Хелен Браун

Боно. Удивительная история спасенного кота, вдохновившего общество

© 2018 by Helen Brown

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Отзывы на книгу «Клео» Хелен Браун

«Даже те, кто не очень любит кошек, будут тронуты».
Good Housekeeping, Великобритания

«Жизнеутверждающая история, душевная и откровенная».
Booklist, США

«Душевный рассказ о любви, утрате и верности… прекрасно написано».
Herald Sun

«Теплый, проникновенный рассказ о всепобеждающей силе личности кошки и о том, как она способна принести счастье и исцеление».
Australian Women’s Weekly

«Греющая душу и жизнеутверждающая история – нетрудно понять, почему она остается в списке бестселлеров с самого первого дня публикации».
NZ Herald



Хелен Браун родилась в Новой Зеландии. Писатель и журналист, лауреат многих премий, автор более десятка книг, в том числе «Клео. Как одна кошка спасла целую семью» – автобиографической истории о кошке и внезапной смерти девятилетнего сына Хелен, Сэма. Во всем мире продано уже 2 миллиона экземпляров этой книги. Более 22 миллионов человек прочли ее блог в Huffington Post[1]. Живет в городе Мельбурн.

* * *

Для Филиппа и моей сестры, Мэри Драйден
Не бойся полюбить меня. Если я разобью твое сердце, оно снова раскроется. И ты будешь еще более живой, чем прежде
Другие произведения Хелен Браун:
• Клео. Как одна кошка спасла целую семью
• Кошки-дочери
• Заброшенная усадьба


Глава 1

Клетчатая пижама

За свои девять жизней кошка должна успеть обнять всех

Насколько мне известно, не существует законов, запрещающих байковые пижамы. Однако именно эта пижама была в темно-зеленую клетку и точно такая же, как та, что носил папа в последние годы жизни.

Меня раздражало не только это. Пижама совсем не годилась для этого времени года. Стояло особенно знойное лето, и мы изнемогали от жары. Одежда из зимней ткани – это последнее, в чем он сейчас нуждался.

– Как тебе? – спросил Филипп, с важным видом входя в спальню, как модель, демонстрирующая новинки сезона.

Я повернула голову на подушке так, чтобы закончить кроссворд без помощи шейного корсета.

Как я могла сказать своему любимому мужу, что, сам того не осознавая, он превращается в моего отца?

Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что произошло. Филипп бродил по универмагу во время обеденного перерыва, когда какая-то продавщица распознала в нем легкую добычу.

Блондинка двадцати пяти лет, с зубами, которые наверняка разорили ее родителей, предложила ему пощупать ткань. Беспомощный, как терьер перед тарелкой вырезки, он засеменил к ее прилавку мимо стеллажей с бельем. С лучезарной улыбкой, она, должно быть, провела по залежавшейся с прошлой зимы байке своими наманикюренными коготками. Он, вероятно, был загипнотизирован движением, которым она указала на белую окантовку воротника, и охотно поверил ее комплиментам в адрес его ретростиля. Честно говоря, простодушным мужчинам нельзя разрешать ходить по магазинам в одиночку.

Мой муж, с которым мы вместе уже двадцать два года, – человек необычайно добрый и тактичный. Ни единого раза он не возмущался по поводу огромных футболок, в которых я ложилась спать (стопроцентный хлопок, единственный по-настоящему дышащий материал), или бабских панталон (гигантские трусы, заканчивающиеся на поясе, моя самая тщательно хранимая в мире тайна).

Разумная женщина перекатилась бы на свою сторону кровати и закончила кроссворд («10 по вертикали: кулинарный жир (4 буквы)»). Но здравый смысл никогда не был моей сильной стороной. Мне пришлось открыть рот и заявить, что новая пижама не очень меня возбуждает. Я ни в коем случае не смеялась над ним. Я просто говорила так, как говорят люди, когда им уже за пятьдесят. В тот самый момент, когда эти слова сорвались с моих губ, я уже пожалела о них. Он имел полное право в ответ напомнить мне о 10 килограммах, которые я набрала за время работы над последней книгой, или отметить, что в моем представлении идеальный способ хранения вещей – это разбросать их по полу.

Но он просто улыбнулся своей сдержанной улыбкой, которая всегда обескураживала меня. «Будь осторожна в своих желаниях, – сказал он, поднимая свой край одеяла и укладываясь рядом со мной. – Возбуждение имеет свою цену».

Эти слова обрушились на меня с силой чугунной сковородки. Я была благодарна за наш брак, за чудеса современной медицины, за наших взрослых детей и двух прекрасных внучек, но в последние месяцы я впала в странное состояние беспокойства. Наша совместная жизнь начала казаться немного, ну, вялой. Возбуждение, может, и имеет свою цену, но я была почти готова заплатить ее.

Моя жизнь не всегда казалась такой унылой. Ничто не может сравниться с блаженством, которое я испытала, впервые вглядываясь в лица своих четырех детей. Бесчисленное количество раз меня неожиданно охватывал прилив восторга от ощущения влажного кошачьего носика или прохладного щекотания травы под ногами. Но та жизнь, которую я когда-то вела в свою бытность журналистом, общаясь на короткой ноге с людьми вроде Мика Джаггера и Пола Маккартни, казалось, закончилась миллион лет назад. В те дни мне случалось поднять трубку и услышать, как очередной представитель по связам с общественностью умоляет меня взять персональное интервью у Паваротти или съездить на Аляску или Таити за несколькими строками путевых заметок.

В те дни я прибегала к поистине отчаянным мерам в поисках хоть какого-то развлечения, но они не помогали – ни мне, ни кому-то еще. Полоса пурпурного цвета, которую я убедила сделать на своей челке самого терпеливого на свете стилиста, Брендана, выглядела катастрофично. И хотя Филипп и все остальные члены семьи были слишком тактичны, чтобы делать мне замечания, я начала осознавать, что мои новые красные чулки в сеточку были темой для всеобщих шуток. Каждый новый день был более скучной копией предыдущего. Во время моего утреннего похода в торговый центр некогда радужное небо давило на меня, как стальной шлем. Сороки, которые раньше приземлялись у моих ног, с беззаботной свободой, доступной только птицам, упорхнули в какие-то другие края. Даже птицам я наскучила.

Можно было попробовать визит ко врачу, но я знала, что она достанет свой блокнот с рецептурными бланками и посоветует мне больше заниматься. У меня не было желания присоединяться к армии напичканных лекарствами женщин с фальшивыми улыбками и расширенными зрачками, скрывающими их нестабильное эмоциональное состояние.

