Дженни Колган

Свадьба Аманды

Глава первая

Как правило, любая свистопляска в нашей жизни не имеет явно выраженного начала — она назревает годами, в точности как последствия того, что ты не моешь пол в ванной (липкая грязь, холера, и т. д.).

Но у этой свистопляски начало было. Определенно было, и я отчетливо его помню. Ну, может, лишь самую малость затуманено.

Слава богу, это была моя кровать. Итак, во-первых, я находилась в кровати, а во-вторых — в своей собственной кровати. Очки уже в мою пользу.

Я с трудом разлепила один глаз и попыталась понять, откуда идет этот запах. Меня, похоже, сплющили между стеной и огромной частью тела, опознать которую я не смогла.

Эта самая часть тела была присоединена к остальным частям, и в правильном порядке, но выяснилось это уже после того, как я в ужасе подскочила на постели, припомнив сцену из «Крестного отца».

Все было таким непропорциональным. А может, это просто я до сих пор пьяна? Я потерла слипшиеся от сна глаза. Нет, что-то здесь явно не так. Через меня была переброшена абсолютно неуместная рука. В обхвате она казалась не меньше моей талии, а уж ее-то никак не назовешь осиной…

Некая мысль медленно прокрадывалась в мою голову. Что это за мысль, я, разумеется, смекнула, просто не сразу смирилась с ней. Но, пока похмельная душа взывала: «Воды! Воды!» — разум нашептывал: «Господи… это же Николас… Опять!»

Я скривилась, будто проглотила какую-то гадость, хотя — взглянем правде в глаза — вполне возможно, что так оно и было. Потом медленно сползла с кровати и, чувствуя себя все хуже и хуже, потащилась на кухню в поисках аспирина и диетической колы. Фран, конечно, была тут как тут. Хотя живет Фран совсем в другом месте, в моем жилище она освоилась гораздо лучше меня. Сама она обитает в крошечной студии в три квадратных фута, где стоит такой дубняк, что Фран вечно норовит сбежать ко мне.

— Доброе утро, — пропела Фран, свежая и сияющая. Издевается, что ли?

Сквозь завесу тумана — похоже, алкоголем я налилась по самые глаза, — выглядела она действительно хорошо. Я никак не могла сфокусировать взгляд на ее кудряшках, но все же углядела, что Фран натянула одну из моих маек, — она даже не полностью закрывала бедра, которые почему-то двоились. Что за черт.

Я собрала все силы и пискнула:

— Привет!

— Перепой?

— Не-а, все в норме. Мне просто приспичило залиться теплой колой.

— Ну-ну.

Пауза. Потом Фран спросила:

— Я так понимаю, тебе два стакана?

— А-а-а-а!.. — Я припала лбом к кухонному шкафу.

— Мел? Мел-Мел-Мел!

— У-у-у?

— Николас!..

— О-хо-хо…

— Второй раз!

— А-а-а!

Фран отпрянула.

— Знаю, знаю, знаю, — простонала я. — О господи. Вот дерьмо. Вот дерьмо! Возьму и смотаюсь отсюда, прямо сейчас.

— В полотенце?

— Да, верно — все шмотки в спальне, а я туда ни ногой! Может, поджечь все на фиг?

— Немного рискованно. Вряд ли от Николаса будет толк при тушении пожара.

— Ну и ладно! Зато умрет!

Фран налила нам по чашке чая и устремила на меня горестный взгляд.

— Ладно, не переживай. Подумай о светлой стороне.

— У меня в кровати валяется огромный бухгалтер, от которого разит как от хорька и с которым я просыпаюсь уже во второй раз, что сводит на нет любые оправдания, — и ты говоришь мне о светлой стороне?

— Гм… Значит… Если прольешь чай на полотенце — не страшно, ведь на то оно и полотенце, верно? Так о чем я? Значит, ты не из тех девушек, которые любят развлечения на одну ночь.

— Господи, что же делать? Линда здесь?

Толстушка Линда была моей соседкой по квартире. Виделись мы примерно раз в две недели. Возможно, Линда от меня пряталась.

— Болталась тут минут двадцать назад. Выжатая как лимон. Похоже, мы ночью слишком расшумелись. Николас вроде прикидывался, будто умеет играть на трубе?

Я поморщилась:

— Не на трубе.

Фран вспомнила — и тоже поморщилась.

— Проклятая Аманда, — процедила она.

Я энергично кивнула. Если случалось что-то действительно плохое, то в этом обязательно оказывалась замешана Аманда.

Фран, Аманда и я учились вместе в школе в Уокинге, одном из бесчисленных мрачных лондонских предместий, которые не назовешь ни городом, ни деревней. В таких местах люди слоняются вокруг автобусных остановок и гадают, а вдруг они что-то пропустили в этой жизни. Фран я повстречала, когда она, в возрасте четырех лет, с крикетной битой в руках гоняла вокруг дома моего старшего братца.

