Он выпрямился и глядел на Эбби.

- А если нас арестуют? - спросила она.

Брат Лемон вздохнул и поднялся:

- Подумай о том, что я сказал, а пока делай и говори, как я скажу. Можешь? Еще чуть-чуть? Мы столько сил потратили...

Эбби кивнула - она и правда зашла так далеко, что не могла все бросить.

- Отлично. А теперь запинаем этого демона обратно в ад!

* * *

Гретхен смотрела на них с кровати, вся обсыпанная солью - соль в волосах, соль в ушах, соль пристала к уголкам глаз и рта.

- Хочешь пить? - спросил брат Лемон, поднимая стакан воды, над которым молился в гостиной. Гретхен пробежала по растрескавшимся губам языком, покрытым толстой белой пленкой. Брат Лемон встал на колени у изножья постели и поднес стакан ко рту Гретхен. Та с первого же глотка завыла и заметалась по кровати, а брат Лемон с ликующим видом выплеснул содержимое стакана ей в лицо:

- Святая вода! Захлебнись святостью Божественной любви!

На губах Гретхен выступила пена: глаза закатились так, что были видны только белки с красными сосудами.

- Желудок! Голова! Сердце! Пах! - выкрикивал брат Лемон, поочередно прикладывая Библию к соответствующим частям тела Гретхен. - Не прячься, лжец! Покажись мне!

Из чрева Гретхен раздалось урчание, и комната наполнилась пыльной вонью, незнакомой Эбби.

- Выньте его... - слабым голосом взмолилась Гретхен. - Он спускается глубже... Больно... Бо-о-о-ольно...

Слова перешли в шипение боли. Брат Лемон принюхался и улыбнулся.

- Корица! Чувствуешь? - спросил он Эбби. - Неестественный запах сверхъестественных сущностей! Я различаю их по запаху.

- Меня почти не осталось... - выдохнула Гретхен, горло которой сжималось. - Я тону... Он топит меня...

Брат Лемон выбежал мимо Эбби и тут же вернулся с желтой пластиковой воронкой и четырехлитровой канистрой дистилированного уксуса «Хайнц». Запрокинув голову Гретхен своими массивными руками, он сунул ей воронку в зубы, что не помешало Гретхен изрыгать гневные вопли вокруг жерла.

- Держи ее за ноги! - крикнул брат Лемон, одной рукой открыл крышку, зубами вырвал белую бумажную пленку, выплюнул на кровать и опрокинул в воронку треть канистры.

Гретхен пинала матрас, захлебываясь и давясь. У Эбби от запаха уксуса защипало в глазах. Вырвав воронку, брат Лемон зажал рот Гретхен, трепыхавшейся под ним, и рыкнул:

- Ведро!

Подхватив ведро с пола, Эбби протянула его экзорцисту.

- Ближе! Рядом с головой!

Эбби успела поставить ведро в тот самый момент, как он отпустил челюсти Гретхен, и та обблевала себе всю футболку. Брат Лемон развернул ее на бок, но к тому моменту из ее рта текло только что-то жидкое и желтое. Тогда экзорцист повторил процесс, а Эбби стояла и держала ведро - на этот раз туда ударила мощная струя рвоты.

- Я возьму духовный меч. который есть слово Божие, - произнес брат Лемон, снова засовывая воронку в зубы Гретхен, - пронжу тебя и рассею твою ложь!

- Он прячется... ниже: глубоко... - Гретхен задыхалась. Тут ее голос стал ниже, словно голосовые связки охрипли и заскрипели: - Неужели вы думаете, что я чувствую боль?! Вы двое обречете свои души на проклятие! За то, что пытаете эту свинью, вы поплатитесь собственным спасением! Что сказал бы ваш Бог?!

Тут голова Гретхен пришла в нормальное положение, она прикусила язык, потом открыла глаза, посмотрела на них прояснившимся взглядом и сказала:

- Не слушайте... вперед. Выгоните его... выгоните из меня...

Брат Лемон выпрямился и обратился к Эбби:

- Сходи на кухню и посмотри под раковиной - нет там нашатырного спирта? Сейчас начнется настоящая драка.

Его грива была чернее ночи и того же цвета глаза, над которыми нависали брови, едва не сходившиеся над серповидным носом. А походка напоминала красно-черных бойцовых петухов из Мрсевады. Его прозвали Заложник Теней. Это прозвище никак не являлось комплиментом, и он возражал против него до тех пор, пока Каджет не сказал ему, что иметь прозвище хорошо, хотя самому хотелось бы, чтобы его не звали Каджет-Клятвенник. К тому же Шедоуспан звучит романтично и отчасти зловеще, и это тешило его самомнение — самое большее, что у него было. Роста он был среднего, длинноногий и жилистый, проворный с такими буграми мышц на бицепсах и бедрах, о которых только мечтают другие мужчины.

Заложник Теней. Прозвище ему шло. Никто не знал, откуда он родом, и работал он среди теней. Возможно, в тени «улиц» Подветренной стороны, а может быть, далеко в Сиро находилось место его рождения. Это не имело значения. Он принадлежал Санктуарию и хотел, чтобы город принадлежал ему. Во всяком случае, вел он себя именно так. Возможно, он знал или хотя бы подозревал, что родом он с Подветренной, и сознавал, как высоко поднялся. У него просто не было времени на те уличные Шайки, в которых он, несомненно, был бы предводителем.

Возраст свой он знал не лучше, чем любой другой в Санктуарии. Возможно, он жил уже лет двадцать. Может быть, меньше. Убедительные усики появились у него, когда ему не было еще и пятнадцати.

Под раковиной оказалось полбутылки нашатыря, но Эбби солгала, что его там не было, и брату Лемону пришлось и дальше использовать уксус. Битва продлилась еще несколько часов: роль Эбби в ней была ограничена тем, что она говорила «Господи помилуй» по знаку брата Лемона, опустошала ведро, которое Гретхен наполняла своей рвотой (с каждым разом ее выходило меньше, и она была более жидкой), и держала Гретхен за ноги. Они так надышали в комнате, что под конец стало жарко, как в сауне, а по стенам побежали капли. Когда экзорцист и Эбби, наконец, вышли передохнуть, их ослепил солнечный свет.