Если бы я была героиней романа, я бы поехала во Францию и завела интрижку с фермером, выращивающим лаванду. Но даже если бы я могла поступить так с Филиппом, какому уважающему себя фермеру я была бы нужна? Он бы посмеялся над моим школьным уровнем французского и возненавидел за крошки от круассанов, рассыпанные по каменному полу, выполненному по его индивидуальному проекту.

Вместо этого, чтобы оживить свою жизнь, одним томным воскресным днем я разбила салатницу. Я никогда не была любительницей бить посуду. Она упала на землю с приятным грохотом в тот самый момент, когда я осознала, что на самом деле мне нравилась эта салатница. Немецкая, из белого фарфора, с нежными волнистыми краями и, наверное, неповторимая. Раньше я бы предпочла разбить что-то дешевое и не слишком нужное, например одну из мисок для кормления Джоны. Но та милая женщина с чувством собственного достоинства и слишком заботящаяся о чувствах других, чтобы бросать что-то тяжелее носка, исчезла. На ее место пришла истеричка.

Единственное, что шокировало меня больше, чем звук фарфора, раскалывающегося на напольной плитке, было лицо Филиппа. Он побледнел. Его губы сложились в трубочку. В звенящей тишине я была почти уверена, что он схватит ключи от машины и выйдет за дверь. Он имел на это полное право. Мне почти хотелось, чтобы он так и поступил, – я слишком устала переживать, что он оставит меня за то, что я слишком старая, слишком толстая, слишком зацикленная на себе и все в таком духе.

Глядя на осколки разбитого фарфора, я ждала. Несколько секунд спустя я со стыдом наблюдала, как он потянулся за совком и сгреб осколки на полу.

Без сомнения, наш брак висел на волоске. Как бы то ни было, связь между нами стала прочнее после недавней борьбы с раком груди. В течение нескольких месяцев после операции мы жили, прильнув друг к другу, как пара моряков после кораблекрушения. Тем не менее, как только ситуация наладилась и мы свыклись с мыслью, что я не собираюсь помирать немедленно, мы перешли в состояние доброжелательного нейтралитета. Как связанные между собой сомнамбулы, мы дрейфовали между повседневными совместными чаепитиями и посиделками перед камином с сопряженными айпадами.

Еще, конечно, был Джона. Наш неуравновешенный, сидящий на лекарствах сиамский кот, ожидающий, что каждую свою минуту я буду посвящать ему.

Прогнозы врачей были хорошими. Но, испытывая облегчение от того, что мне не нужно поспешно организовывать собственные похороны, я все же немного тосковала по этому острому чувству хождения по краю пропасти.

Если жизненный опыт и научил меня чему-то, так это остерегаться иррациональных импульсивных поступков. Несколько десятков лет назад подобный переизбыток гормонов привел меня к раннему браку и рождению ребенка в возрасте 19 лет. Тем не менее, после моего стремительного свидания со смертью, мне не удавалось справиться с чувством, что, хотя в моих песочных часах еще достаточно песка, мне хочется прожить жизнь так, как будто я вот-вот умру. Мне хотелось вцепиться в эту жизнь, со всей ее опасной красотой и драйвом.

Филипп снял очки и положил их поверх стопки книг на тумбочке с его стороны кровати. Он наклонился, поцеловал меня в нос и свернулся под простынями. По воскресеньям мы всегда ложились в полдесятого вечера из-за предстоящей Большой Недели. Он проснется на рассвете и наляжет на свой велотренажер, прежде чем нырнуть в душ. Побрившись и быстро натянув костюм, он принесет мне кружку чая с тостом и малиновым вареньем. Совместная жизнь – вещь приятная, но невыносимо предсказуемая.

Моя ручка застыла над номером 7 по горизонтали: скука (пять букв, начинается с «Т»). Мое внимание отвлекло отдаленное бряцанье, доносящееся из прихожей. Барабанная дробь лап, топающих по паркету, сопровождалась серией нетерпеливых, все более громких завываний.

– Начинается, – пробормотал Филипп из-под покрывала.

Вцепившись в сборник кроссвордов, я напряглась и приготовилась к атаке. Уже через мгновение сиамец с дикими глазами ворвался в спальню, пролетел по воздуху и шмякнулся на кровать у меня между ногами.

Муж без энтузиазма относился к зацикленности Джона на моих ляжках. Сколько бы я ни пыталась объяснить, что моя нижняя часть тела отличается упитанностью и мягкостью, неотразимой для любящего уют представителя кошачьих, казалось, его было невозможно убедить. Но я не оставляла попыток. Тем более с учетом того, что он и Джона были единственными мужчинами на земле, испытывающими интерес к моим телесам.

Умиротворенный и торжествующий от победы над воображаемыми драконами в его «котио», Джона испустил победное мяуканье. Он трижды повернулся вокруг себя, окопался между моими ногами и начал взбивать пододеяльник. Убедившись, что я достаточно надежно придавлена к кровати, кот свесил свой нелепо длинный хвост с моих колен. Я опустила руку и потерла его бархатный носик указательным пальцем. Мурлыча, как трактор, он начал тереться зубами об остальные пальцы, до которых мог достать.

Джона бросил на меня сапфировый взгляд из-под своей темно-шоколадной маски. С благодарностью фыркнул и зевнул. Я неподвижно лежала, ожидая, пока он задремлет. Когда мурлыканье превратилось в тихий грохот, я решила, что можно попытаться забрать руку. Я попробовала сдвинуть ее на сантиметр, но лапа собственника тут же обвилась вокруг моего запястья. Джона выпустил когти и надавил на кожу моей руки так, чтобы не проколоть ее, – таким образом он напоминал мне, что мой статус на несколько пунктов ниже его. Ничто так не льстит самолюбию человека, чем когда кот впускает его в свою жизнь, даже если тебе в ней отводится чуть более высокое положение, чем просто ходячей подушке.

С Филиппом под боком и Джоной, втиснувшимся между моими ногами, я чувствовала себя начинкой в сандвиче из альфа-самцов. Как бы я ни любила Джону, надо признать, что он был самым требовательным котом в мире. Кот-липучка, он впивался в мои колени, руки, шею и никогда не выпускал меня из виду. Он ревел как вол, когда события развивались не так, как нужно ему, то есть, кажется, почти все время.

