В связи с последней книжкой Виктора Олеговича Пелевина почему-то вспомнилось мне происшествие из прошлого — лет пять назад или около того.



Пришло мне тогда по почте письмо откуда-то из Американских Штатов, но по-русски, Мол, уважаемый Дмитрий, мы тут (то есть в России, конечно) собираемся снимать кинофильм по роману дженерейшн пи, уже и актёров нашли, но сценарий нам как-то не очень нравится. Не могли бы вы этот сценарий как-то слегка улучшить и дополнить?

И в приложении два файла: в одном общее описание фильма (в главных ролях Константин Хабенский и Мила Йовович, сценарий Шендеровича), во втором сам сценарий.

Я не стал читать сценарий и, как всегда, подозревая наёбку, ответил вежливо в том смысле, что вы наверное ошиблись адресом и вам следует обратиться непосредственно к Виктору Олеговичу.

На что мне вскоре пришёл грустный ответ о том, что Виктору Олеговичу это всё нахуй не интересно, и может быть Вы таки посмотрите? Я, конечно, обиделся, что вот, видите ли Виктору Олеговичу это не интересно, а мне с какого-то хуя должно быть интересно, но сценарий прочёл почти весь, за вычетом десяти, может быть, или двенадцати страниц, которые не осилил.



Это был, безусловно, Шендерович: никто, кроме него, не сумел бы сделать из довольно политически вялого произведения документ такой беспощадной и обличительной силы в отношении существующего на тот момент (да, наверное, и сейчас) режима.



Я немедленно почувствовал себя последним говном и написал письмо про то, что сделать это ещё лучше невозможно и нужно переписывать всё с самого начала. Ответ на это моё сообщение пришёл где-то через год. Там было написано, что проект этот счастливо накрылся пиздой.



К чему это я? А совершенно ни к чему. Так просто, вспомнилось.



А про 5П я чего могу сказать?

Я не поклонник, но вполне благодарный читатель Виктора Олеговича, хотя у культурных людей это не принято, но мне можно, я же крестьянин.

Поэтому я ничего не скажу.

Я не лучше всех, но лучше многих знаю, как вежливы, настойчивы и убедительны бывают издатели в предверии какой-нибудь книжной ярмарки или грядущего финансового кризиса.



28 октября 2008

А мы тут тихо и мирно живём в своей деревне вдвоём с юным Дмитрием Дмитриевичем.

После перевода часов внезапно образовались долгие осенние вечера. Мальчик кормит печку щепками и категорически не желает надевать носки. Он со младенчества предпочитает ходить босиком, а если ещё и с голой жопой — так это вообще праздник.

Я лениво конопачу оконные рамы ватой — впереди ещё целая псковская зима.

Собака-степан вывернулась из ошейника и целые сутки гордо реяла по окрестностям, пугая соседских кур, но в конце-концов приползла на карачках и в очередной раз выменяла свободу на кусок ливерной колбасы, довольно таки небольшой.



Вчера часов после десяти родственники вдруг начали поздравлять меня сообщениями по телефону с далёкой моей родины. Меня там, оказывается, показали по телевиденью. «Ты теперь знаменитость, наверное» — пишут. Я не стал их разочаровывать и рассказывать, какая это, на самом деле, хуйня. Пусть порадуются.

В Казахстане вообще очень серьёзно относятся к телевиденью, особенно к московскому — у самих-то сроду ничего не происходит. Был вроде бы какой-то беглый в Лондон премьер-министр, но его уже даже никто не помнит, как фамилия — чай не Березовский. Правозащитные организации зевают от этой вегетарьяннейшей из деспотий и даже самая пламенная Валерия Ильинишна вряд ли сумела бы найти во всём этом антидемократическом государстве повод для хотя бы пятиминутной гневной речи.



Там можно прожить достойную и безбедную жизнь, в продолжении которой решительно ничего не случится. Ну, разве что с женой разведёшься или с родственниками разругаешься из-за жилплощади.

Практически рай.



30 октября 2008

Из Москвы приходят всё более и более тревожные вести.

