Челси Питчер

Эта ложь убьет тебя

Text copyright © 2018 by Chelsea Pitcher

© Н. Ибрагимова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

ПОСВЯЩАЮ САННИ. Спасибо за твое гордое, непокорное сердце


Год тому назад…

Лес горел. Языки пламени лизали темноту, сдирали кору с деревьев и обращали листья в пепел. Внутри этого огромного, сверкающего огненного ада стоял автомобиль со смятым капотом и треснувшими стеклами.

В автомобиле находился мальчик.

Тогда они об этом не знали. Пожарные только подъезжали, и полицейские не подпускали зевак слишком близко. С дороги был виден лишь красный, грозный свет, пульсирующий среди деревьев.

Затем все стало белым. Дым взвился над миром, оседая в их легких и заставляя закрыть глаза. Пепел покрыл все, до чего смог дотянуться, и очертил все контуры в темном лесу.

Именно тогда они увидели автомобиль. Краска от жара отвалилась хлопьями. Кожаные сиденья провалились и покорежились. Они молились вслух, чтобы внутри никого не оказалось, но в самой глубине сознания, нутром, они чувствовали, что там кого-то найдут. Автомобили не приезжают сюда сами по длинным, извилистым дорогам. Не врезаются в дерево и не взрываются, несколько раз перевернувшись.

Сами не приезжают. Но когда автомобили заводят друзей среди смертных, они на все это способны, и даже на большее. Они могут превратить красивый лес в пустошь. Могут превратить прекрасное лицо с бледной, как лунный свет, кожей и удивительными голубыми глазами в восковую свечу, истекающую каплями и теряющую форму, пока от красоты ничего не останется.

Огонь уничтожил почти все. Там, где прежде были длинные, гибкие пальцы, теперь торчали кости. От него поднимался дым, словно его душа ускользала в небо. Люди шептались, что теперь понадобится карточка дантиста, чтобы идентифицировать останки.

Но это будет позже. Сейчас власти занимались мелкими расчетами, сосредоточившись на том, что они в состоянии контролировать. Как им открыть покореженную дверь? Как вытащить тело из машины?

Поодаль, в самой темной части леса, одна девочка тоже занималась подсчетами – считала подозреваемых на пальцах руки в перчатке.

Один, два, три…

Четыре? Конкретные детали оставались неясными, но время все прояснит. Время и тщательно составленный план. До тех пор девочке придется надеть маску и сидеть, подобно кукле на полке, терпеливо выжидая. Это единственный способ выжить. Этот тлеющий скелет прежде был мальчиком, и этого мальчика любили.

Обнимали.

Целовали.

Его уже нет. Огонь превратил его в пепел и кости, и это зрелище заставляло девочку дрожать, по ее щекам струились слезы. Она должна быть сильной. Нет, она должна быть холодной, как бесчувственная кукла. Фарфоровые конечности не могут дрожать, а сердце из пластика не может так ужасно болеть. Оно не может разбиться. Не может кровоточить.

Но стеклянные глаза могут за всем наблюдать. И теперь, когда девочка отвернулась от останков машины, новые картинки встали перед этими глазами. Она видела прекрасный особняк на холме и список тщательно отобранных гостей. Руку в перчатке, зажигающую спичку. И, может быть, если все пройдет точно по плану, ее фарфоровые руки и ноги опять станут плотью, а сердце смягчится и станет красным.

Но сначала будет огонь.

1

Приглашение

Джунипер Торрес проснулась с улыбкой. Сегодня – тот самый день. Хотя особых причин считать сегодняшний день особенным не было. На небе не сияло солнце. Оно вообще только-только взошло, но это не имело большого значения. Вселенная разговаривала с Джунипер напрямую, зажигала огонь в ее сосудах и заставляла быстрее биться сердце. Она тихо и весело напевала ей: «Сегодня тот день, когда твоя жизнь изменится».

Она села на постели. Отбросила ногами смятые простыни (и провела рукой по спутанным волосам), подползла к окну и посмотрела вниз. И она стояла там. Светловолосая, плохо одетая женщина-почтальон наклонилась над почтовым ящиком и засовывала туда пачку конвертов. Джунипер почему-то была почти уверена, что среди них будет тот самый конверт.

Она выбежала из своей комнаты. Пробежала по коридору мимо детской младшей сестры и спальни, в которой спали родители, их ноги и руки переплелись, как ветки деревьев, растущих рядом с домом. Вскоре семейство проснется, и она не сможет тайно пошарить в почтовом ящике. Но если она проберется туда очень тихо (не наступив на ту доску и на ту ступеньку лестницы, которые всегда скрипят), то сможет выскользнуть из дома так, чтобы никто не заметил.

Так она и сделала. Из оливкового викторианского дома вышла она в белый зимний мир. За одну ночь двор преобразился. С дубов свисали сосульки, грозя пронзить Джунипер, проходящую под ними. А в конце двора торчал заиндевевший почтовый ящик, как больной палец.

Джунипер рывком открыла его. Ее пальцы лихорадочно перебирали рекламные проспекты, задели края пакета с купонами, а затем она вытащила из темноты конверт. Она поняла, что это тот конверт, которого она ждала, еще до того, как увидела его. Он был большой, и он был толстый, а надпись на нем…

Кроваво-красная? Конверт выпал из ее руки. Он медленно планировал вниз, как летящие вокруг снежинки, и к тому моменту, как он ударился о землю, она поняла две вещи: это не то письмо, которого она ждала. Это приглашение.

Она подняла его из снега. Кто-то написал: «Вас сердечно приглашают принять участие в вечере убийства и хаоса!» на обратной стороне черного конверта, и Джунипер перевернула его, чтобы убедиться, что письмо адресовано ей. Так и оказалось. «Спасибо, но – нет! Спасибо!» – подумала она и разорвала его пополам. Ей совсем не хотелось зря терять время с одноклассниками и еще меньше хотелось делать вид, будто смерть – это нечто очень забавное. Джунипер караулила почту только по одной причине: она ждала письма о зачислении в Колумбийский университет. Их онлайн-система не работала, а это означало, что она получит новости старомодным способом.

Так все и тянулось. Джунипер прибежала к почтовому ящику утром в понедельник, потом во вторник. K среде ее уверенность начала угасать. Почему она так убеждена, что получит это письмо? Да, почти все ее оценки были отличными, но прошлой зимой, после той вечеринки на холмах…

Джунипер встряхнулась. Она всего на месяц выбыла из строя, и большинство учителей позволили ей наверстать упущенное. Даже если она не попадет в выбранный ею колледж, у нее еще есть пара школ в запасе, и поступление туда позволит ей уехать далеко от этого города. Она могла бы еще поступить в медицинскую школу. Лечить людей. Спасать жизни. Все может пойти по плану.

