– Я бы тоже, – согласился Тютюнников. – Эти придурки не понимают, что убивают и себя!.. Что за люди, не умеют видеть даже на два хода…
Страшно и неожиданно погиб Сергей Гамбург, самый тихий и безропотный, что брался за любую работу, выполнял быстро и очень тщательно, едва ли не единственный, за которым не нужно было подчищать хвосты и хвостики.
И не спасти, в голову попали две пули из крупнокалиберного пулемета. Череп разнесло на мелкие кусочки, забрызгав стену и пол ошметками мозга.
Уткин сказал мрачно:
– Как будто знают, что своих прячем в криокамеры.
– Мы тоже о них многое знаем, – пробормотал я, – но только… преимущество у них. Восемь миллиардов, а это даже в наше время хай-тека все еще сила. Из-за этого гребаного либерализма!
– Зато мы золотой, – ответил он бодро. – Или это не мы золотой?
– Мы, – ответил я. – И никто кроме. Только не миллиард, а миллион. Игорь, где патроны?
– Доставил, – сообщил Шенгальц. – Прямо на огневые позиции. Диана и Аня таскают тоже, я велел им тяжелое не поднимать, нам еще размножаться надо…
– А Марго?
– На третьем этаже бьет из винтовки. Кто бы подумал, что просто супер какой стрелок!.. Бьет и точно, как Камнелом, и быстро… как не знаю кто. Даже не знаю, она и грузовик, наверное, поднимет!
Шенгальд отмахнулся.
– Пусть поднимает. Размножаться все равно будем почкованием или копипастингом. С заданными партией и правительством свойствами.
Я перевел дыхание, сердце колотится, как у загнанного зайца, да и сам чувствую себя мелким зверьком, что отчаянно пытается спастись от неминуемой гибели, сказал как можно более твердым голосом:
– Общий сбор! Даже часовых сюда.
По их взглядам понял, слишком быстро старею и начинаю подражать Скурлатскому, проще по связи, но через несколько минут все послушно собрались в холле, за исключением Шенгальца, он, несмотря на приказ, остался на крыше со снайперской винтовкой в руках.
Я оглядел их бледные исхудавшие лица. В глазах отчаянная решимость, смотрят с надеждой, последние десять лет я был их негласным лидером, пусть даже официальном начальником отдела всегда оставался Камнеломов, что вызывало недоумение и глухое недовольство в коллективе.
– Угадали, – сказал я. – А сейчас прошу отключить все мобильники и носимую электронику. Немедленно! Это важно.
Кто-то зашевелился, кто-то все так же неподвижен, отключают мысленно, я выждал и добавил:
– И все трекеры здоровья. Знаю, в нашем здоровом коллективе найдется кто-то из несогласных с таким самодурством и зажимом свободы и демократии, но сейчас военное время и военные законы.
Лишь по лицу Уткина промелькнула улыбка, одобряет, остальные проделали все молча, наконец Южалин произнес:
– Шеф?
– Возьми троих, – велел я, – и спустись в подвал. Там у северной стены остался хлам, который вынести не успели… Не до него было.
– А сейчас, – спросил он с сарказмом, – до него?
– Именно, – подтвердил я.
Он двинул плечами в полнейшем обалдении, но привык за годы доверять лидеру, ответил послушно:
– Спустимся. И что?
– Разгребите до самой стены вплотную, – сказал я. – Нет, выносить наверх не стоит, просто сделайте проход.
– А дальше?
– Просто выполняй, – велел я. – Теперь я как бы за главнокомандующего. Война вступает в решающую фазу.
Когда он, а с ним еще двое выскочили из помещения, Карпов спросил:
– Шеф, что в рукаве?
– Быстро собрать личные вещи, – велел я, – и спуститься за ними! На все пять минут.
Сокол сказал с кривой улыбкой:
– У нас с Валентайном все личные вещи с собой. Omnia mea mecum porto.
– Возьмите криокамеру с Камнеломовым и вниз, – велел я.
– Но… зачем?
– Просто отсидимся, – ответил я. – Когда бомбят, всегда прячутся в подвалы, это классика. А сейчас быстрее, быстрее!
Все кроме Уткина поспешно разошлись, тот сделал было шаг, но повернулся ко мне, глаза загадочно блеснули.
– Шеф… А зачем вы велели всем отключить связь… если заработала глушилка?
