– А что, если мы съедим полный рацион лучших продуктов за четыре дня? После этого мы уменьшим порции вдвое. Тогда провизии хватит на десять дней. Мы наверняка свяжемся с русскими гораздо раньше, – предложил Кнут.

– Я ведь сказал, что мне вполне хватит половины рациона, – тихо сказал Мадс.

Он лежал на спальном мешке, на боку, закрыв глаза.

– А ещё лучше перевести меня на голодный паёк. Я ни на что не гожусь. Просто балласт, и ничего больше.

– Не дури, Мадс.

Аргументы Карстена показались Мадсу недостаточно убедительными, он повернулся лицом к стене палатки и не ответил.

– А что ты делал снаружи на льду так долго? – поинтересовался Терье.

Кнут рассказал о медведе, но ему показалось, что трое его напарников не восприняли его отчёт всерьёз и ничуть не испугались.

– У экспедиции есть подходящее снаряжение, чтобы отпугнуть белых медведей, – заверил Карстен. – К сожалению, часть снаряжения осталась в старом лагере. Но мы взяли с собой проволоку и взрывчатку.

Кнут вздохнул с облегчением. Он предложил прежде всего окружить лагерь заградительной проволокой. Терье вызвался пойти с ним, чтобы найти снаряжение.

– Экспедиция выбрала не то снаряжение, которое продавалось в спортивных магазинах в Лонгиере, – заключил Кнут.

И, правда, качество снаряжения оказалось гораздо выше среднего. Более плотная проволока, модифицированные ракетницы и звуковые сигнализаторы. На рыболовную бобину с рукояткой можно намотать всю сеть.

Единственное, чего не предусмотрели, – крепления, на которые будет натянута сигнальная проволока. Они рассчитывали на то, что смогут использовать лыжные палки, но даже при двух запасных парах лыж их будет только двенадцать. По одной на каждый угол и по две на каждую сторону. Тогда сигнальную проволоку можно протянуть лишь на десять метров от палатки. Получалось слишком близко. Можно было попытаться увеличить периметр, но тогда проволока потянет за собой палки и они будут погружаться в снег. Белому медведю останется только перешагнуть через них.

Поэтому решили использовать страховочную верёвку, закрепив её на лыжных палках. Её длина позволяла значительно увеличить периметр ограждения, а оранжевый цвет был хорошо различим на фоне снега.

Монтаж заградительной проволоки вокруг палатки занял немало времени. Пока Кнут и Терье возились с нею, Карстен укладывал всё на сани.

– Мадс спит?

Кнут посмотрел в сторону палатки. Всё было сдвинуто в сторону, радио уложено в чемодан. Только палатка пока стояла на прежнем месте.

Карстен выпрямился.

– Нет, он не спит. У него невыносимые боли в ноге. Я дал ему таблетку морфина. У нас теперь осталось всего пять таблеток.

– Хватит ли ему одной таблетки на целые сутки, как ты думаешь? – задумчиво спросил Кнут.

– Думаю, не хватит. До этого он получал по три-четыре таблетки.

– А у тебя есть ещё что-нибудь, что мы могли бы ему дать?

Карстен кивнул:

– Есть другие таблетки, но они не такие эффективные. Пара упаковок с парацетомолом, возможно, их хватит на несколько суток. Таблетки антибиотиков тоже на исходе.

Терье подошёл к ним.

– Тащить сани через торосы будет нелегко, они будут скользить туда-сюда. Мы должны закрепить спальные мешки и, может быть, крепко связать его.

И хотя они все трое опасались этого, но пора было переносить Мадса в сани. Карстен первый вполз в палатку. Он тихо опустился на колени, его ботинки торчали из-под полога.

– Карстен? Что-нибудь не так? – спросил Кнут, когда увидел, что он застрял у входа.

Извиваясь, Карстен медленно выполз назад на лёд. Выпрямился и взглянул на него непонимающим взглядом.

– Его нет в палатке. Там пусто. Мадса там нет.

– Но это невозможно, – возмутился Терье. – Мы же стояли здесь, все вместе.

Вдруг Кнута озарила догадка:

– А не вылез ли он из палатки через боковую стену?

В администрации губернатора циркулировали страшные истории о белых медведях, которые убивали спящих в палатке зимовщиков.

– А мы ничего так и не услышали? Нет, я в это не верю, ни капли.

Терье покачал головой:

– Оставайся пока здесь. Только следи за медведем.

Кнут наклонился и заполз в палатку. Карстен не соврал: Мадса на месте не было. Его спальный мешок был отброшен в сторону. Примус погас и лежал на полу. Кнут продвинулся дальше, не представляя, что могло случиться. На всякий случай он просмотрел одежду и спальный мешок. Он пробрался ещё дальше. Наконец на задней стене он обнаружил следы.

Через всю заднюю стену был виден длинный разрез. Кнут легко прополз через него и оказался на другой стороне.

– Чем ты там занимаешься?

Голос Карстена звучал испуганно и одновременно раздражённо.

Кнут медленно распрямился и огляделся. Сначала он ничего не увидел. Торосы, едва различимые в темноте, тени. Он обеспокоенно озирался и слушал. Слабые звуки с льдины достигли его слуха. Вскоре он различил крошечную чёрную фигурку на самом верху тороса. В темноте Кнут узнал очертания Мадса. Медленно и беспомощно он карабкался на четвереньках, уползая прочь от лагеря.

