https://www.mk.ru/culture/2018/09/25/dvoynik-nemoy-onegin-chast-khviii.html
Двойник. Немой Онегин. Часть ХVIII
25.09.2018 в 18:18, просмотров: 20809
Алексей Меринов. Свежие картинки
в нашем инстаграм
LХХI. Я — НЕ Я
Я помню это чудное мгновенье,
Когда передо мной явилась ты.
Высоцкий
Южная ссылка, звёздное небо, жаркие ночи. Там непрерывные амуры и гулянки. Там, в Кишинёве, затем в Одессе он начал «Онегина».
С первых же строк романа (который он тогда в письмах и разговорах называл поэмой) Пушкин затеял игру: я — не я. Но отречься от тождества с героем автору никак не удавалось.
Сам сперва выставлял напоказ автобиографичность текста. В Первой же главе вторая строфа кончается известными строчками
Там некогда гулял и я: / Но вреден север для меня1.
Тут всем (тогда) понятный откровенный намёк на ссылку, бравирование положением гонимого. Мало того, издавая Первую главу, Пушкин сделал несколько примечаний. Первое же (про вредный север) — 1Писано в Бессарабии. Это ж не про Онегина, это геопозиция Автора. А в конце Первой главы совсем откровенно:
Придёт ли час моей свободы?
Пора, пора! — взываю к ней;
Брожу над морем10, жду погоды,
Маню ветрила кораблей...
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей11,
Вздыхать о сумрачной России.
К строке «Брожу над морем» пушкинское примечание: 10Писано в Одессе. Адрес письменного стола не имеет значения для романа. Но точное указание места лишь усиливает опасную правду сказанного: «Я в тюрьме; когда ж я вырвусь на волю?!» И ещё более опасное признание: «Я мечтаю эмигрировать!» (Как ещё понять нетерпеливое желание под небом Африки вздыхать о России.)
Вдобавок совсем уж личное примечание про Африку (№ 11) — огромная подробная биографическая справка о прадеде Автора — арапе Петра Великого.
Наполнив Первую главу фактами своей биографии, своими мыслями и похождениями, Пушкин там же начал отрекаться: я — не Онегин:
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Как только о себе самом.
Но кто ж ему поверил? Да ни одна собака. Так же, как и заверениям, что Автор якобы прекратил амурные проделки. Помните: Я это потому пишу,/ Что уж давно я не грешу.
Кн. Вера Вяземская — мужу
27 июня 1824. Одесса
...Пушкин слишком занят, чтобы заниматься чем-нибудь другим, кроме своего Онегина, который молодой человек дурной жизни, портрет и история которого отчасти должны сходствовать с автором.
«Отчасти»? — а где ж несходство?
Павел Катенин — Пушкину
9 мая 1825. Кологрив
С отменным удовольствием проглотил г-на Евгения (как по отчеству?) Онегина. Кроме прелестных стихов, я нашёл тут тебя самого, твой разговор, твою весёлость и вспомнил наши казармы в Милионной.
В Четвёртой главе Пушкин рассказал про жизнь Онегина в деревне:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый день,
Один, в расчёты погружённый,
Тупым киём вооружённый,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра...
Онегин жил анахоретом;
В седьмом часу вставал он летом
И отправлялся налегке
К бегущей под горой реке...
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый...
Не о себе ли написано?.. У Пушкина был младший брат. Кое-где остались его (местами смешные) воспоминания:
С соседями Пушкин не знакомился... Вообще образ его жизни довольно походил на деревенскую жизнь Онегина. Зимою он, проснувшись, также садился в ванну со льдом, летом отправлялся к бегущей под горой реке, также играл в два шара на бильярде, также обедал поздно и довольно прихотливо. Вообще он любил придавать своим героям собственные вкусы и привычки.
Лев Пушкин (брат поэта)
Оценили буквальные совпадения? Не просто ванна, а ванна со льдом; не просто бильярд, а «в два шара»; не просто обед, а «довольно прихотливый»; не просто на речку, а «к бегущей под горой реке». Невольно кажется, что Лев сперва выучил наизусть Четвёртую главу. Так кто угодно может вспоминать.
