Джонатан Мэйберри

Бенни Имура

Сборник

Гниль и руины

Часть I

Семейный бизнес

«Я не знаю, что ждет нас после смерти: что-то лучшее или худшее. Знаю лишь одно — я пока не готова это узнать». Чарльз Де Линт «Волчья тень»
1

Бенни Имура не смог удержаться ни на одной работе, потому отправился убивать.

Это был семейный бизнес. Он едва терпел свою семью — под ней подразумевался его старший брат, Том — и не выносил саму мысль о «бизнесе». Или работе. Единственное, что могло показаться в этом деле веселым, — само убийство.

Он ни разу этого не делал. Естественно, проходил на уроках физкультуры и в скаутах сотни симуляций, но детям не разрешалось убивать. До тех пор, пока им не исполнится пятнадцать.

— Почему нет? — спросил он своего вожатого, толстого парня по имени Фини, который когда-то работал ведущим прогноза погоды. Тогда Бенни было одиннадцать, и он зациклился на охоте на зомби. — Почему вы не разрешаете нам мочить реальных зомов?

— Потому что вы должны научиться убийству у своих предков, — ответил Фини.

— У меня нет предков, — парировал Бенни. — Мама с папой умерли в Первую ночь.

— Ауч. Прости, Бенни — я забыл. Важно то, что у тебя есть хоть какая-то семья, верно?

— Наверное. У меня есть брат «Я — мистер чертовски идеальный Том Имура», и я ничему не хочу у него учиться.

Фини уставился на него.

— Ого. Я не знал, что ты его родственник. Он твой брат, да? Тогда вот тебе и ответ, парень. Никто не обучит тебя искусству убийства так, как профессиональный убийца Том Имура. — Фини сделал паузу и нервно облизнул губы. — Будучи его братом, ты, наверное, видел, как он убил кучу зомов.

— Нет, — раздраженно ответил Бенни. — Он не разрешает мне смотреть.

— Серьезно? Это странно. Ну, попроси его, когда тебе исполнится тринадцать.

Бенни попросил на тринадцатый день рождения, и Том отказал ему. Снова. Никакого обсуждения. Просто «нет».

Это было более двух лет назад, а шесть недель назад Бенни исполнилось пятнадцать. Оставалось еще четыре недели, чтобы найти оплачиваемую работу, а потом по городскому указу ему в половину сократят рацион питания. Бенни не нравилось такое положение вещей, и, если еще хоть кто-то выступит с речью про «пятнадцатилетие и свободу», он закричит. Ему не нравилось не только это, но и то, что люди, как только видели занятого тяжелой работой, говорили такую ерунду: «Обалдеть, он набросился на эту работу, словно ему пятнадцать и у него закончилась еда».

Словно этому можно порадоваться. Словно можно этим гордиться. Бенни не видел ничего веселого в том, чтобы надрываться до конца своей жизни. Ладно, возможно, все не так уж плохо, потому что с этого момента они учились в школе только полдня, но тем не менее отстойно.

Его приятель Лу Чонг сказал, что пережившее апокалипсис человечество толкал навстречу принятию нового рабовладельческого государства признак растущего культурного притеснения. Бенни понятия не имел, что Чонг имел в виду или был ли в его словах хоть какой-то смысл. Но кивнул, потому что, глядя на лицо Чонга, ему всегда казалось, что он точно знает, о чем говорит.

Дома Том, не успев доесть десерт, спросил:

— Если я захочу поговорить с тобой о вступлении в семейный бизнес, ты снова сорвешься?

Бенни смерил Тома убийственным взглядом и четко и ясно произнес:

— Я. Не. Хочу. Вступать. В семейный. Бизнес.

— Тогда приму это за «нет».

— Ты не думаешь, что уже слишком поздно вовлекать меня во все это? Я миллион раз просил…

— Ты просил меня взять тебя на охоту.

— Именно! И каждый раз ты…

Том перебил его.

— В том, чем я занимаюсь, гораздо больше нюансов, Бенни.

— Да, возможно, они есть, и я, возможно, решил бы, что смогу справиться с остальным, но ты не разрешаешь мне посмотреть на самое крутое.

— В убийстве нет ничего «крутого», — отрезал Том.

— Есть, когда ты говоришь об убийстве зомов! — парировал Бенни.

Разговор застопорился. Том вышел из комнаты и некоторое время шумел на кухне, а Бенни расположился на диване.

Том и Бенни никогда не обсуждали зомби. Они имели все основания говорить на эту тему, но она никогда не поднималась. Бенни не мог этого понять. Он ненавидел зомби. Все их ненавидели, только в Бенни бурлила раскаленная всепоглощающая ненависть, берущая начало в самом первом воспоминании. Потому что оно превратилось в кошмар, приходящий каждую ночь, когда он закрывал глаза. Эта картинка отпечаталась в его памяти, хотя на тот момент он был всего лишь маленьким ребенком.

Папа и мама.

Мама кричит, бежит к Тому, пихает ему в руки извивающегося Бенни, которому всего восемнадцать месяцев. Кричит и кричит. Гонит его прочь.

А в это время существо, некогда бывшее папой, протискивается в дверь спальни, которую мама пытается заблокировать стулом, лампой и всем остальным, что смогла найти.

Бенни вспомнил, как мама что-то кричала, но все это было так давно, что в памяти ничего не сохранилось. Может, и слов-то не было. Может, она просто кричала.

Бенни ощутил теплую влагу на своем лице, когда на него упали слезы Тома — в этот момент они выбирались в окно спальни. Они жили в доме в стиле ранчо. Одноэтажном. Окно выходило во двор, пульсирующий красными и синими полицейскими мигалками. Снова крики и вопли. Соседи. Копы. Возможно, солдаты. Когда он пытается восстановить в памяти тот момент, Бенни кажется, это были солдаты. И постоянные выстрелы — вблизи и вдали.

Но из всего этого Бенни запомнил четко последнюю картинку. Пока Том прижимал его к груди, Бенни посмотрел за плечо брата в окно спальни. Мама высунулась из окна и кричала, и в этот момент из темноты комнаты к ней потянулись папины бледные руки и утащили ее.