Глава 25. Следствие

Всё произошло одновременно. Это случилось в те дни, когда Тому Андреассену стало ясно, что полицейский департамент не достаточно укомплектован для того, чтобы расследовать запутанные случаи. К счастью, на Шпицбергене серьёзные преступления случались не так уж и часто. Прежде чем покинуть приёмную, он прошёл в администрацию к губернатору, чтобы проинформировать его. Конечно, губернатор Уле Харейде был озабочен тем, что контакты с Кнутом прервались.

– А что мы могли бы отсюда предпринять?

– Наши возможности ограничены. Ведь экспедиция сама прекратила контакты. Мы не знаем, по какой причине, но они посылают короткие сообщения на тех частотах, которые они получили, когда подавали заявку на радиолицензию. Полевая партия из Норвежского полярного института, которая находится в лагере на Нордаустфонна, знакома с ситуацией и постоянно слушает их.

– А что с вертолётом? Мы готовы отправить его?

– Да, конечно. «Эйрлифт» много раз летал с горючим к депо на Верлегенхукен. Нам нужно поддерживать постоянную связь с Кнутом. Ведь экспедиция могла уже переместиться, и нам не удастся найти их на прежней позиции из-за дрейфующих льдин.

Губернатор откинулся в кресле и закрыл лицо обеими руками.

– Мы действительно угодили в переплёт… Неужели мы не могли этого избежать? Может быть, кстати, было бы лучше, если бы Кнут не остался там, на льдине? Я теперь очень сожалею о своём решении.

Том Андреассен смотрел в сторону. Он ничем не хотел выдать себя. Если уж на то пошло, пусть губернатор считает, что Кнут остался на льдине из-за его решения. Все, кто знал Кнута, не сомневались, что Кнут и сам ни за что не уехал бы оттуда.

– Конечно, для нас было бы лучше, чтобы он вернулся, но для экспедиции гораздо надёжнее, чтобы он остался там, – ответил он.

Губернатор кивнул. Его заверили в том, что он хотел услышать. Том Андреассен посмотрел на часы. Прошло уже полчаса.



В Лонгиере все знали, что пастор любит выпить, но ведь это – его личное дело. А в целом он неплохо справлялся со своими обязанностями: любитель спорта и прогулок на свежем воздухе, он общался со всеми и с пониманием обсуждал личные проблемы, которые за долгую зиму возникали у прихожан. Начальник полиции считал, что он не станет разглашать доверенные ему конфиденциальные сведения.

Пастор Эйнар сидел в комнате, мрачно уставившись в одну точку. На столе стояли наполовину выпитая чашка кофе и поднос с бутербродами, до которых он почти не дотронулся. Карин Хауге там не было, она уже уехала из церкви.

– Привет, Том! Ты пришёл меня навестить?

Благодаря своему кристиансаннскому[64] диалекту и сочувственной интонации пастор заслужил репутацию необыкновенно доброжелательного и деликатного человека. Он пёкся о душевном здоровье своих прихожан и молился за их души.

Начальнику полиции некогда было размышлять над формулировками. Беседовала ли Карин Хауге с пастором?

Пастор кивнул.

– Да, Карин Хауге… Ей приходится нелегко. Тяжёлая ситуация. Но ты, Том, надеюсь, не ждёшь, что я поделюсь с тобой тем, что она доверила мне?

– А ты знаешь, в какой ситуации оказались мы? Нам даже хуже, чем ей.

Он смотрел в сторону.

– Да, я в курсе.

– Она посещала тебя в связи со смертью одного из членов экспедиции?

Пастор огляделся так, словно впервые видел свою комнату. А потом бросил взгляд на стоящую перед ним чашку.

– Могу ли я предложить тебе чашку кофе, Том? Немного согреться тебе не помешает, правда? А может быть, и бутерброд?

Он с грустью посмотрел на тарелку перед собой.

Но начальник полиции не собирался отступать.

– Если она рассказала что-то, что может помочь следствию, ты должен этим поделиться. Это очень важно. Не забудь, что Кнут остался там, на льдине, один на один с ними.

– Неужели дело дошло уже до следствия? Что ж, этого следовало ожидать.

Пастор скорчил гримасу, провёл руками по лицу так, словно его донимала головная боль. Однако было ясно, что дело не только в головной боли, но и в глубоких внутренних переживаниях.

– Иногда мне становится не по себе… Честно говоря, даже довольно часто. В мире так много зла. Люди причиняют друг другу обиды и боль и даже не осознают этого. А ведь порой и незначительные проступки могут привести человека прямо в ад.

– Она это сказала? Она призналась, что это была она?

Пастор вообще не собирался ничего подтверждать.

Он переживает за душу Карин Хауге, объяснил он. Что бы она ни натворила, её душа пребывает в крайнем смятении. Она очутилась во тьме, где никто не хотел бы оказаться наедине с самим собой.

Том Андреассен не мог припомнить, когда ему ещё так хотелось врезать кому-нибудь под дых.

– Послушай, Эйнар! Я спрашиваю тебя ещё раз. Это она подсунула яд? Это она подмешала яд в еду для экспедиции? В любом случае ты должен что-нибудь сказать.

Наконец-то пастор проникся важностью момента.

– Поговори с Иреной Сэтер, – сказал он наконец. – Может быть, она тебе что-нибудь расскажет.

– С Иреной Сэтер? С управляющей гостиницей?

– Да, с ней. И, по-моему, ты обязательно должен пообщаться с Карин Хауге. Ей нужен кто-нибудь, с кем она могла бы поделиться. Даже если этот кто-то – полицейский.

– А она сказала тебе, куда она отправится отсюда?

Пастор Эйнар долго смотрел на Тома. Наконец он вздохнул.

