– Уверен?
Но важно другое: не существует официальной и всем понятной причины, по которой Муза не приходит сюда. Выходит, я все-таки прав и все дело в Лене.
Валентайн хмуро посмотрел на Дивайна и покачал головой.
Но я боец, по крайней мере раньше им был, и сдаваться так легко не собирался. Я нравился Елене, это совершенно точно, я не мог ошибиться, в противном случае она не вызвалась бы поехать со мной и не смеялась бы моим не очень-то остроумным шуткам. Я ей нравился, может, не так сильно, как она мне, но я не был ей противен или скучен. А этот нежный и благодарный взгляд? До сих пор забыть его не могу.
– Чувак, цифровой след всегда уникален, ясно? Я не дилетант.
Поскольку я дважды видел Лену на улице, то теперь знал, какую куртку она носит, и, заглянув в длинный встроенный шкаф в прихожей, мог определить, дома она или нет. На другой день, привезя Дану с тренировки и убедившись, что куртка на месте, я подошел к той двери, в которую заходил папаня, и негромко постучал.
– Хорошо, тогда что за «Зона пятьдесят один» у нас в здании? Тебе не удалось в нее проникнуть?
Дверь открылась, но внутрь, в комнату, меня не впустили.
Валентайн уставился на экран ноутбука.
– Что-то случилось? – встревоженно спросила Лена.
– Она крепко защищена. Пролезть туда непросто, надо время…
Она стояла передо мной такая красивая, в брюках и свободном длинном свитере, а солнечные лучи, падающие из окна у нее за спиной, словно проходили сквозь ее русые волосы и делали их золотыми и какими-то прозрачными. Ни до, ни после я не любил ее так сильно, как в этот момент.
– Давай поговорим спокойно.
Я сделал попытку войти, но она оперлась рукой о косяк и с места не сдвинулась.
– Павел, не надо. Оставь все как есть.
– Но почему? Что нам мешает? Объясни хотя бы, почему Михаил Олегович так болезненно реагирует.
– Я ничего не буду тебе объяснять.
– Можно, я все-таки войду?
– Нет. – И добавила уже мягче: – Иди, Павел, пожалуйста, иди.
Она меня не впускала. Наверное, там, в комнате, у нее на видном месте стоит фотография любовника, и она не хочет, чтобы я ее заметил. Нет, не может быть, ведь в этой же комнате живет Костик, которому надо как-то объяснять, почему мама хранит фотографию дяди-Мишиного брата. Да и Нина здесь уборку делает, и вообще, мало ли кто может войти. Папаня и его жена в курсе, но все остальные-то всерьез полагают, что Лена – родственница Ларисы и к Владимиру не имеет никакого отношения. Значит, дело не в фотографии. Тогда в чем? Неужели она так боится папаню? Боится, что кто-нибудь увидит, как мы разговариваем на пороге ее комнаты, а уж если меня впустить, то полный караул.
– Хорошо, если ты не хочешь разговаривать здесь, давай встретимся на улице. Скажи когда. Я буду тебя ждать в машине.
– Не надо, – она опустила глаза. – Ничего этого не надо, Павел. Ты очень хороший, ты славный… Не обижайся на меня. Я не могу.
Все ясно. Все сказано. Но меня уже потащило.
– Ты – любовница Владимира? – задал я вопрос в лоб. – И Костик его сын, да?
– Думай что хочешь, – резко ответила она, не поднимая глаз, и захлопнула дверь перед моим носом.
Первый раунд я проиграл, услышав, что Музы нет в Москве, второй только что. Но оставался третий. Может быть, мне не удастся отправить противника в нокдаун, но есть надежда выиграть по очкам.
Правда, третий раунд едва не сорвался. Вечером, когда я уже собрался уходить домой, меня перехватил папаня.
– Зайди-ка ко мне, – потребовал он.
Мы пошли в его кабинет.
– Сегодня мне звонил наш участковый. Отбой. Того типа поймали наконец. Дану можешь больше не провожать.
Значит, в поимке маньяка обошлись без тебя, Фролов. Как ни был я зол и расстроен, но все равно не удержался от улыбки, вспомнив, как еще совсем недавно представлял себе свое героическое участие в этом деле и вытекающие из него романтические последствия. Может, мне в писатели податься? А что? С воображением у меня все отлично, правда, с образованием беда, что-то я не слыхал, чтобы люди, имеющие за плечами только среднюю школу, выбивались в писатели, но кто-то же должен быть первым. Почему бы не я? Времени у меня будет навалом, потому что если врач не ошибся, то зарабатывать деньги спортом я все равно не смогу.
– Чего ты улыбаешься? Тебе смешно? – спросил папаня с подозрением.
– Просто радуюсь, что он больше никого не убьет.
Мне показалось, что вывернулся я довольно ловко. Но насчет того, чтобы не провожать Дану, это папаня поторопился. Мне эти проводы позарез нужны. Во всяком случае, пока не представится возможность поговорить с Владимиром.
– Я все-таки буду провожать Дану, если вы не возражаете, – сказал я. – Знаете, как-то спокойнее. Мне это не трудно. И потом, я заставляю ее подниматься на шестой этаж пешком, ей это полезно. А без меня она снова станет ездить на лифте.
