Тельман Гдлян, Евгений Додолев

Ступени

Пролог

Следственная бригада Прокуратуры СССР вот уже несколько лет занимается разоблачением взяточничества. Дело, окрещенное «узбекским», своими рамками совпадает с государственными границами державы. При Сталине и Брежневе подобное расследование было бы невозможным.

Сегодня почки коррупции обнаружены практически повсюду. Но все равно, многим хочется локализовать вскрытое, обозвав дело «узбекским». Кое-кому хотелось бы переодеть только-только обнаружившуюся систему тотального взяточничества в стеганый халат и цветастую тюбетейку — местные, мол, реалии.

Это расследование многим кажется неудобным. Поэтому-то, быть может, и прикрепили к нему, повторим, ярлык «узбекского». Как когда-то стало «узбекским» из «бухарского». А «бухарским» из «музаффаровского». Ведь титулованным мздоимцам нежелательно, чтобы оно превратилось в «московское».

Их милиция их бережет

Ахат Музаффаров слыл в древней Бухаре визирем средневековой свирепости, вероломства и вполне современной нахрапистости.

Из обвинительного заключения:

«… работая начальником отдела БХСС Управления внутренних дел Бухарского облисполкома, неоднократно получал взятки, в том числе совместно с другими должностными лицами и путем вымогательства, от подчиненных ему по службе и зависимых лиц за покровительство и поддержку по работе… Кроме того, Музаффаров сам неоднократно давал взятки вышестоящим лицам… и занимался спекуляцией в крупных размерах».

Из показаний Э. Саидова: «Весной 1981 года решался вопрос об образовании Файзулло-Ходжаевского РОВД, и как-то в разговоре Музаффаров намекнул, что меня, возможно, назначат на должность начальника отделения БХСС этого райотдела. Затем я был на беседе в горкоме партии… Примерно через неделю меня вызвал Музаффаров и сказал, что если я хочу работать в должности начальника, то должен дать ему взятку в сумме 6 тысяч рублей. Примерно в двадцатых числах мая я пришел к нему в кабинет и отдал ему деньги в сумме 6 тысяч рублей. После этого я был назначен на должность…»

Как заявил Саидов, деньги на взятку он взял из семейных сбережений, о чем была осведомлена его жена.

Впрочем, блюститель правопорядка Ахат Музаффаров брал мзду не только купюрами и не обязательно измеряемую четырехзначным числом. Истину — что великое складывается из малого — он усвоил вернее, чем положения Уголовного кодекса.

Взятки от ретивых подчиненных «стыдливо» назывались подарками, например, к столь знаменательной дате, как день рождения взяточника. Хотя и другие календарные праздники не были в этом смысле «холостыми» для хваткого предводителя ОБХСС.

Из обвинительного заключения: Музаффаров «от начальника отделения, а затем заместителя начальника ОБХСС УВД Бухарского облисполкома Гафарова Б. получил:

8 марта 1980 года — 4 отреза ткани, двое детских джинсовых брюк, 23 февраля 1981 года — часы марки „Ориент“, в мае 1981 года — 2 тысячи рублей, 4 апреля 1982 года (день рождения Музаффарова. — Прим. авт.) — мужские золотые часы марки „Полет“, в мае 1982 года — два женских велюровых плаща, 7 ноября 1982 года — 3 тысячи рублей, в декабре (в канун Нового года. — Прим. авт.) — 8 тысяч рублей, 8 марта 1983 года — женские золотые часы марки „Чайка“ и две спортивные куртки…»

Новое назначение Гафарова победно продемонстрировало — овчинка стоит выделки. За повышение по службе надо исправно платить. Хорошо, когда всего лишь детскими джинсами…

Из обвинительного заключения. «От старшего инспектора линейно-отраслевого отделения ОБХСС УВД Бухарского облисполкома Рахманова Р. Музаффаров получил: весной 1981 года — 20 тысяч рублей, летом 1981 года — 20 тысяч рублей, осенью 1981 года — 20 тысяч рублей».

Это уже серьезнее. Такса строгая. А если подсчитать, сколько на эти «двадцатитысячные взносы» можно прикупить велюровых плащей и плюшевых медвежат для несмышленых пока наследников?..

Каким образом набирал Рахманов «сезонные» суммы, уже не узнать — в канун ноябрьских праздников 1981 года старший инспектор скоропостижно скончался. Но уж, наверное, не «из семейного бюджета», хотя, быть может, и с «ведома жены». Как бы то ни было, «установлено, что летом 1981 года Рахманов получил взятку в 15 тысяч рублей от заведующего магазином № 24 Бухарского горпромторга Джамалова X. за непринятие мер по выявленным фактам нарушения правил торговли». Помимо получения Музаффаровым взяток от работников органов внутренних дел, подчиненных ему по службе, он систематически получал взятки от работников торговли, снабжения, потребкооперации и общественного питания. Эти лица были зависимы от Музаффарова, поскольку он обладал правом контроля за их деятельностью, они рассчитывали на его поддержку в случае изобличения в каких-либо правонарушениях… Весной 1982 года при посредничестве водителя своей служебной машины Буранова С. Музаффаров получил от Рустамова Б., директора лесоторговой базы, и заведующего складом № 5 Бухарского областного управления материально-технического снабжения Госснаба УзССР Мажидова X. по 15 тысяч с каждого.

Говорят, рыбак рыбака видит издалека. Во всяком случае, сноровистый «обэхээсник» сходился с нужными ему «деловыми людьми» стремительно. Допрошенный 17.06.1985 г. Музаффаров изложил обстоятельства очередного знакомства следующим образом: «0 Рустамове Бараке я услышал от своих подчиненных, которые сообщили, что он работает на лесоскладе… В один из вечеров он приехал ко мне домой, представился, и таким образом мы познакомились. После этого, в начале 1980 года, в рабочее время Рустамов пришел ко мне в служебный кабинет. Мы поговорили на общие темы, а затем он сказал, что принес мне деньги „на расходы“, и передал пачку, в которой оказалось три тысячи. Летом 1981 года Рустамов принес ко мне в кабинет большую коробку и на мой вопрос, что в ней, ответил, что сделал мне сюрприз — принес магнитофон… После ухода Рустамова я вскрыл коробку, в ней был магнитофон „Шарп-777“»…

Впрочем, «сердечный друг» везде поспевающего офицера имеет свою точку зрения на «взаимоотношение» охранника порядка и расхитителя народного, сиречь — бесхозного, добра: «… Я вынужден был давать взятки начальнику ОБХСС УВД Бухарского облисполкома Музаффарову. В противном случае он обещал мне большие неприятности… Музаффаров в любой момент мог организовать в отношении меня какую-либо провокацию и посадить… Летом 1981 года в г. Москве я купил магнитофон „Шарп-777“ за 2 тысячи двести рублей. После моего приезда в Бухару позвонил Музаффаров и сказал, что ему нужен именно этот магнитофон, и потребовал немедленно привезти. Я не посмел противиться…»

Из показаний Базарова: «В июне 1980 года я был избран председателем правления Ленинского потребобщества… Ко мне в служебный кабинет позвонил начальник ОБХСС Музаффаров и пригласил к себе. В своем кабинете Музаффаров вначале любезно стал спрашивать о моем здоровье, о трудностях в работе, а затем в более строгом и угрожающем тоне предложил давать ему периодические взятки… Я был вынужден ежемесячно давать ему по тысяче рублей. В начале 1982 года Музаффаров потребовал увеличить ежемесячную сумму до двух тысяч… В начале 1983 года Музаффаров приехал к нам в Ленинское ПО, и я вместе с ним зашел в подарочный магазин, который мы называли складом, и у работающего в тот период зав. складом Абрамова Музаффаров отобрал для себя два японских ковра наименования „РОУЗ“ по цене 1268 рублей каждый, два женских пальто наименования „Лейла“ по цене 320 рублей каждое, 20 бутылок водки марки „Столичная“, 29 бутылок коньяка…»

Справедливости ради заметим, что начальник столь ответственного подразделения милиции не только «снимал пенки», паразитируя «на торговле», но и «делал доброе дело». Вернее — дела. Не «за бесплатно», разумеется. На чем и погорел.

Некая Т. Адиева (о, эта женщина для взяточника-милиционера оказалась роковой!) так освещает скорую отзывчивость покладистого мздоимца: «Приехав в Бухару 26 апреля 1983 года, я пришла на прием к Музаффарову и изложила просьбу своего знакомого Ишанходжаева о досрочном освобождении Малкина. Музаффаров пообещал помочь, но потребовал за это тысячу рублей…»

Глагол «потребовать», видимо, режет слух человека, чьим профессиональным долгом была борьба с хищениями социалистической собственности. Грозный Ахат излагает обстоятельства свиданий с Адиевой столь застенчиво, словно они поменялись ролями: требовательная и настойчивая дама и робкий, доверчивый, как школьница, страж закона. Идиллия была разрушена сотрудниками КГБ. Но не будем забегать вперед. Слово «виновнику торжества»: «На приеме Адиева изложила просьбу, суть которой сводилась к тому, чтобы осужденного Малкина, отбывающего срок наказания в г. Бухаре, отпустить на праздничные дни домой в Ташкент и содействовать его условно-досрочному освобождению. Решение данного вопроса не входит в мою компетенцию, но я пообещал… С этой целью я передал просьбу Адиевой начальнику 5-го отдела Ачилову, который выяснил, за что Малкин осужден и что срок его наказания заканчивается 11 мая 1983 года, то есть не было практически необходимости в его досрочном освобождении. 27 апреля во второй половине дня Адиева, видимо желая достичь положительного результата, передала мне взятку. Произошло это так: Адиева, увидев, что я вышел из кабинета и иду по коридору, подошла ко мне, поблагодарила за помощь и внимательное к ней отношение и тут же, в коридоре, передала мне газетный сверток. Я понял, что в свертке находятся деньги, и положил его во внутренний карман пиджака. Я не ставил перед ней требования о даче мне взятки».

Ну а теперь об акте втором, в котором главное действующее лицо не участвовало. Но если бы его имя не было на слуху у всего города, то во время этого промежуточного действа уши Музаффарова горели бы! От частого и эмоционального упоминания гражданкой, в которой он не угадал приближающуюся Фемиду.