– Она сказала, что ей нужна тишина. Она должна подумать – о себе и о других. Она одолжила лыжи и ботинки у дьякона. Теперь тебе понятно, почему я так обеспокоен, Том?

– Она отправилась в зону тишины? Это самый худший из всех возможных вариантов. Без снегохода или вертолёта мы её там не найдём. А давно она ушла?

– Может, с полчаса назад.

Впервые с тех пор, как губернатор назначил его начальником полиции, Том Андреассен решился нарушить экологические инструкции. Вызвать вертолёт? Но это займёт слишком много времени. Карин Хауге отправилась в зону тишины, вероятно, через Болтердален[65]. У неё, по меньшей мере, полчаса форы. Он не имел никакого представления, как далеко она могла уйти, но это был лыжный маршрут, рассчитанный не менее чем на пару часов. Догнать её было бы не так уж и трудно.

Болтердален – обрывистая и труднопроходимая долина, с глубоким и рыхлым снежным покровом, со скалами по обеим сторонам гор. Не развлекательная прогулка, даже на снегоходе.



В приёмной губернатора он наткнулся на другое неожиданное препятствие. Губернатор Уле Харейде стоял у больших панорамных окон и беседовал с отцом Свейна Ларсена.

– А вот и начальник полиции. Он может рассказать вам всё, что нам известно, – сказал он, явно обрадовавшись приходу Тома.

Они пошли в конференц-зал. Том Андреассен понял, что избежать этой беседы невозможно. Он исчез, чтобы принести кофе. За несколько минут Том организовал доставку из гаража снегохода и снаряжения. Он почти бегом вернулся в конференц-зал, где Харейде как раз рассказывал, что смерть Свейна Ларсена наступила в результате воздействия внешних факторов.

Как начальник полиции он уже и раньше присутствовал на таких беседах с родственниками жертв убийства. Все родственники реагировали очень по-разному. Отец Свейна Ларсена казался вполне миролюбивым человеком. Его скорбь и отчаяние не были окрашены агрессией или негативными эмоциями – ни по отношению к губернатору, ни к экспедиции. Он старался держать себя в руках, но теперь его занимали практические заботы.

– А что я скажу его матери? – сказал он. – Она так гордилась им, понимаете? Она всегда верила, что Свейн сделает головокружительную карьеру. Но теперь очень важно, чтобы пресса не писала о нём всякую чушь.

Уле Харейде привык к подобным ситуациям и неплохо с ними справлялся. Он выказывал истинную скорбь и сочувствие.

– Если пожелаете, мы можем составить официальное сообщение. Он внёс неоценимый вклад в экспедицию в качестве погонщика собак. И мы сделаем упор на трагическом происшествии, повлекшем гибель – и его, и собак. Ну и так далее. Не следует слишком распространяться. Мы ведь и сами пока не знаем, что произошло.

– Вы завтра летите на рейсовом самолёте? – спросил Том. – В таком случае мы отправим с вами сопровождающего.

Он поймал взгляд губернатора и предупреждающе покачал головой. Ни слова о вскрытии, которое предположительно потребуется. Всему своё время, но это был не тот случай, когда Том мог сказать своему убитому горем собеседнику, что церемонию похорон, вероятно, придётся отложить на несколько недель.



Он остановился и оставил снегоход включённым на холостом ходу. Узкая Болтердален устремлялась вверх – к леднику Фоксфонна и другим горным цепочкам. Голубая полоса повисла над ландшафтом, словно ручеёк из света. Если бы он находился здесь по другому поводу, то такая нечаянная прогулка обрадовала бы его.



Карин Хауге медленно передвигалась по долине. Что, впрочем, вполне объяснимо, поскольку она не знала окрестностей. Одно место на лыжне выглядело так, словно она здесь присела. Том Андреассен следил за ней – она в виде чёрной точки медленно перемещалась наверх, по скале, по направлению к смотровой площадке на другой стороне долины.

Даже в таком отдалённом от побережья уголке можно было встретить белых медведей. Тяжёлым неповоротливым зверям нечего делать посреди гор и скал. Еды для них там нет, нет и никаких врагов, которых следовало опасаться. Но они всё равно забирались сюда, наверх. По островам циркулировали бесчисленные истории о медведях, которые приближались днём к рыбацким хижинам только для того, чтобы расколотить снегоходы, перебить парочку окон, ворваться внутрь домика, а затем снова пойти своей дорогой. Согласно некоторым наблюдениям за огромными взрослыми медведями, они часами карабкались наверх, на острые крутые скалы, а потом скатывались вниз на спине и повторяли всё то же самое снова и снова.



На плечах у него на неудобном и жёстком ремне висел карабин. Он ударял его по спине и напоминал Тому о том, что он, собственно говоря, не слишком-то квалифицированный стрелок. Нужно набраться смелости, чтобы стрелять в белого медведя. А хватит ли у него смелости? Он отнюдь не был в этом уверен.

Когда Том Андреассен перешёл на другую сторону насквозь промёрзшей Болтерэльва[66], он потерял из виду чёрную точку. Внезапно наступил вечер, голубой свет быстро сгущался до тёмно-синего. Ему показалось, что он знает, куда направляется Карин Хауге. На Шпицбергене имелось не так уж и много мест, откуда с плато открывалась панорама на другую сторону долины. На этих горных кручах мало кто бывал именно потому, что они были труднодоступны.