– Сам знаешь, – ответил я с неохотой. – Всегда найдется тот, кто попытается поговорить хотя бы с мамой или женой. Но с глушилкой я буду знать этого человека.
Он покачал головой связь.
– Все вы предусматриваете, шеф. Не хотел бы сесть с вами за покерный стол.
– Только бридж, – сообщил я. – Только хардкор!
Он буркнул:
– Даже слов таких не знаю. Значит, в тир…
– К северной стене, – напомнил я. – В прошлый раз убрать все не успели…
– Мы бы да, – ответил он, – но вы остановили. Сказали, что для тира места хватит.
– Вот-вот, – согласился я. – Для тира как раз, но сейчас там у стены хлама под потолок, паутина в палец толщиной, а в ней огромные, но уже засохшие мухи… Я вас просто пожалел в прошлый раз.
Он посмотрел на меня с сомнением.
– Да-да, просто пожалели. Уже поверил!
– Выполняйте, – напомнил я.
Он вздохнул и быстро ушел, стараясь не переходить на суетливый бег, и увел с собой оставшихся.
Я выждал пару минут, прислушиваясь к грохоту взрывов, прокричал по ментальной связи Шенгальцу:
– Ты последний! Уходи с крыши!
Он крикнул в ответ:
– Шеф, но что в подвале?
– Увидишь, – бросил я. – Давай быстро!
Он спросил тоскливо:
– Зачем!.. Оттуда нас мигом…
– Выполняй приказ, – сказал я строже.
Он охнул, в голосе прозвучало непривычное для него отчаяние, но ответил достаточно собранно:
– Да, шеф, как скажете!.. Хорошо быть деспотом в военное время?
Глава 11
Когда через четверть часа я спустился в наш импровизированный тир, оставшийся хлам растащили и выложили двумя неровными рядами вдоль стен.
На меня уставились непонимающими глазами, а я быстро прошел к тупиковой стене, пощупал каменную облицовку.
Все ахнули, когда я с силой всадил пальцы в то, что казалось каменной плитой, рванул. Тонкая пленка скукожилась и опустилась на пол, а за ней взглядам открылась толстая металлическая дверь сейфового вида.
Я сосредоточился, вспоминая сложный код, быстро и четко произнес его мысленно. Все молчали, затаив дыхание.
Щелчок в двери прозвучал как выстрел. Уткин подбежал по мановению моей длани, из идеально ровной плиты выдвинулась массивная металлическая ручка.
Он ухватился, с силой потянул, упираясь ногами. Дверь медленно и величаво уступила, а за нею открылись идущие вниз ступеньки из перестроенного гранита.
– Там еще один подвал, – сказал я в тишине. – Спускаемся, спускаемся!.. Враг за нашими плечами ждать не будет!
Первым вниз помчался, стуча подошвами, Уткин, за ним женщины, Сокол задержался, вздохнул.
– Шеф… ну вы даете! Когда успели?
– А что делать, – ответил я мрачно. – Когда мои прогнозы не приняли, пришлось самому. Тут работы на неделю, а когда втихаря, пять лет на рытье, на заметание следов, закупку через десятые руки оборудования, размещение и удаление всяких упоминаний.
– Шеф, – произнес он с чувством, – вы гений! Там еще и оборудование?
– Увидишь, – ответил я загадочно. – А гений, надеюсь, не криминальный?
– Это будет названо блестящей операцией, – пообещал он. – Сам напишу такой учебник!
– Если выживем, – осадил я. – Мы все еще отступаем. Противник оказался сильнее, чем я ожидал.
– Даже вы?
– Даже я, – ответил я, – хотя, конечно, такую возможность допускал, потому и этот подвал, что не совсем подвал.
– А бункер?
– Вот-вот. Все спустились?.. Ладно, нам выключать за собой свет.
Он по моему жесту пошел вниз, лестница тянется и тянется, глубокая, как спуск в ленинградское метро. Я шел следом. Ребята даже не догадываются, что начал эту операцию давно, когда мои прогнозы никто всерьез не принял или не захотел принять, и я, переключившись на неприятную мне часть работы, спрогнозировал подъем и падение биржевых цен, сыграл, заработал очень даже весьма. На закупку аппаратуры использовал именно эти деньги. Частично устаревший, изношенный, но сумел ухватить и очень важный комплекс для тонкой настройки и калибровки нейроморфных сетей последнего поколения.
Пришлось приложить немало усилий, чтобы перевести его в «несвоевременное использование средств» а потом поместить в дальний угол склада, откуда потом втихую грузовые дроны перетащили по туннелю из склада, что послужил тиром, в подземный бункер.
