Положив голову на плечо Эгилю, я жадно кидала в рот попкорн. Неро лежал на диване у нас за спиной. Время от времени он касался хвостом моего затылка. За стеклом падал снег вперемешку с дождем. Перед Рождеством мы развесили на террасе фонарики, но праздновали так бурно, что они грозили вот-вот отвалиться. Эгиль на Рождество ездил к родителям и вернулся с острой потребностью хорошенько повеселиться. Ощущение было такое, будто между Рождеством и Новым годом у нас весь город побывал.
— Нам можно в кино сниматься. Типа «Звонка», — сказал Эгиль. — А тебе, Лив, роль Самары в самый раз была бы.
— Тсссс! — одернул его Ингвар.
Он сидел в кресле, закинув ноги на старый ящик из-под газировки. Челка падала ему на глаза.
— Самару и Ингвар запросто сыграл бы! — Я расхохоталась. — Можно вообще по очереди играть.
Ингвар бросил зернышко попкорна, оно пролетело через всю комнату и угодило мне в лицо. Я бросила его обратно, но промахнулась, и попкорн упал на пол. Тогда за меня вступился Эгиль: он запустил руку в миску с попкорном и швырнул в Ингвара целую пригоршню. Я испустила радостный вопль и захлопала в ладоши.
— Уймитесь, мелюзга, — сказал Ингвар, — тут некоторые, между прочим, кино смотрят.
— Ты же видел японскую версию, — подловила его я, — и знаешь, что будет дальше.
— Я смотрю кино не для того, чтобы узнать, что будет дальше, — парировал Ингвар.
Раздался звонок в дверь, и входная дверь открылась. В прихожей послышались голоса.
— Мы тут шмотье бросим! — крикнул один из музыкантов из группы Ингвара. Тот проорал в ответ нечто нечленораздельное.
На экране главная героиня отыскала дом, где выросла девочка, и поняла, что в детстве та была обделена вниманием. Эгиль вытянул накачанную руку, на которой отдыхал Неро, и произнес:
— Вот что я вам скажу. Он скоро вырастет и будет длиной с диван; но пока он не вымахал, надо обязательно его показать кому-нибудь. Говорите, что хотите. Однажды вы свалите, и я это проверну.
— Забудь, Эгиль, — отмахнулась я. — Когда я перееду, то и Неро с собой заберу.
— Это не твоя змея, не тебе и решать, — сказал Эгиль. — И за змею, и за террариум заплатил я.
— Ты хочешь сказать, твой папа заплатил.
— Заткнись.
— Ну хватит, завязывайте, — буркнул с кресла Ингвар.
— Ты чего это? — спросила я. — Критические дни?
Ингвар вскочил и стряхнул с себя остатки попкорна.
— Ну всё, достали. С вами даже кино не посмотришь.
Он скрылся в коридоре. Я перевела взгляд на экран, но нить уже была потеряла.
— Мне это не нравится, — сказал Эгиль, — вечно ты отца моего приплетаешь… Вообще-то это хреново.
— Знаю, — признала я, — прости.
— Я на Рождество вообще представлял, как пристрелю его, — Эгиль сложил пальцы в форме пистолета. — Он насквозь психопат, реально. У него и чувств никаких нету, только жадность и злость. По-моему, такие, как он, не заслужили власти над другими.
— Такие, как он, как раз эту власть и получают, — сказала я.
Он кивнул.
— Мне бы с ним расквитаться. Воздать по заслугам. Однажды он у меня дождется. Деньги — вот его больная мозоль. Надо дом ему сжечь или сейф ограбить.
В лавовом светильнике возле телевизора плавал большой желто-зеленый пузырь.
— Чего это с Ингваром такое? — спросила я. — Через слово огрызается.
Эгиль сунул в рот попкорн и принялся тщательно его разжевывать.
— Что-то случилось, да? — не отставала я.
Он вздохнул.
— Да я на него слегка наехал… Ничего особо серьезного.
Я поставила кино на паузу и повернулась к Эгилю. Неро высунул в мою сторону язычок.
— Давай выкладывай, — сказала я.
Эгиль опустил взгляд.
— Думаю, тебя это не обрадует.
— Колись.
Эгиль поднес змею к лицу и внимательно посмотрел на покрытое чешуйками тело.
— Он тут с Патриком пару раз встречался. В городе. Я видел, как они болтают.
Я зажмурилась и постаралась стереть воспоминания. Исходящий от Патрика запах пива и грязи. Патрик редко мылся, кожа у него была плохая, а волосы — жирные. Девчонки при нем это и обсуждали. По вечерам он иногда выдавливал перед зеркалом прыщи.
— Ингвар говорит, это сложно, — продолжал Эгиль, — Патрик ведь безо всякой задней мысли к нему подходит, они старые друзья. Но Ингвар пообещал с ним больше не общаться.
Старые друзья… Ну что ж, бывает. Знакомые у каждого имеются. Если хочешь убежать, недостаточно просто перебраться на другой берег фьорда.
— По-моему, Ингвару стоило бы ему морду набить, — сказал Эгиль. — На самом деле, нам бы нанять кого-нибудь, чтобы его по стенке размазали. Например, этого Дэвида, приятеля Ингвара…
— Нет, не пойдет, — возразила я, — Патрик, как ни крути, мой брат.
Эгиль покачал головой.
— И чего ты за него переживаешь? Он этого не заслужил.
— Он что, приходил сюда?
