Она медленно покачала головой.

– Долгая история. В другой раз.

– Не сомневаюсь. Конечно.

Повисла тишина, уютная и грустная. Корд глубоко вздохнула.

– Как ты думаешь, однажды вечером мы могли бы пропустить по стаканчику? Ну, знаешь, как в старые времена?

Хэмиш серьезно посмотрел на нее.

– Может быть, – ответил он и с улыбкой пожал плечами. – Может быть, это хорошая идея. Ты сама этого хочешь?

– Думаю, было бы неплохо, – сказала она, и он приблизился к ней, чтобы закрыть ее, отгородиться от вечеринки, остаться вдвоем на их собственном кусочке пространства. Она не двигалась.

– Я тоже думаю, это будет неплохо, – сказал он тихо.

– К сожалению… К сожалению, сейчас я очень занята, – добавила Корд, чувствуя, как давний страх вновь обволакивает ее, и увернулась от тени Хэмиша. – У меня… у меня много работы. На следующей неделе я буду в Италии, Турине, Милане, Флоренции, а затем должна поехать в Зальцбург в августе… Видишь ли, у меня была эта операция, в начале года, и я… сейчас я должна петь. Прошли годы с тех пор, как я могла, и у меня много работы, Хэмиш…

Хэмиш кивнул.

– Я слышал. Дорогая, я все об этом слышал. Бен рассказывает мне все.

Дорогая. На его губах это слово прозвучало как ласка, а не как те пустышки, загромождавшие разговоры ее родителей. Дорогая.

– Я читал интервью в «Обсервере». И в Фейсбуке кто-то писал о твоем первом концерте. А еще я видел обзор в «Таймс». Я узнаю от Бена все новости о тебе. Знаешь, я действительно очень мало делаю вне сезона подачи налоговых деклараций, кроме того, что слежу за тобой и тем, чем ты занимаешься. В хорошем смысле, конечно, – лаконично добавил он. – Очень важно, чтобы ты понимала это, Корд.

Она выдавила из себя улыбку.

– Я знаю, у тебя много чего происходит, Корд. И буду здесь, когда ты захочешь выпить по бокальчику. Или что-нибудь еще.

– Что-нибудь еще?

– О, я уверен, что в оперных театрах по всему миру есть множество крепких баритонов, питающих надежды на твой счет. – Он затрясся от смеха. – Но буду предельно ясен: мне за пятьдесят, у меня больное колено и ужасное зрение, но я выслежу их всех и буду сражаться с ними за твою руку. Даже если мне придется отрастить гусарские усы и нацепить плащ.

Она засмеялась.

– Как я могу сказать «нет»?

Краем глаза она увидела брата.

– Привет, Бен! – сказал Хэмиш.

– Хэмиш! – обрадовался Бен, и они пожали друг другу руки. – Дай мне минутку. Корд… – Он коснулся ее руки, и она повернулась к брату, все еще улыбаясь.

Она увидела лицо брата, и улыбка сошла с ее лица.

– Что случилось?

– Пойдем со мной, – сказал он, кивая Хэмишу и почти дергая ее за руку. – Пляжный домик. Я был там… – Он увлек ее за собой, и они вместе спустились по ступенькам. – Я был там, только чтобы последний раз осмотреться, прежде чем они его снесут, и я забрал правила «Цветов и камней», и я нашел-я кое-что нашел.

Они стояли на заросшем пустыре между домом и рядами пляжных домиков. Он протянул ей хорошо знакомый лист бумаги, правила, которые Корд так тщательно выписала много лет назад для себя и Мадс. Буквы поблекли, стали бледно-коричневыми, и бумага потрескалась от старости.

– Переверни, – сказал он. – Переверни его и посмотри. – Он схватил ее за руки. – Ты помнишь, как она вернулась? Помнишь, как она тебе это дала? Он когда-нибудь видел это? – Бен потер лицо.

Корд держала правила с запиской, написанной на обратной стороне, читая тонкие, витиеватые черные буквы, которые теперь почти исчезли.