Спускаясь по выплавленным из камня ступенькам, услышал снизу недоумевающе-восторженные голоса. Кто-то еще, только увидев в стене металлическую дверь сейфового типа, ощутил, что не все вот так сразу потеряно.
Выходит, это не совсем бегство, просто отступление на заранее подготовленные позиции. Даже не отступление, а так, ретирада. Такое хоть малость, но утешает, даже в какой-то мере подбадривает. По крайней мере, не дает впасть в полнейшее уныние, как было в какой-то момент, когда услышали приказ оставить все и прятаться в подвал.
Спускаться пришлось долго, шли сперва молча, потом начались полные недоумения вопросы, наконец далеко внизу в тусклом аварийном свете замаячила еще одна дверь, еще массивнее, перекрывающая весь коридор.
Сокол повернул голову, сказал на ходу:
– Как бункер Верховного Главнокомандующего!
– Куда там Верховному, – ответил я, – Самое ценное в мире это мы. Заходи и закрывай дверь.
Дверь, правда, захлопнулась за нами сама, точнее, Сюзанна проследила, чтобы все шло так, как я спрогнозировал и запрограммировал.
В помещении вспыхнул яркий свет. Все остановились, щурятся, глаза за время спуска адаптировались к тусклому, а сейчас как будто снова под полуденным солнцем.
Экранные обои на стенах засветились, появились виды теплых морей и тропических островов.
Я оперся спиной на металл двери, чувствуя слабость в ногах и во всем теле. Весь мой поредевший коллектив сбился в кучку, кто-то смотрит в ожидании, кто-то поглядывает в радостном недоумении по сторонам.
– Осваивайтесь, – сказал я громко. – Последний рубеж! Пан или пропал, как говорили предки…
– Либо грудь в крестах, – добавил знающий Тютюнников, любит блеснуть эрудицией, – либо голова в кустах, aut Caesar aut nihil…
– Либо погибнем здесь, – прервал я, – либо в сингулярность шагнем отсюда!.. Осваивайтесь, располагайтесь, обживайтесь.
Сверху донесся толчок, прокатился далекий гул. На больших экранах вспыхнул немыслимо яркий свет, словно на поверхности взорвалась атомная бомба.
Уткин спросил в тревоге:
– Шеф…
– Бомба объемного взрыва, – объяснил я. – В народе называемая вакуумной. Плюс термобомба на первом этаже.
Все замерли, прислушиваясь, он спросил осторожно:
– Вакуумная, понятно… а термобомба?
Я ответил без охоты:
– Вакуумная снесла все наверху, а термальная расплавила фундамент и землю на глубину, захватив и наш подвал с тиром. Мы сейчас под огромной раскаленной добела массой монолитного камня в сотни тысяч тонн и толщиной метров в пятьсот. Возможно, придется включить кондиционеры. Это недолго, магма быстро остывает и скоро окажемся под плитой из перестроенного камня, который не возьмет никакой бур, кроме особо заточенных под такие же особые операции.
Сокол спросил осевшим голосом:
– Как мы глубоко?
– Шестьсот, – сообщил я, – хороший такой слой, надежный. А в ширину над нами плита вообще на полкилометра. И везде прочнее гранита. Неплохая гарантия, что о нас больше никто не вспомнит. Для всех мы погибли при взрыве.
– А взрыв как-то объяснят?
– Неолуды? – уточнил я. – Для них мы сумасшедшие, что все равно бы взорвали весь мир. В лабораториях всегда, по их мнению, что-то да взрывается.
Он кивнул.
– Да и кроме того, в мире, что идет под откос, кто до таких мелочей будет докапываться?.. Сейчас горят целые города, взрываются нефтяные терминалы и танкеры… Что творят сволочи, что творят!
– Дикари любят жечь, – напомнил я. – Когда мы в детстве проходим стадию дикарства, тоже любим огонь… Ладно, здесь противопожарные меры надежные, так что обживайтесь! Никто не знает, сколько здесь пробудем.
Очень медленно начали разбредаться, дальше помещение тонет в темноте, но по мере того как кто-то входит в зону видимости датчика, там загорается мягкий свет, выхватывая из темноты кусочек пространства, словно создавая его из ничего.