Черные, как смоль волосы, вьющиеся и непослушные, закрывали его уши, чуть-чуть не доходя до плеч. Слева они скрывали серьгу. Немногие знали об этом. Он проколол ухо лет в четырнадцать, чтобы поразить ту, которая в тот год лишила его невинности. (Тогда ей было двадцать два и она была замужем за мужчиной, похожем на строительный блок с животом. Теперь это старая карга с животом отсюда и до завтра.)

— Ресницы под густыми блестящими бровями такие длинные, что кажутся накрашенными, словно у женщины или жреца енизеда, — рассказывал в таверне «Распутный Единорог» Кушарлейну человек по имени Ласка. — Один дурак однажды сказал это в его присутствии. У него навсегда остался шрам, и он рад, что у него остались также язык и жизнь. Следовало бы знать, что парень с двумя метательными ножами на правой руке опасен — и левша. И с таким именем — Шедоуспан!..

Усевшись с ней в гостиной, брат Лемон опрокинул половину четырехлитровой канистры с водой, а остальное вылил на себя и потряс головой, распыляя холодные брызги:

Конечно, его имя было не Шедоуспан. Правда, многие не знали или не помнили его имени. А звали его Ганс. Просто Ганс. Ганс Шедоуспан — люди называли его или так или так, или вообще никак.

- Бр-р-р! Хочешь? Сразу проснешься!

Казалось, он носит плащ не снимая, рассказывал Кушарлейну мудрый С\'данзо. Плащ не из ткани — этот скрывал его лицо, его душу. Кое-кто говорит, что у него глаза спрятаны, как у кобры. На самом деле это не так. Просто казалось, что черные ониксы — его глаза — смотрят внутрь. Возможно, их взгляд был сосредоточен на щепках размером с хорошие доски, что находились у него на плечах, готовые в любое время упасть.[1]

- Неужели нельзя по-другому? - спросила Эбби.

- Не переживай, - ответил экзорцист. - Андрас думает, он в домике, но очень скоро нога Господа пнет его под задницу! Пойди, налей ванную.

По ночам он не разгуливал с праздным видом, если только не заходил в кабачок. Конечно же, ночь была временем Ганса, как была когда-то временем Каджета. Ночью… «Ганс бродит словно голодный кот», — сказал кто-то с дрожью в голосе. На самом деле это было не так. Он скользил. Мягкие подошвы его ботинок на шнуровке с каждым шагом отрывались от земли лишь на толщину пальца, опускаясь не на пятку, а на носок. Кое-кто шутил по этому поводу — не при Гансе, конечно — уж больно странной казалась извивающаяся походка. Люди благородных кровей взирали на него с эстетическим очарованием. У женщин, благородного происхождения или нет, к очарованию примешивался интерес, часто непроизвольный. Хотя вердикт в большинстве случаев был несколько иным: безвкусное сексуальное животное, этот Ганс, этот Шедоуспан.

Сердце Эбби упало:

Ему намекали, что немного углубленных занятий сделают из него отличного фехтовальщика — у него был прирожденный дар. Служба, военная форма… Ганса это не интересовало. Больше того, он смотрел на воинов, на форму с издевкой. А теперь он необъяснимо ненавидел их.

- Зачем?

Все это Кушарлейн узнал, когда познакомился поближе с человеком, которого звали Заложник Теней. И невзлюбил его. Ганс производил впечатление излишне самоуверенного юнца, перед которым отступишь в сторону, ненавидя себя за это.

- Крещение с полным погружением, - теперь брат Лемон больше не улыбался. - Чем больше мы умерщвим ее плоть и освятим дух, тем труднее демону будет прятаться.

— Ганс — ублюдок! — сказал Шайв-Меняла, ударяя кулаком по широкому столу, на котором он имел дело с такими, как Ганс. Обменивая награбленное на деньги.

Перед глазами Эбби встала картина: он опускает в ванную связанную Гретхен, та кричит и вырывается, он прижимает ее ко дну, из ее рта идут пузыри...

— А, — невинно посмотрел на него Кушарлейн. — Ты хочешь сказать, по своей натуре.

- Нет. Это слишком.

— Возможно, и по рождению тоже. Мальчишка — ублюдок по рождению и по сути! Чтоб все эти надменные сопливые бандиты сдохли в младенчестве!

- Теперь ты хочешь слиться?! - он ткнул в Эбби массивным пальцем. - Ты же слышала - она сама хочет его изгнать!

— Значит, он ужалил тебя, Шайв?

- Какой смысл в экзорцизме, если она умрет?

— Бандит и безродный молокосос, вот кто он.

Брат Лемон молча посмотрел на нее, потряс головой и пошел на кухню со словами:

— Молокосос?

- Тогда я сам все сделаю. Господи, одиноки слуги Твои...

— Ну, возможно на пядь повыше, — Шайв прикоснулся к своим усам, которые были у него закручены словно рога горного барана. — Каджет был чертовски хороший вор. Из тех, что делают честь ремеслу. Превращают его в искусство. С такими приятно иметь дело. Ганс его ученик или кто-то вроде того… у него потенциал стать еще более великим вором. Не человеком — вором, — Шайв помахал пальцем, лоснящимся от воска. — Потенциал, повторяю. Но он никогда не реализует его.

Он чем-то загремел, пошла вода и стало тихо. Тогда Эбби прокралась обратно в спальню, где едко воняло мочой и рвотой. Гретхен больше не дрожала и только часто, мелко дышала. Вся ее кожа шла мурашками, красное лицо было мокро, губы кровоточили, потрескавшись от уксуса, в волосах застряла соль, глаза распухли и покраснели. Она поманила Эбби поближе, подняв привязанную руку, насколько могла. Девушка опустилась на колени у матраса. Приоткрыв красный глаз, Гретхен шепнула:

Палец замер, затем вернулся назад, чтобы погладить ус.

-Дай ему...

— Ты так считаешь, — сказал Кушарлейн, пытаясь завести Шайва и вытянуть слово из человека, знающего, как держать рот на замке и благодаря этому до сих пор живому и преуспевающему.

- Он тебя убьет.

— Я так считаю. Пройдет не так уж много времени, и он словит фут острой стали. Или запляшет в воздухе.

