако стоило чему-то пойти не так, и он просто отсек все, что связывало их с Джоанной. Молниеносно и безжалостно, словно хирургическим скальпелем. Я в задумчивости прикусываю большой палец.

– Можете посмотреть еще одного человека?

– Конечно. Кого?

– Гэри Брауна. Он был шафером на свадьбе Джоанны и Роберта. Тоже пилот. Вдруг он затаил на нас злобу после аварии.

– С чего бы это? – спрашивает Алан, нахмурившись. – Кому придет в голову держать зло на Джо-Джо?

Однако он уже вводит имя, и Гэри Браун, пилот, легко находится на LinkedIn. Похоже, тут можно отыскать кого угодно.

– Местоположение – Кения, Найроби, – читает Алан с экрана. – Хотите ему написать?

– Да. – Я чувствую себя в безопасности – Африка далеко. – Сообщу о Джоанне. Пусть знает – все-таки он был у них на свадьбе.

Алан открывает для меня аккаунт и отодвигается, чтобы мне удобнее печатать.

«Здравствуйте, Гэри, вы меня вряд ли помните, но мы встречались двадцать лет назад на свадьбе Джоанны и Роберта Бейли. К сожалению, у меня плохие новости – хочу известить вас, что Джоанна трагически ушла из жизни на прошлой неделе. Решила, что вам стоит знать. Уверена, Роберт бы тоже так считал. С наилучшими пожеланиями, Сара (сестра Джоанны)».

– То, что надо, – одобряет Алан. – Хотя, разумеется, он вас помнит – разве можно забыть такую женщину?

Я вежливо улыбаюсь. От подобных комплиментов с его стороны мне всегда неловко.

– И еще один. Некий Алекс, один из директоров «Вернон Гайс ассошиэйтс».

Алан печатает имя, и тут же выскакивает нужная страница. Алекс Фуллер, директор по развитию и инновациям. Черно-белое фото, сделанное якобы в разгар совещания: Алекс, перегнувшись через стол, указывает на что-то рукой. Молодой, привлекательный, уверенный в себе – воплощение современного энергичного бизнесмена. По профилю на LinkedIn сразу видно, что большая шишка – обширное резюме, блестящие рекомендации и куча написанных им статей, предмет которых находится за пределами моего понимания.

– А кто он? – спрашивает Алан.

– Ну, Джоанна его время от времени упоминала…

– Неудивительно, о нем наверняка шушукается половина женского персонала, – шутит Алан. – Я бы выпил еще чаю. Хотите пока проверить почту или посидеть в интернете, раз вы все равно здесь?

Я с улыбкой благодарю.

– Спасибо, Алан. Через пару минут я тоже спущусь.

– Нужно сказать Джеймсу, – замечает он, закрывая окна. – Ему стоит знать, что у нас появился вероятный подозреваемый и что вы нашли друга Роберта. Для парнишки это много значит. Я позвоню ему попозже.

Он тяжело спускается по лестнице, а я делаю глубокий выдох. Зайдя на форум, ищу новости о постоянных участниках. С интересом замечаю новое обсуждение: «Итак, это все же случилось» от тоже страдающей прозопагнозией Миссис007. Она лишилась способности распознавать лица после инсульта в возрасте двадцати семи лет. За годы ее посты изменились: от полных горя и гнева излияний до забавных, поднимающих настроение историй из новой жизни, в которой она нашла работу и даже жениха. Нередко записи сопровождает хештег «#счастлива». Отчасти такое позитивное отношение вдохновляет, внушая надежду – может быть, и для меня еще не все кончено, – а отчасти, конечно, возбуждает лютую зависть.

Открывая обсуждение, я чувствую, как маленький отвратительный червячок в моем мозгу надеется, что «это» окажется какой-нибудь неудачей в счастливой истории Миссис007. И получаю сполна – в комментарии замечательно выполненное черно-белое фото крошечной ручки младенца на женском пальце с идеальным маникюром. «Встречайте – Малышка007. Любовь с первого взгляда. Ну и пусть я не могу узнать ее среди других – даже материнскому сердцу не провести спекшиеся нейроны, – любовь все превозможет. #счастлива»

Плохо видя из-за слез, я добавляю свои поздравления к числу прочих. Я незнакома с этой женщиной, но много лет следила за ее жизнью. Миссис007 всегда была приятной и высоко ценимой участницей форума, ее честные, без прикрас комментарии несли мудрость и улыбку тем, кто в них нуждался. Это заслуженный хеппи-энд, но плачу я не от счастья – от жалости к себе. Моя жизнь на таком фоне кажется еще более безрадостной, особенно сейчас, когда я как никогда далека от благополучного исхода. Миссис007 не побоялась вернуться в большой мир, взяла судьбу в свои руки и была вознаграждена. А я, поддавшись страху, замкнулась в четырех стенах и пожинаю теперь горькие плоды. Может, открыть новую ветку, поделиться растущим отчаянием, рассказать, что осталась совсем одна? Нет, гордость не позволит мне просить о помощи – даже здесь, анонимно.