Она уже собиралась вернуться в дом, когда заметила черный конверт в самом дальнем углу почтового ящика. По ее спине пробежала дрожь. Она уже знала, что это за конверт. Приглашение на «вечер убийства и хаоса»!

«Вероятно, они по ошибке отправили два письма», – подумала она, поднимая глаза к небу. Но когда она вытащила конверт из темноты, у нее возникло смутное чувство вины, от которого ослабели руки и ноги. Так всегда бывало. Она проживала свой день, даже не вспоминая о рождественской вечеринке Далии Кейн, и вдруг, неизвестно почему, ее руки и ноги становились тяжелыми. Она чувствовала, что тонет, будто ее тело погружается на дно плавательного бассейна, а люди стоят вокруг и смеются…

– Джунбаг[1]! – Миссис Торрес возникла в дверном проеме, ее лицо раскраснелось после стояния у плиты. – Завтрак, ми амор! Что это?

Черт! В такой ранний час рефлексы Джунипер работали слишком медленно. Два часа (и три чашки кофе) спустя она ни за что не позволила бы матери увидеть этот конверт. Но сейчас она попалась и теперь не могла порвать этот конверт на глазах у мамы. Ей надо разыграть все, как надо.

Принужденно улыбаясь, она подбежала к двери.

– Какой-то придурок так представляет себе веселую вечеринку, – сказала она, поднимая конверт. Джунипер не протянула его матери; она крепко держала конверт в руке. Но миссис Торрес, должно быть, увидела надпись на обороте конверта – «вечер убийства и хаоса!», – потому что выхватила его из руки дочери.

– О-о, вечеринка. Ты должна пойти.

– Что? Нет. – Джунипер скорчила гримасу. – Вероятно, это в субботу. Я буду смотреть «Рудольфа» вместе с Олив. – Олив была ее младшей сестренкой, и теперь, научившись ходить, она постоянно требовала Джунипер. Джунипер предпочитала считать это практикой перед той работой в больнице, которую она выберет для себя. Лучше привыкнуть к необходимости работать, отводя на сон всего два часа, правда?

– Джунбаг, она – мой ребенок. – Мать убежала в коридор, а Джунипер последовала за ней, стараясь сообразить, как вернуть приглашение. – Хочешь верь, хочешь не верь, мне нравится проводить время с моими малышами.

– И все же ты выпроваживаешь меня из дома.

– Я просто предлагаю тебе пойти. – Мать отодвинула стул от кухонного стола. Олив сидела в своем высоком стульчике, хихикая и пританцовывая с видом, свойственным всем малышам и словно говорившим: «Я вижу невидимых фей». – Разве ты не хочешь повеселиться со своими друзьями?

– Они не мои друзья. Наверное, такое приглашение отправили всем старшеклассникам в школе.

– Тем больше причин пойти, – сказала мать, подходя к ней со старым, треснувшим кофейником. – Просто подумай над этим, хорошо? Ты не умрешь, если сходишь на вечеринку.

«Может, и умру», – подумала Джунипер, и у нее задрожали руки. Она сделала глоток кофе, надеясь, что мать не заметит, как она нервничает. K счастью, миссис Торрес была занята тостадами[2] на плите. Но кое-кто все-таки заметил, и когда кофе выплеснулось на пальцы Джунипер, ее сестренка нахмурилась и потянулась к сумочке матери. Всего два года, а она уже решила, что макияж – это средство от печали. Джунипер не понимала, откуда сестренка это узнала. В их доме не было принято устраивать конкурсы красоты. Но как бы то ни было, Джунипер была согласна на роль живой куклы для своей сестренки. Глаза Олив так ярко сияли, и ее ротик так радостно улыбался.

– Мо-пада! – провозгласила малышка, доставая ярко-красный блеск для губ, от которого губы Джунипер должны были выглядеть так, будто она только что ела ягоды. Или пила вино. Это было довольно красиво, а Джунипер соглашалась выглядеть красивой, если это не затмевало другие ее достоинства. Пока Олив наносила блеск на ее губы, она ощутила укол совести и пожалела о том, что не сможет остаться в городе и научить сестру, что надо делать людей лучше, а не красивее. Но она не могла остаться здесь после всего, что случилось, не могла, да и все, чему она хотела бы научить Олив, не перевешивало желания стать врачом, ведь она с детства об этом мечтала. Джунипер сделает все, что решила сделать, и когда-нибудь она увезет свою семью из этого ужасного городка, подальше от всех его тайн.

От его призраков.

Когда блеск был нанесен на губы, Олив захлопала в ладоши, пропищала: «Класивая!», и Джунипер почувствовала, как затягиваются раны на ее сердце.

– Это ты красивая, малышка, – сказала она, когда крохотные пальчики обхватили ее палец. Тем временем их мать у плиты совсем умолкла. Джунипер обернулась, руки ее покрылись гусиной кожей, она увидела, что миссис Торрес оперлась на столешницу и смотрит на листок бумаги.

– Что? Мама, что?

Мать не отвечала, поэтому Джунипер выхватила у нее приглашение. Ей не пришлось хитрить. Только что бумага трепетала в пальцах матери, а в следующее мгновение ее уже там не было. Только что воздух наполнял легкие Джунипер, а в следующее мгновение он исчез.

Дорогая мисс Торрес!
Ввиду ваших отличных результатов в учебе мы рады пригласить вас на ужин, посвященный раскрытию тайны убийства. Будьте готовы решать сложные задачи, так как вы и пять ваших достойных одноклассников будете соревноваться в поисках разгадки этой тайны и должны будете разоблачить убийцу!
Мир станет сценой!
Друг станет врагом!
Костюмы доставят в конце этой недели!
И, конечно, победитель унесет домой желанный приз в виде «Стипендии горящих угольков» размером в 50 000 долларов, которую сможет использовать в школе по его или ее выбору.
Ваш скромный доброжелатель,Инспектор манежа.

– Это подвох. – Слова вылетели изо рта Джунипер раньше, чем она успела их удержать, и даже после того, как она их произнесла, она не почувствовала желания взять их назад. Даже после того, как потрясенная мать опустилась на стул, внимательно перечитывая приглашение.

– Ты права, оно на субботу, – сказала миссис Торрес. Голос ее слегка охрип, и Джунипер очень не хотелось ее разочаровывать. – Должно быть, у них в последний момент появилась возможность…

– Мам, это подвох. Настоящие стипендии так не предлагают. – Она никогда даже не слышала о «Стипендии горящих угольков». Она никогда о ней не слышала, и ей не понравилось это название.

– Это не предложение, – спокойно возразила мать. – Это конкурс.

– Ради настоящих стипендий не заставляют участвовать в конкурсе, – настаивала Джунипер. – Не вот так. Не на ужине, посвященном раскрытию убийства.

– Ласклытие бийства! – крикнула Олив, и Джунипер вздрогнула. Ей не хотелось, чтобы сестра это повторяла.