– Господи боже. Это… – Казалось, каждый волосок на ее шее покалывает. – Ангел – вот что мама пыталась вспомнить. Значит, она возвращалась. – Она моргнула, пытаясь думать.

– Ты помнишь ее?

– Не уверена… На ней были широкие брюки с рисунком. Цветы, они были покрыты цветами. – Она положила руку на руку брата. – Бен, она сказала мне петь. – Она кивала. – Она сказала, что мы – Дикие Цветы. Это была она. Ты помнишь? – Она вздрогнула, крошечные кусочки воспоминаний вспыхнули в ее мозгу – брюки с узорами, грязные волосы, руки ее отца, побелевшие на костяшках пальцев, когда он снова схватил ангела… И Мадс-маленькая девочка, которая, должно быть, была Мадс-смеется… Смеется до икоты, пока они бродят в траве и цветах, пока солнце медленно двигается по небу к морю. Но был ли там Бен, или он болел? Или это случилось в другой раз? Они так часто играли в «цветы и камни», что было просто невозможно все запомнить. Они играли в игры все лето, каждое лето – как же она могла вспомнить один час в череде золотых дней?

Корд покачала головой.

– Прости, дорогой. Но я рада, что мы нашли это. Это что-то объясняет, не так ли?

Бен кивнул, почесав подбородок.

– Некоторые вещи. Не все.

– Что мы сделаем? Оставим ли мы ангела?

Казалось, жесткая, потрескавшаяся старая бумага может рассыпаться в руках в любой момент, как древние тексты, попавшие в воздух после многих лет заточения в могиле. Перевернув лист, Корд смотрела на детский почерк.

Бен сказал:

– Я не знаю. Возможно, нет.

– Мы не можем просто оставить его там. Он не наш.

– В каком-то смысле наш.

– Бен-если то, что в этом письме, правда… Мы должны сказать кому-то, что у нас есть ангел. Британскому музею или кому-то еще. О, черт возьми, маме бы это понравилось – настоящая драма на поминках. – Корд улыбнулась. – Однако нам мало что известно. Есть много вещей, о которых мы до сих пор не знаем.

– Это он, ангел. Это точно. И что-то мы все-таки знаем. – Бен взял письмо и сложил его. Давай не будем думать об этом сейчас. Побеспокоимся обо всем завтра.

– Мы должны вернуть его, Бен, – твердо сказала Корд.

– Может быть. Да. – Он кивнул, их глаза встретились. – Да, Корди. Слушай, прежде чем я забуду, я хочу сказать тебе: мама хотела, чтобы Хэмиш был здесь. Она сказала, что он должен прийти – на этом она действительно настаивала. Надеюсь, ты не возражаешь…

– Она точно знала, что делает, – сказала Корд, пытаясь не рассмеяться от удовольствия. – Я не против. Я очень рада, на самом деле.

– Это почти признание в любви от тебя, Корди.

Она ласково подтолкнула его к выходу, Бен закрыл за собой дверь в пляжный домик и обнял сестру, и они вместе пошли по извилистой тропинке к дому. По пути Корд срывала цветы и листья: маки, маленький красный гречишник, лаванду, жимолость. Они подошли к вершине пути, и Боски встал перед ними: разноцветные огни, свисавшие с крыши, мягко покачивались на летнем ветерке. Море за домом лизало берег. Оно продолжит делать свою работу всю ночь, а когда придет утро, по-прежнему будет тихо плескаться рядом. Ничего не изменится.

– Это дом теперь твой, – прошептал Бен ей на ухо.

– Этот дом теперь наш, – ответила Корд, крепко обнимая брата и чувствуя умиротворение и счастье, словно все они: она, мать, отец, Мадлен, Бен, – снова были вместе. Она взглянула в небо – на Венеру, кончиком платиновой булавки сияющую в бледно-голубом ночном небе. – До свидания, мои любимые, – тихо сказала она и выпустила собранные цветы из рук, позволив им упасть к их с Беном ногам. Их аромат на мгновение повис в воздухе, а затем исчез.