В эту секунду из комнаты Ингвара раздался оглушительный скрежет, словно музыканты решили сыграть на циркулярной пиле. Похоже, Неро эти звуки растревожили. Я сняла его у Эгиля с плеча и сказала:
— Охренеть. Пойду заниматься.
Ронья
Кристиансунн
Пятница, 18 августа 2017 года
От Августа пахло лосьоном после бритья и виски. Он обхватил меня руками, так что я почти утонула в его объятиях, и наклонился ко мне, совсем близко; я даже поры у него на коже разглядела. А сквозь гладкую кожу на подбородке пробивались светлые волоски. В баре затянули Happy Birthday. Мы стояли на лестнице, чуть в стороне от всех остальных, однако кто-нибудь из коллег мог в любой момент сюда сунуться. Я взглянула в сторону бара, но никого из знакомых не заметила. Август здорово напился. Прежде я его таким еще не видела. Глаза заволокло, губы растянуты в глупой улыбке. От удивления я хихикнула. Обнимать его за шею, ощущать на своем лице его дыхание — это как-то непривычно. И недальновидно, вообще ни с какой стороны. Мы же коллеги. Впрочем, все это словно понарошку. Пахнет от него приятно, а один поцелуй ничего не изменит. Чтобы дотянуться до его губ, мне пришлось встать на цыпочки.
Губы у него узкие и чуть мягче, чем я ожидала; язык движется осторожно, как маленькая остророгая улитка. Наконец наши губы с тихим чмоканьем разомкнулись. Я снова хихикнула, покачала, сама себе удивляясь, головой и боднула Августа лбом в грудь. Он горячо задышал мне в волосы и пробормотал:
— Наверное, пока хватит.
— Это точно, — засмеялась я, — пока хватит.
Кто-то протиснулся мимо нас к выходу. Я подняла голову и увидела широкую спину Руе. За ним бежал начальник. Август отшатнулся. Я закрыла лицо руками. Щеки у меня пылали.
— Думаешь, они нас заметили?
Я отошла в сторону и поправила волосы. Бог весть, как я теперь выгляжу, после того как Август запускал пальцы мне в волосы.
— Пойдем обратно, к остальным, пока никто больше не вышел.
Я зашагала в бар, уговаривая себя не трогать волосы. Макияж, наверное, тоже размазался, может, и тушь потекла… впрочем, этого все равно никто не заметит. Я подняла голову и перехватила взгляд Бирты. Она посмотрела на меня, потом на Августа, брови ее поползли вверх, и она заулыбалась. Наивно с моей стороны было полагать, что мы всех обхитрим.
Я встала в очередь к бару. Говорить ни с кем не хотелось. Выпью стакан воды и пойду домой. Бирта подошла ко мне и потянула за руку.
— Обожаю эту песню, — воскликнула она, — пошли тоже потанцуем.
Я покачала головой, но Бирта и слушать не желала — и потащила меня на танцпол.
— Давай выше нос, принцесса, — она пальцем подняла мне голову.
Мы стали танцевать. Мне полегчало — все лучше, чем стоять возле бара, сгорая от стыда. Может, именно поэтому Бирта и увела меня оттуда. Я отбросила назад волосы, посмотрела на потолок и окунулась в музыку. От переливающегося, свисающего с потолка шара на наших лицах плясали серебряные блики. Мы подпевали «Спайс гёрлз» с их Wannabe и смеялись.
Кто-то ухватил меня за локоть и развернул. На миг мне почудилось, что это Август, однако сзади стоял Шахид. И, судя по всему, нервничал.
— Веселье окончено, — сказал он. — Всем по домам, и чтобы к завтрашнему дню были как стеклышко.
Лив
Олесунн
Вторник, 3 февраля 2004 года
Ее сервант был воротами в мир выпечки. Один за другим она достала оттуда анисовый рогалик, венское пирожное, гвоздичную сдобу и плотный кусок масла под стеклянной крышкой. Миндальные печенья, похоже, пролежали там с Рождества. Женщина разлила по цветастым фарфоровым чашкам кофе. Коричневый козий сыр прилипал к нёбу, я откусывала большие куски печенья и булочек и запивала их молоком.
— Беспорядок там ужасный, — сказала она, — для пожилой женщины дел невпроворот. Мой сын… — дала мне фотографию мужчины средних лет, — он так старается помочь! В последний раз, когда он приезжал ко мне, то просто отвез половину всей живности к ветеринару. Это ужасный шаг, но куда деваться, когда сам не в состоянии о них позаботиться? Как же славно, что среди молодежи тоже попадаются такие, как ты, те, кто любит животных, — и она похлопала меня своей дряхлой, обмякшей рукой по плечу.
Двигаясь, старушка сгибала руки в локтях, горбилась и при этом выпячивала грудь. Она напоминала какую-то диковинную птицу. У меня никогда не было бабушки — по крайней мере, я своих бабушек не знала. Да и вообще была не в курсе, живы ли они и как отнесутся ко мне, если мы с ними познакомимся. Поэтому похожи ли бабушкины руки на руки этой женщины, я не знала. Кожа свисала с них тяжелыми складками, сморщенная и, словно небо звездами, усыпанная старческими пятнами.
Она проводила меня в подвал, а там приподняла лежавшее на скамейке одеяло. Под одеялом, в коробке, лежала окотившаяся кошка с двумя новорожденными котятами. От света котята запищали и принялись ползать по коробке. Женщина взяла одного из них на руки — черепахового котенка, испуганно замяукавшего оттого, что его схватили. Шерсть у него была мягкой, словно жидкой. Лежа у меня на ладони, словно в ложке, котенок беспомощно перебирал лапками, тихо мяукал и царапал мне кожу. Я спокойно прижала его к груди.