Это самое последнее воспоминание Бенни. Если какие и были еще, то последняя картинка их стерла. Потому что он был настолько маленьким, что вся ситуация напоминала коллаж из вспышек и шумов, но с годами Бенни научил свой мозг восстанавливать каждый фрагмент, придавать значение и смысл всему, что мог вспомнить. Парень помнил, как колотила по его груди безумная пульсация сердца Тома, и протяжный вопль — его собственный невнятный плач по маме и папе.

Он ненавидел Тома за то, что тот сбежал. За то, что не остался и не помог маме. Ненавидел то, чем в ту Первую ночь много лет назад стал его папа. Точно так же, как и ненавидел то, во что папа превратил маму.

В его мыслях мамы с папой больше не было. Они стали существами, убившими их. Зомами. И он ненавидел их так сильно, что солнце казалось холодным и маленьким.

— Чувак, что у тебя за проблемы с зомами? — спросил его однажды Чонг. — Ты ведешь себя так, словно у тебя с ними личные счеты.

— А что, я должен к ним тепло относиться? — огрызнулся Бенни.

— Нет, — сдался Чонг, — но не помешало бы хоть немного понимания. В смысле… зомов все ненавидят.

— Кроме тебя.

Чонг пожал худощавыми плечами и отвел темные газа.

— Зомов все ненавидят.

По мнению Бенни, когда первым твоим воспоминанием становится убийство родителей, тебе разрешается ненавидеть их так сильно, как хочется. Он попытался объяснить это Чонгу, но не смог втянуть друга в разговор.

Несколько лет назад, узнав, что Том убивает зомов, он не стал гордиться братом. Он считал, если Том действительно обладал качествами охотника на зомов, то осмелился бы спасти маму. Но брат вместо этого сбежал и позволил маме умереть. Стать одной из них.

Том вернулся в гостиную, посмотрел на оставшийся на столе десерт и перевел взгляд на устроившегося на диване Бенни.

— Предложение еще в силе, — сказал он. — Если хочешь заниматься тем же, чем и я, то я возьму тебя в качестве ученика. Подпишу бумаги, чтобы тебе выдавали полный рацион.

Бенни испепелил его взглядом.

— Пусть меня лучше съедят зомы, чем ты станешь моим начальником, — сказал он.

Том вздохнул, развернулся и пошел наверх. После этого они не разговаривали несколько дней.

2

На выходных Бенни и Чонг обзавелись субботним выпуском «Пульса города», ведь их раздел «Требуется помощь» был самым большим. Всю легкую работу, типа работы в магазине, уже давно расхватали. Парням не хотелось работать на ферме, потому что для этого требовалось вставать каждое утро ни свет ни заря. Кроме того, от уроков тоже следовало отказаться. Им не нравилось учиться, но в школе неплохо — софтбол, бесплатные обеды и девчонки. Идеальным решением стал бы неполный рабочий день с хорошей зарплатой, чтобы распределительный совет перестал дышать им в спину, поэтому следующие несколько недель они подавали заявки на всю казавшуюся им легкой работу.

Бенни и Чонг вырезали кучу объявлений и разложили их стопкой по категориям «возможно заработать», «крутость» и «не знаю, что это, но звучит неплохо». Остальное, не подходящее, они сразу отложили.

Первой в их списке шла работа учеником мастера по замкам.

Звучало неплохо, но работа заключалась в том, чтобы с утра пораньше таскать от дома к дому несколько тяжелых ящиков с инструментами, пока старый немец, еле говорящий на английском, чинит замки на заборах и устанавливает по обе стороны межкомнатных дверей кодовые замки и решетки.

Было весело наблюдать, как старик учил покупателей пользоваться замками. Бенни и Чонг начали делать ставки на то, сколько раз за разговор покупатель скажет «что?», «вы можете повторить?» или «что, простите?»

Но эта работа была важна. По ночам все должны запираться в комнатах и утром выходить, набрав на замке комбинацию. Или с помощью ключа — кто-то еще запирался на ключ. Тогда, если смерть случится во сне, они, превратившись в зомов, не смогут выбраться из комнаты и напасть на остальных членов семьи. После того, как чей-то дедушка сыграл в ящик посреди ночи, а затем принялся пожирать детей и внуков, уничтожались целые поселения.

— Я не понимаю, — признался Бенни Чонгу, когда они на минуту остались наедине. — Зомы не могут набрать на замке комбинацию, как и не могут повернуть ручку. Ключами орудовать тоже не могут. Тогда зачем тратить деньги?

Чонг пожал плечами.

— Папа говорит, что замки — это традиция. Люди понимают, что запертые двери уберегают их от плохого, поэтому устанавливают замки.

— Это глупо. Обычные закрытые двери уже удержат зомов. Зомы безмозглые. Хомяки и то умнее.

Чонг раскинул руки в стороны, как бы говоря: «Эй, таковы люди».

Немец устанавливал и двусторонние замки, чтобы в действительно экстренной ситуации, не касающейся зомби, можно было открыть дверь с другой стороны; или если заявятся парни из городской безопасности, чтобы зачистить нового зома.

Бенни и Чонг почему-то вбили себе в головы, что мастер по замкам должен на это посмотреть, но старик сказал, что ни разу не видел живого мертвеца, каким-то образом связанного с его работой. Как скучно.

Хуже того, немец заплатил им самую настоящую мелочь и сказал, что для обучения мастерству потребуется три года. Это означало, что Бенни не только не разрешалось полгода брать в руки даже отвертку, но и целый год пришлось бы заниматься только тем, что носить инструменты. К черту такую работу.

— Я думал, ты не хочешь работать, — сказал Чонг, когда они ушли от немца с намерением не возвращаться на работу.

— Не хочу. Но и с ума сойти от скуки тоже желанием не горю.



Дальше по списку шел испытатель заборов.