– Ну, как знаешь. – Папаня пожал плечами и сделал выразительный жест, который на всех языках мира означает одно и то же: «Свободен, можешь идти».
Через два дня состоялся третий раунд. Дана собралась навестить дядюшку, и мы отправились в соседний дом. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать тактику боя, и я чувствовал себя вполне подготовленным.
– Здорово, – я приветливо улыбнулся открывшему дверь Володе и протянул руку, которую он пожал, – вот привел твою любимицу. Чаем угостишь?
– Заходи. – Он посторонился, пропуская нас в квартиру.
Снег валил с самого утра, и мы с Даной долго вытирали ноги перед порогом и отряхивали мокрые куртки.
– Дануська, я посмотрел твою работу по Массейсу, ты молодчина, – сказал Володя. – Сегодня тебе задание перевести свой текст на английский.
– На какой?
Интонация заданного Даной вопроса показалась мне странной. С такой интонацией обычно спрашивают, какой чай налить, черный или зеленый. Но вот что касается иностранного языка… Чего-то я недопонял.
– На английский, – ответил он.
Дивайну пришла в голову одна мысль:
– Может, лучше на америкен? – заныла Дана.
– Может, они занимаются криптодобычей?
– Нет, кукла, на америкен ты переводила текст по Тициану, а теперь давай-ка тряхни классическим английским.
– Может. Для этого нужны энергия и мощная техника. Сейчас крипта популярна. Но мне не верится.
Только тут до меня доперло, что речь идет об английском и американском вариантах, которые, как известно, отличаются друг от друга всякими междометиями и идиомами, а также произношением. Сам я в этом не разбираюсь и английского почти совсем не знаю, но те, кто знает, что-то такое рассказывали.
– Почему?
– У вас Дана английский в двух вариантах изучает? – спросил я, оказавшись на кухне.
– Ее слишком легко взломать. Вымогатели запросто отслеживают переводы. Создать собственную, защищенную криптовалюту трудно. Можно, конечно, договориться с хакерами; профессионалы всегда держат слово и разблокируют файлы, иначе не смогут вести бизнес… Но это вряд ли.
– Да, Муза с ней занимается. Пригодится.
– Значит, придется самому идти на тот этаж.
Что-то он сегодня немногословен, будто расстроен чем-то. Уж не рассказом ли прекрасной Елены о моих домогательствах? Ничего, подожди, то ли еще будет. Я сейчас сам тебе все расскажу и посмотрю на твою реакцию. А чего хитрить? Иногда прямые удары намного эффективнее всяких там финтов.
– Зачем?
– Володя, я с тобой посоветоваться хотел. Понимаешь, какое дело… – Я изобразил смущение. – Мне Лена очень нравится.
– Сара могла умереть из-за того, что там прячут.
– Красивая женщина, – коротко констатировал он, и было непонятно, то ли он с пониманием относится к тому, что она мне нравится, то ли имеет в виду что-то совсем другое.
– Например, если узнала, что там происходит?..
– Я начал к ней клинья бить, и все вроде на мази было, как вдруг твой братец нас застукал и устроил скандал. Не знаешь почему?
– Как по мне, логичный мотив для убийства.
– Нет. Могу только догадываться.
– Согласен. Но, чувак, криптодобыча – дело законное.
– Ну и почему?
– Может, там вовсе не криптодобыча. Сара могла увидеть лишнее. И, возможно, именно оттуда пришло загадочное письмо.
– Вероятно, Миша считает, что поскольку Лена живет полностью на его обеспечении, она должна вести себя прилично. Если она собирается устраивать собственную личную жизнь, то пусть тогда ее обеспечивает кто-то другой. Никакого иного объяснения я дать не могу.
Валентайн задумался.
Во мастер, а? Нет, вы только посмотрите на него! Врет как сивый мерин и при этом не сказал ни слова неправды. Учиться у него и учиться.
– Как планируешь туда проникнуть?
– Но что неприличного в том, чтобы встречаться со мной? Она не замужем, свободная женщина, почему мы не можем быть вместе?
– Пока не знаю, пропуск там не работает. – Дивайна вдруг осенило. – Но, может, я найду иной способ.
– Пожалуйста, предложи ей переехать к себе, возьми на себя заботы о ней и ее сыне, в том числе и материальные, найди возможность зарегистрировать ее в Москве. Ты же не хочешь, правда? Или не можешь. Ты хочешь спать с женщиной, а честь кормить и одевать ее и ее сына ты благородно предоставляешь другому. Это, по-твоему, правильно?
Он поднялся на второй этаж и постучался к Тэпшоу.
Черт! К такому повороту я готов не был. И возразить-то нечего. То, что говорил Владимир, звучало совершенно по-идиотски, но было настолько идеально правильным, что и аргументов-то не найти. Я рассвирепел до такой степени, что крышу у меня моментально сорвало. Тут все соединилось: и приговор врачей, и отсутствие спортивной перспективы, и то, что я понял про Лену, и моя растоптанная влюбленность, и моя злость на Володю за его разговоры про предназначение и про то, что у меня ничего не получилось, и ощущение полной беспомощности от его последних слов. Получился коктейль Молотова, который, само собой, немедленно рванул.
