Джеймс Роллинс

Последняя одиссея

James Rollins
The Last Odyssey
THE LAST ODYSSEY © 2020 by James Czajkowski
© Абдуллин Н.Н., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2020
Фото автора: © David Sylvian
© Aris Suwanmalee, KD007 / Shutterstock.com


Читателям по всему миру, которые по-прежнему ищут потерянные миры и глубинный смысл на страницах книг. Спасибо, что присоединились ко мне в этом путешествии.


Благодарности

Гомеру приписываются следующие слова: «Путешествие – это самое главное». Путь от идеи до публикации тернист. Мне мою одиссею помог облегчить славный (и терпеливый) отряд первых читателей, рецензентов и чирлидеров. Вместе они известны как «Warped Spacers»: Крис Кроу, Ли Гарретт, Мэтт Бишоп, Мэтт Орр, Леонард Литтл, Джуди Прей, Кэролин Уильямс, Джон Уэстер и Эми Роджерс. Отдельное спасибо Стиву Прею за карту Арктики. Также стоит отдельно поблагодарить Дэвида Силвиана – за то, что продвигает меня в Сети. А еще – Черей Маккартер, которая поделилась кучей занимательных идей и любопытных деталей, и некоторые из них оказались на страницах этой книги. Уильяма Крейга Рида я благодарю за подсказки в области подводных боевых действий. И разумеется, ничего не получилось бы без помощи поразительной команды непревзойденных профессионалов. Спасибо всем в издательстве «William Morrow» за поддержку, особенно Лайет Стелик, Даниэлле Бартлетт, Кейтлин Харри, Джошу Марвеллу, Ричарду Акуану и Ане Марии Аллесси. И наконец, еще особая благодарность тем, кто сыграл важную роль на всех стадиях производства: моему драгоценному редактору Лиссе Койш и ее неутомимой коллеге Мирейе Чирибога; за тяжкий труд – моим агентам, Рассу Гэлену и Дэнни Барору (как и его дочери Хэзер Барор). Как всегда, спешу напомнить: любые возможные ошибки в фактах и деталях – а их, надеюсь, немного – полностью на моей совести.



Карта Гренландии



Замечания исторического характера

История – штука переменчивая. Рассказы о событиях разнятся в зависимости от точки зрения, и зачастую хроники пишет победитель, создавая факты из мифов.

Два знаменитых эпоса Гомера, «Илиада» и «Одиссея», в поэтической форме пересказывают события Троянской войны и ее последствий. Полагают, что их сочинили в VIII веке до нашей эры, однако многие ученые вообще не верят в то, что Гомер жил на самом деле. Мол, певец, слагавший песни о богах и чудовищах, – скорее всего, собирательный образ.

И все же сколько в этих эпических произведениях исторической правды, а что в них – чистой воды вымысел?

Веками историки отрицали, что Троя – великий город, который однажды осадили греки и взяли, преподнеся защитникам коварный подарок, Троянского коня, – могла существовать на самом деле, как описывается в «Илиаде». Считалось, что Троя – мифическое место, выдуманное Гомером, пока в конце XIX века немецкий археолог-любитель Генрих Шлиман в ходе раскопок на холме Гиссарлык не обнаружил руины величественного города. С тех пор прошло много лет, но в конце концов в этом погребенном под землей комплексе признали пропавшую Трою.

Миф стал историей.

Как же тогда быть с «Одиссеей», историей великого героя войны по имени Одиссей и его десятилетнем пути домой, на родной остров Итака? Это рассказ о тяготах и невзгодах, колоссальных чудовищах и колдуньях, насылаемых богами штормах и сиренах, сводивших с ума мореплавателей… Само собой, фактами тут и не пахнет, однако историки и археологи по-прежнему штудируют «Одиссею» в поисках подсказок, пытаясь проследить путь героя и даже находя на сегодняшней карте мира места, упомянутые в эпической поэме Гомера.