«Меня возмутило, — показала на следствии т. Адиева, — что такой ответственный работник милиции, как Музаффаров, за незначительную услугу вымогает взятку, и, чтобы пресечь его преступную деятельность, я обратилась в органы КГБ. В связи с этим работники произвели осмотр денег, которые подлежали передаче Музаффарову, затем завернули в титульный лист газеты „Правда Востока“ № 9 от 23 апреля 1983 года и возвратили деньги мне для вручения Музаффарову и поимки его с поличным. 27 апреля я позвонила Музаффарову по телефону, который он мне дал, и в 16 часов пришла в УВД. Когда Музаффаров вышел из кабинета в коридор, я поблагодарила его. Вместе мы вышли во двор, попрощались, и он уехал на машине».

Дальше все завертелось стремительно, как и положено в настоящих детективах. Сотрудники КГБ устроили засаду на проселочной дороге (Музаффаров жил в райцентре неподалеку от Бухары). Для Ахата арест был настолько неожидан, что он яростно сопротивлялся, и поэтому предосторожности, предпринятые при задержании, оказались не лишними: кто его знает, ведь он был вооружен. Кстати, начальник О БХСС стал первым новоселом в новом здании КГБ: раньше эта служба размещалась в том же доме, что и кабинет Музаффарова. Когда он увидел, куда его привезли, он смекнул: история принимает серьезный оборот.

Хотя духом и не пал. Просто мобилизовался.

И приготовился к обстоятельному, но недолгому и выигрышному, и в этом он не сомневался, сражению со смельчаками, посягнувшими на его многочисленные привилегии, среди которых, и в этом он тоже был уверен, — прерогатива обирать всех, у кого есть доступ к деньгам… Моральные качества жертв в расчет не принимались. Раз есть возможность воровать, значит, воруют. Если есть где утащить — непременно утащат.

А как же иначе? Бери, что плохо лежит. А то, что лежит хорошо, — тяни силой. Если не тянется, стало быть, силенок не хватает. Что касается правила «брать-давать», то в его безграничности Музаффаров ничуть не сомневался.

Ретивый поборник «борьбы с хищениями» превратил «взяткобрательство» в свое ремесло. За тем и пришел в органы, как выяснилось позднее. «Не место красит человека…» Место человека обогащает. Если, конечно, это — доходное место. Такое, как кресло начальника Бухарского ОБХСС.

Спиралевидная порука

Не надо думать, что именно Музаффаров завел моду вымогать. Брали и до него. И если проследить путь ассигнаций, выколачиваемых экс-начальником, то некоторые из этих легких бумажек оседали, как оказалось, в Москве. Пройдя по сложной и хитрой цепочке. А ключевым звеном ее являлся полновластный хозяин Бухары (не только города, но и области) Абдувахид Каримов. Именно он, первый секретарь обкома партии, покрывал Музаффарова. И поощрял фактически его разбой.

Однако, по выражению одного бывшего коллеги начальника ОБХСС, тот «обнаглел окончательно».

Лишь вмешательство со стороны могло вывести на чистую воду Музаффарова и его пособников. Если бы делом занялись вышестоящие коллеги начальника ОБХСС, оно, пожалуй, могло бы закончиться худо… для его «обидчиков».

Органами внутренних дел в области руководил Абдурашит Дустов. У него был свой, не оригинальный, увы, а, напротив, весьма «стандартный» стиль работы.

Начальник Вабкентского РОВД Артыков С. показал: «В конце сентября 1982 года с проверкой приехал Дустов, обругал нецензурными словами. После этого при каждом удобном случае, на собраниях и оперативных совещаниях Дустов стал критиковать работу РОВД, оскорблять в присутствии других работников, угрожать увольнением из органов МВД. Видя, что отношение Дустова ко мне изменилось и с каждым днем становилось все хуже, несмотря на то что я старался поднять уровень работы РОВД, перед праздником 7 ноября 1982 года купил в гастрономе г. Шафрикана коньяк в количестве 20 бутылок, а на колхозном рынке в г. Бухаре тушу барана и все это передал своему водителю, чтобы он отвез и передал членам семьи Дустова…»

Ну а список «передач» Дустову смекалистым Музаффаровым состоит почти из тридцати пунктов, среди коих и «10 пар импортных носков на сумму 14 рублей и 10 чапанов общей стоимостью 2500 рублей…» А всего — на 55 229 рублей.

Были у Музаффарова начальники и повыше рангом. Например, высокопоставленный работник республиканского МВД…

Из показаний Музаффарова: «В Ташкент я приехал 2 февраля и устроился в гостинице. Утром следующего дня зашел в служебный кабинет к… и положил ему на стол сверток с деньгами в сумме 2500 рублей…»

В этих же показаниях упоминается первый зам. министра Г. Давыдов: «Давыдов останавливался на даче облисполкома. На второй день я поднялся в номер Давыдова, увидел там портфель, принадлежащий ему, открыл его и положил тысячу рублей 25-рублевыми купюрами. В этот вечер Давыдов уезжал, и я помогал ему выносить вещи в автомашину, нес портфель. При этом я сказал Давыдову, что положил ему в портфель деньги „на расходы“».

В ходе следствия были установлены факты получения Давыдовым в 1980–1983 годах взяток и от других подчиненных ему по службе лиц. О корыстных злоупотреблениях Давыдова было информировано руководство МВД СССР, в связи с чем 15 апреля 1985 года он подал рапорт об увольнении и 24 апреля 1985 года был помещен в госпиталь МВД УзССР в г. Ташкенте для обследования состояния его здоровья. 11 мая 1985 года приказом МВД СССР N9 152/л/с Давыдов был уволен из органов внутренних дел. 17 мая 1985 года в ночное время в палате госпиталя Давыдов покончил жизнь самоубийством, произведя три (!!!) выстрела в голову из пистолета. На решимость Давыдова покончить жизнь самоубийством повлияла и целая серия самоубийств изобличенных во взяточничестве должностных лиц республики, и одобрительная реакция на это других руководящих работников.

Ну и, наконец, не был обойден вниманием и главный страж порядка Кудрат Эргашев, который расстался с жизнью так же, как и его заместитель, — при помощи казенного пистолета. Этот радетель законности был, судя по музаффаровским словам, строг и придирчив: «Эргашев выразил недовольство работой руководимого мной отдела БХСС по итогам работы за первое полугодие 1982 года. Я узнал об этом от начальника УВД Дустова, который сказал, что Эргашев очень недоволен и резко отзывается обо мне. Я считал, что у меня показатели не хуже, чем в других областях, но понимал, что с министром шутки плохи. Я знал, что Дустов дает взятки министру, и решил через него дать взятку Эргашеву. Я вручил Дустову 10 тысяч рублей и попросил передать их министру Эргашеву. Я сказал, что хотел бы наладить отношения с Эргашевым, и чтобы он перестал ко мне придираться. Приняв у меня деньги, Дустов согласился отвезти их в Ташкент, но в то же время заметил, что передавать Эргашеву сразу 10 тысяч рублей не следует, для него это слишком большая сумма… (не правда ли, любопытно? — Прим. авт.) Поэтому я сказал, чтобы он от меня передал Эргашеву столько денег, сколько сочтет нужным, а остальное возьмет себе…»

И все же при всем том козырным тузом Музаффарова оставался «новый эмир». Именно он должен был прикрыть — и прикрывал! — офицера с повадками гангстера. Тому, понятно, были свои причины. Своя цена.

В течение длительного времени Музаффаров был знаком с Каримовым, и после его назначения в 1977 году на пост первого секретаря Бухарского обкома КП Узбекистана обратился к нему с просьбой о переводе на работу в органы внутренних дел этой области. В марте 1978 года он был назначен начальником Ромитанского РОВД. По совету отца он решился заручиться поддержкой и покровительством Каримова и в этих целях дать ему взятку. Для этого отец дал ему 50 тысяч рублей. (Из материалов следствия.)

Потом были другие взятки. Порой в десять раз меньше той, фундаментальной, которая сплотила двух разнокалиберных борцов за собственное благополучие: «Для дачи очередной взятки я решил воспользоваться приближающимися ноябрьскими праздниками. В начале ноября 1980 года пришел в обком партии, Каримов принял меня, я поздравил его с наступающими праздниками и передал конверт с пятью тысячами рублей».

Всего-то пары крупных купюр не хватило, дабы округлить до 80 тысяч весь музаффаровский взнос в личный бюджет партийного руководителя. Естественно, начальник отдавал отнюдь не последнее. Как-никак, помимо взяток он грел руки и на спекуляции.

В процессе проведения следственных действий изъяты принадлежащие Музаффарову ценности на общую сумму 1 627 542 рубля, в том числе деньги на 1 131 183 рубля, ювелирные изделия и золотые монеты на 246 760 рублей…

Время менять имена

Абдувахид Каримов, пользуясь модной ныне терминологией, застойный продукт. Те, кто был заинтересован ограничить расследование преступлений мафии одной лишь «Бухарой», причитали об «отдельных негативных явлениях» и пытались выставить разоблаченного первого секретаря обкома партии этакой «белой вороной». Вернее, зловеще-черной овцой. В стаде невинных, словно только что появившиеся на свет ягнята, знать ничего не знавших, ведать не ведавших коллег Абдувахида Каримовича. Но, увы, как доказало следствие, карьера Каримова типична. И обыденна. Составляющая стиля жизни той поры.

Сейчас нечистые на руку руководители сетуют, что были вынуждены «брать», поскольку сами «давали» наверх. Всех, как говорится, собак вешают на покойного Рашидова. А он, будь жив, наверное, кивнул бы на своего московского шефа… Алим-бай Примов, бывший первый секретарь одного из РК КП Узбекистана, вспоминает в «Правде», что генсек (бывший) просил Рашидова: «Округли, Шарафчик, до шести миллионов…», когда тот рапортовал о совершенно нереальном (!) обязательстве дать в год свыше пяти миллионов тонн «белого золота». И услышал от своего приятеля-соратника бодрое и заведомо неискреннее: «Есть, Леонид Ильич!»

