Но взрыва не последовало. Вместо этого свёрток упал на землю и с негромким хлопком лопнул, окутываясь клубами густого сизого дыма. Ещё один хлопок донёсся с крыши, которую тут же стало затягивать дымом. Как и предполагал Берёзов, бандиты ставили завесу, пытаясь вырваться из ловушки. Маловероятно, что они окажутся столь глупы, чтобы организовать схрон в месте, не имеющем путей отступления. Кто же станет запирать в западню самого себя? Со стороны соседнего дома, возле которого на дереве должен был засесть Ветер, прозвучала автоматная очередь, затем ещё одна, и совершенно неожиданно на крыше бандитского дома громыхнул разрыв ручной гранаты.

— Двое пытались уйти по крыше, — раздался в эфире голос Ветра, — цели уничтожены. Больше контролировать крышу не могу, сильное задымление, ничего не видно.

— Принял тебя, — ответил Ферзь и вновь поднял портативный мегафон.

— Сталкеры! Это последнее предупреждение! — заявил он. — Сдавайтесь или будете уничтожены!

Даю две минуты! — И, отложив мегафон, тут же кивнул одному из притаившихся у поленницы бойцов: — Светозвуковую!

Боец достал светозвуковую гранату и забросил её в чердачное окно. Сверкнула ослепительная вспышка, и тяжело ухнул звуковой удар, гулко проходя через герметичную сферу «Мембраны». Из щелей прогнивших стен и крыши во все стороны брызнули клубы трухи, пыли и куски сине-жёлтого мха. Берёзов непонимающе переводил взгляд с Ферзя на остальных бойцов группы. Странное какое-то задержание. Со стрельбой на поражение и метанием гранат без предоставления окружённым даже малейшей возможности сдаться добровольно ещё до попытки штурма. Кстати, о штурме. Чего ждёт Ферзь? Вот сейчас, пока бандиты ослеплены и оглушены, самое время взобраться на крышу, перекрыть пути отхода и, в случае благоприятной ситуации, после броска второй гранаты войти внутрь.

— Ферзь, я — Туман, — он вышел в эфир, — момент удобный, могу выйти на крышу, пока дым не рассеялся и…

— Нет, — оборвал его Салмацкий, — слишком рискованно. Этим терять нечего, нарвёшься на пулю. По нашей информации бандиты вооружены «Дыроколами»! — И сделал короткий жест засевшим у поленницы: — Ещё одну!

Вторая светозвуковая граната влетела в чердачное окно, и снова грянул грохот со вспышкой. Ничего не понимаю, подумал Иван, если так дело пойдёт и дальше, задерживать будет некого, там мозги у всех полопаются… Дым начал рассеиваться, и он заметил слабое шевеление в чердачном окне.

— Движение! — бросил он в эфир. — В окне! Возможно, выхо…

Треск сразу нескольких автоматных очередей заглушил его слова. Пули ударили в окно, разнося трухлявый проём в щепу, раздался короткий крик, шевеление прекратилось, и из разодранного окна безжизненно свесилась залитая кровью рука. Иван лишь покачал головой. Что вообще тут происходит? Или бойцы спецотряда настолько злы на бандитов из-за того боя у развалин? Он вполне мог это понять — спецотряд тогда понёс потери, несколько человек получили ранения, один из них до сих пор проходит лечение, но если сейчас перебить всех, то единственная нить, ведущая к шпионской лаборатории, будет потеряна. Оперативники возлагают на это задержание большие надежды, а тут творится чёрт знает что, прямо вендетта корсиканская…

Однако судя по реакции окружающих, никого, кроме Берёзова, это не волновало. В сложившейся ситуации стоило проявить инициативу, и он, привычно пригибаясь, быстрой перебежкой подошёл к сидящему за покосившейся деревянной изгородью Ферзю. Тот встретил его вопросительным взглядом.

— Там остался всего один, — Иван кивнул в сторону чердака, — надо брать его живым, иначе провалим операцию! Если уже не провалили, — добавил он, — мёртвые показаний не дают, как будем шпионскую лабораторию искать?

— Все они отморозки, — зло ответил Ферзь, — убить человека для них всё равно, что Синьку прихлопнуть! Я уже потерял достаточно людей и больше не собираюсь рисковать никем.

— Я сам его возьму, риск будет минимальным, — возразил Берёзов, — нужно только снайперское прикрытие, пусть последят за окном. Я заякорю альпинистскую кошку с верёвкой и влезу на крышу, это быстро. Найду там лаз, через который перебитые Ветром бандиты выходили. А вы сымитируете штурм и бросите светозвуковую в окно. Сразу после взрыва я зайду внутрь и приму оставшегося, если он ещё жив.

— Подставишься под пулю — мне отвечать, — поморщился Ферзь, — и без того потерь достаточно. Этот гад там наверняка уши уже чем-нибудь заткнул и светофильтры на противогаз накрутил. Он сдаваться не собирается.

— Я справлюсь, — настаивал Берёзов, — не в первый раз.

В этот момент эфир ожил.

— Слышу движение в окне! — доложил наблюдатель.

— Отдайте приказ не стрелять! — потребовал Берёзов. — Иначе месяцы работы оперативников пойдут псу под хвост!

— Я сдаюсь! — донёсся из окна слабый голос с армянским акцентом. — Не стреляйте! Я сдаюсь!

Берёзов смотрел на Ферзя в упор. Тот пожал плечами и произнёс:

— Не стрелять! Брать живым! — И тут же добавил: — Соблюдать осторожность! Это может быть ловушкой!

Но всё оказалось много проще. Ашот Хромой сопротивляться не хотел. Он оказался ранен в ногу осколками гранаты и даже лестницу в оконный проем вытолкал с трудом. Лезть по ней ему было тяжело, и он практически скатился в руки группы захвата. С него сорвали противогаз и оттащили в сторону. Сталкером занялся санинструктор, и Ферзь объявил окончание операции.

Боевые группы начали выходить из деревни, тщательно придерживаясь разработанного маршрута. Обратный путь неожиданно оказался сложнее, чем первоначальный заход в мёртвую деревню. Словно возмущённый появлением людей Жёлтый Пух собрался в огромные рваные облака и метался по улицам от одного покосившегося дома к другому, пытаясь облепить затянутых в «Мембраны» бойцов. Видимость ухудшилась, словно посреди лета внезапно начался снегопад из грязно-жёлтых хлопьев, и идти приходилось медленно, часто стряхивая налипающую желтизну с лицевых щитков шлем-сфер. Каким образом абсолютно сухой Жёлтый Пух прилипал к гладко отшлифованному пластику лицевых пластин, осталось загадкой, но жёлтая дрянь тянулась к людям, словно мелкая железная стружка к мощному магниту. Облака Пуха хаотичными потоками сновали по мёртвым улицам, огибая невидимые глазу аномалии, и, приглядевшись, можно было увидеть десятки не занятых жёлтыми потоками чистых мест, усыпавших деревню. «Близко к этим местам лучше не подходить», — хмуро подумал Иван, вспоминая теоретический курс. Жёлтый Пух обтекает аномалии только в Зелёной Зоне. В Жёлтой Зоне ему это занятие глубоко до лампочки. Там Пух прёт напролом, и по нему уже не определишь опасное место. Тогда, во время спасательной операции с Болтом, Пуха они не встретили. Интересно было бы спросить у Валерия, как он выходит из подобного положения, не нося «Мембраны». Скорее всего, просто обходит Пух заранее. Видимо, знает маршруты… Иван заметил, что отстаёт от впереди идущего бойца, и прибавил шаг.

Берёзову выпало отходить одним из первых, и он был уже у самой окраины, когда сзади донёсся вопль «Стоять!!!», вслед за которым ударила автоматная очередь. Иван стремительно развернулся, приседая на колено, и взял оружие наизготовку. Цепочка выбирающихся из мёртвой деревни бойцов замерла, но в следующую секунду зашипел радиоэфир:

— Отбой тревоги! — раздался голос Ферзя. — Продолжать эвакуацию!

Причина внезапного переполоха выяснилась через несколько минут, когда весь отряд вышел к точке сбора. Крайней пришла группа Ветра, и Ашота Хромого с ней не оказалось. Ветер, хмуро поглядывая на Салмацкого, коротко объяснил, что сталкер пытался совершить побег, его пытались остановить, но не успели: хромая на раненой ноге, тот споткнулся и упал в аномалию. Плешь размазала его в доли секунды, оставив от человека лишь небольшую кучку перепачканного кровью тряпья. Место его гибели было зафотографировано для приобщения к рапорту о результатах операции. Это известие все восприняли спокойно, лишь Медведь саркастически ухмыльнулся, мол, что такое «не везёт» и как с ним бороться? Но больше ничего не сказал. Всю обратную дорогу Берёзова одолевало какое-то смутное и неприятное чувство, смысл которого он уловить не мог.

17

Лежащий у рабочего кресла на дорогой подставке из дымчатого стекла портфель тихо звякнул коротким переливом колокольчика, привлекая к себе внимание. Прокопенко покосился на него и поспешил закончить затянувшийся телефонный разговор:

— Я вас услышал, святой отец, — терпеливо повторил он, — и нахожу ваши эээ… рекомендации вполне логичными. Предлагаю обсудить подробности при личной встрече. Да, я приеду в храм. Да-да, разумеется. Откладывать не будем, я завершу текущие дела и сегодня к вечеру буду у вас. Часам к двадцати трем, возможно, чуть позже. — Он вкрадчиво уточнил: — Вы же теперь круглосуточно принимаете страждущих, насколько я понял из ваших слов? Что? Да, конечно! Обязательно! Я перезвоню заранее, как только направлюсь к вам. Нет-нет, за два часа нереально, у нас аврал, трёхсменный рабочий график, я загружен чрезмерно. Я обязательно предупрежу вас, как только буду выезжать. Минут за пятнадцать. Это всё, что в моих силах. До свидания, святой отец!

Прокопенко положил трубку. Чёртов святоша, хочет больше денег. Прослышал о предстоящих сверхприбылях компании и начал жадничать. Мало ему его процентов с каждого отката и того солидного куска, что отвалили за пиар и прочую духовную поддержку «трудового подвига» сверх того. Выступил с предложением организовать чуть ли не передвижной храм для посещения особо удаленных мест строительства и хочет под это дело средств. Отличное предложение, вот только денег, которые он получил, с лихвой хватит на десяток передвижных храмов и на пару мобильных церквей! Зажрался поп. Ладно, с ним он разберётся позже, ближе к ночи, пусть святоша подождёт. Дадим ему ещё сотню тысяч долларов, пусть заткнётся и дальше приносит пользу общему делу. А если не заткнётся по-хорошему, так ведь эту проблему можно решить и по-другому. В храме хватает халявщиков в рясах, место безвременно усопшего настоятеля долго пустовать не будет. К тому же его помощник, или, как там его, протоиерей, поди их разбери, давно мечтает занять место шефа. С ним будет договориться гораздо дешевле. Со временем, конечно, и тот зажрётся и обнаглеет, но это будет позже.

