Лука замечал лишь стены, тянущиеся вдоль улицы, где жила его abuela. Он, конечно, видел их и прежде, много-много раз, но теперь обратил внимание на одну особенность: перед каждым домом располагался такой же палисадник, как у бабушки; и каждый двор был спрятан за стеной – такой же, как у бабушки; сверху по каждой стене бежала колючая лента или проволока – такие же, как у бабушки; а попасть внутрь можно было только через запертую калитку – как и у бабушки. Акапулько – опасный город. Жители тут всегда осторожничают, даже в таких приличных районах, как этот. Особенно в таких приличных районах. Но на что годятся все эти меры, когда приходят такие мужчины? Лука положил голову на плечо матери, и та обвила его одной рукой. Она не спрашивала сына, как он себя чувствует. Отныне и впредь этот вопрос будет встречать лишь непонимание и боль. Лидия изо всех сил пыталась не думать обо всех словах, которые никогда не произнесут ее губы, о чудовищной пустоте на месте слов, которые она никогда не скажет.

По прибытии полиция перегородила желтой лентой с надписью escena del crimen улицу с обоих концов – чтобы перенаправить движение и освободить место для зловещей вереницы специального транспорта. Появилось множество полицейских, проходивших мимо Луки и Лидии с выражением наигранного почтения. Когда рядом возник старший следователь и начал задавать вопросы, Лидия на мгновение замялась, пытаясь сообразить, куда отправить сына. Он слишком мал, чтобы слушать все, что ей нужно сказать. Требовалось передать его на чье-то попечение на несколько минут, чтобы она могла ответить честно на самые ужасные вопросы. Хорошо бы отослать его к отцу. К бабушке. К тете Йеми. Но все они лежали мертвые на заднем дворе – так близко друг к другу, словно фишки домино. Да и вообще – все бессмысленно. Полиция не будет никому помогать. Лидия заплакала. Тогда Лука поднялся с земли и положил холодную руку на затылок матери.

– Дайте ей минутку, – сказал мальчик совсем как взрослый.

Вскоре следователь вернулся вместе с женщиной-судмедэкспертом, которая сразу обратилась к Луке. Приобняв его за плечо, она предложила ему посидеть в фургоне. Сбоку виднелась надпись: SEMEFEO[8]; задние двери были распахнуты настежь. Мами кивнула, и Лука отправился вместе с женщиной к ее машине. Усевшись, он свесил ноги над задним бампером. Судмедэксперт предложила ему запотевшую банку газировки.

Мозг Лидии, до того временно приостановивший работу, теперь справился с потрясением и снова начал соображать – но ворочался медленно, словно ил на дне реки. Она по-прежнему сидела на тротуаре. Следователь стоял рядом, загородив собой машину, в которой сидел ее сын.

– Вы видели стрелявшего? – спросил мужчина.

– Стрелявших, множественное число. Думаю, их было трое.

Хорошо бы следователь чуть отошел в сторону, чтобы ей было видно Луку. Тот находился всего шагах в десяти от нее.

– Вы их видели?

– Нет, но мы их слышали. Мы прятались в душевой. Один из них пришел и помочился в наш туалет, пока мы были рядом. На кране должны быть отпечатки его пальцев. Он мыл там руки. Представляете? – Лидия громко хлопнула в ладоши, словно пытаясь отогнать это воспоминание. – Мы слышали еще как минимум два голоса снаружи.

– Они сказали или сделали что-либо, что могло бы помочь нам установить их личности?

Лидия покачала головой:

– Один ел нашу курицу.

Следователь записал в блокнот слово pollo[9].

– А другой спросил: «Видишь его?» – продолжила Лидия.

– Конкретная цель? Они сказали, о ком речь? Назвали его по имени?

– Им не нужно было его называть, я и так знаю. Это мой муж.

Следователь оторвался от своего блокнота и в ожидании посмотрел на Лидию:

– А ваш муж?..

– Себастьян Перес Дельгадо.

– Репортер?

Лидия кивнула, и следователь громко присвистнул сквозь зубы.

– Он там?

Она снова кивнула:

– На террасе. С лопаткой. Со знаком.

– Сожалею, сеньора. Я так понимаю, вашему мужу часто угрожали?

– Да, но в последнее время было тихо.

– И в чем конкретно заключались эти угрозы?

– Они требовали, чтобы он прекратил писать про картели.

– Или?..

– Или они убьют всю его семью, – глухо отозвалась Лидия.

Следователь глубоко вздохнул и посмотрел на женщину с выражением, походившим на сочувствие.

– Когда ему угрожали в последний раз? – спросил он.

Лидия снова покачала головой:

– Не знаю. Давно. Этого не должно было случиться. Не должно было случиться.

Мужчина замолчал, сжав губы в тонкую линию.

– Они меня убьют, – выдохнула Лидия и, только когда прозвучали эти слова, осознала, что так, скорее всего, и будет.

Следователь не пытался ей возражать. В отличие от многих своих коллег – он точно не знал, кого именно, да это и неважно – он не работал на картели. Он никому не доверял. На месте преступления сейчас трудились около двадцати пяти полицейских и медработников – отмечали места, где упали гильзы, изучали следы, анализировали пятна крови, фотографировали, проверяли пульс, составляли схемы расположения тел, – и семеро из них регулярно получали деньги от местного картеля. Сумма незаконных платежей в три раза превышала государственную зарплату. И кстати, кто-то уже написал главарю – хефе – сообщение о том, что Лидия и Лука выжили. Остальные не делали ничего, потому что именно за это им и платили: за то, чтобы они носили форму и создавали иллюзию охраны порядка. Кого-то из них мучили угрызения совести, других – нет. Но ни у кого не было выбора, поэтому их чувства по большому счету не имели никакого значения. Количество нераскрытых преступлений в Мексике было гораздо выше девяноста процентов. Костюмированное представление под названием la policia создавало необходимое людям обманчивое впечатление, скрывая абсолютную неприкосновенность картелей. Лидия это знала. Все это знали. Она решила, что пока главное – поскорее отсюда убраться. Поднявшись с тротуара, она поразилась, что ее еще держат ноги. Следователь отступил в сторону, чтобы освободить ей место.

– Когда он узнает, что я выжила, они вернутся.

На Лидию обрушилось недавнее воспоминание: один из голосов во дворе спрашивает: «А ребенок?» Суставы у нее стали текучими, словно вода.

– Он убьет моего сына.

– Он? – переспросил следователь. – А вы точно знаете, кто это сделал?

– Да вы что, смеетесь?

Только один человек в Акапулько был способен организовать кровавую бойню такого масштаба, и все знали, как его зовут. Хавьер Креспо Фуэнтес. Ее друг. Зачем ей произносить это имя вслух? Следователь либо прикидывался, либо хотел ее проверить. Теперь он снова стал писать в блокноте. «Ла-Лечуса?» Потом: «Лос-Хардинерос?» Затем показал записи Лидии.

– Я не могу сейчас этим заниматься, – отрезала женщина и, оттолкнув следователя, зашагала прочь.

– Пожалуйста, еще несколько вопросов.

– Нет. Больше никаких вопросов. Никаких.

На заднем дворе лежали шестнадцать мертвых тел – почти все близкие Лидии. И все же пока она только заглядывала в пропасть, еще не осознав случившееся. Она понимала, что таковы факты, потому что слышала, как эти люди умирали, видела их бездыханные тела. Она касалась еще теплой ладони матери, искала и не нашла пульс в запястье мужа. Но разум Лидии по-прежнему пытался перемотать случившееся назад, отменить его. Потому что этого не могло быть. Это было слишком чудовищно. Лидия ждала, что ее вот-вот охватит паника, но паники не было.