Вот вам пример. Чуть больше десяти лет назад британский консультант по менеджменту Роберт Биттлстоун, используя современное геологическое оборудование, попытался определить местоположение родины Одиссея, Итаки, куда великий воин вернулся в конце эпического странствия. Кандидатуру существующего острова с тем же названием он сразу отмел, поскольку тот не подпадал под описание, приведенное в поэме, и выдвинул новую теорию: Итака – это греческий полуостров Палики[1]. Доказательства были настолько убедительными, что кембриджский профессор греческого языка и латыни Джеймс Диггл заявил: «Усомниться невозможно, геология не врет… побывав на месте, вы поймете, что совпадение просто поразительное»[2]. Выводы Биттлстоуна также подтверждаются и другими специалистами в области античности[3].

Таким образом, у событий «Одиссеи» имеется историческая отправная точка – город Троя – и конец, Итака. Подобные открытия порождают вопрос: «Как быть с тем, что посередине? Что из гомеровских описаний богов и чудовищ правда?»

Хотя личность Гомера по-прежнему остается неподтвержденной, мало кто сомневается в том, что в его поэмах пересказываются события войны, имевшей место быть. Они, эти истории, проливают свет на эпоху, известную как греческие темные века – смутное время, когда пали три цивилизации бронзового века: микенская в Греции, хеттская в Анатолии и египетская. Как и почему это произошло? Недавние исследования показали, что на территории Средиземноморья и правда случилось несколько крупных сражений. Размах военных действий был таков, что некоторые историки назвали их истинной Первой, или Нулевой мировой войной. Большая часть тех мрачных событий до сих пор остается под покровом тайны, однако некоторые археологи считают, что в конфликте принимала участие некая четвертая цивилизация – та, которая нанесла поражение остальным трем, а после скрылась в небытии.

Если так, то что это за народ? Может, в историях Гомера содержатся подсказки на его происхождение и то, куда он после исчез? На страницах этой книги я тоже предлагаю ответы, которые прольют свет на угрозу новой мировой войны. Считайте, что я вас предупредил: не все истории о богах и чудовищах – вымысел.

Замечания научно-технического характера

Нам, людям, многое интересно. К несчастью, любопытство порой приносит больше вреда, чем пользы. Особенно когда дело доходит до новых изобретений. Примерно в 3500 г. до н. э. широко распространилось колесо, и с тех пор мы не перестаем улучшать и познавать нашу жизнь. А мысль о том, что необходимость – мать изобретений, не утратила актуальности.

Настанет ли такое время, когда мы достигнем предела в исследованиях и наступит застой? Кое-кто полагает, что переломный момент уже наступил. Тайлер Коуэн, экономист из Университета Джорджа Мейсона, опубликовал манифест «Великая стагнация», в котором высказался, что мы уже достигли вершины инноваций – в полной мере воспользовавшись преимуществами дешевой энергии и открытий промышленной эпохи. Он считает, что время быстрого развития подходит к концу.

Подходит ли? В истории определенно были периоды технологического застоя, главным образом потому, что отдельные общества активно выбирают отказ от инноваций. Сначала китайцы – после эпохи Мин; затем арабский мир – в XIV веке. И тем не менее, когда в одной части мира пламя прогресса угасает, оно вспыхивает в другой. Когда арабский мир тонул во тьме, европейские страны вошли в эпоху Ренессанса, подхватив брошенный исламской цивилизацией факел.

Для наглядности: в период с VIII по XIV век – известный как исламский золотой век – арабские ученые показали себя мастерами инженерии и инноваций. Одним из самых выдающихся был аль-Джазари (1136–1206 гг.), который изобретал всевозможные устройства, начиная от водяных часов и заканчивая сложнейшими заводными механизмами. Таких компонентов и техники прежде мир не встречал. Величайшим достижением аль-Джазари стала «Книга знаний об остроумных механических устройствах», где приводились схемы более сотни изобретений. Аль-Джазари стал известен как Леонардо да Винчи арабского мира.

Вообще есть мнение, что Леонардо находился под влиянием работ аль-Джазари, умершего за два века до его рождения, и что-то из них «заимствовал». Таким образом, Леонардо перенял факел прогресса, брошенный исламским миром, когда угас свет его золотого века. На самом деле влияние, оказанное аль-Джазари на Леонардо, куда сильнее, чем кто-либо предполагал, – и скоро вы об этом узнаете.