Добраться на снегоходе вверх по крутым скалам можно было двумя способами. Пересечь скалу, петляя вверх и вниз, надеясь, что снегоход не сорвётся вниз. Другой способ граничил с отчаянием и безумием. Устремиться сразу вверх, никуда не сворачивая. Если дорога окажется слишком отвесной, то снегоход может сорваться, и тогда на водителя обрушится полтонны металла. Том отверг первый вариант штурма скалы по причине непроходимости пути и выбрал второй способ. Он взмок от страха в мотоэкипировке, но врубил максимальную скорость и отправился в вечность – по горным кручам. Наконец он оказался на самом верху.

Начальник полиции бросил снегоход в узкой расщелине в скале. Нажал на красную аварийную кнопку. Снегоход повис менее чем в метре от края на другой стороне.

Он удивлённо озирался вокруг. Никого не видно. Но туда вела свежая лыжня. Значит, она была здесь?

И вдруг он внезапно увидел её. Она сидела за низким сугробом на краю обрыва.

– Карин? Фру Хауге?

Он попытался перейти на дружеский тон, но услышал, что его голос охрип от волнения.

Она улыбнулась ему. Конечно же, она не ожидала его здесь встретить.

– Разве есть закон, обязывающий полицию ездить сюда на снегоходах? Я бы восприняла это как чрезмерную опеку.

Он разозлился. Ведь он боялся, что она может сорваться вниз, из пещеры, а теперь у неё появилось преимущество – и она могла насмешничать.

– Нам нужно срочно поговорить с вами о том, что происходит там, на льдине. В связи со смертью Свейна Ларсена мы расследуем убийство. На допросе я сказал об этом вам и Камилле.

Она отвернулась, улыбка исчезла с её лица.

– Я ничего не знаю о том, что там происходит… Я собираюсь завтра же покинуть Шпицберген.

– А как же ваш муж? – спросил он.

Его удивило равнодушие в её голосе.

Она только покачала головой, наклонилась и подняла со снега анорак.

Он сделал ещё пару шагов по направлению к женщине.

– Вы обязаны рассказать о том, что там произошло. Мне кажется, вы что-то скрываете. Нам позарез нужны ваши показания. Вы должны рассказать, каким образом к ним попал крысиный яд, кто за всем этим стоит – кто отравил собак и кто убил Свейна Ларсена.

Наконец она повернулась к нему, лицо её побледнело.

– Неужели вам непонятно? Я ничего не могу рассказать. Я не знаю, кто дал яд Свейну.



Ирена Сэтер управляла гостиницей в Нюбюене. Не такая уж простая работа, к тому же она страдала рассеянным склерозом и часто сидела в инвалидной коляске. Гостиница располагалась на крутом склоне. Даже в самые удачные дни у неё не было возможности пешком преодолеть алюминиевые ступени, которые вели от дороги наверх, к входным дверям. Сзади, напротив, располагалась ровная тропинка для её коляски. Зимой снегоход стоял лишь в нескольких метрах от пологого плато. Летом, или, во всяком случае, несколько месяцев в году, когда земля сбрасывала с себя снег, она принимала отчаянное решение – прокатиться на квадроцикле. Для Ирены Сэтер было важно, чтобы никто не воспринимал её как инвалида.

Когда она после обеда явилась в администрацию губернатора, то складывалось впечатление, что она находится в хорошей форме. Она передвигалась пешком, правда, опираясь на трость.

Начальник полиции сразу приступил к делу. Он рассказал о том, что один из членов экспедиции умер, о подозрении на отравление. Объяснил, что она должна позабыть про свои обязательства по отношению к гостям и рассказать всё, что знает.

Ирена Сэтер уткнулась глазами в пол.

– Лучше, если ты всё же будешь задавать мне вопросы. Ведь я не уверена, что смогу вспомнить, понимаешь. Я стала такая забывчивая.

– Как ты думаешь, участников экспедиции можно было бы назвать друзьями?

Она взглянула на начальника полиции с лёгкой усмешкой.

– Нет, нельзя сказать, что они были такими уж хорошими друзьями, точно. Они были разные. Тот, кто ведал собаками, был очень милый. В последний вечер, перед тем как отправиться на север, они закатили пирушку. Они слишком много выпили тогда.

– И что случилось в последний вечер? – спросил он с нетерпением.

– Собственно говоря, я не знаю, что случилось, но ночью между ними возникла ужасная перебранка. Поскольку в то утро было много гостей, то завтрак на следующий день пришлось накрывать пораньше. Получилось так, что я ночевала в комнате рядом с лестницей. Но у меня так всё разболелось, что я не могла заснуть. В доме было пусто и тихо. Все отправились на прощальный ужин. Карин пришла домой около полуночи. Она сразу же прошла в свой номер, потом скоро вышла, приготовила себе поесть и отнесла всё это в гостиную. Через час пришёл начальник экспедиции, её муж, и другие. Они были немного пьяны, прошли прямо в кухню и ужасно расшумелись. Я подумала, что они голодны и захотят поесть и что теперь они съедят яйца, которые я приготовила к завтраку.

Ирена Сэтер вздрогнула. Словно увидела что-то, что её напугало.

– Да, и что же дальше?

– Она стояла там как тень, в темноте за дверью. Лицо у неё было белое, она не говорила ни слова и не двигалась. Как будто она услышала или увидела что-то такое, от чего застыла как лёд. Я так испугалась, что не могла вымолвить ни слова. Повернулась и пошла в свою комнату. Несколько минут было тихо, а потом началась перепалка. Я слышала их злые резкие голоса, кто-то заплакал. Полетели стулья и вещи. Сначала я хотела позвонить дежурному при губернаторе, но тут из паба вернулись разгорячённые журналисты. И наконец все притихли.