Когда они устроились и начали погружаться в свои параллельные миры грез, я начала, сантиметр за сантиметром, отнимать свою руку. Придавленная всем весом Джоны к матрасу, я, тем не менее, смогла включить лампу на тумбочке. Мое тело непроизвольно испустило стон, часть той симфонии шумов, которое оно в те дни производило само по себе.

Всматриваясь в темноту, я задумалась о том, что происходит в голове у моего мужа. Казалось, от яркой страсти первых лет наших отношений он перешел к умиротворению среднего возраста без всякого сопротивления. А если это не так, то с такими актерскими способностями ему впору претендовать на «Оскар».

Я считала, что французские поцелуи неизбежно переходят в простое пожелание спокойной ночи перед сном. Любовь состоит из многих слоев. Секс может вызывать восторг, даже зависимость, но чтобы снова и снова хотеть только одного человека, требуется немало воображения.

В фильмах много внимания уделяется первым поцелуям и жарким объятиям в постели, за которыми следует (часа через полтора) отчаянная поездка в аэропорт, когда ему кажется, что она его бросает. Складывается впечатление, что Голливуд не сильно заинтересован в показе повседневной жизни и чудесной способности сохранить любовь, несмотря на все реинкарнации, которые двое проходят в течение совместной жизни.

Его дыхание становилось глубоким и равномерным.

– Чего бы тебе хотелось? – спросила я.

– Что-о-о? – спросил он, натягивая простыню на плечи и укутываясь, как гусеничка. – Неплохо было бы поспать ночью.

– Нет, я хочу сказать, – я прикоснулась к его плечу, – если бы тебе осталось прожить всего несколько дней, как бы ты предпочел их провести? Есть что-то такое, о чем ты всю жизнь мечтал, или место, куда бы тебе хотелось поехать?

В комнате воцарилась тишина. Он или уснул, или задумался.

– Антарктида, – сказал он после долгой паузы.

Ему была известная моя теория об Антарктиде. Некоторые места на Земле настолько заповедные, что людям лучше оставить их в покое. Кроме того, я не выношу холода.

– И?..

– Пикник у моря, и, может быть, небольшую лодку, в которой можно было бы поплавать.

Он всегда заводил речь о домике на пляже, но мне казалось, что на свете нет ничего хуже. Мыть две кухонные раковины, заправлять в два раза больше кроватей, убирать песок из дома – мне это напоминало рабство. Что касается лодок, то титул Блюющая Королева мне достался не просто так.

Джона повернулся и начал вылизывать себя, издавая чавкающие звуки. К горлу подкатил ком. Не то чтобы моя жизнь почти закончилась, но, возможно, я выбрала не ту жизнь. Может быть, мое беспокойство ничего общего не имеет со второй молодостью, но дает мне понять, что я зря трачу свои дни на приготовление обедов и уборку лотка кота-тирана. Может быть, моя душа – если, конечно, она у меня есть – подсказывает мне, что я не принадлежу полуразвалившемуся дому в глухом конце улицы центрального Мельбурна, что мой настоящий дом находится где-то в более гламурном месте?

Сначала этот голос в моей голове звучал просто как отдаленный шум, но чем дальше, тем громче и отчетливее становилось его послание:

Время бежит. Собери весь свой энтузиазм.

Я погрузилась в вихрь тревожных снов. С того момента, как я позволила себе мысли об энтузиазме, казалось, он начал врываться в мою жизнь с силой циклона. Сама я никогда не попадала в супершторм, но видела, как один из них, под названием «Сэнди»[2], охватил Манхэттен несколько месяцев назад. Меня глубоко потряс вид волн, поглощающих город, как показывали в теленовостях. В то время я даже не представляла, что сила урагана далеко не иссякла. Вскоре мне придется столкнуться с ураганом эмоций в своей жизни. Мне не нужно было беспокоиться о недостатке приключений. В приюте для животных, в другой части света, целый ком энтузиазма сидел в клетке, облизывая пушистые черные лапы… и взывая ко мне сквозь пространство и время.

Глава 2

Рай или ад

Кошка редко бывает такой, какой мы ее видим

На следующее утро я проснулась с идеальным планом, на основе которого можно было строить всю программу действий. Если правда то, что я проживаю не ту жизнь и не в том городе, я изменю это, по крайней мере ненадолго. А куда лучше всего поехать? Конечно, в Нью-Йорк.

В конце концов, у меня с Нью-Йорком не выяснены отношения. Хотя мне никогда не приходилось жить в каньоне городских небоскребов, я восхитительно провела там время несколькими годами ранее, отмечая выход в свет своей первой книги, «Клео». Вечеринки здесь были такими же роскошными, как мне представлялось в мечтах, а люди – доброжелательными и интересными.

Я была удивлена больше всех, когда «Клео» ворвалась в список бестселлеров New York Times. Хотя бы потому, что в книге шла речь о кошке, которая помогла нашей семье прийти в себя после того, как мой девятилетний сын Сэм попал под машину и погиб в 1983 году.

Кошка Клео казалась мне ангелом, пришедшим из другого мира в самые тяжелые дни моей скорби, но когда я послала ее историю литературным агентам и издателям, большинство из них отмахнулись от нее. Наконец, ее приняли, и вскоре она была переведена на множество языков.

Как раз тогда, когда я подумывала, что пора записываться на курсы садоводства, меня закружило по всему миру в невероятном счастливом вихре – волшебные вечеринки во Франкфурте и Вене, где писатели так же почитаемы, как и художники. В Варшаве, Польша, оказалось, что люди так любят читать, что заполняют футбольные стадионы, стремясь попасть на книжную ярмарку. Меня сильно поразил тур по регионам Японии, пострадавшим от цунами. Для меня было невыразимой честью, когда люди, столько потерявшие, хотели разделить со мной свое горе.

За изысканным обедом во время своей насыщенной поездки в Нью-Йорк я старалась унять дрожь в руке, держащей бокал с шардоне, и надеялась, что моя австралийская приземленность и нога слишком большого размера не выглядят чересчур смехотворно.

Взгляд женщины, сидевшей за столом напротив меня, излучал вполне земное тепло из-за копны пушистых светлых волос. Пестрый шарф на ее шее был сколот яркой эмалевой брошью в форме кошки. Фанатичная любительница кошек, она призналась, что в ее квартире с двумя спальнями их аж трое. Когда она улыбалась, казалось, ресторан озарял луч света. Ее звали Микейла Гамильтон, она была выпускающим редактором издательства Kensington Publishing и редактором «Клео» в США.