II

1972 год

Шестилетняя мисс Корделия Уайлд угрюмо сидела у окна, устремив взгляд в безоблачное небо. Рядом с ней на полу лежали аккуратно сложенная сеть для ловли креветок, новенькая синяя лопатка с деревянной рукояткой и банка, в которой сидел маленький краб, которого они с папой поймали днем ранее, сразу по приезде, еще вспотевшие и разгоряченные после поездки из Лондона на машине. Краб не двигался. Он не шевелился с тех пор, как она принесла его домой.

– Это несправедливо, – в десятый раз сказала она. – Почему мне нельзя пойти купаться?

– Жизнь вообще несправедлива, – сказал отец, не поднимая взгляда от газеты. – Она ужасно несправедлива, и ты в этом убедишься. Несмотря на это, как я сказал тебе уже раз пятьдесят, дружок, я еще не закончил пить кофе и читать газету, после чего я побреюсь, и мы пойдем на улицу.

– Я могу купаться одна.

– Тебе шесть лет, – заметил папа. – И ты не была в море целый год. Тебе нельзя купаться одной, несмотря на все твое бесстрашие.

Корд взяла с подушки квадратик тоста и откусила от него.

– Это нечестно.

– Слушай, – сказала мать, переворачивая страницу книги. – Пока Бен лежит с температурой, ты можешь ходить на пляж с папой. Он уже почти закончил есть свои хлопья, смотри, дорогая. – Тони не пошевелился. – Почти закончил, да, дорогой? – Она пнула стул мужа своей стройной ногой.

– Что? Ах да. – Голова Тони появилась над газетой, он посмотрел на жену и похлопал ее по голени, после чего вскочил со стула. – Моя дражайшая, ты восхитительна этим утром, – сказал он ей, широко раскинув руки, и, посмотревшись в зеркало, поправил шейный платок. – Ты делаешь меня счастливейшим из мужчин.

– Хватит разговаривать как на сцене, – сказала Корд с отвращением, но ее мать смеялась.

– О, ваше высочество, – сказала она, отставив чашку с кофе. – Вы льстите мне, но я не достойна вашего расположения.

Она встала, и он заключил ее в объятия, после чего они немного повальсировали. Корд смотрела на их кружащиеся по полутемной кухне фигуры со смесью испуга и восхищения. Ярко-зеленый мамин халат развевался за нею после каждого шага.

– Но не прогуляться ли нам на веранду, прекрасная леди? Луна сегодня серебриста и нежна – словно ваши блестящие локоны.

– Никогда этого не понимала, – сказала Алтея, снова садясь и берясь за книгу. – Он говорит, что у нее седые волосы, правильно? Крайне невежливо, ей же всего девятнадцать.

– Ну и тебе было девятнадцать, когда ты ее играла, – ответил он.

– Тем не менее я о том, что она не старуха, дорогой. А теперь ступай. И пожалуйста, убери этого краба с глаз моих.

– Конечно, – ответил Тони, допивая последние капли кофе.

Он исчез на несколько минут и вернулся свежевыбритым, оживленно потирая ладони. Он протянул руки дочери, которая с широкой улыбкой вскочила со своего места у окна и вцепилась в его пальцы. Они вышли из дома, и Корд шумно сбежала по лестнице, оставив Тони ворчать о том, что крыльцо ходит ходуном от ее бега.

– Где-то здесь отходит доска, – сказал он, поднял Корд на руки и закружил ее, от чего девочка восторженно закричала. – Пойдем, любимая! Откроем пляжный домик и наденем купальники.



Они с отцом поплавали в море, быстро обсушились под палящим утренним солнцем, после чего Тони, предварительно попросив Корд не говорить ничего маме, отправился на крыльцо вздремнуть на стуле, накрыв лицо платком. Корд познакомилась с милым мальчиком по имени Том, с которым можно было вдоволь поиграть. У него была очаровательная дворняжка по имени Туги с пушистыми коричневыми ушами, и она постоянно закапывалась в песок, после чего ее приходилось спасать. Они строили вычурный песчаный замок с огромным рвом, не обращая внимания на подбирающийся прилив и все еще безжизненного краба, которого они оставили в ими же вырытом бассейне. Корд была поглощена своими занятиями, напевала себе что-то под нос, и опомнилась только когда на нее упала тень.