Таков путь прогресса: эстафета передается из рук в руки, из века в век, из одной страны в другую.

Однако вернемся к мысли о том, что необходимость – мать изобретений. Сам собой напрашивается вопрос: «Какая необходимость сильнее прочих подстегивает прогресс и изобретательство?»

Ответ простой: война.

βουλοίμην κ’ ἐπάρουρος ἐὼν θητευέμεν ἄλλῳ,ἀνδρὶ παρ’ ἀκλήρῳ, ᾧ μὴ βίοτος πολὺς εἴη,ἢ πᾶσιν νεκύεσσι καταφθιμένοισιν ἀνάσσειν.

– Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый[4].Призрак Ахиллеса в «Одиссее» Гомера

Счастлив будет тот, кто прислушивается к словам умерших.
Леонардо да Винчи

10 декабря 1515 г.
Италия, Рим


Художник склонился над мертвой головой. Жуткое украшение стояло посреди стола, насаженное на колышек и идеально освещенное утренним солнцем. Собственно, из-за хорошего света маэстро и предпочел работать в мастерской при Бельведерском дворце. Находясь на священной земле Ватикана, он без малейшего колебания искусно срезал кожу со щеки девушки. Бедняжка чуть не дожила до семнадцатилетия.

Трагедия, конечно, зато художнику досталась отличная модель.

Он обнажил тонкую мускулатуру и, щурясь, осмотрел волокна, соединяющие скулу и обвисший уголок рта. Следующий час он осторожно подергивал за них, отмечая движения бледных губ и прерываясь лишь затем, чтобы ловким движением левой руки сделать очередной набросок на листе пергамента. Он отмечал все: ширину ноздрей, складки на щеке и под нижним веком.

Наконец удовлетворенный, художник с хрустом в спине распрямился и отошел к мольберту. Взял кисточку из конского волоса и присмотрелся к незавершенной левой стороне портрета, лицо на котором навеки замерло в три четверти оборота. Без модели приходилось работать по памяти. Обмакнув кисть в краску, он добавил мазок у нижней губы. Пустил в ход знания, почерпнутые благодаря вскрытию.

Довольный, отошел на шаг.

«Вот так-то лучше… намного лучше», – подумал он.

Двенадцать лет назад, еще когда маэстро жил во Флоренции, богатый купец по имени Франческо дель Джокондо заказал ему портрет молодой супруги, прекрасной и загадочной Лизы. С тех пор художник всюду возил с собой незавершенную работу: из Флоренции в Милан, а оттуда – в Рим. Однако до сих пор не был готов расстаться с ней.

Микеланджело, выскочка, порой деливший с ним жилье, со свойственной юнцам дерзостью насмехался над такой увлеченностью и нежеланием заканчивать портрет.

Ну и пусть его.

Казалось, глаза портрета следят за художником. Кожа девушки на холсте лоснилась в холодном утреннем свете, а угли в остывающем очаге лишь усиливали впечатление.

«Годы идут, знания растут, и ты получаешься у меня все прекраснее».

И все же работа была пока не готова.

За спиной у художника отворилась дверь. Стон петель напомнил о прочих обязанностях, более срочных заказах. Маэстро раздраженно стиснул кисть – в который раз его отвлекают от созерцания этой улыбки!

Мягкий виноватый тон подмастерья слегка сгладил подпорченное настроение.

– Маэстро Леонардо, – обратился к учителю Франческо, – я подготовил все, что вы просили, в дворцовой библиотеке.

Леонардо со вздохом отложил кисть и снова отвернулся от Лизы.

– Grazie[5], Франческо.

Он направился к висевшему у двери подбитому мехом плащу. Взгляд Франческо упал на полуосвежеванную голову. Глаза юноши расширились, лицо побледнело, и все же он воздержался от замечаний.

– Брось пялиться, Франческо. Пора бы перестать пугаться таких вещей. – Накинув плащ, Леонардо подошел к двери. – Хочешь быть художником, ищи любых знаний. Всюду, где только можно.

Франческо кивнул и последовал за учителем.