– Успокойся, малышка. Ешь свои хлопья.

Но это было бесполезно. Забытый завтрак самой Джунипер стоял на плите. Даже чашка кофе сейчас ее не соблазняла.

– Послушай, я кое-что разузнаю, – сказала она и взяла со стола телефон матери, – но я совершенно уверена, что стипендиальные фонды не подписывают свои письма «Инспектор манежа».

– Они пытаются создать веселую обстановку.

– Они пытаются заработать на мне деньги. – Она вбила в поисковик слова «стипендия горящих угольков», ожидая появления первых найденных ссылок. – Вот увидишь. За день до конкурса я получу второе письмо, требующее вступительный взнос. Если нет веб-сайта…

Голос Джунипер замер, когда она открыла первую ссылку. «Фонд горящих угольков» не только имел свой веб-сайт, он выглядел вполне легитимным. Там была страница «О Фонде», где излагались цели проекта (найти уникальные и интересные способы вознаградить отличников, добившихся успехов в учебе, изящных искусствах и спорте), а также страница «Контакты» с телефонным номером, электронным и почтовым адресами. Джунипер поклялась себе связаться с ними всеми возможными способами до субботнего мероприятия, чтобы убедиться, что в фонде работают реальные люди.

Или, скорее, доказать, что это не так.

Она не совсем понимала, почему так противится этому. Стипендия в пятьдесят тысяч долларов изменила бы ее жизнь. Разве она не занималась последние полгода рассылкой заявок на получение всех стипендий, какие только могла найти, в надежде получить одну пятую этой суммы?

– Я никогда не обращалась в этот фонд, – пробормотала она, предпринимая последнюю попытку прибегнуть к логике. – Я бы помнила…

– Иногда учителя делают это вместо тебя. Или школьные наставники. Ты так хорошо учишься, и ты собиралась выступить с речью на выпускном вечере.

Да, я собиралась выступить. А потом пошла на вечеринку, в декабре прошлого года…

– Подожди, дай мне взглянуть. – Она расправила приглашение на столе. Ей не пришлось долго искать дату назначенного мероприятия: 21 декабря. Ровно через год после рождественской вечеринки у Далии Кейн.

– Мам…

– Эти деньги очень важны для нас, – мягко перебила ее мать. – Отцу не помешала бы такая хорошая новость.

– Я знаю. – Джунипер бросила взгляд на пустой стул. Проработав пятнадцать лет учителем музыки в начальной школе Фоллен Оукс, мистер Торрес потерял работу в результате недавнего сокращения финансирования. Она слышала, как он возится наверху, выбирает идеальный галстук, готовясь к еще одному унизительному собеседованию с работодателями.

– Ты собираешься сказать ему, что отказываешься от возможности получить пятьдесят тысяч долларов? – Мать в упор смотрела на нее. – После всего, что он пережил?

– Конечно, нет. – Джунипер с трудом сглотнула, сердце у нее сжалось. – Я просто не понимаю, кто мог меня отправить на такое мероприятие. Я самая плохая в мире актриса.

– Может, это сделала Руби.

Джунипер заморгала. Она видела, как мать смотрит на нее, видела краем глаза, как подпрыгивает ее младшая сестренка, но чувствовала себя совершенно потерянной. Словно она парила где-то вне пространства и времени.

– Я просто хочу сказать, что она обожает театральные эффекты. Такой поступок очень в ее духе, – объяснила миссис Торрес. – Почему бы тебе не позвонить ей и не спросить об этом? – Потом так тихо, что Джунипер едва расслышала, прибавила: – Я скучаю по этой девочке.

Я тоже по ней скучаю. Взгляд Джунипер затуманился, когда она вспомнила улыбку Руби, смех Руби, прикосновение Руби. Она оттолкнулась руками от стола, стул под ней заскрипел. Очень жаль, что она не скучает по мне.

* * *

Джунипер захлопнула дверь своей спальни и прислонилась к ней. Она понимала, что реагирует слишком бурно, но не знала, как это прекратить. Это напоминало один из тех снов, где ты – это ты и в то же время видишь себя со стороны. Будто ты и Бог, и Иисус одновременно.

Она покачала головой, прошла через комнату. Она совсем не была религиозной, считала себя католичкой со склонностью к атеизму. Просто теперь она не была уверена в том, что еще во что-то верит. И все же ее всегда завораживала идея быть Богом и Иисусом одновременно. Находиться внутри своего тела и смотреть на него с большой высоты. Может быть, именно это и означает иметь тело и душу, находиться в одной-единственной точке и повсюду одновременно.

Джунипер отыскала в сумочке телефон. Она говорила себе, что это случайные мысли, размышления девочки, которая все еще отчаянно нуждается в утреннем кофеине, но в глубине души она знала правду. После всего, что она сделала с Руби, ей хотелось верить в возможность возрождения отношений.

Ей хотелось верить, что у нее есть душа.

Дрожащими пальцами она набрала сообщение: «Ты выдвинула мою кандидатуру на получение Стипендии горящих угольков?» Номер Руби все еще хранился в памяти ее телефона. Она не решалась его стереть, и в этом была ирония, учитывая то, что именно она стерла из жизни Руби.

Человека.

Она нажала «отправить», потом бросила телефон на кровать. Она ни за что не станет ждать у телефона, как грустная девчонка в вечер перед выпускным балом, которая все надеется и надеется, а сердце ее уходит в пятки. Но, возможно, Руби ждала ее. Телефон звякнул почти сразу же, и она бросилась к кровати и схватила его, впилась глазами в ответ: «Нет».

Джунипер расхохоталась. Это был холодный, ломкий смех, так сухие ветки ломаются под ногой. Конечно, Руби не подавала ее кандидатуру на получение стипендии. Конечно, Руби не заботилась о ней, прячась за кулисами. Их дружба закончилась. Она закончилась уже очень давно.

Она опустилась на кровать. Когда экран телефона опять загорелся, она удивилась, почувствовав, как подпрыгнуло ее сердце. Как она могла до сих пор надеяться, после всего, что произошло? Ее сердце было разбито в кровь. Ящик Пандоры, полный горя и сожалений. Но где-то в темноте сверкала надежда. От этой надежды у нее перехватило дыхание, когда она прочла сообщение от Руби.

«Я не выдвигала твою кандидатуру, – писала Руби, – но я собираюсь пойти на эту вечеринку. Может, мы сможем разгадать эту тайну вместе?»

Джунипер не была уверена, что найдет нужные слова, поэтому послала смайлик вместо ответа.

2

Королева драмы

Руби Валентайн была фейерверком, который вот-вот взлетит в воздух. Ее кожа потрескивала, а кончики пальцев зудели. С тех самых пор, как она получила приглашение от «Фонда горящих угольков», она скакала то на одной ноге, то на другой, переполненная возбуждением. Какая сказочная возможность! Странная, да, но в Фоллен Оукс всегда происходили странные вещи. Люди появлялись ниоткуда и исчезали так же быстро. Хорошенькие девушки без памяти влюблялись в чудовищ. Мальчики превращались в огонь, в чистый, сверкающий свет.