Как поется в рок-песне:



Скованные одной цепью,
связанные одной целью;
здесь нет негодяев в кабинетах из кожи,
здесь первые на последних похожи,
и не меньше последних устали, быть может,
быть скованными…



Все дело в том, что система устанавливала свой неприхотливый ценз продажности. Система нуждалась в чиновничестве, как в своей социальной базе, и поэтому отбирала (совершенно автоматически!) тех, чьи моральные устои были уже деформированы, чье сознание легко расслаивалось на внешнее, управляемое фанфарными передовицами газет, и потайное, поддающееся манипуляции Всесильным Рублем. Бесконтрольность партийного руководства выродилась в поразительную, достойную багдадских сказок, коррупцию. Добавим, что в отдельных регионах к этому добавились местничество и ложно толкуемые «традиции».

Не совсем точное словечко «система» — ключ к отгадке непонятного, на первом этаже, конечно, раздражения по поводу «зарвавшегося и потерявшего ориентиры» следствия. Которому пришлось не только распутывать замысловатые связи протекционизма и взяточничества, но воевать уже со столичной мафией, призывающей «младших собратьев» республиканского калибра. Приходилось преодолевать и демонстративное сопротивление местных судов, устроивших поразительную проволочку в рассмотрении ряда дел. Были опротестованы десятки незаконных оправдательных приговоров, и вышестоящие суды удовлетворили протесты прокуроров.

Мафия остается мафией, какими бы лозунгами она ни прикрывалась, какой бы участок деятельности ни выбирала. В Казахстане, например, традиционно «неучтенный» скот, и именно из этой отрасли выжимали миллионы рублей вельможные воры, Узбекистан специализировался на таком дорогом сырье, как хлопок, отсюда и другие масштабы.

Но, независимо от размеров взяток, за скобками деятельности правоохранительных органов чаще всего остаются причины социального характера. Коррумпирование высшего эшелона власти есть следствие сложившейся структуры хозяйствования, обстановки, когда личный и общественный карманы безбожно путаются. К сожалению, правоохранительная триада — милиция, прокуратура, суды — поздновато взялась (раньше не позволяли!) за расчистку авгиевых конюшен коррупции. И пусть никто не догадывался о подлинном размахе Всеобщей Кражи, но о «путанице карманов» знали все, и наверняка.

Ах, как хотелось бы кое-кому представить все вскрытое своего рода извращением, аномалией «застоя»! Вспомним, что этот пресловутый период его «созидатели» называли отнюдь не застойным, нет, для обозначения тех разгульных лет пользовались словосочетанием «эпоха развитого социализма».

Ныне все больше и больше мы склоняемся к пониманию, что строили социализм неверно, точнее — строили несоциализм. Для многих прозрение оказывалось неожиданным. Прозреваем и засучиваем при этом рукава…

И то, что сложилась каста казнокрадов, и то, что она по-своему понимала развитие, закономерно. Историк P. A. Медведев вспоминает, что ему как-то довелось услышать от одного из безусловно честных людей: «Работать первым секретарем райкома мог тогда чаще всего человек с психологией преступника». Это — о закате сталинского правления. Однако материалы следствия показывают, что в условиях сложившейся в 70–80-е конъюнктуры протекционизма подняться по служебной лестнице и удержаться на высокой ступени легче было человеку непорядочному, беспринципному, нежели тому, кто руководствовался совсем другими принципами.

Разве служит оправданием взяточника — секретаря райкома (обкома, республиканского ЦК) то, что у него самого вымогал секретарь обкома (соответственно: ЦК республики, куратор из ЦК КПСС)? В конце концов, махни рукой на такую карьеру и уйди! Хотя… однофамилец «нового бухарского эмира», тоже, кстати, первый секретарь обкома, Абдухалик Каримов вспоминал, что жить под спудом страха и взаимонеприязни было непросто, а для того чтобы, выражаясь уголовным сленгом, «сорвать когти», в данном случае уйти тихонько на пенсию, тоже пришлось «смазать» руководство.

И все же: человек в большей степени хозяин своей судьбы, чем хочется представить тем, кто, сменив дубовые кабинеты на камеры следственных изоляторов, горько сетует на «невозможность хозяйствовать по-другому». Ведь хрестоматийный пример, когда сидящий в самом конце сановного стола генерал передал кубик льда расположившемуся во главе застолья государю и в руки самодержца попал лишь крохотный холодный осколочек, зато руки всех сидящих рядком вельмож увлажнились, убедительно доказывает: передающий мзду в накладе не остается. К перстам Абдувахида Каримова, подкармливавшего «верхушку», «пристали» миллионы. «Лица необщим выраженьем» он не отличался от своих коллег. Брал. Давал. Если и работал «во имя светлого будущего», то — своих десяти детей.

«Эмир» — новый, правила — старые (I)

«Благодаря личным отрицательным качествам Каримова А., который осуществлял свое руководство диктаторскими методами, не считаясь с мнением окружающих, стало возможным то, что он, как и руководители областного звена, встал на путь совершения преступлений и погряз во взяточничестве… Не только я лично давал Каримову взятки, но ему вынуждены были давать и мои подчиненные…»

Так негодующе напишет о своем «благодетеле» бывший председатель облпотребсоюза Мирзабаев. Уже после ареста бывшего первого коммуниста области. Подававшего пример, порой очень жестокий, своим подопечным.

Сам же он, само собой, укажет наверх. «Даже фондовые товары и ресурсы невозможно было получить в полном объеме и в срок без дачи взяток. Я в Бухаре понял: не будешь делать как все, не будешь угождать, не будет никакого толку. Против этой отлаженной системы выступить было невозможно. Я был вынужден ее принять, в нее вписаться, стать ее частицей. Жаловаться было некому, потому что все получали взятки в различном виде, сами являлись руководителями партийных и советских органов, министерств…»

Материалами следствия установлено, что Каримов, создавая условия для получения взяток, под предлогом критики нередко необоснованно придирчиво относился к руководителям как областного, так и районного звеньев, преподнося незначительные, порой независящие от них недостатки как серьезные нарушения, высказывал намерение уволить их с занимаемой должности, а иногда прямо давал понять, что, для того чтобы заслужить его поддержку, надо давать.

Стремясь полностью подчинить своим интересам деятельность хозяйственных, торговых и административных органов области, Каримов использовал свое влияние на расстановку и подбор кадров для выдвижения на ответственные посты угодных и лично преданных ему людей, как правило, не имеющих опыта руководящей работы и, следовательно, нуждающихся в его поддержке и покровительстве.

Вот как решались кадровые вопросы.

Бывший первый секретарь Гиждуванского РК КП Узбекистана Рахимов показывал: «В 20-х числах октября 1978 года у меня с Каримовым состоялся разговор о том, что он может назначить меня на должность первого секретаря и за это я должен буду дать ему деньги в сумме 10 тысяч рублей, на что я согласился».

Директор совхоза «50 лет Октября» Рамазанов: «Я решил дать взятку Каримову с тем, чтобы не взяли вместо меня на должность директора другого человека».

Директор Каракульского хлопкоочистительного завода, затем инструктор отдела обкома партии Саибов: «20 тысяч рублей я дал Каримову в качестве взятки за то, чтобы он перевел меня на другую работу, так как работать директором я уже не хотел».

Кадровая чехарда… не правда ли, испытанный приемчик?! Зловещий и эффективный: страной — на разных этажах — управляют все менее и менее профессиональные люди, а благодетели округляют состояние. У Каримова было изъято личных сбережений почти шесть миллионов.

Рассказывая о взятках, переданных Каримову, бывший председатель Бухарского облпотребсоюза Мирзабаев указывал, что помимо «ежеквартальных» и «отпускных» он на протяжении 1977–1982 годов по требованию «первого» вынужден был давать ему ежегодно взятки в размере 15 тысяч рублей каждая якобы в связи с приездом в Бухару различных гостей. В процессе следствия Мирзабаев также сообщил о даче Каримову взяток в виде национальных золотошвейных чапанов (халатов). Заказывая первый чапан в 1977 году, Каримов пояснил, что он нужен для того, чтобы подарить его к 60-летию Рашидова. Стоимость чапана составила 5–6 тысяч рублей. В июле — августе 1980 года к юбилею уважаемого человека — союзного министра был заказан халат стоимостью 6 тысяч рублей. Потом еще один чапан — для самого Каримова в ознаменование его пятидесятилетия.

Таким образом, по показаниям Мирзабаева, за период с 1977 года по 1983 год им было передано взяток Каримову на сумму 231 000 рублей — деньгами, на сумму 153 587 рублей — промышленными товарами, продуктовыми наборами, мебельными гарнитурами, чапанами, восточными сладостями и лепешками. Общая же сумма взяток составила 384 587 рублей.

Такие дела. Хочешь жить — умей вертеться. Хочешь жить хорошо — умей вертеть другими. То, что при этом дети дехкан болели от недоедания, «эмира» не волновало. Так издавна было заведено на этой трудной земле. Его эти обычаи устраивали.

Возможно, что он просто забыл, что в родном языке есть и такие слова, как «голод» и «недоедание». Да и неудивительна эта забывчивость, когда читаешь материалы дела: властелин края получил, например, от директора Бухарской оптовой базы «Узоптбакалея» Шарипова в виде наборов продовольственных товаров и винно-водочных изделий на общую сумму 4013 рублей.

Из показаний свидетеля: «Второй раз я отправил спиртные напитки для Каримова перед первомайскими праздниками в 1982 году. Отвозил спиртное водитель Хаким. Я загрузил ящик коньяка, ящик водки и ящик шампанского. Вместе со спиртными напитками в машину были загружены коробки с разными конфетами…»

Дело за закуской?

Шарипов показывал, что Каримов и заведующий торговым отделом обкома партии Ходжаев поручили ему привезти Каримову домой икру. Поскольку на базу «Узоптбакалея» икра не поступала, он договорился с руководителями Бухарского горпищеторга, и они выдали ему доверенность на получение 15 килограммов осетровой и лососевой икры в Ташкентском рыб-торге. С этой доверенностью в Ташкент был направлен один из заведующих складом, который привез 5 килограммов красной и 10 килограммов черной икры.