Значит, они всё-таки поссорились. Хотя из этого ничего не следует. Для Тома Андреассена эти сведения мало что проясняли. Просто сама по себе ссора ничего не значила. Должно было быть ещё что-то.

Она колебалась.

– Есть и ещё кое-что, о чём я должна рассказать, но вдруг я ошибаюсь? Может быть, мне просто показалось, ведь я ничего толком не разглядела.

Она с грустью посмотрела на него.

– Но ты обязательно должна рассказать. Позволь мне самому решить, ошиблась ты или нет.

Ирена Сэтер вздохнула.

– Не секрет, что круизные суда привозят с собой всяких насекомых, это могут быть мухи, пауки, иногда комары. Но это ещё не всё: ты знаешь, что время от времени на берегу появляются крысы и мыши? Они не способны пережить зиму, но видеть их летом вокруг мусорных контейнеров выше моих сил. В этом году я купила крысиный яд. Мне его прислали от ветеринара из Тромсё. Сначала я покупала «Саварин». Этот яд много лет употребляли на материке. Он выглядит как овсяная каша.

Том кивнул, он не стал её перебивать.

– «Саварин» действует на крыс и мышей так, что у них начинают кровоточить слизистые оболочки. Продавцы говорят, что он действует быстро и эффективно, а на самом деле – не быстро, не безболезненно, я так считаю. Поэтому я купила другое, более современное средство – «Black Pearl». Оно оказалось в сто раз эффективнее, чем «Саварин». Мышь или крыса впадают в ступор. Возникает наркотический эффект, так написано в инструкции, и они теряют способность сохранять тепло. И замерзают насмерть.

– И все эти средства стояли у тебя на кухне? – поинтересовался шокированный начальник полиции.

Она кивнула и печально посмотрела на него.

– Да, я переложила это средство в банку из-под сладостей. Яд привезли с материка в коробках, и я испугалась, что там может оказаться дырка и вещество просыпется. Но я всё-таки промаркировала его. Этикетка лежала внутри банки.

– Ну и что же?

– Нет-нет, банки стояли далеко от еды, – сказала она, чуть не плача. – Две стеклянные банки стояли в дальнем углу, в шкафу, за стиральными порошками. На следующее утро, когда экспедиция уехала из города, я решила убрать в номерах и постирать. И вот тогда-то я и увидела, что банки пустые. Остались одни этикетки.

– А как ты думаешь, кто мог взять яд?

Самый важный вопрос он оставил напоследок.

Она вздохнула и смущённо покачала головой:

– Я могу быть несправедливой. Только потому, что она мне не нравилась. Она была настолько спесива, настолько сосредоточена на себе. Если я и могу кого-то подозревать, то её – Камиллу Фриис.

Глава 26. На Север

Увидев их, Мадс попытался откатиться вниз за скалу и спрятаться. Наконец, когда они оказались на небольшом расстоянии, так близко, что смогли разглядеть его искажённое ужасом лицо, он пополз из последних сил, как можно быстрее. Потом выпрямился и, хромая, в панике заковылял прочь от лагеря. Правда, уйти далеко ему не удалось. Карстен догнал его первым, но беглец вырвался и свалился в огромную лужу талой воды.

Они оттащили его. Карстен лёг на колени рядом с ним.

– Зачем ты это сделал, Мадс? Ты что, сбрендил?

Глаза Мадса блуждали. Он выглядел ошеломлённым и в то же время сердитым.

– Дайте мне исчезнуть. У меня адские боли в ноге. Вы даже не можете себе представить, какие боли.

Он тяжело вздохнул и задрожал.

Карстен схватил его за туловище, поднял и посадил. Придерживал его обеими руками.

– Пожалуйста, не сдавайся. Когда мы вернёмся домой, клянусь, все боли забудутся. И мы пойдём в театральное кафе и усядемся за наш столик. Ведь публика приходила туда пообщаться с тобой, Мадс.

Он сидел, тесно прижавшись к нему, бормотал ему на ухо утешительные слова.

– Мы должны отвести его назад, в палатку, – нетерпеливо сказал Терье.

Они обошли торос кругом. Карстен и Кнут взялись за плечи, Терье за ноги. Мадс всё время кричал и жалобно всхлипывал.



Его одежда промокла и задубела от холода. Они собрали сухую одежду, какую нашли, не разбирая, кому что принадлежит. У них возникло такое чувство, что следует поторопиться. Примус они поставили снаружи, но следили, чтобы Мадс не наткнулся на него и не опрокинул.

– Мы должны экономно тратить парафин, – изрёк Карстен.

Кнут удержался от того, чтобы спросить, сколько осталось парафина. Да, собственно говоря, какое это имеет значение? В любом случае им придётся довольствоваться тем количеством, которое у них есть, пока их не эвакуируют.

– Нам бы надо сменить повязку, пока мы здесь, – сказал он.

После этого они посидели на спальных мешках, а примус стоял посередине, между ними. Мадс лежал в прострации, в спальном мешке. Ему дали таблетку морфина, которую он запил глотком кофе из термоса. Головы трёх мужчин наклонились вперёд. Они сидели перед столом, на котором стояли кофейные чашки, и уставились вниз, на пол палатки. Никто не говорил ничего особенного, сплошные банальности, всё само собой разумеющееся. Они почувствовали, что устали и подавлены. Но Кнут считал, что пока ничего непоправимого не случилось.

– Может быть, мы настроены слишком пессимистично? – предположил Карстен. – Несмотря ни на что, за последние пару часов мы так и не увидели никаких намёков на присутствие медведя. И он не напал на Мадса. Не переоцениваем ли мы риски?