«Город фриков, надевших красивые маски», – подумала Руби, отводя взгляд от своего отражения. Она-то умела разыграть спектакль. И сейчас, перед тем, как отправиться на вечеринку века, ей придется выступить перед матерью. Закутавшись в халат поверх красного, усыпанного блестками вечернего платья, она нанесла немного рассыпчатых румян на носик.

Румяное личико должно убедить мать.

Она бросилась бежать из своей комнаты, как принцесса, спасающаяся от чудовища. Другая бы непременно споткнулась. Но в отличие от Джунипер Торрес, которая не умела балансировать на одной ноге больше десяти секунд, Руби обладала грацией прирожденной балерины, а когда была полна решимости, ее руки и ноги обретали легкость. Она парила. Скользнув в гостиную, она опустилась на колени позади жалкого старого дивана и прошептала на ухо матери.

– Мам? Я не могу уснуть.

Мать обернулась. То же самое сделали Скарлет, Шарлотта и Мей. Четыре хорошенькие рыжие головки повернулись к ней. Четыре пары глаз уставились на нее.

– Который час? – спросила миссис Валентайн, зевая. Ее рыжие волосы были стянуты сзади в растрепанный лошадиный хвост, а ночная сорочка в цветочек видывала лучшие времена.

– Десятый час, – ответила Руби, бросив взгляд на свой телефон. Вечеринка начиналась в десять. – Вам, девочки, следует ложиться спать.

Ее сестры закапризничали, и мать Руби вздохнула, уже сникая под грузом ответственности. Когда-то у миссис Валентайн был муж, и он помогал укладывать в кровать малышек. И еще он помогал им подниматься утром и готовить ланч. Теперь его нет, и мать Руби приходится самой растить четырех девочек. Почти каждый вечер Руби делила с ней это бремя, но сегодня не могла это сделать. Ей придется сделать вид, будто она идет спать, чтобы потом иметь возможность выбраться через окно. Но сначала ей нужно получить доступ в сейф, стоящий в подвале.

Миссис Валентайн внимательно вгляделась в лицо дочери. У них были одинаковые голубые глаза, одинаковые веснушки на переносице. Одинаково ужасный вкус в выборе мужчин.

– Еще пять минут, девочки, – сказала она через секунду. – Шарлотта, ты сегодня будешь спать в моей комнате, чтобы не беспокоить сестру.

– Она меня не беспокоит, – возразила Руби. – Меня беспокоит мой мозг. Когда я не могу уснуть, я…

– Тебе опять снится тот сон?

Руби замерла. Она даже не подумала о том, что мать может заговорить о том кошмаре. Когда они в первый раз его обсуждали, миссис Валентайн побледнела как смерть. Учитывая то, что у всех женщин и девочек в семье была молочно-белая кожа, это было поразительное зрелище. Руби смотрела, как ее мать превращается в привидение, и это напугало ее больше, чем она была готова признать. Руби не боялась жизни и не боялась смерти, но она боялась призраков.

И у нее была веская причина их бояться.

– Я просто лежала и пыталась уснуть, – начала она. – Но все время думала об этом сне и старалась о нем не думать, но становилось еще хуже. – Руби опустила голову. Если она будет слишком настойчива, ей придется снова идти к психиатру. Но если она будет недостаточно настойчива, мать не позволит ей залезть в сейф.

– Мне нужна только одна таблетка, – пообещала она. – Я могу принести наверх бутылку, и ты сможешь сосчитать…

– Не надо ее приносить, – ответила мать. – Я должна тебе доверять. В этом все дело.

Руби кивнула. «Теперь назови мне код», – подумала она, слегка шмыгая носом. Она хотела напомнить маме, что она маленькая, невинная девочка. Не борец. Нет. Просто ребенок, которому нужна мамочка.

Миссис Валентайн улыбнулась и коснулась ладонью щеки Руби.

– Три-одиннадцать-девятнадцать, – произнесла она, и Руби кивнула и сказала:

– Спасибо. В последний раз.

Она встала. Ей пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы двигаться медленно и плавно. Ей хотелось убежать. Убраться отсюда как можно скорее, пока мать не передумала и все не испортила.

Через двадцать секунд она уже стояла перед дверью в подвал. Она открылась поворотом ручки, и на ее голову высыпалась туча пыли. Подвал был недоступен для младших девочек, которые могли споткнуться и разбить голову, упав с лестницы. Могли заблудиться в лабиринте из ящиков, или их могли искусать мыши. Им действительно не стоило спускаться сюда. Но Руби нравилось находиться в этом единственном месте во всем доме, куда никто за ней не последовал бы, не дергал бы ее за рукав и не нарушал тишину. Даже холод и тишина были приятными.

Это было ее убежище.

Затем она просто дернула за шнур, зажегся свет, и комната стала тем, чем была на самом деле, – подвалом. Свалкой выброшенной одежды и обезглавленных игрушек, с лужами воды, источника которой никто не мог найти. У дальней стенки стоял книжный стеллаж, который смастерил отец, где когда-то лежали семейные фотоальбомы, но теперь полки опустели.

Руби сморгнула слезы.

Она не должна плакать по-настоящему. Слезы – это для сцены и для мамы, в минуты отчаяния. Сегодня вечером ей отчаянно нужно забраться в сейф. Когда она подошла к маленькому черному ящику, все ее тело охватил холод.

Она встала на колени и повернула диск. Три. Одиннадцать. Девятнадцать. Замок сейфа щелкнул, и Руби рывком распахнула дверцу, потом достала из темноты коробку. Она была тяжелее, чем она ожидала, и холодная.

После исчезновения отца Руби миссис Валентайн положила в него две вещи: пузырек с таблетками снотворного и револьвер, который нашла в задней комнате антикварной лавки. Но если таблетки были предназначены для Руби и поэтому первые несколько месяцев они лежали на ее ночном столике у кровати, то револьвер обосновался в сейфе в подвале. Пузырек несколько раз пополнялся, а потом миссис Валентайн заперла подальше и таблетки тоже, считая нужным контролировать прием дочерью лекарства.

Теперь, спустя два года после распада их семьи, Руби почти забыла о револьвере. Она провела пальцем по изгибу оружия, отведя ствол в сторону от себя. Она понимала, как оно опасно. Она прошла курс обучения безопасного обращения с оружием после того, как отец исчез, а у матери появилась навязчивая идея, что ее дочерей могут похитить. По мнению миссис Валентайн, похитить могут в любой момент. По дороге из школы при свете солнца. Во сне в своей кровати. И хотя Руби знала, что такие вещи случаются, ее гораздо больше пугало, что сестры могут наткнуться на револьвер и решить, что это игрушка. Она уговорила мать сразу приобрести сейф, чтобы хранить оружие под замком в таком месте, куда они могли бы добраться, если понадобиться, не подвергая риску сестер. И поэтому револьвер лежал в темноте и покрывался пылью, скорее как символ, чем оружие.