И опять же все упирается лишь в размах! Что там килограммы икры и золотые одеяния, если другой руководитель для поездки Рашидова на одну из «высочайших» дач построил железнодорожную ветку. Это в Средней-то Азии, где с железными дорогами, вообще говоря, «напряженка»…

Вольный перевод

Ничто не возникает ниоткуда. За плечом любого следствия виднеется причина. Принято считать, что рашидовщина — давшее бурные побеги (под южным-то солнцем!) зерно ленивой брежневщины. Но так ли это? Рашидов взял бразды правления в свои уверенные руки еще при Хрущеве. И все то, что он взрастил на родной земле, в гораздо большей степени уходит корнями в сталинское время, чем в эпоху застоя. Замалчивать эту довольно-таки очевидную реальность заинтересованы лишь те теоретики, для которых перестройка обернулась идеологической безработицей и которые хотели бы превратить в государственную тайну биографии вчерашних вождей, а нынешних лидеров видеть только «продолжателями славных традиций». (Продолжать движение легче, чем делать поворот, особенно если это движение — по наклонной.)

А традиции налицо. На шпалы бесполезного Великого Северного железнодорожного пути, утонувшие в сибирских болотах тридцать лет назад, легли ударные рельсы столь же никчемной Байкало-Амурской магистрали. Взрыв храма Христа Спасителя придушенным эхом отдается в трескучем огне и хлестких трещинах крупнейших библиотек Москвы и Ленинграда. И сталинские «междусобойчики» на кавказских правительственных дачах кажутся невинными забавами, если их разгул сопоставлять по шкале цинизма с тем, что учинило рашидовское окружение, — в основании памятника Ленину, крупнейшего не только в стране, но и в мире, устроило самый натуральный публичный дом с зеркалами и диванами, где боссы, учившие народ жить, премило отдыхали во время утомительно долгих демонстраций трудящихся. Хорошо еще, что оплата деликатных услуг не проводилась по шкале «проведение торжественных мероприятий».

Лауреат Нобелевской премии мира академик А. Д. Сахаров в статье, подготовленной для сборника «Иного не дано»[1], выпущенного накануне XIX партконференции, писал:

«Другая сторона эпохи власти бюрократии, тесно связанная с экономическими уродствами, не менее трагическая — нравственная деградация общества. В прессе, радио и телевидении, в школе, комсомоле, вузе, семье процветают лицемерие и ложь. Многократно обманутые красивыми словами люди больше уже не верят им, общество охватывает всеобщее безразличие. Особенно тяжело эта давящая психологическая обстановка сказывается на молодежи, разлагая и развращая ее. […]

Социальный портрет эпохи застоя будет неполным, если не отметить колоссального развития различных форм коррупции; возникают чисто мафиозные группы, сращенные с местным партийным и государственным аппаратом, от которого, как правило, нити тянутся вверх. Классический пример — узбекистанская мафия с ее многомиллиардными хищениями и приписками к производству хлопка, систематическим взяточничеством, эксплуатацией уборщиков хлопка, при этом тысячи людей, особенно детей, стали жертвами бесконтрольного массового применения дефолиантов и других химикатов с жесточайшими расправами над недовольными в подземных личных тюрьмах и психушках».

Мы вздохнули с облегчением: каримовы с помощью чурбановых и музаффаровых не успели превратить всю страну в тюрьму и «психушку» адыловского типа. Заевшимся сановникам с перевернутой моралью, уверенным в своей правоте, которым оставалось сходить с ума, потому что им нечего больше хотеть, и их прислуге, не могущей «поступаться принципами», остается только скорбеть о, надеемся, безвозвратно ушедших в прошлое временах. А. Д. Сахаров приводит «классический узбекский пример» потому только, что в этой республике работникам правоохранительных органов позволили копнуть глубоко.

Сталин опустил тяжелый «железный занавес» не только перед дверями вовне. Эти холодные годы украсили плотным рисунком парадного льда и окно во «внутренний», так сказать, двор. «Подыши» на «узбекский» участок — вскрыли пугающую даже профессиональных сыщиков картину. Сместили бы точку приложения концентрированных усилий грамотных и честных юристов в любое другое место, обнаружили бы аналогичную картину. Быть может, где-то меньше золота, но… больше крови. Больше наркотиков — меньше пота. А суть одна. В стране давно сложилась структура, ничуть не уступающая диапазонам зловещей деятельности какой-нибудь там «коза ностра».

Основная примета мафии — опора на вертикальную коррупцию. Преступное объединение, изначально ориентированное на регулярную деятельность (разумеется, преступную) и функционирующее в тесном взаимодействии с подкупленными чиновниками, — это и есть хрестоматийное определение мафии. Профессиональное. Энциклопедический словарь настаивает на том, что mafia — «тайная террористическая организация в Италии, возникшая на Сицилии, использующая методы шантажа, насилия, убийств, действующая в основном в городах, используемая реакцией в политических целях и связанная с организациями преступного мира других стран…».

Впрочем, как выяснилось, наши мафиози тоже вполне благополучно налаживают личные связи с зарубежными коллегами. В 1988 году туркменские кинодокументалисты сняли ленту об офицере милиции, установившем по собственному почину внешнеторговые, с позволения сказать, связи. Торговал туркменский двойник Музаффарова наркотиками.

Мундиры с потайными карманами

Может, в итальянском кино и не встречается сенсационный сюжет: все подразделение карабинеров с командиром во главе состоит на службе мафии. У нас же, увы, подобные ситуации встречались на практике. Отчего же так сложилось, что кое-где доходило до парадоксального, «зеркального» эффекта? Хоть табличку на дверях отделения вешай: «Осторожно, милиция»?

Десятки работников милиции ежегодно гибнут, защищая правопорядок. Большая часть стражей закона достойно исполняет свой долг. Тем обиднее, когда их коллеги становятся самыми настоящими преступниками. И не «кое-кто кое-где у нас еще порой…», а до недавнего времени сплошь и рядом: Волгоград, Молдавия, Грузия, Туркмения, Узбекистан, Москва, наконец.

Не только печально известный экс-министр Щелоков и его «светлейший» зам. Чурбанов, не только экс-министр Эргашев и его зам. Давыдов (УзССР), но и многие другие высшие чины таких «верхних» правоохранительных инстанций оказались, что называется, с рыльцем в пушку. Как могло случиться, что откровенная коррупция проникла в самые высшие эшелоны МВД?

Вся структура правоохранительных органов сложилась к началу 30-х годов и в целом, с учетом тогдашних трудностей, обеспечивала решение стоящих перед этими органами задач. Но последующие волюнтаристские действия Сталина сконцентрировали «правовую власть» в одном административном органе. И, что самое существенное, — вывели его из-под какого-либо контроля общественности. Тогда же наметилось различие между информацией о действительном положении дел в «органах», доступной лишь руководству, и картиной, которая навязывалась всем остальным.

«Стальная» политика привела в середине 30-х годов к беспрецедентным кровавым репрессиям. Ни о каком правопорядке тогда всерьез и говорить не приходилось. Чрезмерное усиление какого-то одного карательного института и его бесконтрольная деятельность чреваты подобными извращениями. Именно тогда и был заложен нравственный фундамент нынешней мафии. «Воры в законе» рассматривались как более безобидные элементы, нежели «враги народа». Уголовники величали политических не иначе как «фашистами». Получили распространение напыщенные мифы типа: «Советская „малина“ врагу сказала — „нет“!» В лагерях «блатной» люд господствовал над «ортодоксами»…

Увы, и после Начала Реабилитации были допущены кое-какие перегибы. Уже в «другую степь». В начале 60-х годов прошел целый ряд необоснованных освобождений от уголовной ответственности, порой даже за совершение тяжких преступлений. Реальные меры наказания заменялись «общественным воздействием». Прекраснодушествуя, общество не разглядело приступа безответственности. Попытка ликвидировать преступность — весьма непростое социальное явление — за исторически ничтожный срок, предпринятая во времена Хрущева, отрицательно сказалась на состоянии законности и правопорядка.

Началось цементирование мафии на низовом уровне. Вчерашние маленькие берии становились предтечами нынешних чурбановых. Если их и боялись, то лишь «маленькие люди» или нечистые на руку. А руководителям и функционерам эти «стражи закона» старались угождать, стремясь не мытьем, так катаньем купить их поддержку. К середине 70-х мафия оформилась как социальное явление, хотя этому процессу сопутствовала некоторая стабильность в борьбе с «общей» преступностью (убийствами, изнасилованиями, грабежами, кражами…).

И наряду с этим наблюдалась поразительная запущенность наиболее опасных должностных преступлений (хищений, взяточничества, приписок). Борьба с ними осуществлялась недостаточно активно. Музаффаровы сажали в основном «стрелочников» самого низкого ранга, чтобы «выпустить пары». Вне уголовной досягаемости оставались сановные организаторы этих преступлений. Прикрываясь порой своим должностным положением. Или связями в бюрократическом механизме правоохранительных органов. Уютно себя чувствовали, чего греха таить! К началу 80-х картина сложилась еще более грустная. Начался быстрый рост организованных должностных преступлений, все более вялой становилась борьба с ними. Правоохранительные органы лавировали, приспосабливались к господствующим в обществе тенденциям, старались не омрачать общей фанфарной картины мнимого благополучия, тщательно и трусливо обходили «запретные зоны». А то и сами превращались в «крестных отцов» местных преступных кланов.

Понятие «двойной законности» возводилось в Принцип. Брежневско-сусловское окружение не стесняясь варилось в соку взаимных подарков, без счета соря дорогостоящими ювелирными украшениями. Они коллекционировали лимузины и меха, а ленинские идеи о неотвратимости наказания, о равенстве граждан перед законом, независимо от занимаемого в обществе положения, рангов и приобретенных регалий, превращались в нечто столь же расплывчатое, как и драгоценный фимиам, воскуриваемый всеми подряд новоявленному лауреату Ленинской премии.

Свои люди (I)

Дифференцированное применение норм Уголовных кодексов к различным по положению лицам подрывало авторитет Советской власти в глазах народа, дискредитировало один из основополагающих принципов социализма — принцип социальной справедливости. Казалось: навеки сложилась каста «неприкасаемых» — руководящих работников, для которых суровые требования закона стали попросту забавной фикцией. Даже робкие попытки вывести этих вельмож и их детей на чистую воду пресекались на корню раздраженной «командой сверху», а лица, проявлявшие принципиальность, такие, как заместитель Генерального прокурора СССР В. Найденов, предавались гонениям и шельмованию.