Ну ладно — сообщение о том, что моментальный маникюр подорожал на пятнадцать процентов, может вызвать у человека, выковыривающего перегной из-под ногтей при помощи секатора, максимум что добрую улыбку, без всякого, впрочем, злорадства, ибо человек этот всё равно не понимает о чём тут речь и в чём состоит проблема.



А вот сведение о том, что теперь не каждый работник среднего звена может себе позволить нанять в каждый день вечернюю няню — это очень серьёзное сообщение.



Ведь это означает, что десятки, если не сотни, тысяч человек внезапно узнают, что вот эти вот ангелочки, поражающие всех своими не по годам развитыми талантами, они, оказывается, ещё и срут. Срут причём совершенно человеческим говном, почти таким же, как какой-нибудь бомж с Павелецкого вокзала. Ну, не совсем уж таким, не всё так безнадежно — питаются они всё же получше и не употребляют с утра брынцаловских жидкостей, но говно — оно и есть говно. А жопу вытирать пока ещё не умеют.



Ещё у них из носа текут сопли. А в глубине этого самого носа нарастают огромные козюли, которые они выковыривают и с наслаждением поедают. Они приносят ужинающим родителям свои горшки и страшно гордятся их содержимым.

Собеседники они так себе. Шутка, повторённая дважды — уже не шутка, а за шутку, повторённую семьсот раз, принято убивать на месте. Но их невозможно убить, потому что это невозможно.



Есть специально обученные люди, которые знают, как со всем этим обращаться. Но человеку — обычному, нормальному человеку и без того измождённому насыщенным трудовым днём — ему-то зачем всё это нужно знать и уметь с этим обращаться?

Вот тут-то многие и задумаются о преимуществах однополых браков.



31 октября 2008 — ни про что

Прозевал сегодня автолавку. Вроде бы и выходил за ворота периодически, а всё равно прозевал.

Ненадолго она сейчас задерживается — живых осталось шесть дворов, да и из тех не все выходят.



Взял рюкзак и пошёл в сельпо в соседнюю деревню — четыре километра туда, четыре обратно, с горки на горку.

О, тоскливейшая псковская осень — дождь даже не идёт, а просто так висит в воздухе и идёшь ты сквозь него, идёшь, медленно-медленно набухаешь, отсыреваешь, и текут по очкам слёзы и все почему-то снаружи.



На сельпо в деревне висит какое-то смешное расписание его работы, под расписанием амбарный замок.

«Ну ладно, — подумал я, — зато прогулялся». Достал из мокрого кармана мокрую пачку сигарет, мокрую коробку спичек, посмотрел на них и спрятал назад. Смотрю — идёт хозяйка магазина. Продавщицей её нельзя назвать — это в городе бывают продавщицы. А она хозяйка — топит в магазине печку, занавесочки на окнах. Весёлая: «Кошечка, — говорит. — тут в магазин зашла, такая хорошенькая. Я ей хозяина нашла. Они такие радые! А вы заходите, заходите!»

Купил у неё крупы, яиц, банку тушёнки, почерневших от непривычного климата бананов. Пошевелил руками в рукавах и купил ещё бутылку водки с прилагаемой к ней в виде промобонуса рюмкой.

Дошёл до озера, которое расположено очень удобно — в точности на полпути, точнее на четверти, если считать туда и обратно. Туда — четверть, обратно — три четверти. Смеркалось.

Выпил рюмку, закусил бананом, содрогнулся. В кустах кто-то грозно кем-то захрустел.

Вспомнил кучу говна примерно по колено высотой, наваленную неизвестным животным возле соседского дома и решил про это не задумываться.



Взобрался на последнюю горку, а под горкой уже наша деревня.

Вот сколько уже времени здесь живу, а всё до сих пор никак не привыкну: идёшь по лесу, идёшь. Деревья скрипят от невыносимости бытия, по правую руку скелет бывшей свинофермы, ни огня какого и даже собака не забрешет. Кто я, где я? И вдруг — хуяк! — открываешь дверь, а там печка, на столе кружка с холодным чаем, на полу пластмассовый грузовик без двух колёс, раскрытая книжка про айболита и грязная кочерга. Дом.