Я помалкивал, прекрасно понимаю тот нервный спад после предельного напряжения сил и нервов, все готовились драться до последнего и погибнуть, защищая наши идеалы ученых, а взамен я преподнес возможность провести в бункере всю оставшуюся жизнь, что должно больше радовать, но это придется потом, а пока нервное опустошение и предельный упадок сил.
Уткин остановился, спросил шепотом:
– А криокамера с Камнегрызом…
– Здесь, – сообщил я. – Сокол с Валентайном перетащили. Она там, где еще четыре. Была возможность заполучить, вот я и.
Он ушел осматривать бункер, а Сокол, у которого появилась возможность продолжить работу над чипом, выпрямился и с энтузиазмом потер ладони.
– Ладно, – сказал он властным голосом прежнего руководителя лаборатории, – как жить, подумаем позже. Хотя, уверен, наш шеф, который теперь уже точно директор института, все продумал, хотя я в это и не верю…
Уткин обронил угрюмо, но с надеждой в голосе:
– Он теперь не только директор института. Боюсь, уже единственный уцелевший директор…
– Иран еще держится, – напомнил Тютюнников. – Там неолудов убивают на месте.
– И Саудовская Аравия, – добавил Лавр. – Неолудов объявили гомосексуалистами, по той же статье вешают в течение двадцати четырех часов. Но там неолуды побеждают в другом…
Сокол поморщился.
– Да, оказаться в одном строю с такими не слишком велика честь… Валентайн!.. Проверь, что там дальше из оборудования. Не думаю, чтобы шеф затащил нас сюда только затем, чтобы отсидеться, играя в любимый им бридж.
– Хотя кто-то был бы рад, – сказал Южалин задумчиво. – А что, чем не жизнь в вечности? Есть что-то и в неолудстве… Ладно, продолжим каторжанить на благо и во имя! Раз уж такая возможность подвернулась…
– Сама, – вставил Уткин. – Взяла и подвернулась.
Сокол отмахнулся, не реагируя на ехидную реплику. Судя по его отрешенному виду, сейчас ничего не интересует больше, чем возможность продолжить работу с «Фемто-3», а то и с «Фемто-4»…
Остальные все еще медленно бродят по бункеру, где, оказывается, помимо привычной нам лаборатории, прихомячены мощные генераторы энергии, запасы продуктов, установка по генерированию воды, а также новейшие принтеры, что воссоздадут все необходимое как для пропитания, так и одежду или обувь, не говоря уже об изношенных деталях оборудования, на это я заточил их с самого начала.
Есть даже два специализированных медицинских универсала, нацеленных быстро и точно выращивать из стволовых клеток человека любой орган, от печени до участков мозга, исключая неокортекс.
Уткин догнал меня, спросил тихо:
– На сколько рассчитано?
Я ответил без особой определенности:
– Думаю, жить и работать можно сотню или больше лет. Но это с запасом, осторожничаю. Я осторожный, даже трусливый временами.
– Трусливый?
– Разве не трусость столько лет тайком строить бункер, пока все беспечно радовались жизни?
Он сказал невесело:
– Радуются люди-стрекозки, а муравей всматривается в будущее. Цивилизацию построили муравьи, шеф! Они там, мы здесь. Я вижу, вы все предусмотрели…
– Многое, – согласился я. – Но насчет всего, это льстишь. Черные лебеди носятся и под землей.
Почти все собрались в самом большом помещении, я бы назвал его холлом или комнатой для общих собраний, но нас осталось одинадцать человек, а с Соколом и Валентайном – чертова дюжина, дальше идти пока не решаются, нужно пережить и переварить то, что уже стряслось, я обходил всех, старательно улыбался, у нас не поражение, а всего лишь крохотное отступление.
Лавр пошел рядом, спросил упавшим голосом:
– Здесь и будем жить?
– Лучше здесь живым псом, – ответил за меня Уткин, – чем наверху мертвым львом. Шеф, аппаратуру узнаю. Еще удивлялся, почему такую новую списывают, как устаревшую или сломанную… А как насчет питания?
Я остановился, уточнил:
– Нам или силовым установкам?
– Вопрос про установки, – ответил он, – но рад, что и про подданных вспомнили…
– Предусмотрено, – ответил я кратко. – Проверьте работу и начинайте сразу же. Хай-тек нас мобилизовал для работы на линии фронта!..
Карпов за нашими спинами сказал задумчиво:
– А давайте объявим шефа царем?.. А что?.. Отдельное общество… А царь должон заглядывать в будущее для всего простого ученого народа.