- Он должен выйти из меня... - Гретхен яростно затрясла головой. - Через огонь, через воду... Хоть на куски меня разрежьте... Я не могу так жить.

— Что, напоминаю тебе, сделал и Каджет, — сказал Кушарлейн, отмечая, что в ремесле не говорят «был повешен».

Эбби взяла ее за руку, оказавшуюся ледяной и твердой:

Шайв обиделся.

- Я поговорю с ним. Мы что-нибудь придумаем. Я не могу больше тебя мучать.

— После долгой карьеры! И Каджета уважали! Его до сих пор уважают.

- Андрас показал мне, что я сделала... С тобой, с Маргарет... С Гли; с отцом Морганом... С Максом... - на последнем слове ее голос задрожал.

— Хм-м. Жаль, что ты восхищаешься учителем, а не учеником. Ты бы, конечно же, пригодился ему. А он тебе. Раз он удачливый вор, выгода будет сопутствовать тому скупщику краденого, которого он…

- Это не ты.

— Скупщику? Скупщику краденого?

- Нет, я! Все я! Я и... то, что сидит во мне. Его надо выгнать... иначе он уничтожит все.

— Прости, Шайв. Тому меняле, у которого он предпочтет обменивать свой товар… на рэнканские монеты. Всегда выгодно…

В глубине дома засвистел чайник.

— Он надул меня!

- Я не дам ему тебя мучать, - ответила Эбби. - Все еще можно исправить.

Вот оно как. Наконец-то Шайв признался. Вот как его ужалил Ганс. Пятидесятилетний, солидный, второй по опыту меняла Санктуария, Шайв оказался надут нахальным юнцом.

Дверь распахнулась, и брат Лемон направился к постели. В одной руке он держал воронку, в другой - чайник, испускавший пар.

— О, — сказал Кушарлейн.

Он встал, показав Шайву милую саркастическую улыбку.

Тогда Эбби поняла: его никто не остановит - ни родители, ни учители, ни друзья, ни полиция. Никто до него не достучится. Она испытывала самое ужасное чувство на свете - чувство того, что выпустила из клетки чудовище и не могла им управлять.

— Знаешь, Шайв… тебе не следовало признаваться в этом. В конце концов, ты не менее двадцати лет занимаешься этим ремеслом… а он всего лишь прожил столько же, если не меньше.

- Готовы к продолжению? - брат Лемон непринужденно вошел в комнату. -Ситуация эскалирует - максимальная боеготовность! Знаешь, что это значит?

Шайв уставился на таможенника. Уроженец Овершана, выросший в Санктуарии, состоящий теперь на службе у покорителя обеих стран — Рэнке. А также у лиги менял и первых воров города, настолько удачливых, что они нанимали себе других воров. Выразительно изогнув губу — годами выработанное движение — проведя по двойной спирали левого уса, Шайв переключил свое внимание на извлечение красивого рубина из его слишком легко узнаваемой оправы.

Он занес над кроватью чайник, из носика которого шел пар. Глаза Гретхен широко распахнулись от страха, но она тут же сжала зубы и попросила:

В настоящий момент посещение Кушарлейном Лабиринта было вызвано работой еще на одного хозяина, ибо это был честолюбивый и вечно голодный человек. Использующий любую возможность получить выгоду и заключить новую сделку. Сегодня он просто собирал сведения о бывшем ученике Каджета-Клятвенника, казненного вскоре после того, как Принц-губернатор прибыл из Рэнке, чтобы «привести этот Воровской рай в надлежащий вид». Неподкупный, неподдающийся на угрозы, (очень) молодой осел действительно собирался управлять Санктуарием! Расчистить его! Молодой Кадакитис, прозванный Котенком!

- Давайте. Выгоните его... - ее голос сменился низким хрипом. -Попробуй!

Он уже успел вызвать гнев у духовенства и всех воров и менял Санктуария. И доброй половины владельцев питейных заведений. И даже многих воинов гарнизона своими эффективными поразительно компетентными церберами. Но некоторые из почтенных обитателей вилл находили его просто прелестным.

- Отойди, Эбби! - приказал брат Лемон. - Слово Божье, подобно молоту истины, вынесет тебя с моей дороги!

«Наверное, мочится в постель», тряхнув головой, подумал Кушарлейн, в тот же миг умело отводя край тоги от протянутой руки безногого нищего. Кушарлейну было прекрасно известно, что у этого типа под длинной-предлинной изношенной одеждой одна нога была привязана к другой. Хорошо, хорошо. Итак, один парень лет девятнадцати-двадцати, вор, ненавидит другого, сводного брата Императора, присланного сюда в задний проход Империи, расположенный в глуши, вдалеке от рэнканского Императорского трона! Это таможенник выяснил сегодня, собирая сведения для своего таинственного неизвестного хозяина. Ганс, Ганс. За всю свою жизнь воришка уважительно относился лишь к одному человеку помимо собственной наглой личности: к Каджету-Клятвеннику. Уважаемому опытному вору. А Каджета арестовали, что, несомненно, ни за что бы не произошло в доброе старое время. Время Д.П.П., подумал Кушарлейн: До этого Проклятого Принца! И что еще более невероятно, если невероятное можно сравнивать, Каджета повесили!

- Нет! - крикнула Эбби, встав между ними и раскрыв руки, заслоняя Гретхен. - Она умрет!

Придурочный Принц!

- Давайте! - кричала Гретхен.



- Я должен убить демона! - брат Лемон шагнул вперед. Левая сторона лица Эбби начала нагреваться от пара, словно варилась.

— А парень знает, что ему нечего и думать посягнуть на Принца самому, — кто-то сказал это владельцу «Золотой ящерицы», а тот передал сказанное старой подруге Кушарлейна Гелиции, хозяйке пользующегося спросом «Дома русалок». — Он намеревался обокрасть Принца-губернатора и быстро сорвать большой куш.

- Посмотрите на нее! - взмолилась Эбби, хватаясь за воронку. -Посмотрите только, что вы делаете!

Кушарлейн уставился на Гелицию.

Дрожащими руками брат Лемон отвел воронку подальше со словами:

— Этот молодой петушок собирается обокрасть дворец губернатора? — спросил он и тотчас же почувствовал себя глупцом, она ведь сказала, да.