Ноябрь

1 ноября 2008

Я между прочим уже лет двадцать тайно влюблён в Татьяну Никитишну Толстую. У неё когда-то очень давно был рассказ про женщину, у которой на пальце было серябрянное колечко с жабой. И я всегда думал, что она и есть та самая женщина.

Но увы, я опоздал.



А она правда хорошая: Миска, цепь, конура.



Кстати, Дмитрий Анатольевич, а, Дмитрий Анатольевич. Если вам вдруг хочется, чтобы вас перестали считать мурзилкой (при том условии, что вы этим мурзилкой не являетесь, мало ли чего бывает), выпустите же вы в конце концов эту несчастную юристку. Чего вам ещё от неё надо? Она же не зарезала никого. Да даже если бы и зарезала.

И совсем уж для идеала можно бы поселить Абрамовича на ту самую шконку, на которой в ожидании подъёма стучит сейчас зубами под суконным одеялом миллиардер Ходорковский. Не из кровожадности, а просто для того, чтобы он задумался над своей жизнью. Это ещё никому не помешало. А потом тоже можно выпустить.



5 ноября 2008

Во львовском поезде в полпятого утра за полтора часа до прибытия в город Петербург включают безжалостный люминесцентный свет.

Что может сделать пассажир за полтора часа? Поссать, умыться, покурить в тамбуре, выпить кофе, подумать и выпить ещё пива, опять покурить, сдать бельё, закинуть матрас на третью полку — вот и двадцать пять минут долой.

А дальше всё, дальше заниматься совершенно нехуем. Смотреть разве что в непроглядное ноябрьское окошко и вести обратный отсчёт тем станциям, с которыми с таким удовольствием расставался месяц тому назад: Сиверская, Вырица, Павловск, Паровозный Музей, Купчино, Воздухоплавательный Парк. И наконец говнотечка обводного канала — приехали значит.



На витебском вокзале я давно уже не интересую не только милицию, но даже и таксистов с назойливыми их услугами. Едва чиркнув по моему лицу лживыми своими глазами, они уже знают, как искренне я рассмеюсь, услышав названную ими цену за проезд до лесопарка Сосновка.

И потому прохожу я, никем не остановленный к не открытому ещё метро, закуриваю и думаю, думаю: почему же мне так грустно?

А потом засыпаю в подземном поезде и ничего уже не думаю ибо нехуй.



16 ноября 2008

«Ты уж как доберёшься, позвони сразу» — наставлял неразумного своего брата провожавший его петербуржский житель. Брат кивал и был на всё согласный, лишь бы его отправили наконец в путь до вожделенного города Витебск.

Брат облобызал брата и убежал торопливо по неотложным своим петебуржским делам, а оставшийся брат сел на нижнее боковое место и некоторое время смотрел в окно. В окне было всё то же, что он видел в предыдущий месяц. Купил у проезжавшего по вагону тележечника небольшую, очень маленькую, бутылку горилки (во львовском поезде водки не продают). Потом тележечник поехал обратно и опять продавал горилку.

На станции Дно в вагон вошли линейные милиционеры. «Где тут?» — спросили они. «Вон» — указали пассажиры.

Обули, завязали шнурки на ботинках, увели куда-то. А он так и не промолвил ни слова.



Это только по карте кажется, что от Петербурга до Витебска всего-то ничего. А если посмотреть даже на самую большую карту мира, то и до Антарктиды максимум полметра. А потом оказывается, что и в самом быстром пароходе плыть до неё полгода. И до Витебска тоже не всегда за один раз доедешь.



17 ноября 2008

Мы злые, да. От чеченского мальчика с гармошкой в вагоне метро мы зеваем. Ветераны афганской войны без рук и ног не проницают наши сердца. Цыганка с негритянским младенцем пройдет мимо и дальше.