Это было чуть интереснее, потому что по другую сторону забора, отделяющего Маунтинсайд от «Гнили и руин», находились самые настоящие зомби. Многие из них стояли далеко в поле или неуклюже тащились по направлению к любому движению. В поле установили ряды столбов с яркими лентами, и их трепыхание при любом порыве ветра привлекало зомов, постоянно отводя их подальше от забора. Когда ветер затихал, существа брели враскорячку, реагируя на любое движение с городской стороны забора. Бенни хотел подобраться поближе к зомам, ведь ни разу не подходил к ним ближе, чем на сотню метров. Старшие говорили, если посмотришь зому в глаза, увидишь в них отражение такого себя, каким бы был, если бы стал живым мертвецом. Бенни было интересно узнать, но всю смену его преследовал парень с ружьем, отчего парня полностью поглотила паранойя. Он чаще оглядывался, чем пытался заглянуть в глаза мертвецу.

Парень с ружьем ездил верхом на лошади. А Бенни и Чонг шли вдоль забора и, останавливаясь каждые шесть-десять шагов, трясли звенья цепи, чтобы убедиться в отсутствии разломов или проржавевших участков. Первые полтора километра все шло хорошо, но затем шум привлек зомов, и после третьего километра Бенни приходилось довольно быстро хватать, трясти и отпускать звенья, чтобы его пальцы не откусили. Он хотел посмотреть на них вблизи, но лишиться из-за этого пальцев, конечно, не хотел. Если его укусят, парень с ружьем пристрелит его на месте. Укус зома, в зависимости от размера, мог превратить здорового человека в живого мертвеца как за несколько часов, так и за несколько минут, а на вводном инструктаже упоминали о политике абсолютной нетерпимости к инфекции.

— Если парням хотя бы померещится, что вас укусили, они пристрелят всех к чертям собачьим, — сказал инструктор, — так что осторожнее!

Под конец утра Бенни впервые удалось протестировать теорию о своем зомби-отражении в глазах одного из живых мертвецов. Зомом оказался коренастый мужчина в лохмотьях, ранее представлявших собой форму почтальона. Бенни встал настолько близко к безопасной стороне забора, насколько осмелился, и зом потащился к нему, дергая ртом, будто пережевывая что-то, с бледным, как грязный снег, лицом. Бенни решил, что зом был испанцем. Или все еще оставался испанцем. Он не знал, как это бывало с живыми мертвецами. Многие из них сохраняли на себе достаточно кожи, чтобы угадать расу, но солнце годами иссушало их тела, и огромное количество зомби как будто превращалось в единообразную серость, словно «ходячие мертвецы» стали новой этнической категорией.

Бенни заглянул в глаза существу, но увидел в них лишь пыль и пустоту. Никакого отражения. Ни голода, ни ненависти, ни злобы. Ничего. В глазах куклы больше жизни.

Внутри него что-то перевернулось. Мертвый почтальон казался не таким ужасным, как он ожидал. Он просто существовал. Бенни попытался прочитать его, понять, что двигало этим монстром, но это как смотреть в черную дыру. Ничто не посмотрит на тебя в ответ.

А потом зом бросился на него и попытался прогрызть себе путь сквозь звенья забора. Его движение стало таким внезапным, что показалось куда быстрее, чем было на самом деле. Никакого напряжения, никаких мышечных подергиваний на лице, никаких признаков, которые Бенни замечал в своих соперниках во время баскетбольной игры или борьбы. Зом перемещался, не раздумывая и не предупреждая.

Бенни вскрикнул и отшатнулся от забора. Наступил в свежую кучку лошадиного навоза и плюхнулся на задницу.

Все охранники расхохотались.

На обеде Бенни и Чонг ушли.



Следующим утром Бенни и Чонг отправились на другой конец города и устроились мастерами по ремонту забора.

Забор тянулся на сотни километров и окружал город и поля с урожаем. А это значило снова много ходить и носить за очередного ворчливого старика ящик с инструментами. В первые три часа им пришлось убегать от зома, который протиснулся в дыру в заборе.

— Почему они не пристрелят всех зомов, подходящих к забору? — спросил Бенни их надсмотрщика.

— Потому что близкие расстроятся, — ответил мужчина с густыми бровями и тиком в уголке рта. — Некоторые зомы родственники жителей города, и эти люди имеют права в отношении своих близких. Из-за этого возникали всякие проблемы, поэтому мы следим за состоянием забора, и изредка кто-то из жителей города набирается смелости и дает охранникам разрешение сделать то, что необходимо.

— Это глупо, — заявил Бенни.

— Таковы люди, — сказал надсмотрщик.

В тот день Бенни и Чонг прошли, по ощущениям, миллион километров, их описала лошадь, их преследовала толпа зомов — в их тусклых глазах Бенни тоже ничего не видел, — и на них накричали практически все, кто мог.

В конце дня, когда они на ноющих ногах притащились домой, Чонг сказал:

— Это было так же весело, как если бы меня избили. — Затем задумался на минуту. — Нет… когда избивают и то веселее.

Бенни не хватило сил с ним поспорить.



Для следующей работы — продавцом защитных курток — требовался один человек, а Чонг хотел остаться дома и дать ногам отдохнуть. Чонг ненавидел ходить. Поэтому туда отправился Бенни, опрятно одетый в лучшие джинсы и чистую футболку и с уложенными, насколько это было возможно без клея, волосами.

Продажа защитных курток не представляла особой опасности, но Бенни оказался не настолько умным, чтобы обучиться мастерству. Парня поразило, что их сложно продать, ведь они были у каждого. Нет ничего лучше таких курток, когда вокруг зомы, желающие тебя покусать. Однако вскоре он обнаружил, что их продавал каждый, кто может просунуть нитку в иголку, потому конкуренция была жесткой, а продажи редкими. Ходящие по домам парни работали за комиссионные.