Он обратился к Кнуту с упреком:

– Только ты его и видел, только ты и твердил об опасностях.

Кнут поднял голову:

– Я повторял это не раз и не два. Белые медведи – очень опасные хищники. Он где-то бродит в поисках новых жертв. Именно сейчас он не голоден, потому что съел трупы собак. Но он обязательно вернётся.

– Мне кажется, ты сказал, что собаки были отравлены? – спросил Терье. – Если медведь съел все их останки, то он тоже должен заболеть, не так ли?

– Да, я и сам подумал об этом, – ответил Кнут. – Но это громадный медведь. Он весит, я думаю, больше восьмисот килограммов. Может быть, такое количества яда ему нипочём.

– А может быть, версия с отравлением собак не подтвердилась. И они там, в этой лаборатории, ошиблись, – сказал Карстен.

– Это абсолютно исключено, – громко сказал Кнут. – Лаборатория криминальной полиции ошибается редко.

Ему показалось, что в палатке повеяло ледяным холодом. Невидимая стена вражды разделила их.



Они упаковали палатку и спальные мешки. Мадса осторожно подняли и уложили в сани. Они постарались сделать так, чтобы ему было удобно, но ему всё не нравилось. Ему хотелось сидеть прямо, а не лежать, словно он идёт вместе со всеми. Они обложили его ящиками и подсунули ему под спину и затылок пару спальных мешков. Из-за этого сани стали тяжёлыми и менее маневренными, но Карстен смирился. Он считал себя ответственным за каждую мелочь, которая, на его взгляд, была не на месте и выводила его из себя. Когда сани в первый раз опрокинулись и Мадс скатился на лёд, то Карстен сдался и решил разбить лагерь.

– Так не пойдёт. Ему нужен покой. Его донимают боли.

Карстен снял с себя лыжи, опустился на колени рядом с Мадсом и с упрёком взглянул на своих товарищей.

Кнут вздохнул, он, собственно говоря, был с ним согласен. Они должны найти другой способ транспортировки Мадса, иначе этот путь превратится в пытку для него.

– Если бы он лёг и мы бы его крепко привязали, то дело пошло бы гораздо лучше, – предложил Терье.

– Чёрт возьми, я вам не мешок, – рассердился Мадс и попытался сесть прямо.

– Я согласен, нам нужно прибавить скорость, или прав Карстен: мы будем вынуждены сдаться.

Лицо Терье стало жёстким и непроницаемым.

– У нас появился шанс максимально приблизиться к Северному полюсу. Спонсорам это даже понравится, что мы не сдаёмся в столь сложных условиях. Но тогда Мадса придётся как следует зафиксировать…

Жёсткий тон подействовал. Мадс жаловался, но не протестовал, когда его снова уложили в сани так, что теперь он лежал на спине. Они привязали верёвку поверх его туловища, оставив ему возможность двигать руками.

– Мы клянёмся, что не перевернём тебя, когда подойдём к полынье, – сказал Терье и усмехнулся в тёмную бороду.

Кнут ничего не сказал. Он занял место справа от Карстена и впрягся в лямку. На счёт три они бросились вперёд. Сани тяжело осели, ими было трудно управлять – они застревали в снегу и плавали в ледяной каше.

Изнурительно тяжкий труд. Именно так думал Кнут все те три дня, пока они передвигались по паковому льду, но теперь они вышли на новый уровень стресса. Канат резал плечи, мускулы ныли. И хотя лыжи у них были короче обычных туристических, но они всё равно постоянно цеплялись друг за друга. Призыв соблюдать дистанцию раздражал их. Если кто-то из них изыскивал удобный маршрут через торосы, это вовсе не значило, что его одобрили те, кто шёл рядом, в нескольких метрах. Сани болтались из стороны в сторону, соскальзывали на спусках. Несколько раз они переворачивались и оказывались в талой воде и глубоком снегу. Мадс постоянно стонал, кричал от боли всякий раз, когда сани опрокидывались.



Дневной свет едва появился и исчез. Когда уже совсем стемнело, они сделали привал. Единственное, что мужчины позволили себе в течение дня, были корабельные кексы и сладкий чай из термоса. В этот вечер они потратили вдвое больше времени, чтобы раскинуть лагерь. Пришлось переворошить всё в санях, пока добрались до продуктов. Мадс насквозь промок, и ему требовалось сменить одежду. Нужно было снова натянуть сеть на потолке, чтобы просушить вещи. Вешать её снаружи палатки не следовало. За ночь холод превращал их в ломкие дощечки. Оттаивая, они становились холодными и влажными.

Четверо путешественников уселись каждый в своём углу палатки. Примус шипел. Вместе с теплом до них доносился отвратительный запах от ног Мадса. Он вскрикивал в сонном забытьи, в которое он впал после того, как ему сменили бинты и дали одну из драгоценных таблеток морфина. У Кнута можно было не спрашивать разрешения. Осталось всего три таблетки. Их хватит до завтрашнего утра, не больше. Мадс тоже видел это. Он снова начал тихо плакать.

– Я этого не выдержу, – пробормотал Карстен.

Кнут надеялся, что это слышал только он один.

– Где радио? – спросил он, чтобы отвлечь его и заставить подумать о чём-нибудь другом.

– Оно там, снаружи палатки, – ответил наконец Терье. – В радиоящике. Разве ты его не видел, когда вползал сюда?

Кнут натягивал антенну сам. Он сменил 12-вольтовую батарею, настроил приёмник.

