Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

— Я смотрел телевизор вечером, и сложилось ощущение, что через одну все программы — реалити-шоу, сделанные по одному сценарию. Людей помещают в стрессовую, эмоционально заряженную ситуацию, а зрители сидят дома и смотрят на них. Убийца делает примерно то же самое, только в нашем случае мужья убивают жен. Вот вам и стрессовая ситуация. Разница только в том, что зритель — в единственном экземпляре.

— И что, его цель — развлечение?

— Здесь аналогия не работает, — покачал головой Уинтер. — Ему это не для развлечения. Это серьезное дело. Сомневаюсь, что он еще кого-то приглашает посмотреть видео. Все — для него одного. Мы все в той или иной мере вуайеристы. Поэтому реалити-шоу так популярны. Первые такие шоу позиционировались как общественный эксперимент, потому что их существование нужно было как-то объяснить, оправдать. Но только они не были экспериментами. Даже рядом не стояли. Они представляли собой массовые мероприятия, схожие больше с битвами гладиаторов в Древнем Риме, а не с каким-то научным экспериментом. А убийства, которые мы сейчас расследуем, больше похожи на социологический эксперимент. Убийца создает некоторую реальность и, как добросовестный ученый, сидит где-то у себя, наблюдает и фиксирует результаты.

— Ну, хорошо, вернемся к моему вопросу. Что мы ему скажем, если вступим в контакт?

— На данном этапе мы ничего ему не будем говорить.

— Ничего не будем?

— Сначала нужно привлечь его внимание. Нужно, чтобы он понял, что потерял контроль над ситуацией. Это можно сделать, если лишить его возможности наблюдения. Поверьте мне, это точно заставит его напрячься и обратить внимание.

— Не сработает, — возразила Андертон. — Если мы нейтрализуем трояна, потеряем возможность контактировать с ним.

— А кто говорит, что мы будем удалять троян? — сказал Уинтер по пути к холодильнику. На двери на магните висела пачка липких листочков. Он снял верхний и поднял его в воздух — Если нужно сделать так, чтобы никто не видел тебя через камеру, достаточно кусочка бумаги. Закрой глазок камеры стикером и наслаждайся свободой. А когда мы захотим с ним поговорить, мы просто его уберем.

— Да, это сработает, — согласилась Андертон и взяла телефон.

— Кому собираетесь звонить?

— Фримену. Нужно сказать ему про троян. Раз я не сплю, не понимаю, почему он до сих пор не проснулся, — улыбнулась она. — В конце концов, формально это его расследование.

41

Проснулся Уинтер оттого, что у него затекла шея и солнце светило ему прямо в глаза. Занавески не сходились, и свет беспрепятственно лился в комнату. Он был настолько яркий, что было больно на него смотреть. Диван у Андертон был значительно меньше, чем в его люксе, и намного менее удобный. С тем же успехом можно было бы спать на полу. Он встал, потянулся и потер глаза. Андертон уже хлопотала на кухне. Трудно было понять, что она готовит, но запах был очень аппетитный.

Уинтер надел джинсы и пошел в кухню. Андертон в фартуке стояла у плиты, держа скоровородку в одной руке, а лопатку — в другой. Омлет впечатлял: с грибами, луком, перцем и всем остальным. Она посмотрела на Уинтера, и в ее взгляде было что-то почти материнское. Он бы не удивился, если бы она захотела проверить, чистые ли у него уши.

— Выглядите ужасно, — сказала она.

— Кофе и сигарета все поправят.

— С кофе проблем не будет, а если хотите покурить, придется идти на улицу.

Она дала ему кружку с кофе, Уинтер сел и сделал глоток.

— Отличный кофе.

— Рада слышать. Есть что-то будете?

— Вопрос риторический.

Андертон засмеялась, разложила омлет по двум тарелкам строго поровну, поставила одну из них перед Уинтером и села напротив.

— Очень вкусно, — сказал он, быстро поглощая еду. — А, и спасибо за то, что позволили поспать на диване.

— Пожалуйста.

— Сколько сейчас времени?

— Полдевятого.

— Позднее, чем я думал.

— Вы храпели, когда я проснулась, поэтому не стала будить. Подумала, что вам не помешает сон красоты.

— Да, ночь выдалась насыщенной.

— Насыщенной и продуктивной.

— От Фримена нет новостей?

— Он не берет трубку. Что неудивительно.

— А ваши крылатые агенты? От них тоже ничего?

— Пока ничего. Но думаю, что скоро что-то будет.

Закончив завтрак, Уинтер вышел покурить. Когда он вернулся, Андертон была в кабинете. Увидев, что он вошел, она снова осмотрела его с ног до головы.

— Признаюсь, не вижу никаких изменений к лучшему.

— Спасибо.

Увидев у стены складной стул, которым, по всей видимости, давно никто не пользовался, Уинтер подвинул его к столу и сел. Взгляд его скользил по карте и фотографиям.

— Считается, что через сны подсознание общается с сознанием.