– Лука, пойдем.

Она протянула руку, и мальчик выпрыгнул из фургона судмедэксперта и пошел навстречу матери. На заднем бампере осталась нетронутая банка газировки. Лидия схватила сына за руку, и вместе они направились в конец улицы – туда, где Себастьян припарковал их машину. Следователь пошел за ними, по-прежнему пытаясь задавать ей вопросы. Он никак не мог смириться с тем, что разговор окончен. Хотя что тут непонятного? Вдруг Лидия остановилась – настолько резко, что следователь едва не врезался ей в спину. Чтобы избежать столкновения, ему пришлось впиться мысками в землю. Она крутанулась на пол-оборота.

– Мне нужны ключи, – сказала Лидия.

– Какие ключи?

– Ключи моего мужа. От машины.

Следователь снова о чем-то заговорил, но Лидия вновь оттолкнула его в сторону и направилась обратно к дому, волоча за собой Луку. Толкнув калитку, Лидия велела сыну ждать в палисаднике, но потом решила, что лучше взять его с собой в дом. Она усадила Луку на золотистый вельветовый диван в гостиной и наказала не двигаться.

– Пожалуйста, побудьте с ним, хорошо?

Следователь молча кивнул.

Дойдя до задней двери, Лидия на мгновение замялась, но потом расправила плечи, потянула за ручку и решительно шагнула за порог. В тенистой прохладе дворика витали сладкие запахи лайма и соуса для барбекю. Вдохнув, Лидия поняла, что больше никогда не будет есть жареное мясо. Некоторых членов ее семьи уже накрыли простынями; повсюду торчали маленькие желтые таблички с черными буквами и номерами – с их помощью полицейские отмечали расположение улик, которые никогда не будут использованы против обвиняемых. Самое страшное – эти самые таблички. Если есть таблички, значит, все по-настоящему. Впервые в жизни Лидия ощутила в своей груди тяжесть легких, сырых и рыхлых. Она подошла ближе к Себастьяну. Тот лежал все в той же позе, неловко подогнув под себя руку; из-под его бедра торчала погнутая металлическая лопатка. Его распластанная фигура напомнила Лидии о том, как выглядело его тело, когда он в шутку боролся с Лукой в гостиной после ужина. Они визжали. Рычали. Сшибали на своем пути мебель. А Лидия набирала мыльную воду в кухонной раковине и неодобрительно закатывала глаза. Но теперь жизнь улетучилась. Под кожей Себастьяна стучала тишина. Лидии хотелось поговорить с ним прежде, чем поблекнет цвет. Хотелось рассказать обо всем, что случилось, – торопливо, безутешно. Какая-то маниакальная часть ее сознания верила, что, если рассказать все как следует, получится уговорить мужа не умирать. Получится убедить его в том, что он нужен ей и еще сильнее нужен Луке. Ее горло сжалось, словно охваченное параличом.

Кто-то уже убрал картонную табличку, которую преступники оставили на груди Себастьяна, придавив обыкновенным камнем. На ней зеленым маркером было написано: «Toda mi familia está muerta por mi culpa»[10].

Лидия присела на корточки в ногах мужа, но не стала к нему прикасаться – не хотела почувствовать, как под пальцами остывает его мертвенно-бледная кожа. Доказательство. Она ухватилась за мысок его ботинка и закрыла глаза. Себастьян остался цел, и за это Лидия была благодарна. Она знала, что картонную табличку могли бы приколоть к его груди лезвием мачете. И понимала, что относительную опрятность его убийства можно считать извращенным проявлением милосердия. Лидии доводилось видеть кошмарные картины: тела, которые уже не были телами, расчлененные, mutilados. Когда картель решает совершить убийство, он делает это для острастки живых – чтобы в театральной, гротескной манере показать, на что он способен. Как-то утром, когда Лидия шла на работу в магазин, ниже по улице она увидела знакомого мальчика. Тот стоял на коленях, пытаясь отпереть решетку отцовской обувной лавки ключом, висящим на шнурке у него на шее. Мальчику было шестнадцать лет. Когда рядом остановилась машина, он не сумел убежать, потому что ключ застрял в замочной скважине. Sicarios подняли решетку и вздернули парня за шею на его собственном шнурке, а потом избили до бесчувствия. В то утро Лидия поспешила спрятаться в магазине и заперла за собой дверь, поэтому не видела, как убийцы стянули с мальчика штаны и разукрасили его тело. Но позже до нее дошли слухи. Как и до всех остальных. И все владельцы магазинов в том районе знали, что отец мальчика отказался платить картелю дань.

Да, Лидия действительно была благодарна за то, что шестнадцать самых дорогих ей людей погибли под быстрыми, точными выстрелами. Полицейские старались не встречаться с ней глазами – она была благодарна и за это тоже. Фотограф-криминалист положил камеру на праздничный стол, рядом с бокалом Лидии, на краях которого по-прежнему виднелся след от ее матовой помады. Кубики льда внутри бокала уже растаяли, а на салфетке у его основания все еще виднелось влажное пятно. Невероятно, думала Лидия: для того чтобы полностью разрушить чью-то жизнь, требуется меньше времени, чем для испарения в атмосферу крошечного кольца воды. Вдруг она заметила, что во дворе воцарилось почтительное молчание. Тогда Лидия, не вставая, начала подбираться к груди мужа. Она ползла по каменным плитам на четвереньках и вдруг остановилась, обратив внимание на вытянутую руку Себастьяна – на бугорки костяшек и полулуния ногтевых пластин. Его пальцы не шевелились. На одном из них тяжелело обручальное кольцо. Глаза были закрыты. В приступе абсурдного любопытства Лидия задумалась: может, Себастьян сделал это нарочно, чтобы в последний раз проявить нежность? Может, он закрыл глаза для того, чтобы ей не пришлось потом увидеть в них пустоту? Лидия резко зажала рукой рот, побоявшись, что оттуда вывалится жизненно важная часть ее естества. Сглотнув это чувство, она вложила руку в безразличную ладонь мужа и позволила себе легонько прильнуть к его груди. Он был уже холодный. Совсем холодный. От него осталась лишь любимая, такая любимая фигура. Бездыханная.

Лидия провела рукой по его челюсти и подбородку. Сжав губы, положила ладонь на его прохладный лоб. Когда она впервые увидела своего будущего мужа, он сидел за столом в библиотеке Мехико, с ручкой в руке, уткнувшись в блокнот на пружине. Изгиб его плеч, полнота его губ. На нем была фиолетовая футболка с изображением какой-то группы. Теперь Лидия понимала, что ее завораживала не его внешность, а его манера наполнять свое тело жизнью. Она шептала над ним молитвы, а каменные плитки впивались в ее колени. Время от времени из нее спазмами вырывался плач. Под покореженной лопаткой темнела лужица запекшейся крови, а на кромке виднелись разводы от сырого мяса. Сглотнув комок тошноты, Лидия засунула руку в карман мужа и достала ключи. Сколько раз на протяжении их совместной жизни она лазила в его карман? Не думай об этом, не думай об этом, не думай. Снять обручальное кольцо оказалось не так-то просто. Ободок цеплялся за кожу на его костяшках, поэтому Лидии пришлось одной рукой распрямить его палец, а другой выкручивать кольцо на себя. Наконец она сняла кольцо, то самое, которое надела на его палец в Катедраль де Нуэстра Сеньора де Соледад больше десяти лет назад. Лидия просунула в кольцо свой большой палец, уперлась обеими руками в грудную клетку Себастьяна, поднялась на ноги и бросилась прочь, боясь, что кто-нибудь попытается отобрать у нее мужнины вещи. Ей почти хотелось, чтобы кто-то подошел и сказал, что она не имеет права трогать улики, или какую-нибудь подобную ерунду. Пусть на мгновение, но она бы испытала невероятное удовлетворение, если бы смогла выплеснуть на кого-то весь свой гнев. Но никто не осмелился к ней приблизиться.