Каждый на своем месте, подобно Каримову, препятствовал борьбе с хищениями, взяточничеством, приписками. Время от времени, правда, кто-нибудь из вельмож «прокалывался», и его тихонько провожали на пенсию — проживать нажитое на уютной многогектарной даче.

Власть и деньги стали синонимами. Кресло кормило и одевало. А с другой стороны, за деньги можно было приобрести должность. Одним словом, плутократия. Но власть богатых приводит лишь к дальнейшему расслоению. Повышались ставки в игре. За высокое кресло надо было платить все больше и больше. Главное, чтобы в орбиту кресловращения не попадал чужак.

Здесь, пожалуй, стоит повториться. Каримов, допустим, очень строго подбирал людей. В «бухарском деле» десятки характерных эпизодов и деталей, демонстрирующих технику «противоестественного отбора». По признакам «слабины» или «гнильцы». Часто сложившаяся система заставляла людей «прогибаться». Сам Каримов, когда-то ставший жертвой этой системы, превратился затем в ее верного проводника.

«…И в конце разговора многозначительно поинтересовался, знаю ли я, сколько денег люди могут дать за назначение секретарем райкома партии?» (Из показаний бывшего первого секретаря Каракульского райкома КП Узбекистана И. Барнаева.)

Абдувахид Каримов цепко заприметил тогдашнего начальника Каракульской передвижной механизированной колонны Барнаева еще в 1977 году. В августе того же года его избрали вторым секретарем Каракульского РК, а уже осенью следующего — первым.

Каримов всячески поддерживал своего исполнительного выдвиженца. До поры до времени. Спустя пару лет начал-таки придираться к «неблагодарному», который за время секретарства, по прикидкам Каримова, должен был накопить достаточно деньжат для того, чтобы вернуть «долг чести». Но несметливый секретарь райкома никак не мог взять в толк, чего хочет от него старший товарищ. Тогда-то и раскрыл ему глаза зам. председателя Бухарского облисполкома Гулямов. В доверительной беседе. Причем, если верить тихим словам Барнаева, он постепенно оказался загнанным в угол. Напористый Каримов не стесняясь дал понять, что не позволит ему уйти с «тепленького местечка», не расплатившись сполна.

Время намеков прошло, когда Барнаев, придя к Каримову, положил на вылизанную поверхность «хозяйского» стола заявление об увольнении. Властный сюзерен, не читая, порвал аккуратный листочек и, бросив мятые клочки в лицо подчиненному, напрямик поинтересовался у «труса и дезертира, знает ли он, что некоторые готовы отдать за его, Барнаева, должность даже сто тысяч». То есть повторил, едва ли не слово в слово, былые увещевания Гулямова.

Барнаев робко попытался уйти в сторону, забормотав что-то насчет того, что больших денег у него попросту нет. Однако «эмир» — так звали Каримова не только в области — с жесткой непререкаемостью своих средневековых предшественников сквозь зубы пригрозил, что в случае затянувшегося неповиновения головы непокорному вассалу не сносить. У каждого, сказал, руководителя есть недостатки в работе. В том числе и уголовно наказуемые. А у Каримова под рукой был Музаффаров.

Об этом не стоило забывать.

Барнаеву эти недобрые предсказания не показались пустой фразой. Во-первых, в памяти неистребимо жили угрюмые тени сталинских времен, когда многолетняя личная диктатура породила взводы и роты местных ежовых, берий и абакумовых, а количество необоснованных репрессий перешло с годами в социально-патологическое качество — тотальную, по вертикали и горизонтали, антисправедливость. Во-вторых, на слуху были многие и многие раздавленные судьбы строптивцев. Схема беспощадной и мстительной расправы с непокорными (или нежелающими мараться) повторялась в обществе такими же бравыми темпами, которыми некогда выявлялись «враги народа». Все, повторим, решали — и по-прежнему зачастую решают — деньги, деньги, деньги.

Второй фронт

Купюры уверенно и «круто» открывали немало кабинетных дверей; в критический момент нужный механизм приводился в движение и, надо сказать, приносил желаемые результаты.

Но вот он стал давать сбои, не выдержав противоборства с новым курсом страны, постепенно, шаг за шагом, начал уступать позиции. Что же предпринимает мафия? Необходимость корпоративной защиты своих сугубо корыстных интересов привела к тому, что сформировался мощный фронт из числа преступных элементов и их высоких покровителей против правоохранительных органов. Это случилось не сразу. Консолидация этого фронта произошла после апрельского (1985 года) Пленума ЦК КПСС, когда идеи перестройки стали воплощаться в жизнь. Но самый чувствительный и непоправимый удар по этим силам был нанесен решениями XXVII съезда партии. Контрнаступление началось на всех участках. В том числе с использованием средств массовой информации. Поток дезинформации, хлынувший в директивные инстанции, строго дозированная социальная демагогия на различных уровнях привели к значительному разобщению в самих правоохранительных органах. Не секрет, что соответствующие компетентные инстанции, призванные осуществлять борьбу с преступностью, в том числе и бывший Генеральный прокурор СССР Рекунков, ослабили свою работу. Под видом соблюдения социалистической законности ни черта не делалось! Это-то и стало оборотной стороной гласности. Немалая часть чиновников, привыкшая пресмыкаться и приспосабливаться к обстоятельствам, выжидает. И пристально следит за стрелкой барометра. А погоду делают другие!

Когда «московские» руководящие работники узнали о выявлении «ниточек», ведущих в Центр, против следственной группы, работавшей в Узбекистане, был открыт «второй фронт». Противоборство взяточников со следствием на этом этапе приняло качественно новый характер. Пришлось отбивать атаки уже с двух сторон. (Следователи вынуждены были придумывать символы-псевдонимы для своих «подопечных» — тайна и еще раз тайна.) Ожесточенность столкновения следствия с этими силами объясняется простым обстоятельством: оно «позволило себе» вторгнуться в святая святых преступного клана, сосредоточившего в своих руках политические и экономические рычаги власти на всех этажах общества.

Создавалась достаточно щепетильная ситуация для тех, кто в силу своих служебных полномочий обязан был давать правовую оценку установленных следствием преступных деяний. Дело в том, что эти факты в основном относились к лицам из числа тех самых «неприкасаемых», которых ранее никогда и ни при каких обстоятельствах не сажали. Поэтому «отцы законности и правопорядка», вместо того чтобы поддержать принципиальную линию, заняли, мягко говоря, соглашательскую позицию и тем самым затянули расследование дела на годы. Как тут не вспомнить по-философски грустное изречение: «Избавьте меня от друзей, а с врагами я и сам справлюсь».

Об ускорении

Отчего следствие по этому делу затянулось на несколько лет? Ну во-первых, юристы по рукам и ногам связаны негласными запретами и категоричными «табу». Допустим, арест скандально известного «зятька» Ю. Чурбанова согласовывался (на всех этажах) в течение года! Создавалось даже впечатление, что бывшего зам. министра неявно подталкивают к самоубийству по-щелоковски. Во-вторых, и это, пожалуй, наиболее существенное, складывалась (время от времени) ситуация «тришкина кафтана». Приходилось, что называется, разрываться на части. Очень много побочных, «созвучных» дел спущено на тормозах. Или отдано в недобросовестные руки, что в результате одно и то же. Как это ни печально, в нашем обществе образовались тепличные условия для коррупции. Гигантский, неоправданно громоздкий класс — мы настаиваем именно на этом определении — чиновничества и лентяев (что не тождественно, надо признать) оказался питательной средой для такого рода преступлений. Бюрократов и бездельников единит, по нашей версии, потребительское отношение к обществу. И агрессивное, когда намечается ущемление их интересов, причем возникает и корпоративная солидарность, — если замахиваются на номенклатурные реалии.

Очень долго и упорно людям инициативным и предприимчивым у нас ставили в пример исполнительных, послушных и безвольных. Очень долго и упрямо мы делали ставку на плакатно-торжественную массовость, забывая, что в этой впечатляющей массовости растворяется индивидуальность. В безликих «крепко спаянных» рядах начисто исчезала личность. Но зато такими раздавленными легче командовать. Музаффаровы для этого всегда найдутся.

То было (надеемся, что прошло) время исполнителей, а не действующих лиц.

Нижнее административное звено и комсомол, являвшийся размытым, словно вечерняя тень, арьергардом партии, ее придатком, были способны лишь дружно поддерживать курс на «дела победные». Не сопротивляясь явным ошибкам и трагическим перегибам, они превратились в этакий грандиозный инкубатор добросовестных, но совершенно безынициативных «старателей» (от слова «стараться»). Они были готовы выполнить порученное «от сих до сих». Но — ни шагу вперед. Ни шагу в сторону. Если приказано пройти семь шагов, проходили все семь. Даже если шестой — край пропасти.

А потом, задним числом, можно жаловаться, как бывший первый секретарь Караузякского райкома партии, начинавший карьеру секретарем райкома комсомола, Султанмурат Каньязов: «Доходило до полного абсурда: спускали план на сдачу яиц в хозяйствах, где не было кур. Себестоимость одного яйца достигала нескольких рублей! Чем не „золотое яичко“!»

И при таких маразматических — другого слова не найдешь — директивах в районе на тридцать тысяч жителей приходилась одна баня, а в школах учились в четыре (!) смены. И можно понять, не оправдать, Каньязова: для улаживания дел он был вынужден «брать». Чтобы «давать».

— С начала посевной и до завершения уборки — в районе комиссии. За проживание уполномоченные не платили…

Наш славный полководец говаривал: за одного битого двух небитых дают. Но только не в таких испытаниях должен закаливаться руководитель. Нынешнее время жестко и бескомпромиссно диктует нашему проснувшемуся обществу: один деятельный, смелый, честный работник, думающий по-новому, стоит десятка исполнителей, пусть даже всей душой болеющих за общее дело, но не способных на радикальную самостоятельность, на собственные, неординарные решения без робких оглядок на вышестоящего, которому, будь он и семи пядей во лбу, за всем не углядеть, всего не охватить. Не говоря уже о таких вышестоящих, как Каримов…

Тот же Каньязов, по его словам, «набрался смелости» и, попросившись в отпуск в столицу, обратился по телефону «к нашему куратору в ЦК». Его приняли. Три часа он повествовал «о безобразиях». Обещали разобраться. Но, как обреченно констатировал экс-секретарь, уже находясь под следствием:

— Все осталось по-прежнему.