Андертон откинулась на спинку стула и стала подчеркнуто внимательно слушать Уинтера.

— Я так понимаю, вы это к чему-то сказали?

— Ночью мне снилась Мэрилин Монро. Она появлялась из огромного торта и пела «Happy Birthday, Mr President».

— Это все снова про 5 августа?

Уинтер кивнул.

— Хорошо, значит, ваше подсознание пытается этим сном что-то сообщить. Что именно?

— Думаю, оно мне говорит, чтобы я не усложнял. Во сне все было каким-то гипертрофированным. Ведь в реальности Мэрилин никогда не выпрыгивала из торта, она просто стояла на сцене в свете софитов и пела эту песню. Кроме того, в моем сне было все в ярких цветах. А существующая в реальности съемка — черно-белая. Это заставило меня задуматься. Иногда день рождения — это просто день рождения. Ничего такого. То же самое касается смерти. Это лишь часть жизни, как и много чего еще. А мы слишком фокусируемся на событии, которое спровоцировало убийцу, на его важности. А вдруг оно и не было таким уж важным? Может, просто у убийцы мама умерла? Мне нужны имена всех женщин, которые умерли в городе 5 августа. И неважно, каким образом они умерли. Даже наоборот, чем более незаметной была смерть, тем лучше.

— Мы уже поднимали эту информацию.

— Да, но вы поднимали только последние пятнадцать лет. Предположим, Коуди — это убийца в детстве, а Майра — его мама. Коуди десять лет, Майре — тридцать три. Это значит, мама убийцы умерла двадцать три года назад. Вот в то время нам нужно смотреть. У вас есть кто-нибудь в органах регистрации?

— Можно и так сказать…

Андертон сознательно дала уклончивый ответ. Не успел Уинтер затребовать объяснений, как у нее зазвонил телефон. Она посмотрела на экран и ухмыльнулась.

— Это мой человек из полиции.

Разговор занял менее тридцати секунд. Этого времени хватило ровно на то, чтобы звонивший передал необходимую информацию. Скорее всего, ему пришлось пройтись по коридорам в штабе и найти место, где никто не услышит. Довольная ухмылка не сходила с лица Андертон даже после окончания разговора.

— Хорошие новости? — спросил Уинтер.

— На компьютере Дэвида Хэмонда был обнаружен троян удаленного доступа. На лэптопе Коуди Хупера тоже.

— Значит, сейчас осталось понять, что же убийца видит, когда наблюдает за ними.

— Легко сказать…

— За это нам и платят деньги, Андертон. Во сколько открывается отдел регистрации?

Андертон взглянула на часы.

— Пять минут назад.

— Тогда поспешим.

42

Складывалось ощущение, что знакомый Андертон работал тут веки вечные. Ему было хорошо за шестьдесят, возможно даже семьдесят. Под пиджаком у него был пестрый жилет и ярко-красный галстук-бабочка. Густые усы с загнутыми вверх кончиками были уложены воском. Он страдал ожирением, но лишние килограммы ему шли. Звали его Алан Смит, что было большим разочарованием. Что-то было в нем диккенсовское, что должно было отразиться и в имени.

Его кабинет был маленьким, но чистым. И темным. Вид из окна загораживало соседнее здание, блокировавшее солнечный свет. Судя по тому, что места в кабинете было совсем мало, два стула, расположенные перед его столом, принесли специально для предстоящей встречи. Перед каждым стулом стояла чашка кофе. С молоком — для Андертон, черный — для Уинтера. Они сели, и Смит устроился на своем стуле с другой стороны стола.

— Рада видеть вас, дядя Алан.

— И я всегда рад, дорогая. Кстати, позвони матери. Мы обедали вместе на прошлой неделе, и она жаловалась, что ты никогда ей не звонишь.

— Вчера вечером с ней говорила.

Смит повел бровью, подозревая ложь.

— Ладно, ладно, сегодня ей позвоню.

Уинтер изо всех сил старался справиться с лицом. Его родительская семья была наглядным пособием по дисфункциональным семьям, но он знал, как работает и нормальная семейная система. У каждого члена семьи — свое место в иерархии. Неважно, сколько тебе лет, это место — незыблемо. Только что он стал свидетелем тому, как можно общаться с 53-летней женщиной, как с ребенком.

— По телефону ты сказала, что вам нужна помощь в деле Августовского Взрывателя.

— Да, все так. У нас появились новые данные, которые, как нам кажется, могут пролить свет на выбор даты убийств — 5 августа.

— Я готов помочь всем, чем смогу.

Андертон показала на Уинтера, дав понять, что пришла его очередь выступать.

— Нам нужен список всех женщин, которые умерли в городе 5 августа 1992 года, с указанием возраста.

— Нет проблем. Единственное — вам придется подождать.

Смит подвинул к себе клавиатуру и принялся за работу. Через несколько минут он уже распечатал нужную информацию и передал листок Андертон.

— Спасибо. Можно ручку, пожалуйста?