До сегодняшнего вечера.

Револьвер стоял на предохранителе. Руби убедилась в этом перед тем, как спрятать оружие в складках платья. Заперев сейф со щелчком, она повернула диск. Она знала, что мать в эту ночь не спуститься в подвал. Не станет проверять пузырек с таблетками, чтобы убедиться, что дочь взяла не слишком много. За прошедший год Руби снова завоевала ее доверие. И теперь, с револьвером, прижатым к бедру, Руби собиралась воспользоваться этим доверием.

Никто ничего не должен заподозрить. Она бесшумно поднялась по лестнице, остановилась за спинкой дивана и поцеловала мать в щеку. Потом поцеловала каждую из сестер, одну за другой, а потом быстро прошла по коридору. Закрыв за собой дверь спальни, она сунула револьвер в свою красную сумочку с блестками.

Сумочка была частью ее костюма. Ее доставили вчера по почте вместе с платьем, перчатками и туфлями. Всё одинакового цвета. Даже губная помада подходила по цвету. Если у нее будет минутка, чтобы накрасить губы. Но сначала она сбросила халат и затолкала его под одеяло, чтобы было похоже, что там спит человек. Это была жалкая иллюзия, которая не обманула бы большинство родителей, но миссис Валентайн жила словно в тумане. Она потерялась, совсем исчезла, превратилась в ничто, когда отец Руби исчез, и, хотя она с каждым днем все больше приходила в себя и становилась прежней, ей нужно было пройти еще долгий путь.

Руби на это рассчитывала. Она также рассчитывала на то, что никто ее не побеспокоит, если будут думать, что она спит. Шарлотта получила урок два года тому назад, когда прибежала в комнату, услышав крики Руби. Она попыталась разбудить сестру, но Руби так ужасно металась, что швырнула бедную Шарлотту на пол.

Руби чувствовала себя виноватой даже сейчас. После исчезновения отца синяки на руках и ногах должны были исчезнуть. Эти малышки не должны бояться, что их отшвырнут в сторону так небрежно, словно они совсем ничего не весят. В ту ночь Руби попросила таблетки снотворного в надежде, что от них ее руки и ноги станут такими тяжелыми, что она не сможет никому навредить.

Но в действительности дело было не в том, чтобы избавиться от кошмарного сновидения.

Этот кошмарный сон был очень четким. Он всегда начинался одинаково: Руби садилась на своей постели. Ей казалось, что она просыпается, а потом кто-то начинал напевать. Мягко и тихо, приятным, вибрирующим баритоном.

– Папа? – шептала Руби.

Это был глупый вопрос. Конечно, это был он. Даже если из его глазниц вываливались червяки. Даже с такой бледной кожей, что невозможно было поверить, что он живой. И все же он шире приоткрывал дверь, нетвердо держась на ногах, уже начавших разлагаться. Иногда какая-нибудь кость ломалась, и он падал на колени. Но все равно добирался до нее.

Шел ли он, спотыкался или полз.

– Я ничего не сделала! – говорила она ему. Она всегда так ему говорила раньше, когда эти блестящие, подмигивающие глаза начинали погружаться в тень.

– Ты лгунья, – отвечал он. – Ты знаешь, что происходит с лгуньями.

Руби знала. Знала с тех пор, когда была маленькой девочкой и могла еще прятаться в укромных уголках и под кроватями. Знала потом, когда научила сестричек тем же трюкам. А когда стала совсем большой и никак не могла убежать от него, он нависал над ней и резко выбрасывал к ней руку. Хватал за ворот или за лицо. Во сне его ногти вонзались в ее щеки, грозили разорвать ее на части. Она опускала взгляд и видела землю, покрывающую пол. Она поднимала глаза и видела деревья, окружающие ее кровать. И понимала, что это уже не ее комната.

Это ее могила.

У нее вырывался вопль, дикий и полный страдания. Но никто не приходил к ней на помощь. Никто не слышал ее, пока однажды ночью не прибежала Шарлотта и не стала трясти Руби. Шарлотта спасла ее от него, и Шарлотта поплатилась за это.

Тогда Руби заполучила таблетки снотворного, и ночной кошмар слегка смягчился. Теперь, два года спустя, он почти исчез. Но когда Руби смотрела на себя в зеркало и видела, что ее кожа лишилась всех красок, у нее возникало ужасное предчувствие: она стояла на своих собственных похоронах и пыталась убедить людей, что она не умерла.

– Он не умер, – твердо сказала ей мать в тот единственный раз, когда Руби рассказала ей содержание своего сна. – Он нас бросил, Руби. Он не умер.

Руби тогда кивнула, оставив свои мысли при себе. Если бы ее отец был жив, он бы мог вернуться к семье. Начать с чистого листа или окончательно свихнуться. Руби была готова со всем покончить. Покончить с тоской по отцу и с ненавистью к нему.

И, наверное, она сможет. Может быть, сегодняшний вечер будет началом конца. Она пойдет на вечеринку, разгадает тайну и оставит все позади. Этот город. Его маленькие грязные тайны.

Все воспоминания об ужасе и восторге.

«С чистого листа», – подумала Руби, засовывая телефон в сумочку. Его экран осветился, сообщая, что ее ждет такси. Она не могла поехать в своей машине. Мать заметила бы это.

Итак, она расправила плечи, говоря себе, что поездка будет совсем короткой. Ей даже не придется разговаривать с водителем. Руби погасила свет. Надела туфли, перчатки, взяла сумочку, вылезла из окна на первом этаже и исчезла в ночи.

3

Золотой мальчик

Паркер Эддисон не мог поверить в свою удачу. Руби Валентайн садилась в его машину. Его Руби, девушка, которой он отдал свою невинность. Девушка, завладевшая его сердцем. Год назад она выскользнула из его объятий.

Сегодня он снова ее завоюет.

Паркер поправил зеркало заднего вида в пятидесятый раз, глядя на свое отражение. На нем был костюм темно-зеленого цвета, подчеркивающий изумрудный цвет его глаз, а светлые волосы лежали в идеальном беспорядке, к ним так и хотелось прикоснуться. Именно так, как нравилось Руби. Но он не пытался ее поцеловать, пока не пытался. Не клал ладонь на ее колено. Он все сделает правильно, и она снова упадет в его объятия.

Сидящая рядом с ним Руби вздохнула.

– Что не так, детка? – Это слово само слетело с его губ. Любое другое слово казалось неподходящим. Все же, чтобы исправить ошибку, он прибавил: – Между прочим, ты классно выглядишь.