— Ну, привет, — сказала я. — Отнесу тебя домой.
* * *
Всю дорогу до дома я преодолела пешком, боясь сесть в автобус из страха, что кто-нибудь меня узнает. Смотрела на прохожих, высматривала среди них знакомых, чтобы спрятаться, если они меня заметят. Я шагала, выпрямившись, подавляла в себе желание ссутулиться, побежать, спрятаться. Еще я старалась не шагать по лужам, однако вода все равно просачивалась в ботинки, и даже брючины намокли.
Дорога была скучной, зато не вызывала у меня страха. В руке у меня покачивалась клетка. Каждый раз, когда она наклонялась, котенок скользил по полу и тихо пищал. Было всего двенадцать дня, и улицы оставались по-прежнему пустыми. В этом районе народа днем вообще мало — главное, не попасть сюда в тот момент, когда у местных школьников большая перемена. А Эгиль с Ингваром вернутся лишь через несколько часов.
Неро перестал довольствоваться мышами и крысами. Он принимал и глотал их, но его голод они больше не утоляли. Ночами он не давал мне уснуть. Его древний голос проникал мне в уши, а сам он, улучив момент, кидался на меня, показывая, что его недокармливают. «Лив, славная», — этого я больше не слышала. «Охота, охота, охота», — твердил Неро. Он еще ни разу не укусил меня, но был на грани этого.
Я перешла дорогу и зашагала прямо по проезжей части, по тающему льду, черному от выхлопных газов. Идти осталось недолго, однако мои собственные нервы мне не верили. Из клетки доносился писк. Что я скажу, если встречу кого-нибудь? Чтобы вранью поверили, надо сказать полуправду, вот только какую именно? Я присматриваю за котенком по просьбе одной знакомой старушки, которую положили в больницу… Его отдал мне на время старый друг семьи… Нет, слишком сложно. Ручка клетки обжигала пальцы, писк отдавался в висках. Еще несколько метров по дороге. И не сметь заглядывать в машину, притормозившую, чтобы пропустить меня. Сейчас совершенно обычный день, ничего особенного, я просто носила котенка к ветеринару, это котенок моей подруги. А сама она готовится к экзаменам… И что же это за подруга такая?
И вот я наконец пришла. Резкий поворот — и опять писк. Спокойно, спокойно. Еще одно препятствие, последнее и самое опасное. Надо пройти мимо окон первого этажа и придумать что-нибудь, если я попадусь на глаза домовладелице и все это ей не понравится. Из окна она никогда не выглядывает, ни днем, ни вечером, вечно за занавесками прячется, но кто знает… Может, именно сегодня, когда я буду проходить мимо, ей приспичит посмотреть в окно? Держа клетку так, словно это чемоданчик, я спокойно прошла по двору и подняла голову. И в окне кухни увидела ее. Узкое лицо в облаке седых волос. Домовладелица была чем-то занята, однако, как раз когда я посмотрела на нее, она тоже взглянула в окно. Я машинально подняла свободную руку, чтобы помахать, но домовладелица отвернулась и снова занялась своим делом.
Шагая вниз по лестнице, я силилась унять дрожь. Спокойно, спокойно. Мне дали котенка всего на несколько дней, и, разумеется, я собиралась спросить разрешения, если пойму, что хочу оставить его насовсем. Трясущейся рукой я открыла дверь. Из клетки доносился писк. Если котенок у меня всего на несколько дней, то почему я ничего не сказала Эгилю и Ингвару? С другой стороны, кому вообще все это интересно?
Взгляд мой упал на подставку для обуви, хотя я знала, что Эгиль на занятиях, а Ингвар репетирует с группой. Из коридора посмотрела в окно, на палисадник и штакетник вокруг, на редкие, проезжающие мимо машины. Я по-прежнему могла вернуться к старухе, отдавшей мне котенка, и сказать, что у меня вдруг началась аллергия или что я передумала. Может, мне было бы полегче, расскажи я обо всем Эгилю с Ингваром. Когда в курсе несколько человек, кажется, будто это вышедшая за рамки разумного игра. Мы бы подбадривали друг дружку. И тем не менее спросить их у меня не хватило смелости. Или мне не хотелось. Я решила пережить это в одиночку, движимая желанием, драйвом, стремлением накормить змею.
Позолоченным ключиком я отперла дверь в комнату, поставила клетку на пол и пошла достать Неро из террариума. Когда он хотел, я нередко оставляла его в комнате, однако в террариуме было теплее. Хотя Неро терпеть не мог, когда его туда кладут, хотя я часто слышала, как он изрыгает проклятия, я знала, что ему нужно тепло. Неро рвался на свободу, но не понимал, что это значит, — в этом я не сомневалась.
Неро позволил приподнять себя и уложить на грязно-бежевый ковер. Питон довольно быстро вырос, и теперь обходиться с ним стало сложнее, но, почуяв еду, он делался покладистым. Вот и сейчас уже распознал присутствие нового, крошечного существа. Прильнув к клетке, он несколько раз высунул язычок.
Я открыла клетку и, сунув внутрь руку, ухватила маленькое тельце. Котенок пищал и махал лапками. Его тонкая шерсть встала дыбом, будто наэлектризованная. Он кричал оттого, что его поднимают, гладят по спине, сажают на пол, оттого, что его принесли в комнату, полную движений, оттого, что он существует. Возможно, такое существо не пугает разве что тепло материнского тела, вот только теперь матери рядом не было.