Та открыла, одетая в бледно-голубые короткие брюки и белую блузку. Дивайн улыбнулся, Тэпшоу ответила тем же.
– Есть новости про «Мэйфлауэр». Знаю, еще не выходные, но, может, сходим в бар, выпьем текилы? Я расскажу.
– Но раз тебе можно, то почему мне нельзя? Ты же именно так и поступил, сделал Лене ребенка и подкинул ее брату, мол, на, братец, содержи мою любовницу вместе с сыном, корми их, одевай-обувай, а я буду, когда мне захочется, с ней спать. Что, нет? Не так?
– Не кричи, – спокойно произнес Володя, – Дана услышит. Все то же самое, только на три тона ниже. Откуда ты это все взял?
Она надела туфли и протянула ему руку.
– Я видел, как Лена бегает к тебе, когда твоей жены нет дома. – Я сбавил тон и начал яростно шипеть.
– Идем.
– И что с того? Вот сейчас моей жены нет, она в командировке, а здесь и Дана, и ты. Я что, сплю с вами обоими? Или по очереди?
Бар находился в нескольких минутах ходьбы от дома, рядом с центральным проспектом. В Маунт-Киско причудливым образом объединялись роскошные особняки и рабочие жилые кварталы. Бар, куда они направлялись, был не самым дорогим. Туда ходили люди, живущие на зарплату.
– Делаешь вид, что не понимаешь, да? Умный, да? Думаешь, я не допираю, почему твоя жена никогда туда не ходит? Она все знает про Лену, и ей неприятно с ней встречаться. Ну, может, не знает точно, но догадывается. И мирится с этим, потому что понимает, что она старая и некрасивая, а Ленка – молодая красотка, и пусть лучше ты будешь трахать ее, чем неизвестно кого. Хоть какая-то гарантия, что СПИД в дом не притащишь.
Взяв по рюмке текилы и миску с орехами, они сели на улице.
Был бы он нормальным мужиком – должен был бы меня прибить на месте. Конечно, вряд ли у него это получилось бы, все-таки даже при моих травмах я намного сильнее и опытнее, но попытаться он должен был. Но Владимир Олегович Руденко нормальным не был, потому что он молча выслушал весь поток моей облеченной в слова бурлящей ярости, а потом, когда поток иссяк, подлил мне еще чаю.
– Ну? – нетерпеливо спросила Тэпшоу. – Что ты выяснил?
Дивайн пересказал разговор с Чилтоном.
– За то, что ты посмел сказать о моей жене, я должен был бы немедленно выгнать тебя и больше никогда не подавать тебе руки. – Он говорил негромко и как-то задумчиво. – Но тебя извиняет то, что ты влюблен и от любви потерял голову. Я не намерен ничего тебе объяснять. Просто поверь мне: все не так. Все не так, как ты думаешь.
– Когда они придут к тебе, утрой сумму. Все равно клюнут. Если, конечно, у тебя есть цифры, подтверждающие надежность компании; но я знаю, что они есть.
– А как?
– Можно я тебя поцелую?
Я все еще кипел, но уже не настолько, чтобы не понимать, что я, кажется, наговорил лишнего.
Дивайн ухмыльнулся, как школьник.
– Я уже сказал: я не стану ничего тебе объяснять. Если тебе недостаточно моего слова – что ж, ничего не поделаешь.
– Конечно.
– Мне недостаточно.
Тэпшоу чмокнула его в щеку, затем откинулась на спинку стула.
Он молча пожал плечами, точь-в-точь как Дана, когда ее зажимают страх или смущение. Да, гены в форточку не выкинешь!
– Спасибо тебе, Трэвис. Так мило с твоей стороны.
– Если ты не врешь и все действительно не так, тогда скажи, что мне делать, – потребовал я. – Почему твой брат против? Почему запрещает мне крутить роман с Леной?
Он поднял рюмку.
– Я уже объяснил тебе. Больше мне нечего добавить.
– Я тоже акционер, помнишь?
Но я не отставал.
Они стукнулись рюмками и выпили.
– Зачем она приходит к тебе, если вы не любовники?
– Итак, что планируешь потом, когда захватишь мир? – спросил Дивайн.
– Затем же, зачем и ты пришел. Ты же пришел, сидишь, чай пьешь, разговариваешь со мной, вопросы задаешь.
– Ты слишком высокого обо мне мнения, – смутилась Тэпшоу.
– И она тоже чай с тобой пила?
– Говорю как есть.
– Нет, – он слабо усмехнулся, – она пила кофе.
– Самое забавное, что я основала службу знакомств лишь потому, что мне не слишком везет в отношениях.
– И часто она приходит к тебе кофейку попить? – ехидно осведомился я.
– Иногда везение ни при чем. Судьба настигает в тот самый момент, когда ее меньше всего ждешь.
– Когда как. Иногда часто, иногда редко.