Только я собираюсь закрыть браузер, как выскакивает уведомление о новом письме. Текст прямо передо мной, и я поневоле читаю:

«Тема: Панихида по Джонни Бруксу

Алан, дружище, решил известить тебя, что в годовщину планируется служба в церкви. Правда, сказали, что тебе лучше не приходить. Извини, дружище. Знаю, вы были близки с пареньком…»

Письмо продолжается и дальше, но, чтобы прочитать полностью, пришлось бы его открыть. Имя мне знакомо – помнится, Джоанна говорила что-то о погибшем мальчике. Сердце начинает тревожно биться, горло перехватывает знакомый спазм. Нужно выйти на улицу, прочь из дома.

Спустившись по лестнице, я прохожу через кухню, где кошка лижет молоко из натекшей со стола лужицы. Содержимое моего желудка просится наружу, и я неуклюже вываливаюсь через заднюю дверь. Во дворе Алан занят ящиками для рассады и компостом. От двух кружек чая на грубом деревянном столе с пятнами лишайника исходит пар.

– Все в порядке, Сара? Вы что-то бледная.

Я сглатываю, пытаюсь протолкнуть внутрь вставший в горле ком. Здесь, на свежем воздухе, пахнущем свежескошенной газонной травой, под бегущими по голубому небу белыми облаками, паника постепенно отступает.

– Все нормально.

– Присаживайтесь. – Алан машет испачканной рукой в сторону деревянной скамейки. Под ногтями у него черные полоски грязи. «Часто ли он вообще моется?» – мелькает у меня в голове. – Вот, хочу сегодня посеять, только пусть рассада пока побудет в доме. После вчерашнего солнышка теперь обещают заморозки. Как Джо-Джо всегда говорила: до мая на погоду надеяться нельзя.

Я киваю – что-то такое было. Окидывая взглядом наш сад, я вспоминаю, как сестра любила сидеть там летними вечерами в кресле из искусственного ротанга с бокалом розового, подставив ноги под последние лучи солнца и наблюдая за пчелами, мечущимися над буйством высаженных ею роз, жимолости и лаванды в горшках.

Мои глаза скользят по двум участкам, нашему и Алана, сравнивая. У нас – лужайка, обрамленная цветами и разросшейся живой изгородью, а от не в меру заносчивых соседей мы отгородились практически сплошной стеной из кипарисов. У Алана сад больше для дела, чем для красоты. Газон перекопан под грядки с овощами, а дальняя часть занята большим сараем, за которым заросли ежевики и переплетенные плющом деревья.

На месте убийцы я бы сочла благоразумным отступить именно туда, под покров деревьев, пересечь участок и скрыться в ночи. У наших соседей сзади стоят датчики движения, которые врубают прожекторы как на футбольном поле, стоит только на их газон забежать даже кошке. А вот за Аланом живет пожилая хиппи, предпочитающая все естественное, и у нее там просто глухие заросли. Помню, она как-то обмолвилась, что любит загорать нагишом среди диких цветов, так у Джеймса чуть глаза на лоб не вылезли. То-то мальчик столько времени проводил у себя в комнате – она как раз выходит на тот участок.

– Алан, можно взглянуть на дальний конец вашего сада? Я тут подумала – если бы кто-то, весь в крови, хотел поскорее скрыться…

– Полиция там тоже смотрела, но меня их действия не впечатлили. У них даже собаки не было. Это только по телевизору отпечатки пальцев ищут и прочее, у нас такого и в заводе нет.

Пройдя через участок, мы минуем сарай («Моя мастерская, где творится волшебство», – с гордостью говорит Алан), за которым оказывается изгородь, заросли колючего кустарника и оплетенных плющом деревьев.

Я застываю как вкопанная – на заборе развешаны дохлые вороны и крысы. Пасти последних раскрыты в посмертном оскале, маленькие зубы поблескивают костяной белизной.