Руби фыркнула, глядя в окно.

– Просто веди машину.

Паркер вспыхнул, выехал с обочины на дорогу.

– Проклятье, Руби, почему ты не хочешь дать мне шанс?

– Шанс на что? На то, чтобы вернуться назад во времени? Стать другим человеком? – Она даже не желала смотреть на него, и это было хуже, чем резкий тон. Хуже, чем смех. Если бы она посмотрела на него, она бы вспомнила, за что любила его, и все бы изменилось. Они могли бы перестать притворяться, будто не предназначены друг для друга судьбой.

Когда Паркер мчался по улице, его взгляд ловил каждый ресторан, в который они ходили, каждый кинотеатр, где они встречались. Но в Фоллен Оукс полно сетевых ресторанов, втиснутых между магазинами. Он не смог точно определить местонахождение «Дейри Квин» и оживить связанное с ним романтичное воспоминание.

И все-таки у него всплыло одно воспоминание, когда они проезжали мимо автостоянки у захудалого магазина подержанных вещей, и Паркер постучал по окну, чтобы привлечь внимание Руби.

– Помнишь тот Хеллоуин, на второй год учебы? Ты направлялась в этот магазин вместе с Джунипер Торрес…

– Помню, – тихо ответила Руби. Она не улыбнулась, но и не нахмурилась. Это могло стать началом.

– Ты была самой красивой девочкой, какую я когда-либо видел.

– Ты видел меня раньше.

– Знаю, – согласился Паркер. – Но каждый раз был как первый.

Руби опустила глаза. Ему хотелось забраться в ее голову и прочесть ее мысли. Он чуть было не потянулся за рукой девушки. Вместо этого он стал смотреть в окно, вспоминая тот вечер.

Это случилось после захода солнца. Паркер уже какое-то время ждал их. Он услышал разговор девочек в школе, они планировали встретиться возле магазина подержанных вещей после обеда, поэтому он подъехал к моллу около половины шестого и ждал, сидя в автомобиле. Когда девочки, наконец, приехали (почти через час), он настраивался на встречу – слушал рок-музыку на волне 102,5, включив максимальную громкость, и обдумывал, что он ей скажет.

«Я тебя люблю» – это слишком.

«Я тебя хочу» – совсем не годится для такой девочки, как Руби.

«Ты мне нужна» – он выставит себя приставалой, и Руби посмеется над ним.

Но она действительно была ему нужна. Он отчаянно хотел ее. И он любил ее так давно, что и сам не помнил, когда это началось.

Паркер вылез из машины. Девочки шли через автостоянку к моллу и болтали. Он знал по тем обрывкам их разговора на ланче, что на Хеллоуин они хотят нарядиться в костюмы зомби, изображая Ромео и Джульетту. Все остальное Паркеру было безразлично. Достаточно было знать, что каждая сволочь в городе не сможет увидеть, как покачиваются ягодицы Руби. И ее белые, пышные бедра. Груди, которые продолжали колыхаться даже когда она останавливалась.

Паркер был уже на середине автостоянки, когда услышал этот голос. Высокий и гнусавый, он настиг его сзади, и все его тело напряглось.

– Да, у нее классные сиськи, но семейка у нее дрянь.

Паркер обернулся, сжимая руки в кулаки. Там, возле мусорных баков, стояла группка тощих первогодков с бледной, как у вампиров, кожей. Стоящий в центре с вожделением уставился на Руби.

Паркер не раздумывал. Он просто подошел к мальчишке и поднял его за воротник. Швырнул на ряд мусорных баков так, словно тот ничего не весил. Остальные подонки разбежались, и Паркер вытер ладони о штаны. Когда он подошел к Руби, она смотрела на него так, будто он был солнцем, а она до этого жила в темноте. Она взяла его руку и положила ее себе на грудь.

– Ты это чувствуешь? – спросила она, ее сердце стучало ему в ладонь. Стремительно, словно она бежала марафон. – Оно бьется для тебя.

Вот и все. Он принадлежал ей, а она ему. Теперь, когда автостоянка пропала из виду, Паркер спросил ее, помнит ли она, что чувствовала в тот день. Тот жар, вспыхнувший между ними.

– Было тепло для октября, – ответила она, и у него все внутри сжалось. Но через минуту она прибавила: – Это было похоже на сказку. Ты пришел за мной и дрался из-за за меня. Никто никогда раньше из-за меня не дрался.

Паркер кивнул, чувствуя, как что-то между ними изменилось.

– Твой мудак-отец так точно бы не поступил, – сказал он, напоминая ей, что он не такой, как все остальные. Напоминая ей, что он лучше.

– Да, скорее он бы дрался со мной. – Руби поежилась. – Этот человек любил спорить.

Паркер нахмурился. Ему не следовало говорить о ее отце. Эта тема вызывала у Руби горечь. Даже еще до того, как ее отец покинул город, она вызывала у Руби горечь.

– Я всегда хотел тебя защищать, – признался он.

– Я хотела, чтобы ты меня защищал, – сказала Руби, и ее голос поразил его. – Я тогда думала, что нуждаюсь в защите. Теперь я думаю, что ты похож на тот револьвер, который купила моя мать, когда исчез отец. Мощный символ, но бессмысленный. Какой смысл в оружии, если ты из него не стреляешь?

– Так стреляй из него, Руби. Достань револьвер и…

– Это другая проблема, правда? Если я достану револьвер, что будет, если ты повернешь его против меня? Кто защитит меня тогда?

– Шейн Феррик? – выпалил он и даже не пожалел об этом. Он ненавидел Шейна Феррика. Даже сейчас он его ненавидел. Может, даже еще больше, потому что теперь Руби не мог надоесть этот парень. Отшвырнуть его прочь, как она поступила с Паркером.

– Никогда не смей… – начала она, и ее лицо стало таким красным, как в тот день, на автостоянке. На этот раз оно горело от ярости, а не от волнения. Ее рука дергалась, и она прижимала к груди сумочку.

– Прости меня, Рубс, – сказал Паркер. – Я не хотел. Просто… когда я тебя снова увидел…

– Ты видишь меня каждый день в школе, – резко бросила она, все еще сжимая сумочку. Она прижимала ее к себе так, будто любила ее.

Паркеру хотелось вырвать сумочку у нее из рук.

– Я вижу тебя, а ты смотришь сквозь меня.

– Да, – согласилась она. – Я теперь вижу тебя насквозь. Я вижу сквозь иллюзию.

– Что это значит? – Паркер нажал на тормоз, когда желтый «ягуар» пронесся мимо них, чуть не сбросив их автомобиль с дороги. Они оба подскочили, потом покачали головой. Они знали, кто сидит за рулем той машины.

– Ты думаешь, он едет туда же, куда и мы? – спросил Паркер, глядя вслед автомобилю, виляющему с полосы на полосу. «Ягуар», когда-то подаренный Паркером, был весь покрыт вмятинами и царапинами.