Приметы тождества Автора с героем разбросаны всюду. Запомнили «Онегин жил анахоретом»? А вот стишок в письме приятелю.
Пушкин — Вульфу
20 сентября 1824. Михайловское
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай сюда зимой...
Запируем уж, молчи!
Чудо — жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света;
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же — то смертельно пьяны,
То мертвецки влюблены.
Здесь «жизнь анахорета» — это не про Онегина, а про себя.
LХХII. СИРОТА
В конце Первой главы заявлено: «Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной». А где ж эта разность? Сплошные сходства. Пушкин их перечисляет:
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба:
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
С трудом нашлось одно различие (Автор озлоблен, герой угрюм), но насколько оно принципиально?
...Есть чрезвычайно важное и очень печальное сходство, о котором прямо не сказано, но заметить которое легко (было бы желание).
Прежде мы уже писали о том, что у Татьяны полно родни: мама, сестра, тётки — все с именами, с биографией, все говорящие, даже няня с именем и говорящая, а ещё могила папы с надгробной надписью
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир
Под камнем сим вкушает мир.
У Онегина — никого. Матери не было (она не упомянута); у безымянного отца (Катенин недаром спросил про отчетство — двусмысленная шутка) вся биография в одном слове «промотался».
Но в поэме есть ещё один круглый сирота: Автор. Пушкин (с разными, но всегда горячими чувствами) вспоминает друзей, любовниц, критиков... Названы: Катенин, Вяземский, Дельвиг, Жуковский, Языков, Чаадаев... Названы актрисы: Истомина, Семёнова; названы подружки: Зизи, Эльвина (от других остались только ножки, зато в очень узнаваемых обстоятельствах). Названы покойный Фонвизин, покойный Державин и бог знает кто ещё. А родных Пушкина там нет. Ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. При том, что все они были живы, когда Пушкин сочинял свой роман. Они читали и видели, что их там нет. И Пушкин понимал, что они это видят. — — Факт жуткий, но большинством читателей не замечаемый, не осознаваемый.
На месте родителей — пустое место.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Это проходят в пятом классе.
— Дети, у нашего любимого поэта Пушкина была любимая няня-старушка, которую он очень любил. Эти любимые народом стихи он написал, обращаясь к любимой няне-старушке.
Так эти сладкие слюни и остаются — в далёком детстве, в школе, на уроке литературы. И никем не ощущается боль.
«Бедная юность» — это не безденежье, это страдания; рос без родительской любви. «Выпьем с горя» — разве в шутку написано? разве это кокетство? «Где же кружка» — не рюмка, не стопка...
Чуть встанет утром, уж и бежит глядеть: «Здорова ли, мама?» — он её всё мамой называл. А она ему, бывало, эдак нараспев: «Батюшка, ты за что всё мамой зовёшь, какая я тебе мать?» — «Разумеется, ты мне мать: не та мать, что родила, а та, что своим молоком вскормила.
Пётр, кучер Пушкина
В своём любимом, в своём самом главном произведении Автор — сирота. При живых родителях.
У Онегина нет семьи, только привидения, безликие тени: мадам, мусье и дядя-мертвец на столе.
Родители Евгению не нужны, он о них не вспоминал. Они для него не существуют. И для Пушкина. Для полного сиротства он даже свою няню отдал Тане. И всё это — случайно?
Помните, Энгельгардт, директор Лицея, написал у себя в дневнике о Пушкине: «Его сердце холодно и пусто, в нём нет ни любви, ни религии. Может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце».
О родителях Пушкина в стихах Пушкина — ни буквы. Ни в «Онегине», нигде. Там, где у людей родители, — у него мёртвое слепое пятно. Он туда не смотрит. Но это не холод и не пустота. Это выжженное место. И это очень горячее чувство; огонь оставляет пепел.
Пушкин — Жуковскому
31 октября 1824. Михайловское
...Голова моя закипела. Иду к отцу и высказываю всё, что имел на сердце целых три месяца. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся... Чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырём.
Вот в каком состоянии Автор сочиняет Четвёртую главу. Цветы, любовь, деревня, праздность... — безмятежная пастораль.