Она подняла взгляд и увидела женщину, державшую за руку маленькую девочку. Лицо девочки было заплакано, но сохраняло упрямое выражение.

– Доброе утро. Позволь мне заметить, что у тебя прекрасный голос, – сказала женщина.

Корд смущенно почесала лицо, словно ее поймали на непослушании.

– Моя подруга хотела бы поиграть с тобой, Корделия, – продолжала она. – Ты позволишь?

Корд посмотрела на девочку.

– Хорошо, но тебе нельзя трогать мой замок. Тебе придется построить что-то свое. Если ты не возражаешь. Спасибо большое.

– Я не хочу играть с тобой, – сказала девочка, сморщив лицо в сердитую гримасу. – Я хочу играть сама.

Тем не менее она завистливо глядела на расчудесную лопатку с деревянной ручкой.

– Ну вот, – сказала женщина и улыбнулась Корд. – Спасибо, дорогая. Ты очень добра. Как тебя зовут, малютка? – спросила она у второй девочки, которая наматывала на палец свои длинные серебристые волосы.

– Мадлен, – ответила та.

– Где ты живешь? Где твои мама и папа?

– Моя мама под землей, потому что она умерла, а мой папа все еще спит, и мне не с кем поиграть. Вот мой дом.

Она указала на большой старый дом с башенками, стоявший сразу за Боски. Корделия, в шесть лет еще не очень разбиравшаяся в нюансах добрососедских отношений, уставилась на него.

– А вот наш дом, – сказала она, ткнув пальцем в направлении Боски. – И мой папа. Он тоже спит. – Она посмотрела на девочку. – Сколько тебе лет? Мне шесть.

– А мне вообще-то семь, – сказала девочка. – Семь, – подчеркнула она, взмахнув волосами.

– Твои волосы серебристые, – удивленно сказала Корд. – А совсем не седые.

– Что это значит?

– Ничего, – сказала она. – Это смешно, но я не могу объяснить.

Женщина стояла над ними, а потом присела. Корд заметила, что ее колени при этом щелкнули и хрустнули. Она была старой, но не такой, как старушка Бетан из деревни – та не двигалась и даже не говорила, а лицо ее было похоже на яблоко, которое забыли в тарелке с фруктами, желтое и морщинистое. В этой же женщине, в ее загорелом, обветренном лице ощущалось что-то тревожное и настороженное. Длинными коричневыми пальцами она сжала плечо Корд и встала на колени, испачкав песком свои довольно вульгарные брюки с цветочным узором. Лицо ее было вытянутым, а волосы короткими. Ее зеленые глаза постоянно двигались. В целом, она походила на ведьму, но довольно милую, и Корд невольно улыбнулась ей.

– Как вас зовут? – спросила она.

– О, я уже слишком стара для имен, – ответила та. – Ты Корделия, правильно?

– Да.

– Присмотри за Мадлен, пожалуйста, – сказала женщина. – Будь ей другом, раз уж я вас представила. У нее не очень-то много друзей, и она не такая, как ты. Я уже вижу, что вы хорошо поладите.

– Ну ладно, – сказала Корд, не особо понимая, о чем речь.

– Было приятно повидаться, Корделия. Тебе нужно побольше петь. Пой, пока не заболит горло, а потом продолжай петь. Это единственный верный способ. Ты запомнишь?

– Да. – Корд на мгновение задумалась. – Откуда вы меня знаете?

– Я всегда о тебе знала, – женщина поправила сумку на плече. – Вы – Дикие Цветы, это ваш дом, и в нем все должны быть счастливы и добры. Не забывай об этом.

– Мы – Дикие Цветы, – повторила Корд, кивая. – Это наш дом.

Они смотрели друг на друга некоторое время – смотрели так, будто знали друг друга всю жизнь, хотя одна из них умирала – к концу года ее уже не будет в живых, – а другая забудет об этой встрече спустя несколько коротких часов.