Главный продавец, мерзкий шутник по имени Чик, заставил Бенни надеть защитную куртку с длинным рукавом — из суконной ткани на лето, из грубого ворса на зиму — и использовать специальное устройство, имитирующее укус зома мужского пола. Этот механизм не мог прокусить куртку — и тут вступал Чик с разглагольствованиями о силе человеческого укуса, разбрасывался такими терминами, как единица измерения давления, отрыв и выносливость периодонта после разложения, — но сжимал довольно сильно, и в ней было так жарко, что по телу Бенни под одеждой стекали струйки пота. Вернувшись вечером домой, он взвесился, чтобы понять, насколько похудел. Всего на полкило, но лишних килограммов в теле Бенни было не так уж много.



— Вот это вроде ничего, — сказал следующим утром за завтраком Чонг.

Бенни громко зачитал объявление.

— Заполнитель ям. Что это?

— Не знаю, — признался Чонг с набитым ртом. — Наверное, это как-то связано с жаркой мяса.

И совсем нет. Заполнители ям работали в командах, вытаскивали из телег тела мертвых зомов и кидали их в вечный огонь, разожженный у карьера. Почти все зомы на телегах были порезаны на кусочки. Проводившая инструктаж женщина все говорила о «частях» и риске повторного заражения, потом растянула губы в самой неискренней улыбке и попыталась убедить претендентов в плюсах физической подготовки, которую они получат, постоянно поднимая, переворачивая и бросая тела. Затем вдруг закатала рукав и напрягла бицепс. По ее бледной коже рассыпались темные, как старческие пятна, веснушки, а изгиб бицепса напоминал опухоль.

Чонг притворился, что его стошнило в пакет с обедом.

Здесь также предлагали и работу смачивателя пепла. «Мы же не хотим, чтобы прах зомов разнесся по городу?» — отметила веснушчатая мускулистая уродина. А еще предлагали поработать граблями, что, в принципе, даже не надо объяснять.

Бенни и Чонг не дождались конца инструктажа. Сбежали во время показа слайд-шоу улыбающихся заполнителей с серыми конечностями в руках.



Работа мастера по ремонту генератора не вызывала отвращения и не требовала физической подготовки. Когда через несколько недель после Первой ночи выключился весь свет, единственным источником электроэнергии стали ручные переносные генераторы. В Маунтинсайде их было всего около пятидесяти, и Чонг сказал, они остались еще со времен добычи полезных ископаемых в начале двадцатого века. Городской указ запретил создание любых видов генераторов. Из-за сильного религиозного движения, связывающего такую мощь с «безбожным поведением», из-за которого и произошел этот самый «конец», под запретом оказались электронные и сложные механизмы. Бенни все время об этом слышал, и так говорили даже некоторые родители его друзей.

Но парень считал это нелогичным. Мертвые восстали не из-за электричества, компьютеров и автомобилей. А если это так, то Бенни ни разу не слышал логического или здравого объяснения этому. Когда он спросил Тома, брат выглядел несчастным и разочарованным.

— Людям нужны виноватые, — сказал он. — Если они не находят рационального объяснения, то с радостью обвиняют что-то иррациональное. Не зная о вирусах и бактериях, люди считали виноватыми в чуме ведьм и вампиров. Но не спрашивай меня, как городские поставили электричество и другие формы энергии в один ряд с живыми мертвецами.

— Здесь нет ни капли логики.

— Знаю. Но мне кажется, главная причина в том, что, если мы снова начнем пользоваться электричеством и отстраиваться, существа снова станут тем, кем были. И снова запустится этот цикл. Мне кажется, по мнению людей, — если они вообще сознательно думали об этом — это похоже на ситуацию, в которой человек с разбитым сердцем снова пытается влюбиться. Они помнят лишь о силе жестокого разочарования и горя и не могут себе представить, как снова придется пройти через это.

— Но это глупо, — настаивал Бенни. — Это трусость.

— Добро пожаловать в настоящий мир, парень.

С тех пор единственный в городе профессиональный электрик, Вик Санторини, пил каждый день, не просыхая.

Когда Бенни и Чонг пришли на собеседование к парню, содержащему ремонтную мастерскую, он усадил их на крыльцо в тени и дал по стакану холодного чая и мятное печенье. Бенни подумал, что в любом случае согласится на эту работу.

— Ребята, вы знаете, почему мы используем только ручные генераторы? — спросил мужчина. Его звали мистер Меркл.

— Конечно, — ответил Чонг. — Солдаты сбросили на зомов ядерные бомбы, и электромагнитный импульс вырубил всю электронику.

— А еще мистер Санторини теперь всегда навеселе, — сказал Бенни. Он собирался добавить еще что-то язвительное про странную религиозную нетерпимость к электричеству, но лицо мистера Меркла осветила странная улыбка. Бенни закрыл рот.

Мистер Меркл долго улыбался им. Целую минуту. А потом покачал головой.

— Нет, не совсем верно, парни, — ответил он. — Потому что ручные генераторы простые, а прочие механизмы вычурные.

Он тянул гласные, как отдельные слова.

Бенни и Чонг переглянулись.

— Видите ли, ребята, — сказал мистер Меркл. — Бог любит простоту. А дьявол — изощренность. Дьявол любит высокомерие и напыщенность.

Ой-ей, подумал Бенни.

— Мистер Санторини половину своей жизни устанавливал в домах людей электроприборы, — продолжил мистер Меркл. — Это работа дьявола, и теперь он нашел забвение в зеленом змие, чтобы хоть как-то укрыться от того факта, что уже давно находится в аду за то, что, помогая другим, навлек на себя гнев Всевышнего. Если бы не такие безбожные люди, как он, Всевышний не открыл бы ворота и не отправил к нам легион проклятых, которые стерли с лица земли ничтожные человеческие государства.

Бенни краем глаза отметил, как побелели пальцы Чонга, когда он сжал ручки кресла.

— Я вижу в ваших глазах сомнение, и это справедливо, — сказал Меркл и так сильно поджал губы, что улыбка показалась вымученной. — Но многие люди встали на праведный путь. Больше тех, кто верит, чем неверующих. — Он усмехнулся. — Даже если им пока не хватает смелости в этом признаться.

Он подался вперед, и Бенни прочувствовал на себе его пристальный взгляд.