– Радио Шпицбергена. Радио Шпицбергена. Я LA5CJ. Выхожу на аварийной частоте.

Радиопомехи, шум. Никаких голосов, даже никакого намёка на внятную речь. Он вызывал каждую минуту, в ритме метронома.

Из палатки раздавались тихие голоса. Они дружно проголосовали, чтобы Терье стал дежурным – он должен был охранять их от нападения медведей. Почему он не вышел из палатки с винтовкой?

В конце концов Кнут не выдержал. Он просунул голову внутрь.

– Я не могу одновременно следить за радио и сторожить медведей.

– Мы говорили о том, как почтить память Свейна, – спокойно сказал Терье. – Если мы доберёмся до Северного полюса, то обязательно поставим в честь него небольшой памятник. Сделаем несколько снимков. Его семья, я думаю, это оценит.

Кнут ничего не ответил, натянул на себя плед и снова сел к радиоприёмнику. Он просто не понимал их, действительно не понимал. И эту одержимость Северным полюсом. Ведь на самом деле Северный полюс – всего лишь несуществующий пункт на местности, искусственный, как медитация над пустотой. Морской лёд имеет много оттенков – и в тени, и на белом фоне – и выглядит очень притягательно. «Но ведь полярную точку нельзя увидеть», – подумал он. Тем не менее, он понимал, что они, эти трое, не смогут ощутить вкуса победы, если не достигнут этого иллюзорного места.

Прошел ещё час. Следовало признать, что ему не удалось наладить контакты с радио Шпицбергена, как он ни старался. Он прошёл вдоль натянутой антенны, осмотрел кабельные контакты с приёмником. Под конец исследовал каждый сантиметр самого кабеля. Собственно говоря, он и не рассчитывал найти что-то, но примерно в середине кабеля обнаружил обрыв.

Он снова просунул голову в палатку. На сей раз они говорили о смерти. Лицо у Мадса было бледное, его охватило отчаяние и страх. Карстен выглядел виноватым, а Терье спокойно спросил:

– Ты видел медведя?

Кнут не стал объяснять им, что на самом деле ситуация отчаянная. Может быть, они и сами уже обо всём догадались, просто у них такой способ самозащиты? Он коротко ответил, что обнаружил разрыв в антенном кабеле, спросил, нет ли у них скотча.

– У нас его нет, – сказал Терье. – Но у нас есть кое-что получше. У нас есть клейкая тканевая лента. Целый рулон. Она лежит в ящике с инструментами, её взяли на тот случай, если придётся укрепить или починить сани.

– Она годится на любой случай, – продолжал он беспечно, щёки его покраснели. – Палатка, лыжи, палки, ботинки, она может справиться с чем угодно.

Терье вышел наружу и помог Кнуту подлатать антенну. Это заняло всего несколько минут, и тогда они услышали радио Шпицбергена через громкоговоритель, через неясный прерывающийся шум. Но фразы были вполне различимые.

– LA5CJ, слышим тебя ясно и отчетливо. Какова ситуация?

– Радио Шпицбергена, ситуация складывается не лучшим образом. Мы находимся…

Кнут огляделся. Карстен по-прежнему был в палатке с Мадсом.

– Минутку, я хочу уточнить координаты.

Согласно измерениям GPS, они продвинулись меньше чем на 13 километров к северу. Льды дрейфовали на восток. В целом же они приблизились к полюсу на 7 километров – это была небольшая компенсация за все невзгоды последних дней.

Радио Шпицбергена готово сообщить хорошие новости. Губернатору и его администрации удалось наладить контакты с русским начальством на Барнео. Уже через день русские предпримут попытку долететь до экспедиции вертолётом. Смогут ли Кнут и другие подготовиться к эвакуации к двенадцати часам?



Они могли позволить себе не экономить на ужине.

– Зачем нам экономить на еде, если через день нас снимут со льдины, – сказал Карстен.

Но у него есть большая просьба. А как считает Кнут, смогут ли спасатели забросить их на Северный полюс, чтобы они смогли поставить небольшой памятник Свейну?

Спонсоры наверняка поймут, что им пришлось прервать экспедицию и срочно доставить Мадса в больницу. Карстен вопросительно взглянул на Кнута.



Примус горел на полную катушку, он чихал и плевал во влажный воздух. Мокрая одежда висела на верёвке, но было ясно, что бельё и куртки сохнут очень медленно. К тому же в палатке стало сыро и темно.

– Я не буду винить себя во всём, что произошло.

Мадс так охрип, что было трудно разобрать, что он говорит.

– Нет, конечно, нет. Мы все несём ответственность…

Карстен наклонился к нему.

– Я не понимаю, какое отношение к этой истории с собаками имеем мы с Кнутом, – сказал Терье. – Об этом вы двое должны потолковать между собой.

– Утром мы будем уже на пути к Барнео, – сказал Кнут.

Он хотел подбодрить их, но добился обратного эффекта – настроение стало ещё мрачнее.

– Разве русские не потребуют оплаты за эвакуацию?

Терье посмотрел на Карстена.

– Покроет ли твоя страховка такие расходы?

Карстен отвёл глаза.

– Если только мы дойдём до Северного полюса, то ситуация будет выглядеть иначе. Никто и не ждёт от нас, что мы пройдём весь путь с больным на санях. Но отступить сейчас, когда мы уже так близко к цели – это… Я думаю, это самое ужасное разочарование, которое я пережил в своей жизни.

– Не говоря уже об экономических последствиях. Не думай, что мой отец позволит тебе избежать ответственности. Согласно контракту, который ты с ним подписал, вы вернёте каждую полученную у него крону. Но если мы доберёмся до полюса, хотя бы на несколько минут, и сделаем пару-тройку снимков, то он будет вполне доволен.