– Отпугивает вредителей, – невозмутимо поясняет Алан, заметив мою реакцию. – Эти твари сожрали бы весь мой урожай, дай я им такой шанс.

Мертвые глаза ворон обвиняюще смотрят на меня. Я отвожу взгляд, стараюсь сосредоточиться на буйстве зелени за оградой. Возле нее на влажной почве отпечатки ног, но их мог оставить и Алан, развешивая свои жуткие трофеи. По другую сторону все слишком заросло, чтобы разглядеть следы, однако высокая трава кажется примятой, причем недавно.

– Там сейчас никто не живет, – говорит Алан, кивая на дом хиппи. – Рак.

Последнее слово он произносит шепотом, словно если сказать его вслух, можно накликать какое-то древнее проклятье.

– Пыталась лечиться травами и кристаллами. Потом вмешалась дочь и отвезла ее в хоспис в Стоке.

Опять смерть, всюду, куда ни глянь. Она поджидает каждого, прячась в тенях. О ней не говорят, но она всегда рядом, крадется по нашему следу. На одном из деревьев звенят развешанные колокольчики, и мне хочется думать, что дух старой хиппи по-прежнему здесь – в свободном дуновении ветра, среди волнистых трав и покрытых почками ветвей, – а не там, в плену больничной койки, под действием седативов.

Поверх темных полос рододендронов я пытаюсь разглядеть дом. Внизу сплошное остекление пристроенного зимнего сада потускнело от пыли и плесени, стены затягивает зеленый покров растительности. Верхние окна смотрят слепыми бельмами. Водосточные желоба провисли от старости. Дом выглядит давно заброшенным, и меня снова пронзает жалость к его хозяйке – они как будто увядают вместе. Мог кто-нибудь знать об этом и воспользоваться возможностью, чтобы подобраться ближе, следить за нами и обеспечить себе удобный отход? Стоя в густой тени деревьев, я чувствую, как по коже бегут мурашки – кажется, что кто-то наблюдает оттуда, из какого-нибудь окна.

– Думаю, если убийца из местных, он знал бы, что дом пустует, – задумчиво говорит Алан. – Мог перепрыгнуть здесь, пробежать через ее сад, и все, ушел. И почему полиция не взяла с собой собак? У него вся одежда наверняка была в крови, как фартук мясника.

Мне становится нехорошо, едва я представляю картину наглядно. Ведь это кровь моей сестры. Убийце требовалось добраться незамеченным до места, где можно вымыться и переодеться. Если он знал, что дом пуст, может быть, его и использовал в этом качестве? Или даже как базу, чтобы шпионить за нами. Хорошо бы Нур добыла ордер на обыск и исследовала там все. Меня вдруг словно громом поражает.

– А могли собаки что-то учуять со всеми этими дохлыми птицами и прочим? – Я не глядя машу рукой в сторону забора, лишь бы не смотреть опять на трупики. На ум снова приходит нечаянно прочитанное письмо о панихиде по Джонни Бруксу, в памяти всплывает голос Джоанны: «Мальчик погиб. Я говорила, что этому Алану нельзя доверять».

– Конечно, – уверенно откликается тот. – Полицейские собаки отлично натренированы. Их можно натаскать на поиск мертвых тел, следов крови, наркотиков, взрывчатки. Говорят, собачье чутье сейчас используют даже для ранней диагностики опухолей, эпилептических припадков и болезней вроде рассеянного склероза.

Почувствовав вдруг, что замерзла, я поворачиваюсь, чтобы уйти. Мои пальцы задевают мягкие перья дохлой вороны, с нее взмывает рой мух, и я кричу от ужаса. Алан смеется, но я в ярости. Да пусть бы лучше сожрали его чертов горох!.. Протиснувшись мимо, я тороплюсь обратно на солнце, подальше от заброшенного дома и соседа.

Глава 30

Шесть лет назад



Джоанна возвращается с зумбы раскрасневшаяся, со слипшимися от пота волосами. Меня она тоже пытается затащить на занятия, но я не в силах и подумать о том, чтобы быть в одном помещении с кучей народу. Отговариваюсь больной ногой. Джоанна посмеивается надо мной – в их группе есть женщина, которой восемьдесят один. Ну и что мне от этого – легче должно стать?

– Я снова оказалась права, – говорит сестра, наливая себе стакан воды у раковины.

Внутренне собравшись, я готовлюсь узнать, что опять сделала не так. Явно грядет очередная серия «говорила я тебе».