- Враг хочет меня унизить! Враг хочет меня уменьшить!

— Не смейся, Кушер, — ответила Гелиция, взмахнув дородном рукам, унизанной кольцами.

- Это просто девушка, - Эбби отступила, пятясь, и наткнулась на кровать. Ее колени подогнулись, и она села прямо на руку Гретхен. - Ее нельзя будет вернуть!

Сегодня она была одета в яблочно-зеленое, пурпурное, бледно-лиловое, розовое и оранжевое, причем напоказ выставлялась значительная часть несравненно пышного бюста, напоминающего две белые подушки от большого дивана, который был совершенно безразличен Кушарлейну.

- Я буду умерщвлять ее плоть, пока не испустит демона! - крикнул экзорцист. - В этот раз я не напортачу!

— Если это можно сделать, Шедоуспан сделает это, — сказала она. — Ну же, смелее, наливай себе еще вина. Ты слышал о кольце, которое он стащил из-под подушки Корласа — в то время как голова того лежала на ней? Ты знаешь Корласа, торговца верблюдами. А может о том, как наш мальчик Ганс залез смеха ради на крышу третьей казармы и стащил оттуда орла?

Он надвинулся на Эбби, закрыв собой свет, сдавив девушку между собой и Гретхен, толкнул ее, отпихнув с кровати, и Эбби ударилась коленями о пол. Брат Лемон сунул Гретхен в зубы воронку, а та яростно кивала и стонала в экстазе:

— Интересно, что он с ним сделал!

-Да! Да! Да!..

Женщина кивнула, тряся подбородком и серебряными серьгами диаметром с его бокал. Конечно же, ее бокал, тот из которого Кушарлейн сейчас пил.

Экзорцист занес чайник и начал лить. Эбби бросилась к нему, вытянув руки; сначала она ничего не почувствовала, но очень скоро ладони, коснувшиеся чайника, вспыхнули болью, а кипяток забрызгал все предплечья и плечи. Брат Лемон заревел и отшатнулся, тоже обжегшись кипятком; чайник упал и отлетел в угол, извергая ручьи кипятка по всему полу.

— Шедоуспан, — сказала она, — получил лестное предложение от одного богатея из Тванда — и знаешь, он ответил, что ему полюбилась эта вещица. Он мочится на нее каждое утро.

Гретхен завыла от разочарования. Брат Лемон выпрямился во весь рост и схватил Эбби за шею. Его лицо перекосилось от злости, но Эбби испытывала такой ужас, что больше ничего не боялась.

Кушарлейн улыбнулся.

- Когда вы остановитесь? Когда она умрет? - крикнула она.

— А… если это невозможно сделать? Я имею в виду, проникнуть во дворец?

Пожатие плеч сейсмическими волнами дошло до бюста Гелиции, вызвав там настоящее землетрясение.

Брат Лемон замер. Он посмотрел на одну девушку с обваренными руками, плакавшую перед ним; потом на другую, привязанную к постели в луже собственной рвоты, насквозь мокрую, всю в соли и моче. Она медленно качала головой из стороны в стороны и слабо повторяла, как заклинание:

— Что ж, в таком случае в Санктуарии станет одним тараканом меньше, и никто не хватится его. О, моя Лицания немного повоет на луну, но тоже скоро оправится.

- Убей меня, убей, убей, убей...

— Лицания? Что еще за Лицания?

Освещение поменялось, и с глаз брата Лемона упала пленка.

Девять колец сверкнули на руках Гелиции, когда женщина нарисовала в воздухе формы в точности так же, как это сделал бы мужчина.

- Я больше его не вижу, - сказал он. - Не вижу больше демона.

— Ах, миленькая маленькая кадитка, падкая на уговоры, грезящая о его стройном теле и полуночных глазах. Кушер, хочешь… встретиться с ней? Прямо сейчас — она свободна.

Он развернулся и вышел. Эбби последовала за ним - брат Лемон оказался в гостиной. Он сидел в соломенном кресле и держался за голову.

— Я на работе, Гелиция, — деланно тяжко вздохнул он.

- Я видел демона! - говорил своим коленям экзорцист. - Могу поклясться, я его видел!

— Расспрашиваешь о нашем малыше Шедоуспане? — мясистое лицо Гелиции приняло деловое выражение, которое кое-кто назвал бы скрытно-лукавым.

- Все можно исправить, - сказала Эбби. Брат Лемон поднял голову - по его лицу текли слезы:

— Ага.

— Хорошо. Но кому бы ты ни докладывал, Кушер — со мной ты не говорил!

- Что я наделал?..

— Ну конечно нет, Гелиция! Не будь глупой. Я не говорил ни с кем, имеющим имя, адрес или лицо. Я ценю свое… знакомство с предприимчивыми горожанами, — он остановился, пережидая ее веселое фырканье, — и не собираюсь портить его. Или терять физические атрибуты, необходимые для того, чтобы время от времени пользоваться твоими милашками.

Она не знала, как его утешить. Схватив Библию, экзорцист прижал книгу к губам, бросился на колени и стал молиться. Из спальни по-прежнему доносилась мольба Гретхен:

К тому моменту, как Кушарлейн вышел на улицу, смех Гелиции усилился до ржущего хохота, убедив его в том, что женщина наконец поняла его прощальную шутку. В это время дня Улица Красных Фонарей была тиха, пыль и следы последних ночных посетителей были сметены. Стирали белье. Доставляли покупки. Пара рабочих была занята починкой сломанной двери в соседнем заведении. Враг, отвратительный белый шар на отвратительном небе, приобретающий цвет порошка куркумы, перемежающегося с шафраном, был высоко, только что перевалив за полдень. Культяпка, вероятно, уже начинает шевелиться. Кушарлейн решил зайти к нему и поговорить, возможно, к заходу солнца он уже сможет подготовить свой доклад. У нанявшего его человека терпения, похоже, меньше, чем денег. Таможенник этого увядающего города, главным ремеслом которого было воровство и сбыт его результатов, выучился первому и постоянно работал над тем, чтобы увеличить долю второго.



- Убей меня, убей, убей...

— Что делал? — спросила поразительно красивая девушка. — Шлялся? Что это значит?