– Тогда сразу императором, – возразил Уткин. – Чего мелочиться? У нас империя разума.
Карпов тут же отпарировал:
– Разума, который нуждается в царе? Царя нужно иметь в голове, а то знаю некоторых…
– А наш коллектив, – сказал Лавр, – одна большая голова. Что, не так?
– Я неокортекс, – сказал Карпов быстро, – а ты вот гипоталамус хренов.
– Сам ты гипоталамус, – ответил Лавр. – Шеф, увидимся! Если не разминемся в этом огромном мире.
Они с Соколом двинулись обследовать бункер, где сразу обнаружили еще отсеки, как жилые, так и для работы. Стены покрыты пленкой, что служит превосходными экранами высокого разрешения, а связь со спутниками есть, но только, как оказалось, через мой засекреченный и модерируемый аккаунт.
Содержимому бункера, как я и ожидал, обрадовались больше всего Сокол и его Валентайн. Он ликующим шепотом с придыханием даже сообщил счастливо, что в их центре работали на таком же оборудовании, хотя и на чуть более новой модели, но там больше по части тюнинга и удобств, чтобы повысить цену, а для работы все те же характеристики.
Я вздохнул с облегчением, а он сказал с непривычным для него почтением:
– Судя по всему, вы предвидели или просто чувствовали, что не успеем с «Фемто-три»?
– Не предвидел, – ответил я с неохотой, – а боялся!.. И принимал меры. Так, на всякий пожарный.
– А пожар случился, – ответил он. – Но вы его точно предвидели. Иначе бы не. Хотел бы я видеть будущее так же четко.
– Видеть пожары и погромы? – спросил я.
– Но вы как-то остаетесь оптимистом?
– Я грамотный оптимист, – ответил я. – А в грамотности, как сказал Соломон, много печали и неполезного стресса.
Карпов, слушая нас, сочувствующе поддакнул шефу:
– Жизнь у нас такая! Мерзкие прогнозы сбываются, а вот как зарплату повысить…
Сокол сказал с оптимизмом висельника:
– Зато в бункере есть почти все для щастя! Вы запасливый хомяк, шеф. Кто бы подумал, глядя на ваше слегка придурковатое лицо… Сегодня докалибруем аппаратуру и продолжим так, что дым пойдет, а то и повалит… Нам же оставалось всего пару месяцев на доводку… Ну пусть даже три или четыре, но что стоило бы судьбе дать нам чуть больше времени!
– Давала, – ответил я с горечью, – но мы сами бездарно истратили, если говорить цензурно, на… Даже не стану вас позорить, как и самого себя. Мы все пока что люди, а значит, свиньи.
Мои сотрудники переглянулись, посерьезневшие и подобравшие животы, и хотя животов пока нет, но спины выпрямили, словно солдаты перед генералом.
– Понятно, – ответил Лавр. – Дым из задниц пойдет, как из ракетного сопла, но все сделаем!.. Кто знает, что еще ждет.
Уткин сказал тихонько:
– Шеф, знает, но разве скажет раньше времени?.. Бережет нас. Мы же нежные, чуть что – лапки кверху, хвосты в сторону. Это он толстокожий, как динозавр Петя в московском зоопарке.
Я вздохнул под их взыскующими взглядами.
– Если бы знал, сказал бы. Если и остался среди вас шпион, сообщить своим все равно не сможет.
– Шеф?
– Глушилку, – пояснил я, – удалось выкупить у воинской части. Для научных нужд, как объяснил в формальном запросе. Самая мощная в Подмосковье, а значит, в мире! У коррупции есть и преимущества, нужно уметь пользоваться.
– Шеф…
Они посерьезнели, я проговорил все невесело, но с непреклонностью в голосе, которая мне ну совсем несвойственна, однако придется развивать и пользоваться:
– Да-да, вы поняли правильно. В режиме секретности связь со спутниками только через мой акк. Правда, почти все вычислительные мощности сейчас свободны… даже Массачусетский и Сунь-хунь-Чай прекратили работу, так что их суперкомпьютеры в вашем распоряжении, но…
– Только под вашим контролем, – закончил Лавр.
– Увы, – пояснил я уже без всякой надобности, все уже поняли, но у меня необходимость как-то оправдаться, словно это я виноват во всем мировом хаосе, – это меры предосторожности. Никто не должен знать о нас. Даже ваши родные.
– Шеф, но как же…
Я напомнил:
– К ним могут прийти и спросить.