Смит достал из ящика пару ручек и передал их. Андертон положила распечатку на стол, и Уинтер подвинулся поближе. В списке было семь имен. Возраст матери убийцы на момент рождения должен быть в диапазоне от четырнадцати до сорока пяти лет. Если исходить из того, что ему было столько же лет, сколько Коуди, когда умерла его мать, нужно исключить женщин моложе 24 и старше 55.

Оставалось всего одно имя. Глаза Андертон горели надеждой, губы были плотно сжаты. Затаив дыхание, она не говорила ни слова. Уинтер прекрасно понимал, что она чувствует, потому что он чувствовал то же самое. Так же, как и Смит. Он подкатил свой стул так близко к столу, насколько позволял ему живот, чтобы максимально участвовать в происходящем.

— Третье имя в списке. Катриона МакДональд. У нее были дети?

Смит запустил поиск. По его лицу было понятно, что ответ не обнадеживал. Плечи опустились, и он стал похож на человека, у которого украли десерт.

— Нет, — сказал он.

— Давайте попробуем еще кого-нибудь, — предложила Андертон. — Например, Джулию Мейси. Пятое имя в списке. Она могла родить в сорок восемь. Конечно, это поздно, но не невозможно.

— У нее две дочери, — сказал Смит после проверки. — Обеим было за тридцать, когда она умерла.

— Значит, это не Джулия Мейси.

— Все не безнадежно, — заметил Уинтер. — Не забывайте, мы исходим из того, что Майре тридцать три года, а Коуди — десять. Убийца и его мать могли быть немного старше.

— Или младше, — вставила Андертон. — Дядя Алан, можете сделать поиск по 1991 и 1993 годам?

— Конечно.

Смит принялся кликать мышью и что-то нажимать на клавиатуре своими толстыми пальцами. Наконец, эффектно нажав на «ввод», он пошел к принтеру. На этот раз листочков было два, один на каждый год. Восемь имен на первом и шесть на втором. Андертон первой схватила ручку. После всех вычеркиваний осталось всего два имени — оба из 1991 года. Она передала Смиту листок, и он запустил поиск в регистре рождений. Никто ничего не говорил, потому что в этом не было необходимости. Роли каждого были понятны. Смит закончил поиск и немного выпрямился.

— У каждой было по одному сыну. Ребенку Эзме Браун на момент ее смерти было четырнадцать. Сыну Джеммы Вуд — десять.

— Сыну Джеммы было столько же, сколько Коуди, поэтому давайте начнем с нее. Как она умерла?

— Здесь сказано, что у нее было кровоизлияние в мозг.

— Слишком рано для инсульта. Она была замужем?

Смит сделал еще один поиск.

— Да. Муж — Натаниэль Вуд.

— Посмотрите, жив ли он. Если да, нам нужно будет с ним поговорить.

В маленьком кабинете стало очень тихо. Уинтер и Андертон напряженно смотрели на Смита. Он нажал «ввод», на этот раз безо всяких театральных жестов. Он понял, насколько все серьезно, и интуитивно отказался от любимых спецэффектов. Через несколько секунд результаты появились на экране, и его глаза расширились от удивления.

— Натаниэль Вуд умер 21 апреля 1991 года. Ему было тридцать пять. Причина смерти — внутреннее кровотечение.

— То есть на три с небольшим месяца раньше жены, — подытожила Андертон.

— Да. И будь они в преклонном возрасте, у меня не было бы никаких подозрений в связи с такими близкими датами смерти, — заметил Уинтер. — Такое бывает. Два человека, которые всю жизнь прожили вместе, которые так любят друг друга, что не могут вынести жизнь друг без друга. Когда один умирает, второй просто гаснет.

— Но Джемме было всего тридцать лет.

— Вот именно. А Натаниэлю всего тридцать пять. Они совершенно не в том возрасте, когда такое бывает.

Уинтер вскочил и пошел к двери. Андертон последовала за ним.

— Куда мы?

— В «Ванкувер Сан».

Он остановился так внезапно, что она почти налетела на него. Он повернулся к Смиту.

— Кстати, как зовут сына?

Несколько кликов — и Смит вернулся на нужную страницу.

— Его зовут Уильям Вуд.

43

— Второй визит за два дня, Лора. Я польщена.

Ребекка Бирн шла к ним с распростертыми руками и широкой улыбкой. Она пожала руку сначала Андертон, затем Уинтеру. Сегодняшнее платье было красным, как и вчера, но другого фасона. Помада была еще ярче и очень выделялась на бледном, как воск, лице. Неизменным остался только насквозь прокуренный голос.

— Значит, вы опять хотите взглянуть на архив. Не хотите мне ничего пояснить?

— Не прямо сейчас, — уклончиво сказала Андертон.

— Но подвижки есть?

— Думаю, да.

— Думаешь? Они либо есть, либо их нет.

— Хорошо, некоторые подвижки есть.

— Но сейчас ты не хочешь меня в них посвятить.

— На данном этапе нет.

— Можно спросить почему?

— Спросить можно.

— Но ты не ответишь.