Наконец, подняв голову, брат Лемон произнес:

Ее спутник, лишь не на много старше ее семнадцати-восемнадцати лет, напряг шею, чтобы удержаться и беспокойно не оглянуться.

- Я приведу папу... Надо привести папу! - повторил он уже с большей уверенностью, вскочил и принялся рыскать в поисках ключей.

— Ш-ш-ш, не говори так громко. Когда тараканы выбираются на волю?

- Зачем? - спросила Эбби. - Что он такого сделает?

Девушка моргнула, взглянув на смуглого юношу.

- Это просто испытание! Проверка нашей веры! - продолжал убеждать себя брат Лемон. - Я взялся за слишком большую задачу - только папа знает, что делать! Он регулярно имеет дело с демонами похуже! Папа все исправит! Все будет хорошо!

— Ну, как когда — ночью.

- Вы что, меня бросаете?!

— Как и воры.[2]

Схватив ключи с кофейного столика, брат Лемон повернулся к Эбби, не глядя ей в глаза. Последнее ей не понравилось.

— О! — она рассмеялась, хлопнула в ладоши, зазвенев браслетами — несомненно, золотыми — и дотянулась до его руки. — О, Ганс, я так мало знаю! А тебе известно почти все, не так ли? — выражение ее лица изменилось. — Ой, какие мягкие здесь волосы.

- Я тебя не бросаю. Я поеду за папой, мы вернемся и победим эту тварь. Подожди, я скоро буду - честное слово!

Она задержала свою ладонь на руке с темными-темными волосами.

И с этим вылетел из двери. Эбби услышала топот по ступеням под домом, хлопнувшую дверь машины и проснувшийся двигатель. Окно выходило на фасад дома, и Эбби увидела, как фургон брата Лемона дал задний ход, выехал на дорогу и удалился.

— Улицы — мой дом, — сказал он ей. — Они вскормили и воспитали меня. Да, мне кое-что известно.

Приближался вечер, весь мир вокруг темнел, и в доме стало тихо. Эбби зашла в спальню, посмотреть, как там Гретхен. Та лежала совершенно неподвижно. Эбби наклонилась на ней.

Он с трудом верил в свою удачу, сидя в приличном заведении за пределами Лабиринта с роскошной красавицей Лирайн, которая была… во имя Тысячеглазого и Эши, возможно ли это? — одной из наложниц, которых привез с собою из Рэнке Принц-губернатор! И она, очевидно, очарована мною, подумал Ганс. Он вел себя так, словно каждый день сиживал в «Золотом оазисе» с такой женщиной. Какое совпадение, какая поразительная удача, что он наткнулся на нее на базаре! Наткнулся в прямом смысле! Она торопилась, а он оглянулся, провожая взглядом одного из пугал Джабала, они налетели друг на друга и им пришлось схватиться друг за друга, чтобы не упасть. Девушка так извинялась и так хотела загладить свою вину… и вот они здесь, Ганс и красотка из дворца, без охраны и присмотра, и действительно красавица — а надето на ней столько, что хватит, чтобы прожить год. Он изо всех сил пытался сохранять спокойствие.

-Умоляю... Остановите... - стонала Гретхен.

— А сиськи мои тебе определенно нравятся, правда?

- Все будет хорошо. Сейчас он приведет того, кто все решит.

— Что?..

- Остановите... Остановите... Остановите... - стонала Гретхен. Эбби хотела ее обнять. Тут Гретхен захохотала.

— О, не отпирайся. Я не сержусь. Правда, Ганс. Если бы я не хотела, чтобы на них смотрели, я бы прикрыла их курткой из грубой ткани.

- Как все просто! - она жестоко улыбнулась, и камень, лежавший на сердце Эбби, опустился в живот. - Вы что, думали, Гретхен до сих пор тут? Ее давно нет в этом теле! Вы оба стояли с торжественным видом, читали молитвы Богу, в которого ты даже не веришь, и ожидали... чего? Что моя голова провернется на 360 градусов? У вас фантазия ограниченная, как у детей! Чтобы прогнать этого позера, не понадобилось и одной десятой моей мощи -тут сделать страшный голос, там подтолкнуть, один фокус, другой, и вот мы с тобой наедине. Как было в начале, так будет и в конце.

— Э… Лирайн, в своей жизни я только раз видел шелковый обруч, расшитый жемчугом, но в тот не были вплетены золотые нити, и жемчужин было меньше. Да и находился я не так близко.

Ухмыляясь и глядя Эбби прямо в глаза, Гретхен начала мурлыкать один мотивчик, потом тихонько запела:

«Черт возьми, — подумал он, — я должен был сделать комплимент ей, а не показать, что мною движет лишь жадность при виде ее облачения».

- «Теперь мы одни тут,

— О! Я, одна из семи женщин одного скучающего мужчины, решила было, что ты хочешь проникнуть под мою упаковку, в то время как тебе нужна именно она. Что делать бедной девушке, привыкшей к лести лакеев и слуг, когда она встречает настоящего мужчину, высказывающего вслух свои настоящие мысли?

И больше никого рядом с нами нет,

Ганс старался не показать, что прихорашивается. Не знал он и как извиниться или завести пустую любезную беседу не на уровне Лабиринта. К тому же, подумал он, эта красотка с пухлыми губами, лицом в виде сердечка и замечательным животом, похоже, издевается над ним. Она-то знала, что ее губки неотразимы!

Теперь мы одни тут,

— Носить закрытое платье из грубой ткани, — сказал он, и пока она смеялась, добавил, — и пытаться не смотреть в эту сторону. Этому настоящему мужчине известно, к чему ты привыкла, и что тебя не может заинтересовать воришка-Ганс.

Сердец наших стук нам расскажет секрет...»

Выражение ее лица стало серьезным.

— Тебя нельзя подпускать к зеркалу, Ганс. Зачем ты глумишься надо мною?

Ганс быстро оправился, поборов изумление. С покалыванием под мышками, но внешне спокойно, он сказал:

— Ты не против того, чтобы прогуляться, Лирайн?

Я умерла бы ради тебя[30]

— Будет ли нас в конце прогулки ждать более уединенное место?