Вдвоем они спустились по каменным ступеням и вышли во внутренний двор Бельведерского дворца. Схваченная инеем, лужайка побелела; пахло дымом. В обе стороны вдоль крыльев здания тянулись строительные леса. Ощущение грядущих перемен будоражило, распаляло в груди огонь надежды.

Наконец, когда нос уже горел от холода, Леонардо с Франческо достигли папского дворца. Капеллу в нем, кстати, недавно расписал проклятый Микеланджело.

От раздражения Леонардо даже забыл о холоде. В прошлом году он, вооружившись фонарем, прокрался в капеллу далеко за полночь. Оказывать Микеланджело честь, признавая его работу? Вот еще! Леонардо изучил ее втайне. Он помнил, как восхищенно оглядывал потолок, подмечая новаторское использование законов перспективы на таком обширном полотне. Даже взял на заметку некоторые приемы.

Злой на молодого художника, Леонардо вспомнил, как сам недавно упрекнул Франческо: «Ищи любых знаний. Всюду, где только можно». Впрочем, это не значит, что источник заслуживает признания.

Все еще сердясь, Леонардо поднялся по ступеням, кивнул гвардейцам и вошел во дворец.

Франческо, видимо, уловил его раздражение и потому предпочитал идти впереди, ведя учителя к библиотеке. Он трудился там всю ночь, облазил пыльные полки и шкафы в поисках материалов, нужных Леонардо для очередного заказа.

Время стремительно уходило.

Через три дня Леонардо вместе с папой Львом X отбывал на север в Болонью, на встречу с французским королем Франциском I, который недавно захватил Милан. Решать предстояло дела государственной важности, однако король повелел Леонардо присутствовать. Странное требование сопровождалось письмом.

Король, знавший о талантах Леонардо, намеревался заказать нечто великое в ознаменование победы Франции. Суть он изложил в подробностях: нужен золотой механический лев, который не просто ходил бы сам по себе, но чтобы у него раскрывалась грудь, обнажая скрытый внутри букет лилий, символ Франции.

Франческо, всюду сопровождавший Леонардо, словно прочитал мысли учителя:

– Думаете, вам под силу измыслить этакую золотую махину?

Леонардо взглянул на юношу.

– Уж не сомнение ли я слышу в твоем голосе, Франческо? Ты ставишь под вопрос мою искусность?

Юноша запнулся, залившись краской.

– Не… нет, конечно же, учитель.

Леонардо улыбнулся.

– Вот и славно, ведь мне хватает собственных сомнений. На одной самонадеянности многого не создашь. Великие работы слагаются из божественного дарования и смертной скромности.

– Скромности? – Франческо заломил бровь. – Вы о себе?

Леонардо хихикнул. А мальчишка-то хорошо его познал.

– Заносчивость хорошо показывать толпе, чтобы убедить мир, как ты уверен во всяком своем предприятии.

– А самому себе?

– Скромность нужна, чтобы измерить пределы своих сил, понять, когда пора расширить горизонты знаний. – Леонардо вспомнил, как упоенно разглядывал потолок капеллы и чему научила его работа Микеланджело. – Это исток подлинного гения. Человек, вооруженный достаточным знанием и изобретательностью, свернет горы.

Намереваясь доказать это утверждение, он поспешил в библиотеку.

10:02

«Хоть бы все было не зря». Франческо придержал наставнику дверь и проследовал за ним в папскую библиотеку. Про себя он молился, чтобы его труды не разочаровали этого великого человека.

Главное хранилище встретило посетителей запахами влажной старой кожи и плесневеющих страниц. Тянулись к стропилам и перемежаемые бледными призраками статуй деревянные полки. Впереди на широком столе горела одинокая лампа в окружении аккуратных стопок книг, отдельных страниц и даже пирамиды свитков.

Леонардо приблизился к столу.

– А ты не терял времени даром, Франческо.

– Я старался, – со вздохом ответил подмастерье. – Арабскую книгу оказалось найти особенно трудно.

Леонардо обернулся.

– Так ты ее отыскал? – вскинул он брови.