LХХIII. СВЯТАЯ ЖИЗНЬ
В Четвёртой главе нарисована сельская идиллия:
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая;
И нечувствительно он ей
Предался, красных летних дней
В беспечной неге не считая.
Святая жизнь? Вряд ли первые читатели принимали всерьёз эту характеристику. Ну да, Онегин не воровал, не убивал (до Шестой главы). Но в начале ХIХ века все в России наизусть знали список смертных грехов, из коих три тут перечислены. Прочтите столь же внимательно, как курс доллара. Прихотливый обед + бутылка вина (на одного) — чревоугодие; лень, безделье; прелюбодеяние — смертные грехи — вот жизнь Онегина святая. Школьник пролетает по строчкам, не успевая не то что понять, но даже почувствовать иронию.
Черноокая белянка — блондинка. Младой и свежий поцелуй — это нимфетка, а порой — это уж как захочется; хоть трижды в день; ибо это — крепостные, рабыни. Беспечная нега — это ж не скука. Это, скажем вежливо, массаж, или, как теперь пишут в рекламных объявлениях «отдых и все виды расслабления».
Все знали о гаремах. Молодой барин, куча крепостных девок. Это не афишировалось, но и не скрывалось; гарем в то время — норма. У Маши (дочки Троекурова) были дюжины единокровных братьев и сестёр.
Кирила Петрович привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава. В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место... Множество босых ребятишек, как две капли воды похожих на Кирила Петровича, бегали перед его окнами и считались дворовыми.
Пушкин. Дубровский
Троекуров, как видим, умножал число своих крепостных. Его родные дети становились его рабами. И это ничуть не смущало ни юную ангела-Машу, ни старого Дубровского — человека строгих взглядов.
Порой белянки черноокой младой и свежий поцелуй, потом брюнетки краснощёкой, потом шатенки синеокой, потом смуглянки толстобокой, худышки, пышки, все они милашки, — кто под «руку» подвернётся.
...Есть частное письмо с важным признанием:
Пушкин — Вяземскому
27 мая 1826. Псков
В 4-ой песне Онегина я изобразил свою жизнь.
В Четвёртой свою, а в остальных чью? И что же это за жизнь? Поэтическое романтическое уединение?
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Тут «я» — сам Автор. Да, балы, балеты, рестораны далеко. Но Михайловское — не монашеский скит, не пещеры Псковского монастыря, чуждые всем зовам плоти. Цветы, поля — это понятно. А под каким кустом там спряталась любовь?
Друг Пущин заехал к Пушкину зимой 1824, как раз в момент сочинения IV главы. Они под шампанское обменялись новостями, поговорили о тайных обществах (до выхода на Сенатскую оставался год), потом:
Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигурку, резко отличавшуюся от других, не сообщая, однако, Пушкину моих заключений. Впрочем, он тотчас прозрел шаловливую мою мысль, улыбнулся значительно. Мне ничего больше не нужно было; я, в свою очередь, моргнул ему, и всё было понятно без всяких слов.
Пущин. Воспоминания
Если фигурка «резко отличалась», значит, была приблизительно на восьмом месяце. Одна? Или другие фигурки ещё не так заметно отличились?
Пушкин — Вяземскому
Май 1826. Михайловское
Милый мой Вяземский... Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти её в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чём написать целое послание во вкусе Жуковского о попе (что значит этот курсив Автора? Поп или попка? — А.М.); но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах. При сём с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню — хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно, ей богу... Но тут уж не до совести. Прощай, мой ангел, болел ли ты или нет; мы все больны — кто чем.
Если «одна фигурка резко отличалась» зимой 1824-го, то значит, весной 1826-го резко отличилась совсем другая фигурка. Арапчата бегали гурьбой по Псковской губернии.
Очень может быть, что в некоторой степени этим объясняется факт: описанный в Первой главе развратник и растлитель, «пожалел» Татьяну (она же была готова на всё). Пушкин эротичен, но ещё и физиологичен.
Люблю я час
Определять обедом, чаем
И ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет...
Брегет — модные тогда карманные часы, которые не только время показывали, но и в назначенный момент издавали приятный тихий звон.