- Ты сама знаешь, что будет дальше, - продолжала Гретхен. - Родители уже меня ищут Представляешь, какую красивую истерику закатила моя мама? Она пришла домой после матча, набив пузо жареной курицей с крабовым соусом, а ее милой, бесценной доченьки нигде нет, любимая собачка умерла, и все белоснежные ковры забрызганы кровью - теперь еще менять придется! Конечно, они тут же позвонят в полицию, а первым делом подумают на эту... как ее?

Выдержав ее взгляд, он кивнул.

— Да, — тотчас же сказала она. Наложница Принца Кадакитиса! — Можно ли купить на базаре что-нибудь столь же хорошее, как эта лента для волос?

Опустившись на корточки, Эбби прижимала к вискам тыльные стороны запястий и повторяла про себя: «Это не Гретхен. Гретхен не здесь».

Ганс поднялся с места.

— Кто такое станет покупать? Нет, — ответил он, удивленный вопросом.

- Ну, как ее там... Которую чуть не исключили из школы... Которая торгует наркотиками и украла из больницы труп ребеночка для извращенной секс-оргии... Ах да, Эбигейл Риверз! Интересно, она дома? Динь-динь! «Алло, миссис Риверз! Я знаю, что последние сутки вы провели, как полнейший «белый мусор», но, может, вы заметили что-то странное в вашей дочери? Ах, ее нигде нет? Ну, мы, конечно, полицейские Маунт-Плезанта, и у нас в башке только одна извилина, но, может быть, это зацепка? Как ты думаешь, Клетус, эта чокнутая девка с рожей, как пицца из прыщей, может иметь отношение к похищению и возможному убийству такой милой, вежливой, приличной и - не побоюсь этого слова - сексуальной девушки?» «Знаешь, Ретус, возможно, стоит это расследовать...»

— Значит ты должен купить самое лучшее, что мы сможем найти после недолгих поисков.

Эбби качалась взад-вперед, снова и снова повторяя: «Это не Гретхен... Это не Гретхен...»

Девушка захихикала, увидев его пораженное лицо. Это нахальное создание решило, что она шлюха, собирающаяся содрать с него какой-нибудь подарок — словно первая встречная девка!

— Чтобы я смогла вернуться с этим во дворец, — сказала Лирайн и проследила, как понимание осветило его пугающие, но в то же время чувствительные ониксы, которые он носил вместо глаз, жесткие, холодные и беспокойные. Она просунула руку под его локоть, и они покинули «Золотой оазис».

- Они придут за тобой, - продолжала Гретхен. Теперь не было похоже, будто ей холодно. Более того, она как будто находилась в том самом месте, где хотела быть с самого начала. - Они увидят, что я привязана к постели, и посадят тебя в дурдом. Твоих родителей в Чарльстоне будут ненавидеть больше всех - такие шизики, как ты, становятся легендами! Наркоманку из Олбемарл-Академии, похитительницу людей и младенческих трупов, запомнят навсегда! Тебя, наконец, выпустят, ты состаришься и сморщишься, тебе будет тридцать лет, но ты навсегда останешься тем, чем являешься сейчас - жалкой, нечистой психичкой.



Вскочив на ноги, Эбби убежала в гостиную. Существо, говорившее голосом Гретхен, заползло ей в голову и сдавило мозг так, что он засочился кровью. Эбби нужна была тишина. Она подошла к окну: на улице становилось темно, мужчина в красном плаще выгуливал собаку, в фиолетовом небе висел след от самолета... Время шло, наконец, зажглись фонари, и Эбби пришлось признать факт: экзорцист никогда не вернется. Она была совершенно одна, в соседней комнате сидел в засаде демон, и никто не собирался приходить на помощь.

— Конечно же, я уверена, Борн!

- Эбби... - позвала лже-Гретхен. - Ты меня слышишь?

Стащив расшитую голубыми арабесками ленту для волос из зеленого шелка, которую купил ей Ганс, Лирайн швырнула ее в сидящего на диване мужчину. Тот усмехнулся так, что его борода сморщилась.

Эбби прижималась лбом к стеклу. Выхода не было. Она все испортила. В отчаянии она обратилась к демону:

— У него такие потребности! Он никогда не расслабляется, его нужды и желания сильны, поэтому он постоянно хочет что-то делать и кем-то быть. На него такое впечатление произвело то, кем, а точнее, чем я являюсь, и в то же время он скажет под пыткой, что я лишь одно из его приключений. И мне, и тебе известны плебеи, жаждущие большего, чем просто еды! Он совершенно тронулся, Борн, и вести себя будет как полный идиот. Мой соглядатай заверил меня, что это опытнейший вор-домушник, и он до горечи во рту хочет отомстить Принцу Кадакитису, обокрав его. Я сама видела это. Послушай, все идет идеально!

- А если я тебя отпущу? Мы просто уйдем... Зайдем к кому-нибудь из соседей, вызовем полицию... Ты скажешь им, что взяла эмбрион, мы разойдемся, и я никогда больше тебя не побеспокою.

— Вор. И ты говоришь, опытный.

- О, Эбби, это уже невозможно, - ответил Андрас. - А знаешь, почему? Потому что ты меня выбесила. Я, может, и привязан к этой трижды благословенной постели, но в ловушку попалась ты.

Борн сунул руку под мундир цербера и почесал бедро. Затем оглядел комнату, которую Лирайн занимала в ночь, когда мог прийти Принц — сегодня, всего через несколько часов.

Эбби затрясла головой, пытаясь силой мысли вернуть все, как оно было, прежде чем она все испортила.

— И теперь у него есть дорогая деталь твоего туалета, которую он может продать. Или, возможно, начать бахвалиться и навлечь на тебя беду. А такие беды кончаются смертью, Лирайн.

- Нас скоро найдут - продолжал Андрас. - Ты готова к далекой-далекой поездке? Думаю, куда дальше, чем Саузерн-Пайне. Ты исчезнешь, тут-то я и начну веселиться. Маргарет, пожалуй, станет очередной трагической подростковой историей; с Уоллесом Стоуни я еще и не начал: а Никки Бул, может быть, первой в вашей школе подхватит СПИД!