А ведь произошел тот самый разговор в ЦК не в «доперестроечное» время, а в марте —…1987 года!

Вечный вопрос — что делать?

…Не хватает профессионалов-руководителей. Руководителей, знающих вполне определенно, что оставить в компетенции аппарата, а что общество должно взять на себя. Те самые массы, именем которых порой прикрывались опасные авантюристы-одиночки. Для того чтобы «коррумпированное» кресло перестало быть таковым, нужны профессионалы, ставящие не на твердую Личность, но на демократическое Содружество Личностей.

Как могло случиться, что не горстка втянутых в мафиозные игры, а сотни тысяч людей знали, что должности и ордена продаются и покупаются, однако делали вид, что «в целом мы на верном пути»? Поля белели от соли, а не от хлопка; когда-то цветущие города оставались без питьевой воды, а на страницах журнала «Гулистан» тогдашний министр культуры Узбекистана пел очередной панегирик Рашидову: «…пусть мы будем иметь счастье собирать прекрасные цветы из цветника Вашего творчества». Арал превращался в безводную пустыню, а на страницах центральных газет текла мутная водица восторгов…

То, что всенародное «одобрям-с!» (так называемое «единодушное одобрение», приводящее к более чем скорому «глубокому удовлетворению») не есть лучшая альтернатива плюрализму (в условиях однопартийной системы), достаточно убедительно продемонстрировала наша семидесятилетняя история. Ход XIX Всесоюзной партконференции весьма убедительно это доказал. Оказывается, нужно только четко различать, где столкновение самих тезисов, а где — выдвигающих тезисы. Пришло время споров (во имя рождения истины), но не взаимного мордобоя. Внутри общественного организма ощущается некоторое брожение, и это — следствие естественной потребности в реализации задавленных прежде сил. Речь — о здоровой конкуренции, а не о междоусобицах, выматывающих силы. Во всяком случае, здесь есть возможность «вписать» в деятельность аппарата «хорошие» неформальные объединения и, стало быть, сориентировать людей в путанице нынешних мнений и взглядов на перестройку. Это и будет та самая неподдельная, не по бумажному счету, массовость. «Союз нерушимый…» Не мафиозная солидарность синекур, а действительный духовный союз прогрессивных сил. Ведь все изначально так и задумывалось. И всегда, даже в бедовые времена, партия оставалась — в лице своих самых достойных, несгибаемых и неподкупных представителей — таковой. Хотя на смену Кагановичам и Ждановым приходили сусловы и Кунаевы, сторонники «стыдливого» закручивания гаек — сталинизма без Сталина.

Суть диктуемой временем новации не в создании какой-то аутооппозиции внутри партии, а во внутрипартийной демократизации. А то ведь от молчаливого большинства до бесчинствующего меньшинства — всего шаг, который Сталин, например, совершил за десяток лет…

Известный шотландский поэт Дуглас Интайр, говорят, не умел ни писать, ни читать, а свои стихи диктовал друзьям, которые их и стенографировали. А шеф Каримова — Рашидов, так же, впрочем, как и его патрон — Леонид Ильич, «создавали» шедевры, расплачиваясь щедрыми улыбками на благообразном лице пророка и столь же щедрыми подношениями исполнительным «писателям», которые не могли не догадываться, что деньги «отахона» («отца нации») — выжатые «снизу» взятки и украденная помощь «сверху» сельскому хозяйству республики. Впрочем, по всей видимости, рашидовская клика умела греть руки не только на хронических недугах экономики, но и на стихийных бедствиях, таких, как ташкентское землетрясение.

И все эти беды не исчезли, словно провинившийся джинн — в бутылку, после смерти Рашидова. Год его смерти — рекордный по припискам. А надуманное обещание — «шесть миллионов тонн хлопка» — повторено и на «перестроечном» XXVII съезде партии. А ведь именно с этого лозунга начался реактивный виток коррупции, именно на этом несуществующем сырце, словно на дрожжах, плодились новые и новые миллионеры. Причем далеко не «подпольные», хотя и принято так их называть.

В наш лозунговый лексикон привносятся время от времени свежие слова. И зачастую растворяются в кипящей воде пустопорожних речей. Без делового остатка. Лишь порой оставляя скучный привкус завуалированного правильностями цинизма и фанфарного обмана, к которым нас приучали годами. Потому-то так осторожно-скептически относились мы к открытиям типа «Экономика должна быть экономной» (а политика — «политичной»?). И именно поэтому априорно боимся разочароваться в словах новых, хотя и обнадеживающих (контекст перестройки!). Обжегшись на молоке, дуют на воду.

К чему это? К слову «ускорение». Оно-то как раз и отошло на второй план, если не на третий, в нашем политическом лексиконе, породив дюжину-другую едких анекдотов, но зато не успев провально себя скомпрометировать подобно многим своим предтечам… Отчего так быстро? По той простой причине, что масштаб долгожданных и требующих кропотливого труда перемен, сопряженных поначалу с этим порывистым словом, не вписывается в торопливый рисунок, подразумеваемый любыми производными от слова «скорость». «Поспешишь — людей…» Что? Вот именно! Хватит, достаточно долго были посмешищем, хотя и жутковатым.

Ускорение своей размашистостью, видимо, вызывает недобрые ассоциации со сталинскими «заветами» («рывок в коммунизм») и маоистскими «большими скачками». А также с жертвенным напряжением первых пятилеток.

Время кавалерийских атак прошло. В том числе и для борьбы с коварным «басмачеством». Будут и жертвы. Бескровных побед, увы, не бывает. И здесь следствие всецело на стороне решительных офицеров перестройки.

…Привычными стали пассажи типа «Хороший подарок получили жители города — открыт новый ДК с концертным залом и видеотекой…» Полно! От кого подарок? От какого-то далекого, высокопарящего аппарата? И почему «подарком» именуется то, что изначально предполагалось безоговорочно предоставить каждому члену общества для проведения досуга и всестороннего развития личности? А сколько «подарков», жизненно более необходимых — детских садов, школ, больниц… — общество робко, но все еще надеется получить. Не потому ли, что кое-кто перепутал попечение об общественном благосостоянии с заботой о собственном благе? А все, что мы ждем как «подарка», надо делать самим?

Подарков не будет.

О торможении

Пожелав себе ускорения, стоит припомнить разномастные потемкинские деревни, по которым местные руководители возили и возят заезжих корреспондентов и проверяющих из Центра.

Так ли уж убедителен обман? Ведь эти деревни вовсе не похожи на «идеальные города» Томаса Мора и Кампанеллы. Значит, гости «брали»? А ныне?

Что-то не припомнить заметных статей, разоблачающих конкретных Механизаторов Торможения, хотя о самом этом процессе и его механизме написано и сказано много честных и взвешенных слов. Но почему мы привычно деревенеем при необходимости отчетливо назвать имена и истинные подоплеки? Куда, например, пропало с газетных полос имя Б. Ельцина? Какой такой синхронный недуг вынудил уйти «по состоянию здоровья» и К. Демирчяна и К. Багирова? Не «синдром ли Карабаха» — имя этой внезапной болезни? Кого мы хотим ввести в заблуждение? Не только ведь «Мальчиши-Плохиши» слушают «голоса», дабы быть в курсе происходящего в родных пенатах, но и искренние «Кибальчиши» перестройки. А сами «буржуинские» журналисты осведомлены о наших «секретных разработках» ничуть не хуже нас, научившихся читать постановления между строк и изъясняться эзоповым языком вчерашних рабов. Так все же, почему столь мучительно даются нам саморазоблачения?

Да потому, что мы видим — люди, творившие вчерашний неправый суд, приписывавшие, скажем, хлопок, и другие, закрывавшие на это глаза, по-прежнему занимают высокие посты. Именно эти люди опекают своих «сотоварищей», попавших в опалу перестройки. И, конечно, плутократы ни во что не верят, кроме могущества Взятки. Потому, что даже Звезды покупались! Зато какие душевные поздравления высоких руководителей подшиты, например, к следственному делу «отца Каракалпакии» Каллибека Камалова, какие пожелания и дальше «продолжать в том же духе». Неужели все они не догадывались, как «поднимается благосостояние» маловодной Каракалпакии? Неужели они и им подобные не постараются нажать на тормоза или не попытаются присоединиться ко второму, тайному фронту против следствия?

Свои люди (II)

«Мы хоть телом торгуем, а вы — своей совестью…»

Если бы Каримов посмотрел документальную киноленту «Достоинство», где ташкентская проститутка произносит эти горькие слова, он вряд ли отнес бы их на свой счет. Другие мерки. Другой уровень. Другое «достоинство». И другая цена.

Вообще-то, Каримову можно позавидовать. Говорят, не имей сто рублей, а имей сто друзей… У Абдувахида Каримовича и рублей было в избытке (в том числе золотых николаевских империалов), и доверенных лиц хватало. Не всякий, надо признать, в состоянии найти несколько десятков (по материалам дела — более тридцати) надежных людей, готовых хранить деньги и золото, не задавая вопросов и не задаваясь вопросами.

Каримовы-младшие указали, что ценности их отца хранились у Абдуллаева Ф.

Абдуллаев Ф. сообщил: «Каримов иногда приносил не золотые изделия, а золотые монеты. Некоторые монеты были достоинством 10, а некоторые 5 руб. Количество их точно указать не могу, что-то около 2 тысяч штук. Монеты Каримов приносил завернутыми в бумагу или кусок материи. Я их укладывал в аптечную банку емкостью 800 граммов. В мае 1983 года был арестован начальник ОБХСС Музаффаров. После этого Каримов передал мне, чтобы я перепрятал золотые монеты. Через несколько дней ко мне пришел мой зять и передал от Каримова 200 десятирублевых золотых монет. Я разложил их в 6 восьмисотграммовых банок, а банки уложил в 5 асбестовых труб, а трубы замуровал с двух концов. Шестую банку уложил в кусок толстой резины и залил с двух концов цементом».