Не скрывая гордости, Франческо указал на толстый том в самом центре подборки. Кожаный переплет почернел и вытерся со временем, однако золотое тиснение по-прежнему ярко сияло в свете лампы. Леонардо провел пальцем вдоль изящной арабской вязи: «كتاب في معرفة الحيل الهندسية» – и прочел вслух: «Китаб фи марифат аль-хиял аль-хандасийя».

Франческо, понизив голос, перевел:

– «Книга знаний об остроумных механических устройствах».

– Написана два века назад, – уточнил Леонардо. – Можешь ли ты вообразить золотой век ислама, когда невероятно почитались наука и познание?

– Хотелось бы мне когда-нибудь отправиться в те земли.

– Ах, дорогой Франческо, уже слишком поздно. На них опустилась тьма войны и невежества. Тебе бы там не понравилось. – Леонардо коснулся переплета книги. – К счастью, древнее знание уцелело.

Он открыл книгу наугад. Арабская вязь ручьями чернил обтекала цветное изображение фонтана: из клюва павлина вода падала на сложную систему шестеренок и барабанов. Франческо знал, что и остальная часть книги полнится изображениями различных устройств, многие из которых способны двигаться сами по себе, как тот же лев, заказанный французским королем.

– Книгу написал Исмаил аль-Джазари, – сказал Леонардо. – Блестящий художник и главный инженер династии Артукидов[6]. Подозреваю, из этой книги мне удастся почерпнуть много знаний, которые помогут сконструировать золотого льва для короля Франции.

– Возможно, есть еще одна книга, которая окажется вам полезна, – прозвучало за спинами учителя и ученика.

Леонардо и Франческо разом обернулись к двери, которую по недосмотру оставили открытой. В проеме стоял невысокий, крепко сбитый мужчина. Простая белая сутана и пилеолус[7] будто сияли в скудном сиянии лампы. Франческо со свойственной юноше прытью упал на колени и опустил голову. Леонардо же едва успел преклонить колено, когда священник заговорил вновь:

– Будет. Встаньте, вы оба.

Франческо повиновался, хотя головы поднять не смел.

– Ваше Святейшество.

Папа Лев Десятый оставил у входа двух гвардейцев и прошел к художникам. В руках он бережно держал тяжелую книгу.

– Я слышал, что ваш подмастерье роется в наших библиотеках. О цели его поисков мне тоже донесли. Смотрю, вы намерены сделать все возможное, дабы ублажить нашего гостя на севере.

– Говорят, король Франциск бывает довольно требователен, – признал Леонардо.

– И воинственен, – подчеркнуто добавил папа. – Хотелось бы, чтобы это свое качество он проявлял исключительно на севере. А значит, разочаровывать его королевское высочество не стоит, если только он не двинет свои армии дальше на юг. Во избежание такого поворота я решил отрядить вам в помощь собственных людей.

Папа Лев подошел с книгой к столу.

– Вот, отыскали в Священном ларце.

Франческо удивленно замер. Священный ларец – это личная библиотека пап, в которой, по слухам, хранятся удивительные книги: и христианские, и те, что были написаны еще на заре веры.

– Ее добыли во время Первого крестового похода, – объяснял понтифик, водружая книгу на стол. – Персидский труд о механических устройствах, написанный в девятом веке от Рождества Господа нашего. Мне показалось, он тоже будет вам полезен.

Явно заинтригованный, Леонардо приподнял непримечательную обложку, с которой давно стерлось тиснение. Увидев же имя автора, он резко обернулся к понтифику.

– Бану Муса!

Его Святейшество кивнул и перевел:

– Моисеевы дети.

Франческо раскрыл было рот, намереваясь задать вопрос, но тут же, смущенный, закрыл и замер.

Леонардо, впрочем, чуть обернувшись в его сторону, ответил:

– Моисеевы дети – это три брата из Персии, жившие за четыре века до аль-Джазари. Аль-Джазари в своем труде упоминает их имена, называя источником вдохновения. Я и не думал, что до наших дней сохранился хоть экземпляр их работы.

– Не понимаю, – прошептал Франческо, подходя ближе. – Что это за книга?

Леонардо накрыл ладонью страницы с древним текстом.

– Подлинное чудо. «Книга об остроумных устройствах».