— Школа, больница, даже мэрия работают на ручных генераторах, и пока с божьего благословения дышат благоразумные, в нашем городе не будет никаких вычурных механизмов.

На столе стоял целый графин холодного чая, а еще лежала груда печенья, и Бенни понял, что мистеру Мерклу еще есть, что сказать им на эту тему, и он хотел, чтобы слушателям было комфортно. Бенни тянул, сколько мог, а потом попросился в туалет. Мистер Меркл, сменивший тему с электричества на гидроэлектроэнергию — душераздирающее богохульство, — всего лишь на секунду отвлекся и рассказал Бенни, где в доме уборная. Бенни прошел по коридору и вышел через заднюю дверь. Затем, перепрыгнув через деревянный забор, помахал Чонгу.

Два часа спустя Чонг встретился с ним у местного бакалейного магазина «Лафферти». И смерил Бенни злым взглядом.

— Какой ты хороший друг, Бенни, я буду очень по тебе скучать, когда ты умрешь.

— Чувак, у тебя был предлог улизнуть. Когда я не вернулся, он разве не ушел меня искать?

— Нет. Он видел, как ты перепрыгнул через забор, но продолжил вот так улыбаться и сказал: «Твой дружочек сгорит в аду, понимаешь это? Но ты же не плюнешь в Бога, верно?»

— И ты остался?

— А что я мог сделать? Боялся, что он покажет на меня и скажет: «Он!», и в меня тут же ударит молния.

— Вычеркнуть эту работу из списка?

— Думаешь?



В следующем объявлении искали наблюдающего — отличный вариант, но только для одного из них. Бенни со своим плохим зрением не смог бы заметить зомов с нужного расстояния. Чонг же обладал орлиным зрением, и как только дочитал на плакате самые мелкие цифры, ему тут же предложили работу. Бенни даже не смог определить, что там написаны цифры.

Чонг согласился на работу, а Бенни ушел в одиночестве, бросив унылый взгляд на сидящего в высокой башне рядом с инструктором друга.

Позже Чонг признался, что ему понравилась эта работа. Он сидел весь день и смотрел на равнины, на «Гниль и руины», растянувшиеся от Калифорнии до самого Атлантического океана. Чонг сказал, что в ясную погоду, особенно когда с карьера не дует ветер, он видит на тридцать километров вперед. Лишь он один, наедине со своими мыслями. Бенни скучал по другу, но втайне считал, что на самом деле работа скучнее, чем можно выразить словами.

* * *

Бенни нравился шум разливочного аппарата, потому что он ассоциировался с заводом по заполнению бутылок газировкой. Бенни нравилась газировка, но иногда ее было сложно достать. Какие-то устаревшие напитки привозили торговцы, но они были слишком дорогими. Бутылка «Доктора Пеппера» стоила десять пайковых долларов. Местная газировка разливалась в переработанные бутылки — как в банки от желе, так и в бутылки, в которых когда-то была «Кока-кола» или «Маунтин Дью». Бенни так и представлял, как обслуживает ручной генератор, управляющий лентой конвейера, или резиновым молотком заколачивает пробки в бутылки. Он был уверен, ему позволят пить любую газировку, какую он захочет. Но он шел по дороге и встретил работавшего на этом заводе подростка постарше — кузена Морги Митчелла, Берта. Поравнявшись с ним, Бенни чуть не блеванул. От Берта ужасно пахло какой-то мертвечиной, завалявшейся за плинтусом. Даже хуже. От него пахло, как от зома.

Берт поймал его взгляд и пожал плечами.

— Ну… а ты какого запаха от меня ожидал? Я разливаю эту дрянь по восемь часов в день.

— Какую дрянь?

— Кадаверин. А ты думаешь, я делаю газировку? Хотелось бы! Нет, я управляю прессом, выжимающим из гниющего мяса слизь.

У Бенни замерло сердце. Кадаверин — это мерзко пахнущая жидкость, получаемая при гидролизе белка во время разложения животных тканей. Бенни запомнил это на уроках естествознания, но не знал, что его получают из самого настоящего гниющего мяса. Охотники и ищейки наносили его на одежду, чтобы их не преследовали зомы, потому что мертвых не привлекало гниющее мясо.

Бенни спросил Берта, из какого мяса делают это вещество, но Берт покашлял, что-то пробормотал и наконец сменил тему. Как только Берт потянулся к ручке двери, ведущей на завод, Бенни развернулся и направился обратно в город.



Бенни знал еще об одной работе: художником поражения. Он видел портреты поражения на каждой стене городского забора и на стенах зданий, выстроившихся вдоль «Красной зоны» — открытой местности, отделявшей город от забора.

Эта работа была перспективной, потому что рисовал Бенни довольно неплохо. Людям хотелось знать, как выглядели бы их родственники, если бы стали зомами, поэтому художник брал семейные фотографии и зомбифицировал их. Бенни видел в кабинете Тома десятки таких портретов. Пару раз он задавался вопросом, не отнести ли фотографию своих родителей художнику, чтобы тот зарисовал их. Но так этого и не сделал. От одной только мысли о родителях-зомах его тошнило, он злился.

Но контролирующий его художник, Саккетто, попросил сначала Бенни попытаться нарисовать своего родственника. Сказал, это создаст более четкую картину того, что будут чувствовать клиенты. Поэтому Бенни, проходя собеседование, достал из кошелька фотографию своих предков и попытался.

Саккетто нахмурился и покачал головой.

— Они у тебя слишком мерзкие и пугающие.

Он попытался поработать с фотографиями незнакомцев, собранных в досье художника.

— Такие же мерзкие и пугающие, — сказал Саккетто, поджав губы и покачав головой.

— Но они мерзкие и пугающие, — настаивал Бенни.

— Но не для клиентов, — отметил Саккетто.

Бенни хотел было поспорить, сказать, раз он смог принять, что его родители превратились в пожирающих плоть зомби — а в этом нет ничего белого и пушистого, — то почему другие наконец не уяснят это?