Теперь, когда в США готовилась к выходу новая книга, у меня была веская причина для возвращения в Нью-Йорк. В другое время я бы осталась подольше, погрузилась в этот город, на время забыв об однообразии своей провинциальной жизни. Если бы мне встретились знаменитости, я могла бы искупаться в лучах их сияния, и, возможно, часть их осела бы и на мне. Я бы пила шампанское с творческими людьми и (если бы выдержали колени) танцевала на Пятой авеню на рассвете. Возможно, я бы их так очаровала, что они предложили бы мне остаться там подольше. От такого предложения не отказываются. Все, что мне нужно было сделать, это связаться с Микейлой и сообщить своей второй половине эту блестящую идею.

Вторая сторона кровати была пуста. Я знала правило. Предполагалось, что я останусь в постели, пока он не принесет мне чай и тост. Сонный кот возмутился, когда я попыталась сбросить его с себя, чтобы выскользнуть из постели и надеть халат. Джона взвыл и попытался вцепиться в меня, чтобы снова затянуть в кровать для привычных утренних обнимашек. Я обошла его дергающийся хвост и бросилась в свой кабинет.

По моим расчетам, в Нью-Йорке был конец рабочего дня.

Мне повезло. Микейла была еще за своим рабочим столом.

Ее энтузиазм доносился до меня сквозь киберпространство. Если бы я приехала через пару месяцев, к концу марта, приурочив приезд к выпуску «Кошек-дочерей», мы бы могли хорошо провести время и, возможно, продать несколько книг. Она согласилась, что вместо того, чтобы останавливаться в отеле, мне лучше арендовать квартиру. Так будет проще продлить мое пребывание там и обсуждать с ней новые проекты.

Я уже представила, как буду ежедневно пересекать Таймс-сквер, чтобы попасть к ней в офис и обсудить мой обзор следующего сезона «Игры престолов», а потом объедаться завтраком в кафе на Бродвее за углом. А когда сумерки опустятся на Эмпайр-стейт-билдинг, я появлюсь в камео в Daily Show[3], а потом через весь город поеду пить коктейли со Стивеном Кольбером. Я чувствовала себя как наркоман, которому предложили заведовать лабораторией по производству амфетамина.

Попрощавшись с Микейлой, я впорхнула в кухню, где Филипп щедрыми жестами смазывал джемом тост.

– Что случилось? – спросил он.

Я еще точно не знала, как преподнести эту новость. Джона вился у меня под ногами и завывал, как Пласидо Доминго.

– Ты ему уже давал таблетки? – спросила я. Если кот не получит ежедневную порцию лекарства от психоза, он будет орать без остановки, разносить дом на куски и (если больше ничего не поможет) начнет истерически рыдать.

Филипп у нас домашний эксперт по раздаче лекарств. В его руках Джона лежит, как младенец, пока тот ловко засовывает капсулу глубоко в кошачий рот. Если же Филиппа нет дома и я вынуждена сама давать ему таблетки, пациент извивается, плюется и потом часами дуется на меня.

– Только что дал, – сказал он. – Тебе не холодно?

– Да нет, в общем-то, даже жарко. Было. Я вот подумала…

– Может, тебе лучше пойти лечь? Я принесу тебе еду.

– Я думаю… мне нужно поехать в Нью-Йорк.

Я произнесла эти слова с элегантностью кота, выкашливающего комок шерсти.

– Зачем?

– Они хотят, чтобы я занялась рекламой новой книги, – сказала я.

Муж взял желтое кухонное полотенце со стола и вытер красную слезинку, стекающую по стенке банки с джемом.

– Муравьи снова появились, – сказал он после долгой паузы.

Меня просто достали муравьи. Каждую ночь они залазили в миски Джоны. Он панически боится муравьев, что совершенно недостойно кота, который решительно нападает на крыс или даже на маленьких собак. Мы испробовали все возможные ловушки и яды, но наши муравьи игнорировали их в своих планах по завоеванию мира.

Топить муравьев было моей задачей. Я шла в прачечную комнату, где миски для еды за ночь наполнялись кишащими животными. Я наполняла желтое ведро холодной водой из-под крана и опускала туда миски. С тяжелым чувством вины я наблюдала, как их тельца образуют темные воронки, исчезая в сливной трубе.

– Ну, и как долго тебя не будет? – отозвался Филипп.

Я вернулась в кухню, где он вручил мне тарелку тостов.

– Точно не знаю, – ответила я, вгрызаясь в хрустящую корочку.

Филипп промолчал.

– Почему бы тебе тоже не поехать? – спросила я. – Ты мог бы взять отпуск на год.

Я знала, что он ответит. Вряд ли можно было ожидать, что его фирма оставит за ним рабочее место, пока он целый год будет выгуливать меня по всему миру. Он был слишком молод, чтобы уходить на пенсию, а наши сбережения не слишком-то увеличивались.

Я ожидала, что он будет настаивать на том, чтобы мое отсутствие ограничилось двумя, ну, может, тремя неделями. Но он просто поставил банку с джемом в холодильник, где до нее не могли добраться муравьи, и побрел наверх в свой кабинет.

– Куда ты пошел? – спросила я, чувствуя укол тревоги.

– Посмотрю, какие рейсы можно тебе подобрать, – обернулся он. – Сколько, ты говоришь, тебя не будет?

Сколько мне нужно времени, чтобы прошло это чувство опустошенности и растерянности? Месяц, год… вечность?

– Это зависит от того, сколько мне там понадобится сделать, – отозвалась я, стоя внизу лестницы. – Может, возьмем обратный билет с открытой датой?

Его реакция была такой сдержанной и покорной, что я подумала, может, он хочет показать, что в своей безусловной любви он готов помочь мне воплотить мои мечты в реальность. Или же, что было более объяснимо в данных обстоятельствах, вполне возможно, он просто ждет возможности отдохнуть от меня.

Дни перетекали в недели, и мое волнение поднималось, как лава. Мне столько всего хотелось посмотреть и сделать в городе, который никогда не спит. Не то чтобы я так низко пала, чтобы составлять список желаний, которые нужно успеть выполнить перед смертью. И Эмпайр-стейт-билдинг и Центральный парк ни в коем случае не входили в список покупок для похорон. И амбиций покорить Нью-Йорк у меня тоже не было. На самом деле, хуже, чем список предсмертных желаний, могут быть только люди, «покоряющие» города. Мне хотелось сдаться этому городу, позволить ему захватить меня своей бескомпромиссной энергией. Нью-Йорк должен «покорить» меня.