Андертон улыбнулась. «Мы пытаемся найти способ выманить убийцу из норы. Последнее, что нам нужно, — это чтобы он залез еще глубже».

Бирн открыла рот, чтобы что-то сказать, но ей помешала внезапно пришедшая в голову мысль. На одном из зубов был виден след от красной помады.

— Вы знаете, кто убийца? — осторожно спросила она.

— Нет, не знаем, — ответил Уинтер.

Она повернула голову вправо и посмотрела ему в глаза.

— Но вы близки к этому.

— У нас есть зацепка, пока это все. Еще предстоит много работы.

— Что ж, вы не ответили «нет».

— Ребекка, — привлекла ее внимание Андертон. — Перестань копать. Как только у нас появится что-то стоящее, мы скажем.

— Если бы вы что-то дали мне до сегодняшнего закрытия выпуска, было бы здорово.

— Хватит копать.

— Тогда пойдем? — улыбнулась Ребекка.

И они пошли по тому же маршруту, что и накануне. Дверь в новостную редакцию была закрыта, но Уинтеру все равно был слышен гам и громкие голоса. Он чувствовал атмосферу хаоса, которая царила там. Бирн остановилась у двери архива, толкнула ее и отошла в сторону.

— Буду ждать твоего звонка, Лора.

— Можешь на меня рассчитывать.

В комнате они подошли к уже знакомым полкам. Апрель нашелся в первом из трех томов за 1991 год. Уинтер снял увесистую папку и понес ее на стол. Натаниэль Вуд умер 21 апреля, поэтому логично было искать информацию о нем в номере за 22-е.

— Внутренние травмы можно получить в автокатастрофе, — предположила Андертон. — Еще вариант — он мог покончить с собой, спрыгнув с небоскреба.

— Или он прыгал с парашютом и у него запутались стропы.

— В общем, мы знаем, что ищем.

— Да.

Андертон подвинулась поближе. От нее пахло свежестью, как от человека, успевшего принять душ. Уинтер вспомнил, что сам он не мылся со вчерашнего утра. Открыв папку, он начал переворачивать страницы. Мимо пробегали дни и недели, всплывали отдельные заголовки. Перед глазами читателя крупным шрифтом представала драма жизни.

Главной темой выпуска от 22 апреля была острая нехватка медсестер в главной городской больнице Ванкувера. Значит, в обеспечении медицинской помощью в те дни были сбои, но другой связи со смертью Натаниэля Вуда от внутренних травм не было. Да и эта связь была притянута за уши, поскольку во всех больницах работают приемные отделения. Неважно, находитесь вы на линии фронта, в маленькой сельской больнице или в крупном городском учреждении, таком как Главная больница Ванкувера, везде действует одна и та же система. Если больного привозят в критическом состоянии, он становится приоритетом, и всегда найдутся врачи, которые им займутся.

Главная тема номера с первой страницы перекочевала на третью, заняв чуть менее ее половины. Остальные две трети были посвящены политике, и больше надеяться было не на что. На второй странице тоже ничего не было. Уинтер перелистнул на следующую страницу. Как только он увидел заголовок на ней, в голове закружился целый водоворот мыслей. Андертон резко вдохнула и присвистнула от удивления. Она впилась взглядом в Уинтера, желая удостовериться, что она может верить своим глазам. Он испытывал то же самое. Четверть пятой страницы занимала статья с заголовком: «Мать и сын чудом избежали смерти в авиакатастрофе».

Уинтер прочитал статью по диагонали. Крушение случилось в воскресенье, 21 апреля. Упал небольшой одновинтовой самолет «Сессна». Через сорок минут после взлета у него возникли проблемы с двигателем. Пилот отправил сигнал SOS и попытался экстренно сесть на шоссе. Свидетели рассказали, что после жесткого удара о землю самолет перевернулся. Пилот погиб на месте. Мать и сын были на вертолете переправлены в Городскую больницу Ванкувера. Когда номер подписывался в печать, имена жертв и пострадавших еще были неизвестны.

Крушение произошло во второй половине дня, в связи с чем освещено оно было впопыхах. Скорее всего, автор заметки собрал воедино имеющиеся обрывки информации, чтобы к моменту сдачи номера в печать успеть написать хоть что-нибудь. То, что материал похоронили на пятой странице, лишь подтверждало это предположение. В газетах ведь тоже есть приемное отделение. Если до подписания номера случается что-то важное, структура выпуска перерабатывается в соответствии с масштабом события. Крушение самолета всегда перекроет тему нехватки медсестер — оно эффектно, вызывает у читателей много эмоций и неподдельный интерес. К сожалению, данная катастрофа была недостаточно крупной, чтобы полностью перетянуть номер на себя. Для этого требуется больше жертв. Если бы самолет упал на жилое здание или погибло много туристов, дело было бы совсем другое. Но этого не случилось.

— Что скажете? — спросил Уинтер.

— Думаю, в авиакатастрофе вполне можно получить серьезные внутренние повреждения.