А алкашу при ночном магазине в Новосокольниках мы дадим таки десять рублей. Потому что мы умные и в человеческих бедах очень хорошо разбираемся.



18 ноября 2008

…а ещё он любит есть сливочное масло вилкой.





19 ноября 2008

У нас ветер. Выл ночью в трубе, стучал неподпёртой дверью сарая. Я хуёвый хозяин — всё время что-нибудь да неподпёрто.

В восемь утра завыла автолавка на углу нашего огорода и я оказался возле неё чуть ли не первым, точнее вторым — первой была плохо различимая в шалях и тулупах баба Рая — у неё сегодня день рождения. Потом потихоньку подтянулись и остальные старухи — все кряхтя и жалуясь кто на ревматизм, кто на диабет.



Собака-степан громко стучит зубами в конуре — это у него первая в жизни зима. Вот так-то, брат — оно тут не всегда лето, надо привыкать. Кинул ему полкило ливерки, может станет ему теплее.



А сам ношу пока охапками дрова. Хуёвые всё ж дрова купил — вроде бы и ольха, а толку чуть. Пых — и нету. Эдак и до весны не доживёшь. В следующий год буду умнее. Хорошо хоть осталась ещё половина прошлогоднего разобранного сарая.



А вообще хорошо. Чистейшая, как слеза, дистиллированная тоска, лучше которой вообще ничего не бывает.



21 ноября 2008

Вот все говорят: Троица там, Рублёв. А думать-то надо совсем о другом.



Взять к примеру, гениальный евангельский проект великого современного художника Врубеля (не путать с полоумным художником позапрошлого века). Кого беспокоит сохранность этих произведений? Никого. Их таскают куда попало и как попало по подозрительным вернисажам на каком-то винзаводе. А там же, на винзаводе этом, дрожжи, пьяные слесаря, начальник транспортного цеха.

Возьмут да и зальют всё портвейном три семёрки. Ну, выплатят страховку. Так страховку-то в сокровищницу человеческого духа не положишь. Кто будет перед потомками отчитываться?



Или вот художник Кулик, который сам по себе произведение искусства. Ходит он по улицам без охраны и бронированного сейфа с инертным газом. А как упадёт ему на голову кирпич или пырнёт его ножиком проголодавшийся от строительного кризиса гастарбайтер?

Никому нет дела, всем насрать.



21 ноября 2008

В деревне сегодня Михайлов день. Все закупили в автолавке в два раза больше продуктов, чем обычно.

Если рассказать жителям нашей деревни про тот повод, по которому празднуется этот праздник, то есть Собор (а по-простому военное совещание) Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных: Архангелов Гавриила, Рафаила, Уриила, Селафиила, Иегудиила, Варахиила и Иеремиила, они посмотрят на тебя как на идиота. Михайлов день — он и есть Михайлов день. Салатов ещё со вчера нарезали.



23 ноября 2008

Ну вот и славно: до остального мира с бедами его, печалями, кризисами, пиратами, сбежавшим с космической станции пауком и прочей хуетой теперь можно добраться только на тракторе.



Днём погасло электричество. Я вынул из комода свечи, чтобы долгим вечером читать что-нибудь душеспасительное, но его через час снова включили. Придётся, значит, сейчас мыть посуду: я ещё с утра накипятил для этой цели ведро воды. Теперь уж наверное остыло.



Прокопал во дворе тропинки к важным стратегическим объектам, как-то: воротам, дровнику, сортиру и Степану.

Хорошо.





27 ноября 2008

Собирался с утра поехать в Невель, но утром было как-то очень зябко, хотя и протопил с вечера печку. Проверил термометр на крыльце — аж целых минус четыре. И ветер. Какой там Невель.

Перевёл будильник на семь-сорок. Отвратительное число, всю жизнь меня преследует. Я даже в Петербург из Казахстана улетал навсегда самолётом в семь-сорок.



Выглянул из двери: стоят старухи, ждут. Вторую уж неделю автолавки не было, у всех пряники кончились и леденцы с подушечками.