— Сколько тебе было, когда умерли твои родители? — спросил Саккетто.

— Полтора года.

— Значит, ты их почти и не знал.

Бенни замешкался, и в голове снова мелькнула знакомая картинка. Мама кричит. Бледное и нечеловеческое лицо, которое должно принадлежать улыбчивому папе. А потом темнота, потому что Том унес его.

— Нет, — резко сказал он. — Но я знаю, как они выглядят. Я знаю их. Знаю, что они зомы. Или, возможно, уже мертвы, но зомы — это зомы. Верно?

— Правда? — спросил художник.

— Да! — рявкнул Бенни, отвечая на свой собственный вопрос. — И все они должны сгнить.

Художник скрестил руки на груди и, прислонившись к запачканной краской стене, рассматривал Бенни, склонив голову.

— Скажи мне кое-что, парень, — сказал он. — Все потеряли семью и друзей из-за зомов. Все переживают из-за этого. Ты даже не знал тех людей, которых потерял — был слишком маленьким, — но внутри тебя разгорается ненависть. Я знаю тебя всего полчаса и вижу, как ты исходишь ею. Что это вообще такое? Здесь, в городе, мы в безопасности. Живем своей жизнью и забываем про все то, что не можем изменить.

— Возможно, я слишком умный, чтобы простить и забыть.

— Нет, — сказал Саккетто, — дело не в этом.

После собеседования работу ему так и не предложили.

3

— Это был «Понтиак Леман» с откидным верхом 1967-го года выпуска. Кроваво-красный и настолько прокачанный, что мог опередить на дороге что угодно. И я действительно имею в виду что угодно.

Именно так Чарли Маттиас всегда описывал свою машину. А потом ржал, как лошадь, потому что считал это самой смешной шуткой, сколько бы ее ни повторял. Все предпочитали посмеяться вместе с ним, а не над самой шуткой, потому что обхват груди у Чарли сто восемьдесят сантиметров, а бицепсов шестьдесят; его пот представлял собой коктейль из тестостерона, анаболических стероидов и «Джека Дэниэлса». Не смеешься, он начинает злиться и думать, что ты с ним шутки шутишь. А отразившееся на твоем лице отвращение обычно приводило к тому, что Чарли раздражался.

Бенни всегда смеялся. Не потому, что боялся мести Чарли, а из-за того, что считал Чарли веселым. И крутым. По его мнению, больше никого не было круче на этой планете.

Бенни было плевать, что в машине, о которой Чарли постоянно рассказывал, тринадцать лет назад закончился бензин, и она превратилась в ржавый кусок металла, брошенный где-то в «Гнили и руинах». Как и плевать на то, что история и электромагнитный импульс ставили под сомнение возможность этой машины ездить. По рассказам Чарли машина пережила бомбы, упырей и тысячи приключений, и про нее ни в коем случае нельзя забывать. Чарли сказал, что был самым настоящим воином дороги, передвигался по асфальтовому покрытию и мочил зомов.

Все другие в бакалейном магазине «Лафферти» тоже смеялись, хотя Бенни понимал, что некоторые из них из себя этот смех выдавливали. Пожалуй, единственным, кто не смеялся над шутками, был Мэрион Хаммер, известный всем, как Молот Автограда. Он был не таким большим, как Чарли, но уродливым, как бульдог, и из всех его карманов торчали рукояти пистолетов, а с пояса, словно дубинка, свисала трубка из черного металла. Хаммер мало смеялся, но, когда был в настроении, его глаза мерцали, как у веселой свинки, а уголок рта сдвигался вверх, что немного напоминало улыбку.

Бенни и Хаммера считал безумно крутым… Просто не настолько безумно крутым, как Чарли. Естественно, с Чарли Маттиасом никто не мог сравниться. Сто девяносто восемь сантиметров роста, один голубой глаз, другой — с конъюнктивитом, мутный и слепой. Ходили слухи, что, закрывая голубой глаз, слепым глазом Чарли мог заглядывать в царство мертвых. Бенни и это считал жутко крутым… хотя в душе сомневался, что это правда.

Чарли и Хаммер были самыми крутыми охотниками за головами во всей «Гнили и руинах». Все так говорили. Кроме нескольких чудиков вроде мэра Кирша, который считал Тома Имуру куда круче. Бенни же это казалось чушью собачьей, потому что Чарли сказал, Том «слишком мягок с зомами», и своим тоном дал понять — Том либо стеснялся настоящей борьбы, либо не обладал столь необходимой для первоклассного охотника на зомби и крутого парня из пустоши решимостью. Кроме того, Том и вполовину не выглядел таким же большим, как Чарли, или суровым, как Хаммер. Нет, Том был трусом. Бенни знал это не понаслышке. Работать охотником за головами трудно и опасно. И Бенни считал, нет работы сложнее. Город платил большинству охотников, чтобы те освобождали от зомов участки вокруг торговых путей, соединяющих Маунтинсайд с другими городами, растянувшимися вдоль горного хребта. Другие работали группами, как армия наемников, и вычищали города, старые торговые центры, склады и даже небольшие деревушки, чтобы туда можно было отправиться за припасами. Чарли утверждал, что срок службы среднестатистического охотника за головами — полгода. Многие молодые люди, устроившиеся на эту работу, уходили через месяц-два, ведь убийство зомов в реальности очень сильно отличалось от того, что они слышали от выживших в Первую ночь членов семьи и чему их учили в школе или скаутах. Чарли и Хаммер были первыми представителями охотников — опять же, так утверждал Чарли — и занимались этим делом с самого начала. Первых зомов они убили за деньги через восемь месяцев после Первой ночи.

— Мы уничтожили больше зомов, чем целая армия, военно-морской флот, воздушные силы и морская пехота вместе взятые, — как минимум раз в месяц хвастался Хаммер. — И это включая бесхребетную национальную гвардию.