– Послушай, Корд, дорогая, – сказала женщина. Она снова положила свою руку девочке на плечо. – Можешь сделать кое-что для меня?

– Конечно, – пожала плечами Корд.

– Можешь отдать этот сверток папе? Это для него.

– Он вон там… – Корд показала пальцем. – Спит.

– Я знаю, я видела. Я… я не хотела его будить. Передай ему это, пожалуйста. Это очень важно.

– Что это?

– Это для дома. Скажи ему, я забрала эту вещь там, где ей не место, так что я возвращаю ее. Он присмотрит за ним, я всегда про это говорила. Не забудь.

Она отдала ей посылку, завязанную веревкой, к которой была прикреплена записка.

– Да, конечно, – вежливо сказала Корд, которой стало уже немного скучно. – Спасибо, – машинально добавила она, потому что это, похоже, заставляло взрослых замолкать и уходить. – Спасибо большое за вкуснейший… спасибо.

Женщина усмехнулась, поднялась на ноги и стряхнула песок с широких брюк.

– Спасибо и тебе, Корд, дорогая. А теперь мне пора идти.

– Куда вы пойдете?

– Назад домой. Я хотела посмотреть на это место в последний раз. Спасибо еще раз, милая. Не забудь то, о чем я попросила.

Она медленно пошла в сторону пляжного домика, а Корд повернулась к девочке-бунтарке, внезапно, не понимая почему, ощутив себя беззаботной и абсолютно счастливой.

– Давай придумаем новую игру, – сказала она голосом, в котором журчало удовольствие.

На грязном лице девочки отразилось подозрение.

– Новую игру?

– Да, – ответила Корд, решительно похлопывая по колену тяжелой посылкой. – Давай назовем ее… хм-м-м… Давай назовем ее «цветы и камни». Да, за разные цветы и камни будут даваться очки. Ты умеешь писать? Прости, можешь напомнить, как тебя зовут?

– Мадлен, – девочка пожала ей руку. – Я знаю, как писать слова, но ненавижу писать их. И ненавижу учиться чистописанию.

– Тогда ты займешься грамматикой. – Корд подскочила, и посылка упала с ее колена на землю, а шпагат соскользнул вместе с запиской. Женщина уже была забыта. – О да, мне же нужно отдать это… Ладно, идем в пляжный домик. Пойдем со мной. Я запишу правила. Я хорошо делаю три вещи: кручу обруч, пишу и надуваю пузыри из жвачки. И еще пою. Та женщина права, я очень хорошо пою!



Они не видели, как женщина взобралась по склону, ведущему с пляжа, и как с артритичным усилием помахала старому дому, проходя мимо него. Не видели, как она осторожно поднялась по ступенькам крыльца, чтобы последний раз посмотреть на мужчину, спящего там, и очень нежно прикоснулась к его лбу, отчего тот немного подвинулся, пытаясь отогнать руку, словно это была муха. Они не видели, как она склонила голову, поджав губы, и как исчезла в зарослях диких цветов рядом с домом, не видели ее рук, сорвавших крестовник, васильки, высушенную траву и лаванду. Она села в ожидавшее ее такси, завернув цветы в платок. Машина уехала по неровной дороге и увезла ее.

Она уехала уже далеко к тому времени, как правила игры «цветы и камни» были закончены и записаны на листе бумаги, который Корд прицепила на ржавый гвоздь, торчавший из стены пляжного домика.


Цвиты и камни.
Это правела.

Синие цвиты: 5 очьков
Красные цвиты: 8 очьков
Розовые цвиты: 10 очьков
Золотые/жолтые цвиты: 100 очьков
Сирый каминь: 5 очьков
Желтый каминь: 8 очьков
Темно-красный комень: 10 очьков
Черный каминь с прожылками: 100 очьков
Ракушки: никаких очьков
Теряешь все очьки


Остаток утра они провели, играя в «цветы и камни» – игра оказалась на удивление простой и веселой. Нужно было натянуть на глаза старую папину панаму, забежать в заросли диких цветов у дома, и собрать столько сможешь цветов и камней, пока другой игрок считает до десяти. В волосах Мадлен застряли листья и лепестки, а Корд задыхалась от смеха и выкрикивания указаний. Они играли, пока не появился отец Мадлен, грубый и злой, и она исчезла в своем доме, даже не попрощавшись.