Внутри у меня точно сработал сигнал тревоги. В ушах зашумело, в крови закипел адреналин, и мне пришлось напомнить самой себе, что судьба животного давно решена. Эти котята никому не нужны, а остальных уже усыпили. Лучше б отнесли в лес, на корм лисам. В норвежских домах и так засилье кошек, чьи хозяева уклеивают двери ближайших магазинов объявлениями о котятах, но без толку. «Лучше уж отдать его голодному хищнику, — думала я, — чем заполнять свалки рядом с ветклиниками свидетельствами человеческой неспособности позаботиться о собственных питомцах. А так, по крайней мере, хоть пользу принесет».
Неро стремительно приближался к покачивающейся на слабых лапках добыче. Наверное, котенок заметил поблизости движение, скользящую плоть, а потом увидел и змеиную голову. И закричал. Это был не кошачий писк, а крик ужаса. Так мог бы кричать человек. Но Неро вонзил зубы в щуплую шею, и крик тут же стих. Осталось лишь движение, змеиное тело, все плотнее смыкающееся вокруг добычи.
Я вдруг подумала, что змеи хотя бы честны. Они не пытаются замаскировать свои поступки рассуждениями о нравственности. Человек же сперва разглагольствует о добре и зле, а в следующую секунду нарушает свои же заповеди. Человек — представитель биологического вида, который возводит вокруг своего так называемого зла стены из дерева и камня. Называет свою добычу стейком и делает вид, будто этот стейк никогда и не жил. К чему эти игры? Если женщина убьет своего мужа, ее проклинают и называют ее поступок неестественным. Почему никто при этом не вспоминает о паучихе, съедающей партнера сразу после того, как он ее оплодотворит? Почему бы не признать, что это — тоже часть нас? Это тоже природа.
Взгляд Неро на секунду остановился на мне. Питон словно поблагодарил меня. А потом он принялся заглатывать добычу. Меня затошнило. В груди, животе и промежности пульсировала кровь. Я сняла брюки с трусами, сунула руку между ног, с силой потерла раз десять-двадцать — и кончила.
Мариам
Кристиансунн
Пятница, 18 августа 2017
Я сидела за столом в гостиной. Силы меня покинули. На стене плясали синие отблески мигалок на улице. Предупреждение всем соседям о том, что что-то случилось. Нет, ничего подобного. Не стану в это верить. Она просто поехала к кому-нибудь в гости. В худшем случае, села на автобус и усвистела куда-то. Ничего страшного не произошло, я в это не верю. Пара часов — и ее найдут. Она наверняка попросит помочь кого-то из взрослых или сама домой вернется. Подобное происходит на каждом шагу: дети сбегают и возвращаются.
Меня на всякий случай попросили следить за телефоном. На столе, на подставке под тарелку, лежали оба мобильника — мой и Ибен. Не сводя глаз с бликов на стене, я набрала в легкие воздух и медленно выдохнула. Мне бы лучше пойти поспать. Завтра суббота. У Ибен гандбольный матч, а я обещала по такому случаю испечь пирог для их спортивного кафе. Пакеты с продуктами по-прежнему стояли на кухне, яйца, скорее всего, разбились, молоко скисло — значит, надо будет завтра с утра бежать в магазин. Когда Ибен вернется, она мне поможет. Только б не слишком далеко уехала и успела добраться до дома уже сегодня ночью… При мысли о том, что она замерзнет и испугается, мне сделалось не по себе. И вдруг среди взрослых она выберет не того, кого следует?
— Мариам Стейнерсен Линд?
На пороге — мужчина. Он уже разулся и стоял в носках, джинсах и белой рубашке. Высокий и широкоплечий. Волосы темные с проседью, густые брови, крючковатый нос. В руке он сжимал потертую кожаную папку с кнопкой. Гибрид водопроводчика и старомодного классного руководителя.
— Старший инспектор Руе Ульсвик. — Подойдя ближе, он показал удостоверение личности и пожал мне руку.
— Как-как? Рогер?
— Руе. Р. У. Е. По-древнескандинавски это означает «честь».
Он из Олесунна. Его диалект заплясал у меня в ушах. А имя свое полицейский произнес, выпятив мощную грудь. Он выпустил мою руку, открыл папку и достал диктофон.
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов, Мариам. Надеюсь, вы не против?
Я отвела взгляд. Вопросы — последнее, что мне сейчас нужно. Мне хотелось закрыть глаза и притвориться, будто этого дня никогда не было. А завтра все будет как обычно.
— Я уже разговаривала с… забыла, как его зовут.
Он кивнул.
— Знаю. Это хорошо, но со мной вам тоже надо поговорить. Вы не против?
Тон его мне не понравился. Какой-то этот полицейский чересчур любезный, словно вознамерился очаровать меня. Но на самом деле милым он мне вообще не казался.
— А еще, Мариам, можно вас кое о чем попросить? Я приехал сюда второпях и не захватил письменные принадлежности. У вас, случайно, ручки с бумагой не найдется?
Может, он из тех, кто полагает, что когда тебя называют по имени — это приятно? Словно я сама собственное имя не знаю…
— А диктофона вам недостаточно?
Он наградил меня улыбкой, истолковать которую у меня не получилось.
— Достаточно, но старые привычки, сами понимаете… Я люблю записывать все на бумаге — это дает мне уверенность, что ничего важного не пропадет. Не составит вам труда?..