Кроме желудка, есть ещё места, кои властно определяют поведение. Пушкин называет эти звонки «томлением в крови» — точно и, кажется, прилично.
Физика очень действует на лирику. Сытый лев не тронул лань, пожалел волк овечку. Это не пошлости. Или — не более пошлости, чем жизнь.
Онегин пресыщен любовницами, проститутками, крепостными девками. Шевельнулось что-то в душе холодной и ленивой, но настоящей охоты у него нет, а последствия могут быть тягостны. Падшая дворяночка начнёт рыдать, строчить бесконечные письма, смотреть собачьими глазами, полными любви, а ответить на такие взгляды нечем.
Онегин сыт. Сытый не может смотреть на еду. (Луспекаев в «Белом солнце пустыни» с мукой отвращения на лице отталкивает миску с чёрной икрой.) То же с другими видами пресыщения. Воздержимся здесь от пересказывания анекдота про гинеколога, которого судят за вроде бы немотивированное убийство женщины.
...Можно было бы ещё долго спорить о сходстве/несходстве Автора с героем, о нюансах, деталях, но есть железобетонное доказательство тождества.
В Четвёртой главе Пушкин снова описывает технику совращения, помехи (в лице тёток и матерей), вынужденную дружбу с обманутыми мужьями:
Кого не утомят угрозы,
Моленья, клятвы, мнимый страх,
Записки на шести листах,
Обманы, сплетни, кольца, слёзы,
Надзоры тёток, матерей,
И дружба тяжкая мужей!
Всё это — Онегин, его «мильон терзаний»:
Так точно думал мой Евгений.
Он в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.
Привычкой жизни избалован,
Одним на время очарован,
Разочарованный другим,
Желаньем медленно томим,
Томим и ветреным успехом,
Внимая в шуме и в тиши
Роптанье вечное души,
Зевоту подавляя смехом:
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.
Это IХ строфа Четвёртой главы, но вот её черновик (поздравляю!):
Я жертва долгих заблуждений
Разврата пламенных страстей
И жажды сильных впечатлений
Развратной юности моей
Привычкой жизни избалован
Одним когда-то очарован
Разочарованный другим
Всегда желанием томим
Скучаю ветреным успехом
Внимая в шуме и в тиши
Роптанье тайное души
Зевоту заглушая смехом
Провёл я много много лет
Утратя жизни лучший цвет.
Как говорил студенту Родиону Романовичу следователь Порфирий Петрович: да уж больше и нельзя себя выдать.
Как видим, Онегин — просто способ не говорить «я». Жалеет ли Пушкин теперь, что не сжёг черновик тогда?
...Только не спешите влиться в толпу, которая в подлости своей радуется унижению высокого.
LХХIV. ЛЁД И ПЛАМЕНЬ
Все описанные тут сходства — телесные, житейские. Пушкин и Онегин — меж ними есть огромная, принципиальная всё определяющая высокая разница. Пушкин — Поэт. Онегин — бездарность.
Пока ножки-ножки, бокалы, котлеты, кулисы, куплеты — Пушкин и Онегин близнецы. Но взгляните, когда Пушкин впервые отрекается от Онегина. Не в конце Первой главы, где
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной
а в самом начале (на 50 строф раньше):
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Почему-то читателям запоминается (близкое и понятное большинству) неумение Онегина разбираться в стихотворных размерах, во всех этих силлабо-тонических дебрях. Но важно здесь совсем иное: Для звуков жизни не щадить.
Это и есть отличие Онегина. Пушкин эту страсть имел и жизни не щадил. Низкие страсти — общие. Высокой — у Онегина нету.
Однажды Евгений попытался
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать — но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его
В результате
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
Это уж точно не Пушкин! У Пушкина к 26 годам уже был «Пророк», «Борис Годунов», «Руслан и Людмила», «Цыганы» и половина «Онегина»...
Если из Пушкина вычесть Дар, тогда, наверное, получился бы Онегин. Он бездарь: ничем заняться не умел. А Пушкин рвался в деревню, чтобы работать (в городе — ни одиночества, ни даже покоя). Онегин подыхал со скуки и не делал ничего, только тискал смуглянок да белянок и сам с собою играл на бильярде.