– Ничего не скажут!
– Есть методы, – напомнил я, – есть аппаратура, есть программы… Не обязательно слушать то, что человек говорит, чтобы понять, что он скрывает. Так что только через мой акк!..
Сокол и Валентайн ушли, Уткин задержался, спросил с сочувствием:
– Признайтесь, шеф, тяжко все это далось?
Я двинул плечами.
– Как сказать. Если надо, то надо, как бы ни было… Хуже то, что пришлось заниматься не своим делом… Сперва финансами, деньги все-таки решают многие проблемы, потом через ряд организаций хитроумно списывал часть оборудования как устаревшее, но спускал сюда, как вы заметили, самое современное. Системы наблюдения?.. Я же говорю, мы не простейшие. Кто эти системы разрабатывал, тот и знает как взломать или обойти, что вроде бы для совестливого человека постыдно и преступно, однако… я как Игнатий Лойола, оправдываю преступные действия высокими целями!
– Шеф, но это в самом деле…
Я прервал:
– Не отвлекайтесь, приступайте!
Он лихо козырнул и отправился в отсек, отведенный под лабораторию нейроморфных взаимодействий. Судя по походке и выпрямившейся спине с гордо разведенными плечами, уже поверил в близкую и безоговорочную победу.
Как только выйдем из бункера.
Лет через сто.
Глава 12
По бункеру Уткин бродил недолго, вернулся мрачный, попросил тихим голосом:
– А можно… если это не нарушит новые государственные тайны… как-то взглянуть… ну, на то место?
– Какое? – спросил я. – Ах да, конечно…
Широкая стена вспыхнула, превращаясь в экран высокой четкости, вдали прорисовываются знакомые силуэты небоскребов Мацанюка, слева и справа на большом удалении еще здания, не столь примечательные, а между ними словно поверхность планеты Меркурий, оплавленная и даже не бугристая, такая разве что у нейтронной звезды, когда давление и чудовищные температуры выравнивают поверхность до зеркального блеска.
Я слышал, как подошли еще сотрудники, но первым в напряженной тишине прозвучал вздрагивающий голос Уткина:
– Ого… не сразу и сообразишь, где это.
Лавр сказал мрачно:
– Я тоже ждал хотя бы оплавленные прутья арматуры… чтобы торчали из застывшей земли, как оскаленные зубы…
– Ты чего? – спросил Карпов. – Металл испарился! Земля кипела даже не знаю на какую глыбь. Зато сейчас гладкая и ровная, хоть космодром строй на таком монолите.
Я промолчал, вакуумная бомба смела не только многотысячную толпу, но и все с поверхности, голо и пусто вплоть до небоскребов Мацанюка, что смотрят на мир выбитыми окнами.
А земля, да, термитной проплавлена метров на триста-четыреста, а то и на все пятьсот. Между этой плитой и бункером еще метров двести нетронутой почвы, можно бы рассчитать и на сто, даже на пятьдесят, но рискованно, мало ли что в характеристиках термической бомбы указаны пятьсот метров, круглые цифры всегда врут, в этом случае примерный разброс от двухсот до трехсот.
Можно было бы вообще бункер расположить на глубине километра, но я торопился успеть обустроить изнутри, чтобы затаскивать уже почти закупленное оборудование.
Я футуролог, только обозначаю проблемы в будущем, решать должны другие, но если не находятся такие люди, приходится в меру сил и возможностей барахтаться самому.
А самому, это отвлекаясь от настоящей работы, потому что этот засекреченный даже от своих бункер, закупка и перевозка высокотехнологического оборудования – никчемная хрень, что отняла несколько лет, когда своей настоящей работой занимался урывками, а голова постоянно была забита тем, как незаметно закупить оборудование в насквозь просматриваемом мире, как спрятать, как провести работы по рытью туннеля.
Возможно, из-за этой мелочовки допустил где-то промахи, осознание этого мучило несколько лет. Вдруг да все это делаю напрасно, ничто не предвещает катастрофы, не все сгущающиеся тучи обещают грозу, и даже громыхающий гром может погреметь и затихнуть, а я, как параноик, везде выискиваю признаки грядущего взрыва так долго задавливаемых инстинктов нарушить все правила, которых все больше и больше, вырваться на свободу, душа жаждет и вопиет…
Только теперь начало отпускать, ощутил даже горькое удовлетворение: ага, просчитал точно, мир в самом деле взбесился, захотелось говна нюхнуть, да так нестерпимо, что уже ничто не удержит, ни мораль, ни законы, ни армия.