Аманда жила по соседству. И мы вместе ходили в школу. У Аманды было все: от новейших причиндалов для Барби до сластей из углового магазинчика, которыми одаривал ее хозяин лавки — тип с весьма сомнительными наклонностями. Розовенькая голубоглазая Аманда с белокурыми кудряшками, это воплощение вселенского зла, стравливала меня и Фран с изощренностью, достойной семейства Медичи.

В детстве у нас у всех имелось заветное желание — прославиться. Двадцать лет спустя мы все еще старались это желание осуществить. Фран избрала способ, проверенный временем: отправилась в драматическую школу и год за годом болталась без дела — главным образом у меня дома. Я решила добиться своего, выйдя замуж за кого-нибудь очень красивого и знаменитого. Я не пропускала ни одного номера журнала «Хелло», отслеживая, кто из знаменитостей разводится. Но Аманда обставила нас обеих: еще когда мы учились в школе, ее папаша изобрел новый способ вскрывать молочные пакеты или что — то в этом роде, и однажды утром Аманда проснулась тошнотворно богатенькой.

Сначала мы ничего особенного не заметили, просто весь последний год в школе Аманда вздыхала и жаловалась, до чего же ей дома скучно, но ведь мы были подростками, которым родной дом успел опостылеть. Но как-то раз мы с Фран увидели новый дом папаши — с бассейном и баром — и смекнули, что тут все всерьез. Папаша к тому времени уже бросил мать Аманды и увлеченно бегал за какой-то вертихвосткой, нашей ровесницей. Его мало интересовало, чем мы занимаемся, и мы закатывали вечеринки, шлялись по магазинам и напивались в новенькой джакузи с золотыми кранами — это был фантастический год.

А затем Фран поступила в Центральную драматическую школу и вот уже три года изображает там ящериц и прочих зверушек. Аманда выбрала Даремский университет, а поскольку я не обладала ни богатым воображением, ни здравым смыслом, то подалась туда же.

Я с трудом узнала Аманду, когда мы в первый раз явились на занятия, — волосы у нее были другого цвета, и разговаривала она как-то иначе. После занятий Аманда предложила подбросить меня до общежития на своем спортивном авто с откидным верхом — подарок отца по случаю поступления в университет — и ехала с таким видом, будто все вокруг принадлежит ей.

Аманда на минутку заглянула в мою студенческую клетушку с отсыревшими стенами и упорхнула, бросив: «Пока, дорогуша, увидимся!» Тут-то я смекнула: что-то изменилось. И точно изменилось. Больше Аманда со мной не заговаривала; лишь через полгода она снизошла до того, чтобы пригласить меня на рюмочку и напомнить, как чудесно складывается ее жизнь. Вряд ли успехи имели бы для Аманды значение, не найдись человека, который взирал бы на нее снизу вверх, — а это как раз и являлось моей обязанностью. Каждый раз я попадалась в одну и ту же ловушку: уже назавтра Аманда начисто игнорировала меня, будто никакой задушевной беседы и не было.

Если все пойдет по правилам, рассудила я, мир Аманды в один прекрасный день опрокинется вверх тормашками. Пока же все шло так: Аманда получила хороший диплом, благодаря своей блондинистости отхватила работу по связям с общественностью, и теперь ее непрерывно приглашали на приемы в мире шоу-бизнеса. Я же получила омерзительный диплом, где сама бумага так и сочилась желчью, и теперь вычитывала тексты рекламных объявлений в паддингтонской торговой компании.

Но с Амандой мы все же виделись. Каждый раз, когда она звонила, мы с Фран отправлялись на встречу, где Аманда выпендривалась, а мы глушили халявную выпивку. Так все и началось тем вечером — с телефонного звонка.

— Мелани, дорогая!

До меня уже дошло, что на языке пиарщиков «дорогая» означает «знакомство низшего сорта».

— Привет, Мэнди.

Она ненавидела, когда ее так называли.

— Может, соберемся сегодня вечерком — Франческа, ты и я, выпьем по рюмочке?

Сегодня вечером? Делать нам больше нечего.

— У меня новости! — заливалась Аманда.

— Правда? Какие?

— Ой, нет, это можно сказать только за рюмочкой!

— Ну ладно. Фран! — Фран валялась на диване и рисовала себе усы. — Как насчет того, чтобы выпить сегодня с Амандой?

Фран зарычала, яростно замотала головой и скорчила рожу, изображая ягуара, — не иначе, в драматической школе научили.

— Прекрасно, — сказала я в трубку. — Мы с удовольствием. Где?