Портфель снова звякнул, и чиновник достал из него мобильный телефон с пиктограммой свежего смс-сообщения на дисплее. Прокопенко нажал кнопку, мгновение читал полученный текст и, усмехнувшись, набрал ответ: «Через полчаса. Место номер семь». После чего положил телефон обратно в портфель и вышел из-за стола. Он подошёл к большому окну и остановился возле него, разглядывая раскинувшую под ним Ухту. Прокопенко ненавидел эту дыру. Крохотный, затерянный в забытой богом таёжной окраине страны городишко сидел у него в печёнках — тухлый, скучный и провинциальный до мозга костей. Это место для него сродни тюремной камере, в ней, наверное, так же тоскливо и заунывно однообразно. Сейчас бы в Москву, а ещё лучше, в Штаты, в Лас-Вегас! Вот где жизнь кипит! Казино, роскошные авто и рестораны, гламурные женщины, а главное — не надо корчить из себя праведника, разъезжая по городу на служебной машине и трясясь в перелётах на креслах общественных самолётов. Он вздохнул. Рано. Ещё рано. Время не пришло, сейчас надо зарабатывать, к тому же в последнее время игра в казино «не шла», и денег ощутимо не хватало. А для заработка Ухта ему необходима больше, чем золотая жила. Особенно сейчас, когда ожидается получение огромного бюджета! Он уже раздал заказы поставщикам, и скорые откаты позволят ему не просто закрыть финансовые дыры в личном бюджете, но и очень, очень прилично заработать.

Чиновник посмотрел на часы. Пора ехать. Прокопенко усмехнулся. Он даже часы себе не может позволить нормальные. Надо соответствовать статусу и поддерживать имидж скромного чиновника. Служебный «мерседес», часы «Ваширон» за жалкие пять тысяч долларов, костюмчик средней руки за две — до какой же степени всё это надоело… Хочется надеть приличный костюм от «Киттен» ручной работы за десять тысяч, как у президента «Экстраойла», ездить по набережным Ниццы и Монако на «Бугатти Вейрон» и сверять время по «Бреге» за вдвое большую сумму, чем у этого пижона Макарова, не имеющего за душой и десятой части прокопенковских денег! Но приходится быть заложником обстоятельств…

Прокопенко вышел из кабинета, на ходу обронив секретарше:

— Я уезжаю на встречу с поставщиком. Вернусь через час. Меня не беспокоить. — Он, не останавливаясь, вышел из приёмной и направился к лифтам.

Его автомобиль уже ожидал у крыльца, и охранник открыл дверь при приближении начальника. Прокопенко сел в машину, и безопасник побежал к передней двери, стараясь как можно скорее занять своё место.

— Ресторан «Сталкер», — распорядился он.

— Слушаюсь, Максим Анатольевич! — Водитель с фигурой профессионального борца аккуратно тронулся с места.

«Кругом одни фээсбэшники», — подумал Прокопенко, — Белов обложил его своими людьми. Это, конечно, очень хорошо и даёт гарантии. Но иногда может причинить некоторые неудобства. Как, например, сейчас, когда необходимо провести приватную встречу. Но и он, Прокопенко, тоже не лыком шит. Охранники и водители могут следить за ним сколько угодно и строчить докладные как заблагорассудится. Он обставил всё чисто, комар носа не подточит. Сейчас он проведёт встречу с самым настоящим поставщиком РАО, исправно побеждающим во всех положенных тендерах. Фирма господина Меркулова поставляла в «Ареал» мелкую строительную фурнитуру по очень выгодным ценам. Если бы кто-то чрезмерно дотошный совершил чудо и смог проверить всю цепочку соответствующей документации, он с удивлением обнаружил бы, что фирма отдаёт в РАО товар практически по себестоимости. Более того, иногда, чтобы уложиться в срывающиеся сроки поставок, она даже несёт убытки за счёт удорожания стоимости срочной перевозки. Но требующиеся РАО объёмы именно этой номенклатуры были невелики и серьёзными деньгами не являлись, и потому маленькая фирма со своими такими же маленькими поставками особого интереса ни у кого не вызывала. А работа с поставщиками являлась прямой обязанностью Прокопенко, вне зависимости от размеров оных.

Чиновничий «мерседес» подъехал к фешенебельному ресторану, и из его дверей немедленно появился швейцар, спешащий встретить дорогого гостя. Прокопенко криво усмехнулся. В этом городе его знал в лицо каждый. Прямо первый парень на деревне. Лично он предпочёл бы, чтобы его узнавали в Монте-Карло или на Манхэттене.

— Здравствуйте, Максим Анатольевич! — Швейцар распахнул перед ним стеклянные двери: — Добро пожаловать!

Едва Прокопенко ступил за порог, около него немедленно оказался старший менеджер ресторана.

— Максим Анатольевич! — Он подобострастно протянул ему руку для приветствия. — Мы очень рады вас видеть! Желаете стол или ВИП-ложу?

— Ложу, — ответил чиновник, — седьмую. У меня встреча.

— Как пожелаете, — старший менеджер был сама любезность, — седьмая ложа зарезервирована, но для вас я отменю заказ. Пожалуйста, проходите, позвольте, я провожу вас!

Меркулов появился через десять минут, ровно в назначенное время. Это у него являлось своеобразным шиком, его точность вполне могла успешно поспорить с часами. Возможно, подобная педантичность могла произвести впечатление на многих, но только не на Прокопенко. Пословицу «Время — деньги» чиновник предпочитал не делить на составляющие, и если с тобой нельзя получить прибыль, то твоя экономия времени никому не интересна, приходи ты хоть с точностью эталона времени.

— Приятного аппетита, Максим Анатольевич! — Меркулов, немолодой лысоватый мужчина рыхлого телосложения, уселся в обеденное кресло напротив. — Я захватил с собой официальное письмо, о котором вы говорили вчера, — он протянул чиновнику тонкую папку, — раз уж мы встретились, можно избежать курьерской волокиты.

— Очень любезно с вашей стороны. — Прокопенко забрал папку.

В предусмотрительности Меркулову не откажешь. Теперь их встреча выглядит ещё более естественной. И водитель, и охранник доложат в рапортах своему начальству об очередном рутинном деловом контакте Прокопенко. Все заметят, как он вернётся с какой-то папкой в руках, и в тот же день секретариат поставит на входящие ещё одно письмо из безграничной деловой переписки с поставщиками. Подобные встречи — часть его работы.

— Я так понимаю, у вас ко мне что-то важное? — предположил Меркулов, разглядывая меню.

— Мои люди решили проблему с вашей оплошностью, — ответил чиновник, — этот ваш хромоногий сталкер трагически погиб во время задержания. Впредь советую вам быть разборчивее в подборе эээ… контингента.

— Приятная новость, — Меркулов одобрительно склонил голову, — признаю, мы допустили крайне досадный прокол. Я не думал, что среди сталкеров существует сколь-нибудь серьёзная взаимовыручка и Хромого предупредят его же конкуренты. До сих пор подобного не случалось.

— Это Россия, господин Меркулов, — усмехнулся Прокопенко, — умом её не понять, как говаривал классик. Вчера сталкеры были готовы продать друг друга вместе с мамой ради пары артефактов, сегодня вытаскивают друг друга на плечах из Зоны, завтра вновь готовы перегрызть друг другу глотки, а послезавтра вместе пьют водку в дешёвом кабаке, радуясь заработанным жалким трём-четырём тысячам долларов. Надо было поручить это дело уголовникам, у вас же их достаточно.

— Мы так и поступили, — поморщился Меркулов, — но у них, как оказалось, недостаточно квалификации для… ммм… работы в Зонах. — Он внимательно посмотрел на Прокопенко. — Но вы ведь не только это хотели мне сказать, не так ли?

— Я уже привык к вашей проницательности, — чиновник коротко хмыкнул, — и потому сразу перейду к делу. Ваш Хромой здорово засветился, информация дошла до Москвы и попала к людям, мне не подконтрольным. В понедельник мы ожидаем прибытия из столицы особой следственной группы, уведомление об этом уже получено сразу по двум линиям: ФСБ и ФСК. Группе даны практически неограниченные полномочия, и хотя сам Хромой больше не является проблемой, нет гарантий, что приезжие ничего не раскопают в его связях и контактах. Наши риски возрастают, и я хотел бы обсудить дополнительную плату.

— Что ж, я ожидал чего-то подобного, — Меркулов отреагировал абсолютно невозмутимо, — сколько?

— Один миллион долларов, — ответил Прокопенко, — сверх обычных платежей. На имеющийся у вас швейцарский счёт.

— Это очень большая сумма, — возразил собеседник, — согласовать её получение может оказаться невозможным. Пятьсот тысяч выглядят более реальной цифрой.

— Все шпионы ещё и бизнесмены или только вы такой уникальный специалист на все руки? — фыркнул чиновник. — Я не торгуюсь, господин Меркулов, вы не хуже меня знаете, что мне грозит в случае вашего или моего ареста. Я желаю получить миллион.

— Наша работа — часть политики, — философски заметил тот, — а как известно, политика — это бизнес, причём очень грязный. Я хорошо понимаю ваши риски, Максим Анатольевич, и оцениваю их сообразно. И советую вам быть более избирательным в подборе слов, хоть мои люди и обеспечивают защиту от прослушки наших разговоров. Мы уже сделали выводы из случая с Хромым и уже принимаем меры. И понимаем, что в этой связи нагрузка на вас также возрастёт. Но суммы должны быть реальными, ведь у меня тоже есть руководство, и оно потребует объяснений. Если наши текущие затраты превысят ценность даже перспективной отдачи, проект будет свёрнут. Шестьсот тысяч, это всё, что я могу предложить.

«Чёрта с два они свернут проект!» Прокопенко внутренне злобно оскалился, но себя ничем не выдал. Жадничает Меркулов, знает, что особо надавить на него нечем. В крайнем случае, они сделают вид, что бросили это дело, Меркулова заменят на кого-то другого, а вместо него, Прокопенко, будут платить ещё кому-то. Скорее всего, из его же людей. Ладно, нахрапом взять не удалось, но бизнес есть бизнес.

— Восемьсот, — покачал головой чиновник, — вы явно забываете, что я действую не один, и рискую не один. И мои люди тоже желают компенсации за возросший риск, так что сумма вполне оправдана.

— Понимаю, — кивнул Меркулов, — но давайте посмотрим правде в глаза, Максим Анатольевич. Не думаю, что деньги, получаемые от нас, делятся поровну между всеми, так сказать, участниками процесса. Особенно учитывая вашу маленькую слабость к покеру, которая так недёшево обошлась вам во время последней поездки в Москву. Полагаю, ваши люди останутся вполне довольны своей долей, если мы остановимся на сумме в семьсот тысяч. Это моё последнее слово, и поверьте мне, возможности своего бюджета я знаю не хуже, чем вы — своего. И, что интересно, в данном вопросе мне даже удаётся обходиться без помощи храма божьего.

«Ах ты ж скотина, — беззвучно взорвался Прокопенко, ничем не выдавая бушующих эмоций, — тычешь в нос, что всё про меня знаешь? Только не твоё это собачье дело, холуй заграничный! Лучше бы за своими проблемами присматривал повнимательнее! Тоже мне, Джеймс Бонд: после того как этот хромоногий сталкер засветился, чуть ли не полгода не мог его убрать! Кто-то из таких же бомжеватых недоумков, ползающих по Зонам «Ареала» в поисках жалких заработков, предупредил Хромого, и тот ушёл у тебя из-под носа! Ну, и что смогла сделать твоя хваленая разведка со всеми завербованными уголовниками и сталкерами вместе взятыми? Хромоногий преспокойно отсиживался в Зоне всё это время, и даже периодически выходил в Ухту, сбывать товар и закупать припасы. Где его чуть было не взяли фээсбэшники. Вот тогда бы точно пришёл конец и лаборатории и тебе, и мне, и вообще всему. И кто в результате решил проблему? Прокопенко! А ты сидишь тут и пыжишься, жмёшься из-за каких-то плюгавых трёхсот штук баксов!»