Я старалась не изливать переполняющие меня эмоции на всех попавшихся под руку слушателей. Бармен с собранными в хвост волосами из местного кафе однозначно одобрил мое решение, передавая мне стакан латте навынос. Мой друг Грег был менее впечатлен.

– Что произошло, дорогая моя? – спросил он с брезгливостью, которая, казалось, сочилась сквозь трубку телефона, когда я позвонила ему в Лондон. – Это что, такой заскок, как часто случается у людей в твоем возрасте?

Мы с Грегом познакомились в раздевалке еще в детском саду. Даже тогда я доверяла его суждениям. Он убедил меня, что костюм доярки очень даже подходит мне, таким образом добыв себе платье королевы эльфов.

– Но это же самый большой город в мире.

– Это просто лозунг, который ньюйоркцы выдумали, чтобы не признаваться себе, что живут в самой большой адской дыре в мире, – сказал он. – Как бы то ни было, держись подальше от желтых такси. Их водители убивают людей.

Сила его реакции удивила меня.

– А ты случайно не завидуешь мне? – спросила я.

– Как я могу? Я предпочитаю оставаться в том месте, где попрошайки не носят с собой оружия.

– А что, в Нью-Йорке попрошайки вооружены?

– Как бы то ни было, что же ты делаешь, оставляя своего роскошного мужа одного?

Грег всегда был влюблен в Филиппа.

– Пахнет разводом или мне кажется? – с надеждой добавил он.

У меня не было ответа ни на один его вопрос. Все, что я знала, – это что у меня болит колено и обострился шейный остеохондроз. С тех пор как дети покинули дом, мне уже не нужно было тщательно следить за ними.

Мой сын Роб и его жена Шантель были по уши в ремонте, в своей работе и в своих обожаемых дочерях. В роли бабушки я была верхом безответственности, судя по пустым стульям на дне бабушки в садике Энни и Стеллы. Все другие бабушки, приковылявшие на своих ходунках, воздержались бы от расспросов, почему меня нет, только если бы узнали, что я оказалась на кладбище по ускоренной программе. Наша младшая дочь, Кэт, обладала иммунитетом ко всем моим действиям. Она училась в колледже, жила не с нами, а в параллельной вселенной, где одеваются в эльфов и борются с орками в парке возле университета. Оставался только один человек, кому нужно было сообщить эту новость.

Наша старшая дочь Лидия казалась удивленной, когда я позвонила ей днем и предложила прогуляться по Виктория Гарденс, парку ниже по нашей улице, где люди выгуливают собак.

Наблюдая за мужчиной, бросающим мяч своей овчарке, страдающей от артрита, я боролась с желанием сказать ей, насколько симпатичнее она стала выглядеть, когда перестала брить голову, и как я рада, что она стала светской буддисткой и решилась попробовать быстрые свидания, чтобы найти себе молодого человека. Делить комнату с хипстерами ей явно шло.

– Как Рамон? – спросила я.

Она ответила сухим покашливанием. Но я, как мать, успела заметить, как она сжала руки в кулаки. Но ей не нужно было защищаться от меня. Я, в принципе, не собиралась предлагать ей организовать пикник или погуглить платье для невесты. То есть мне очень нравился Рамон. Наполовину шриланкиец, выращенный в католичестве, он обладал фантастическим чувством юмора, идеально контрастирующим с ее серьезностью.

– Хорошо, – ответила она, провожая взглядом скейтбордиста, едущего к выходу из парка поодаль от нас.

Мы обе еще не оправились от ударов, которые нанесла нам судьба в период моей мучительной борьбы с раком груди. Меня больно ранило и привело в ярость ее решение ехать на Шри-Ланку, чтобы стать буддийской монахиней, вместо того чтобы остаться дома и морально поддерживать меня при мастэктомии. В свою очередь, для нее стало непонятным и обидным мое непонимание ее потребности в духовном росте.

Поэтому, хоть наши взаимоотношения и наладились после ее возвращения в Австралию для изучения психологии, мы все еще общались на некотором расстоянии, как коты, встретившиеся на узкой тропинке.

Мы отыскали скамейку под деревом и устроились в тени деревьев.

– Я собираюсь в Нью-Йорк. – Это утверждение прозвучало неуклюже и странно шокирующе.

Мимо нас промчался золотистый ретривер, его язык болтался на ветру, как яркий платок. Птица выводила начальные ноты своего джазового номера. Лидия молчала.

– Я знаю, ты считаешь, что я сошла с ума, раз хочу туда, наверное, ты думаешь, что это глупо, но… – я поискала нужные слова. – Я на самом деле хочу увидеть «Книгу мормона». Знаешь, мюзикл о мормонах, которых отправили в Уганду обращать в христианство местных жителей? Это очень забавно.

Что я несу? Лидия ненавидит мюзиклы. Кроме того, в период ее радикального буддизма ей было запрещено переступать порог театра, что для нее не составляло труда.

– Ты серьезно? – спросила она тоном, который дал мне понять, что мне нужна серьезная профессиональная помощь.

– Они получили целую серию наград «Тони», – ответила я. – Пройдет еще много лет, прежде чем они попадут в Австралию. Я купила диск на Amazon. Ты слышала «Адский сон мормона»?

– Нет, ты серьезно собираешься в Нью-Йорк? – спросила она, устремив на меня взгляд профессионального психолога, который обжигал душу и не оставлял мне шанса на ложь.

– Ну да. Мои издатели считают, что это хорошая идея, сейчас, когда выходит новая книга.

Проклятие родиться дочерью писателя состоит, кроме всего прочего, в том, что ты обречена стать частью сюжета. Я до сих пор точно не знала, как Лидия отнеслась к тому, что я описала наши скандалы в «Кошках-дочерях». Несколькими месяцами ранее, наблюдая за ее торжественным выражением лица во время чтения рукописи, я ожидала, что она вот-вот швырнет ее на пол и запретит мне отправлять ее в издательство. Однако она оказалась невероятно снисходительной и великодушной.

– Надолго? – спросила она, отвернувшись; блики играли в ее рыжеватых волосах.

Да почему все спрашивают об этом?

– Я еще не решила.

Я знала, о чем она думает. Выбрать Нью-Йорк! Центр мирового капитализма, вопиющего материализма и тому подобной бездуховности. В парк вбежал фокстерьер и вцепился в пятки старой овчарке.

– Может, и тебе поехать? – спросила я, чтобы заполнить паузу.

Лидия повернулась ко мне. Ее щеки были румянее, чем обычно.

– Я бы с удовольствием, – сказала она.

– Правда?!