Что ж, даже законы почти во всех странах говорят и даже утверждают как непреложное правило, что каждый человек имеет право выбора. Теперь вот так называемый простой народ яснее ясного показал свои предпочтения. Хотя все и так знаем, помалкиваем из старомодного приличия, но сейчас время демократии и личной свободы, мастурбацией и коитусом можно заниматься и на людной улице, даже при детях и с детьми, так что никаких раздражающих нашу звериную суть и сдерживающих запретов.
Вообще рухнули гнусные законы тоталитарных режимов, сковывающие волю так называемого человека, которому ничто из его животного наследия не чуждо и еще как не чуждо. А все прошлое, как известно, свято и священно. К тому же у человека право развиваться во все стороны, как записано в Конституции, даже в те, которые сегодня считаются неприличными, а завтра станут обязательными, потому он имеет право, еще как имеет.
Так что мы, сознательно удержавшие себя от таких чересчурных свобод, такие вот ретрограды, как бы уважаем их свободу выбора и потому в сингулярность силой и даже уговорами тащить не будем.
Да и не одни останутся, с ними две трети, если не больше, так называемой интеллектуальной и творческой элиты. По крайней мере той, что так себя называет и которую постоянно превозносят в медиа. Практически все шоумены, актеры, люди искусства, поэты, мемуаристы, певцы, фитнес-модели, даже некоторые из мира науки, то ли заблудившиеся параноики, то ли конъюнктурщики, которым важнее хапнуть здесь и сейчас, а не рассчитывать на журавля в непонятном будущем.
А мы пойдем дальше.
Если, конечно, сейчас как-то уцелеем.
Сутки прошли в суетливой нервозности, бункер оказался гораздо просторнее, чем ожидалось моей команде. Вообще-то самое трудное было не копать, а протащить в подвал незаметно или под отвлекающими предлогами буровую установку, а затем уже по удаленке мониторил из своего кабинета, где и сколько копать.
Изъятой породой укреплял стены, уплотняя ее в десятки, а в некоторых случаях и в сотни раз. Бункер вообще-то выстроил за месяц, но аппетит приходит во время еды, еще трижды возвращался к нему, расширял и затаскивал туда аппаратуру, что появлялась в последние годы.
Сокол и его люди отыскали три установки по отладке «Фемто-три», расконсервировали и тут же принялись испытывать их на вшивость, вдруг шеф да в чем-то ошибся, вот Господь Бог и то дал промашку, когда создавал Вселенную, мы бы подсказали варианты получше…
Вечером первого дня Сюзанна по каким-то признакам определила, что ко мне минут через пять зайдет Диана. Я включил видеокамеру в ее ячейке, вроде бы не собирается, занята делом, но через четыре минуты в самом деле смахнула с монитора расчеты, заменив благостной картинкой целующихся птичек, поднялась из-за стола, решительная, как Артемида на охоте, поправила прическу и вышла в общий коридор.
Теперь даже я понял, что идет ко мне, хотя тоже не скажу, по каким признакам. Просто ощутил, вот и все. Как и некоторые из прогнозов, где не столько расчетов, как ощущений надвигающихся событий. Трудно увязывать данные по выплавке стали и росту благосостояния в Африке с моими наблюдениями, как люди реагируют на всякие мелочи в соцсетях, на форумах, как ведут себя в магазинах и как все больше футболы и бои без правил вытесняют филармонии и моцартов.
Вошла она подчеркнуто веселая и оптимистичная, такой вид подчиненных должен радовать начальство, что привело в подземный бункер и как бы чувствует некоторую вину, а я ее чувствую еще как, но тоже улыбаюсь, как дурак, с дураками в любом обществе жить легче и приятнее.
– С винтовкой в руках ты весьма даже, – сказал я, – но все же без нее как-то привычнее, а я традиционалист, стремящийся в сингулярность.
Она еще больше засветилась счастьем, озверевшая толпа и ее разорвала бы в клочья, а бункер вполне так ничего, никто не ожидал, что здесь такой простор и такая роскошь, радуется совсем уж открыто, а улыбка сделала ее растатуаженные и вздутые для поцелуев губы еще сочнее.
– Шеф, – произнесла она мягким контральто, глядя мне прямо в глаза, – когда-то я сомневалась в вас и правильности вашего пути, слишком уж вы… Но сейчас у вас нет более преданного вам человека. По крайней мере, женщины.