— «Атлантик»? — Аманда глупо хихикнула. На хрен. Коктейли и надутые шишки. Плюс ко всему Аманда живет в шикарном северном Лондоне, а мы с Фран — в Кеннингтонге, на симпатичной, но занюханной южной окраине, так что с тем же успехом можно организовывать межгалактический союз.

Я парировала «Ладьей и лопатой» — грязной и опасной дырой.

— Ой, Мелани, ради всего святого… Ну ладно, тогда «Озон».

— «Кувшин и пианино» — и ни шагу дальше. На том конце провода вздохнули.

— Пожалуйста, раз ты так настаиваешь… — Я почти услышала, как Аманда надула губки. Зря старается — у меня пениса нет.

— И на хрен тебе это? — застонала Фран, едва я повесила трубку. — Ее или в должности повысили, или какой-нибудь педик-музыкант из Вест-Энда на свидание пригласил.

— Кто знает, — сказала я. — А вдруг у нее случилось что-то страшно неприятное? Может, ее трахнула в задницу целая компания матросов или еще что-нибудь эдакое, и только мы, подруги детства, теперь способны ее утешить. Ха-ха-ха.

— Ну и как, похоже, что у нее трахнутый в задницу голос? Или все-таки изощренно-злорадный?

Я поразмыслила с минуту.

— Э-э… Изощренно-злорадный.

— Ну ясно. Сын Шона Коннери пригласил ее на ланч или что-то типа того. И битых два часа мы будем слушать, как у нее все прекрасно, и с тоски ненароком налижемся, и тогда Аманда, трезвая как стеклышко, укатит куда-нибудь, где веселее, а мы от горя и недовольства жизнью упьемся вдрызг и несколько дней будем себя ненавидеть.

— Хо-хо… Так, а что мы наденем?

Аманда впорхнула в бар точно в назначенное время. Вся на четыре «п» — пикантная, прелестная, подтянутая и прыткая. Я и забыла: она не просто выпендривается, она громко выпендривается.

— Белое вино, идет?

— Нам фирменное, Аманда! — крикнула Фран. — И в стаканах.

Наконец Аманда с напитками добралась до нас. Огляделась по сторонам — нет ли знакомых, — опустилась на свою идеальную задницу и развернулась к нам, сияя улыбкой, как дикторша, объявляющая прогноз погоды.

— Так что у тебя за новости? — спросила я с надеждой.

— Девочки, никогда не угадаете!

— Ты по двойному закону мировой справедливости выиграла в лотерею? Ты на самом деле мужчина? Или залетела от сорока матросов? — Последнее Фран буркнула вполголоса.

— Я помолвлена!

— О господи! С кем? — воскликнули мы одновременно.

— Ты его знаешь, Мел. Помнишь, Фрейзер Маккональд из университета?

— Фрейзер — это кто? — осведомилась Фран.

Но я-то его прекрасно помнила. Милый и мягкий верзила с взъерошенными волосами, в неизменном потрепанном свитере. Я сохла по нему как ненормальная, он этого не замечал, и мне только и оставалось, что околачиваться рядом и прикидываться просто хорошим товарищем. В течение нескольких лет. Не самый триумфальный период в моей жизни. Боже, неужели эта мерзавка всегда будет побеждать? Ведь Фрейзер — это… Да по мне — так это просто предел мечтаний.

— Ты и Фрейзер! Вот сраные ублюдки, — сказала я. — То есть надо же, ты выходишь замуж. Поздравляю, это чудесно. И как быстро.

Фрейзер, насколько я помнила, никогда и ничего быстро не делал. Он вечно слонялся по колледжу в поисках уголка, где можно сесть и вытянуть свои неимоверно длинные ноги. Я обычно ошивалась метрах в десяти позади, на случай, если Фрейзер что-нибудь обронит, а я это что-то смогу подобрать.

— Ой, знаю, знаю. — Аманда продемонстрировала кольцо на своем миниатюрном пальчике. — Он говорит, что я просто с ног его смела! Хи-хи-хи!

С ног его смела? А может, еще и паровым катком переехала? Фрейзеру никогда бы не понравилось, чтобы его сметали с ног, — мысленно взбунтовалась я. Фрейзеру нравилось шататься по холмам, рассматривать комиксы «Виз» и заваливать экзамены по инженерному делу.

— По-моему, я его припоминаю, — изрекла Фран. — Встречала пару раз. Длинный такой. Долговязый. Он же вроде не в твоем вкусе.

— В общем-то, да. — Аманда хищно улыбнулась.

— Где ты его откопала? В шахматном клубе?

— Нет, на самом деле все было гораздо забавней… Я мурлыкала с…

— Что? — переспросила я.

— Ой, ну, моя работа, дорогуля, ты же знаешь.

Гррррр.

— Я работала с нашими клиентами в Эдинбурге, они выпускают путеводитель по старинным замкам. И кого я вижу в брошюре? Старого приятеля по Дарему, Фрейзера!