У меня увлажнились глаза. После всего, что мы пережили, Лидия добровольно согласилась провести время со мной в обстановке, враждебной всей ее системе ценностей.

– Я не смогу пробыть там долго… – начала она.

«Ну конечно, – подумала я. – Она передумала и теперь пытается выкрутиться из ситуации».

– Но я смогу побыть там, может, дней десять в начале твоей поездки, – добавила она.

Она была способна оглушить меня ароматической палочкой.

Глава 3

Возьмете котенка? – Нет

Кошки не любят, когда их загоняют в тупик

Лучше, чем возможность провести сколько угодно времени в Нью-Йорке, могла быть только возможность провести это время с Лидией, которая целых десять дней будет в моем полном распоряжении. Причем добровольно. Если я не нарушу ее личное пространство или не буду чересчур бестактной, возможно, нам удастся простить друг другу наше несходство и мы снова понравимся друг другу. Если она будет рядом со мной, город не будет таким сокрушительным. Справиться с новой свободной жизнью будет намного легче, если она будет рядом, готовая подхватить меня, если у меня подкосятся ноги.

К моей огромной радости, она предложила взять на себя поиски квартиры в Airbnb.

Микейла рекомендовала нам избегать районов Морнингсайд-Хайтс, Колумбийского университета, а также остальных, расположенных выше 96-й улицы. Она предложила нам найти безопасную, удобную квартиру неподалеку от ее собственной в Челси. Мы были разочарованы, когда поиски Лилии оказались безрезультатными. Нохо и Сохо также не рассматривались, равно как и Хай-Лайн и Флэтайронский квартал. Однако ей удалось раскопать два варианта в Вест-Виллидж. Я переслала адреса Микейле и ожидала от нее рекомендаций.

На следующее утро я выскочила из постели и наперегонки с Джоной помчалась к компьютеру. Джона отбивал чечетку на клавиатуре, пока я пыталась разобрать почту.

Привет, Хелен, думаю, вы не знакомы с нашим директором по маркетингу, Видой Энгстренд, но она тоже большая любительница кошек. Мы как раз на днях говорили о трагически большом количестве животных, оставшихся без дома после урагана «Сэнди», и нам пришла в голову мысль, которая, надеемся, очень вам понравится…


Хвост Джоны мелькал перед экраном, мешая мне читать. Я схватила его и бросила к себе на колени.

Как вам мысль взять на передержку котенка из приюта на то время, что вы проведете в Нью-Йорке?


У меня сжалось горло. Микейла и Вида что, напились?

Пока вы будете отдыхать и веселиться со своим американским комком шерсти, вы также будете помогать нашей общине. Что вы об этом думаете?


Котенок? Они не могли знать, что одной из причин, заставляющих меня ехать в Нью-Йорк, является потребность отдохнуть от кота, спящего на мне. А даже если бы и знали, я не могу представить себе, почему они решили, что я захочу убирать кошачьи лужи в то время, когда могла бы прогуливаться по Метрополитен-музею?

Джона издал свой царский вой и подмигнул мне, как будто говоря: «Ну все, ты попала!»

Читая письмо в третий раз, я чувствовала, как славный новый этап свободы в величайшем городе мира превращается в бесконечный круговорот уборки кошачьих туалетов.

– Что случилось? – крикнул из кухни Филипп.

Должно быть, мой вопль отчаяния донесся до него на первый этаж. Он возник на пороге моего кабинета с чаем в руках.

– Это теперь новая традиция? – спросил он, когда я рассказала ему о письме. – Ехать в новую страну и брать на передержку животное на то время, что ты живешь там?

Джона перескочил с колен ко мне на плечи и обвился вокруг шеи, как удав.

– Нет, и я не собираюсь ввязываться в новое безумие, – сказала я, выпутываясь из объятий Джоны. – Они больные.

Муж, который уже давно перестал рассуждать о душевном здоровье других, сунул руки в рукава пиджака, поцеловал меня в лоб и пошел на работу.

Оставался лишь один человек, к которому я могла обратиться. Я познакомилась с Оливией на мероприятии по сбору средств для неизлечимо больных детей. Обладая сердцем святой и логикой дипломата, она отличается необычайным чувством стиля. Если она не помогает непризнанным художникам, значит, она развлекает членов королевских семейств Европы. Коммуникативные навыки Оливии вошли в легенду. Она бы смогла разровнять Гималаи, если бы поставила себе такую задачу.

– Взять котенка в Нью-Йорке? – откликнулась она. – Это невозможно. Ты вообще зачем туда едешь? Хуже парижан могут быть только ньюйоркцы. Тебя держат за дуру.

– Но они же мои издатели, – ответила я. – Они посчитают меня аферисткой, если я им откажу.

Я слышала, как на другом конце провода скрипят мозги Оливии. Джона провел хвостом по моим ноздрям, и я с трудом удержалась, чтобы не чихнуть.

– Без паники, – сказала она. – В Нью-Йорке нелегко найти место, чтобы остановиться. И уже точно не найти места, где бы можно было остановиться с котенком.

Оливия всегда думала на три шага вперед.

– Потяни время, – продолжала она. – Сделай вид, что ты ищешь жилье, где разрешено селиться с животным. Обещаю тебе, скорее у стен вырастет хвост, чем это случится.

– Значит, я смогу признать поражение с чистой совестью?

– Абсолютно.

– А они не возненавидят меня?

– Как они посмеют? – ответила она. – Это беспроигрышный вариант.

Уже не первый раз блестящие идеи Оливии приводили меня в восторг. Она расточала свои таланты на решение моих проблем, в то время как могла бы возглавлять ООН. Я положила трубку и набрала в Гугле: «Аренда жилья с животными Нью-Йорк». Увидев результаты, я снова обрела способность улыбаться. На Марсе было больше мотелей, чем квартир, где допускается размещение с животными, в Нью-Йорке.

Отправив Микейле сообщение о том, что я буду рада взять котенка, я вышла на прогулку и позволила себе двойное латте с печеньем в глазури из белого шоколада. Как прекрасно снова оказаться хозяйкой собственной жизни.

На следующее утро на экране компьютера высветилось новое сообщение от Микейлы.

Дорогая Хелен, вы готовы к «своему» американскому котенку? Я получила восторженный отклик от «Байдеви» – одного из наших местных приютов с отличной репутацией.


Ее энтузиазм пугал меня. Я показала письмо Лидии, которая зашла, чтобы взять палатку, лежащую у нас на чердаке. Они с Рамоном собирались в поход на выходные.