Я спросил в изумлении:
– Сомневалась? Тогда почему ты здесь?
Она загадочно улыбнулась.
– Прислали. Сказали, вы из футурологов наиболее перспективный, а коллектив у вас лучший. Вы сами его то ли подобрали из лучших, то ли сумели выковать. И хотя наверх не лезете, но мне сказали, что жизнь вас все равно выпихнет на вершину.
– Кто сказал?
Она улыбнулась еще загадочнее.
– Не догадываетесь?.. Ваш директор Скурлатский Макар Афанасьевич моим родителям. А его очень уважали за мудрость и понимание ситуации в обществе.
– Скурлатский, – повторил я, – Макар Афанасьевич… Он в самом деле был мудр, даже я не постигал всю глубину. И прогнозировал точнее меня.
– Он был очень стар, – сказала она с сочувствием. – И видел в жизни больше. А вы пойдете дальше.
Я спросил настороженно:
– Мы уже на «вы»?
Она засмеялась, тряхнула головой, волосы красиво взметнулись и легли золотой волной на плечи, а глаза засияли, как утренние звезды.
– Это я нечаянно! Из пиетета. Когда о таких высотах, голова идет кругом, как на чертовом колесе. Когда ты тот самый великий футуролог, я ни за что не решусь взять в ладонь твои гениталии!.. Это же… это даже не непристойно, а кощунственно!
Я пробормотал:
– Да, сейчас не до всякого такого… Мы в убежище.
Она продолжала смотреть мне в глаза, улыбка стала загадочной, а голос потеплел:
– Шеф…
– Что? – спросил я в настороженности. – Что у тебя в кармане?
– За пазухой, – уточнила она с той же улыбкой. – Женщины обычно прячут за пазухой. Между сиськами. Миледи так перевозила тайные письма, а мушкетеры не решались их оттуда достать, пока не догадались перевернуть вниз головой и потрясти… Но ты можешь проверить, что я там прячу.
– Ничего не прячешь, – возразил я. – Одни сиськи, их и так хорошо видно. Сейчас одежда еще та одежда, что не одежда, а так, подтанцовка у солиста. Даже двух. Так бы и не обратил внимания на сиськи, а одежда подсказывает: смотри, вот сиськи!
Ее улыбка стала чуть шире, самую малость, но я заметил, спохватился, вот и снова она, психолог, повернула разговор с футурологии на сиськи, мужчин на эту тему свернуть легче всего, а я еще и такой по характеру, не могу спорить с женщинами так же твердо, как с мужчинами, сексист проклятый, male pig.
Она мгновенно заметила, что именно заметил я, уловила изменения в моем лице, хотя я не шевельнул ни мускулом.
– Шеф, – произнесла уже деловым голосом профессионального психолога, – коллектив в порядке. Не в полном, конечно, но если люди умные, у них эмоции под контролем. Так что никаких истерик, заламываний рук даже в своем кругу, никаких глупых вопросов!
– Хорошо, – сказал я с облегчением.
– И еще, – продолжила она, глядя в мое лицо неотрывно, – у них даже слишком велика вера в своего шефа и руководителя. Вы хорошо держитесь, шеф!.. Ни разу не видела тревоги на вашем лице.
– Ни разу?
Она покачала головой.
– Вообще-то видела, но это я, а вот если смотреть глазами остальных, менее искушенных, то наш шеф всегда тверд и незыблем, все знает наперед!
Я пробормотал:
– Убежище может усилить эти настроения. Ладно, совершу на их глазах какую-нибудь заметную глупость. Критичное отношение к руководству необходимо.
В ее глазах заблестели веселые огоньки.
– Можете сейчас, – предложила она. – Например, коитус, забыв отключить камеры. Что-нибудь непристойное, если такое еще осталось… но вы же можете придумать?
– А разве раньше отключали?
– Разве правила, – спросила она, – не ужесточатся?
Я подумал, кивнул.
– Верно мыслите, хоть и психолог. Правила должны применяться к обстоятельствам. Но это потом. Диана, прикинь, что понадобится сделать. Но так, чтобы не слишком напрягать коллектив. Мы все чуткие и нервные, хоть и толстокожие.
Он ответила серьезно:
– Уже кое-то есть. Но пока вчерне. Отшлифую и принесу в клюве. Или за пазухой, шеф. Вы же отовсюду достанете!