– Я жду уже очень давно. Может, слишком много работаю.
Он отвернулся, несколько секунд смотрел в темное окно, потом перевел глаза на меня.
– Никаких «может». Ты и впрямь слишком много работаешь. Но ты свое дело любишь, так что работой это можно не считать. Или как там говорится в старой поговорке?..
– Оставь ее, Паша. – Его голос звучал устало и безразлично. – Не трогай ее. У тебя ничего не выйдет. Только ее измучаешь и сам изведешься.
Тэпшоу улыбнулась, но тут же снова посерьезнела.
– Откуда ты знаешь, выйдет или нет? – Я злобно ощерился. – Думаешь, ты настолько лучше меня, что бесполезно с тобой тягаться?
– В последнее время ты на себя не похож. Все хорошо?
Володя снова помолчал некоторое время.
– У нас на работе убили женщину.
– Скажи, Паша, ты всегда так плохо себя контролируешь или только сегодня?
– Что?!
– Да пошел ты!
– Сперва сказали, она покончила с собой, но по официальной версии ее убили.
Я оттолкнул стул, выскочил в прихожую, всунул ноги в ботинки, схватил куртку и выскочил на лестницу. Вот и пойми теперь, выиграл я свой третий раунд или проиграл.
– Господи… За что?
Уже подъезжая к дому, я перестал кипеть, трезво осмыслил ситуацию и с огорчением вынужден был признать, что все-таки проиграл. И чего я впал в такое бешенство? Просто я не привык, у меня обломов с девушками сроду не было. И еще я не привык, когда все так сложно. Ведь оно как бывает? Либо ты девочке нравишься, и тогда она идет с тобой, либо не нравишься, либо нравишься, но она занята, и она сразу как-то необидно дает это понять, или твои друзья вовремя подскажут, так что до прямого отказа дело не доходит. По крайней мере, в моей тусе все происходило именно так. А тут… Фигня какая-то. Она мне нравится, я ей нравлюсь, но почему-то нельзя. Или я ей не нравлюсь, но она зачем-то делает вид, что это не так, улыбается, сама предлагает поехать со мной на машине и разрешает гладить руку. Если Лена занята, если она Володина любовница, то зачем делала мне авансы? А если я ошибся и она не занята, то почему Володя так уверен, что у меня ничего не получится?
– Не знаю.
Отражение 1
– Хелен говорила, что к тебе приходила полиция, но не сказала, по какому поводу.
Муза
– Кажется, меня подозревают.
Какой смешной мальчик, боже мой, какой смешной и трогательный! Подумать, что Леночка – любовница моего мужа… Впрочем, Павла трудно винить, ничего другого он подумать и не мог. Но как же я хохотала, когда мне поздно вечером позвонил Володенька и рассказал о своем разговоре с Павлом! Он сказал, что не мог дотерпеть до моего приезда и решил поделиться сразу же, хотя я возвращаюсь уже завтра. Извинился, что звонит так поздно, но сначала он ждал, пока Дануська закончит перевод, потом повел ее домой и там еще какое-то время задержался.
– Ты ее знал – ту женщину?
– Знал.
Сколько буду жить на этом свете – буду благодарить бога за то, что он послал мне Володю. Я совсем не любила его, когда выходила замуж, и вообще, мне было совершенно все равно, за кого выходить, просто так было надо, так принято, женщина должна быть замужем, а родители день и ночь твердили о том, какой замечательный мальчик вырос у Олега Семеновича Руденко, какой красивый, умный, учится в институте на повышенную стипендию, то есть получает одни пятерки, и как он меня любит и мечтает на мне жениться. Вот я и согласилась. Если уж обязательно надо иметь мужа, то пусть лучше будет красивый, умный и любящий. Я знала, что наш брак долго не продлится, но быть разведенной – совсем не то же самое, что быть старой девой. Олег Семенович был заместителем моего папы, оба – партийные функционеры, и можно было не беспокоиться о том, что будущий муж окажется скрытым уголовником или каким-нибудь алкоголиком. Семья «своя», проверенная, все гарантии налицо.
– Как ее звали?
Когда мне было шестнадцать лет, меня изнасиловали. Не люблю об этом вспоминать и никому не рассказываю. Я возвращалась поздно вечером с подготовительных курсов, их было четверо, и все мое сопротивление, наверное, выглядело в их глазах смешным и глупым. Что я могла? Царапалась, кусалась, пыталась даже кричать, но рот мне зажали крепко и так же крепко держали руки и ноги.
– Сара Юс.
Родителям я, конечно, все рассказала, они долго совещались в своей комнате, потом вызвали какого-то «своего» врача, который меня осмотрел и велел лежать и лечиться. Синяки, ссадины, фингал под глазом. В милицию никто не пошел – стыдно. И мне стыдно, и родители огласки не хотели. И ведь моей вины в этом не было, но сам факт того, что меня отымели четыре грязных пьяных бугая, делал меня саму словно бы нечистой.
Тэпшоу медленно отставила рюмку с таким видом, будто ей стало плохо.
– Сара Юс? Точно?