– Я не буду этого делать, – сказала я.

Лидия была заинтригована.

– Котята такие милые, – сказала она, забирая Джону с моих колен и зарывшись носом в его шею.

– Я знаю, но помнишь, какой это был кошмар, когда он был маленьким?

Маленький Джона свалился на нашу голову с деликатностью водородной бомбы через неделю после моей мастэктомии. С другой стороны, он привнес свою порцию смеха и тепла, необходимых нам в то тягостное время.

– Я помогу присматривать за ним.

Материнский инстинкт моей дочери зашкаливал.

– Спасибо, но я изучила ситуацию, это дело безнадежное. В Нью-Йорке нет квартир, где допускается размещение с животными.

Лидия провела рукой по длинной шелковистой шерсти на спине Джоны.

– Можно я посмотрю в интернете? – спросила она.

Это была довольно безобидная просьба.

Спустя некоторое время я начала получать удовольствие от мысли о том, чтобы подать заявку на передержку котенка. Несомненно, мошенники получают не меньшее удовольствие от своих коварных замыслов, смешанное со страхом быть пойманными.

Вида сообщила, что в «Байдеви» есть временный приют для котят. Они надеялись, что их немного и всех разберут до Пасхи. Когда она спросила, не хочу ли я взять взрослую кошку, я почувствовала острый укол разочарования, когда образ милого круглоглазого комочка сменяется образом видавшей виды уличной кошки. Я не намеревалась забирать ничего крупнее пылевого клеща. Без зазрения совести я заявила ей, что взрослая кошка даже лучше котенка, хотя (вспомнив привычку Джоны метить все вокруг и исходя из того, что взрослый приютский кот обычно имеет проблемы с мочевыми путями) я бы предпочла девочку.

Через несколько дней Вида прислала письмо о том, что приют хочет проверить меня как потенциальную хозяйку. Я почувствовала себя польщенной тем, что они решили, будто у меня есть какое-то темное прошлое. И, конечно, хорошо, что они не отдадут кошку кому попало. Меня очень впечатлила эта мысль, а также то, с какой тщательностью «Байдеви» и мои издатели относятся к этому злополучному проекту. После этого наступило обнадеживающее молчание.

Через несколько дней оно было нарушено сообщением от Виды.

Привет, Хелен.
Надеюсь, у вас все хорошо. В «Байдеви» говорят, что у них на примете есть несколько кошек, но они надеются, что всех разберут к апрелю.
Они интересуются, рассматриваете ли вы идею взять взрослое животное с особыми потребностями? У них есть несколько ВИК-положительных животных (с положительным результатом теста на вирус иммунодефицита кошек), они содержатся в особом помещении. Они очень общительные и милые, но их нужно отдавать только в дом, где нет других котов.
За несколько дней до того как вы придете забирать животное, вам нужно будет встретиться с менеджером центра по пристройству, чтобы узнать, что будет входить в уход за животным, и подписать несколько документов.
Что вы об этом думаете? Вы не против взять животное с особыми потребностями?
Очень благодарна вам,Вида.

В приступе паники я позвонила Оливии.

– Кошка со СПИДом? – воскликнула она. – Как они смогли попасть в Нью-Йорк 1980-х?

– Это не передается людям, – сказала я.

Оливия считала, что я должна отказаться, но я сказала да. Если бы они попросили меня взять трехногого бенгальского тигра с сифилисом, я бы сказала: да, несите.

Потому что это никогда не произойдет.

Однако я кое-что не рассчитала. Лидия – Телец по гороскопу, она родилась в год Быка и в час Быка. Решившись на что-то, она начинает рыть землю копытами и отказывается сдаваться. Лучший способ заставить ее что-то сделать – это сказать, что это невозможно.

Просидев неделю в интернете, она появилась у нас в дверях с сияющим лицом.

– Гляди! – сказала она, раскрыв ноутбук на кухонном столе.

Я села и начала внимательно изучать фотографии маленьких, но вполне приемлемых квартир-студий. На самой привлекательной фотографии был изображен черный, наверняка кожаный диван на сосновом паркете под плакатом с изображением Флэтайрон-билдинг.

– У этой квартиры прекрасное расположение в Мидтауне, – сообщила она. – Посередине между зданием ООН и Центральным вокзалом.

Это звучало как песня из фильма, но в Нью-Йорке все так звучит.

Цена была приемлемой, и, по чудесному стечению обстоятельств, квартира была свободна в апреле.

– И вот что самое лучшее во всем этом, – сказала Лидия, показывая на строчку, напечатанную под фото мелким шрифтом. Я приподняла ноутбук, всматриваясь в крошечные буквы. Когда все же мне удалось рассмотреть надпись, я почувствовала ужасную тяжесть в груди: «Допускается размещение с животными».

– Что, правда? – спросила я. – Этого не может быть. Не вижу на этой фотографии ни одной когтеточки.

Лидия обратила на меня свой профессиональный взгляд психолога.

– Тебе просто нужно набраться мужества и смириться с этой ситуацией с передержкой, – сказала она.

Глава 4

Любовь в пустоте

Кошка всегда готова обследовать новое место

К Нью-Йорку нельзя относиться равнодушно. Его считают либо помойной ямой, либо самым фантастическим местом на земле. Как бы то ни было, вас никогда не спросят, зачем вы едете в Нью-Йорк. И так понятно, что кто там не был, тот еще не жил.

Я прижалась лицом к окну, когда наше такси влилось в поток машин, направляющихся в Манхэттен. Сверкающие иглы небоскребов пронзали последние вспышки заката. Уверенные в своей красоте, они подмигивали нам, зная, что вскоре мы присоединимся к миллионам людей, не представляющих свою жизнь вдали от них. Лидия молча сидела на заднем сиденье, когда я указала на Эмпайр-стейт-билдинг.

– Видишь это? – сказала я, тыча пальцем в стекло. – Подумать только, это было самое высокое здание в мире в течение почти сорока лет.

Вздрогнув от ужаса, я внезапно осознала, что моя мама так же стучала указательным пальцем по стеклу в автомобиле, чтобы привлечь наше внимание к последним архитектурным новинкам в строительстве доильных залов. Опасность уподобиться моей матери для меня миновала. Я уже стала ею.

Мое отчаянное желание, чтобы Лидия полюбила этот город, было сравнимо только с моей надеждой, что она поймет меня и проникнется ко мне чуть большей симпатией в течение следующих десяти дней. Никто не виноват в том, что по типу личности мы находимся на противоположных концах спектра. Как и привычка тыкать пальцем, это было на генном уровне. Если бы мне удалось воздержаться от своей привычки читать лекции, возможно, еще остался бы шанс, что она перестанет убегать от меня в монашескую келью в своей голове.