— Вы считаете мои деньги? — снисходительно улыбнулся Прокопенко. — И чем это вам поможет, господин Меркулов? Я рекомендую вам сосредоточиться на своих проблемах, так будет больше пользы. Вам бы стоило позаботиться о повышении эффективности своей… эээ… структуры. Надеюсь, мне не нужно подчёркивать, что это я только что спас ситуацию, возникшую вследствие ваших ошибок в руководстве вашим же сбродом?

— О, подчёркивать не нужно, — весело отмахнулся Меркулов, — тем более что сделать это сильнее, чем вы только что сделали, будет сложно! К сожалению, вы правы — мне приходится иметь дело со сбродом. Что поделать, такова ваша Россия — кругом один сброд, готовый ради денег на что угодно. Но, как я уже сказал, мы учли ошибки и приняли меры. Впредь подобного не повторится. Кроме того, я очень ценю вашу помощь, Максим Анатольевич, и дорожу нашим плодотворным сотрудничеством. Могу я считать, что мы достигли соглашения по поводу суммы в семьсот тысяч?

«Издеваешься, падаль, — внутренне окрысился Прокопенко, — причислил меня к сброду, грызущему друг другу глотки из-за пары тысяч твоих американских бумажек? Посмотрим, как ты заговоришь лет через пять, когда у меня будет роскошный пентхауз на Манхэттене, личный самолёт, дом в Голливуде и вилла на Гавайях. Как ты запоёшь, когда я проеду в одном из своих лимузинов мимо твоей взятой в кредит дешёвой, словно половая тряпка, развалюхи. Если, конечно, ты вообще доживёшь до этого дня и тебя не прирежут твои же шестёрки и не бросят твоё тело на корм уродливым тварям где-нибудь недалеко от этой вашей лаборатории».

— Семьсот пятьдесят, — по-дружески улыбнулся в ответ Прокопенко, — сойдёмся на золотой середине. И я буду уверен, что наше плодотворное сотрудничество ничто не омрачает. — Он посмотрел на часы: — Убедительно прошу вас принять решение оперативно, мне пора возвращаться в управление, дела не ждут. Тем более, учитывая введённый в РАО экстремальный режим работы. Трудимся на износ, тратим здоровье, чтобы заработать деньги, которые потом потратим на то, чтобы заработать здоровье. Впрочем, уверен, что вам это известно не хуже моего.

— Это верно, — покивал головой Меркулов, — такова ирония жизни. — Он внимательно посмотрел на чиновника: — Что ж, Максим Анатольевич, соглашение достигнуто. Семьсот пятьдесят тысяч долларов будут переведены на ваш счёт в банке Цюриха в течение недели, взамен я рассчитываю получать от вас всю возможную информацию о ходе расследования, а также на помощь ваших людей в случае экстренной необходимости. По рукам?

— Всенепременно, — с улыбкой заверил его чиновник, — я сделаю всё, что в моих силах, и даже больше. И не забудьте прислать на известный вам адрес свифт.

— Разумеется, — выдал ответную улыбку Меркулов, вставая из-за стола, — я помню ваши предпочтения. Хотя Лихтенштейн — не самый лучший выбор в плане обеспечения инкогнито. Я бы посоветовал Женеву. — Он подхватил свой портфель. — Не буду вас задерживать, Максим Анатольевич, приятного аппетита и удачного дня!

С этими словами Меркулов удалился. Едва он покинул ложу, приветливая улыбка сползла с лица Прокопенко, сменившись гримасой ненависти. Поганая тварь! Прямо заявил, что знает о его тайных счетах в Лихтенштейне! Хочет дать понять, что плотно держит его на крючке. Ладно, спасибо за предупреждение, он сменит и офшорную компанию, и банк, и страну, где находится банк, и продумает новую схему перевода денег с известных счетов на секретные. Теперь он станет ещё осторожнее, нельзя недооценивать возможности Меркулова и его хозяев.

Через двадцать минут, закончив обедать, чиновник вышел из ресторана. Усаживаясь в машину, он заметил, как охранник и водитель поочередно скользнули по появившейся в его руках новой папке мимолетными взглядами, и мысленно усмехнулся. Давайте, рапортуйте начальству, что встреча прошла в обычном режиме. А я, как положено, отошлю копию этого письмеца вашему боссу. Недоумки. Вы даже не поняли, что произошло под вашими носами.

— В Управление, — коротко распорядился Прокопенко.

18

Вертолёт завис над посадочной площадкой, отстреливая пробники, и Иван подался к блистеру, разглядывая лежащую внизу научную полевую лабораторию. Типовая железобетонная коробка без окон с обшитыми броней дверьми и грузовыми воротами, с такой же бронированной приземистой сторожевой вышкой на плоской крыше. Помимо вышки на крыше располагались целые заросли всевозможных научных антенн, анализаторов, направленных то ли излучателей, то ли, наоборот, приёмников, одним учёным известно чего именно, возле которых в настоящий момент возился кто-то из персонала лаборатории. Человек, облачённый в стандартный комбинезон ГНИЦ мандариновой расцветки с фосфоресцирующими вставками, имел при себе небольшой прибор с целой гроздью болтающихся на разноцветных проводах щупов. Некоторые из них, оканчивающиеся Зажимами типа «крокодил», он прикреплял к различным выходам антенн и анализаторов, другими, имеющими форму длинных тонких игл, ловко тыкал, словно щупом, в те или иные точки приборного хитросплетения. Затем человек считывал отображавшиеся на дисплее прибора цифры и заносил их в толстый журнал, болтающийся у него на груди на длинной тесемке.

Сама сторожевая вышка, рассчитанная на двух стрелков, имела поворотное устройство с укреплённой на ней оружейной системой, состоящей из пулемёта ПКТ, автоматического гранатомёта АГС-17, прожектора и полевого перископа для наблюдения за местностью, включавшего в себя блок ночного видения. Кроме бронированной двери, ведущей на крышу, внутри, в полу вышки, имелся люк, позволяющий попасть непосредственно в лабораторию, не выходя на улицу. Этой детали не было видно из вертолётного блистера, но Берёзов по привычке тщательно изучил планы ЛП-32 перед вылетом, ибо ходить по объекту, который тебе назначен под охрану, с раскрытым ртом и каждую минуту задавать всем подряд глупейшие вопросы типа: «Что это?», «Где это?» и «Как туда пройти?» было в высшей степени непрофессионально. Из изученных планов вытекало, что лаборатория в плане безопасности подготовлена очень далее неплохо. Столь основательный подход к оборудованию позиций Ивану понравился, особенно учитывая тот факт, что ему предстояло провести на этой вышке неделю.

«Трудовой подвиг», как окрестили аврал простые сотрудники РАО после обращения вице-премьера Лозинского, вступил в решающую фазу. До запуска новых мощностей оставалась неделя, и работы велись удесятерёнными темпами. Как обычно, что-то где-то завершить в срок не успевали, и на ликвидацию угрозы срыва сроков начальство бросило всех, кого только можно. Отпуска были прерваны, люди отозваны, отдыхающие смены в целях экономии времени не вывозились с рабочих участков. Люди спали в палатках, ели в походных столовых, пользовались полевыми туалетами и банями. Служба безопасности сбилась с ног, пытаясь обеспечить охрану многочисленных палаточных лагерей, стоящих посреди дикой тайги, особенно проблемным являлся район прокладки трубопровода через Зелёную Зону. Мутировавшее зверьё встретило строительные бригады весьма агрессивно, кроме того, каждую минуту существовала опасность Выброса, и приходилось не только отбиваться от озлобившихся животных, но и таскать за собой передвижные полевые укрытия.

Личного состава катастрофически не хватало, и приняли решение задействовать Отряд Специальных Операций для хотя бы частичного высвобождения дополнительных людских ресурсов. Однако спецотряд всегда должен пребывать в готовности в кратчайшие сроки выдвинуться туда, где могла внезапно возникнуть ситуация, требующая его профессионального присутствия. Пару дней начальство ломало голову над тем, как распылить отряд и при этом не потерять мобильность, после чего пришло к выводу, что спецотряд может временно взять на себя охрану нескольких полевых лабораторий ГНИЦ в Зелёной Зоне, заменив своими людьми штатных охранников, которые отправятся нести службу в районы аврального строительства. Отряду выделили десять лабораторий, в том числе и ЛП-32. Попасть в неё никто желанием не горел, и сия честь, как всегда в подобных случаях, выпала новеньким и опальным.

— М-да, повезло, — Берёзов стоял перед доской объявлений на базе отряда и читал приказ Ферзя о распределении людей по вновь принятым под охрану объектам, — за неделю эта дура точно плешь проест.

— Лаванда? — К нему подошёл Медведь. Его позывной также числился в списке назначенных в ЛП-32. — Уже успел познакомиться?

— Угу, — ответил Иван, — было дело.

— Вредная баба, — покачал головой здоровяк, — склочная язва, мёртвого достанет. Ферзь нам удружил, сразу видно, от души старался. Ну, меня-то понятно почему, я другого и не ждал. А вот ты, похоже, выбрал неправильную линию поведения, раз тебя отправили терпеть моральные пытки к этой желчной яйцеголовой девке.

— Ерунда, — отмахнулся Берёзов, — обычное дело. Новеньких всегда бросают на амбразуру. Вспомни, кто идёт в наряд на новогоднюю ночь? Молодой лейтенант или недавно прибывший к новому месту службы офицер.

— Не думаю, — усмехнулся Медведь, — в лабу нужно всего четыре человека, а у меня сейчас шестеро. Ферзь отправил бы всех моих, если б захотел. Это тебе наказание за длинный язык, эдакий намёк на то, кто в доме хозяин.

— С чего бы вдруг? — удивился Иван. — Что-то я не припоминаю ничего подобного.

— Да брось, — отмахнулся здоровяк, — а кто шептался с Лемуром и был недоволен операцией по захвату Хромого? Как ты там отозвался, если слухи не врут, «неграмотное руководство», «непрофессиональное проведение операции», «личные эмоции главенствуют над долгом»? Кажется, так или что-то в этом роде?

— Откуда ты знаешь? — изумился Берёзов. — Кроме нас с Лемуром, там никого не было! Никто разговора не слышал, а Саня бы меня не сдал.

— Значит, кто-то всё же слышал, — пожал плечами Медведь, — как-то же твоё «экспертное мнение» дошло до Ферзя. Кстати, дошло оно очень быстро.

На следующий же день, насколько мне известно. Так что увидимся завтра на вертолётной площадке! — Он хлопнул Ивана по плечу огромной ручищей. — ЛП-32 ждёт! Не забудь букетик прихватить для Лаванды, говорят, она очень любит Бритвенную Удушайку, особенно те её побеги, что выделяют разъедающую слизь! — коротко хохотнул Медведь, направляясь к штабу отряда.