Лидия остановилась и поникла плечами. Ее мать. Лидия направилась к ее телу, покрытому черным куском пластика, но полицейский неожиданно преградил ей дорогу.

– Сеньора, прошу вас, – сказал он.

В бешенстве Лидия вытаращила на него глаза:

– Мне нужно попрощаться с матерью.

В ответ полицейский лишь легонько мотнул головой.

– Поверьте мне, – мягко проговорил он, – это не ваша мать.

Стоя неподвижно, Лидия моргнула, сжимая в руке ключи от машины мужа. Полицейский прав. Конечно, она могла бы и дальше стоять посреди этой кровавой сцены, но зачем? Здесь никого больше нет. Вовсе не такими хотела их запомнить Лидия. Поэтому она развернулась и, оставив позади шестнадцать лежащих фигур, шумно ступая зашла через заднюю дверь обратно на кухню. Полицейские во дворе продолжили заниматься своими делами.

Лидия открыла шкаф в комнате матери и достала оттуда один-единственный предмет – маленький красный саквояж. Расстегнув молнию, она обнаружила внутри целую гору сумочек поменьше. Вывалив их все на кровать, Лидия занялась тумбочкой: достав оттуда четки и крошечный молитвенник, закинула их в саквояж вместе с ключами Себастьяна. Затем опустилась на колени и просунула руку под матрас. Пошарив ладонью из стороны в сторону, нащупала бумажный сверток. Внутри оказалось почти пятнадцать тысяч песо – их Лидия тоже взяла с собой. Побросав маленькие сумочки обратно в шкаф, она отнесла саквояж в ванную, раскрыла шкафчик и сгребла оттуда все, что попалось под руку: расческу, зубную щетку, пасту, увлажняющий крем, бальзам для губ и щипчики. Все это тоже отправилось в саквояж. Лидия действовала на автомате, совершенно не думая о том, какая вещь пригодится, а какая нет. Она собиралась просто потому, что не знала, что еще делать. У них с матерью был одинаковый размер ноги – повезло. В шкафу нашлась только одна пара удобной обуви – золотистые стеганые кроссовки на молнии, в которых abuela обычно работала в саду. Потом Лидия совершила набег на кухню и украдкой сунула в саквояж пачку печенья, банку арахиса и два пакета чипсов. На кухонной двери на крючке висела сумочка бабушки, а рядом – фартук и ее любимый свитер цвета морской волны. Сняв сумочку, Лидия заглянула внутрь. Ей показалось, будто она смотрит матери в рот. Слишком личное. Тогда женщина сложила мягкую сумочку из коричневой кожи вдвое, затолкала во внутренний карман саквояжа и застегнула молнию.

Когда она вернулась в гостиную, следователь сидел на диване рядом с Лукой, но никаких вопросов задавать не стал. Его ручка и блокнот покоились рядом, на журнальном столике.

– Нам нужно идти, – сказала Лидия.

Лука вскочил с места, не дожидаясь разрешения. За ним поднялся и следователь.

– Сеньора, должен вас предупредить: возвращаться домой вам сейчас не стоит. Там небезопасно. Если вы подождете здесь, возможно, кто-то из моих людей вас подвезет. Мы могли бы подыскать для вас с сыном надежное укрытие.

В ответ Лидия улыбнулась и на мгновение опешила – оказывается, ее лицо еще может принимать такие выражения. Короткий смешок.

– Наши шансы куда выше без вашей помощи.

Следователь нахмурился, но все же кивнул.

– У вас есть надежное укрытие? – спросил он.

– Пожалуйста, не пытайтесь заботиться о нашем благополучии. Займитесь лучше правосудием. Беспокойтесь об этом.

Она понимала, что слова вылетают у нее изо рта, словно крошечные, неядовитые дротики – такие же злобные, как и бессмысленные. Однако сдерживать себя женщина не хотела.

Насупившись, следователь убрал руки в карманы и посмотрел в пол.

– Я соболезную вашей утрате. Искренне соболезную. Я понимаю, как все это выглядит со стороны, все эти нераскрытые убийства. Но в полиции еще остались люди, которым не все равно. Люди, которых ужасает это бесконечное насилие. Знайте: я сделаю все, что в моих силах. – Как и Лидия, следователь понимал всю тщетность этих слов, но все равно не мог их не сказать. Пошарив в нагрудном кармане, он достал визитку с номером телефона. – Когда немного придете в себя, нам понадобятся официальные показания. Если требуется, можно повременить несколько дней.

Он протянул визитку Лидии, но та даже не пошевелилась. Тогда ее схватил Лука – извернулся и просунул руку между телом матери и красным саквояжем, висевшим на ремне у нее на плече.

На этот раз следователь за ними не пошел. Тени женщины и мальчика скользили по тротуару, похожие на зверя странных очертаний. Приблизившись к машине, заметному ярко-оранжевому «фольксвагену-жуку» 1974 года, Лидия заметила кусочек бумаги под дворником на лобовом стекле. Он был настолько крошечным, что даже не трепыхался под порывами горячего ветра, продувавшего улицу.

– Carajo![11] – выругалась женщина и машинально спрятала Луку за спину.

– Что такое, Мами?

– Стой здесь. Нет, лучше подожди меня там. – Лидия махнула рукой туда, откуда они пришли.

Лука не стал возражать и засеменил прочь. Когда он отошел примерно на десять шагов, его мать бросила красный саквояж на тротуар, отступила от машины и посмотрела по сторонам. Ее сердце, отяжелевшее в груди, не застучало быстрее.

На лобовом стекле пестрело разрешение на парковку; задний бампер слегка разъело ржавчиной. Лидия вышла на проезжую часть, склонилась ближе и попыталась прочитать содержимое бумажки, не дотрагиваясь до нее. В другом конце улицы, за желтой лентой стоял фургон новостного агентства, но репортеры занимались своими делами и, похоже, не успели заметить женщину с мальчиком. Тогда Лидия развернулась и вытащила бумажку из-под дворника. Одно-единственное слово, написанное зеленым маркером: «Бойся!» Резкий вздох пронзил ее тело насквозь, словно нож. Лидия взглянула на Луку и, скомкав бумажку, затолкала ее в карман.

Им нужно исчезнуть. Уехать из Акапулько далеко-далеко – так далеко, чтобы Хавьер Креспо Фуэнтес никогда не смог их найти. Но брать машину им было нельзя.

3

Лидия дважды обошла машину: вгляделась в окна, проверила шины и бензобак, наклонившись, осмотрела ходовую часть, стараясь при этом ничего не трогать. Все вроде бы выглядело как обычно – правда, Лидия никогда не обращала особого внимания на такие вещи. Она поднялась и скрестила руки на груди. Садиться за руль слишком опасно, но открыть салон все-таки придется, чтобы забрать оттуда вещи. Нужда подгоняла ее, но сознание зациклилось на текущем моменте, в голове неотступно вертелись слова «сувениры на память».