Руби пожала плечами.

– Похоже, что так. Брет получил стипендию за успехи в боксе. Брет бросил бокс…

– И лишился стипендии. Ему придется как-то выбираться отсюда.

– А как ты? – Она посмотрела на него. – Твой папа разве не может заплатить за колледж? Сколько семей сеть гипермаркетов Джерико Эддисона лишила бизнеса в этом году? Наверняка часть тех денег досталась тебе.

Паркер даже не дрогнул. Он привык к тому, что люди завидуют успеху его семьи.

– Нельзя разбогатеть, отказываясь от дармовых денег, Руби. Стипендия в пятьдесят тысяч долларов – большие деньги.

– Тебе они не нужны!

– Зато тебе нужны. Послушай, у меня идея. Если я выиграю, я скажу фонду, что хочу поделиться с тобой этими деньгами.

– Ты поделишься стипендией? – спросила она, искоса взглянув на него.

По спине у него пробежала дрожь. Он понимал, что Руби хочет его как-то подставить, но не понимал, с какой целью. – Конечно, поделюсь, Руби. Ты же знаешь, я…

– Кого ты хочешь одурачить? – Руби сверкнула злобной улыбкой. – Паркер Эддисон ни с кем не делится.

Оставшуюся часть пути они проехали молча. Паркер кипел от злости, сжимая руль так, как ему хотелось бы сжать Руби. Ему хотелось обнимать ее, целовать, заставить ее вспомнить, что значит чувствовать полное слияние друг с другом.

Руби смотрела в окно и молчала.

Когда они приближались к длинной, извилистой подъездной дороге, ведущей к особняку на Черри-стрит, Паркер перевел взгляд на сумку, лежащую на заднем сиденье. В приглашении его просили взять на вечеринку веревку. И если хоть кто-нибудь попытается помешать ему снова завоевать любовь всей своей жизни, Паркер достанет эту веревку и пустит в ход все свое воображение.

4

Тупоголовый

Брет Кармайкл ненавидел свою жизнь. Он понимал это с пугающей ясностью, подъезжая к особняку на Черри-стрит. Поместье стерегли ворота из кованого железа, и когда они распахнулись, Брет представил себе, как одна из пик вонзается в его живот. И все заканчивается. За последний год у него очень часто возникали подобные мысли, и хотя он не назвал бы их приятными фантазиями, всегда на миг испытывал удовольствие, которое тут же сменялось приступом паники. Резкой и обжигающей, словно языки пламени лизали его тело. И в этой панике он понимал, что не стал бы залезать на ворота и насаживать себя на пику.

Ему хотелось, чтобы наступила темнота, но сам он не станет ее призывать.

Его останавливал не страх. А скорее тот крошечный, съежившийся человечек, который до сих пор жил в нем и который хотел выжить. Он кричал «борись, борись, борись!», голосом, приглушенным печалью и виной. Но Брет по прозвищу Шею Сломаю боролся всю жизнь, атакуя парней на боксерском ринге и играя роль телохранителя Паркера Эддисона. Борьба втянула его в этот кошмар.

Она не могла помочь ему вырваться. Брет понял это теперь, когда за ним закрылись кованые ворота. Пути отсюда не существовало, дорога только уводила все дальше вглубь. И поэтому он ехал мимо сада с подстриженными в виде фигур деревьями, по направлению к плавательному бассейну. От вида воды у него все внутри сжалось. В бассейне не было бьющих по воде рук, лиловеющих лиц, ни одно тело не шло камнем ко дну, однако он все это видел. Должно быть, это ужасно – вырваться из глубины и тут же сгореть в языках пламени.

Брет поставил автомобиль на стоянку. Вылез из него. Глубоко вздохнул. Ему только нужно пережить эту вечеринку, выиграть пятьдесят тысяч и убраться к чертям из этого душного города. Конечно, в прошлом году ему предложили стипендию за достижения в боксе, но после той вечеринки на холме он больше не мог делать из людей фарш. Не мог с улыбкой на лице превращать в месиво лицо другого парня. K сожалению, когда с боксом было покончено, оплачивать школу стало почти невозможно. Брет учился на твердые тройки, и то благодаря жалости сочувствующих ему учителей. Он не развил никаких других талантов, не приобрел никаких других навыков. Разрушение – это единственное, на что он способен.

Вот почему он намерен получить эту стипендию, думал он, торопливо шагая по дорожке. Он поедет в любой колледж, куда его примут, лишь бы он находился подальше отсюда. И да, даже несмотря на свое отчаянное положение, Брет понимал, что условия странные и Инспектор манежа ведет рискованную игру. Иначе зачем для его костюма потребовался кастет?

Эта вечеринка скрывала острые зубья.

Перед ним появился дом, и в нем тоже были острые зубья. Брет запрокинул голову, чтобы увидеть его целиком. Сооружение из светлого камня с черной крышей на башнях. Черная арка двери. Когда-то, в двадцатых годах прошлого века, в этом особняке проводились пышные вечеринки, но эпоха Гэтсби сменилась Великой депрессией, а дом превратился в развалины. С тех пор особняк несколько раз сменил хозяев и, наконец, попал в руки богатого филантропа, у которого было больше домов, чем пальцев на руках. Мистер Ковингтон Сент-Джеймс сдавал особняк для множества мероприятий, твердо решив возродить часть его прежней славы.

Но не все можно возродить. Да, от вида особняка дух захватывало, но фасад осыпался. Черная дверь отчаянно нуждалась в новом слое краски. Брету казалось, что в каждой комнате горит по люстре, но свет лишь делал заметнее недостатки дома.

Это Брет мог понять. Издалека его лицо напоминало лицо херувима с розовыми щеками фарфоровой куклы. Он брил голову из соображений практичности, но это лишь делало его еще более похожим на кукольного младенца. Однако чем ближе люди подходили к нему, тем лучше они видели его недостатки. Зуб, сломанный во время первого матча по боксу. Шрам на животе. Взгляд блестящих светло-карих глаз был взглядом хищника, как будто Брет был волком, лапа которого попала в капкан. Следует ли ему отгрызть ее или подождать, пока его найдет охотник?

Брет всегда чувствовал себя так, словно он попал в ловушку и решает, сдаться или лишиться части себя, чтобы выжить. Он чувствовал себя так еще до рождественской вечеринки у Далии Кейн, даже до того, как занялся боксом. Но если бы он выбрался из этого города, может, он смог бы избавиться от этого ощущения и начать все заново.

Теперь перед ним высилась дверь парадного входа. Брет стоял перед ней, как маленький мальчик у дома сказочного великана. Он ожидал увидеть тяжелый дверной молоток, возможно, в виде головы льва из отполированной бронзы, и стук его костяшек по дереву показался очень тихим. Он уже собирался позвонить в звонок, когда его окликнули сзади. Брет обернулся, сердце его забилось. По дорожке к дому подходил единственный человек в Фоллен Оукс, который заставлял его чувствовать себя живым.