Я встала и пошла на кухню. Кажется, где-то там валялась бумага, но я так редко ею пользуюсь… Порывшись в поваренных книгах, я открыла ящик с шумовками, столовыми приборами и венчиками для взбивания. И наконец отыскала блокнот, в котором записала рецепт булочек и набросала список покупок. Единственной ручкой оказалась бирюзовая гелевая, похоже, принадлежащая Ибен. Я посмотрела на ручку, на переливающийся цвет. Девочка моя маленькая, ей нравятся пастельные тона… Почему я не купила ей этот комикс?
Когда я вернулась в гостиную, полицейский держал в руках нашу семейную фотографию, стоявшую на полке. Он вернул фотографию на место и кивнул на нее.
— Замечательная у вас семья, Мариам.
Моя дочь пропала. Почему он говорит об изувеченной семье так, будто она здорова? Я посмотрела на снимок. В середине — Ибен, мы с Туром с двух сторон от нее; в лицо ей светит солнце. Это она от меня прячется, специально. Когда вернется, непременно узнает, сколько из-за нее поднялось шума. Я отведу ее в полицию, и пускай они в красках распишут, как искали ее. А Тур пускай рассказывает, как ходил по улицам и звал ее, как он боялся. Предыдущий полицейский спросил, нет ли у меня номера телефона кого-нибудь из подружек Ибен. Точно я не знала, зато дала ему список всего класса. Лучше пускай Тура спросят.
Мы уселись друг напротив друга за столом, где я последний час сидела, положив перед собой телефоны и время от времени поглядывая на журнал Ибен, который она снова и снова перечитывала за ужином. Это настолько вошло у нее в привычку, что я перестала убирать старые журналы, и теперь Ибен сама меняла их на новые.
— Ну что ж, — Руе сделал пометку на бумаге, — мне отчасти пересказали все ваши показания, однако у меня возникли дополнительные вопросы. Вы говорите, что Ибен убежала от вас в магазине, после того как вы с ней поссорились?
В горле пересохло. Я кивнула.
— Расскажите, почему именно она убежала.
— Ибен захотелось один комикс, а я отказалась его покупать. Мы поссорились, и она убежала. Я думала, что она ждет меня возле магазина или просто скоро вернется, но она исчезла.
Он тоже кивнул.
— Вы говорили с охранниками или еще кем-нибудь в магазине?
Нет, из-за собственных чувств на других людей я не смотрела.
— У меня была полная тележка продуктов, таскаться с ней было неудобно. К тому же я решила, что Ибен ждет меня возле машины.
Он записал еще что-то.
— Когда вы не обнаружили ее около машины, почему не вернулись и не спросили охранников, видели ли они ее?
— Я думала, она побежала домой. Там же недалеко.
Руе поднял голову.
— А дома был кто-то из взрослых?
— Тур был на работе.
— У нее есть ключ от дома?
Я покачала головой. Раньше у нее был ключ, но Ибен его потеряла, а призналась лишь несколько недель спустя. Нам пришлось менять замок.
Полицейский постучал ручкой по блокноту.
— Я не вполне понимаю. Почему же вы думали, что она побежит домой?
Я уставилась в столешницу. Я должна была поступить как настоящая мать. Таким полагается землю рыть ради того, чтобы отыскать своего ребенка. Рыдать и звонить в полицию спустя всего полчаса после того, как она в последний раз видела дочурку, потому что она так боится, ну просто ужас. Но во мне победила Мариам — она пришла в ярость и сбежала. Полицейскому этого все равно не объяснишь, да и не надо. Ибен просто спряталась.
Руе кашлянул.
— Значит, вы думали, что Ибен побежала домой. Вы сели в машину, однако домой не поехали?
— Я поехала проветриться. В сторону Тронхейма. Я уже рассказывала.
Он кивнул.
— Вы рассердились, почувствовав, что одиннадцатилетняя девочка обошлась с вами несправедливо, и уехали подальше, чтобы побыть в одиночестве?
В его трактовке мое поведение выглядело по-детски. И снова это выражение, загадочное, которое я не могу истолковать… Он записал еще что-то — наверное, что на вопрос я не ответила.
— Сколько времени вас не было?
— Как уже сказала, я вернулась домой в десять — половине одиннадцатого.
— Значит, вы отсутствовали от семи до восьми часов. Вы часто так уезжаете, на несколько часов?
Я откашлялась.
— Нет, нечасто.
Полицейский буравил меня взглядом. Почему он так злится?
— Почему вы уехали, Мариам? Почему не стали искать дочь?
Я сама не заметила, как вжала голову в плечи. С усилием выпрямившись, вздохнула.
— Не знаю.
— Знаете, Мариам, я допускаю, что вы говорите неправду.
Голова снова вжалась в плечи.
— Зачем мне врать?
Он кашлянул и принялся ритмично постукивать ручкой по блокноту.
— На этот вопрос только вы и можете ответить. Возможно, на самом деле вы пытались ее искать. И откуда мне знать, что вы и впрямь были в машине одна и что ваша дочь не сидела рядом с вами? Откуда мне знать, Мариам?
Он повторял мое имя в каждой фразе. Как будто колол меня им, бросал мне в лицо.
— Она там не сидела, — возразила я, голос мой дрожал, — ее не было в машине.
— И мне в голову пришло еще кое-что, — продолжал Руе. — Возможно, она лежала в багажнике. Она лежала в багажнике, Мариам?