Я не стала уточнять, что за все то время она не перекинулась с ним и парой слов, поскольку он то и дело краснел и целых три года носил одни и те же кроссовки «Конверс».

— Короче говоря, я решила, что стоит пропустить с ним по рюмочке…

— Погоди-ка, — перебила Фран. — А какого черта он делал в брошюре? Или это была реклама кроссовок «Конверс»?

Аманда закатилась переливчатым смехом.

— Нет, на самом деле… Вы, наверное, решите, что это безумие: я, малютка Аманда Филлипс из «Портмаунт Компрехенсив»…

Господи ты боже мой.

— Ну? — подстегнула Фран.

— Оказывается, на самом деле… он лэрд!

— Он — что?

А ведь я знала.

— Да-да. Ну разве это не мило? Лэрд — значит лорд, только шотландский.

— Это правда? — Фран перевела взгляд на меня.

— Гм, я в курсе, что его дядя был лэрдом. Если его отец умер — наверное…

Аманда смотрела на меня, потрясенная до глубины души.

— Мелани, ты все время это знала и не сказала мне!

— Ты ведь однажды, если не ошибаюсь, встретила его на вечеринке и во всеуслышание объявила, что он смешно пахнет.

— Нет, это не могла быть я! — Аманда снова залилась смехом. — Как бы там ни было…

— Он смешно пах? — спросила меня Фран.

— Только во время дождя.

— Дорогие, — с нажимом в голосе произнесла Аманда. — Это и есть моя большая новость.

Мы угомонились, и на губах Аманды вновь заиграла скромная улыбка.

— Как бы там ни было, мы встретились, и у нас оказалось так много общего, мы все смеялись и смеялись без умолку… Потом он приехал в Лондон по каким-то земельным вопросам, и мы увиделись снова, и так все и шло шаг за шагом, пока однажды, на Каледонском балу… И вот теперь я готовлюсь стать леди Амандой Филлипс Маккональд.

— Так его фамилия тоже Филлипс? — саркастически спросила Фран.

— Нет-нет, понимаешь, я принимаю его фамилию — и сохраняю свою. Дань феминизму. Видели меня в «Татлере»?

Фран потом рассказывала, что глаза у меня стали размером с блюдца. А она спросила:

— Он богатый?

— Не говори глупостей, дорогуша, что там может быть, в этой Шотландии?

— История? Природа неописуемой красоты? Мел Гибсон?[1]

— Овцы и алкоголики, дорогуша. К тому же у него и фасолинки не найдется… А ведь надо управляться с целым замком — как по-твоему, хватит на такое его жалованья?

Тут Аманда ударилась в трепотню о перестройке замка. Я ведь там действительно бывала (Фрейзер приглашал всю нашу компанию, но я пыталась внушить себе, что это лишь ради меня одной). Это оказался не столько замок, сколько груда камней, и дядюшка Фрейзера жил в единственном уцелевшем коттедже для прислуги, но Аманда явно об этом еще не знала и разглагольствовала, как там теперь будет уютно и обязательно в ее стиле.

— Думаю, акцент надо сделать на резких контурах — знаете, такой постиндустриальный вид, — разливалась она.

Я знала, что нужно хоть что-то сказать по этому поводу. И последовала испытанному временем методу — бухнула первое, что пришло на ум:

— Это же просто «класс женится на деньгах». Это очень…

Договорить я не успела, схлопотав взгляд, способный налысо очистить яблоко от кожуры, плюс очень долгую паузу. И наконец — эдакое небрежное:

— Ну разумеется, у нас, Филлипсов, корни уходят очень далеко…

— До самого Уокинга, — вставила Фран.

— Ха — ха, очень смешно. — Аманда развернулась к ней. — Ты собираешься замуж, Фран? Ах да, совсем забыла, ты же ни с кем не встречаешься. Потому что, приключись с тобой такое, мы все для разнообразия очень бы по этому поводу повеселились.

Фран закатила глаза и отправилась к стойке за новой выпивкой.

Выпустив пары, Аманда вновь обрела дружелюбие.

— Так вы с Фрейзером, выходит, были довольно близки? — Она улыбнулась, как бы давая понять, что это вовсе и не означает «Завидуй мне! Завидуй мне!».

— Не особенно, — отозвалась я, подразумевая «Просто я по нему сохла, а он на меня плевать хотел».

— Ой, ты просто должна прийти на свадьбу! Это будет нечто чудесное. Папочка буквально настаивает, чтобы все прошло с размахом.

Папочка Аманды женился уже четыре раза с тех пор, как нам стукнуло шестнадцать. Ему, пожалуй, и скидка положена.