Пилот убедился в безопасности посадочной площадки и закончил отстрел пробников. Вертолёт пошёл вниз, и спустя минуту Берёзов стоял на траве, забрасывая за спину сумку со своим нехитрым скарбом. К вертолёту уже спешила пара лаборантов, забирать объёмистую коробку, присланную для Лаванды из ГНИЦ. Медведь окинул взглядом бойцов, убеждаясь, что всё в порядке, и группа направилась к входу в лабораторию.

— М-да, — коротко крякнул здоровяк, глядя на распахнутую настежь бронированную дверь, — гражданские, что с них взять. Он оглянулся на своих людей: — Шорох, Капкан, ваша первая смена. Мы с Туманом — вторая. Пять минут на размещение, и закрывайте этот балаган. День открытых дверей закончен.

— Счастье было недолгим! — Из-за поворота низкого коридора появилась Лаванда. — Признаться, я надеялась, что вас пришлют завтра и у меня будут хотя бы сутки, чтобы отдохнуть от всей этой кровожадной солдатни.

— Поправка, — уточнил Медведь, обращаясь к своим подчинённым, — день открытых дверей в сумасшедшем доме закончен. Действуйте! — И, обернувшись к ней, добавил: — Провожать нас не нужно. Дорогу мы знаем.

Бойцы, одаривая Лаванду ухмылками, прошли мимо неё вглубь лаборатории. Медведь протянул ей предписание.

— Что это? — недоуменно посмотрела она на документ.

— Командировочное предписание, — терпеливо объяснил здоровяк, — как начальник лаборатории вы официально уведомляетесь о поступлении моей группы в ваше распоряжение в качестве охраны. Особенно хочу обратить ваше внимание на…

— …на пункт 5.1, — обречённо вздохнула Лаванда, — я знаю, можете не продолжать. Все ваши очень хотят обратить на него моё внимание, за семь лет я выучила его наизусть. Охрана подчиняется начальнику лаборатории исключительно в порядке внутренней службы. В случае экстренных, катастрофических и прочих нештатных ситуаций, руководство лабораторией переходит к командиру группы охраны.

— Прекрасно, — оценил Медведь, — значит, проблем у нас с вами не возникнет, раз вы знаете, что означает этот пункт.

— Конечно знаю! — Лаванда небрежно засунула предписание в набедренный карман апельсинового комбинезона. — Это означает, что вы будете всеми силами мешать мне работать! Палить из гранатомёта по зверям, которых я с таким трудом подманиваю к лабораторным участкам подкормками, а их, между прочим, очень тяжело и долго синтезировать. Отнимать время у меня и моих людей своими бестолковыми придирками, вроде «то запрещено» или «это не положено». Отключать мою аппаратуру во время Выбросов, несмотря на то что это наиболее ценные часы для анализа, ну и так далее, вот что это означает! Не могу сказать, что я бесконечно рада вашему появлению! Утешает лишь то, что теперь вас четверо вместо шести!

— Понятно, — философски отреагировал Медведь, — проблем будет выше крыши. Что ж, мы к этому были готовы заранее. Посему официально ставлю вас в известность, начальник лаборатории ЛП-32 Лаванда, что моя группа приступает к исполнению своих обязанностей через пять минут. Поэтому прошу вас собрать всех своих людей для визуального ознакомления. Мой личный состав, согласно инструкции, обязан знать в лицо весь персонал взятой под охрану лаборатории.

Он повернулся к Лаванде боком, чтобы не задеть её висящим на груди «Печенегом», и, подхватив свою сумку, направился в спальные помещения, стараясь не касаться затылком низкого потолка. Берёзов двинулся следом.

— Вы?! — скривилась Лаванда, когда он проходил мимо. — Что, герой-супермен вновь решил оказать помощь несчастным?

— Нет, явился потребовать причитающееся мне за прошлый раз «спасибо»! — огрызнулся Иван. — А вообще я мимо проходил. Дай, думаю, зайду!

— Вы уверены, молодой человек, что прошли медкомиссию на вменяемость и адекватность? — усмехнулась она. — Что-то вы избыточно раздражительны!

— Уверен, — кивнул Берёзов, сделав серьёзное лицо, — могу предоставить соответствующие документы. А вы?

— Хам! — Лаванда с пренебрежением отвернулась и направилась к выходу. — Вам стоило бы поучиться следить за своим языком!

— Это точно, — согласился Иван, — иначе не попал бы сюда. Придётся тренироваться, дабы подобная ссылка в будущем не повторилась.

— Да что вы говорите! — с усмешкой обернулась она. — Вы считаете работу в моей лаборатории наказанием?

— Не я один, — Берёзов не оглянулся и даже не замедлил шага, — вся наша группа так или иначе проштрафилась, вот мы и оказались здесь. У нас в отряде есть такой вид взыскания — провинившихся отправляют в ЛП-32. Ведь никто не хочет добровольно работать с безнадёжно поражённой манией величия самовлюблённой желчной эгоисткой, брызжущей оскорблениями в виде недалёких острот.

— Да как вы смеете! — взорвалась Лаванда. — Я не обязана терпеть упрёки от какого-то неотёсанного солдафона! Я требую извинений сию же секунду, иначе я подам докладную записку директору ГНИЦ! Кто вы такой, чтобы оскорблять…

Берёзов остановился у поворота коридора, обернулся к ней и устало перебил:

— Прикуси язык, надоела уже, — и, глядя на опешившую от неожиданности Лаванду, добавил, поморщившись: — Ты, что ли, имеешь целую гору прав оскорблять меня или всех нас? Если чувствуешь себя такой звездой, что ты тут делаешь? Увольняйся и проваливай к себе подобным. А тут нормальные люди работают. Возможно, докторских степеней у них нет, но это ещё не значит, что им не бывает больно. Если хочешь писать докладную — пиши. Может, тогда меня отсюда переведут поскорее. За такое я буду тебе очень благодарен, это станет первым хорошим делом, которое ты сделала в своей звёздной жизни.

С этими словами он скрылся за поворотом, не желая продлевать и без того затянувшийся конфликт. Никакого ответа от Лаванды не последовало, лишь из коридора донёсся звук торопливо удаляющихся шагов. Спустя десять минут дежуривший на входе Капкан сообщил, что она покинула лабораторию на уходящем в обратный рейс вертолёте.

— Жаловаться полетела, — определил Медведь. Он не успел уйти далеко по коридору и с довольной ухмылкой прослушал всю их недолгую перепалку. — Ну, держись, Туман, эта сразу к Морозову пойдёт. А тот позвонит генералу Рябову, начальнику ОФЗ. Завтра такой скандал поднимется…

* * *

Но ничего не произошло. Лаванда вернулась через сутки, Иван как раз нёс дежурство на наблюдательной вышке, когда пилот вертолёта вышел на связь и запросил обстановку в районе посадки. Берёзов передал необходимые данные, включая положенные по инструкции показания приборов по давлению, температуре, напряжённости магнитного поля, сейсмоактивности и целого десятка других научных позиций, значения которых были ему абсолютно неизвестны. Спустя пару минут МИ-8 завис над посадочной площадкой, и на утрамбованную землю посыпались белые шарики пробников, сопровождаемые хмурыми взглядами лаборантов, которым через несколько минут предстояло их собирать.

Иван тихонько хмыкнул. Лаборанты особой тягой к работе не отличались. За те сутки, что Лаванды не было в лаборатории, он с уверенностью мог сказать, что в отсутствие начальства научный люд ничем полезным не занимался, а лаборантов он увидел неспящими и вовсе только сейчас. При этом штатное расписание полевой лаборатории нельзя назвать чрезмерно скромным: научный руководитель, один старший научный сотрудник, двое младших и пара лаборантов, ответственных за всё, не касающееся напрямую исследований, в том числе и за поддержание порядка. Раз в неделю в лабораторию прибывала специальная группа, которая проводила на объекте нечто вроде углублённой «генеральной уборки», со всевозможными дегазациями, деактивациями, обеззараживаниями и прочим. Помимо этого лаборатория имела шестерых охранников, дежуривших попарно в три двенадцатичасовых смены. И вся эта кипучая деятельность осуществлялась вахтовым методом с продолжительностью вахты в один месяц. А так как текущая вахта заканчивалась через двое суток, то лаборанты, одной ногой уже стоящие дома, не испытывали к работе никакого энтузиазма.

«Восьмёрка» закончила отстрел пробников, и усиленная кислотостойким покрытием резина шасси коснулась земли. Вслед за колёсными опорами пилот немедленно заглубил в почву гибкую штангу заземления, после чего выпустил в небо контрольный зонд — привязанный к вертолёту десятиметровым шнуром маленький ярко-оранжевый воздушный шар, наполненный гелием, страховку от воздушных аномалий. Только после завершения всех этих процедур лётчик счёл посадку безопасно завершённой и открыл бортовые люки. И упрекать его в излишней осторожности Берёзов не собирался. «Ареал» быстро приучал людей добровольно и неукоснительно соблюдать инструкции по безопасности. Даже Зелёная Зона, аномалии которой были нанесены на карты и в Джи-Пи-Эс, могла преподнести сюрприз в любой момент. Все аномалии отличались друг от друга не только характеристиками, но и параметром, получившим у учёных название «жизненная сила». Этот показатель свидетельствовал, как долго может просуществовать та или иная аномалия. Причём самое опасное крылось в том, что определить «жизненную силу» удавалось лишь приблизительно, и порой реальное время отличалось от расчётного на срок от нескольких часов до нескольких суток. А если принять во внимание тот факт, что общее количество аномалий в Зелёной Зоне между Выбросами всегда являлось постоянным, то понятно, что никто не застрахован получить внезапно возникшую аномалию на месте, считавшемся ещё пару минут назад чистым. Едва в Зелёной пропадала какая-либо зафиксированная старая аномалия, как десятки поисковых групп научного отдела бросались на поиски новой, возникшей вместо неё. Вот почему любой, имеющий желание вернуться домой из Зоны, так сказать, в полном составе, никогда не торопился пренебрегать инструкциями отдела ЧС.

Тем более здесь, у ЛП-32. Лаборатория находилась в далеко не самом милом уголке Зелёной Зоны. Едва заступив на дежурство на вышке, Берёзов понял, почему Лаванда жаловалась на своих охранников, без устали обстреливающих подступы к лаборатории, едва заметив малейшее движение. Их поведение можно понять. К Югу от лаборатории располагался огромный, усеянный кочками пустырь с небольшим озерцом посреди. Густая марь, обильно растущая на кочкарнике, наполовину изменилась под действием «Ареала», и среди зелёно-жёлтых бесформенных стеблей огромными синими пятнами темнели чужие стебли, увенчанные плоскими гребнями, расщепленными на десятки тонких жёлтых бритв. Чем ближе к озеру, тем гуще становилась отталкивающая глаз синева, поблёскивающая на солнце влажными слизистыми выделениями, тающими в лёгком мареве источаемых растениями токсинов. Подходить к водоёмам без противогаза ближе, чем на сто метров, строжайше запрещено. А уж приблизиться к ним больше, чем на двадцать метров, никто не согласился бы и за десятикратные премиальные — Зов «Ареала» у воды был особенно силён. Примеры, когда по фатальной неосторожности пересекшие невидимый предел люди теряли рассудок и уходили в Красную, насчитывались десятками. Берёзов лишь покачал головой. Как говорится, не пей, козлёночком станешь… А от лабы до этого озерца сто семнадцать с половиной метров, лазерный дальномер не обманет.