– Но… – Франческо перевел взгляд на книгу, лежавшую подле нее, которую он с таким трудом отыскал.

– Да, – признал Леонардо, – наш высокочтимый аль-Джазари назвал свое творение в честь более древнего труда, слегка изменив заглавие. Говорят, эти три брата, Моисеевы дети, десятилетиями вслед за падением Римской империи собирали и сберегали греческие и римские тексты. Со временем братья, основываясь на обретенных знаниях, составили собственную книгу изобретений.

– Однако, – присоединился к ним папа, – братьев интересовали не только познания в науке. – Открыв книгу в самом конце, понтифик вынул из нее стопку невшитых страниц. – Что скажете?

Леонардо прищурился, вглядываясь в испещренный вязью пожелтевший пергамент.

– Это раннеарабский, – покачал он головой. – Я не большой его знаток. Со временем, может статься, у меня и вышло бы…

– В моем распоряжении есть знатоки арабского, – отмахнулся папа. – Им удалось перевести текст. Похоже, это одиннадцатая часть одного крупного поэтического произведения. Вступление гласит: «К морю и к ждавшему нас на песке кораблю собралися все мы и, сдвинувши черный корабль на священные воды, мачту на нем утвердили и к ней паруса привязали».

Франческо нахмурился, гадая, где он уже слышал эти строки.

Понтифик тем временем продолжил декламировать перевод по памяти:

– «Взявши барана и овцу с собой, на корабль совокупно взошли, сокрушенные горем, лиющие слезы… и пошли по течению вод Океана берегом к месту, которое мне указала Цирцея».

Франческо, не в силах сдержаться – до того сильно было удивление, – ахнул, перебивая папу:

– Цирцея… Так ведь это же из…

Леонардо сдвинул страницы и подтвердил его догадку:

– Хотите сказать, это перевод «Одиссеи» Гомера?

Не скрывая гордости, Его Святейшество кивнул.

– Сделанный на арабский приблизительно девять веков назад.

Если так, то это, выходит, самое раннее письменное изложение поэмы. Дар речи вернулся к Франческо, и он спросил:

– Откуда же здесь, в персидской книге о механических устройствах?…

– Возможно, причина в этом.

Папа показал последнюю невшитую страницу, на которой была выполнена затейливая иллюстрация. Она напоминала механическую карту с шестернями, витыми проволоками, и охватывала Средиземноморье и примыкающие земли. Тем не менее выглядела карта незавершенной.

– Что это? – спросил Франческо.

– Загадка, – обратился папа к Леонардо, – которую, как я надеюсь, вы, мой дорогой друг, сумеете решить. Мои переводчики осилили всего лишь несколько намеков.

– Каких же? – Глаза Леонардо горели возбуждением. Тайна его заинтриговала.

– Первая подсказка. – Папа постучал пальцем по страницам с арабским переводом «Одиссеи». – В этой песне рассказывается о сошествии Одиссея в подземный мир, в страну Аида и Персефоны, то есть в греческий ад.

Франческо недоуменно нахмурился.

Папа указал на иллюстрацию с механизмом и пояснил:

– Похоже, что Моисеевы дети пытались сконструировать устройство, которое указало бы им путь. – Тут он очень пристально посмотрел на Леонардо. – Дорогу в преисподнюю.

– Бессмыслица, – усмехнулся художник.

– С какой стати братьям было искать дорогу в такое место? – вздрогнув, спросил Франческо.

Папа пожал плечами:

– Никто не знает, но меня это тревожит.

– Почему? – спросил Леонардо.

Папа посмотрел на маэстро и его подмастерье, словно готовясь исповедаться. Потом указал на последнюю строку под иллюстрацией.

– Здесь сказано, что Моисеевы дети отыскали его. Обнаружили вход в ад.

Часть первая

Атлас Бурь

Море – это бескрайние просторы, на которых великий корабль выглядит крохотной щепкой; как ничтожество между небесами вверху и водой внизу. Когда оно спокойно, сердце моряка разбито, когда бушует, чувства его в смятении. Веры ему мало. Страшись его. Человек в море – лишь червь на куске дерева, которого оно то пленит, то пугает до смерти. Амр ибн аль-Ас, арабский покоритель Египта, 640 г.
Глава 1

21 июня, 9:28 по западногренландскому летнему времени.
Гренландия, фьорд Сермилик


В морском тумане притаилось чудовище.