Прильнув к окну, женщина заметила под пассажирским сиденьем рюкзак Себастьяна; на приборной панели блестели ее собственные темные очки; сзади валялась сине-желтая толстовка Луки. Возвращаться домой, туда, где они жили втроем, слишком опасно. Однако нужно как можно скорее увезти отсюда Луку. Лидия задумалась: если в салоне бомба, то, может, будет правильнее взять Луку с собой, подозвать его сюда, прежде чем открыть дверь; через мгновение материнский инстинкт отогнал эту жуткую мысль прочь.

Лидия подошла к машине со стороны водителя; свободной рукой она пыталась унять дрожь в той, что держала ключ. Когда она взглянула на Луку, тот одобрительно показал ей большой палец. «Никакой бомбы там нет, – повторяла про себя женщина. – После такой стрельбы бомба – это уже перебор». Она вставила ключ в замочную скважину. Глубоко вдохнула. И еще раз. Наконец повернула ключ. Раздался глухой щелчок – механизм сработал, и от этого звука Лидия едва не потеряла сознание. Но затем последовала тишина. Ни тиканья, ни гудков, никакого смертельного выхлопа. Она закрыла глаза, потом снова взглянула на Луку и тоже показала ему большой палец. Отворив скрипучую дверь, Лидия оглядела салон. Что же ей взять? На миг она замерла, словно парализованная. «Этого не может быть», – подумалось ей. Казалось, будто ее мозг скукожился и иссох. Она помнила, как после смерти ее собственного папи мать много недель бесцельно бродила кругами по кухне – от мойки до холодильника и обратно. Она клала руку на кран и так и оставалась стоять, забыв его повернуть. Но Лидия не могла застрять в такой временной петле; им грозила опасность. Нужно было уходить.

Вот рюкзак Себастьяна. Она должна его поднять. Должна сосредоточиться на самых неотложных делах. Потом она найдет время, чтобы поразмыслить о том, как нечто подобное могло случиться, почему оно случилось. Лидия расстегнула молнию на рюкзаке мужа, достала хлюпающий термос, очки, офисные ключи, наушники, три блокнота, несколько дешевых ручек, диктофон и журналистское удостоверение; все это она сложила на пассажирское сиденье. Планшет с зарядкой Лидия решила взять с собой; полностью выключила его и положила на дно теперь уже пустого рюкзака. Она не очень понимала, как работает GPS в таких устройствах, но опасалась, что их можно будет отследить. Затем Лидия взяла с приборной панели свои темные очки и нацепила их на нос, едва не выколов себе дужкой глаз. Потом, отодвинув переднее сиденье, осмотрела заднюю часть салона. На полу лежали парадные ботинки Луки – он сам оставил их там, когда после церкви переобувался в кроссовки, чтобы погонять мяч с Адрианом. «О боже мой, Адриан», – подумала Лидия, и в ту же секунду ощутила, как незримая расщелина в груди стала шире, словно кто-то ударил ее топором. Она крепко зажмурила глаза и заставила себя дышать. Подняла с пола ботинки сына, убрала их в рюкзак. На заднем сиденье также обнаружилась красная бейсболка Себастьяна с надписью New York Yankees. Лидия ухватила бейсболку за козырек и, высунувшись из машины, вручила сыну, который тотчас надел ее. В багажнике обнаружился коричневый кардиган, который муж надевал по особым случаям; его Лидия тоже сунула в рюкзак. Еще там лежал бейсбольный мяч (его Лидия решила не трогать) и грязная футболка, которую она взяла с собой. Захлопнув крышку багажника, она вернулась к водительскому сиденью, чтобы забрать один из блокнотов мужа, не позволяя себе осознать, зачем она это делает: чтобы сохранить на память посмертное свидетельство его почерка. Выбрав один блокнот наугад, Лидия кинула его в рюкзак, после чего наконец вылезла из машины и захлопнула дверцу.

Тут к ней подошел Лука – сам, без приглашения. «Мой сын стал совершенно другим человеком», – подумала Лидия. Он наблюдал за ней молча и безошибочно угадывал ее желания.

– Куда мы пойдем, Мами?

Женщина бросила на сына косой взгляд. Ему всего восемь лет. Каким-то образом она должна оправиться после катастрофы и спасти то, что еще можно спасти. Она поцеловала Луку в макушку, и вместе они двинулись в путь – прочь от репортеров, прочь от ярко-оранжевой машины, от дома бабушки, от их разрушенной жизни.

– Не знаю, mijo, – ответила Лидия. – Мы что-нибудь придумаем. Нас ждет настоящее приключение.

– Как в кино?

– Да, mijo. Прямо как в кино.

Не сбавляя шага, женщина надела рюкзак на плечи и подтянула на нем лямки; затем подхватила саквояж. Они прошли несколько кварталов на север, свернули налево в сторону пляжа, а потом снова двинулись на юг – Лидия никак не могла определиться, какая стратегия лучше: затеряться в толпе среди туристов или вообще избегать чужих глаз. Она часто оглядывалась через плечо, внимательно изучала лица водителей в проезжавших мимо машинах, крепче стискивала руку сына. Возле чьей-то распахнутой калитки на них принялась с лаем наскакивать дворняжка. Из дома за калиткой вышла женщина в застиранном платье в цветочек, чтобы утихомирить собаку. Но прежде, чем она успела подойти, Лидия яростно пнула дворняжку ногой, не испытывая ни малейших угрызений совести. Женщина что-то закричала им вслед, но Лидия пошла дальше, крепко держа сына за руку.

Лука поправил козырек бейсболки, которая была ему велика. В ленту вокруг головы крепко впитался отцовский пот, и время от времени мальчик двигал кепку на голове, чтобы почувствовать запах Папи. Чуть погодя он вдруг испугался, что так весь запах улетучится, и перестал трогать ее вовсе. Через некоторое время они заметили автобус и решили поехать на нем.

Стояла середина субботнего дня, и народу было немного. Заняв свободное сиденье, Лука поначалу обрадовался, но быстро понял: постоянное движение ног, носивших по городу его маленькое тело, – единственное, что хоть как-то сдерживало ужас, который грозил вот-вот обрушиться на него. Стоило ему сесть рядом с Мами в голубое пластиковое кресло и свесить ноги, как он сразу начал думать. Начал дрожать. Заметив это, мать обвила его рукой и крепко прижала к себе.

– Нельзя здесь плакать, mijito[12]. Подожди немного.

В ответ Лука молча кивнул и, как ни странно, сразу перестал дрожать; слезы тоже отступили. Прислонившись головой к теплому стеклу, мальчик выглянул на улицу. Он пытался сосредоточиться на пестрых красках города: на зелени пальмовых листьев, стволах деревьев, выкрашенных в белый для защиты от жучков, на ярко мигающих вывесках отелей и магазинов. Проезжая мимо аквапарка «Эль-Ройо», Лука смотрел на детей и подростков, стоявших в очереди за билетами. На ногах у них были шлепанцы, на плечах висели полотенца. Позади них взлетали и опускались красно-желтые водные горки. Лука положил на стекло палец и по очереди раздавил каждого ребенка. Автобус со скрипом затормозил, и в салон вошли три подростка с мокрыми волосами. Они прошли мимо Луки и его матери, не обратив на них внимания, и расселись в последнем ряду. Уперев локти в колени, они начали тихонько переговариваться.

– Папи собирался меня отвезти. Как-нибудь летом, – сказал Лука.

– Что?

– В «Эль-Ройо». Он говорил, что можно съездить летом. Когда у меня начнутся каникулы, он бы отпросился с работы.