— Согласен.

Он долистал до номера за 23 апреля. Тема крушения перебралась на главную страницу, что лишь подтверждало гипотезу о том, что днем раньше информация поступила слишком поздно. Подача статьи изменилась. Заголовок был такой: «Авиакатастрофа. Мать в коме». В газете была фотография разбитого самолета на обочине длинного и пустого отрезка шоссе. Крылья отвалились, а сам самолет лежал на боку.

— А вот и имена, — заметила Андертон.

Она показывала на первую фотографию. Уинтер проследил за ее пальцем. Натаниэль Вуд значился пилотом, а Джемма оказалась матерью. Она получила серьезные травмы, и врачи ввели ее в искусственную кому. Об Уильяме было сказано во втором абзаце. Во время крушения он находился на заднем сиденье. У него было раздроблено правое запястье, он получил царапины и ушибы, но кроме этого повреждений не было. Журналист назвал это удачным спасением. Уинтер не был согласен с такой трактовкой. Уильям так легко отделался, потому что взрослые заняли лучшие места, а его оставили сзади. Если добавить к этому факт, что детские кости мягче и гибче, то вполне объяснимо, почему он гораздо легче перенес падение с высоты. Ни о какой удаче речь не шла.

Уинтер быстро дочитал статью до конца, не упустив из виду ни одной самой незначительной детали. По словам свидетелей, Натаниэлю Вуду почти удалось экстренно посадить самолет. К сожалению, «почти» в данном случае оказалось недостаточно. Удар о шоссе был сильным, но поначалу казалось, что ситуация управляема. Судя по всему, столкновение сильно повредило левую стойку, поскольку уже через несколько секунд она разрушилась, и самолет перевернулся.

Уинтер взял с полки следующий том и открыл выпуск от 5 августа. Ничего не найдя, он стал читать следующий номер. Смерти Джеммы Вуд было посвящено два абзаца на девятой странице.

Андертон резко оттолкнулась от стола, не в силах сдержать широкой улыбки. Такие моменты случались в расследованиях крайне редко, и нужно было насладиться этой минутой во всей полноте. Не сделать этого — преступление. Уинтер искал этого человека уже два дня, и вот у него, наконец, появился повод для радости. А Андертон охотилась за ним целых три года, так что его эмоции можно было смело помножить на сто, чтобы понять, что чувствовала сейчас она.

— Значит, убийца — Уильям Вуд? — спросила Андертон.

— Должен быть он. Тот факт, что его мать умерла 5 августа, не может быть простым совпадением. Насколько я понимаю, в случае с Коуди и Майрой он заново переживал свою трагедию. Думаю, он в какой-то мере винит себя в смерти матери. Поэтому ему было важно, чтобы именно Коуди взорвал бомбу.

— Похоже на угрызения совести, которые испытывают выжившие в крушении перед погибшими.

— Да, именно это я имею в виду. Вина может спровоцировать человека на многое.

Андертон глубоко вздохнула. Но при этом она все еще улыбалась.

— Не могу поверить, что мы его нашли, наконец.

— Ну, уж поверьте! — ответил Уинтер и поднял обращенную к ней ладонь. Андертон недоуменно посмотрела на ладонь, а затем на него.

— Да ладно вам, Андертон. Дайте пять. Вам же самой не терпится.

Чуть поколебавшись, она стукнула своей ладонью по его. Звук отозвался эхом в маленькой комнатке.

— Вот так-то лучше! — усмехнулся Уинтер.

44

Когда они приехали в отделение полиции и зашли в штаб, там все стояли на ушах. По дороге Андертон позвонила Фримену, и теперь все, кто мог, занимались поиском любой доступной информации об Уильяме Вуде. Момент в ходе расследования, когда убийца обретает имя, становится поворотной точкой, разделяющей его на «до» и «после». Это момент, когда все меняется и вернуться назад уже невозможно. Даже если бы они захотели, то уже бы не смогли. Время теперь двигалось только в одном направлении — только вперед.

Чем был занят Уильям Вуд последние двадцать четыре года? Большой вопрос. Двадцать четыре года — огромный отрезок времени. Это почти полвека. Уинтер вбил его имя в поисковик, пока они ехали в отделение. Единственным человеком из всех вариантов, которого что-то связывало с Ванкувером, оказался 24-летний студент, фанат альтернативного рока и идиотского юмора. Потом он забил в поиск сокращенный вариант имени — Билл Вуд. Потом Уилл Вуд. Никаких перспективных результатов поиск не выдал.

Фримен стоял на передовой линии, с важным видом командуя войсками. Уинтер с Андертон подошли и стали ждать, пока до них дойдет очередь. С инфодоски за его спиной сняли все фотографии, и теперь там было крупно и аккуратно выведено: УИЛЬЯМ ВУД. Фримен отпустил сотрудника, с которым разговаривал, и повернулся к Андертон.

— Я хочу присутствовать при аресте, — сказала она.

— Тоже рад тебя видеть.

— Я серьезно.