Корд закрыла пляжный домик и вернулась домой, очень довольная, но весьма утомленная. На нижней ступеньке крыльца сидел ее отец, потирающий подбородок и потягивающийся, и она замерла: она должна была что-то ему сказать. Женщина – та странная пожилая женщина. Она говорила, ей надо петь. И дикие цветы. Она говорила, они хорошие.

– Привет, Корди. Повеселилась на пляже?

Посылка. Фигурка. Корд стояла в оцепенении.

– Да… ой, папа, подожди минутку.

Она пробралась через заросли цветов и можжевельника к пляжным домикам и начала отчаянные поиски, рыская в песке. О боже, боже, она попадет в такие неприятности…

Но она никак не могла найти фигурку, ее колени уже болели, и она поцарапала руку о стену пляжного домика, всадив столько заноз, что та теперь напоминала подушечку для иголок. Она встала и тут же ударилась пальцем ноги, вскрикнула, и как только слезы начали подступать к ее глазам, посмотрела на землю – и вдруг увидела маленького ангела с огромными крыльями, большими птичьими глазами и совами по сторонам. Корд подобрала ее и бережно понесла к дому.

– Вот, папа. – Она положила ангела на его колени. Тони посмотрел на фигурку без особого интереса, но, разглядев, замер.

– Откуда у тебя это? – На его загорелой щеке запульсировала вена, и он повернулся к дочери, широко раскрыв глаза.

– С пляжа.

– Кто тебе ее дал?

– Женщина. Можно мне внутрь? Я проголодалась.

– Корд, малышка. – Он взял ее за руки. – Ты запомнила эту женщину? Это очень важно. – Он потрепал ее за щеку.

– Конечно, – сказала Корд, выпрямившись. В животе у нее урчало, но она хотела сделать приятное своему папе. – Старая женщина дала мне ее у пляжного домика. Я играла с девочкой, которая живет в соседнем доме. Та, чьего папу ты не любишь. В общем, она появилась. У нее большие ноги, а на брюках нарисованы коричневые, оранжевые, зеленые и желтые цветы, очень милые брюки. – Корд сморщилась, пытаясь вспомнить. – Она сказала, чтобы я передала тебе эту штуку. Я сказала, чтобы она передала сама, а она сказала, что ты спишь, и чтобы я это сделала. И что-то о Диких Цветах. Она сказала, это для дома.

Из кухни доносился запах пирога с курицей, и у нее уже текли слюнки, действительно текли – так что Бен сказал правду: так бывает, и теперь случилось и с ней.

– Мы играли в игру… Папа, я правда проголодалась. Обед го…

– Дорогая… пожалуйста, закончи рассказ.

– Еще про пение. Она сказала, что я должна петь, пока не заболит горло, и потом продолжать петь.

Он сжимал ангела с такой силой, что его пальцы побелели.

– Корд, ты молодец, дорогая. Что-нибудь еще? Можешь вспомнить что-то еще?

– Она сказала, что эта штука за нами присмотрит, или что-то такое. – Корд стояла на одной ноге. – Папочка, пожалуйста, я очень голодная.

Он улыбался.

– Да, конечно. Было… было что-то еще?

Корд на секунду задумалась.

– Ну да, я пытаюсь тебе сказать. Мы изобрели игру «цветы и камни», – сказала она наконец, ведь она именно это хотела ему рассказать, она была в этом уверена. – Я записала правила и прикрепила на стену пляжного домика. Сама записала, с грамматикой и прочим. Вот что я хотела сказать. Я хочу, чтобы ты сходил и посмотрел на них.

Он нежно поцеловал ее в лоб.

– Это прекрасно. «Цветы и камни», да?