– Так вот… – Джоанну просто распирает от самодовольства. – Нашему соседу, похоже, не впервой терять маленьких мальчиков.

Последние несколько недель мы Алана не видели. Однако все попало в газеты, поэтому суть случившегося была нам известна. Да и в городе только об этом и говорили. Один из мальчиков в детской группе, которую вел наш сосед – «Юные следопыты», – пропал из палаточного лагеря, который они разбили за городом. У них был какой-то ночной поход, парнишка каким-то образом потерялся, упал в ручей, разлившийся после дождя, и был вынесен течением на берег только через несколько сотен метров. Конечно, перепугался до смерти, сейчас в больнице в шоковом состоянии, хотя в остальном совершенно невредим, так что я не понимаю, из-за чего сыр-бор. Родители рвут и мечут, назначено расследование. Алан уже оставил пост руководителя группы.

Джоанну последнее не удовлетворило – всего месяц назад Джеймс тоже туда ходил, но потом бросил. По-моему, в основном как раз из-за ночевок в палатках – он все еще иногда писается в постель, а мальчишки могут быть такими жестокими… Прошлая поездка с классом обернулась полным кошмаром; честно говоря, я бы не удивилась, если бы у племянника осталась травма на всю жизнь. Школа должна лучше защищать своих учеников, хотя он и сам был виноват: Джоанна дала ему с собой специальные впитывающие трусики на ночь, а он постеснялся их надеть.

– Такое уже было, – повторяет сестра, наклоняясь ближе, как будто Алан в соседнем доме может нас услышать. – Там, в Ланкашире. И мальчик тогда погиб, представляешь?

– Что? Такой же случай?

– Практически. Он утонул.

– Господи! Сколько же ему было?

– Примерно того же возраста. Двенадцать-тринадцать. Я хочу сказать, один раз может быть случайностью. Но два?..

В ее голосе слышится неуместное ликование. Возможно, это всего лишь облегчение, что Джеймс вовремя ушел из группы. Чувство, что ты был на волоске от беды и лишь чудом избежал ее, иногда творит с людьми странные вещи.

– Я знала, что с ним что-то неладно. Знала!

– Но это ведь просто несчастный случай, правда? Алан же не убил этого мальчика.

Джоанна приподнимает бровь.

– Либо он небрежно следит за детьми, и на этот раз нам просто повезло, что все не закончилось хуже, либо что-то здесь нечисто. – Она делает драматическую паузу. – Кто знает – он мог что-то такое попытаться сотворить с этими двумя, они запаниковали, он тоже… В общем, хорошего от Алана не жди. Я не хочу, чтобы Джеймс к нему ходил.

– Ладно, ладно. Только скажи ему сама, ты же мать. Я не знаю, как объяснить.

– Наверняка он слышал обо всем в школе. Полагаю, всплывут и другие случаи. Так всегда бывает – стоит кому-то заговорить, как подхватят и другие жертвы.

Я поеживаюсь. Как-то это не вяжется с тем Аланом, которого я знаю, и жаль лишать Джеймса дружбы с хорошим человеком. Однако высказаться я не решаюсь, и без того чувствуя за собой оплошку – это ведь я поддержала желание племянника записаться в «Юные следопыты».

Джоанна показывает мне на своем телефоне статью из газеты городка в Ланкашире о смерти Джонни Брукса, тринадцати лет. Приводятся слова его матери о том, что им никогда не оправиться от потери, особенно зная, что мальчик умер в одиночестве и страхе, среди кромешной тьмы. Неудивительно, что Алан уехал оттуда, чтобы начать новую жизнь в другом месте.

Закинув в рот курагу – якобы в ней много железа, – Джоанна сосредоточенно жует.

– Надеюсь, он и отсюда уберется. Люди будут смотреть на него с подозрением, да и как же иначе? Лишь бы поскорее. Кстати, если дом выставят на продажу, стоило бы прицениться.

– Ты что, Рокфеллер? – усмехаюсь я. – Одного дома тебе мало?

– Один мне, один тебе, – отвечает она.

Я слегка ошеломлена. Сестра хочет от меня избавиться? Возможно, я ее и правда немного стесняю… Может, и неплохо было бы жить отдельно. Обставить дом по своему вкусу – стиль Джоанны меня не особо устраивает, надо сказать. И все же ее слова меня ранят. Я думала, мы с ней вполне ладим.

– Или Джеймсу, например, – добавляет она. – Как вложение денег. Он мог бы потом потратить их на учебу в университете.

– В университете?