Через полтора месяца стало очевидным, что я беременна. И снова вопрос: куда идти? К какому врачу? Мне шестнадцать, чистить будут «под маской», то есть практически наживую, без наркоза, а это боль непереносимая, сообщат в школу и родителям на работу, будут позорить перед всеми, а если сказать правду, мол, изнасиловали, сразу встанет вопрос: почему не заявили? Эдак каждая малолетняя проститутка будет требовать сделать ей аборт с хорошим обезболиванием, потому что ее, дескать, изнасиловали. Документ из прокуратуры или из милиции должен быть.
– Да. Погоди, ты что, ее знала?
В общем, снова нашли «своего» доктора, родители деньги ему заплатили, и он все сделал, даже с уколом, я уснула и ничего не почувствовала. Но что-то пошло не так, где-то он ошибся, и, хотя он промолчал и моим маме с папой ничего не сказал, скрыл, медсестричка, которая ему помогала меня чистить, предупредила: детей не будет. Никогда. И взяла с меня слово, что я доктора не подведу и родителям не скажу.
– Нет, но имя слышала.
Я слово сдержала. Они до сих пор не знают точно, почему у нас с Володей нет детей, только иногда вздыхают и горестно предполагают, что, наверное, дело в раннем аборте. А Володя знает. Я ничего от него не скрываю.
– Откуда?
Когда тебе в шестнадцать лет говорят, что у тебя не будет детей, это вовсе не выглядит страшным. О детях в таком возрасте вообще не думаешь. Думаешь о любви, прекрасной, страстной и на всю жизнь. Я была обыкновенной девочкой и тоже о ней мечтала. Правда, я никогда не была красавицей, но благодаря папиным связям была очень модно одета и внимание мальчиков все-таки привлекала. На первом курсе за мной ухаживал очень славный парень, третьекурсник, и мне даже казалось, что я влюблена в него по уши, но когда дело дошло до главного… Этого «главного» мне вовсе не хотелось, но я понимала, что «так надо», если я хочу удержать своего возлюбленного и вообще быть «на уровне».
– Некая Сара Юс была одной из первых подписчиц «Колибри».
Это было ужасно. Больно. Страшно. Перед глазами все время стояли те четверо, и мне казалось, что меня снова насилуют в темном пустом скверике, и я плакала, отбивалась и просила: «Не надо, не надо, перестань!» Мой поклонник был разочарован и больше ко мне никогда не подходил.
Глава 36
Мне было двадцать, когда в точности то же самое произошло во второй раз, уже не со студентом, а с молодым неженатым научным сотрудником одного московского музея, куда мы приходили на практические занятия. Мне казалось, что у нас с ним так много общих интересов и он такой образованный, такой тонкий и вообще совершенно замечательный. Но я снова кричала, плакала, отбивалась, и мне опять было больно и страшно. Мой тонкий и образованный возлюбленный назвал меня дурой и психопаткой и перестал звонить.
Ею оказалась та самая Сара Юс. Дивайн сидел у себя в комнате и смотрел на ее фотографию в профиле. У нее были свидания с тремя мужчинами. Все – примерно в одно и то же время, когда она зарегистрировалась на сайте.
Я внимательно вслушивалась в разговоры подружек, вчитывалась в книги и всматривалась в кинофильмы, пытаясь понять, что же со мной не так. Почему все так стремятся к сексу, а я его совсем не хочу? Что должно произойти, чтобы я тоже этого захотела? Говорить на такие темы с родителями как-то не принято, а с ровесниками – не хотелось, чтобы не сочли неполноценной и не начали издеваться. Сегодня профессия сексопатолога весьма и весьма востребована, а тогда, в середине восьмидесятых, обратиться к этому специалисту было едва ли не более стыдным, чем лечиться у психиатра или венеролога, поэтому до всего мне приходилось докапываться самостоятельно.
Юс выглядела моложе и беззаботнее, хотя успела отработать несколько лет в тюрьме под названием «Коул и Панч». Видимо, она искала мужчину, с которым могла бы связать свою жизнь. Но не нашла. Наверное, разочаровалась, потому что после первых трех попыток не проявляла на сайте активности.
Фригидность, спровоцированная психотравмирующей ситуацией, – вот и весь ответ, который мне удалось с грехом пополам сформулировать. Что с этим делать, я не знала. И решила пустить все на самотек: как будет, так и будет. Знать, судьба моя такая…
Сара с фотографии улыбалась; аккуратно уложенные волосы ниспадали на плечи. Дивайн помнил, какой приятный у нее был смех и как легко она сходилась с людьми. В ней не было ни капли фальши.
Володю Руденко я знала практически с детства, наши родители дружили семьями, а мы с ним были ровесниками. И когда мама с папой начали усиленно сватать мне его, я согласилась. Мне было все равно. Я не хотела его, но я не хотела и никого другого. Я отдавала себе отчет в том, что не смогу быть для него ни полноценной женой, ни матерью его детей, поэтому он, вероятнее всего, очень скоро со мной разведется.
Она ему нравилась. Возможно, со временем он полюбил бы ее всем сердцем.