Утренняя автолавка чем удобная — она останавливается прямо на углу нашего огорода. Оно хоть и далеко, без шапки хуй дойдёшь, но зато с крыльца видно.

Сварил себе кофию, мерзавцу из будки овсянки, выглянул: всё еще стоят. Потом ещё раз выглянул — разошлись, автолавка так и не приехала, кризис.



Выпил кофию, лёг опять спать: вчера сидел зачем-то до четырёх ночи, роман, кажется, писал на триста страниц.

Проснулся: в двери тарабанят. Вот же блядь! Деревня называется. Пойдём, говорят, водку пить.

Автолавки нету, а водки зато дохуя, на коню за ней съездили. В деревне зимой водку пить легко и приятно: с утра выпил — вот уже и вечер. Не успеешь оглянуться, а уже лампочка сияет над тобой под треснутым потолком в невельском стационаре. Так что ну его нахуй. Еле отбрехался тем, что кончились сигареты.



Надел вторые штаны, нашёл в сенях измазанные герметической пеной рукавицы, застегнул под горло куртку и ушёл в сельпо.



Впрочем длинно получается, день оказался долгий.

С утра допишу, если допишу.

Декабрь

1 декабря 2008 — Нехуёво пацаны служат


Кстати, как выяснилось, напавшие на офицера солдаты пытались отобрать у него пистолет, полагая, что оружие боевое, однако пистолет был газовый: офицер купил его для самообороны. Командование гарнизона ранее запретило выдавать патрульным офицерам огнестрельное оружие, опасаясь, что его могут отобрать.




Что-то такое было у бр. Стругацких в произведении Град Обреченный — там у полицейских изъяли пистолеты, чтобы их не отобрали гангстеры.

Впрочем, Эксперимент — это Эксперимент и нехуй тут думать.



2 декабря 2008

А вот объясните мне кто-нибудь умный.

Вот эти бесконечные боты, которые пишут «хм» или «приятно читать такие познавательные тексты» — они зачем? В смысле, в чём их сверхзадача?

Я понимаю, когда зовут посмотреть на пизду с троянским конём внутри или какой-то автор, Ермолов что ли, заебал уже, под разными личинами заманивает прочитать своё произведение. Тут ясно: они чего-то хотят.

А эти чего хотят? Ну ладно, я поверил бы, что это какие-то Добрые Боты, которые ходят по малолюдным журналам и делают приятное хозяевам, чтобы те думали, будто бы их кто-то читает. Но нет — у меня есть пара малолюдных журналов, так хоть бы одна кибернетическая сволочь туда зашла: ломятся все туда, где и так народу не продохнуть.

Не понимаю.



5 декабря 2008

Я так думаю, что не всякому человеку случалось просыпаться на лавке в невельском вокзале. А я вот сегодня проснулся и долго и тупо смотрел в высокий его лепной потолок.

За те краткие двадцать минут, на которые мне удалось заснуть, привиделись мне все те люди, которых я знал в прошлом, узнаю в будущем и знаю прямо сейчас. И все они были друг другу враждебны.

Действительность за пределами сна, впрочем, была довольно мирная: сосед мой по противоположной скамейке деловито стучал плошками и мисками и даже сладострастно отхлёбывал кипяток из аллюминиевой кружки. Поезда все прошли и следующие будут только следующей ночью. Ночные работницы вокзала, как-то: поломойщица и заведующая багажным отделением шопотом обсуждали моё появление в жизни этого вокзала.

Но я не стал ничего этого слушать: застегнул под подбородком одну молнию, потом другую, нахлобочил на голову капюшон и ушёл в дождь. На всякий случай нужно запомнить, но лучше бы, чтобы не пригодилось.



7 декабря 2008

Только выйдя на привокзальную площадь и свернув налево за угол, я сообразил, что уже однажды бывал в городе Гомель и даже, увлёкшись покупкой сметанных булочек, за малым делом не опоздал на поезд.

В этот раз времени у меня было побольше, так что прошёлся туда-сюда по улицам Победы и Ленина. Очень чисто. Бросить окурок на тротуар может разве что какой-нибудь педофил. От одного перекрёстка до другого — три машины, если считать с обеих сторон улицы.