— Ты же сказала, что тебя не волнуют все эти вещи.

— Я передумала.

— Ты бежишь впереди паровоза, — со вздохом сказал Фримен. — Не рановато ли говорить об аресте?

— Не рановато. Если мы знаем имя убийцы, считай, что он уже арестован. Я это знаю, и ты это знаешь.

— Твой оптимизм восхищает, Лора.

— Можно без снисходительного тона, Питер.

Они метали друг в друга колкости таким благостным тоном, что можно было подумать, что идет светская беседа о погоде. Перейди они на крик, все сотрудники переключили бы внимание на них. А так Уинтер единственный внимал происходящему.

Фримен пристально посмотрел на него, а затем снова перевел взгляд на Андертон.

— Уверяю тебя, у меня и в мыслях не было.

— Мне надо быть там.

— Нет, не надо. Аресты — очень непредсказуемое мероприятие, да и просто-напросто опасное. Ты — обычный гражданин, с моей стороны безответственно подвергать тебя опасности.

— Бред какой. У меня десятилетняя фора перед тобой, Питер. Ты хоть представляешь себе, сколько я пережила арестов? И я все еще жива, представляешь!

— Неважно, я все равно не разрешаю.

Посверлив его глазами еще какое-то время, Андертон сменила тактику.

— Удалось найти что-то по Уильяму Вуду?

— Мы в процессе.

— И как процесс?

Фримен ничего не сказал.

— Сейчас самое время напомнить тебе, что без нас и процесса не было бы.

— Я не согласен. Мы бы и сами на него вышли.

— К следующему 5 августа? Или через два года? Сколько еще жертв на это ушло бы?

— Вопреки твоему мнению, мы не настолько некомпетентны.

— Думаешь, я не знаю? В прошлом году большая часть этих людей работали со мной. И я прекрасно осведомлена, на что они способны. — Она замолчала, выдерживая эффектную паузу. — То, что мы предоставили вам имя Уильяма Вуда, доказывает ценность нашего вклада в расследование.

— И я благодарю вас за ваш вклад.

— Мне не нужна твоя благодарность, мне нужна возможность оставаться в деле. Чтобы ты держал меня в курсе. Что ты при этом потеряешь? Ведь мы можем принести тебе информацию, которая позволит поймать убийцу рано, а не поздно.

Уинтер наблюдал за поединком со стороны. Они вовсю приближались к стадии, на которой оппоненты кидаются друг в друга одними и теми же аргументами по кругу. Тон при этом был вполне миролюбивый, словно обсуждение касалось солнца и дождя.

Он подошел к ближайшему стенду и притворился, что чем-то жутко заинтересовался. Какое-то время он изучал фотографии, читал надписи, медленно двигаясь по комнате против часовой стрелки. Большинство фотографий было ему знакомо, и тексты подписей не добавили ничего нового к его пониманию ситуации. Он перестал прислушиваться к разговору Андертон и Фримена и переключился на следователей. Сквозь шум до него доносились обрывки разговоров — как телефонных, так и живого обмена мыслями, гипотезами, информацией.

Все были заняты тем, что составляли летопись жизни Уильяма Вуда, и кое-что уже удалось найти. Уинтер уловил, что подростковый период обрел очертания, и на очереди была взрослая жизнь. При должном старании поиски приведут их к тому месту, где он находится сегодня. По крайней мере, в теории. Оказалось, что после смерти матери Уильям попал в детский дом, а затем — в приемную семью. Родители его отца, Натаниэля, умерли. У матери Джеммы рано наступил Альцгеймер, и жить с ней было невозможно. Других родственников у мальчика не оказалось, и поэтому он попал в государственные органы опеки, откуда его усыновила семейная пара Гифордов.

Уинтер повернулся и посмотрел, на каком этапе были Андертон и Фримен. Она продолжала напирать, но было видно, что силы на исходе. Он подошел к ним.

— Знаете, — обратился он к Фримену, — сотрудничество — это улица с двусторонним движением. Мы могли бы оставить вас в неведении касательно Уильяма Вуда, но мы этого не сделали. Не сделали по той причине, что понимаем, что с вашими ресурсами охват поиска будет гораздо шире. В вашем распоряжении все полицейское управление Ванкувера. У нас таких ресурсов нет.

— Хорошо, что вы это понимаете.

— Я лишь констатирую факты. А вот вам вопрос для размышления. Когда мы в следующий раз что-то раскопаем, побежим ли мы сломя голову рассказывать вам? А вдруг то, что мы раскопаем, приведет нас прямо к двери дома убийцы? Как это скажется на вашей репутации? — он смотрел Фримену прямо в глаза и ждал, когда тот отведет взгляд. Дождавшись этого момента, он повернулся к Андертон. — Пойдемте отсюда. Нам еще много куда нужно успеть.

И он пошел к двери. Андертон догнала его пару мгновений спустя.

— Хорошо сыграли, — прошептал он ей.

— Спасибо, — так же шепотом ответила она. — Удалось что-то разузнать?