Лидия втянула щеки и закусила нижнюю губу. Предательский рефлекс: она злилась на мужа. Тем временем водитель закрыл двери, и автобус снова влился в общий поток машин. Лидия наклонилась и раскрыла молнию на саквояже. Затем скинула туфли на каблуках и переобулась в стеганые золотистые кроссовки бабушки. Пока что Лидия не придумала, как поступить дальше, что вообще-то было для нее нехарактерно. Но составить какой-то план было непросто, потому что собственные мысли теперь казались ей чужими – лихорадочными и вязкими одновременно. Ее хватало только на то, чтобы помнить: каждые пятнадцать-двадцать минут следует пересаживаться на другой автобус. Так они и делали. Иногда они ехали в обратную сторону, иногда продолжали тот же маршрут. Когда один из автобусов остановился возле церкви, они ненадолго заглянули внутрь. Но та часть Лидии, которая раньше испытывала желание молиться, теперь схлопнулась. Подобное случалось с ней и раньше. Когда ей было семнадцать и ее отец умер от рака; когда на позднем сроке, спустя два года после рождения Луки, у нее случился выкидыш; когда врачи сказали, что она больше не сможет иметь детей. Так что теперь Лидия не восприняла свое бесчувствие как кризис веры. Напротив, подумала, что это проявление Божественной благодати. Что-то вроде приостановки работы правительства: Господь на время закрыл все ее второстепенные ведомства. Пока они ждали очередной автобус, Луку снова вырвало на тротуар.

На шее у Лидии сверкала тонкая золотая подвеска с тремя сцепленными колечками. Неброское украшение, но кроме него и филигранного золотого кольца на безымянном пальце левой руки никаких других она не носила. Эту подвеску ей подарил Себастьян в первое Рождество после рождения Луки, и женщина полюбила ее с первого взгляда – за символизм. С тех пор Лидия надевала ее каждый день и так свыклась с этой цепочкой, что у нее появился целый набор связанных с ней жестов. Когда Лидии было скучно, она начинала прощупывать все звенья подушечкой большого пальца. Когда она волновалась, по очереди нанизывала все три колечка на мизинец и слушала, как при этом позвякивает металл. Но сейчас она решила их не трогать. Потянулась по привычке, но вовремя себя одернула. Нет, все старые привычки ей придется оставить в прошлом. Если она надеется выжить, то должна полностью преобразиться. Лидия расстегнула цепочку и повесила на нее обручальное кольцо Себастьяна, которое раньше надела себе на большой палец. Затем снова защелкнула замочек на шее и спрятала украшение под воротник блузки.

Очень важно не привлекать внимания водителей автобусов, поскольку те нередко подрабатывали halcones – осведомителями на службе картелей. Лидия знала, что их с Лукой вид способен послужить естественной маскировкой: умеренно привлекательная, но не ослепительно красивая женщина неопределенного возраста едет куда-то с ничем не примечательным мальчиком. Если постараться, они будут выглядеть так, будто просто едут за покупками или в гости к друзьям. В самом деле, они могли бы поменяться местами с любыми другими пассажирами автобуса, и никто бы не заметил разницы. Что за абсурд, думала Лидия, неужели окружающие и вправду не видят, какой невероятный кошмар им с сыном только что пришлось пережить? Лидии их инакость казалась настолько очевидной, словно на обоих светились неоновые таблички. Каждую секунду ей приходилось удерживать в себе вопль, который бился внутри, словно живое существо. Он кувыркался и пинал ее под дых, как когда-то делал еще не родившийся Лука. Лишь невероятным усилием воли ей удавалось придушить его.

Когда в свирепом хаосе ее затуманенного сознания наконец-то зародился план, она долго не могла понять, насколько он хорош. Однако, за неимением лучшего, Лидия решила действовать. Без пятнадцати четыре, прямо перед закрытием пляжа Плайя-Калетилья, они с Лукой вышли из автобуса и направились в незнакомое отделение их банка. Пока они стояли в очереди, Лидия включила мобильник и проверила баланс, после чего снова отключила аппарат. Затем заполнила форму на выдачу почти всей суммы, хранившейся у них на счете: 219 803 песо, что приблизительно равнялось 12 500 долларам. Бо́льшая часть этих денег досталась семье в наследство от крестного отца Себастьяна, бездетного владельца компании по розливу напитков. Лидия попросила, чтобы всю сумму ей выдали крупными купюрами.

Несколько минут спустя они снова сели в автобус. Все их семейные сбережения теперь лежали на дне красного саквояжа бабушки в трех пузатых конвертах. Через час, сменив три автобуса, Лидия с Лукой вышли на остановке в Диаманте и отправились в местный «Уолмарт». Там они купили рюкзак для Луки, две упаковки нижнего белья, две пары джинсов, шесть белых футболок без рисунков, две толстовки с капюшоном, две теплые куртки, две зубные щетки, пачку одноразовых салфеток, пластыри, солнцезащитный крем, бальзам для губ, аптечку первой помощи, две фляги, два фонарика, батарейки и карту Мексики. В хозяйственном отделе Лидия долго выбирала подходящий мачете и в итоге остановилась на небольшой модели со складным лезвием и аккуратным крепким чехлом, который можно было пристегнуть к ноге. Конечно, это не пистолет, но все же лучше, чем ничего. Расплатившись наличными, мать с сыном покинули магазин. Пройдя под эстакадой, они свернули к пляжным отелям; на Луке по-прежнему была отцовская бейсболка, а Лидия по-прежнему старалась не трогать свою любимую золотую подвеску. Женщина внимательно вглядывалась в каждого встречного: других пешеходов, водителей в проезжавших мимо машинах и даже худеньких ребят на скейтбордах. Она знала: в этом городе halcones шныряли повсюду. Лидия с Лукой прибавили шагу. Выбор пал на гостиницу «Дукеса Империал» – в первую очередь из-за ее размера. Достаточно большая, эта гостиница могла обеспечить конфиденциальность постояльцев, но при этом была недостаточно новой для того, чтобы привлечь любителей модных мест. На стойке регистрации Лидия попросила номер с видом на улицу и снова расплатилась наличными.

– Еще нам понадобится номер вашей кредитки на случай непредвиденных расходов, – объявил администратор, положив в бумажный конвертик две карточки-ключа.

Взглянув на ключи, Лидия прикинула: может, просто схватить их и рвануть к лифту? Но все же открыла саквояж и сделала вид, будто ищет кредитку.

– Ну и ну, – сказала она наконец. – Кажется, я оставила ее в машине. А какой у вас залог?

– Четыре тысячи песо. – Администратор одарил ее стерильной улыбкой. – Разумеется, потом мы полностью возместим вам эту сумму. Перечислим ее на ваш счет.

– Разумеется.

Поставив саквояж на колено, Лидия нащупала деньги и, не доставая конверта, аккуратно отсчитала четыре тысячи песо.

– Ничего, если наличными? – спросила она.

– Э-э-э… – Администратор замялся и кинул тревожный взгляд на старшего управляющего, который в тот момент заселял другого клиента.

– Ничего, – отозвался управляющий, не поднимая глаз.

Администратор кивнул и забрал у Лидии четыре розовые купюры. Положив их в конверт, он запечатал края.

– Ваше имя, пожалуйста. – Его черная ручка зависла над конвертом.

На мгновение Лидия задумалась и назвала первое имя, которое пришло ей в голову:

– Фермина Даса.

Администратор протянул ей ключи от номера:

– Приятного отдыха, мисс Даса.