Обнаружил множество магазинов со знаменитой на весь мир белорусской обувью, огромное количество мокрых и серых цыганских женщин, которые все просили у меня закурить, но я никому не дал, и ни одного, вообще ни одного места, где можно что-нибудь съесть.

Купил в конце концов оксюморон, то есть, чебурек по-белорусски. Чебурек по-белорусски очень сильно солёный и чем-то слегка подванивает, но, как показала дальнейшая жизнь, вполне безопасный.



А вообще Гомель напомнил мне город моего детства таким, каким он был до тех пор, пока в него не перенесли столицу: посмотреть особенно не на что, но на то, что есть, смотреть не противно.



7 декабря 2008

Да! Забыл сообщить важное сведение.

Водка, которая не для выебона, а просто так водка, в городе Гомель стоит вся одинаково: 6660 тамошних рублей.



7 декабря 2008

Ну всё, теперь печки протопились и можно ложиться спать.

Это городским жителям чудится, что можно растопить печку и заснуть, а действительность — она другая. Я уж чем себя только не развлекал: и два сообщения отправил в живой журнал, и просмотрел кинофильм режиссёра Балабанова Морфий, спижженый, естественно, из интернета.

Кинофильм, кстати, хуёвый, при всей моей любви к брату-1 и брату-2 и уж тем более к грузу-200. Булгаков и Вертинский — это очень разная поебень и объединять их, как мне кажется, не нужно. Очень жаль, что во всём протяжении кинофильма так и не выебали внятно Ингебору Дапкунайте, Сиськи сиськами, но хотелось бы большего.

Последние двадцать секунд хороши, но не спасают.

Читать Тарантину. Беззаботность — вот что нас выручит.



15 декабря 2008


Лицо его было испуганно.
— Братцы, а где же солнышко? — спросил он, с недоумением озираясь вокруг.
— Ты, Незнайка, какой-то осел! — ответил с насмешкой Знайка. — Ну какое тут солнышко, когда мы на Луне или, вернее сказать, в Луне.




Ну в Луне, так в Луне, хуй с ним, с солнышком. Неприятно только, что всякий раз когда я приезжаю в город, во мне немедленно разыгрывается какая-нибудь болезнь. Вроде бы и центральное отопление, и вода горячая из крана, и другие разные чудеса, а вот поди ж ты.

Пора, стало быть, пить водку с перцем.



Меж тем в городе бушует совершенно не замеченный в деревне финансовый кризис. В чём он выражается, я пока не очень понял, но все говорят, что бушует. Сам я лично пока ещё не видел ни одного человека, непосредственно перемолотого неиллюзорными мельницами Великой Депрессии, но у каждого есть уже история про школьного друга или там мужа сослуживицы.



А вот интересно было бы зайти в какое-нибудь угрюмое собрание ипотечных банкруптов и, закинув ногу на ногу, начать их вразумлять: «Кризис! Это — мираж, дым, фикция. Что такое этот ваш кризис? Да его вовсе и не существует. Это вот что: если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза…» (ну и далее по тексту) — то отпиздят или не отпиздят?



20 декабря 2008

Мальчик нашёл наконец Универсальное Средство против всех проблем, то есть пулемёт.

Он взял стопку книг и методично разрешил все тамошние затруднения, то есть расстрелял дедку, репку, колобка, Кота с Дроздом, курочку рябу, зайца-побегайца, кота финдуса вместе с евоной тефтелькой, старика петсона со вставными зубами в стакане и (наконец-то! наконец-то!) доктора Глеба Сергеевича Пугача из омерзительного стихотворения Сергея Михалкова. После чего счастливо заснул.



Я тоже в его возрасте верил в решительные меры. Когда, бывало, подходила ко мне старуха со слюнями, я её честно предупреждал: уйди, а то убью. Что, конечно, не помогало, а как раз наоборот. После этого я старуху с чистой совестью уничтожал. И тоже верил, что завтра будет новый день,



А потом вырос и узнал, что они всегда возвращаются: и дедка, и репка, и гуси, и лебеди. И первым всегда и обязательно идёт всё тот же непременный и бессмертный врач Глеб Сергеевич Пугач.