– Ага, – Корд выпрямилась. – Может, поиграем после обеда? Правила записаны. Я повесила их на гвоздь, – повторила она, уже не уверенная, что это так уж важно. – Можно я навещу Бена и расскажу ему об игре?

Но ее отец уже не слушал ее; он крутил в руках ангела. Корд, уставшая от его странного поведения, побежала в дом в поисках Бена, чтобы рассказать ему, что познакомилась со странной девочкой, живущей по соседству, и что она на самом деле нормальная, и что они изобрели игру, которая должна понравиться Бену, обязательно должна понравиться, но только она будет играть первая.

Ее отец смотрел ей вслед, слышал, как ее шаги барабанят по лестнице. Он сел на крыльце и посмотрел на розу, которая взбиралась по стене дома, посмотрел внутрь, на теплые деревянные стены медового цвета, и перевел взгляд на ангела.

– Он точно был здесь, – сказал он сам себе, и, отодвинув усик дикого винограда, пробравшийся под крышу по водосточной трубе, повесил панно над входной дверью на крючок, который до сих пор торчал там, даже спустя все эти годы.

Тони никому ничего не сказал про ангела. Когда он прилег после обеда, в его ушах зазвучал свист падающих бомб, так же громко, как и тогда, а когда он прикрыл глаза, он увидел лица всех людей из прошлого, и он не знал, как остановить этот шум или как заставить людей не уходить, не покидать его, несмотря на плач и мольбы…

Тот день стал началом его медленного заката, которому он сопротивлялся больше двадцати лет. Он постоянно оглядывался, пытаясь уловить момент, в который его раздавит, до тех самых пор, пока это не случилось. В то ветреное, солнечное утро, когда он держал ангела в руках, он знал, что она вернулась к нему, что это был ее способ сообщить ему, что она жива и в порядке. Тогда он понял, что у него есть все то, чего у нее быть не могло: безопасность, стабильность, успех и некоторая доля здравого рассудка. Он дал своим детям то детство, о котором ни он, ни она не могли мечтать.

Позднее, пока он смотрел, как Корд тащит Бена, щурившегося от яркого света, на пляж, чтобы поиграть в новую игру, слушал их крики во время беспомощной беготни кругами и падений в цветы, слушал, как они хохочут до слез, он почувствовал, что сделал все правильно, хоть это чувство и пробыло с ним всего один полдень.

Письмо Дины висело в пляжном домике, развернутое к стене, и с течением времени правила игры выцветали. Никто так и не прочитал его, никто не увидел, что она написала, пока много лет спустя та маленькая девочка и ее брат, уже ставшие взрослыми, не сняли его со стены.