Ко всему хорошему, другой край воды упирается в лес, прямо в покрытые синюшным мхом ели, словно посыпанные потускневшей позолотой. Этот ельник окружал лабораторию полуподковой, и на востоке до его опушки ровно двести три метра, сто пятьдесят девять из которых густо поросли синеватой полынью и чахлым кустарником. В бинокль ещё можно было разглядеть незаметные с первого взгляда сотни маленьких грязно-желтоватых цветов, неуклюже торчащих из венчика лежащих прямо на земле плоских широких листьев. Редкостная гадость, прозванная сталкерами Бритвенной Удушайкой. Плотные, почти костяные листья имели настолько острую кромку, что вполне могли рассечь до самой кости ногу вместе с лёгкой обувью вроде кроссовок или тонких ботинок, а уродливые цветы источали ядовитые выделения, вызывающие удушье при попадании в дыхательные пути не хуже газовой аномалии.

С запада к ЛП-32 прилегал большой пустырь, некогда бывший то ли широкой поляной, то ли полем, то ли пепелищем, а сейчас заросший ещё не успевшей мутировать травой, где расположились теперь четыре колонии Синьки, пять аномалий типа Плешь, два Сита, Мясорубка и Грава. Причём Сито и Мясорубка были старыми и сильными, достигая в диаметре почти четырёх метров. На севере, сразу за вертолётной площадкой, простиралось девяносто три метра более-менее чистой территории всего с одной Воронкой почти в самом центре. Дальше начинались заросли жёлто-синей полыни, плавно переходящие в подлесок, а затем в подёрнутую мутациями жиденькую берёзовую рощу, растущую на невысоких холмах, от которых до Жёлтой Зоны оставалось менее пяти километров. На картах Зелёной и роща, и близлежащий ельник однозначно отмечались как особо опасные районы, характеризующиеся повышенной активностью предельно агрессивных мутировавших животных. Особую осторожность предписывалось соблюдать в тёмное время суток, когда резко возрастала угроза волков и кабанов, бои с которыми уже стоили жизни немалому количеству людей. Подвергнувшиеся необъяснимым изменениям звери оказались не только весьма кровожадными, но и очень живучими. Имелись многочисленные случаи, когда подобный мутант, будучи смертельно ранен, успевал загрызть атакованного человека прежде, чем терял силы вследствие пулевых ранений.

Неудивительно, что штатная охрана лаборатории не горела желанием рисковать своими жизнями и жизнями взятых под охрану людей. Ничего хорошего, а тем более ласкового и пушистого, к ЛП-32 подойти не могло. С трёх сторон её окружают гиблые земли, а с четвёртой и вовсе открывается путь, по которому и зомби в гости заглянуть не поленятся. Согласно вахтенному журналу, именно на этих девяносто трёх чистых метрах Лаванда и создавала свои «точки прикормки», пытаясь подманить к лаборатории «живые образцы». Но сами «образцы» предпочитали появляться ночью, и не только съедать прикормку, но и пытаться проникнуть внутрь ЛП-32. Однако Лаванда считалась ведущим специалистом ГНИЦ по фауне «Ареала» и имела карт-бланш на любые эксперименты в данной области. Каждый день она внедряла в работу всё новые и новые способы привлечения внимания зверья, и каждое утро охранники находили пару-другую свежих подкопов со следами глубоких царапин от когтей, вгрызавшихся в железобетон здания. Если бы конструкция полевой лаборатории не предусматривала полную герметичность, подобные эксперименты могли закончиться трагедией. Теперь понятно, откуда у Лаванды и службы безопасности столь застарелая взаимная неприязнь.

И теперь, глядя с вышки на выпрыгивающую из вертолётного люка Лаванду, Иван ожидал продолжение вчерашнего скандала. Однако молодая женщина старательно избегала взглядов в его сторону. Вместо этого она прикрикнула на лаборантов, лениво бредущих к вертолёту, и посоветовала им как можно скорее заняться выгрузкой образцов. Лаборанты поникли ещё сильнее и принялись вытаскивать из вертолёта затянутые в брезент довольно немаленькие клетки с длинными поручнями наподобие носилок. Клеток оказалось две, и, судя по тому, что Лаванда не отходила от них ни на шаг, в них и находились её вожделенные живые образцы.

— Быстрее, быстрее! — торопила она лаборантов. — Эту клетку немедленно в операционную! Нельзя терять ни минуты! Да шевелитесь же, молодые люди! — Казалось, ещё немного, и она пинками погонит лаборантов. — Если образец умрёт из-за вашей медлительности, о тринадцатой зарплате можете забыть!

Не отличающиеся особыми габаритами лаборанты, недавние выпускники какого-нибудь биофака, с выражением крайней тоски на лицах впряглись в клетку и потащили её в лабораторию под нескончаемый поток понуканий доктора наук.

— Евгений Павлович, срочно готовьте операционный стол! — зазвучал её голос во внутреннем эфире лаборатории. — Образец в очень тяжёлом состоянии!

Множественные пулевые ранения! — Она тяжело вздохнула и добавила: — Как всегда.

— Уже приступил, Мария Сергеевна, — откликнулся старший научный сотрудник, — через пять минут можем начинать!

— Пётр, второй образец в виварий! — распорядилась Лаванда. — Свежую воду и корм согласно стандартному рациону. Я переодеваюсь и на операцию, меня не беспокоить ни при каких обстоятельствах, даже если на рации будут висеть сам Президент со всей Госдумой! Это понятно?

— Да, Мария Сергеевна, — ответил кто-то из лаборантов, и весь научный состав ЛП-32 пропал из эфира.

Спустя несколько минут появились охваченные тоской лаборанты и забрали вторую клетку. Чуть позже один из них вернулся и некоторое время собирал разлетевшиеся по посадочной площадке пробники, после чего сдал их пилоту вертолёта, и тот поднял машину в воздух, предварительно отстрелив вверх воздушный шарик-зонд и убедившись в безопасности воздуха над собой. Берёзов невольно улыбнулся, глядя на заметно загрустившего лаборанта. Крайние двое суток смены не оправдали их ожиданий. Вместо бездеятельной халявы будет много работы, в свете новых событий, связанных с получением живых образцов. Тем более что Лаванда, как научный руководитель лаборатории, не входит в состав вахтовых смен. У начальника полевой лаборатории свободный график, и торопиться ей, кроме как к своим исследованиям, некуда. Иван, как положено, убедился, что лаборант зашёл в дверь ЛП-32 живым и невредимым, и проводил взглядом уходящий вертолёт.

Вот уж кому точно не позавидуешь, так это мужикам-вертолётчикам. Оклады у них, конечно, очень неплохие, но и риск немаленький. Ведь на большой высоте появление аномалий не отследить с земли. И хоть выше пятнадцати метров в Зелёной Зоне аномалии возникают крайне редко, скорее в порядке исключения, единичные случаи гибели вертолётов всё же имели место. Но главный риск — это, конечно, Выброс. Оказаться в воздухе в момент начала Выброса означало получить мгновенное отключение двигателей и всей электроники, а если накрыло Шагом — то и вовсе сразу «до свидания». Так что удел пилотов в двух словах можно охарактеризовать фразой «тут уж как повезёт» — Выброс непредсказуем…

Внезапное шевеление привлекло его внимание, и Берёзов прильнул к окулярам полевого перископа. С севера из зарослей синюшной полыни один за другим выползло сразу шесть Дикобразов. Немного помедлив, они поползли по направлению к лаборатории. Преодолев с десяток метров, Дикобразы собрались в кучу и распустили спинные колючки, зарывшись мордами в землю. Редкое явление, отметил Иван, глядя на образовавшийся «кустарник», так много особей в одном месте. И все учёные заняты. Что ж, возможно, гости пришли надолго и научный состав лаборатории ещё оценит эту картину. Он щёлкнул ногтем по сенсорной панели дежурного ноутбука, открывая файл вахтенного журнала, и, сверившись с часами, зафиксировал произошедшее согласно инструкции, требующей отмечать любые, даже незначительные события.

Одноногий майор рассказывал, что такое правило ввели на третий день после того, как шесть лет назад внезапный Выброс впервые накрыл сразу несколько лабораторий. Когда он закончился и спасателям наконец-то удалось добраться до терпящих бедствие строений, там, внутри, обнаружилось не что такое, что двери лабораторий немедленно заварили даже не разбираясь, выжил ли кто из персонала. Говорят, разбираться в этом не было необходимости. Первые группы спасателей, вошедшие в лабораторию, назад не вернулись. Их нечеловеческие монотонно-заунывные душераздирающие крики слышались сквозь толщу бетонных стен ещё двое суток. Оставшиеся в живых спасатели решили вскрыть только внешние двери сторожевых вышек, находящихся на крышах, но эти действия не пролили света ни на то, что же произошло внутри лабораторий во время Выброса, ни на то, что творится в их казематах сейчас. С тех пор вахтенный журнал в лабораториях вёлся одновременно в трёх местах: на обоих постах охраны, расположенных на вышке и на входе, и в кабинете научного руководителя. Сделанная в любом из этих компьютерных терминалах запись мгновенно записывалась на жёсткие диски каждого ноутбука, чтобы в случае возникновения чрезвычайной ситуации можно было добраться до вахтенного журнала, минимально проникая внутрь строения. Считалось, что фиксирование в журнале любых мелочей может помочь «разбору полётов» после катастрофы, если таковая всё же произойдёт, когда расспрашивать о подробностях будет уже некого.

В расположенный в полу вышки люк коротко стукнули четырьмя лёгкими ударами, воспроизводя кодовый перестук, и до Ивана донёсся приглушённый голос:

— Туман, открывай, смена пришла! — Судя по интонациям, Капкан ещё не проснулся окончательно. — Медведь ждёт тебя на камбузе, так что поторопись, пока этот худой и бледный не сожрал и твою порцию заодно.

— Уже бегу, — улыбнулся Берёзов, отпирая люк.

Он коротко обрисовал Капкану обстановку и ловко сбежал вниз по крутому трапу, даже не дотрагиваясь до поручней.

19

Операция длилась долго и закончилась уже за полночь, когда Иван готовился заступить на очередную смену. Микроволновка звякнула, сообщая о том, что разогрев полуфабриката, предназначенного стать не то слишком поздним ужином, не то очень ранним завтраком, закончен, когда на камбуз вошла Лаванда. Вид у неё был предельно измождённый, молодая женщина смотрела прямо перед собой невесёлым взглядом, не замечая ничего вокруг. Лаванда подошла к холодильнику, достала оттуда пластиковую бутылку с водой и нетвёрдым шагом направилась к выходу, слегка покачиваясь от усталости.

Чуть позже появился её зам, выглядящий немногим лучше. Увидев Берёзова, он кивнул и тоже полез в холодильник за водой. Вытащив бутылку, он не мешкая сорвал крышку и за один присест опорожнил полуторалитровую ёмкость на добрых две трети. В помещении запахло формальдегидом и прочей медициной.

— Уфф, — облегчённо выдохнул учёный, стирая рукавом со лба густую испарину, — как мало иногда бывает нужно человеку для счастья…

— Тяжёлая операция? — понимающе спросил Иван, разрезая дымящуюся после микроволновки котлету.

— Очень тяжёлая сама по себе, — кивнул тот, — и вдвойне тяжёлая оттого, что бессмысленная. — Он вновь приложился к бутылке.