— С удовольствием приду. — Я должна быть великодушной. Аманда первая из моих подруг выходит замуж, да еще за славного парня. Почему бы мне за них не порадоваться? Откуда ни возьмись выскочило воспоминание об Алексе, и я скривилась.

— Грандиозно! Ой, как жаль, что ты не можешь быть подружкой невесты. Но Ларисса и Порция — такие близкие подруги по университету, я просто обязана была пригласить их.

— Да, конечно.

— Ты кого-нибудь встретишь, Мелани, кого-нибудь замечательного. Какой ужас, что Алекс просто взял и сбежал. А ведь он был ничего, да? И у него такие родственные связи…

Это мы к чему? Я поставила стакан на стол — пожалуй, слишком резко.

— Мне нет до этого дела. И до самого Алекса тоже.

— Нет, конечно же нет. — И Аманда окончательно взбесила меня, похлопав по руке.

Вечно я забываю про талант Аманды к злобным насмешкам. Я пересмотрела свое недавнее решение и понадеялась, что она вступит в брак по расчету и разведется еще до того, как мы успеем дожевать пирог.

Вернулась Фран с выпивкой, но Аманда тут же вскочила и зачирикала, что должна отправиться куда-то еще. Она откинула назад копну белокурых — никаких тебе непрокрашенных корней — волос, и ее обтянутая кожаными брючками задница поплыла за дверь, к новейшему авто с откидным верхом. Мобильник прижат к уху, беззаботный взмах ручкой — и Аманда отбыла в края куда более восхитительные и захватывающие, чем какой-то паб в пятницу вечером.

Некоторое время мы просидели в молчании. Наконец Фран сказала:

— Ну и пошло все на фиг.

И мы выдули белое вино Аманды следом за своими коктейлями, а потом приняли еще по одной — чтобы взбодриться, и наконец нам стало наплевать на то, что Аманда Филлипс встретила своего прекрасного, пусть даже несколько замызганного, принца и собралась переехать в замок. Смачно так наплевать.

Не менее смачно мы принялись чесать языки по поводу последнего парня, которого Фран, образно выражаясь, выкинула из дома, наподдав по яйцам. Потом я сообразила, что по яйцам она ему наподдала буквально, а из дома он уже захромал по собственной воле. И тут на другом конце бара я углядела знакомую пару коленей. Подняв глаза выше, я выяснила, что это не кто иной, как Николас — самый высокий бухгалтер в мире (а то как бы я его узнала снова?). Ну и каланча. Люблю высоких.

Я подергала Фран за рукав:

— Смотри-ка… Николас.

Фран оглянулась.

— Козел, — отрезала она.

Не обзывай она козлом каждого парня, которого мы поминали последние полтора часа, я, может, и прислушалась бы, избавив себя тем самым от душевной травмы. Но я вместо этого замахала Николасу, как ветряная мельница.

— Николас! — И я захихикала.

Он тотчас примчался и чмокнул меня с разбега. Ну да, мы же старые приятели.

— Мелани, до чего классно, что я тебя встретил! А мы тут с ребятами из бухгалтерии оттягиваемся.

Я прищурилась, пытаясь разглядеть, кто же там на другом конце бара, но, похоже, вся компания таинственным образом улетучилась.

— У нас тут совсем крыши съехали. Понятия не имею, как добраться домой, не нарвавшись на полицию. Гы-гы-гы.

— Николас, угости нас. Да ты же пьян!

— Само собой, детка!

И он нас угостил — со всем пылом человека, хорошо знающего, насколько нужно напоить женщину, чтобы она с ним переспала.

При нормальных обстоятельствах я бы куда глаза глядят удрала от Николаса, с которым как-то случайно завалилась в постель на одной вечеринке — все потому, что он был, гм, очень высокий. С тех пор Николас постоянно названивал мне, и я поняла, что при всем своем росте был он самым занудным дурнем, вернее, самым занудным бухгалтером, который только существовал в этом мире. После бури, устроенной Фран, когда Николас забежал за мной в застиранных джинсах и розовых ковбойских сапогах, я целый месяц заставляла Линду подходить к телефону. И вот Николас появился снова. Он жаждал меня, я жаждала внимания — сочетание смертоубийственное.

Николас устроился в уголке рядом с Фран, которая, несмотря на полусонный вид, готова была в случае чего кого угодно укусить за морду, и принялся рассказывать о последних проделках, которые затевал со своими фантастическими дружками-бухгалтерами. К моменту, когда он дошел до того, как они решили поглазеть на Брайана Адамса и взгромоздились на специально нанятый экипаж, мне уже хотелось руки на себя наложить. По железной пьяной логике я рассудила, что лучший способ заткнуть Николаса — это его поцеловать. Задача оказалась не из легких: то же самое, что карабкаться на дерево. Упившись в стельку. И, добравшись до верхушки, я там и решила остаться — до тех пор, пока дерево не заснуло. А сама я проснулась на следующее утро в полном раздрае.