Кнут хотел бы, чтобы Терье попридержал язык, во всяком случае, чтобы он не поощрял Карстена в его наивных иллюзиях – тот всё ещё надеялся, что экспедиция выйдет из этого кризиса победительницей. Но Терье продолжал разглагольствовать:

– Мы должны быть реалистами. К тому же мы ещё должны дотащить Мадса, и вряд ли нам светит удача. Во всяком случае, шансы очень малы. Если бы мы были одни, например, ты и я, Карстен…

– Какая бестактность, – обиделся Карстен и опустил глаза вниз. – То, что ты сказал о Мадсе…

Раньше они каждый вечер старались найти что-нибудь позитивное, о чём можно было бы поговорить. На этот раз они слишком устали, и им пришлось сглаживать многие острые углы. Терье наклонился и так резко выключил примус, что тот выпустил кольцо серого дыма. Карстен выругался, повернулся спиной и лёг в спальный мешок к самой стене. Мадс уже спал, откинув голову с открытым ртом назад. Струйка слизи сбегала по его бороде. Время от времени он вздыхал и издавал шипящие зловещие звуки.

Кнуту это претило, но у него не было иного выбора. Ему пришлось лечь в тесном соседстве рядом с Мадсом. Несмотря на это, он мгновенно уснул, буквально провалился в сон. Так что он даже не вполне проснулся, когда кто-то начал ползать по палатке. Вероятно, кому-то понадобилось выйти по неотложным делам.

Зато в следующий раз он проснулся от тишины. Именно от тишины. Тишина как будто оглушала и давила на барабанные перепонки. Но в палатке всё-таки раздавались некоторые звуки – например, Карстен вовсю храпел, а Терье ворочался в спальном мешке. При этом Кнут стал бы отрицать, если бы кто-нибудь вздумал указать на его чувствительность. И он никогда не боялся темноты. Правда, два или три раза за последние годы он получал своеобразные предупреждения о том, что с ним произойдёт в ближайшем будущем.



Скользкое предчувствие надвигающейся опасности не давало ему уснуть. Снаружи было сумеречно, темнота плотно прижалась к стенам палатки. Он сел. Попытался протиснуться к выходу, не задев Мадса, который лежал рядом с ним. Сделал несколько шагов за палатку, в холодную расщелину. Расстегнул штаны и окрасил жёлтым цветом круг снега перед собой. Ощущение мрака и пустоты захлестнуло его, и это чувство оказалось сильнее всего того, что он ранее переживал.

Так больше продолжаться не может. Сегодня их должны эвакуировать. Он заполз внутрь палатки, взял с собой примус, который Терье перед сном довольно предусмотрительно оставил у входа. В палатке стоял ледяной холод, казалось, что внутри холоднее, чем снаружи. Кнут немного повозился со смесью для розжига, много раз накачивал примус, чтобы поднять давление в резервуаре. Наконец в горелке появился огонь. Тепло распространилось по палатке, свет от пламени отбрасывал нежный отблеск на лица спящих участников экспедиции.

Кнут снова вылез, принёс чистый снег в котелке для воды. Он оглянулся на радио, которое стояло молча, отключённое, на пластиковой подставке, взгляд его скользнул по винтовке, которая находилась рядом с выходом из палатки. Пора было заступить на вахту, чтобы не прозевать белого медведя, но призрак белого медведя никого не беспокоил. Они по-прежнему спали, и он снова заполз внутрь. Он собирался разбудить их, но бросил взгляд на Мадса. Он напрягся и протёр глаза, слипающиеся от боли. Он не поверил тому, что увидел, надеясь, что он ошибся.

Серо-бледное лицо Мадса застыло в гримасе. Он даже не шевельнулся с того момента, как Кнут проснулся. Губы посинели и прижались к зубам. Ледяная аура окружала его.

Глава 27. Arcanum[67]

Посреди палатки шипел примус. Снаружи из внешнего мира не доносилось ни звука. Несколько секунд Кнут сидел не двигаясь. Он всё тянул время, ему не хотелось будить тех двоих и посвящать их в эту непостижимую устрашающую тайну. Вероятно, крошечная надежда всё же остаётся, может быть, он ошибался. Он прополз вдоль стены к Мадсу, он всё ещё надеялся, что у Мадса просто свело зубы. Но прежде, чем он протянул руку, он уже знал, что дотронется до холодной, как окружающий их лёд, кожи. Мадс, должно быть, умер несколько часов назад. Лицо его затвердело и застыло в последней судороге.

Кнут почувствовал за спиной какое-то движение. Карстен проснулся и сел. Вытянул руки над головой, он был в пятнистой шерстяной рубашке, которую надевал на ночь.

– Чудесно. Всё же иногда я реагирую на запах овсяной каши, я так проголодался.

Он улыбнулся Кнуту.

– По-моему, ты в первый раз проснулся раньше всех нас. Вот видишь, значит, тебя всё-таки уже можно считать равноправным членом экспедиции.

Терье лежал в спальном мешке ближе всего к примусу, наружу торчали только чёрные пряди волос. Он осторожно сел и откинулся назад к стенке палатки.

– Какая роскошь – проснуться в тёплой палатке к завтраку. Сегодня я хотел бы только кофе и пару кексов.

Ночь накануне с её распрями отодвинулась на второй план и начала забываться.

– Мадс всё ещё спит? Пусть спит сколько влезет.

Карстен скатал спальный мешок и сложил его у стены палатки.