Мы начали встречаться, я изо всех сил делала вид, что влюблена, что он мне очень нравится, а когда мы оказались в постели, я сказала себе: терпи, Муза, молчи и терпи. Я очень старалась не расплакаться, не закричать и не отталкивать его, хотя мне опять было больно. У меня получилось. Я все вытерпела и была уверена, что Володя ничего не заметил и остался вполне доволен.
А сейчас ее вскрытое тело передано убитым горем родителям. Сара прожила всего двадцать восемь лет. Что может быть страшнее?
Но, как оказалось, старания мои пропали втуне.
Дверь скрипнула: в комнату заглянула Тэпшоу.
– Тебе было плохо. – Володя не спрашивал, он утверждал, и я на какое-то мгновение растерялась. – Не пытайся меня обманывать, тебе было плохо и, кажется, даже больно. С тобой это всегда так или я сделал что-то неправильно?
– Это… Она?
– Всегда, – вырвалось у меня прежде, чем я успела обдумать ситуацию.
Дивайн медленно кивнул.
– И ты знаешь почему? Знаешь причину?
– Соболезную.
Я молча кивнула и вдруг расплакалась. Он долго утешал меня, успокаивал, гладил по голове и голым плечам, пока слезы не кончились. А когда они кончились, я вдруг рассказала ему все. Он был таким славным, таким добрым, и я так давно его знала, что решила не обманывать его и сказать правду, пока еще не поздно, пока еще мы не женаты и все можно переиграть и отменить.
– Спасибо. У тебя хорошая память на имена.
– Это ужасно, – тихо проговорил он, по-прежнему обнимая меня. – Бедная моя девочка. Сколько же ты перенесла…
Тэпшоу подошла и встала рядом.
– Кто скажет родителям? Ты или я? – Я посчитала, что пора переводить разговор в практическое русло. К тому же, облегчив совесть, я тут же начала раскаиваться в собственной откровенности.
– Я долгое время не могла продвинуться дальше первой сотни подписчиков. Проверяла их каждую минуту, думала, чем привлечь новых. Так что знала этих людей лучше, чем родную семью.
Он отстранился и непонимающе посмотрел на меня.
– Понятно…
– О чем?
Тэпшоу взглянула на фотографию.
– О том, что свадьбы не будет. Ты сам скажешь? Или мне сказать?
– Она была милой, да?
– Ты не хочешь выходить за меня?
– Очень.
– Нет, наверное, это ты теперь не захочешь на мне жениться. Прости, Володенька, ты так меня любишь, а я видишь какая оказалась… Неполноценная.
– И ты… с ней?..
– Не говори ерунду. – Он улыбнулся и снова обнял меня. – Ведь ты меня любишь?
Дивайн опустил глаза.
– Очень. Очень люблю.
– Да, встречался.
Это было неправдой, но правду я ему сказать не посмела. Все-таки это было бы чудовищно жестоко, ведь до этого я постоянно говорила ему, что люблю.
– Кажется, сейчас прозвучит «но».
– И я тебя люблю. Значит, мы будем вместе.
– Но она не захотела большего.
– Но тебе будет плохо со мной!
– Почему?
– С чего ты взяла? Нам вместе будет очень хорошо.
– Это слишком личное, Джилл.
– Я не смогу быть твоей женой в полном смысле слова.
– Извини, – сказала она, краснея. – Просто во мне живет сваха. – Она снова посмотрела на экран. – Это поможет найти убийцу?
– Сможешь. Пусть не сразу, но сможешь. А мы никуда и не торопимся, верно? Жизнь длинная, мы все успеем.
– Не знаю. Я проверил ее профиль. Она переписывалась с тремя мужчинами. Но больше я ничего не нашел. – Дивайн повернулся к Тэпшоу. – Не поможешь?
– Но у меня не может быть детей.
– Пусти-ка…
– Ну, что ж поделать… В принципе, это еще неизвестно, врачи часто ошибаются, и не только в плохую сторону, но и в хорошую. Если судьба захочет – дети будут, а нет – значит, нет. Не думай об этом, Муза, думай о том, что мы любим друг друга и скоро поженимся.
Она села в кресло перед компьютером, хрустнула костяшками, и длинные тонкие пальцы забегали по клавиатуре с такой скоростью, что Дивайн не успевал следить за их движениями.
Я не понимала, зачем он идет на это. Единственный ответ, который приходил мне в голову, был коротким и всеобъемлющим: ЛЮБОВЬ. Он так меня любил, что готов был жениться на мне, невзирая ни на что.
– Вот, нашла, – сказала она.
Несмотря на признание, меня постоянно преследовало ощущение, что я обманываю Володю, ведь я рассказала ему все, утаив самое главное: я не любила его. А может быть, это не было главным?
Дивайн посмотрел на фотографии симпатичных мужчин с правильными чертами лица. Все трое были удивительно похожи.
Незадолго до свадьбы, когда я в очередной раз завела разговор о том, что еще не поздно передумать и пусть он найдет себе более подходящую жену, пригодную для телесных радостей и материнства, Володя сказал:
– Вот их профили.
Еще несколько кликов мышкой, и на экране высветился текст.