У Пушкина восторг: Поля! я предан вам душой. У Онегина всюду только скука:
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же
Пушкин — жене
21 сентября 1835. Михайловское
«Ты не можешь вообразить, как живо работает воображение, когда сидим одни между четырех стен, или ходим по лесам, когда никто не мешает нам думать, думать до того, что голова закружится...»
С Онегиным такого не случилось ни разу. И это не может быть случайностью. Пушкин ни разу не дал Онегину прийти в восторг, улететь в мечтах ввысь (только «внизь» — презренные товарищи, рой изменниц, труп приятеля). А сам улетал не раз — в каждой главе!
Пушкин — Вяземскому
Ноябрь 1825. Михайловское
Толпа в подлости своей радуется унижению высокого. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе.
Это цитируют бесконечно, затёрли до дыр, но никто ж не объяснил, даже не попытался: что значит «иначе»? В прошлой части мы спросили: если мерзость сделал великий человек, то воровство — не воровство? подлость — не подлость? Вопрос остался без ответа.
Мерзок иначе — означает, что высокий в этой ситуации неизмеримо виновнее и хуже обывателя (пресловутого маленького человека). При открытии мерзости последнего о ней узнают два с половиной человека; он же никого не интересует.
На высокого устремлены глаза миллионов. Открытие его мерзостей разрушает устои. Недаром толпа радуется: он мерзок, как мы! — ибо подлая толпа как бы получает оправдание своей подлости и разрешение на воровство: «Если кумир таков, то нам и бог велел». И потому мерзок иначе — означает не меньше, а хуже.
А ещё «иначе» означает, что высокий, когда мерзость его становится известна, страдает неизмеримо сильнее обывателя. Ибо он ощущает свою вину гораздо сильнее, чем ничтожный. Кроме страданий по причине заурядной мерзости (которая «как у всех»), он страдает в миллион раз сильнее. Ибо его репутация рушится не в глазах жены и тёщи, а в глазах миллионов. Он падает с огромной высоты, становится притчей во языцех; и сознание, что он сам — из-за минутной слабости, заурядной пакости — погубил свою репутацию — невыносимо, мучительно. Обыватель не знает этих мук.
...Если мы признали, что прав Эпиктет («Нас страшат не дела, а лишь мнения об этих делах»), то вот и ответ. Мерзость высокого осуждается мнением миллионов. Мерзость ничтожества остаётся никому не известной, ибо ничтожный никому не интересен. Да и с какой высоты он пал? — с дивана?
Барон Корф (лицеист, однокурсник Пушкина!) откровенно ненавидел поэта, в мемуарах отозвался о нём жёстко. Тем ценнее его свидетельство.
Ни несчастие, ни благотворения государя его не исправили: принимая одною рукою щедрые дары от монарха, он другою омокал перо для язвительной эпиграммы. Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда и без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в тесном знакомстве со всеми трактирщиками, ...ями и девками, Пушкин представлял тип самого грязного разврата. Было время, когда он от Смирдина получал по червонцу за каждый стих; но эти червонцы скоро укатывались, а стихи, под которыми не стыдно было бы выставить славное его имя, единственная вещь, которою он дорожил в мире, — писались не всегда и не скоро.
Корф. Записка о Пушкине. 1852
Доброе имя — вот что заботило Пушкина сильнее всего.
ПОЭТ
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружён;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Всех ничтожней — значит: мерзок не так, как вы, — хуже! Или так же, как вы, — только чувства острее, переживает мучительнее.
Хладный сон — медицински точно. Анабиоз. Хладный = бесчувственный. Хладный сон — почти вечный сон; кома, душа мертва; хладный труп. Но он же не спит. Душа мертва, а тело действует. Таких много, они негодяи.
Что с ним? в каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Онегин — суетный искатель наслаждений (Первая глава), холодная и ленивая душа (последняя, Восьмая). А лиры нет вообще.
Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон... Товарищ Аполлон, уточните: чего требуете? Чтобы поэт зарезал барашка? Или — себя?