— То есть? — не понял Берёзов. — Вы хотите сказать, что потратили зря почти двенадцать часов, заранее зная об этом?

Старший научный сотрудник грустно поморщился:

— Практически. Доставленный образец, самка так называемого Осьминога, в процессе захвата получила более сорока пулевых ранений. На неё случайно натолкнулась поисковая группа, работавшая в Жёлтой Зоне по спецразрешению, им надо было углубиться в Жёлтую на пятьсот метров, взять пробы грунта и образцы растительности. Осьминог обнаружился в кустах внезапно и застал людей врасплох. Он атаковал, и охрана вынуждена была применить оружие. Когда агрессия животного прекратилась, выяснилось, что оно ещё живо. Тут вспомнили про нас и решили взять раненую особь с собой. Но сначала закончили свою работу, сдали образцы и снаряжение, только потом оповестили нас. Словом, израненный зверь пролежал без медицинской помощи несколько часов, и вообще чудо, что он прожил так долго. Не окажись случайно Мария Сергеевна в тот момент в ГНИЦ, мы могли бы вообще его не получить. В общем, уже на третьем часу операции стало ясно, что животное мы потеряем.

— И всё это время вы пытались спасти Осьминога? — негромко протянул удивлённый Берёзов.

— Для нас очень важен любой живой образец, — устало развёл руками учёный, — далеко не всё можно выяснить посредством вскрытия трупов. Тем более, Осьминог. Отловить его живым практически невозможно, животное предельно агрессивно, и поисковые партии опасаются с ним связываться. А учитывая, что рейды в Жёлтую Зону проводятся очень не часто, то, я бы сказал, вероятность заполучить живую особь стремится к нулю.

Поэтому Мария Сергеевна боролась за его жизнь до последнего. Но, к сожалению, вывести его из комы уже невозможно. Мы перевели его на искусственное жизнеобеспечение, что лишь ненадолго отсрочит печальный финал. Жаль, — он вздохнул, — Мария Сергеевна возлагала на него большие надежды. Для неё это весьма трагичный исход.

Учёный допил воду, выбросил бутылку в мусороприёмник, достал из холодильника ещё одну и, попрощавшись, покинул камбуз. Вскоре подошли двое младших сотрудников в сопровождении лаборантов, и микроволновая печь вновь зашумела, разогревая пищу для усталых людей. Из их негромкого разговора Иван понял, что во второй клетке, доставленной вертолётом, находился Дикобраз, которого отловила другая поисковая группа в Зелёной Зоне согласно плановой заявке. Сам Дикобраз не пострадал, однако сейчас ведёт себя очень буйно, словно жизни его угрожает опасность, и лаборанты не рискнули выпускать его из клетки. Животному дали корм через штатные кормушки клетки и оставили его в ящике посреди вивария. Дикобраз не притронулся ни к еде, ни к воде и бросается на прутья клетки, едва завидев людей. Кто-то из учёных сделал вывод, что животное чувствует близкую смерть своего сородича, недаром же Осьминоги считаются вторичной мутацией Дикобраза в условиях Жёлтой Зоны. Но если он издохнет от голода или нервного срыва, Лаванда всем кровь свернёт на год вперёд. Лаборанты посетовали на невезение, надо же было получить такую головную боль всего за сутки до сдачи вахтенной смены… Берёзов закончил ужин, опустил в мусороприёмник использованную одноразовую посуду и направился в оружейную готовиться к заступлению на дежурство.

Оказавшись на вышке, Иван получил от Капкана короткий отчёт. Вокруг лаборатории всё спокойно, за исключением одной детали: количество Дикобразов на пустыре за вертолётной площадкой ещё более увеличилось. Теперь их стало уже двадцать две особи. Собравшись в шесть разношёрстных кучек, они образовали «кустарники», постепенно приближающиеся к зданию ЛП-32. Из соображений предосторожности, которая, как известно, лишней не бывает, решили внешнее освещение лаборатории не включать и вести наблюдение посредством перископного блока ночного видения. Даже внутри сторожевой вышки вместо штатного освещения зажгли тусклую красную лампочку аварийного света. Капкан отправился спать, и Берёзов взялся за рукояти перископа, оглядывая окрестности.

Дикобразьи «кусты» были уже на полпути к лаборатории, и если всё пойдёт так и дальше, к полудню зверьё постучится в двери… Он покрутил верньеры, направляя перископ вдаль, в сторону поросших березняком холмов. Где-то там, в рябящей зеленоватой зернистостью ночного видения тьме, едва заметно выделялись густые вкрапления далёких светлых пятен, означавших места залегания Студня. Иван иронично усмехнулся. Студень был единственной аномалией, которую можно разглядеть в прибор ночного видения. Правда, ночью языки его слабого фиолетового свечения видно и так, а днём ПНВ замечать Студень отказывался. Вот и выходило, что в плане обнаружения аномалий сей прибор бесполезен. Зато днём Студень отлично засекало изделие «Филин». Надо бы написать рапорт на имя Ферзя, чтобы выдали со склада один комплект. Впрочем, если он, Берёзов, сейчас в опале, то с подобными заявками лучше повременить. И всё-таки, как Салмацкий узнал про его с Лемуром разговор? Ведь рядом никого не было, они, по обыкновению, беседовали в тире сразу после плановых стрельб, в помещении для чистки оружия. Саня бы его не сдал, это исключено. Значит, либо кто-то специально стоял снаружи от входа и подслушивал, либо комната для чистки оборудована прослушкой. Довольно странно. Устанавливать микрофоны даже в тире, да ещё и в помещении для чистки — это не перебор ли? Режим секретности, конечно, дело важное и серьёзное, но кому понадобилось интересоваться простыми разговорами сотрудников? Ведь о чём бы ни шла речь, разговор идёт внутри «Ареала», и утечка информации исключена…

Жёлтая полоска на дисплее шумомера вздрогнула, коротко скользнув к середине шкалы децибелов, и Иван затаил дыхание, прислушиваясь. Откуда-то со стороны озера донёсся глухой шум, словно нечто большое и тяжёлое издало тихий печальный вздох. Спустя секунду следом за ним пришёл монотонный хриплый вой, быстро перешедший в визг и исчезнувший в недоступном человеческому уху ультразвуке. Барабанные перепонки неприятно заныли. Берёзов щёлкнул кнопками управления поворотной платформой и повернул джойстик, разворачивая к озеру направленные микрофоны. Болезненный вой-визг повторился, и уши резануло болью ещё сильнее.

— Туман — Медведю! — зашипела в ухе гарнитура рации. — Туман, ответь Медведю! Как слышишь меня?

— На связи, — ответил Иван, — принимаю тебя хорошо.

— Вой слышал? — В голосе Медведя звучала тревога. — Что там у тебя?

— Пока ничего, — Берёзов вгляделся в ночную тьму, — звук пришёл со стороны озера, но движения не наблюдаю. Ночник тоже засветок не даёт.

— Это Унк орал, — насторожённо произнёс Медведь, — ночником его не засечь. Смотри в оба! Если увидишь шевеление — накрывай из АГС!

Вой повторился. На этот раз без болезненного визга, он звучал явно ближе, и в хриплых всхлипах можно было различить нечто похожее на истеричный женский плач.

— Приближается? — напрягся Медведь.

— Да, — подтвердил Иван, глядя на шкалу децибел, — микрофоны фиксируют слабые шлепки, словно кто-то плывёт по воде.

— Твою мать! — выругался Медведь. — Вырубай свет! Я иду к тебе! Если завизжит ещё ближе, заткни уши чем-нибудь!

Медведь оказался на вышке через три минуты. Вместо привычного «Печенега» у него в руках был топор.

— Собрался по дрова? — Иван указал на топор взглядом.

— Я же сказал — погаси свет! — скривился здоровяк, хлопая рукой по рубильнику аварийного освещения. — Если Унк сюда влезет, дровами станем мы все!

Он прислонил топор к стене и прильнул к окуляру перископа. С минуту Медведь молча всматривался в чернильную темноту ночи, после чего вновь тихо выругался:

— Не видно ни черта! — Он потёр руками глаза и вновь приник к перископу. — Сколько до рассвета?

Берёзов взглянул на часы с фосфоресцирующим циферблатом:

— Двадцать три минуты.

— Долго, — с досадой скривился Медведь. Он обернулся к Ивану и добавил: — Найди, чем уши заткнуть. Если эта тварь заорёт близко, барабанные перепонки не выдержат. Говорят, что и мозги не выдерживают… — здоровяк вернулся к наблюдению, — хорошо бы заметить его заранее…

— Почему не пошарить прожектором? — спросил Берёзов. — До озера недалеко, наверняка высветим. Сразу из АГС и вдолбим.

— Не факт, что высветим, — покачал головой Медведь, напряжённо всматриваясь в ночь, — маленькие они… зато прыгучие и цепкие, почище обезьян. На свет прожектора оно точно придёт. Прямиком на крышу, к самой будке… Ничего не видно! — Здоровяк беспомощно покачал головой, отвлекаясь от перископа, и тихо посетовал: — Угораздило же…

— Откуда оно здесь? — стараясь говорить как можно тише, поинтересовался Иван. — Я не помню названия «Унк» в курсе лекций. Что это ещё за дрянь?

— Унком его сталкеры прозвали, — Медведь вновь потёр руками глаза и часто заморгал, приноравливаясь к темноте, — одно время у учёных оно числилось в «Неизвестных мутировавших объектах», вот название и прилипло, от первых трёх букв английского написания слова «Неизвестный». Среди первых сталкеров дюже образованных языковедов, сам понимаешь, было немного, вот так и сложилось. Сейчас оно официально зовётся «Сенсативный кто-то там».

— Сенситивно-гипертрофированная мутаформа какого-то объекта, уже не помню, как дальше, — Берёзов вспомнил рассказ инструктора, — так они же вроде в Красной Зоне должны обитать?

— Угу, — подтвердил Медведь, — оттуда оно и пришло. Почувствовало приближение чьей-то смерти. А раз возле нашей лабы объявилось, стало быть, кто-то скоро умрёт. Недобрый знак! — подытожил он. — Туман, понаблюдай пока, а я внесу это в вахтенный журнал. Мало ли что… так хоть будут знать, что здесь произошло.

Медведь приоткрыл крышку дежурного ноутбука, чтобы одновременно видеть дисплей и не светить им слишком сильно, и принялся старательно нажимать на клавиши, стараясь не издавать ни звука. Берёзов тревожно прильнул к окулярам перископа. Про Унка на теоретической подготовке рассказывали совсем мало. Неизвестная форма активности «Ареала», приравненная к категории особо опасных. Издаёт, предположительно, ультразвуковые сигналы на частотах, разрушающих клетки головного мозга человека. Существует предположительно в Эпицентре и Красной Зоне. Раньше изредка встречалась в Жёлтой Зоне, но за прошедшие пять лет не было зафиксировано ни одного появления Унка, что связывают с ростом «Ареала» и несклонностью Унка покидать своё место обитания. Опять же предположительно предпочитает обитать возле водоёмов и перемещается между ними по прямой, от одного к другому. Не относится к формам жизни. Фотографий нет, подробных описаний то ли нет, то ли не давалось в связи с тем, что тварь перестала встречаться…

— Медведь, нам говорили, что этот Унк не относится к формам жизни, — Иван вглядывался в зернистую темноту, стремясь заметить в далёких кустах даже малейшее движение, — что это значит?