При всем их хвастовстве, ужасном запахе тела и склонности к насилию, Чарли и Хаммер были известны всему городу отчасти потому, что выглядели слишком здоровыми и уродливыми, чтобы чего-то бояться. Возможно, даже слишком уродливыми. Если верить хотя бы половине того, что о них говорили, они вступали в рукопашную с живыми мертвецами куда чаще остальных и уж точно чаще других работающих в этой части «Руин» охотников за головами. Они были намного круче таких легендарных охотников, как Хьюстон Джон, Дикий Билл Фэйрчайлд, Джей-Дог и Доктор Скилз или братья Меконг. Но опять же, Бенни пришлось сопоставлять их репутацию с реальностью, основываясь лишь на догадках. И, как ни крути, вероятно, не важно, кто снес больше голов. Дон Лофферти, владелец бакалейного магазина, утверждал, что Чарли и Хаммер упаковали сто шестьдесят три известных головы и около двух сотен безымянных мертвых. Оплачивалось каждое убийство.

Чарли и Хаммер занимались и заказной работой — выслеживали для клиента ставшего зомби члена семьи или друга и убивали их. Мэр Кирш сказал, их тариф такой же высокий, как и у Тома, но Бенни в этом сомневался. Тариф Тома точно не мог соответствовать тарифу Чарли. Том не обладал лишними рационными долларами, а Чарли всегда покупал для собравшихся послушать его истории пиво, газировку и жареные куриные крылышки.

— Когда выйдете в отставку? — спросил Ригли Спаттерс, наливая Чарли еще одну чашку холодного чая. — Вы уже должны быть богатыми, как Мидас.

— Мидас? — спросил Хаммер. — Это кто?

— Кажется, он продавал глушители, — предположил Норберт, один из торговцев, перевозивший из города в город на лошадях в броне выброшенные вещи, — а потом купил королевство.

— Да, — сказал Чарли и кивнул, словно это — правда. — Король Мидас. Он точно из Детройта. Сделал состояние на автозапчастях и тому подобном.

И все с ним согласились, ведь так было разумнее всего. Бенни кивнул, хотя понятия не имел, что такое глушители. Лу Чонг и Морги Митчелл тоже кивнули.

— Так, ребята, — произнес Чарли и подмигнул. — Я, конечно, не такой богатый, как король, но мы с Хаммером заработали целый горшочек с золотом. «Руины» оказались чрезвычайно радушны.

— Да, это точно, — согласился Хаммер, понимающе поджав лиловые губы. — Мы замочили кучу зомов.

— Мой дядя Ник сказал, что в прошлом месяце вы убили четырех братьев Менглер, — произнес из задних рядов толпы Морги.

Чарли и Хаммер расхохотались.

— Черт, да! Они мертвее мертвого. Хаммер подкрался к ним вскоре после рассвета и закинул на крышу бутылку с зажигательной смесью. И эти четыре мертвых придурка вывалились на свет. Все в засохшей крови, конском навозе и чем-то еще. Тощие и разложившиеся, от них пахло хуже, чем от потных свиней, а мы стояли в пятидесяти шагах от них.

— И что вы сделали? — спросил Бенни, его глаза сверкали. Хаммер ухмыльнулся.

— Немного поиграли.

Чарли фыркнул.

— Да. Хотели немного повеселиться. Этих тварей слишком легко убивать. Я прав или я прав?

Собравшиеся усмехнулись или закивали, но никто ничего не сказал. В данном случае непонятно, каков правильный ответ.

Чарли продолжил.

— И мы с Хаммером решили играть по-честному.

— По-честному, — согласился Хаммер. — Мы выложили свое оружие.

— Все? — поразился Чонг.

— Все до единого. Пистолеты, ножи, любимую трубу Хаммера, нунчаки, даже метательные звездочки, которые Хаммер забрал у мертвого зома, преподававшего карате по другую сторону равнины. Мы остались в одних только джинсах и майках и сошлись mano a mano.

— Сошлись что? — спросил Морги.

— Это значит «врукопашную», — ответил Чонг.

— Это значит «мужской разговор», — огрызнулся Чарли.

Даже Бенни знал, что Чарли не прав, но ничего не сказал. Не говорить же это Чарли в лицо. Таких глупцов здесь не было.

Чарли смерил Чонга взглядом и снова вернулся к своему рассказу.

— Так вот, мы пошли на них только с кулаками и выдержкой и настолько сильно отколошматили их по-честному, что они умерли, очнулись и снова умерли от стыда.

Все расхохотались.

Кто-то прочистил горло, и все обернулись на Рэнди Кирша, мэра города, который стоял, скрестив руки, и, склонив набок лысую голову, смотрел на Бенни, Чонга и Морги.

— Я думал, вы, парни, должны сейчас бегать в поисках работы.

— Я нашел работу, — быстро ответил Чонг.

— А мне четырнадцать, — сказал Морги.

— Мы заскочили за холодной газировкой, — вставил Бенни.

— И уже выпили ее, — произнес мэр Кирш. — А теперь уходите отсюда.

Бенни думал, Чарли запротестует, но охотник за головами лишь пожал плечами.

— Да… вам, ребята, еще надо заслужить свои рационы, как и взрослым. Валите.

Бенни и остальные поднялись и прошаркали мимо мэра. Не успели они даже дойти до двери, как Чарли перешел к другой истории, и все снова засмеялись. Мэр вышел вслед за ребятами.

— Бенни, — тихо произнес он, жаркое солнце отражалось от его полированной лысины. — Том знает, что ты проводишь здесь время?

— Без понятия, — уклончиво ответил Бенни. Он отлично знал, что Том не в курсе, что его брат каждый вечер слушает истории Чарли и Хаммера.

— Не думаю, что ему это понравится, — сказал мэр Кирш.

Бенни посмотрел ему в глаза.

— Меня не особо заботит, что нравится Тому, а что нет, — произнес он, а потом в конце добавил «сэр», словно оно могло смягчить тон его голоса.

Мэр Кирш почесал густую черную бороду. Открыл рот, чтобы что-то сказать, и закрыл. Решил оставить это при себе. Бенни был не в настроении для лекции, и его это устраивало.