Дорогой, любимый Энт,
Много лет назад я тебя покинула. Я взяла с собой ангела и пообещала себе, что верну его назад.
Вот он – повесь его над входом на его законном месте. Ассирийцы верили, что нужно закапывать маленькие фигурки вокруг порога и вокруг трона. Для защиты дома, для охраны от зла. Но я считаю, нужно повесить его как можно выше.
Прости меня за все. Я крала вещи ради денег. Чтобы выжить. Ангела я не украла, хотя Дафна всегда думала, что я лгу. Я всегда говорила тебе правду, которая заключается в том, что я купила ее честно, хотя и сознавала ее настоящую стоимость, и, если бы ты знал, насколько она древняя и ценная, ты бы почувствовал себя обязанным вернуть ее в музей, где она целый день стояла бы под стеклом под взглядами посетителей. Нет. Вместо этого я хочу, чтобы она тебя защищала.
Я нашла ее в придорожном ларьке, возвращаясь с раскопок, аккурат перед тем, как получила телеграмму, вызывающую меня к тебе. Я купила ее у старика с ящерицей в банке. Он дал мне выпить гранатового сока. Она хранилась в его доме многие годы. Его сыновья выросли высокими и сильными, и его семья была в безопасности, так он мне сказал.
Сразу же, как я ее увидела, я поняла, насколько она древняя – старее, чем Ниневия. Четыре тысячи лет, может, больше. Это была бы величайшая археологическая находка за всю мою жизнь. Может быть, ее даже назвали бы в мою честь. Панно Уайлда. Но я оставила ее себе, она мне понравилась, и я хотела, чтобы она оберегала нас. И она оберегала.
Пусть дети растут свободными. Пусть они совершают свои ошибки, пусть будут сами собой, не учи их прогибаться и подстраиваться. Диким Цветам нужно позволять расти так, как им угодно и где им угодно. Если ты обеспечишь им полное любви и тепла детство, они устоят перед любыми невзгодами.
Когда я ушла, я решила для себя, что лучше всего будет начать все с чистого листа. Я знаю, что тащила тебя за собой вниз, наполняла твою жизнь ложью, и это съедало меня изнутри, но на все это были причины, те же самые, по которым я покинула тебя. Мне тяжело быть нормальной. Я не создана для семьи.
Но Энт, как же мне хочется сидеть рядом с тобой снова, показывать тебе звезды, говорить о Джулии, и о войне, и о цыплятах, и о велосипедах, и о дорогом преподобном Гоудже, и о диких цветах, и о нашем общем прошлом – если бы я могла провести с тобой всего один вечер… Для меня ты самая большая ценность, мой милый мальчик. Стояли ужасные времена, но мы были в безопасности, и были счастливы – недолго, но были.
Дорогой мальчик, постарайся быть счастливым. Все, что в конечном счете остается, – не борьба, а счастливые воспоминания, память о солнечных днях, о тепле и безопасности, о радости, которую разделял с любимыми.
Прости меня, дорогой Энт. Я тебя очень сильно любила. Ты это знал, правда? Присматривать за тобой было величайшей в жизни привилегией для меня.
Повесь его повыше.
Твоя любящая двоюродная бабушка,
Дина Александра Уайлд.


Каменная богиня, служившая амулетом древнему, давно забытому королю, вернулась на свое законное место над дверью в тот же день. Она оставалась там в течение сорока лет, с каждым годом все сильнее обрастая дикими цветами, до одного летнего дня, в который упала на землю. Кто-то поднял ее и запустил цепь событий, которые были так нужны богине, чтобы, наконец, после стольких лет помочь ей исцелить этот дом и эту семью.

Благодарности

Спасибо всем ребятам из «Хэдлайн паблишинг групп» за возможность побывать в таких надежных руках. Особенно благодарю Сару Адамс, Вивьен Бассет, Кейти Браун, Йети Ламбрегтс, Фрэнсис Дойл, Джорджину Мур, Бекки Бэйдер и всех остальных. Спасибо Мари Эванс, благодаря которой я каждый день чувствую себя самым везучим автором в мире.

Спасибо всем из «Кертис Браун», особенно Люсии Рэй, Эмме Бейли и Мелиссе Пимьентел, огромная благодарность Джонатану Ллойду, поработавшему моим спасательным кругом и оказавшему неоценимую помощь на ранних этапах написания этой книги.

Спасибо Мэри Нельсон за все ее консультации о певцах и пении, Саймону Маллигану и Николь Уилсон, Джо Робертс-Миллер за ее помощь и великолепие. Я люблю тебя, Джо-Джо. Спасибо Ребекке Фолланд за ободряющее первое прочтение, и спасибо Кэти Казинс за то, что составила мне компанию в поездке на пляж Стадленд.

Хочу поблагодарить всех прекрасных читателей и книжных блогеров за поддержку моих последних книг и за то, что дали мне знать, что они вам понравились. Спасибо за вашу щедрость и доброту!

Спасибо маме за ее поддержку и моему волшебному папе за то, что держался героем в эти последние тяжелые времена, и моей милой сестре Кэролайн, которой посвящена эта книга. Особое спасибо сети ресторанов Prêt à Manger за то, что кормили нас.

Но больше всего я хочу поблагодарить моих двух драгоценных дочерей, Кору и Марту, за то, что позволили мне испытать счастье, о котором я никогда не подозревала. И конечно, тебя, мой Крис, за то, что был мне надежной опорой.