— То и значит, — буркнул здоровяк, — неживое оно. Как Бродяги. Сердце не бьётся, кровь не циркулирует, почки не работают и так далее. Тело холодное, потому и в инфракрасном спектре его не видно.

Лёгкое шевеление на фоне чернильной ночи в первую секунду Берёзов даже не заметил. Что-то закрыло собою часть обзора, будто на объектив перископа снаружи, у самого края линзы, села муха или прилипла пылинка, слабо покачивающаяся теперь под дуновением воздуха. Иван недовольно поморщился и покрутил верньеры регулировки резкости, перенастраивая перископ с дальнего обзора на ближний.

— Что за чёрт… — удивлённо выдохнул он, — у нас на крыше ребёнок!

На дальнем обрезе плоской бетонной крыши лаборатории, спиной к сторожевой вышке сидела, свесив ноги, скрюченная фигурка мальчишки лет семи-восьми, одетого в какое-то рванье. Ребёнок сжался в комок и едва заметно раскачивался в разные стороны, словно стрелка метронома.

— Замри!!! — зашипел Медведь, срываясь к перископу. — В угол! К окну не подходи!

Он отстранил Ивана от окуляров и сам посмотрел в указанное место.

— Твою мать! — снова выругался здоровяк едва слышным шёпотом, стремительным движением опуская светящуюся крышку ноутбука. — Он уже здесь!

Медведь быстро и осторожно присел, чтобы случайно не мелькнуть в окне, и на корточках сделал пару шагов к углу, где стоял прислонённый к стене топор. Он взял его в руку и, разворачиваясь спиной к стене, посмотрел на Берёзова, прислоняя к губам указательный палец другой руки, изображая знак полнейшей тишины. Иван вжался в противоположный угол и замер. В наступившей тишине можно было уловить тихое детское хныканье. Берёзов вопросительным жестом указал Медведю на рычаги обрезиненных заслонок из бронестекла, предназначенных для герметизации наблюдательных окон. Тот отрицательно мотнул головой.

— Может услышать скрип, когда станем опускать, — едва слышно выдохнул он, — убери звук на рации!

Иван торопливо выкрутил на минимум колёсико громкости на гарнитуре. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь вышел в эфир именно сейчас. Теперь он хорошо понимал, зачем Медведю топор вместо «Печенега». Унк сидит на крыше в десяти шагах от них. С такого расстояния гранатомёт его не достанет. А из пулемёта убивать и без того мёртвую тварь — занятие слишком долгое. Если Унк заорёт, у них мозги полопаются в считанные секунды, тут одна надежда — успеть разнести голосовые связки чем-нибудь гарантировано надёжным… Если только оно орёт голосовыми связками… Судя по напряжённому, словно сжатая пружина, Медведю, сжимающему топор, прицельный выстрел в голову в случае с Унком явно проблемы не решит. Иван пожалел, что не взял с собой на дежурство боевой нож. Думал, что в бронированной будке он будет излишним…

Они просидели неподвижно, словно изваяния, минут десять, вслушиваясь в едва слышный плач. Внезапно со стороны края крыши донёсся отчётливый всхлип, перешедший в негромкие рыдания. Что-то коротко зашуршало, и через секунду раздался звук падающего тела. Детский плач зазвучал сильнее уже откуда-то снизу, и в следующее мгновение резко перешёл в громкий и хриплый монотонный вой, быстро взлетевший до оглушительного ультразвукового визга. Острая боль резанула по барабанным перепонкам, заставив бойцов рефлекторно заткнуть ладонями уши. Внезапно визг прекратился, и, словно вторя ему, со стороны озера пришёл тяжкий печальный вздох чего-то очень большого и невидимого. Рыдания ребёнка зазвучали вновь, удаляясь. Унк плакал жалобно и тонко, словно голодный потерявшийся в диком лесу малыш.

— Уходит, — Медведь вытер рукой текущую из уха кровь, — повезло. Нам. Я иду вниз, надо выяснить, кто умер.

— Думаешь, у нас? — Иван посмотрел на ладони, которыми только что затыкал уши, и потянулся за индивидуальным перевязочным пакетом. Он разорвал упаковку, оторвал от бинта ватно-марлевую подушечку и принялся оттирать кровь с ладоней, ушей и шеи. — Держи, — он протянул Медведю вторую подушечку.

— Унк просто так не приходит, — мрачно ответил здоровяк, — а этот шёл издалека. Видать, давно почуял.

— Что же это за дрянь такая? — скривился Берёзов. — Я в темноте его за ребёнка принял. Думал, пацанёнок лет восьми в каких-то обносках на крыше сидит…

— Это и есть ребёнок, — поморщился тот, вытирая уши, — чёрт, больно! Толком никто не может объяснить, как они стали такими. Учёные несут какую-то заумную чушь о патологических обратно-регенеративных мутациях, которую даже сами вряд ли понимают. Болт говорит, что это новорождённые дети, погибшие во время Выбросов, что впервые накрывали населённые пункты в Эпицентре и Красной. Умереть полностью они не смогли, полноценно вырасти — тоже. Вот и выросли непонятно во что…

— Активность в эфире, — перебил его Иван, указывая на тускло мигающую зелёным светодиодом рацию, — похоже, вызов.

Оба почти одновременным движением подняли уровень недавно отключенной громкости портативных раций.

— …ответьте Лаванде! — слегка зашипел эфир. — Медведь, Туман, ответьте Лаванде!

— Медведь на связи, — откликнулся здоровяк.

— Вы слышали звук? Что происходит? Где вы? — испуганной скороговоркой заговорила Лаванда. — Почему не отвечаете на вызов?

— У нас всё в порядке. Теперь, — ответил Медведь. — Я на вышке, спускаюсь, сейчас буду у вас. — Он немного помедлил и добавил: — Поднимите всех своих людей, необходимо проверить личный состав.

Он открыл внутренний люк и покинул вышку. Иван вновь приник к перископу, но больше ничего подозрительного в поле зрения не попадалось. Спустя несколько минут в эфир вышел Медведь и коротко сообщил о том, что весь личный состав лаборатории цел и невредим.

— Смотри в оба, Туман, — посоветовал здоровяк. В его голосе явственно проскальзывала сильная насторожённость, — что-то тут не так. Оно не приходит без причины.

Берёзов загерметизировал вышку. Хоть это не спасёт от удара Унка, но хотя бы как-то смягчит его. Он вернулся к наблюдению. Вскоре рассвело, и качество обзора улучшилось. Спустя час Иван уже мог чётко разглядеть озеро со всеми ближними и дальними подступами, ничего похожего даже на малейшее движение там не наблюдалось, и он развернул перископ, осматривая окрестности лаборатории. В первую секунду он подумал, что вертолётная площадка исчезла, на ночь поглощённая растительностью. Обычно ровное место тщательно утрамбованной земли оказалось почти полностью покрыто «кустами» Дикобразов. Берёзов осмотрел пустырь, лежащий на севере. Похоже, все Дикобразы оттуда перебрались на вертолётную площадку, и за ночь их количество удвоилось. Иван мгновение размышлял, разглядывая усеянные ядовитыми шипами спинные колючки, слабо шевелящиеся на утреннем ветерке, после чего вышел в эфир и вызвал Медведя.

— На связи, — немедленно отозвался тот, — в чём дело?

— Похоже, я знаю, кто умер, — ответил Берёзов, — скажи Лаванде, пусть проверит своего Осьминога.

Вскоре выяснилось, что Осьминог действительно умер, и до самой смены никаких других происшествий не происходило. Через пару часов скопище Дикобразов начало понемногу расползаться, и к полудню вертолётная площадка приняла свой прежний вид. В три часа Берёзова сменил Капкан, и Иван направился в душевую. Оттирая с ушей и шеи засохшую кровь, он понял, что затрудняется определить, чего же ему хочется больше: есть или спать.

* * *

Звон тревожной сирены сорвал его с койки, не дав поспать и пары часов. Берёзов буквально влетел в камуфляж и бросился к оружейной, на ходу надевая гарнитуру рации. Судя по суматохе в эфире, что-то проникло в лабораторию. Как это могло произойти, на дверях же дежурит Шорох?! Иван рванул из ружейной стойки автомат, сунул в набедренный карман пару магазинов и побежал по коридору, ведущему к выходу из лаборатории.

— Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте! — Почти умоляющий голос Лаванды был слышен издалека. — Выключите сирену! Вы его пугаете!

Сирена стихла в тот момент, когда Берёзов с автоматом наизготовку выскользнул из-за поворота коридорного ответвления, готовый мгновенно открыть огонь. Увидев открывшуюся перед ним картину, он остановился. Прямо посреди коридора лежал Дикобраз в охотничьей позе, широко расставив во все стороны спинные колючки, полностью закрывая собой проход. С одной стороны от зверя, отрезанные от выхода, испуганно жались к стене лаборанты с длинными штангами электрошокеров в руках, сопровождаемые замом Лаванды. С другой стороны стояла сама Лаванда, пытаясь закрыть собою Дикобраза от целящегося в него Шороха. Увидев Берёзова, она поняла, что не сможет закрыть зверя от двух автоматчиков сразу, и снова взмолилась обречённым голосом:

— Не стреляйте! Пожалуйста! Он не опасен! Я гарантирую! — Она беспомощно переводила взгляд с одного ствола на другой. — Он просто напуган и пытается защититься! Не стреляйте…

Она осеклась, увидев выскочившего со стороны камбуза Медведя. На этот раз в руках у здоровяка был лом, который он держал одной рукой, словно меч.

— Что происходит? — Медведь посмотрел на стоящих рядом с собой лаборантов. — Упустили?

— Он сам вырвался! — затараторил один из них. — За ночь перегрыз прутья, а когда я менял кормушку, вырвался! Чуть не загрыз меня!

— Лучше бы загрыз! — возмущённо вскинулась Лаванда. — Сейчас семнадцать пятнадцать! Если он перегрыз прутья ночью, почему вы не заметили этого ещё утром? Вы получите выговор за халатность! С занесением!

— В грудную клетку? — уточнил Медведь таким тоном, что лаборант вздрогнул и невольно попятился под грозным взглядом, не предвещающим разгильдяю ничего хорошего. — Ну и что теперь будем делать? — Здоровяк кивнул на распушившегося Дикобраза и посмотрел на Лаванду поверх его колючек.

— Я отдаю себе отчёт в том, что сложившаяся ситуация подпадает под категорию чрезвычайных, и я не могу препятствовать вашему решению, Медведь, — молодая женщина тяжело вздохнула, — но я очень прошу вас, не убивайте животное! Он не опасен! Он просто сильно напуган и пытался выбраться на волю, но, столкнувшись с большим количеством людей, принял защитную позу!

— Я много раз видел, как точно такие же неопасные твари отгрызали человеку предплечье вместе с ладонью секунды за три, а голень вместе со ступней за четыре, причём прямо через ботинок, — усмехнулся Медведь, — хотите убедить меня, что этот урод не опасен? Так поболтайте с ним и попросите его освободить коридор.

— Пусковым моментом для агрессии у Дикобраза служит выброс токсина его шипами! — не сдавалась Лаванда. — А это происходит, только если задеть спинные колючки! До тех пор он не атакует!