Гемологической экспертизой установлено, что вес монет — 11 кг 407,68 г, стоимость — 368 613 руб. 27 коп.

Люди, которым можно было доверить такие деньги, котировались так же высоко, как и те, кто, «давая» взятки, одновременно страховал Каримова от «прокола». Среди последних ключевой фигурой, бесспорно, считался Музаффаров. Который очень многое умел. И очень многое знал. Недаром «эмир» так взволновался после ареста своего верного «янычара» от ОБХСС.

Из показаний свидетеля Султанова: «О том, что Музаффаров был в близких отношениях с Каримовым, знали все. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт, что он напрямую шел к Каримову на прием, хотя производственные вопросы должен был решать через своего непосредственного начальника Норова. Меня, как заведующего отделом обкома партии, вообще не признавал. На прием к Каримову проходил беспрепятственно и минуя всех, кто дожидался в приемной. Я помню такой факт, что, заметив слишком частое посещение Музаффаровым первого секретаря, вызвал Музаффарова к себе и сказал, что если у него, Музаффарова, есть какие-либо вопросы, то он мог бы сначала обсудить их со мной. После этого случая меня вызвал к себе Каримов и очень строго отругал за сделанное замечание».

Такая реакция вполне объяснима. Показаниями самого «эмира»: «Как-то осенью ко мне домой пришел Музаффаров и принес японский магнитофон. Я лично не был в то время дома, но о том, что Музаффаров принес мне магнитофон, я узнал от членов семьи… После этого случая Музаффаров стал приносить мне взятки на работу. Обычно было так: он приходил и разговаривал со мной о служебных делах, без свидетелей оставляя на столе по 5 тысяч рублей. Перед моим 50-летием, кроме 5 тысяч рублей, Музаффаров принес мне и подарил золотые часы. Марки часов я не помню».

Не помнил Каримов, видимо, и то, чему его учили в детстве. Заветы родителей заменил новыми, гибкими и удобными, как султанское опахало.

«Эмир» — новый, правила — старые

(II)

Как и многие его «подельники» (по «бухарскому» делу), Каримов — из достойной, без всяких кавычек, работящей семьи: «Начал свою трудовую деятельность в 1946 году гидрометром. После окончания в 1956 году Ташкентского института инженеров ирригации и механизации работал на различных должностях в системе водного хозяйства. С 1965 года — на советской и партийной работе. Награжден орденами Ленина, Октябрьской революции, „Знак Почета“ и двумя орденами Красного Знамени. Являлся делегатом XXIV и XXVI съездов партии. Избирался членом ЦК Компартии Узбекистана, депутатом Верховного Совета Узбекской ССР». В характеристиках отмечены большие организаторские способности Каримова, его энергия, инициатива и настойчивость в работе, хорошее знание сельскохозяйственного производства. Многие ответственные работники отметили в своих показаниях его деловитость, энергичность и организаторские способности. Но вместе с тем они подчеркнули, что Каримов, используя порочные методы руководства, насаждая неправильную кадровую политику, назначал на руководящие посты лиц не по деловым и профессиональным качествам, а исходя из соображений личной преданности, родственных отношений и нередко из корыстных побуждений.

Ропот недовольства не имел значения, поскольку, повторном, «бухарский эмир» надежно был прикрыт ташкентским начальством. Один из свидетелей заметил: «Летом 1983 года, когда Осетров уже являлся вторым секретарем ЦК КП Узбекистана и приехал для участия в работе сессии областного Совета, по области много шло разговоров в отношении Каримова, поскольку целый ряд его взяткодателей был арестован. Осетров приехал восстановить „доброе имя“ Каримова и с этой целью подготавливал общественное мнение в его пользу. У Каримова с Осетровым были очень тесные и дружеские отношения. Мы с Осетровым погуляли по аллее. Он мне сказал, чтобы я также выступил на сессии в защиту Каримова и при этом ориентировался на выступления секретарей райкомов партии, которые уже подготовлены. В этот день я действительно выступил на сессии в защиту Каримова».

Такое радение объясняется вовсе не цеховой солидарностью тех, под кем зашатался было «бухарский трон» (извините, кресло). Каримов вспоминает, и не без ностальгии, о легкости и приятности установления теплых отношений в бытность свою «первым»: «Первый раз дал взятку Осетрову осенью 1982 года во время хлопкоуборочной кампании. Он тогда приезжал как уполномоченный ЦК по заготовкам хлопка. В помещении Красной дачи вручил Осетрову сверток с деньгами в сумме 5 тысяч рублей. Путем дачи этой взятки хотел заручиться в дальнейшем поддержкой Осетрова, зная его вес и влияние и в Ташкенте, и в Москве. Осетров поблагодарил меня и деньги взял. Второй случай был уже в Ташкенте, когда Осетров был уже вторым секретарем ЦК Компартии Узбекистана. Я приехал в Ташкент на Пленум ЦК. У меня с собой были деньги в сумме 3 тысячи рублей, завернутые в бумагу. Я зашел в кабинет к Осетрову в здании ЦК и поздравил его. От него зависело много вопросов экономики области. Поэтому я был заинтересован в его покровительстве и поддержке и по всем этим причинам давал ему взятки».

Да, Каримов был уверен: его «прикроют». Равно как и Музаффаров не сомневался — «эмир» не даст в обиду, нажмет нужные рычаги.

И жали на рычаги, давили на педали торможения, делали все, что могли. Однако механизм забарахлил. Так должно было случиться. Иначе настал бы конец не мздоимцам, а всему нашему обществу. Неспроста Дюма-сын говаривал: «Деньги — хороший слуга, но плохой хозяин».

Конец «нового эмира»

На одном из первых допросов Каримов, взяв уверенными пальцами лист бумаги, убеждал следователя:

— Я чист, как вот это.

Затем, много позже, он повторил свой жест. Но в руках его на этот раз оказалась копирка.

Было ли это притворной, рассчитанной позой? Или «экс-эмир» действительно понял, что «правил» недостойно? Что, заглядывая вдаль, был слеп? Что, слыша протесты, остался глух? Что, имея язык, обрек себя на немоту? Можно ли верить в раскаяние так далеко зашедших «правителей»?

Не хотелось рисовать портрет Каримова и его сподвижников краской недоброй, черной, словно та самая копирка. Ведь многое можно объяснить. Многое (пусть и не все) понять. И, поняв, что-то простить! Подчеркиваем, этот человек, как и многие-многие другие, стал жертвой системы.

Но светлых, по-человечески нужных тонов не нашлось. Возможно, потому, что недурные, стоящие качества наемников Мздоимства оказываются непременно в тени системы, настолько эта алчная махина громоздка. И сторонится она, эта система, света.

Конечно, народ, переживший Рашидова, помнящий тяжесть бериевских сапог, годы «волюнтаризма», брежневский разгул, не растоптать, коль скоро он не располовинился на карателей и репрессированных. Но это значит ли, что ему — битому, поротому, стреляному, обворованному народу — не страшны теперешние каримовы? Или ждущие своего часа сусловы, которые сумеют объяснить, будто музаффаровы не типичны, а потому не опасны?

Конечно, невыгодно и несимпатично занимать позицию обличителей с насупленными бровями. Куда выигрышнее (и легче!) повернуть рассказ в русло столь дефицитного христианского всепрощения. Однако вспомним Ленина: «Христа ради, посадите Вы за волокиту в тюрьму кого-либо. Ей-ей, без этого ни черта толку не будет». А если волокита оборачивается лишь одним из способов вымогательства? А если деньги выбиваются еще и зуботычинами? Если совершать приписки вынуждают концлагерными пытками? Если, утрясая по работе дела хозяйственные, не забывают набивать ценностями потайные бидоны? Если руководящая работа превращается только в подписывание прошений и складирование банкнот, которые к концу года не умещаются в большом книжном шкафу? Если, если…

И все же, не отдавая дань «моде на гуманизм», а только надеясь на лучшее, скажем: метаморфозы не обязательно укладываются в рамки прокурорского словечка «перерождение». Может, может человек исправиться. Вернуться к себе. Вспомнить себя.

Собранные коробочки хлопка проходят десятикратную очистку, прежде чем волокно становится «пригодным к употреблению».

И Каримов, и Музаффаров были приговорены к расстрелу. В порядке исключения эту меру наказания обоим заменили двадцатилетними сроками заключения. Время ждать. Думать. Реванша не будет. Ни у них. Ни у системы, их породившей. Не должно быть.

Эпилог

Бухарская мини-эпопея, еще не закончившись, стала динамичной моделью противоборства с мафией. Технология следствия — кропотливая и напоминает порой игру «в жмурки», — на каждом из начальных этапов нового, более высокого «этажа» сперва работа над скромной ниточкой из масштабного и тесно переплетенного клубка, который порой напоминал яростный клубок ядовитых змей, и тогда казалось — лучше их не тревожить. Пирамидальная структура вскрытой системы всеохватывающего взяточничества и наглого протекционизма с легко угадываемой (и от этого еще более пугающей) экстраполяцией вверх, и вновь казалось — не стоит так высоко забираться. Не всякая следственная машина в мире, если уж на то пошло, приспособлена для дерзкой работы «в вертикальном режиме».

Следствием выявлены «хищнические» тенденции, прежде всего прямо пропорциональное «подъему по лестнице» нарастание сопротивления при контакте со следующим уровнем или со смежными сферами (допустим, переход с «торгового участка» на «линию коррумпированного ОБХСС» или наоборот). Полностью детерминированные мафиозные цепочки, столь же замысловатые, сколь и прочные на разрыв…

Короче, все, что было выявлено в ходе «бухарского» следствия, оказалось затем живым пособием по дальнейшему продвижению вверх и вперед. Естественно, с поправкой на масштаб. Масштаб сумм, ресурсов, должностей. И замыслов. Да, коррупция консервативна лишь на первый взгляд. Она обладает способностью к самовоспроизведению, основанной на живучести меркантильных принципов, и еще более тревожной способностью расширять горизонты и заглатывать неустойчивых зазевавшихся. Вот здесь-то самое место для альтернативного прогноза.