— Тебе трудно признать, что я — женщина — смогла выполнить это, любовь моя? Слушай, этот корсет был похищен вчера на рынке. Одним движением распорот сзади и сдернут. Какой-то грязной девчонкой лет тринадцати, которая убежала с ним словно скаковой дромадер. Я никому не сказала, так как очень переживала пропажу и была очень напугана.

Взгляд Эбби опустился на кофейный столик - там, на стопке старых номеров «Нэшнл Джиогрэфик» лежала Библия, оставленная экзорцистом. Она взяла книгу и вынула из нее шпаргалку брата Лемона.

— Ну хорошо. Может быть. Это неплохо — забыть то, что он был срезан, чтобы он не появился целым. Гм-м — думаю, этого не произойдет. По всей вероятности, отличный шелк будет выброшен, а жемчуг и золотые нити проданы. А насколько опытен он был в постели, Лирайн?

Там был расписан весь экзорцизм - все молитвы, ритуалы и обряды с указаниями. Эбби смотрела на все эти бесполезные заклинания и мольбы. Ее точно посадят - она это знала; но Андрас будет делать свое дело дальше, снова и снова, и конца этому не будет.

Лирайн подняла очи горе!

- Знаешь, что я думаю, Эбби? - говорил он ей. - Я думаю, что Дереку Уайту скоро надоест, как с ним обращаются футболисты. И думаю, что пора ему принести в школу огнестрел. Представь себе: он идет по коридору, из одного класса в другой, и в кои-то веки никто не говорит ему «Заткнись»... Да, тебя увезут, тогда-то я повеселюсь!

— О Сабеллия, а мы называем тебя острой на язык! Мужчины! Чума и засуха, Борн, ты не можешь быть больше чем мужчина? Он был… приличен. Это все. Я была на работе. Мы оба на работе, любовь моя. Наше поручение от «некоторых заинтересованных влиятельных людей» в Рэнке — клянусь левой задней ногой, это сам Император, обеспокоенный обаянием, притягательностью своего сводного брата! — состоит в том, чтобы компрометировать его милое златовласое Высочество Принца Кадакитиса! Он неплохо справляется и без нашей помощи. Пытаясь насадить цивилизованные законы в этом городе — воровском притоне! Продолжая настаивать на том, что храм Саванкалы и Сабеллии должен быть грандиознее, чем храм Ильса, которому поклоняется здешнее население, а храм Вашанки должен сравняться с ним. Жрецы ненавидят его, купцы ненавидят его, воры ненавидят его — а именно воры заправляют этим городом.

Больше не было ни Маргарет, ни Гли, ни Уоллеса Стоуни, ни отца Моргана, а скоро и брата Лемона не станет. Когда же это прекратится? Когда несчастий станет достаточно? Эбби знала, что страдания будут бесконечными, будут охватывать одного человека за другим, пока не заполонят все, пока все не станут испытывать то же, что и она сейчас.

Борн кивнул — и продемонстрировал свою силу, достав пятнадцатидюймовый кинжал, чтобы почистить ногти.

Нужно было это прекратить. Нужно было остановить это, и неважно, что станет с Эбби.

Сбросив пояс из серебряных колец на кипу подушек, Лирайн лениво провела пальцем по пупку.

Она выключила свет в гостиной, проверила, закрыты ли все двери, налила стакан воды, вошла в спальню для гостей с Библией и шпаргалкой отца Лемона и стала читать с листа:

— Теперь мы обеспечим заключительный штрих. Императору никогда больше не будет исходить угроза от последователей этого смазливого гонца! Мы поможем Гансу проникнуть во дворец.

- Святой Михаил Архангел, охрани нас в Армагеддоне, будь нам защитой от нечестия и сетей дьявола; да укротит его Господь, мы молим смиренно. Аминь.

— После чего он будет полностью предоставлен самому себе, — сказал Борн, взмахнув кинжалом. — Мы ни в коем случае не должны быть скомпрометированы.

Листок дрожал в руках Эбби, стоявшей у изножья постели, но она уверяла себя: это от холода. Ее голос звучал слишком громко, слишком театрально -все слишком сильно выдавало притворство, и происходящее в свете лампочки казалось дешевым и примитивным.

— О, — картинно заявила девушка, — я — то буду спать с Его Высочеством! А тем временем Ганс похитит у него его скипетр: Сэванх Рэнке, врученный Принцу лично Императором, как символ полной власти здесь! Ганс захочет втихую договориться с Китти-Кэт. Скипетр за жирный выкуп и гарантии безопасности. Мы же позаботимся изо всех сил, чтобы об этом стало известно. Вор проник во дворец и похитил Сэванх! И Принц-губернатор станет всеобщим посмешищем! Он сгниет здесь — или, что еще хуже, будет с позором отозван.

- Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя...

Верзила, так фамильярно разлегшийся на диване красавицы, медленно кивнул.

- Серьезно? - Андрас приподнял голову Гретхен. - Ты это серьезно?

— Должен обратить твое внимание, что ты очень просто можешь остаться загнивать вместе с ним.

- ...как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение...

— О нет. Нам с тобой было обещано возвращение из этой помойки. И… Борн… особенно, если мы геройски вернем Сэванх во славу Империи. Разумеется, после того, как об этой ужасной краже узнают все.

- Это не сработает, - ответил Андрас. - Экзорцист должен быть чистым, честным. Ты такой никогда не была, Эбби - ты горда. Ты думаешь, никто, кроме тебя, не трудится, не страдает...

— А вот это уже хорошо! — брови Борна дернулись вверх, а губы плотно сжались, образовав неприличную картину между густыми зарослями усов и бороды. — И как же мы осуществим это? Ты собираешься продать Гансу еще подвязки?

- ...во веки. Аминь, - Эбби сделала глубокий вдох. - Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое...

Девушка долго смотрела на него. Холодно, изогнув брови над глазами с голубыми веками.

Она повторила «Отче наш» трижды.

— А вот это в твоих руках, гвардеец. Цербер так лоялен к Его Высочеству?

Взглянув на кинжал в большой волосатой руке. Борн посмотрел на Лирайн и начал улыбаться.