В лифте, едущем на десятый этаж, Лука провел самые долгие полторы минуты своей жизни. У него болели ноги, болела спина, и он до сих пор так и не поплакал. На четвертом этаже в кабину зашла семья, но, узнав, что лифт едет наверх, снова вышла. Родители держались за руки и смеялись, их двое детей о чем-то препирались. Когда за ними закрывалась дверь, один из детей, – мальчик – оглянулся и показал Луке язык. Внутренний голос и едва заметные сигналы, которые ему подавала мать, подсказывали Луке, что нужно вести себя как ни в чем не бывало, и до сих пор он более или менее справлялся с этой непосильной задачей. Но теперь с ними в лифте ехала элегантная пожилая дама, и она восхищалась золотыми стегаными кроссовками Мами. Бабушкиными кроссовками. Лука часто-часто заморгал.

– Какая красивая у вас обувь – и такая необычная! – сказала дама, легонько похлопывая Мами по плечу. – Где вы ее купили?

Отвечая даме, Лидия смотрела не на собеседницу, а себе под ноги.

– Ой, даже и не помню, – сказала она. – Им уже много лет.

Затем она несколько раз яростно вдавила кнопку десятого этажа, что никак не отразилось на скорости лифта, но произвело нужный эффект: прекратило все дальнейшие попытки с ней заговорить. Когда на шестом этаже дама вышла, Мами торопливо нажала четырнадцатую, восемнадцатую и девятнадцатую кнопку. Они доехали до десятого этажа, а потом спустились по лестнице на седьмой.

Когда Мами наконец открыла дверь в их номер, хорошенько оглядела застеленный ковром коридор и затолкала сына внутрь, после того как она повернула замочную ручку, задвинула щеколду и, протащив по кафельной плитке рабочее кресло, подперла спинкой дверь, с Лукой случилось нечто удивительное. Вот что случилось: абсолютно ничего. Волна горя, все это время бурлившая где-то внутри, так и не выплеснулась наружу. Но и не спала. Она по-прежнему дыбилась на задворках его сознания, запертая в невидимых берегах, словно затаенное дыхание.

Мальчику казалось, что, поверни он голову, дотронься он до этого шарообразного ужаса лишь самым кончиком пальца, тотчас хлынет поток такой чудовищной мощи, что Луку навсегда унесет прочь. Он очень старался сидеть смирно. Потом скинул кроссовки и сел на край единственной кровати. В центре лежало полотенце, сложенное в виде лебедя; Лука потянул его за шею и бросил на пол. Схватившись за пульт, словно это был спасательный круг, мальчик включил телевизор.

Тем временем Мами перетащила из прихожей пакеты, рюкзаки и красный саквояж и вытряхнула содержимое на журнальный столик. Она принялась срывать ярлыки и раскладывать все по стопкам, но внезапно рухнула в кресло и сидела так, не двигаясь, по меньшей мере минут десять. Лука на нее не смотрел: он прилип к экрану. По детскому каналу показывали сериал «Опасный Генри», и он сделал звук громче. Когда Мами наконец очнулась, она подошла к мальчику и с силой поцеловала его в лоб. Затем открыла дверь на балкон. Правда, она сомневалась, что во всем мире теперь найдется достаточно свежего воздуха, чтобы прочистить ей голову, но попытаться стоило. Оставив дверь открытой, Лидия шагнула наружу.

Теперь она понимала, что в чувстве ужаса все-таки было нечто хорошее: оно вытесняло скорбь. Она знала, что вскоре ей придется встретиться лицом к лицу с тем, что случилось. Но в настоящий момент мысль о том, что еще только может случиться, сводила на нет самую жуткую тоску. Выглянув с балкона, Лидия внимательно изучила улицу. Сказала себе, что там никого нет. Что они с сыном в безопасности.

В этот момент в вестибюле на первом этаже администратор отпросился со своего поста и направился в комнату отдыха для персонала. Зайдя в туалет, он закрылся во второй кабинке, достал из внутреннего кармана пиджака одноразовый мобильный и отправил сообщение: «В гостиницу “Дукеса Империал” только что заселились два особенных гостя».

4

С Хавьером Креспо Фуэнтесом Лидия познакомилась однажды ранним утром во вторник, когда ставила у входа в свой книжный магазин черную меловую доску. В ту неделю она отобрала десять романов из самых отдаленных уголков мира и написала на доске: «Книга дешевле, чем билет на самолет!» Подперев ногой входную дверь, Лидия подняла этот самодельный рекламный щит, как вдруг увидела мужчину, спешащего ей на помощь. Пока он держал для Лидии дверь, над ними многозначительно звенел колокольчик.

– Спасибо, – поблагодарила она.

Мужчина кивнул и сказал:

– Но намного опаснее.

Нахмурившись, Лидия поставила доску на тротуар.

– Простите, что?

– Ваше объявление. – Мужчина показал рукой. Она отступила, чтобы перечесть написанное. – Книги, конечно, дешевле путешествий, но и намного опаснее.

Лидия улыбнулась:

– Полагаю, все зависит от того, куда ехать.

В магазине она предоставила мужчине разглядывать полки, а сама встала за прилавок. Через некоторое время мужчина подошел к ней со стопкой книг, и Лидию поразил его выбор.

Лидия уже почти десять лет владела магазином, и он был заполнен книгами, которые она любила, и книгами, от которых она была не в восторге, но знала, что они хорошо разойдутся. Кроме того, у нее имелись открытки, ручки, календари, игрушки, настольные игры, очки для чтения, магнитики и брелоки. Именно благодаря этой мелочи, а также бестселлерам магазин приносил кое-какую прибыль. Лидия уже давно находила тайное удовольствие в том, чтобы среди популярных товаров выставлять свои секретные сокровища, жемчужины, которые когда-то распахнули ее сознание и изменили ее жизнь. Некоторые из этих книг даже не были переведены на испанский, но Лидия все равно ставила их на полки – не потому, что надеялась когда-нибудь продать, а просто потому, что рядом с ними чувствовала себя счастливой. В магазине было около дюжины таких книг, которые так ни разу и не покинули своих насиженных мест, наблюдая, как сменяют друг друга их соседи. Случалось, что Лидия находила книгу, которая задевала ее за живое, открывала неизведанные прежде горизонты и полностью меняла ее представление о мире, – и тогда секретная коллекция магазина пополнялась. Изредка Лидия пыталась предложить такую книгу какому-нибудь покупателю – но только хорошо знакомому, приятному человеку, который, по ее мнению, был способен по достоинству оценить предложенное сокровище. Но почти всегда ее ждало разочарование. За десять лет, что Лидия тут работала, лишь дважды ей посчастливилось наблюдать, как покупатель сам, по собственному желанию, принес на кассу книгу-сокровище. Лишь дважды за целое десятилетие между полками магазина замерцало чудо, а колокольчик над дверью, словно ветвь омелы, обещал нечто волшебное.

Незнакомец подошел к прилавку, где Лидия тем временем просматривала каталог. И когда она начала пробивать книги, то с изумлением обнаружила не одно, а целых два сокровища: «Сердце, ты мучитель, ты дрянь» Лии Хагер Коэн и «Местонахождение Энея Макналти» Себастьяна Барри.

– Боже мой, – выдохнула Лидия.

– Что-то не так?

Она подняла глаза и только в тот момент по-настоящему его увидела, хотя на входе они успели немного поболтать. Для утра вторника мужчина был одет чересчур элегантно: темно-синие брюки и белая рубашка; такой наряд скорее подходил для воскресной мессы, а не для работы в будний день. Его густые черные волосы были разделены аккуратным пробором и зачесаны набок в духе пятидесятых. На носу – очки в толстой оправе из черного пластика, тоже старомодные, такие винтажные, что уже смотрелись интересно. За толстыми линзами плескались огромные глаза; усы чуть подрагивали.

– Это мои любимые книги. – Объяснение получилось так себе, но ничего лучше Лидия не придумала.