— Да, появилось еще одно имя.

45

По пути до машины никто из них не произнес ни слова. Все, кто попадался им навстречу, были либо врагами, либо шпионами. Это касалось как сотрудников полиции, так и людей в штатском. Стоит только попасть в эту шпионскую картину мира, как она затягивает тебя, как болото. Уинтер сел и пристегнулся. Андертон посмотрела на него.

— Значит, у нас есть еще одно имя.

— Уильям Гифорд. После смерти родителей Уильям попал в приемную семью. Усыновление ему не оформляли, но, думаю, он взял фамилию приемных родителей. Мы знаем, что к фамилии Вуд он не вернулся.

— Потому что на досках не было его фотографии.

— Точно. Первое, что бы сделали оперативники, — пробили паспорт и водительские права. Они есть у большинства. Если бы Уильям жил под своим собственным именем, они бы сразу нашли его фото, и оно бы висело на пустой доске у всех перед глазами.

— На самом почетном месте, — согласилась Андертон. — По той же логике мы можем предположить, что и имя Уильям Гифорд он тоже не использует.

— Не факт.

— Почему?

— То, что он вырос в приемной семье, — это информация последних минут. Люди еще не поняли, как ею воспользоваться. Не сомневаюсь, что они уже сделали запрос на фотографии, но вряд ли успели получить ответ. Это вы сможете подтвердить у своих осведомителей. Если он живет под именем Уильям Гифорд, нам как можно скорее нужна его фотография.

Андертон достала мобильный и набрала номер. Не сказав ни слова, она сбросила вызов и отправила короткое СМС. Видимо, тот человек или не мог говорить, или телефон был выключен, или номер был недоступен. Значит, оставалось ждать.

— Предположим, убийцу зовут Уильям Гифорд. В первую очередь мы должны спросить о нем Google.

Уинтер достал мобильный и запустил браузер. Андертон опережала его на пару секунд, словно соревнуясь с ним в скорости. Набрав в строке поиска «уильям гифорд ванкувер», он стал ждать.

— У меня только один вариант, — сказала Андертон. — И это отбой. На аватарке человек семидесяти лет.

Уинтер видел то же самое фото. На нем был старый чернокожий человек. Это явно не он. Не тот цвет кожи, не тот возраст.

— Попробуйте имя Билл, — сказал Уинтер. — А я забью Уилл.

Андертон тут же принялась за работу, намереваясь прийти к финишу первой. Поиск Уинтера ничего не дал. Он получил ссылку на фейсбук-аккаунт того же пожилого негра.

— Кажется, что-то есть.

Андертон показала ему свой телефон. Уинтер посмотрел на экран, ожидая увидеть знакомое сине-белое оформление соцсети, но там было совсем другое. Она зашла на сайт фотографа Билли Гифорда. Уинтер забил в поиск это имя и через две секунды попал на нужную страницу со своего телефона.

— Какие будут мысли? — спросила она.

Мыслей было очень много. Современная фотография — область, где требуются и логика, и креативные способности. Много чего делается на комьпьютере, и нужно прекрасно разбираться в выдержке, диафрагме, освещении, множестве технических деталей. Но все это не так важно, как умение видеть кадр. Логика и креативность. Одно без другого никуда.

А еще он молчал, потому что не хотел сглазить. Головой он понимал, что это смешно: что бы он сейчас ни сказал или ни сделал, это уже ничего не изменит. Но иррациональная часть мозга иначе смотрела на жизнь, и сейчас эта часть кричала громче. Поэтому он держал рот на замке на тот случай, если убийца окажется чернокожим, или в возрасте ветхозаветного Мафусаила, или вообще живет в другом городе с совпадающим с Ванкувером названием.

Уинтер зашел в раздел «Контакты». Адреса не было, но был городской номер с кодом Ванкувера. Тогда он зашел на страницу «Обо мне», надеясь увидеть фотографию владельца сайта. Достаточно было бы даже селфи с фотоаппаратом. Даже если бы лицо было затемнено, все равно можно было бы определить расу и примерный возраст. Но вместо фотографии автора был размещен снимок милого ребенка. Расчет был на то, что он растопит сердце любой мамы, и она тут же схватится за телефон, чтобы заказать фотосессию.

Представленная на сайте информация о биографии Гифорда была весьма скудной. Непонятно было, сколько ему лет, какой у него опыт работы, когда и какое учебное заведение он окончил. Нигде не было упоминаний о его образовании или прохождении фотокурсов. Он мог не иметь и среднего образования, решив развивать свой природный дар и зарабатывать этим деньги. О себе был написан всего один абзац, что он любит фотографировать, будет рад создать «воспоминания, которые запомнятся на всю жизнь» и готов выехать к клиенту. «Для вашего удобства» — такая была приведена причина этой готовности. Скорее же всего, ему просто было не по карману арендовать студию.