– Я надеялся, что ты придешь сюда, – произнес Паркер Эддисон.

5

Одинокий волк

Гэвин Мун наблюдал издалека. Так ему было удобнее. В дни юности ему хотелось выйти вперед, шагать рядом с высокопоставленными лицами, которые управляли Фоллен Оукс. Это была не какая-то там рядовая группа поддержки спортивной команды. Паркер Эддисон никогда не упадет в грязь (для этого есть Брет), а Руби Валентайн не способна махать помпонами, ее сбили бы с ног ее собственные сиськи. Нет, в иерархии Фоллен Оукс заправляли лучшие и самые умные во всех категориях. Именно это так злило Гэвина. Он не только плодовитый автор, но его соло на гитаре может заставить душу расстаться с телом. Однако Гэвина никогда не приглашали в это избранное общество, и он привык жить вне его.

Раньше его это возмущало, но теперь он понял, что расстояние может дать более широкую перспективу. Шагая по дорожке, он заметил макияж, которым Руби пыталась скрыть темные круги под глазами, и сжавшиеся в ее присутствии кулаки Паркера. Тем временем Брет держал свои кулаки в карманах, вероятно, из-за ощущения, что его руки в крови. Джунипер Торрес была единственной чистой личностью среди них, но даже у нее была тайна.

У всех у них была тайна.

Может быть, именно поэтому она так волновалась по поводу стипендии.

– А вы, ребята, подавали заявление на стипендию? То есть вы действительно заполняли анкеты? – Она переводила взгляд с одного на другого, хмуря брови.

– Я подавал, – ответил Паркер раньше, чем кто-либо успел заговорить. – Ну, наставник выдвинула мою кандидатуру, но это ведь ее работа. Я даже подсказал ей несколько имен, когда она мне сообщила, что возможность получить стипендию открыта для всех.

– Неужели? – Руби посмотрела на него и прикусила губу. – Кого же ты назвал? Нас всех?

Паркер покачал головой.

– Только тебя и Брета. Но я видел список имен, которые она рассматривала, и я совершенно уверен, что имя Джунипер там было. Ее имя и имя того парня, который вечно вертится поблизости…

– Привет, ребята, – крикнул Гэвин, перебивая Паркера. Он взбежал по ступенькам крыльца и небрежно, уверенно, с превосходством кивнул Джунипер. Совершенно холодно и учтиво. По крайней мере, он надеялся, что выглядит именно так, но стоило ему встретиться взглядом с Паркером, как зубы его сжались. – Мы собираемся войти или как?

– Никто не отвечает, – сказала Руби, теребя волосы. Красная помада почему-то делала ее похожей на инопланетянку, голубые глаза подчеркивали почти потустороннюю бледность ее лица. – Может, есть черный ход?

Гэвин улыбнулся и склонил голову к плечу.

– Может, есть черный ход? В дом? Молодец, Вероника Марс[3].

Руби окинула его уничтожающим взглядом.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать. Может, черный ход открыт. Я пойду и посмотрю.

– Я пойду с тобой, – сказал Паркер, предлагая ей руку. У него на плече висела большая спортивная сумка, и Гэвин невольно подумал: интересно, что в ней лежит.

– Я пойду одна, – отрезала Руби. Она выглядит необычно смелой, подумал Гэвин, когда она сжала свою сумочку и пошла прочь, огибая незнакомый особняк. Но, возможно, она готова на все, только бы уйти подальше от Паркера. Он не мог ее за это винить. Сегодня, подумал он, Руби Валентайн – единственный человек на свете, который ненавидит Паркера так же сильно, как он сам.

Правда, Гэвину не нужно было ходить на свидания с этим парнем, чтобы узнать правду.

Руби отсутствовала недолго. Она вернулась через пять минут, сумочка покачивалась у ее бедра.

– Задняя дверь открыта. Добро пожаловать, – прибавила она ради Гэвина, сверкнув высокомерной улыбкой, от которой у него закипела кровь.

Группа двинулась вокруг дома. Руби шла первой, потом Паркер и Брет, а Гэвин и Джунипер замыкали шествие. Было очевидно, что Джунипер не привыкла ходить на высоких каблуках, и, когда ее туфли заскользили по промерзшей земле, Гэвин предложил ей руку.

– Вот. Позволь мне…

– Сопровождать меня? – предположила Джунипер, беря его под руку. – Клянусь богом, я их сниму, как только представится возможность.

– Тебе следует так и сделать. Я бы огорчился, если бы ты рухнула вниз с лестницы. Тогда нам бы пришлось раскрывать два убийства.

Она рассмеялась, но несколько принужденно.

– Мне нравится твой маскарадный костюм, – сказала Джунипер через минуту, переводя разговор с себя на другую тему. Типично для Джунипер.

– О, этот? Он висел у меня в платяном шкафу, – съязвил Гэвин. Костюм-тройка был смехотворным нарядом, но подходил к случаю. В реальной жизни Гэвин был репортером. Или, скорее, собирался им стать после окончания школы. А пока он выпускал школьную газету и вел собственный блог.

– Да ну, тебе идет этот наряд. – Джунипер поправила его шляпу, сдвинув ее немного набок. Мягкая фетровая шляпа горчичного цвета точно соответствовала цвету костюма, а сбоку выглядывал краешек карточки с надписью «Пресса».

– Мой наряд очень нарядный, – произнес он, подражая бруклинскому акценту. – Ты умеешь играть словами, тебе это известно, кукольное личико?

Джунипер усмехнулась. В последнее время улыбка надолго не задерживалась на ее лице. Только что была, а через мгновение уже исчезла. Ему хотелось, чтобы она продолжала улыбаться, поэтому он сказал:

– И ты, ну… посмотри на себя, малыш. Ты очень похожа на шикарную русалочку.

– Сомневаюсь, – ответила она, шаркая ногами в своем платье в синих блестках. А может, цвета морской волны? Гэвин не мог определить цвет почти в полной темноте, пока они не добрались до заднего патио особняка и не вышли к плавательному бассейну олимпийских размеров.

Руби это тоже заметила.

– Ты соответствуешь ее цвету, – сказала она, показывая на воду, ее цвет совпадал с цветом платья Джунипер. Идеально совпадал. В ответ Джунипер пошла у самой стенки особняка, держась подальше от бассейна.

– С тобой все будет в порядке. – Гэвин помог ей обойти вокруг растения в кадке. На узловатых, колючих ветках отсутствовали цветы, но одна из них, наверное, задела Руби, когда она шла мимо него. Одна-единственная блестка сверкнула на земле. – Никто сегодня ночью не будет плавать, – пообещал он.