— И что мне теперь делать? — сетовала я. — В моей спальне храпит здоровый вонючий тип, которого я ненавижу, а если я его разбужу, он опять заведет свои бредовые байки про налоги.

— Ну и?

— Ну и… гм… не могла бы ты пойти и… скажем, попросить его убраться?

— Я? Почему я? Это ты вся в его слюнях! И потом — а вдруг он там голый?

— Да ладно, ты что, голого мужчину никогда не видела?

— Не в шесть футов семь дюймов длиной. Я сразу своего сэндвича с колбасой лишусь.

Дверной звонок затрезвонил так внезапно, что мы обе подскочили. Я с сумрачным видом заковыляла к дверям — прекратить этот адский шум.

Опля! Из моей спальни выскочил в чем мать родила амбал шести футов семи дюймов и в панике налетел на меня. Похоже, он даже отдаленно не представлял, в какой галактике находится.

— Что, пожар?

С минуту мы таращились друг на друга, словно кролики, ослепленные светом фар. Затем, под влиянием обстоятельств, я превратилась в заботливую мамочку.

— Нет, Николас, какой пожар? Иди и оденься. Сию минуту! До того, как я открою дверь.

Николас моргнул и ретировался, не говоря ни слова. Сначала он было направился в спальню, но вдруг сделал резкий вираж в туалет, и я услышала, как он пускает там мощную струю. Как будто ненароком к нам забрела лошадь. Итак, одна проблема разрешена — Николас вымелся из моей спальни, — но возникла новая. Может, запереть его в ванной к чертовой бабушке, а в душ будем к соседям бегать?

Наконец я отворила дверь, состроив гостеприимную мину. Но толстяка-почтальона это не колыхало.

— Посылка.

Я расписалась, стараясь не выдать своего волнения — ведь это оказалась по-настоящему большая посылка. А вдруг у меня завелся тайный поклонник, который шлет мне драгоценные подарки, и все потому, что он несметно богат и бесспорно знаменит?

Мимо прошла Фран, которой понадобилось в туалет. Ее-то толстяк-почтальон заметил — ее все мужчины замечают. Даже гомики норовят чтить ее как икону.

— Привет, толстый почтальон, — сказала Фран и тут заметила посылку. — Эй, это тебе, что ли?

Я перевернула сверток в предвкушении…

— Нет! Линде. Вот черт, черт, черт!

— Это что — коллекция тарелочек со «Звездными войнами»?

— Вряд ли, слишком тяжелая.

Почтальон резво затрюхал прочь. Мы по привычке уставились друг на друга, гадая, как человек, отмахивающий каждый день десяток миль, мог ухитриться так разжиреть.

— Книги?

— Линда книги не читает. Она их ест.

— Правда ест или ты ее просто не любишь?

Я уставилась в пол.

— Я ее просто не люблю.

— Так, может, откроем?

— Нет, ты что!

— А почему нет? Она наверняка не станет возражать.

— Знаешь, Фран, думаю, станет.

Если честно, я понятия не имела, станет Линда возражать или нет. Я вообще знала о ней только то, что она работает в банке — не помню, в каком именно, — в семье единственный ребенок и получила от бабушки в наследство сумму, достаточную для того, чтобы купить эту милую квартиру и украсить ее пастельными кружавчиками. Все это я узнала на собеседовании, когда искала квартиру, и постаралась выразить неподдельное восхищение. Благодаря этому притворству я сюда и переехала, к своему неимоверному облегчению: из прежней квартиры в Эгбастоне меня выкуривали соседи — шайка психотерапевтов. Об этом периоде своей жизни я, как правило, вспоминала лишь в четыре часа утра, просыпаясь в холодном поту.

Словно прочитав наши мысли (а скорее всего, подслушав у двери наш разговор), Линда вывалилась в коридор из своей просторной спальни в задней части дома; она ухитрилась ни одной из нас не взглянуть в глаза, даже когда выхватывала у меня из рук посылку. Линда была маленькая, кругленькая, с пробивающимися усиками, кожа у нее всегда казалась поцарапанной. Когда она утопала обратно в свою комнату, мы с Фран обменялись привычным «Линда» — взглядом.

— Эй, ребята… ха-ха, — послышался сдавленный голос. — А можно мне… э-э… выйти из ванной?

Фран закатила глаза к потолку.

— В любой момент, дорогуша. Мы будем на подхвате.

Я хихикнула.

— Ладно, хорошо, ладно. — Последовала пауза, во время которой мы и не подумали ретироваться на кухню.

Наконец дверь распахнулась, и нашим взорам явился Николас, прикрывающий гениталии кипой салфеток. Кроме шуток — кипой.