На вкладке «Галерея» списком шли тематические разделы, и по порядку их следования можно было сделать вывод о том, какие из них приносят больше денег. Первым шел раздел семейной и детской съемки. Это то, чем он зарабатывал на хлеб с маслом. Далее шли свадьбы, которые тоже давали хороший доход, но нерегулярный. Затем — корпоративные фотосессии, а в самом низу — разное. Уинтер нажал на «Семейную и детскую съемку», и в новой вкладке открылось первое фото. Именно в этот раздел зайдет потенциальный клиент. Здесь располагались приманки.

Две маленькие девочки в возрасте около трех и пяти лет. Внешняя схожесть позволяла предположить, что они сестры. Съемка — портретная, по плечи. У старшей девочки в волосах — серебряная бабочка. Она обнимала сестру так, словно хотела от чего-то ее защитить. Обе смотрели вправо на объект, которого не было видно на фото. Никаких натянутых улыбок и фальшивого смеха. Гифорд поймал взгляд девочек в тот момент, когда они были полностью захвачены происходящим. Хорошее, неслащавое фото. Было очевидно, что Гифорд талантлив. Столь же очевидно было, что и мастерством он владел в полной мере, позволяющей максимально реализовать талант.

— О чем думаете? — спросила Андертон.

— Думаю, его стоит проверить, — аккуратно сказал Уинтер. — А вы?

— Думаю, что одобряю эту мысль, — не менее аккуратно ответила она.

— В контактах есть городской номер.

— Проверю его по базе, возможно, получится найти адрес. Скажите телефон, а я пока загружу сайт «Желтых страниц».

Через десять секунд Андертон уже вбивала номер в строку поиска.

— Есть адрес: улица Арджил в районе Фрейзервью. Жилой район, значит, он, скорее всего, работает на дому.

— Этот адрес внутри нашего целевого района?

— Ровно посередине.

— Тогда едем.

Андертон вставила ключ в зажигание и уже хотела повернуть его, но в последний момент остановилась и откинулась на сиденье.

— Что случилось? Я думал, вы хотите ехать поскорее.

— Да.

— Тогда в чем проблема?

— Это он?

— Это возможно.

— Насколько возможно?

— На данном этапе — пятьдесят на пятьдесят.

— Не больше?

— А какая разница?

— Если больше, то лучше бы передать это Фримену. Если ниже, значит, это просто догадка и ничего нам не мешает ее проверить. И это будет правильно. Мы же не хотим тратить время полиции на проверку догадок.

— Именно так.

— Вся эта ситуация выводит меня из себя, — вздохнула Андертон. — Фримен такая сволочь. Мы проделали большую работу, но он даже не хочет этого признавать. Ни на грамм.

— Задам вам ваш же вопрос. Думаете, это он?

— Честно? — улыбнулась она. — Думаю, тридцать на семьдесят. А может, и того меньше, двадцать на восемьдесят.

— Значит, это не более чем догадка, не так ли?

— Именно.

— Так чего же мы ждем?

46

В какой-то момент люди Фримена осилят этот ребус. Может, это даже уже произошло, и тогда, по расчетам Уинтера, у них есть около получаса. Столько требуется на организацию рейда полиции. Нужно собрать людей, провести брифинг, и только после этого они смогут отправиться на Арджил-стрит. Проклятие любой большой организации — бюрократия. Преимущество независимой ячейки из двух человек в том, что вы принимаете решение и тут же его исполняете. Андертон тоже чувствовала, что нужно торопиться. Она давила на педаль газа и ехала настолько быстро, насколько это было возможно при текущей загруженности дорог.

Всю дорогу Уинтер рассматривал фотографии в галерее. Живая фотография с двумя сестрами не была единственным удачным примером. У Гифорда был отличный глаз. Он обладал даром подмечать моменты, которые другие фотографы могли упустить. Все его кадры были очень естественными, эмоции на них — неподдельными. Даже если речь шла о явно постановочном фото, люди не выглядели так, словно их заставили смотреть в объектив и улыбаться.

В разделе «разное» оказались совсем другие фотографии. Их можно было размещать на выставках и продавать за немалые деньги. Если бы у Уинтера был дом, он с радостью повесил бы их на стены. Эти фотографии были отдушиной Гифорда — высокохудожественные и, можно сказать, потусторонние. В них были отражены скорее смутные ощущения, чем реальные объекты. Почти невозможно было угадать, что за предмет был на фотографии, но это было и неважно, потому что он был лишь отправной точкой для воображения Гифорда.

Один из снимков привлек особое внимание Уинтера. На нем был невообразимый вихрь красных, розовых и белых тонов. Возможно, изначально это были фары машин на шоссе, снятые на большой выдержке. Но только изначально, потому что Гифорд преобразовал их во что-то совершенно иное. Чем дольше Уинтер смотрел на фото, тем неспокойнее ему становилось. В картинке были жестокость и смерть, опасность и ужас. Следующее фото было другим, но в то же время точно таким же. На этот раз цветовая гамма состояла из голубого, фиолетового и черного. Общее впечатление смягчало, компенсировало эффект жестокости. Вместе два изображения были словно инь и ян.