– И мои. – Мужчина робко улыбнулся, отчего кончики его усов едва заметно поднялись.

– Вы их уже читали? – Лидия обеими руками сжимала «Сердце, ты мучитель, ты дрянь».

– Ну, на самом деле только эту.

Он показал на книгу, которую Лидия держала в руках. Взглянув на обложку, та спросила:

– You read in English?[13]

– Пытаюсь, да. У меня хороший английский, почти свободный. Но тут такая запутанная история. Подозреваю, что, когда читал в первый раз, что-то все-таки упустил. Теперь хотелось бы наверстать.

– Понимаю. – Лидия улыбалась, чувствуя себя немного странно. Не обращая внимания на это ощущение, она беззаботно продолжила: – Приходите, когда дочитаете, обсудим!

– Правда? – Собеседник охотно закивал. – У вас тут есть книжный клуб?

Она слегка приоткрыла рот, а потом рассмеялась:

– Нет! Тут только я!

– Так даже лучше.

Мужчина улыбнулся, и Лидия внезапно помрачнела: ей совсем не хотелось, чтобы этот момент вышел за границы благопристойности. Он флиртует? Когда на этот счет возникают сомнения, ответ, скорее всего, «да». Лидия опустила книгу на прилавок, прикрывая обложку ладонью.

Мужчина уловил напряжение в этом жесте и сразу постарался исправить ситуацию:

– Я имел в виду, что лишние мнения могут лишь помешать самостоятельному восприятию текста. – Он взглянул на книгу под ладонью Лидии и добавил: – Замечательная вещь. Просто замечательная.

Лидия сдержанно улыбнулась, подняла с рычага сканер и направила его на книгу.

В следующий понедельник мужчина пришел снова и сразу направился к кассе, хотя в тот момент Лидия была занята с другим покупателем. Ее новый знакомый подождал, стоя рядом и положив руки на прилавок. Когда покупатель наконец ушел, они широко улыбнулись друг другу.

– Ну как? – спросила она.

– Невероятно! Даже лучше, чем в первый раз.

– Да! – Лидия хлопнула в ладоши.

Одна из главных героинь книги страдала от необычного расстройства: ей хотелось прыгать с высоты. Она не пыталась умереть, но из-за этого опасного пристрастия постоянно себя калечила.

– У меня такое же расстройство, – неожиданно признался Хавьер.

– Да вы что?! Не может быть!

Расстройство было фантазией автора.

И тем не менее Лидия тоже страдала от него. Если она слишком близко подходила к ограде своего балкона, ей приходилось крепче держаться за перила. Приходилось вдавливать пятки в пол. Она боялась, что однажды просто сиганет вниз – бесцельно, бездумно. Разобьется о тротуар под рев и свист машин, которые будут напрасно пытаться объехать ее тело. Скорая опоздает. Лука останется сиротой, и все ошибочно решат, что она покончила с собой. Чтобы избежать такой кончины, Лидия раз за разом прокручивала в голове этот сценарий. Мне нельзя прыгать.

– А я-то думал, я один такой, – признался Хавьер. – Я был уверен, что все это какое-то безумное порождение моего сознания. И вот оно, в точности то же самое, в этой книге.

Лидия даже не сразу заметила, что слушает с открытым ртом. Она тяжело опустилась на стул.

– А я думала, это я одна такая.

Хавьер поднял руки с прилавка и выпрямил спину.

– И вы тоже?

Лидия молча кивнула.

– Well, my God![14] – воскликнул Хавьер и рассмеялся. – Что ж, можно открывать группу поддержки.

И так они стояли и разговаривали – так долго, что в какой-то момент Лидия предложила гостю кофе, и тот ответил согласием. Она подтащила табуретку к дальнему концу прилавка, чтобы мужчине было удобнее пить. Он очень старался не запачкать усы кофейной пенкой. Они говорили про литературу и поэзию, про экономику и политику, про музыку, которую оба обожали. Хавьер провел в магазине два часа, и Лидия даже начала волноваться, как бы его не хватились на работе или где-то еще. В ответ мужчина лишь небрежно отмахнулся.

– Сейчас для меня нет ничего важнее нашего разговора, – сказал он.

Лидия всегда мечтала, что именно так когда-нибудь и будут проходить ее дни в книжном магазине. Что в перерывах между повседневной каторгой предпринимательства она будет развлекать любимых покупателей – таких же коммуникабельных и обаятельных, как и книги вокруг них.

– Мне осталось найти еще троих таких же покупателей, как вы, и можно считать, что жизнь удалась, – заметила Лидия, допивая кофе.

Хавьер положил руку на грудь и слегка поклонился.

– Постараюсь заменить их всех, – пообещал он, а потом добавил негромко и как бы невзначай: – Знаете, в другой жизни я бы попросил вас стать моей женой.

Лидия резко поднялась с табуретки и покачала головой.

– Извините, – сказал Хавьер. – Не хотел вас смущать.

Лидия молча собрала чашки. Проблема заключалась не в этом признании, а в предательском чувстве: в другой жизни она, возможно, сказала бы «да».

– Пора мне приниматься за работу, – сказала она наконец. – Сегодня мне еще нужно сделать один заказ. И упаковать кое-какие посылки.

В тот день Хавьер купил семь книг, три из них – по совету Лидии.

Утром пятницы, во время летнего ливня, под навесом на входе в магазин возникли двое крупных грозных мужчин. Вскоре показался Хавьер. Увидев его, Лидия испытала острый прилив счастья: ей так хотелось обсудить новые книги! Она пыталась вести себя как обычно, но при виде двух незнакомцев, по-прежнему стоявших под навесом, у нее в груди перехватывало дыхание.

– Они вас нервируют, – заметил Хавьер.

– Я просто не понимаю, что им нужно. – Лидия поднялась со своего обычного места и принялась расхаживать вдоль прилавка.

Как и все владельцы соседних магазинов, она уже заплатила картелю дань за этот месяц. Платить больше она просто не могла.

– Я их прогоню, – сказал Хавьер.

Схватив его за руку, Лидия стала возражать и говорила все громче, а ее собеседник, напротив, успокаивал ее приглушенным голосом. Она попыталась преградить ему дорогу, но Хавьер обогнул ее и прошел мимо.

– Они вас покалечат! – прошептала она яростно, но стараясь не привлекать внимания.

В ответ мужчина лишь улыбнулся, отчего кончики усов слегка дрогнули, и снова ее подбодрил:

– Не покалечат.

Лидия поспешно спряталась за прилавком, а ее новый друг открыл дверь и переступил через порог. Она с удивлением наблюдала, как он спокойно разговаривает с двумя накачанными бандитами под навесом магазина. Те указывали на дождь, но Хавьер вскинул руку, словно стрелял из пистолета, и мужчины послушно шагнули в пелену ливня.

Лидия долго отказывалась понимать, что к чему. Визиты Хавьера становились чаще и продолжительнее, темы бесед становились все более личными, и дважды она мельком замечала фигуры тех самых мужчин. Однако она заставила себя забыть о власти, которую продемонстрировал Хавьер тем дождливым утром. Когда он впервые заговорил о своей жене, которую любовно называл la reina de mi corazón, «владычица моего сердца», настороженность Лидии ослабла. Когда он рассказал ей о существовании молодой любовницы, которую называл la reina de mis pantalones, «владычица моих штанов», заслоны рухнули почти полностью.

– Отвратительно! – заключила она, но с удивлением обнаружила, что и сама смеется.