22 декабря 2008 — Пропал калабуховский дом

В москве пиздец — им тут уже больше нечего даже рекламировать. На кольцевой линии рекламируют конька-горбунька, вольгу с микитой селяниновичем и другие разные побасёнки.

А пассажиры в метро при этом все какие-то удмурты и башкиры в пёсьих шапках. По-русски никто не разговаривает. К кому ни обратишься, то или секир-башка, или канпетка-дай.

И лица у всех в метро очень ужасные, хотя может быть это только в семь часов утра так бывает, не знаю, я тут редко бываю.

У меня вот сосед в деревне всё стесняется ехать в москву: куда я, говорит, с такой рожей да в столицу. Вот приеду обратно в деревню и его утешу — мол, будешь ты, Серёга, на всей кольцевой линии самый наипервейший красавец.



23 декабря 2008

У ирины хакамады нету решительно никакой жопы. Тоже мне оппозиция.



23 декабря 2008 — Ни к чему. Просто чтобы самому не забыть.

Когда человек перестаёт испытывать ужас перед публичным выступлением, то ему пиздец.



23 декабря 2008 — холивар

Посидел за макинтошем. Тот же линух, только анфас. Говно.



24 декабря 2008

«Ох, ох — соседка прибежала баба Рая. — Бяда! Конь упамши и не встамши! Бяжим!»

Ну бяжим, да. Соседи они для чего соседи — они, если что-то горит или ограбили или там рожает кто, они вопросов не задают, а хватают ведро, ружьё или чайник кипятку и бегут спасать.

Бежим, значит, бежим, а я таки по скверной своей городской привычке думаю. Ну вот прибежим. А в этом коню полтонны весу. И любое его нервное копыто разбивает любую гуманоидную кость, да хоть бы и самый череп с наидрагоценнейшими внутри него мыслями, в очень мелкие и неприятные дребезги. А я не лошадник, совсем не лошадник, я не умею с этими животными разговаривать. Это дед мой умудрился в тридцать седьмом году сесть на двадцать лет из-за лошадей, а уже нет, не сумею.



Но в общем всё как всегда кончилось благополучно. Конь встал сам, долго рылся у меня в кармане в поисках сухаря, которого там не было, и я наконец осуществил свою детскую мечту, то есть сказал коню «ну-ну, ты тут не очень-то выёбывайся!»



31 декабря 2008

Я в конце концов примирился с существованием мобильных телефонов. Ну не запихаешь же их обратно в ту пизду, из которой они вылезли — значит надо как-то с ними жить.

У меня и самого в последние года четыре есть такой телефон, и я честно признаю, что он таки выполняет некоторые полезные функции — будит меня к автолавке или показывает время. Ну или вот интернет, например, в который я прямо сейчас пишу.



А ведь когда они появились, ушла целая жизнь: «мы ждали оба, я у аптеки, а я в кино искала вас» — оно ведь уже невозможно, потому что быстренько созвонятся и встретятся. А нахуя, спрашивается, им это нужно?

И часы теперь носят только президенты, олигархи и пижоны. И муж уже никогда внезапно не вернётся из командировки. И на вопрос «где ты была» ответ теперь «у меня телефон сел и деньги на нём кончились».



Или вот это, помните — когда поезд вот-вот должен отправиться, какой-нибудь юноша на перроне пишет снаружи что-то пальцем на стекле отъезжающей девушке, и она что-то пишет, и оба ничего не понимают, кто чего пишет, но лица у них такие счастливые и влюблённые.

А сейчас чего: «Ну, пока-пока. Ага, позвоню. И я тебя. Нет, пьяных мужиков нет, бабушка какая-то. И я тебя. Ага, сразу позвоню. Пока-пока».

И ничего там, оказывается, интересного на этих стёклах не писали.