— Ба! Веселенькая ночка выдалась, да, леди? — загорланил Николас. Держался он, надо признать, неплохо. — А что у нас на завтрак?

— Для тебя — автобус номер тридцать восемь, — сказала Фран. — Скоро уходит.

— Ха-ха-ха! Сейчас надену свои бальные штанишки и буду с вами! А ты как, дорогая моя?

Мы озирались по сторонам, пока я не сообразила, что это он обо мне.

— Да так, в некотором роде фантастически. — Я ссутулилась в своем полотенце. — В негативном плане. — И тут я увидела на полу нечто, чего не заметила прежде. Открытка. И на этот раз — мне.

— Фра-ан! — Мой голос дрожал, когда я шла следом за подругой в гостиную. — Это открытка.

— Вижу. Ой, Николас, ты только посмотри: дверь!

— Гы-гы! — донеслось из соседней комнаты. — Погодите, я еще парням на работе расскажу!

Я вздохнула.

— Смотри! Смотри, от кого это!

На открытке красовался Эмпайр-стейт-билдинг, почти полностью затененный женским бюстом. На обороте было написано только: «Дорогая! Мне очень жаль — большая ошибка. Я возвращаюсь домой. Алекс.

Воцарилась долгая драматическая пауза. Вернее, воцарилась бы, не ввались в комнату Николас в пурпурных штанах (я и не заметила, что они пурпурные! Эффект — как от взрыва на фабрике вишневых консервов) и не заори:

— Эй, а я знаю, что можно сделать отпадного! Давайте французские тосты приготовим!

Фран устремила на него суровый взгляд паддингтонского медведя.

— Сходи-ка за шоколадом, Николас.

Я все еще пребывала в шоке и толком не заметила ни как Николас исчез, ни как послушно вернулся с дюжиной шоколадных рулетов. Я была слишком занята: тупо пялилась в пространство, и в голове вертелось: «Алекс, Алекс, Алекс, моя единственная настоящая любовь». Алекс, Алекс, Алекс, Алекс, низкопробный ублюдочный крысеныш (определение Фран) — в моих глазах, а также, возможно, в глазах всего остального мира.

Увидев Алекса в первый раз, я тотчас подумала: залезть бы к нему в штаны. А он смотрел на меня и думал то же самое. Это было подлинное родство душ. Ох эти говенные вечеринки в Западном Лондоне, уж я-то должна была знать им цену (хотя та вечеринка оказалась единственной, оправдавшей все ожидания).

Я тогда искала пиво подороже — хозяева припрятали его в глубине холодильника.

— Я один такой, — проворчал высокий голос, — или тут у всех вид, будто им в задницу что-то не то засунули?

— Это модно, — прошипела я. — Им типа завидовать надо. Они только прикидываются, будто им не весело.

— Ох-ххх. Усек. Точно. Значит, мне остается сделать ноги из Западного Лондона или…

— Не получится, — заметила я, оборачиваясь.

— Верно. Или съехать с катушек и сотворить нечто такое, за что я потом откажусь нести какую бы то ни было ответственность.

Это было столь недвусмысленно, что я поперхнулась и повнимательнее взглянула на темноволосое, диковатое на вид существо шести футов двух дюймов, с карими глазами и самыми тяжелыми веками и самыми длинными ресницами, какие мне только встречались.

— Это, — произнесла я, — звучит так, будто ничего похожего нет в сценарии.

Восемнадцать изумительных часов спустя, измотанная, растрепанная и зверски голодная, я лежала в незнакомой спальне, щекотала себе живот ниткой от чайного пакетика и осознавала, что со мной что-то творится.

Десять месяцев спустя я была наверху блаженства: я повсюду бродила с Алексом, который пытался пробиться в музыкальную индустрию. Он знал всех вокруг, мы кочевали с пирушки на пирушку, его друзья были, может, и шпаной, но шпаной с определенным шармом. И я была с ними — просто потрясающе. Пусть Алекс оказался и не самой романтической личностью на планете, что мне до того — вот она я, Мелани Пеппер, двадцати шести лет, и прямо у меня на глазах мелкие поп-звезды блюют в углах грязных ночных клубов. Это была крутая жизнь.

И что гораздо более важно, я обожала Алекса. Я любила эти классные длинные лохмы и по-щенячьи печальные карие глаза, я жаждала его внимания. Я прыгала, пытаясь дотянуться до него, и он озарял меня своей широкой ленивой улыбкой, обводя взглядом собеседников. Когда Алекс обращался ко мне, я смахивала на одну из тех собачонок, которых спасают в Королевском обществе защиты животных. А иногда Алекс подолгу флиртовал с другими женщинами, и я была в бешенстве. Короче, кавалер из него получился неважный, двух мнений быть не может. Но эти его кожаные штаны… словом, сами понимаете, девчонка есть девчонка, а кожаные штаны и поп-звезды есть кожаные штаны и поп-звезды. И я сделала то, чего ни при каких условиях нельзя делать крутым девочкам, — влюбилась в крутого парня. Тут сразу пиши пропало.