— Нет! — Я хлопнула ладонью по столу. — Я ей ничего не сделала!
Лицо полицейского залило румянцем. Он открыл свою кожаную папку и вытащил что-то плоское в пакете. Журнал или брошюру. Комикс. Положил его на стол передо мной. Комикс был в полиэтиленовом пакете с замком «зиплок». Соблазнительные девушки-зомби с блестящей помадой.
— Этот комикс Ибен просила у вас, Мариам?
Хоть бы он прекратил твердить мое имя. Сил больше нет. Я уставилась на комикс.
— Где… Где вы его нашли?
— Он валялся возле детского сада. Это короткая дорога до вашего дома, верно?
У меня даже кивнуть не получалось. Затылок налился свинцом. Комикс нашли рядом с домом. Нет, это неправда. Не может быть. Полицейский перелистнул несколько страниц в блокноте и протянул его мне вместе с ручкой.
— Мне надо знать, куда вы ездили. Останавливались ли где-нибудь перекусить. И названия кафе, если вы куда-то заезжали. Вас не было семь-восемь часов; значит, вы что-то ели. Мне также нужно знать, во сколько вы сели на паром до Халсы. Если вы, как сами утверждаете, поехали в сторону Тронхейма, то вам пришлось и на паром заезжать. Это, конечно, если вы семь часов подряд не крутились где-нибудь на круговом движении.
Я посмотрела на блокнот, который Руе протягивал мне. Перевела взгляд на блестящие губы на обложке комикса. Выходит, Ибен взяла этот журнал и побежала сюда, но не добежала…
— Простите за резкость, — сказал полицейский, — разумеется, основная наша версия: Ибен убежала и сейчас находится у кого-то в гостях. И тем не менее, как вы понимаете, полиция должна проверить все версии.
Лицо у него по-прежнему алело. Он показывал пальцем на блокнот.
— Закусочные, заправки, может, кафе, да что угодно… Все те места, куда вы сегодня заезжали.
Я схватила ручку. Постаралась вспомнить, чем занималась. Делала вид, будто это совершенно обычное дело — и то, как я поступила, и то, что Ибен исчезла.
— Думаете, она села к кому-то в машину? — голос мой дрожал.
— Я ничего не думаю, — отрезал он.
— Тур еще ничего не понял, — сказала я, — у него не было времени над этим поразмыслить. Понять, что я собиралась… ну да, сбежать.
Полицейский кивнул. Он заглянул мне прямо в глаза, но тут же отвел взгляд — посмотрел на блокнот у меня в руках. Ждал, когда я начну записывать.
Лив
Олесунн
Понедельник, 15 марта 2004 года
Мне тогда было лет шесть, и я лежала в кровати. Патрик смотрел в гостиной телевизор. Оттуда доносились какие-то странные звуки. Он, похоже, смотрел кино. Сказал, что ночью мне из комнаты выходить нельзя, но мне ужасно приспичило в туалет. Я выпила перед сном стакан молока, а ведь Патрик предупреждал, что я об этом пожалею. Вот молоко и попросилось наружу. Мне представилось, что моча в унитазе тоже будет белой. Если открыть дверь тихо-тихо, то Патрик не заметит, а я прокрадусь мимо. Я уцепилась за ручку двери и медленно, чтобы не шуметь, надавила на нее. От усердия я даже язык прикусила. Патрика я не потревожу, только до туалета добегу — и обратно. Я приоткрыла дверь, и звуки сделались громче. Женское хихиканье. Я осторожно высунула голову. Патрик сидел на диване, спиной ко мне. Его волосы падали на плечи. Я посмотрела на экран, силясь понять, что же я вижу. Лица двух женщин где-то сбоку — это они хихикали. С растрепанными волосами, склонив головы и высунув языки. Одна из них сжимала в руке мужской писюн, а тот занимал пол-экрана, похожий на ящерицу, на толстого слизня. Женщины смеялись и смотрели прямо на нас, высовывая длинные языки. Что они такое делают?
— Сара, — Патрик расхохотался, — ты чего вскочила?
Я затрясла головой. Хотела отступить, отвернуться, но в этот момент писюн на экране вдруг увеличился, превратился в удава. Он был совсем рядом, в комнате.
Извиваясь, как червяк, он тянулся ко мне. В ушах гремел смех Патрика.
* * *
Я вскочила. Занавески развевались от ветра, плясали, похожие на просторный плащ. Я поднялась с кровати и пошла закрыть окно. Потом вернулась в кровать, где возле того места, где прежде лежала я, расположился Неро. Когда я опять улеглась, он потянулся, показывая мне коричневые, желтые и черные чешуйки. Времени прошло всего ничего, а он вырос вдвое по сравнению с тем, каким был, когда мы взяли его. Я провела рукой по блестящей коже. Змеи, в отличие от теплокровных животных, равнодушны к человеческим ласкам. Наши с Неро отношения были необыкновенными, так мне казалось, однако я чувствовала, что поглаживание его раздражает. Вот и сейчас он принялся извиваться, а потом сполз на пол и дополз до батареи под окном, где и свернулся.
Я встала, подошла к нему и опустилась на колени. Протянув руку, попыталась восстановить связь с ним, ухватилась за кольцо и дернула к себе, но питон воспротивился, поднял голову и зашипел. Как обычно, я услышала в шипении разъяренный приказ. Неро кинулся на меня, и я отпрянула.