Следствие будет обречено без конца возвращаться через несколько лет в те же кабинеты, и юристам только и останется, что повторять, как восточные заклинания, слова старинной песенки: «Вот эта улица, вот этот дом» и в который раз освобождать высокое кресло для очередного новичка, который — слаб человек! — опять окажется не в состоянии аскетически устоять — не перед сладкими и обворожительными соблазнами, нет — перед Ее Величеством Системой. Тогда следствие обречено более, чем подследственные.

Потому что следгруппа Прокуратуры СССР — это не перпетуум мобиле. Юристы — живые и, увы, смертные люди, которым ни в оптимизме, ни в устойчивости не сравниться с гипотетическими винтиками монотонного «вечного двигателя». Словом, рано или поздно придется отступить, заслонив голову перед сытыми «традициями», носителей которых опекают еще и все те, кто «не может поступиться принципами».

Альтернатива — и следователи обязаны честно на нее работать — смена политической культуры, свержение власти узурпаторов, извративших ленинские принципы и подменивших их своими. Теми самыми, которыми так не хочется поступаться.

Свержение, подразумевающее развенчание зарвавшихся в своем комчванстве бюрократов, которые, прикрываясь лозунгами, грабят народ от его же имени и якобы на его же благо. Это не значит, что перестройка должна использовать методики Ивана Грозного или Сталина, но и выжидать тоже уже нет времени. Иначе мы по-прежнему будем озабочены лишь неладами в Центральной Америке, сахарным дефицитом и СПИДом, а власти предержащие, брежневы да чурбановы, уверенно будут, как замечал Михаил Жванецкий еще в «застольные годы», «иметь то, что охраняют». И уж во всяком случае постыдно держать в неведении многотерпеливый народ, мотивируя это тем, что малоинформированные люди, дескать, скорее перестроятся, а узнавшие правду разуверятся-де в «светлом будущем».

К сожалению, сбылось тревожное пророчество основателя нашего государства: выпестовалась огромная армия — «чиновничество, фактически несменяемое, привилегированное, стоящее над народом». Стратегия перестройки обязывает юристов не взирать на посты, занимаемые мздоимцами и казнокрадами. В противном случае маятник отмахнет назад, и тогда бухарская схема — первое лицо является фактически и руководителем мафии — может стать всесоюзной, а не только республиканской.

И еще один прогноз: если не сладить с коррупцией сейчас, позже высокопоставленные преступники войдут в еще более тесный, нежели ныне, альянс с уголовными элементами, и тогда противодействие борцам за законность будет оказываться не на уровне «телефонного права», а на перпендикулярном к нему уровне — террактов. И линия правосудия обернется линией фронта. Лишь бдительность пилотов, которые заметили натянутый на взлетной полосе стальной трос, уберегла от кровавой катастрофы экипаж и пассажиров самолета, в котором летели в Ташкент из Карши следователи. И тогда ядро следственной группы, занимающейся «узбекским» делом, и вельможный арестант, за молчание которого кое-кто очень дорого заплатил, были бы уже уничтожены. Весной 1988 года стало известно, что за жизнь кого-нибудь из основных следователей уже уплачен гонорар в 150 тысяч рублей! А семьи? В свое время за похищение дочери бывшего зам. начальника Сочинского УВД Александра Удалова дельцы готовы были заплатить 52 тысячи, а ведь тогда честный офицер милиции потревожил своим пристальным вниманием всего лишь мафиози городского, так сказать, ранга — собрал обличительные материалы на секретаря Сочинского ГК партии А. Мерзлого. Но ведь следгруппа прокуратуры занимается неблаговидными деяниями секретарей ЦК республик, членов ЦК КПСС и… министрами внутренних дел, в конце концов, а ведь у последних очень большие возможности не только для шельмования неудобных, но и для шантажа и физического уничтожения неугодных.

Иезуитский тезис «цель оправдывает средства» карнизом вместо неба нависает над родными и близкими следователей следгруппы. Никто из членов следгруппы не решается «выписывать» жен на место работы, хотя их командировки тянутся по пять-шесть лет, отпуска скоротечны и нервны. Дети следователей вынуждены менять школу за школой даже в Москве. Впрочем, что значит «даже»? Относительно недавно, но зато на все сто, как говорится, установлено, что столица мафии, куда сходятся почти все хитрые ниточки мздоимства, вовсе не Ташкент, а, увы, она — белопрестольная.

Кстати, насчет «белых». В группе сложился свой жаргон, необходимый хотя бы для общения по телефону, наверняка прослушиваемому недоброжелателями. Так вот, преданных делу там величают «красными». Сочувствующих, но от драки воздерживающихся, выжидающих, снисходительно окрестили «розовыми». Ну а среди противников перестройки, «белых», — как на беду, слишком много тех, кто привык прикрываться кумачом президиумов.

К этому непросто привыкнуть. Очень непросто. Очень. И поэтому для того, чтобы остаться в группе — и номинально, и душой, — необходимо, по меньшей мере, удовлетворять двум условиям. Первое: быть Профессионалом с очень большой буквы, то есть грамотным, опытным, отважным и — это основное! — неподкупным. Второе, менее парадно звучащее: ежедневно надо доказывать (и вовсе не коллегам) свою способность играть ва-банк. Способность, сопряженную прежде всего с Верой и Неприятием. Это сложно. Потому, что неприятие устоявшегося и канонизированного может позволить себе только сильная личность. (Юлий Цезарь утверждал: «Если все против тебя, значит, ты — самый сильный».) Поскольку у группы есть союзники, можно ли делать вывод, что она еще не набрала силу? Скорее, напротив, чем шире будет фронт противостояния с мафией, тем больше будет у юристов сочувствующих. И потому, что по-хорошему фанатичную в е р у в окончательное торжество Закона юристы из следгруппы обязаны денно и нощно сочетать — такова специфика этой работы — с отчаянным недоверием ко всем и всему.

Уж где-где, а здесь, «на полигоне» (так на следственном жаргоне называют место работы в песках), стены наверняка имеют чуткие уши. Поэтому работающим в группе фактически запрещено («не рекомендовано») обсуждать свою работу даже друг с другом, а с посторонними — и подавно. Вернее, ее детали и частности. Бывает, что руководитель не может подсказать пришедшему за советом следователю, подчиненному, в каком направлении надо развивать расследование. Тайна двоих — это, простите, что? Правильно, уже не тайна! Между прочим, следователи группы допрашивают подозреваемых по двое. Дело не только в чувстве локтя, но и в страховке от провокаций. И все же подследственные время от времени сломя голову переходят от робких намеков к лобовым предложениям. Бывало, предлагали целый миллион только за то, чтобы данное дело передали в местные инстанции. А там, что — «все схвачено», не так ли?

Каждому из ста следователей (а всего через группу прошло более двухсот юристов) поручен узкий, как амбразура дота, участок следствия. Все бессонные усилия перешедших Рубикон чинопочитания — не ради «собирания» неведомой махины, а во имя разрушения мафиозной системы, маховики которой способны раскручивать приводные ремни искушенной мести на всех уровнях могучей управленческой структуры, чему хватает печальных доказательств. И счет этих доказательств, увы, не закончен. И не исключено, не будет закончен даже после того, как будет напечатана последняя точка в последнем томе последнего из многих обвинительных заключений…

Заложники многолетней изнурительной драки с «должностными патриотами» (опирающимися на поддержку сверху), солдаты закона, свято ненавидящие новых «столбовых дворян», едва не пропивших Родину, эти следователи верят только в ленинские идеи, хотя им, как никому еще, часто приходится сталкиваться с лжеленинцами. Первого секретаря Кашкадарьинского обкома партии Р. Гаипова называли в его окружении «нашим Лениным». Тем не менее, когда его арестовывали (он покончил с собой за несколько секунд до ареста), местные органы пришлось дезинформировать относительно цели служебного визита членов группы. Иначе нельзя было рассчитывать не только на успех операции, но и на их личную безопасность. Это не преувеличение — одно из покушений на группу санкционировал бывший министр внутренних дел Узбекистана К. Эргашев. Бывшего первого секретаря Бухарского обкома задерживали с не меньшими предосторожностями. И, как выяснилось, меняли номера на машине не зря — телохранители новоявленного «бухарского эмира» соорудили оперативную погоню за машиной, в которой следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Николай Иванов ранним утром увез из загородной резиденции бывшего первого коммуниста одной из богатейших областей страны.

Да, чего-чего, а фактов, дискредитирующих звание партийного работника, работающие в группе юристы выявили и выявляют предостаточно. И делают это, не взирая на громкие должности и высокие звания. Ох и тоскуют, наверное, разоблаченные группой нувориши от партии по былому лихолетью пятидесятилетней давности! Вот бы, наверное, думают, спустить на этих неугомонных правдоискателей свору услужливых ежовых и берий, те бы живо обернули исследующих белые пятна коррупции «злобными очернителями» отцов городов, областей и народов.

Следователи не желают останавливаться у огороженной красными флажками запретной зоны, в которой вельможи хотели бы чувствовать себя безнаказанно. Почему иные должности и звания должны гипнотизировать юристов и вынуждать их забыть о Конституции и ленинских заветах? Ведь история знает поучительные прецеденты, когда, допустим, Владимир Ильич Ленин приходил к следователю и помогал ему в расследовании дела бывшего чекиста — бандита Пантелеева. А ныне члена ЦК невозможно опросить даже в качестве свидетеля без кучи формальностей, ни в каком законе, кстати, не оговоренных (ни в УК, ни в Уставе партии, нигде!). Отчего следователь должен неметь, когда видит, что — как пел когда-то молодой бард — «вверх и в темноту уходят нити»? Неужели шестнадцатилетнего мальчишку, похитившего соседский велосипед, можно со спокойной совестью и без хлопот упечь лет на пять, а секретаря республиканского ЦК, укравшего у своего народа миллионы, «не можно»? Да что там! И на пенсию-то не отправить! Сколько таких циничных историй, сколько списанных в архив дел «с кляпом во рту и путами на руках…».

Остановившись на полпути, не доведя работу до конца, не вычистив добела отечественные авгиевы конюшни, мы, общество, безусловно упустим этот последний прекрасный шанс, который нам предоставила история, — Перестройку.