Лодка нырнула в дымку, и утренний свет потускнел, сменившись хмурыми сумерками. Плотная завеса глушила даже тарахтенье подвесного мотора. За какие-то секунды температура резко упала: только было чуть ниже нуля, и вот уже больно дышать, потому что в легкие словно вонзаются ледяные кинжалы.

Доктор Елена Каргилл кашлянула от неприятного ощущения и поглубже зарылась в ярко-голубую парку, застегнутую под самое горло поверх гидрокостюма сухого типа. Все до единой белокурые пряди она спрятала под плотную шерстяную шапочку в масть шарфу.

«Что я тут делаю?» – спрашивала она себя.

Еще вчера Елена обливалась потом на раскопках в Северном Египте: вместе с командой кропотливо вскрывала прибрежную деревушку, которую Средиземное море поглотило четыре тысячи лет назад. Редкая честь руководить совместной американо-египетской группой, особенно для того, кому до полного тридцатилетия еще целых два месяца. Впрочем, место свое она заслужила: две степени доктора наук – по палеоантропологии и археологии плюс выдающиеся достижения в полевой работе. И вообще, ради этих раскопок она отказалась от поста преподавателя в родной альма-матер, Колумбийском университете.

Елена, впрочем, подозревала, что руководство командой принесли не только академические достижения и полевая работа. Ее отец, сенатор Кент Каргилл, представлял великий штат Массачусетс. Настаивал, конечно, мол, не потянул ни за одну ниточку, но он все же был профессиональным политиком, переизбранным на четвертый срок, ложь – его вторая натура. К тому же отец председательствовал в Комитете по международным отношениям. Если он даже никому ничего не сказал, его положение в сенате явно повлияло на чье-то решение.

«Да и как иначе?»

А потом Елену внезапно позвали на обледенелые пустоши Гренландии. Ну, хоть в этот раз просил не отец, а коллега, точнее подруга: она лично умоляла прилететь и взглянуть на недавнее открытие. Впрочем, с раскопок в Египте Елену выдернуло скорее любопытство, чем чувство дружбы. Особенно будоражило сказанное коллегой напоследок: «Ты непременно должна это видеть. Возможно, мы перепишем историю».

И вот вчера она села на рейс до Исландии, а из Рейкьявика на турбовинтовом самолете долетела до деревушки Тасиилак на юго-западе Гренландии. Переночевала в одном из двух отелей, за рагу из морепродуктов на ужин попыталась расспросить об открытии. Отвечали ей недоуменными взглядами и мотали головой.

К утру она так и не узнала ничего нового. Похоже, в курсе было всего несколько местных, да и те не спешили делиться информацией.

Сейчас она с незнакомыми мужчинами в лодке пересекала мертвенно-тихий фьорд, окутанный плотным, как сметана, туманом. Утром подруга прислала сообщение, обещая присоединиться к ней после обеда.

Над водой, потревожив окружающую лодку гладь, разнесся низкий рев, и Елена вздрогнула. Казалось, чудовище впереди учуяло их приближение. Ночью громкие звуки не давали уснуть, только усиливая напряжение.

Сидевший впереди рыжебородый гигант обернулся. Румяные щеки и красный нос, желтая парка нараспашку – он будто не чувствовал холода. Его представили: канадский климатолог, имени Елена не запомнила. Шотландское вроде бы… Пусть будет Маквикинг. По продубленному на морозе лицу Елена никак не могла определить его возраст: не то слегка за двадцать, не то все сорок.

– Ледниковое землетрясение, – пояснил он, махнув рукой вперед, когда грохот стих. – Не стоит беспокоиться. От Хельхейма откалывается лед. Вон та глыба впереди – один из самых быстродвижущихся ледников в мире, каждый день сползает метров на тридцать в сторону океана. В прошлом году от него здоровенный кусок отвалился, шириной мили в четыре, милю в поперечнике и толщиной в полмили.