И все же Алекса тянуло ко мне. Я замечала странное выражение нежности на его лице. Иногда он звонил просто так. Или пораньше приходил со своей тусовки. Он любил меня. И даже прошел тест на «Ты мне «Тампакс» по дороге не купишь?». И только я собралась предложить, чтобы мы… может быть… жили бы вместе — не что-нибудь серьезное, ничего подобного, просто жили бы себе вдвоем, и все, тоже мне, расходы на зубные щетки, ха-ха… как вдруг он исчез. Сгинул с лица земли.

Как то раз в выходные я ждала звонка Алекса, а он так и не объявился. Все просто как апельсин. Свалив его исчезновение на происки инопланетян и постановив, что я здесь ни при чем, я прождала двадцать четыре часа и в конце концов позвонила Чарли, его соседу по квартире в Фулхэме. Чарли отнюдь не улыбалось разгребать все за Алексом, а доброта вообще была ниже его достоинства. Он устало сообщил, что Алекс отбыл постигать себя в Соединенные Штаты и очень извинялся, что не предупредил меня, но так, наверное, будет легче.

Даже записочки бестолковой не оставил! Алекс бросил меня, удрав на другой континент и уведомив об этом через своего немногословного приятеля!

Несколько недель я даже плакать толком не могла. Из меня все будто выскребли холодной ложкой. Фран тогда оказалась настоящим кладом: никого с более цветистым арсеналом эпитетов и проклятий я еще не встречала. Она исходила за меня ядом, я же пряталась в уголке. Мне даже стыдно было сходить в магазин за хлебцами: казалось, что унижение написано у меня на лице. Так больно мне не было, даже когда я затолкала в нос бумагу с блестками (мне было четыре года, так что нечего думать, будто я с приветом).

Прошли месяцы, и боль накатывала лишь ноющими приступами, которые я совсем недавно попыталась заглушить вот с этим самым гостем, — он как раз облизывался над шоколадными рулетами, словно это была икра.

— Ладно, — сказала Фран. — Отнесу-ка я этот мусор туда, где ему и место.

Я выхватила открытку у нее из рук.

— Хватит, Мел! Бумажонка от низкого ублюдка! Хочешь, предоставлю тебе честь ее поджечь.

— Эй, ребята, что творится? — прочавкал Николас. Чуткий сквозь шоколад. Похоже, если он за день пятнадцать тысяч калорий не сожрет, то или умрет, или еще что-нибудь в этом же духе отмочит.

Я в упор посмотрела на него.

— Знаешь, не хочу быть грубой, но валил бы ты отсюда!

Но момент был упущен.

— Гм, видишь ли, у нас с Фран одно чрезвычайно важное дело, мы уже давно собирались…

— Ага, и называется оно «вышвырнуть Николаса», — заметила Фран, и отнюдь не вполголоса.

— О чем речь, детка, нет проблем! Как насчет того, чтобы я заскочил за тобой в семь? Сходим на отпадно дорогой ужин за счет моего клиента, чав-чав-чав!

— К сожалению, наше с Мел дело займет целую вечность, — сказала Фран. — Ужасно жаль. Но тебе пора. Сейчас же.

— Эй, остынь! Никто не скажет, что Николас Снодли не понимает намеков.

Я метнулась на другой конец комнаты и принялась ворошить расставленные по алфавиту компакт-диски Линды — а то вдруг Николас целоваться на прощанье полезет. Диски Линды: «Величайшие песни о любви № 1», «Величайшие песни о любви № 2» и в качестве разнообразия — «Величайшие в мире песни о любви». Еще какие-то дельфиньи звуки.

— Мел, детка. Я тебе скоро звякну, лады? Насчет гулянки для ценителей Брайана Мэя[2].

— Несомненно, — проговорила я. — До свидания.

Николас все еще строил из себя крутого.

— Да, кстати, какой там у тебя номер?

Я собиралась ему что-нибудь наврать, но нервы у меня были на пределе, так что номер я по ошибке дала правильный.

— Ну, чао, детки, — пропел Николас, пригнувшись, проскочил в дверь и был таков.

Клянусь, из коридора донеслось «чав-чав-чав».

Камень с плеч, подумала я, снова взяв в руки открытку. Потом вернулась к дивану, села рядом с Фран и уронила голову ей на плечо.

— Пожалуйста, не надо больше Николаса, — попросила она.

— Но ты же так оттянулась.

— Мел, клянусь, я лучше прокушу себе горло, чем еще раз подпущу тебя к этому восьмифутовому слизняку.

Я вяло теребила открытку.