В том, что женатый мужчина завел роман на стороне, не было ничего необычного, но вот так вот запросто обсуждать это с другой женщиной – это было совершенно неслыханно. Именно поэтому признание Хавьера сослужило сразу две службы: с одной стороны, избавило Лидию от подозрений (хотя и лестных) на романтическую привязанность, а с другой – по мере того как мужчина раскрывал потаенные грани своей личности – связало их тесными узами дружбы. Они доверяли друг другу секреты, делились смешными историями, наблюдениями, разочарованиями. Порой они даже рассказывали друг другу о том, что раздражало их в супругах.

Как-то раз Лидия пожаловалась, что Себастьян оставляет на кухонном столе грязные носки.

– Если бы я был твоим мужем, я бы никогда так не поступил! – воскликнул Хавьер.

– Конечно нет. – Лидия рассмеялась. – Ты был бы идеальным мужем.

– Я бы каждый день стирал все грязные носки!

– А то!

– Я бы каждую неделю сжигал все старые носки и покупал бы новые!

– Ага.

– Я бы и вовсе отказался от носков, если бы это сделало тебя счастливой!

Вопреки себе Лидия опять рассмеялась. В ответ на подобные заявления она просто закатывала глаза, потому что легкий флирт был лишь мимолетной тучкой на небосклоне их дружбы. Между ними разражались и настоящие грозы. Например, оказалось, что их отцы умерли примерно в одно и то же время и при похожих обстоятельствах – от рака. Это знание сделало их еще ближе. У обоих когда-то были хорошие отцы, и оба потеряли их в юном возрасте.

– Словно вступил в самый дерьмовый клуб по интересам, да? – заметил как-то Хавьер.

Отец Лидии умер почти пятнадцать лет назад, и хотя теперь она горевала лишь временами, в эти моменты скорбь оставалась такой же острой, как и в день его смерти.

– Я знаю, каково это, – говорил Хавьер, хотя она не упоминала об этом напрямую.

Так что она терпела его настойчивые заигрывания, а он, в свою очередь, принимал – вероятно, не без удовольствия – ее твердые отказы. Лидия считала, что это придает ему особенное обаяние.

– Но, Лидия, – галантно говорил Хавьер, прижав руки к сердцу, – исключая других моих возлюбленных, ты и есть la reina de mi alma.

Владычица моей души.

– Что бы сказала на это твоя бедная жена?

– Моей замечательной жене хочется только одного: чтобы я был счастлив!

– Да она у тебя святая!

Он часто рассказывал о своем единственном ребенке, шестнадцатилетней девушке, которая училась в частной школе в Барселоне. Стоило Хавьеру заговорить о ней, как в нем все менялось: голос, лицо, жесты. Его любовь к дочери была так сильна, что даже в разговорах он упоминал о ней в самых деликатных выражениях. Ее имя было словно хрупкий хрустальный шар, который Хавьер боялся уронить.

– Я часто шучу про своих многочисленных возлюбленных, но на самом деле любовь у меня только одна, – с улыбкой сказал Хавьер. – Марта. Es mi cielo, mi luna y todas mis estrellas[15].

– Я ведь и сама мать, – кивнула Лидия. – Я знаю эту любовь.

Ее друг сидел напротив на табурете, который она теперь считала его табуретом.

– Эта любовь настолько огромна, что иногда меня пугает, – продолжал Хавьер. – Я не надеюсь ее заслужить, поэтому мне страшно, что однажды она исчезнет, поглотит меня без остатка. И в то же самое время, кроме нее за всю свою жизнь я не сотворил ничего хорошего.

– Ой, Хавьер… это наверняка неправда.

Ее собеседник помрачнел. Покачав головой, потер глаза под стеклышками очков.

– Просто моя жизнь сложилась совсем не так, как я хотел, – сказал он. – Знаешь ведь, как оно бывает.

Но Лидия не знала. Они уже несколько недель как дружили и все лучше узнавали друг друга, но в этом вопросе не могли найти общий язык. Лидия не думала, что у нее будет только один ребенок, но в остальном ее жизнь сложилась именно так, как она хотела. Она давно оставила в прошлом надежду родить дочь, сумела смириться с этим разочарованием. Лидия была довольна выбранным путем, и даже более того. Она была счастлива. Но теперь Хавьер смотрел на нее через стекла своих очков, и в его глазах читалось отчаянное желание быть понятым. Сжав губы, она сказала:

– Расскажи мне все.

Хавьер снял очки, сложил их и, моргая, спрятал в нагрудный карман рубашки. Оставшись без привычной защиты, его глаза казались маленькими и уязвимыми.

– Я мечтал стать поэтом! – Он рассмеялся. – Нелепо, правда? В наше-то время! – Лидия накрыла ладонью его руку. – Я думал, что стану ученым. Буду вести спокойную жизнь. Меня бы вполне устроила бедность.

Лидия скривила рот и провела пальцем по циферблату элегантных часов на его запястье.

– Что-то я сомневаюсь, – сказала она.

Хавьер пожал плечами:

– Я и правда люблю хорошие ботинки.

– И стейки, – напомнила она.

– Да, но кто же не любит вкусный стейк? – со смехом ответил он.

– Ты бы разорился на одних только книгах.

– Dios mío[16], Лидия, ты права! Из меня бы получился никудышный бедняк.

– Ужасный, – согласилась она и, немного помолчав, добавила: – Но если ты и правда несчастлив, еще ведь не поздно, правда? Ты ведь еще молодой.

– Мне пятьдесят один год!

Даже меньше, чем она думала.

– Да ты, считай, ребенок. Да и вообще, из-за чего ты так грустишь?

Хавьер опустил глаза на прилавок, и Лидия с удивлением увидела на его лице гримасу искреннего страдания. Склонившись к нему поближе, она негромко сказала:

– Ты можешь изменить свою жизнь, Хавьер. Точно можешь. Ты такой талантливый, такой способный человек. Что тебе мешает?

– Да ну. – Хавьер покачал головой и снова надел очки. Его лицо вновь приобретало привычные очертания. – Теперь это просто романтические мечты. Все кончено. Я сделал выбор давным-давно. И оказался, где оказался.

– Но ведь получилось не так уж и плохо? – спросила Лидия, покрепче сжав его руку. Так она могла бы говорить с Лукой, пытаясь настроить сына на более оптимистичный лад.

Хавьер медленно моргнул и слегка склонил голову набок. Этот жест было трудно истолковать.

– Сойдет и так, – ответил он наконец.

Тогда Лидия распрямилась и, глотнув из чашки почти остывший кофе, заметила:

– В результате теперь у тебя есть Марта.

– Да, Марта. – Глаза Хавьера заискрились. – И ты.

В следующий раз он пришел к ней с коробкой печенья кончас и уселся на свое обычное место. Лидия ходила между полками, помогая покупателям выбирать книги. Хавьер тем временем открыл свою коробку и выложил на салфетки два печенья в форме ракушек. Когда покупатели подходили на кассу, чтобы расплатиться, он здоровался с ними так, словно и сам работал в магазине. А потом предлагал им угоститься. Когда они с Лидией наконец остались вдвоем, Хавьер выудил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и положил его на прилавок.

– Что это такое? – спросила Лидия.

Тревожно сглотнув, ее друг ответил:

– Мои стихи.

Глаза Лидии широко распахнулись от восторга.

– Я никому раньше их не показывал. Только Марте. Она изучает в школе поэзию. А еще французский и математику. Она, конечно, намного умнее своего старого папаши.

– Ах, Хавьер.

Мужчина беспокойно теребил краешек блокнота.

– Я всю жизнь пишу стихи. С самого детства. Я подумал, может, ты захочешь их послушать.