– Я в одной книжке прочитал совершенно замечательные слова: брак – это договор двух людей о совместном противостоянии жизненным трудностям. Понимаешь, Муза? Не о постели, не о сексе, не о продолжении рода, а о совместном противостоянии. Плечо к плечу, спина к спине, локоть к локтю и полное взаимное доверие. Да, тебе не нравится секс. Но разве это означает, что мы с тобой не можем или не должны вместе противостоять трудностям жизни?
– Один работает в театре, другой – финансист, третий – медик, – прочитал вслух Дивайн. – Не знаешь, что с ними стало потом?
Нам было по двадцать два года, я заканчивала институт, Володя – университет, вроде бы все одинаково, но мне казалось, что он намного старше, умнее и мудрее меня. И я ему поверила.
Пальцы снова забегали по клавиатуре, на экране появилось несколько новых страниц.
Мы поженились. Наши родители были счастливы. В течение первого года Володя очень старался меня вылечить и, как он сам выражался, разбудить. Он был нежен, терпелив, но у нас ничего не получалось. И хотя я изо всех сил притворялась, чтобы его не разочаровывать, ни малейшего интереса к сексу у меня так и не появилось. Скучно, противно и утомительно. Правда, уже не больно. Но все равно…
– Тот, который из театра, написал, что живет в Лондоне и работает в Вест-Энде. Думаю, это легко проверить. Финансист нашел возлюбленную на «Колибри» и женился, у него ребенок. Опять-таки это тоже можно проверить. Теперь врач… – Тэпшоу уставилась в монитор, открыла несколько вкладок, изучила их содержимое, покачала головой и произнесла: – Дай попробую по-другому.
Я была уверена, что ему надоест рано или поздно бороться с моей болезнью и он меня бросит. И в какой-то момент, в очередной раз обдумывая перспективу неминуемого, как мне казалось, развода, я вдруг поняла, что ближе Володи, роднее его нет никого на свете, и если он меня бросит – я не переживу. При мысли остаться без него мне стало по-настоящему больно. Я точно знала, что это – не любовь, потому что нет страсти, нет физического влечения, но что это такое, что привязывает меня к нему, я так и не поняла.
Снова застучали клавиши. На экране появился некролог с фотографией.
– Это он! – воскликнул Дивайн. – Значит, умер? Но почему? Он был примерно моих лет.
Прошел год, пока он не пришел к выводу, что его попытки разбудить во мне сексуальность приносят мне одни мучения. Перед этим я по настоянию родителей, жаждавших внуков, сходила к врачам, прошла обследование и, когда Володя рассказал мне о результатах, испытала облегчение. Детей у меня все равно не будет, так что можно не насиловать себя, изображая акт любви. Все остальное значения не имело. Володя говорил про какое-то лечение и про какие-то гормоны, но я его почти не слушала, потому что, даже если гормонов будет достаточно, я все равно не хочу никакой близости. Мне все равно будет противно и страшно. И с этим ничего нельзя поделать. Не стану я лечиться, толку не будет, а вред может оказаться огромным.
Тэпшоу пробежала страницу глазами.
Мы продолжали спать в одной постели, но Володя перестал меня трогать. Нет, он по-прежнему обнимал меня и целовал то в щеку, то в лоб, то в закрытые глаза, и в его поцелуях мне чудилась настоящая нежность, но все это было так… по-дружески, что ли, по-родственному. На близость он больше не претендовал.
– В разгар пандемии он работал в инфекционной больнице Чикаго. Подхватил ковид и умер. Ни жены, ни детей.
Но я была нормальной женщиной, я имею в виду – разумной, и я понимала, что молодой здоровый мужчина не может обойтись без секса, а если сможет, то это вредно для здоровья. И я каждую минуту готова была к тому, что у него появится другая женщина.
– Бедняга. Когда все плохо и валится из рук, надо вспоминать таких ребят.
Она появилась. Очень скоро. Даже скорее, чем я предполагала. Володя делал все, чтобы я об этом не узнала, он был по-прежнему нежен и добр, и по-прежнему мы могли разговаривать часами, и нам никогда не было скучно вдвоем. Но она была, я знала точно. Я чувствовала это по тому, как изменилось его поведение. И с замиранием сердца ждала каждый день, что он не придет домой, останется у нее навсегда. Или придет и скажет мне… и соберет вещи. Страшнее часа в моей жизни не будет. Если он меня бросит, я умру.
Тэпшоу выпрямилась и посмотрела на Дивайна.
Но время шло, и ничего не происходило. Мы проводили вместе очень много времени, мы ездили в отпуск, ходили по театрам и гостям, обсуждали его и мою работу, общих знакомых и прочитанные книги, и со временем я успокоилась. Да, другая женщина есть, может быть, все та же, а может, уже другая, он с ней спит, но ко мне это не имеет ни малейшего отношения. Мы с ним заключили договор о совместном противостоянии жизненным невзгодам и никогда друг друга не предадим.
– Когда я создавала «Колибри», то делала это большей частью для себя. Ходить на свидания и строить отношения нелегко. Но потом я поняла, что надо думать не только о себе. – Она повернулась к монитору. – Но и о таких, как он.