Котенка он съел месяц назад. Без еды змеи способны продержаться намного дольше, и тем не менее я видела, что он опять проголодался. Я пыталась кормить его курятиной, но к мертвечине он больше не притрагивался. Вместо этого бросался мне на руку и выплевывал приказы. Движущей силой наших отношений была моя неспособность как следует накормить его. Он же не понимал, каких трудов это мне стоило в прошлый раз и каково мне было. Он не мог взять в толк, почему добыча не появляется по первому его требованию.
Дрожа, я накинула халат, пошла на кухню и, подняв с пола местную газету, открыла ее на странице «Отдам даром». Там было полно объявлений от владельцев животных.
— Кто у нас проснулся? — раздался с порога голос Ингвара.
На Ингваре была футболка с большими зелеными буквами, которые складывались в надпись Sleep, и изображением бредущего по пустыне темного каравана — мотива из альбома Dopesmoker. Я свернула газету и положила ее на стол.
— Ты-то чего не спишь? — спросила я.
Он пожал плечами.
— Я музыкант. — Открыл сервант, достал чашку и налил в нее воды из-под крана. — А вот тебя мы совсем не видим, вечно взаперти сидишь… — Мотнул головой в сторону моей комнаты.
— К занятиям готовлюсь.
— По ночам тоже?
Я посмотрела на свои босые ноги на полу. Из-под большого пальца выглядывал комочек пыли. Я потерла одну ногу о другую и стряхнула его.
— Небось бессонница, — сказал Ингвар.
— Кошмар приснился, — ответила я.
Он сел напротив меня и провел рукой по бороде.
— Ты с Эгилем давно разговаривала?
Я кивнула.
— Я же все время у себя сижу.
— Он провалил экзамены. И отец больше не дает ему денег.
— Я и не знала, что все так плохо, — сказала я.
— Все намного хуже. Его папашу не устраивает, что Эгиль живет с нами. Говорит, мы на него плохо влияем.
Я засмеялась.
— Не исключено, что он прав.
— Он грозится оставить Эгиля без наследства. И тот бесится… Ты же на его днюху придешь?
Я ковырнула ноготь на пальце.
— Ну да.
Ингвар опустил взгляд.
— Ты же знаешь, что… со мной можно поговорить, о чем хочешь. Если надо.
Я засмеялась.
— Да, Ингвар, ты — моя лучшая подружка.
— Я серьезно, — он посмотрел на меня, — правда.
Я зажмурилась, стараясь отогнать воспоминания. Мерные шлепки из комнаты, когда Патрик думал, будто я сплю. И то, как он приходил ко мне потом…
— Ты с ним больше не общаешься?
Ингвар покачал головой.
— И сюда он не придет. — Он снова покачал головой. — Нет. Обещаю.
Я посмотрела на Ингвара.
— Темноватая футболка.
— Для тебя, может, и темноватая. А мне нормально.
После Патрика оставались мокрые пятна со сладковатым запахом. Высыхая, они не исчезали, а чистое сменное белье у нас бывало не всегда. Вспоминая девочку по имени Сара Шейе, я всегда чувствую этот запах.
Я посмотрела на Ингвара, перевела взгляд на свои ноги. Ковырнула пол.
— Что я тогда наговорила? Я в тот вечер напилась и рассказала о Патрике. А что именно, не помню.
— Мне это все неохота повторять, — сказал он, — но за такое член оторвать мало.
— А ведь это еще не самое страшное, — прошептала я.
У меня не осталось сил говорить об этом. О том, как изменилась та маленькая девочка, какой я была когда-то. О том, какой прилипчивой она сделалась. Как хвостиком ходила за братом, требуя его внимания. Как пританцовывала вокруг него. Бывало, именно она первой забиралась к нему в кровать.
— Самое страшное — что я его любила, — сказала я Ингвару. — Поэтому и сбежала.
Ингвар обнял меня — бородатый, теплый, обхватил меня руками, и я, уткнувшись ему в плечо, всхлипнула.
— Это не любовь, — проговорил он, — любовь не такая.
— Для меня она такая.
Ронья
Кристиансунн
Суббота, 19 августа 2017 года
По пути в отделение полиции я заглянула в магазин за парацетамолом, солеными крекерами и «энергетиком». Торговый центр у причала располагался там же, где и всегда, и ничто не напоминало о том, что происходило там вчера. Я расплатилась и, шагая к выходу, открыла пакетик крекеров. Сунув один в рот, села на велосипед и доехала до работы. Что бы вчера ни случилось, произошло это прямо под носом у полиции — возможно даже, как раз в тот момент, когда мы праздновали. Вероятно, я и протрезветь толком не успела, но ждать больше не хотела ни минуты.
Хорошо бы Август еще не пришел. Хорошо бы притвориться, хотя бы ненадолго, будто вчерашнего дня не было… Однако едва я вошла в отдел расследования преступлений, как услышала его голос. Мало того — он, похоже, выпалил: «Что за хрень!» Прежде я еще не видела его сердитым. Прислушалась. Бранились в кабинете Шахида. Дверь туда была закрыта — значит, ругались громко. Остальных слов я не расслышала, но Август практически кричал, а начальник отвечал ему так, словно успокаивал. Потом дверь распахнулась, и из кабинета выскочил Август. Чтобы не столкнуться с ним, я отскочила на несколько шагов и уронила на пол банку с «энергетиком». Он удивленно посмотрел на меня, но тотчас же отвернулся и зашагал по коридору к своему кабинету.
— Привет, Ронья, — услышала я голос начальника.