— И что? — усмехнулся Медведь. — Предлагаете оставить его посреди коридора до второго пришествия? Принесите свою передвижную клетку и загоните его туда электрошоком!

— Мы не можем сейчас так поступить. — Лаванда обречённо сникла. — Дикобраз сильно напуган, эмоциональный отпечаток смерти Осьминога тяжело отразился на его состоянии. Сейчас его никуда не загнать… — Она тоскливо посмотрела на Медведя. — То животное умирало долго и очень тяжело… его мучения чувствовали все живые формы «Ареала» на многие километры вокруг, вы знаете, что произошло ночью…

— А что, здесь есть кто-то, кто не в курсе?! — скривился Медведь. — Нам всем ещё очень повезло, что всё закончилось парой капель крови из ушей!

Только сейчас Иван обратил внимание на ватный тампон в ухе Лаванды. Выходит, вопль Унка ударил и по тем, кто укрывался за бетонными стенами лаборатории.

— Этот Дикобраз был ближе всех к умирающему существу, — негромко добавила молодая женщина, — ведь здесь у местных живых форм всё взаимосвязано, он испытал сильный шок. И сейчас он чувствует исходящую от окружающих агрессию. Если сейчас начать бить его электрическими разрядами, животное станет защищать свою жизнь изо всех сил.

— Стало быть, выбора у нас нет, — рассудил Медведь, — придётся его ликвидировать, пока он никого не покалечил. Отойдите назад!

Здоровяк перехватил лом обратным хватом, собираясь мощным ударом сверху вниз пригвоздить Дикобраза к земле, и двинулся к замершему зверю. Берёзов прикинул, что стотридцатикилограммовая туша Медведя, орудующая ломом, наверняка способна пробить броню животного насквозь. Да ещё и вместе с половыми плитами. Да, хорошо быть великаном, есть свои плюсы… Он бросил взгляд на Лаванду. Та подавленно молчала, пытаясь сдерживать навернувшиеся на глаза слёзы.

— Подожди, — Иван жестом остановил Медведя, — дай-ка я попробую с ним договориться. Убить всегда успеем.

— Договориться? — опешил здоровяк, останавливаясь. — Не хочу тебя расстраивать, Туман, но Дикобразы в детстве постоянно пропускают занятия по русскому. Учитывай вероятность возникновения языкового барьера.

— Две минуты, — улыбнулся Берёзов, — и всё будет ясно. — Он похлопал себя по карманам и обернулся, окидывая взглядом снаряжение стоящего неподалёку Шороха. — Шорох, есть шоколадка?

— Что? — удивился боец. — Ну есть… только она немного не стандартная… — Он неожиданно замялся. — В смысле, не из сухого пайка…

— Давай! — протянул руку Иван.

Шорох засунул руку в гранатный подсумок и извлёк оттуда плитку шоколада весом грамм чуть ли не в триста. Медведь округлил глаза.

— Шорох, гранаты у тебя явно не той конструкции, — произнёс он, — что ЭТО делает у тебя в гранатном подсумке?!

— Я шоколад с детства люблю, — смутился боец, — а что такого? Места там достаточно, и под рукой всегда…

— Надеюсь, вместо гранат у тебя там не «Киндер Сюрприз», — ехидно заметил Медведь, — как разберёмся с Дикобразом, не забудь подойти ко мне. Я испытываю непреодолимое желание проверить твоё снаряжение!

Пока Медведь распекал Шороха, Берёзов сорвал с шоколадной плитки обёртку и, осторожно приблизившись к Дикобразу, протянул лакомство поближе к основанию спинных колючек, стараясь в точности повторять действия Болта. Несколько секунд ничего не происходило, и окружающие с недоумением смотрели на протянутую вплотную к опасному зверю руку.

— Оттяпает он тебе кисть, доиграешься, — Медведь с любопытством взирал на терпеливо ждущего Берёзова, — переговорщик-экстремал, блин!

Длинные ветви колючек зашевелились, и откуда-то из-под их основания, словно из-под панциря, выдвинулась бесформенная голова с дикими жёлтыми глазами, а потом обнаружилась блестящая мочка чёрного носа. Нос с пыхтением поёрзал туда-сюда, и под ним разверзлась неожиданно огромная пасть, усеянная здоровенными зубами в несколько рядов. Ивану стало немного не по себе. Такой рожей да медку бы хлебнуть… Из пасти выскользнул синий язык и осторожно лизнул самый край шоколадки. Дикобраз протянул голову поближе и молниеносным движением оттяпал небольшой кусочек шоколадной плитки и тут же спрятал голову под колючки. Берёзов, не вставая с корточек, отшагнул на пару шагов назад. Из-под панциря раздался жующий звук, после чего голова появилась вновь. Чёрная мочка носа зашевелилась, отыскивая направление на лакомство, и Дикобраз неуклюже засеменил к Берёзову. Иван отломил от плитки небольшой кусок, положил его на пол и сделал ещё несколько шагов назад. Зверь добрался до шоколада и почти незаметным глазу движением слизнул его.

— Шорох, открывай входную дверь, — Берёзов положил на пол очередной кусок шоколадной плитки и поднялся на ноги, — выманим его на улицу, пусть уходит. — Он посмотрел на Лаванду: — Надеюсь, на этот раз вы ничего не имеете против?

— Нет-нет! — вздрогнув, спохватилась та, отрывая удивлённый взгляд от довольно чавкающего Дикобраза, неторопливо переползающего от одного кусочка шоколадки к другому. — Я согласна! Выпускайте его!

Через пару минут зверь, ловко перебирая множеством коротких лапок, перевалил через стальной порог внешней двери, и Иван швырнул оставшуюся часть шоколада в сторону вертолётной площадки. Дикобраз целеустремленно протопал мимо человека, взяв курс на блестящую на солнце фольгу, и Берёзов, вернувшись в здание лаборатории, запер входную дверь.

— Все, концерт окончен, — провозгласил Медведь, — все свободны. — Здоровяк перевёл взгляд на проштрафившегося лаборанта и грозно добавил: — Через полчаса я вижу перед собой объяснительную на имя начальника охраны полевой научной лаборатории ЛП-32 с изложением причин, вследствие чего Дикобраз получил возможность посреди этого коридора выйти на охоту на яйцеголовых хомо сапиенс, среди которых некоторые, прямо скажем, не совсем сапиенс. Вопросы?

— Н-нет вопросов, — поперхнулся лаборант, — я всё понял!

— Время пошло! — изрёк Медведь и, перехватив лом за середину, удалился в сторону камбуза.

Берёзов спрятал улыбку и направился в оружейную. Пора навёрстывать упущенный сон, и чем быстрее это дело начать, тем больше времени поспишь.

— Туман, я могу с вами поговорить? — Лаванда пристроилась рядом с ним. — Расскажите, как вам это удалось?

— Нет, — отрезал Иван.

— Понимаю, — она склонила голову, — я должна извиниться за проявленную ранее нетактичность… Искренне прошу меня простить, иногда я бываю несдержанна, это моя вина. Я действительно очень сожалею! Но то, что вы сделали сейчас, это удивительно! Мне совершенно необходимо задать вам…

— А мне совершенно необходимо выспаться, — мстительно перебил её Берёзов, — причём прямо сейчас! Через девять часов мне вновь заступать на двенадцатичасовую смену, и к тому моменту я должен быть в форме. Это у вас сейчас день, у меня же наоборот. Если вам так хочется поговорить о влиянии молекул шоколада на секрецию эндорфинов у Дикобраза, приходите на сторожевую вышку после трёх ночи. Я буду в вашем распоряжении. Заодно подучу несколько заумных фраз, чтобы не ударить лицом в грязь и ненароком не оскорбить ваш высокоинтеллектуальный слух. А сейчас покорнейше прошу меня извинить! — С этими словами он захлопнул дверь туалетной комнаты перед носом ошарашенной Лаванды.

— Хочешь большой и чистой любви — приходи сегодня вечером на сеновал! — донёсся откуда-то из глубины камбуза издевательский хохот Медведя.

— Фу, как остроумно! — язвительно прозвучал голос Лаванды, сменившийся звуком удаляющихся шагов.

К кому именно относилась эта фраза, за закрытой дверью понять было сложно.

20

— Максим Анатольевич! Спасибо, что заглянули, — Салмацкий пожал Прокопенко руку, — вы у нас нечастый гость.

— Дел невпроворот, — развёл руками чиновник, — и так забот выше головы, а с этим авралом я и вовсе всё чаще задумываюсь, где бы взять пару-другую дополнительных часов к суткам.

— Тем более радует, что вы нашли возможность выбраться к нам лично, — кивнул командир ОСОП, — чем обязаны вашему визиту? Требуется наша помощь?

— Если только сугубо в разъяснительном ключе. — Прокопенко открыл портфель и достал оттуда несколько скрепленных листов. — Мой отдел получил от службы безопасности заявку на ремонт тира. Признаюсь, я слабо разбираюсь в тонкостях вашей работы, и потому возникло несколько вопросов. Людей сейчас везде не хватает, а так как у меня сегодня несколько встреч в данном секторе, я решил по пути заглянуть и сюда. Очень удачно, что я застал вас здесь, товарищ подполковник, ваша консультация придётся весьма кстати.

— Это списки оборудования, требующего замены, — Салмацкий пробежал взглядом распечатки, — разбитые пулеулавливатели, сгоревшие поворотные механизмы мишенных установок, новые маятники типа «поппер», вытяжка сбоит, ну и так далее. Я сам их составлял.

— Тем более, — улыбнулся Прокопенко, — значит, я вовремя.

— Пойдёмте, Максим Анатольевич, — Салмацкий сделал приглашающий жест, — я вам всё покажу. — Он перевёл взгляд на стоящего рядом дежурного по тиру: — Вы свободны.

Дежурный козырнул и вернулся на проходную. Командир ОСОП и чиновник двинулись в глубь тира.

— Тихо у вас как-то. — Прокопенко оглядел пустые огневые рубежи. — Признаться, я представлял себе тир по-другому, более, так сказать, шумным.

— Обычно так и есть, — ответил Салмацкий, — в штатном режиме стрельбы проводятся регулярно, но сейчас аврал, весь личный состав распределён по объектам, и тир не задействован. Самое время произвести ремонт.

— Это легче сказать, чем осуществить, — покачал головой чиновник, — до запуска дополнительных мощностей нефтепромыслов остались считанные дни, строительные бригады выбиваются из сил. Боюсь, что найти рабочих для проведения ремонта, даже небольшого, может оказаться проблемой, близкой к неразрешимой. Все резервы брошены на выполнение первоочередной задачи.

— И всё же я настаиваю на ремонте хотя бы системы вентиляции, — произнёс Салмацкий, — вытяжка совсем не тянет, людям фактически нечем дышать! — Командир ОСОП подошёл к вмонтированному в стену распределительному щитку с множеством тумблеров. — Вот, взгляните сами, Максим Анатольевич, шума много, но толку практически никакого!

Он защёлкал тумблерами, запуская вытяжку, и пустое помещение тира немедленно заполнилось гулом вытяжных компрессоров, свистом вентиляторов и шумом нагнетаемого воздуха в вентиляционных трубах. Салмацкий приблизился к чиновнику и негромко сказал:

— Микрофонов тут нет, за шумом нас никто не услышит, — он бросил взгляд назад, убеждаясь, что кроме них на огневых рубежах никого нет, — есть серьёзный разговор.