Племянник никогда не производил на меня впечатление человека, стремящегося получить высшее образование. Правда, сейчас, как я слышала, берут чуть ли не всех подряд…

– Почему бы и нет? – нахмурившись, спрашивает сестра. – Он умный мальчик, его только надо направить в нужную сторону. Школьные учителя не могут его заинтересовать, но это как раз может быть признаком одаренности. Я прикидывала насчет «Брайант-хаус», но Кэт говорит, что там все помешаны на спорте, а я не собираюсь платить по двенадцать штук в год, чтобы он изучал регби.

По-моему, она просто тешит себя иллюзиями. Одаренный? Джеймс, конечно, не глуп, но он живет в собственном мире. Мне кажется, ей надо оставить сына в покое, и он в конце концов сам найдет свое призвание. Нам с Джоанной лучше многих известно, каково жить под давлением властной матери, стремящейся вылепить из тебя что-то в соответствии с собственными представлениями. Однако я молчу, по опыту зная, что к подобным разговорам нужно подходить тактично.



На следующий день Джоанна появляется с новыми известиями. Возле школьных ворот всегда обмениваются сплетнями, малейшие семена информации моментально расцветают пышным цветом, чудовищно искажая факты. Сестра там как рыба в воде.

– В общем, парнишка, Дин Уизерс, чудесный мальчуган с той фермы у Брайн-Хилла, совсем повредился рассудком. – Она крутит пальцем у виска. – Говорит, его схватил и бросил в ручей зомби. Не спит по ночам, писается в постель…

– Бедняжка.

– Да уж. Очевидно, у него бурное воображение, а родители не следили за тем, что он смотрит по телевизору. Но все равно, о чем только думал Алан…

Она резко обрывает себя – в дверях стоит Джеймс.

– Что там про зомби? – переспрашивает он.

– Ничего, милый. Просто одному мальчику снятся всякие кошмары.

– И он от этого писается во сне? – почти с надеждой интересуется племянник. Видимо, осознание того, что и у других может быть та же проблема, приносит облегчение. Думаю, я была права насчет того, почему он ушел из «Юных следопытов».

– Нехорошо подслушивать, – недовольно говорит Джоанна. – С детьми такое случается. Я говорила тебе, это совершенно нормально.

– Значит, вы про Дина Уизерса? В школе все только о нем и болтают.

– В общем, да. Хотя его родители обеспокоены, с ним все будет в порядке. Серьезно он не пострадал. Тебе не стоит за него волноваться.

– Я волнуюсь за Алана, – возражает Джеймс. – Я знаю, что он не виноват. Он очень любил эту группу.

– Вот как? – с усмешкой переспрашивает Джоанна. – Ну, боюсь, больше ему ее не видать.

– Да? – Джеймс выглядит опечаленным, но потом светлеет лицом. – Зато теперь у него будет больше времени.

– О да. Думаю, времени у него появится куча. Будем только надеяться, он проведет его где-нибудь в другом месте.

Глава 31

Обращение Джеймса по телевидению запустило цепную реакцию. Телефон буквально разрывается, в дверь стучались уже три корреспондента. Я чувствую себя как в осаде и негодую на устроившего все это Алана. Снова звонок. Схватив трубку, я готова крикнуть, чтобы меня оставили в покое, – и слышу знакомый голос. Доктор Лукас! Я сгораю от нетерпения ее увидеть, однако у нее плохие новости – она улетает на медицинскую конференцию в Штаты, на три-четыре недели как минимум.

Закусив губу, я смаргиваю слезы. Никогда еще мне не был так нужен разговор со своим психиатром, а она, как нарочно, впервые за наше знакомство куда-то уезжает, да еще так надолго! Я чувствую обиду, хотя и знаю, что это несправедливо, доктор Лукас всегда поддерживала меня как могла. Тем не менее получается, что все, на кого я рассчитывала, будто сговорившись, исчезают из моей жизни. Единственный, кто вечно трется рядом, – чертов Алан.

– Сара, вы слышите меня? Как вы?

– Да, да, извините. Все нормально.

– Как у вас дела? Я видела Джеймса в новостях.

– Да, он пытается найти возможных свидетелей.

– Там прозвучало что-то вроде «полиция третирует членов семьи». Это про вас? Вы точно в порядке?

– Насколько мне известно, я – главная подозреваемая. Можете себе представить? Как я могла причинить вред Джоанне? Да я не представляю, как буду жить без нее!