Я залилась краской и наклонилась поднять банку, пробормотав:
— Я просто мимо проходила…
— Да это же отлично, что ты так рано пришла, — сказал Шахид. — Ты — одна из первых. Слушай, через полчаса придет Тур Линд, отец пропавшей девочки. С ним надо снова побеседовать. И с его женой, но она придет попозже. Нам нужно, чтобы кто-нибудь вел протокол бесед. Как думаешь, справишься?
— Разумеется.
— Если дело затянется, у тебя появятся и другие обязанности, но сейчас это нужнее всего. Я и сам хочу поприсутствовать, однако сначала мне нужно кое-что уладить. Договорись с Августом, как будете работать.
Этого я не ожидала. Обычно я работаю в паре с Биртой. И обычно легко подстраиваюсь. Значит, и сейчас придется подстроиться… Я стиснула зубы и пошла в кабинет. У меня было полчаса на то, чтобы протрезветь, как следует проснуться, победить головную боль, отдышаться и избавиться от румянца. Ничего, все пройдет отлично.
Когда я заглянула в кабинет Августа, тот посмотрел на меня таким взглядом, который и не поймешь толком. Вроде как выжидающим и одновременно недоверчивым. Вчерашний поцелуй угольком горел на губах, хоть это и было странновато. Мне сделалось неловко, в глаза ему смотреть не хотелось, однако если не смотреть, получится еще глупее.
— Шахид попросил меня вести протокол беседы, — объяснила я.
Ему, похоже, полегчало. Выходит, он думал, я пришла обсуждать вчерашнее. Я случайно шаркнула ногой, и Август посмотрел на пол. Он проводит допросы, поэтому подобные признаки волнения сразу же подмечает. Чтобы выставить себя идиоткой, вот такой малости более чем достаточно.
— Ладно, — Август сделал вид, будто не замечает, как пылают у меня щеки, — вопросы задавать буду я, а ты тогда посиди понаблюдай. И записывай все, что получится. — Посмотрел на часы. — Он уже скоро придет.
Встав, датчанин дважды потер ладонями брюки, так что не я одна тут нервничаю. Показал на дверь, и я пошла впереди него в комнату, смежную с переговорной, а сам Август направился в переговорную проверить, всё ли в порядке. Мы сработаемся. Причин для тревоги нет. Примерно с час я буду видеть его на экране — только и всего. А всем остальным плевать. Я профессионал и умею разделять работу и личную жизнь.
Уже подойдя к своему рабочему месту, я решила, что надо бы сбегать в туалет, пока беседа еще не началась. Глупо будет что-нибудь упустить. Я метнулась к туалету, чувствуя себя девчонкой-подростком, явившейся на работу с похмелья. Едва я успела вернуться, как в переговорную вошел Август в сопровождении Тура Линда и стал оглашать тому его права.
Август отлично справлялся с ролью чуткого полицейского. Он спросил, не сложно ли Линду понимать его датский, предложил стакан воды и извинился за то, что помещение такое неудобное. Тур Линд, выпрямившись, сидел на стуле в тесной переговорной, положив руки на колени. Под застегнутым серым кардиганом и синей рубашкой намечался небольшой животик. Светлые с проседью волосы, глубокие залысины. Голубые глаза спрятаны за очками в серебряной оправе. Ему за пятьдесят, то есть он старше жены, но сохранился неплохо. В сущности, Линд мужчина привлекательный, с харизмой. Я записала, что он спокоен и собран, на первые вопросы отвечает четко и внятно. Как Линд уже сообщал вчера следователю, домой он вернулся в пять, полагая, что Мариам и Ибен уже дома. Однако их там не оказалось. Он звонил и жене, и дочери, но не дозвонился. Мариам вернулась примерно в половине одиннадцатого. Одна.
— Кто-нибудь может подтвердить, что вы были дома?
Линд ответил сразу же:
— Сосед напротив как раз траву косил. Вы с ним еще не говорили?
— Говорили, — Август кивнул. — Он сказал, что вы вернулись в пять. Но может ли кто-то подтвердить, что вы оставались дома и никуда не выходили?
— Разве что соседи через окно меня видели… Дома я был один.
Я посмотрела на пальцы Августа. Тонкие и неправдоподобно длинные, сцепленные в замок. Он и сам чересчур худой и длинный, словно герой мультфильма. Я притронулась к губам. Глупости, ну что за глупости…
— Вы включали компьютер? — спросил Август.
— Да, включал. Читал кое-что в интернете. Между звонками Мариам.
— Что вы читали?
— Местные новости просматривал. Заметки о дорожных авариях и прочее в том же духе. Искал объяснения, почему они не вернулись домой. Я и в больницу звонил, узнавал, не там ли они…
— Когда вы туда звонили?
— Кажется, часов в семь или восемь.
Я зафиксировала время и записала, что нужно проверить домашний интернет Линда и связаться с больницей. Отметила, что Тур Линд облокотился на стол, смотрит Августу прямо в глаза и не выказывает ни малейшего волнения. Что он задает много вопросов о том, как продвигается расследование и спрашивает, отыщем ли мы Ибен живой. Если ты виновен, такое самообладание сохранять непросто; однако он политик, это тоже надо учитывать. Он привык говорить правдоподобно и убедительно.
— Расскажите, как вы познакомились с женой, — попросил Август. — Это было здесь, в Кристиансунне?
— Да, здесь. Она работала официанткой в ресторане, куда я часто заходил. На самом деле, это она на меня первая глаз положила.
— Правда? Почему вы так говорите?