— А теперь идите, — сказал Кирш. Он остался стоять на крыльце магазина, но потом вернулся внутрь, Бенни заметил это, когда дошел до конца улицы и обернулся.

Мэр с семьей жили по соседству, и он дружил с Томом. Кирш всегда говорил, что Том крутой, отличный охотник и подает другим охотникам за головами хороший пример. Бла, бла, бла. Бенни тошнило от таких речей. Если Том подавал такой хороший пример, тогда почему остальные охотники никогда не делились историями о нем? Никто не рассказывал, как Том в одиночку надрал зад одновременно четырем зомби. Даже Том об этом не говорил. Он ни разу не рассказал Бенни, чем занимался в «Руинах». Все настолько скучно? Бенни считал, что у мэра непорядок с головой. Том ни для кого не был образцом для подражания.



Чонг сказал, ему надо подготовиться к работе. Его смена в башне длилась шесть часов, и ему это нравилось. Бенни и Морги отыскали свою подругу Никс Райли — рыжую девчонку с веснушками, количество которых никто не мог сосчитать. Она сидела на камне у ручья и что-то писала в блокноте с кожаным переплетом, опустив босые ноги в воду. Красный лак на ногтях под водной рябью напоминал рубины.

— Привет, Бенни, — произнесла Никс с улыбкой и бросила на него взгляд из-под распущенных волос. — Как проходят поиски работы?

Бенни поворчал и скинул ботинки. Прохладная вода принесла вспотевшим ногам явное облегчение. Морги сел с другой стороны от Никс и начал развязывать громоздкие рабочие ботинки.

Парни рассказали девушке про Чарли и Хаммера, про приставшего к ним мэра.

— Моя мама запрещает мне к ним приближаться, — сказала Никс. Они с мамой жили в маленьком доме возле западной стены, в самой бедной части города. До прошлой зимы Никс напоминала тощего нескладного ребенка, скорее мальчика, чем девочку. Так же, как и Чонг, любила книги и всегда носила несколько в рюкзаке, но, в отличие от Чонга, Никс хотела сама писать книги. Она всегда записывала в блокнот стихотворения и короткие рассказы. Именно она была среди них настоящим ботаником, но в последние десять месяцев это изменилось. Никс теперь была уже не нескладным пацаненком, и Бенни стало неловко проводить с ней время. Ему хотелось смотреть на нее — особенно в такой футболке, — но чувствовал он себя при этом неловко. Никс всегда была для Бенни как Морги и Чонг. А теперь стала девушкой. И у него больше не получалось это игнорировать.

Но еще Бенни был уверен, что Никс в него влюблена. Она тоже ему нравилась, хотя он с большим удовольствием позволил бы отрубить себе руку, чем признался в этом. Даже Чонгу. В их компании встречаться с другом — табу. Когда им было девять или десять, Бенни и Чонг скрепили свою клятву кровью. Никс была очень симпатичной, но встречаться с ней — было бы как встречаться с Чонгом. Кроме того, девушка, знающая его с пеленок, не посчитает его загадочным и интересным. Естественно, он уже ей нравился, но как быть, если они начнут встречаться, а она попытается раскрыть его секреты и обнаружит, что их нет? Или хуже того, как быть, если он пригласит ее на свидание и узнает, что у Никс к нему нет никаких чувств? Бенни не потерпел бы отказа от того, кто знает о нем все и с кем он постоянно видится. От этого Бенни хотелось биться головой о стену.

— Как так получилось? — спросил Морги. Вопрос привлек внимание Бенни и втянул его в разговор.

— Все сложно, — ответила Никс, глядя на отражение солнца в воде. — И мама не расскажет об этом, но мне кажется, они с Чарли из-за чего-то поругались. Он ей совсем не нравится. Мне разрешено находиться рядом с ним только в присутствии мамы. Или мэра Кирша. Или Тома.

Во время разговора она пихнула Бенни ногой под водой.

Бенни притворился, что не заметил. И спросил:

— При чем здесь Том?

— Он нравится маме.

— Нравится? В смысле, как ей нравится ваша собака, Пират, или совсем нравится-нравится?

— Совсем нравится-нравится. — Она посмотрела на него искоса. — Том секси.

— Какая мерзость, — сказал Бенни.

— Знаешь, вы очень похожи, — отметила Никс.

— Пожалуйста, убейте меня, — обратился Бенни к небу.

— Почему ты можешь находиться рядом с Чарли только в присутствии своей мамы или Тома? — спросил Морги. В отличие от Бенни, он очень увлекся Никс. И не только ее фигурой. Она действительно ему нравилась. Морги не заключал клятву об отношениях с друзьями, и Бенни не понимал, как он мог зациклиться на Никс и не видеть в этом ничего странного.

— Она говорит, Чарли иногда плохо обращается с девочками.

— И что это значит? — спросил Бенни резче, чем хотел.

Никс пристально посмотрела на него.

— Ты такой наивный иногда.

— Повторяю, что это значит?

— Это значит, что такие парни, как Чарли, считают, что им принадлежит все, что попадает им в руки. Мама боится оставаться с ними наедине, и я тоже не хотела бы оказаться с ним один на один в темном переулке.

— Это глупо.

— Ты не девочка, — отметила Никс. — Точнее, скажу по-другому: ты парень, поэтому, наверное, не можешь понять.

— Я понимаю, — сказал Морги, но Никс и Бенни проигнорировали его.

— Твоя мама просто так это говорит или что-то действительно случилось? — спросил Бенни. Его голос был пропитан скептицизмом, и Никс покачала головой и отвернулась, продолжив смотреть на забор вдали.

— Ну а я считаю Чарли и остальных крутыми, — сказал Бенни.

Разговор вышел за рамки, по крайней мере, на эту тему, поэтому больше никто ничего не сказал. Через некоторое время подул прохладный ветерок, ребята легли на землю и закрыли глаза. Ветер унес напряжение, как крупинки песка.

— Ты пока не устроился на работу? — спросила Никс, не глядя на Бенни.

— Нет.

Он рассказал обо всех вакансиях и описал каждую.