– Ох, Сара, мне очень жаль, поверьте. Мне тоже ее не хватает. – Доктор Лукас всхлипывает. Похоже, они успели сдружиться за все эти годы. В каком-то смысле с Джоанной она знакома даже дольше, чем со мной, потому что меня сложно было назвать полноценной личностью, когда я поступила в «Хилвуд-хаус». А не могла ли доктор Лукас знать что-то о сестре, чего не знаю я?

– Она тоже вас очень любила, – решаюсь попробовать я. – Возможно, она рассказывала вам о каких-то проблемах на работе? Или о том, что узнала что-нибудь про кого-то из руководства?

– Нет, дорогая. К тому же врачебная этика и все прочее…

– Я просто подумала, она ведь не была вашим пациентом. Может, так, по-дружески? Я все пытаюсь понять, у кого был мотив… Или она с кем-то встречалась в последнее время? У меня возникло такое впечатление, хотя мне она не рассказывала.

– Она наверняка дала бы вам знать, если бы хотела. – Доктор Лукас снова шмыгает носом. Довольно уклончивый ответ, на мой взгляд.

– Мне пришло в голову – уж не Саймон ли снова возник на горизонте…

– Да разве бы он осмелился? – Доктор Лукас тяжело вздыхает. – Не везло ей в любви. Помните того мерзавца, который встречался еще с кучей женщин?

– Да. Полиция с ним уже говорила.

– Правда? Чего ради?

– Проверяют всех, с кем она контактировала. Убийца, очевидно, кто-то из знакомых, вот они и идут по списку, вычеркивая одного за другим. Видимо, если не найдется других совпадений, в конце останется только одно имя – мое.

– А как они отыскивают ее знакомых?

– У них ее компьютер и телефон.

На том конце трубки повисает пауза.

– Представляю, как вы переживаете, моя дорогая. И бедный Джеймс тоже. На нем просто лица не было по телевизору. Ну, до связи. Как я сказала, некоторое время меня не будет, от этой конференции отвертеться нельзя, но, когда вернусь, обязательно вам позвоню.

Мы прощаемся, и я оседаю на пол, совершенно раздавленная. Почему все меня бросают? Я не двигаюсь с места, следя, как удлиняются тени в гостиной, и вспоминая наши разговоры с доктором Лукас, когда я изливала ей свое сердце. Одно ее присутствие было бальзамом для моего воспаленного мозга. Людей, которым можно доверить свои глубочайшие тайны, скрываемые даже от самой себя, вообще немного, но она была единственной в своем роде. Поэтому ее отъезд в самый нужный момент кажется особенно жестоким, почти предательством.

В дверь стучат. У меня падает сердце. Я просто не в силах выгонять очередного репортера. Что они хотят от меня услышать?.. Я оборачиваю вокруг плеч одеяло и решаю пересидеть здесь, укрывшись в полумраке комнаты, за занавешенными окнами. Или, может быть, позвоню Алану и попрошу приготовить шланг.

Снова стук, потом я слышу, как приоткрывается заслонка щели для писем и газет. Ну, это уже слишком! Какая бесцеремонность! Ладони у меня на коленях сжимаются в кулаки.

– Сара! Сара, вы там? Это Кармен и Алекс из «Вернон Гайс».

А, босс Джоанны… Сделав глубокий вдох, я пытаюсь собраться с духом перед встречей с «этим козлом». Кое-как расчесав пальцами сальные волосы, я нюхаю подмышки. Следовало бы принять душ. Я чувствую себя грязной и неприбранной и наверняка именно так выгляжу со стороны. Однако времени что-то исправить уже нет. Я открываю дверь, и перед моим лицом возникает гигантская цветочная композиция в ивовой корзине.

– Сара? Примите глубочайшие соболезнования от лица всех сотрудников «Вернон Гайс ассошиэйтс», – говорит высокий, атлетически сложенный мужчина в темном костюме, ослепительно-белой рубашке, чуть ли не блестящей под солнцем, и завязанном пышным узлом шелковом галстуке. Темные волосы, глаза василькового цвета и волевая челюсть дополняют картину. Позади маячит женщина – по серебряной пряди, как на мехе барсука, я сразу узнаю Кармен.

– Я Алекс Фуллер, – представляется мужчина и делает паузу, наблюдая за моей реакцией – говорит ли мне о чем-нибудь его имя. Я точно помню, что фамилию Джоанна мне никогда не называла – всегда только «этот козел Алекс». – Я близко сотрудничал с вашей сестрой, она была очень ценным работником. Нам будет крайне ее не хватать.