- Спроси-ка себя, Эбби, - продолжал Андрас говорить одновременно с ней, - раз ты такая славная и бескорыстная, как Щедрое Дерево, почему ты дружишь только с богатенькими? Раньше ты дружила с Лейни Отт и Трэдом Хьюджером, но они не так богаты, как мы с Маргарет и Гли... Наверно, если бы тебе не надо было жить с родителями, ты и с ними бы не разговаривала! Мама с папой всем ради тебя жертвуют, а ты их стыдишься, считаешь их отребьем!



Руки Эбби задрожали еще сильнее. Она повысила свой дрожащий голос, чтобы заглушить Андраса:

Хотя и не пользующийся любовью, да и вообще вряд ли способный вызвать ее, Ганс все же был членом общества. Таможенник же им не являлся. Из трех источников Гансу стало известно, что Кушарлейн по чьему-то поручению наводит о нем справки. Обдумав эти сведения, Ганс устроил сделку с угрюмым воришкой. Вначале он напомнил ему, что может просто отобрать эти пять действительно замечательных дынь, которые мальчишка ухитрился стянуть в течение одного дня. Парень согласился принять толстый шнурок из золотых нитей, а Ганс получил четыре дыни. Сначала рукояткой ножа, а затем большим пальцем, он сделал у корешка каждой по аккуратному углублению. В них вставил по жемчужине — четыре из тридцати четырех, что у него были.

- Нечистый дух, тебе и всем твоим слугам, что осаждают сию рабу Божью, я приказываю: изыди!

Дыни он разложил перед невообразимо жирной С\'данзо, в издевку прозванную Лунным Цветком, которая любила еду, дыни, жемчуг, Ганса и доказывать, что она нечто большее, чем простая шарлатанка. Многие были только этим. Лишь некоторые обладали Даром. Даже циничный Ганс был убежден, что у Лунного Цветка он есть.

Андрас смеялся над ней.

С\'данзо сидела на обитом с короткими ножками и непомерной ширины стуле. Ворох красных, желтых и зеленых юбок стекал с него, скрывая, что ее широкая задница делает то же самое. Спиною старуха прижималась к восточной стороне здания, где проживали она, ее муж и семеро из выводка в девять человек и где муж продавал… разные вещи. Скрестив ноги, Ганс сел напротив. Без напульсников, в пропыленной тунике цвета старого верблюда, он казался мальчишкой. Вор проследил, как жемчужины исчезли под шалью Лунного Цветка в так называемой дарохранительнице. Отметил, что одна дыня молниеносно исчезла между лилово накрашенными губами.

- Повторяю: силой, дарованной моим господом и спасителем Иисусом Христом, я приказываю тебе оставить сию рабу Божью!

Она просияла и, засмеявшись, взъерошила его волосы. Он знал, что такие разговоры доставляют ей радость и все ей рассказал. Передал спрятанный в тщательно испачканную грубую ткань кусок шелка: две полоски и две круглые чашечки, со множеством торчащих обрезанных ниток.

- Знаешь, Эбби, - сказал Андрас голосом Гретхен, - есть такие вещи, которые сломаются - и их никогда не починить. Некоторые ошибки - навсегда, и одну из них ты совершила. Удачно тебе провести остаток своей долгой и одинокой жизни.

— А! Ты навестил даму с Тропы Денег! Очень мило с твоей стороны передать Лунному Цветку четыре из тех жемчужин, что ты заботливо срезал с этого одеяния!

Это продолжалось час. Спустя какое-то время Эбби уже не помнила, как давно начала. Тело Гретхен утомилось: потные волосы спутались, обрывки простыней натерли запястья и щиколотки, холодный матрас был весь влажен.

— Она сама отдала мне его за оказанную услугу, — махнул рукой Ганс.

Голос Эбби почти сорвался, но она в очередной раз отпила воды и продолжила читать. Воды почти не осталось, но Эбби знала: из комнаты она не выйдет.

— О, ну конечно же. Гм-м.

- Изыди, Сатана, искуситель, измыслитель всякой лжи, враг добродетели, преследователь невинных. Освободи место Христу, в Котором не найдешь ты ничего тобою сделанного.

Она сложила корсет, расправила его, снова сложила, провела им по своей морщинистой руке, понюхала и привередливо попробовала кончиком языка. Большой котенок, занятый исследованием незнакомой вещи. Женщина закрыла глаза и затихла. Ганс ждал.

Скучающий Андрас изобразил звук пуканья.

— Она и впрямь б…, как ты и говорил, — сказала она, не теряя благоразумия даже входя в транс. — О, Заложник Теней! Ты оказался замешан в заговор, о котором даже не мечтал. Странно — должно быть, я вижу Императора, следящего издали. И какого-то большого мужчину с твоей… знакомой. Большой мужчина с большой бородой. В военной форме? По-моему, да. Близкие к нашему правителю оба. И все же… ахх… Они его враги. Да. Они строят заговор. Она — змея, а он лев и опытный. Они замышляют… ага, вижу. Принц-губернатор становится безликим. Они замышляют лишить его чести.

- Сила Христа изгоняет тебя, демон. - продолжала Эбби. - Покинь эту Божью рабу.

Ее глаза широко открылись и уставились на него, два граната, окруженные толстым слоем краски для ресниц.

Андрас притворно захрапел.

— А ты, милый мой Ганс, их орудие.

- Я изгоняю тебя, - монотонно гудела Эбби. - Я изгоняю тебя, нечистый дух, изгоняю всех сатанинских слуг Врага, всех адских призраков, всех твоих падших сторонников именем Господа нашего Иисуса Христа. Изыди и не приближайся к этому Божьему дитяти.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

Андрас безжизненными глазами смотрел в потолок. Эбби на миг замолчала, и тишина, воспользовавшись этим промежутком, полностью ее раздавила. Эбби так устала... Все было так глупо...

- Я изгоняю... - начала она, но пересохшее горло не дало продолжить. Эбби взглянула на тумбочку, и ее сердце подпрыгнуло - стакан еще оставался наполовину полон! Она сделала большой глоток - вода показалась сладкой. Тут Эбби торопливо выплюнула все на пол, чуть не блеванув - жидкость в стакане была мутной, желтой и пахла серой: она чуть не выпила мочу. Крошечные многоногие жуки в ней плыли к поверхности. Эбби уронила стакан, тот отскочил от пола и покатился, обдав ее штаны по пути теплой мочой.