Иногда мне становилось интересно, кто эта женщина, какая она, как выглядит, как одевается? Как ее зовут? Сколько ей лет? Какой у нее характер? Но этот всплеск любопытства быстро проходил, и мне снова становилось безразлично. Пусть она будет, если Володе с ней хорошо, лишь бы он меня не бросал.
– Значит, у тебя тоже есть аккаунт?
Я не знаю, кто эта женщина. Но совершенно точно знаю, что это не Лена. Леночка… Господи, как смешно! Ну как могло Павлу такое в голову прийти? Смешной трогательный мальчик. Влюбился.
– Раньше был. Я даже знакомилась пару раз. Но ничего толкового не вышло. Я решила, что сперва надо построить бизнес, а потом искать спутника жизни.
– Что ж, спасибо за помощь, – сказал Дивайн. – Ты настоящий спец в компьютерах.
– Мне купили первый ноутбук в восемь лет, с тех пор завертелось. Ты знал, что среди геймеров больше женщин, чем мужчин?
Отражение 2
– Нет, не знал. Помню, ты рассказывала про родителей. Они тебя поддерживали?
Владимир
– О да! У моего отца полным-полно патентов на программы, которые он разрабатывает для компаний вроде «Майкрософт» и «Интел», а еще он читает лекции по всему миру. Мать преподает физику в Калифорнийском технологическом.
Нет у меня на свете человека ближе моей Музы, и я, конечно, не смог утерпеть и позвонил ей, как только вернулся домой. Мы женаты уже шестнадцать лет, и за это время во мне укоренилась привычка немедленно все ей рассказывать и потом долго обсуждать любое событие. Ну, почти все. Спасибо судьбе, что она послала мне такого друга, умного, тонкого, преданного и любящего. Просто удивительно, что при всех своих особенностях она не разлюбила меня за столько лет. А ведь могла бы. Зачем я ей? Что ее держит рядом со мной? Постели нет, детей нет. Другая давно бы ушла.
– Значит, наследственность у тебя хорошая, – пошутил Дивайн. – Ты говорила про брата?
Наверное, жизнь могла бы сложиться совсем по-другому, и я женился бы не на Музе, а совсем на другой девушке. Как бы я в этом случае жил теперь? Неизвестно. Скорее всего, хуже. Хотя кто знает…
– Его зовут Дэннис. Мы близнецы. Он ученый и спортсмен. В общем, мы с ним идеальные. Даже жуть порой берет. Я его обожаю.
– Да, у меня тоже есть идеальные брат и сестра. С ними нелегко. – Дивайн посмотрел на монитор. – Кстати, Джилл, можно попросить тебя об одолжении?
Боже мой, как я любил Надежду! С ума сходил, думал о ней каждую минуту, начинал трястись часа за два до встречи. Мне было восемнадцать лет, я учился на втором курсе, ей – тридцать девять, она была замужем и имела двоих детей. Она была моей первой женщиной. То есть у меня, само собой, сексуальный опыт уже имелся, но с девицами, ровесницами, которые в науке любви еще мало что понимали и занимались ею не столько из большого желания, сколько для взросления как в чужих глазах, так и в собственных.
– Разумеется.
Надежда была совсем другой. Настоящей Женщиной, с большой буквы. Зрелой, опытной, мудрой. Она научила меня всему.
Он достал телефон.
Мы встречались уже давно, и каждый раз вставала острая проблема места для уединения. Иногда это бывали квартиры ее подруг, иногда мне оставляли ключи мои приятели, иногда я даже осмеливался прийти к ней домой, когда муж ее уезжал в командировку, а дети находились у бабушки. И вот настал момент, когда место найти не удалось. Ну, вот никак не складывалось ни у ее знакомых, ни у моих. И муж никуда не уезжал. А я сгорал от страсти и больше ждать не мог. В конце концов, я ведь не бездомный, тут главное – точно поймать момент, когда родителей и брата с сестрой не будет дома.
– Я получил одно странное письмо от человека, который, судя по всему, причастен к смерти Сары.
Удача мне улыбнулась, отец пришел домой с работы и радостно сообщил маме, что достал два билета в «Современник» на завтра на новый спектакль, где заняты знаменитые и любимые всей страной актеры. Мама радостно заахала, она этих актеров просто обожала, и стала возбужденно обсуждать с Валентиной, какое платье ей надеть в театр. Я тут же подкатился к Михаилу:
– Что? – выдохнула она. – Автора выследили?
– Миш, ты завтра когда придешь?
– В том-то и дело. Письмо невозможно отследить. Уже многие пробовали, Уилл в том числе. Ничего не вышло.
– Не знаю, а что?
Тэпшоу явно заинтересовалась.
– Ну, у тебя есть какие-нибудь планы на завтрашний вечер?
– Уилл – толковый парень.
– Да нет пока. Может, завтра появятся. Все от Ларки зависит, я-то заканчиваю работу в шесть, а у нее рабочий день ненормированный. Если рано освободится, то сходим с ней куда-нибудь. Ты говори, чего надо.