В 28 лет бедной девочке нужно наверстать все упущенное в юности. В следующие десять дней я планировала погрузить ее во все, к чему она поворачивалась спиной в течение пяти лет увлечения религией: театры, галереи, покупка одежды помимо сандалий и балахонов. У меня останется полно времени на рекламу книги после ее возвращения в Австралию. Кто знает, что я вытворю после того, как она уедет?

Она провела так много времени, медитируя в азиатских храмах, что я переживала, что она не одобрит моего увлечения местом, где западная культура достигает своего логического завершения. Когда мы стремительно въезжали в Манхэттен, я приняла ее молчание за негодование. Город, излучающий столько пафоса, может вызвать отвращение не только у монахини.

Мне показалось, что сейчас самое время рассказать ей о ледовой вечеринке, организованной Микейлой.

– Ее что? – повернулась ко мне Лидия.

– Ну, ты знаешь, – сказала я, стараясь изображать уверенность. – Ледовая вечеринка. Ньюйоркцы постоянно их устраивают. Я не думала, что тебе будет интересно.

– Микейла принимает лед[4]?

– Конечно, нет. Это катание на льду… я думаю.

– Это значит, что нам тоже придется танцевать на льду?

Я так не думала.

– Мы будем сильно уставшие, – сказала я, думая, что, что бы люди на ледовой вечеринке ни делали, это будет для нее непосильной задачей. – Тебе не обязательно идти, если ты не хочешь.

К моему удивлению, она захотела.



Тед, хозяин, принимающий нас по системе Airbnb, сказал, что наша квартира будет готова только на следующий день, поэтому мы заказали номер в отеле около Таймс-сквер на одну ночь. К тому времени как такси свернуло на узкую улицу и покатило к стоянке возле ветхого, тускло освещенного здания, уже стемнело. Я всматривалась в надписи на входе, пытаясь найти знак, что это действительно отель.

– Это оно? – спросила я.

– Я стопудово уверен, что это оно, – сказал водитель, передернув плечами в сторону каркаса из лесов, подпирающих здание на другой стороне улицы.

Когда я путешествую с Филиппом, все идет как надо. Я плетусь за ним, как ребенок, по аэропортам и отелям. Билеты и паспорта появляются в мгновение ока из пластикового чехла, который он носит в нагрудном кармане. Чемоданы исчезают с лент конвейеров, чтобы таинственным образом появиться у моих ног. А отели всегда выглядят как отели. Я посмотрела в телефон. Мое последнее сообщение о такси, которые пахнут одинаково по всему миру, осталось без ответа. Он уже, наверное, в пути на работу.

Ночной воздух оцарапал мне горло, когда мы с Лидией выбирались из такси. Весна в Нью-Йорке ощущалась как самая глубокая австралийская зима. Мы схватили сумки и отважно вошли в дверь, которая все же вела в вестибюль. Хлипкий лифт поднял нас на седьмой этаж, где я воткнула пластиковый ключ в замок комнаты номер 74. Дверь открылась, и нашему взгляду предстала компактная двуспальная кровать, накрытая цветастым покрывалом в стиле 80-х.

Затхлый воздух ударил мне в нос, но Лидия осталась невозмутимой. Она уверила меня, что по сравнению со сном на полу в монастыре делить постель со мной будет просто роскошью. Кроме того, добавила она, если человек устал, он будет спать где угодно. Перед моими глазами предстало воспоминание, как я тряслась от холода в спальном мешке рядом с Филиппом в палатке на краю обрыва в горах Новой Зеландии. (Это было в самом начале наших отношений, когда я пыталась убедить его, что люблю кемпинг так же сильно, как и он.) Я была совершенно без сил после того, как мы целый день продирались сквозь мокрые заросли, но мне никак не удавалось уснуть из-за того, что у полога нашей палатки всю ночь фыркало какое-то огромное волосатое животное.

Я подняла трубку телефона цвета авокадо, стоявшего на тумбочке у кровати. Гнусавый голос на том конце провода сообщил, что все номера в отеле заняты. У нас нет никакой возможности поселить вас в комнате с двумя односпальными кроватями, ма-ам.

Администратор произнес это «ма-ам» таким тоном, что мне сразу стало понятно: это не комплимент.

Лидия исчезла в ванной. Судя по моим часам (которые все еще шли по австралийскому времени), в Мельбурне сейчас утро. Если Филипп в данный момент не на пробежке, то он как раз высыпает Джоне содержимое первого из 124 пакетиков с нарезанной курятиной, которые я оставила на дне морозилки, как своеобразную мозаику. Если коту повезло, то Филипп не забыл накануне вынуть один из пакетиков из морозилки, чтобы разморозить его. Хотя более вероятно, что он просто побросал куски замороженного мяса в миску Джоны, где бедный кот будет вынужден отвоевывать их у муравьев по мере размораживания.

Я откопала телефон в сумочке и набрала «Долетели нормально. Я тебя люблю хxx». Его ответ высветился через несколько секунд. Этот человек был стабилен, как пульс.

Я стянула с себя ботинки и плюхнулась на кровать. В ответ матрас возмущенно всколыхнулся. Какое облегчение – вытянуться на мягкой горизонтальной поверхности, которая не несется по воздуху с неимоверной скоростью. Я провалилась в долгожданный глубокий сон, и мне казалось, что если бы я могла выбирать себе смерть, то именно такая меня бы устроила. Безболезненная, глубокая, мирная…

Кто-то мягко коснулся моего плеча.

– Мы что, не идем на ледовую вечеринку? – спросила Лидия.

Немедленно проснувшись, я скатилась с кровати и рванула в ванную. Лидия передала мне полотенце и спросила, знаю ли я, где мы должны встретиться с Микейлой.

– Где-то в этом городе должен быть какой-то кусок льда, – ответила я, выжимая содержимое тюбика, как утверждалось на этикетке, с шампунем для волос и тела. – Я записала на обратной стороне желтой бумажечки с адресом. Где-то на нижнем этаже. По-моему, в подвале склада.

Присев на край кровати, чтобы вытереть волосы, которые в результате стали похожи на неуправляемые колючки, я отвечала на вопросы Лидии о том, что делают на ледяной вечеринке. Она расспрашивала так подробно, как будто готовилась к празднику в честь богини плодородия где-то в Новой Гвинее.