Елена попыталась представить, как мимо проплывает айсберг размером с Нижний Манхэттен.

Климатолог вгляделся в туман.

– Толчки тогда длились целый день, их зафиксировали сейсмометры по всему миру, – сказал он.

– Это должно меня успокоить? – вздрогнув, спросила Елена.

– Простите. – Климатолог широко улыбнулся, и даже туманная пелена не смогла скрыть блеска в его глазах. Он сразу показался Елене гораздо моложе. Всего на пару лет старше ее. Елена вдруг вспомнила его имя: Дуглас Макнаб.

– Из-за этой активности я сюда два года назад и приехал, – признался Макнаб. – Подумал, что надо ее исследовать, пока могу.

– В каком смысле?

– Я участвовал в операции НАСА «Ледяной мост» – наблюдение за гренландскими ледниками при помощи радара, лазерных высотомеров и камер высокого разрешения. Особенно пристально следят за Хельхеймом, он за последние двадцать лет отступил почти на три мили и ужался в толщине на три сотни футов. По Хельхейму судят обо всей Гренландии: ледники тают в шесть раз быстрее, чем тридцать лет назад.

– А если весь лед здесь сойдет?

Климатолог пожал плечами:

– Талая вода из одной только Гренландии поднимет уровень моря больше чем на двадцать футов.

На высоту двухэтажного здания… Елена вспомнила раскопки в Египте, древние руины, наполовину затопленные Средиземным морем. Неужели все прибрежные города ждет та же участь?

– Не разводи панику, Мак, – со вздохом посоветовал сидевший по правому борту худой брюнет. Если описывать его одним словом, лучше всего подошло бы «угловатый». Казалось, он весь состоит из острых углов: от колен и локтей до выступающего подбородка и высоких скул.

– Даже при нынешних тревожных тенденциях, – продолжил брюнет, – описанное тобой если и случится, то через сотни лет. Видел я твои данные и данные НАСА. Провел собственные корреляции и экстраполяции: когда речь идет о климате и цикличной природе планетарной температуры, то число переменных в игре становится слишком высоким для твердых…

– Знаешь, Нельсон, я бы твои оценки беспристрастными не назвал. Ты же на зарплате у «Аллайд глобал майнинг».

Елена по-новому взглянула на геолога. Когда ее представили Конраду Нельсону, никто и словом не обмолвился, что он работает на горнодобывающую компанию.

– А кто выдал грант тебе, Мак? – парировал Нельсон. – Консорциум «зеленых»? Они уж точно не влияют на твои оценки.

– Данные есть данные.

– Правда? Скажи еще, что их нельзя исказить. Трактовать в свою пользу.

– Можно, конечно.

Нельсон приосанился, явно поверив, что доказал свою точку зрения, однако его оппонент еще не закончил.

– «АГМ» только этим и занимается, – напомнил Макнаб.

Нельсон показал ему средний палец.

– На-ка вот, интерпретируй.

– Гм-м, похоже на признание моей правоты.

Нельсон фыркнул и опустил руку.

– В общем, я предупредил: данные можно истолковать неверно.

Туман резко пошел на убыль, расступаясь и открывая то, что лежало впереди.

Нельсон решил поставить точку.

– Оглянись и скажи, что ледники скоро закончатся.

В сотне ярдов впереди мир оканчивался стеной льда. Ледник простирался насколько хватало глаз. Его неровный фасад напоминал укрепления замороженного замка с покрытыми изморозью парапетами и ветхими башнями. Свет утреннего солнца преломлялся на поверхности, раскрашивая ее во все оттенки синего: от бледно-голубого до зловеще черного. Воздух искрился крохотными кристалликами.

– Вот это громадина, – произнесла Елена, ощущая, впрочем, что никакими словами величину этого монстра не передать.

Улыбка Мака сделалась еще шире.

– Так точно. Хельхейм простирается на четыре мили в ширину и уходит на сотню с лишним миль в глубь материка. Местами толщина льда превышает милю. Это один из крупнейших ледников, питающих Северную Атлантику.

– Вот он, стоит, – сказал Нельсон. – И еще сотни лет никуда не денется.

– Нет, если учесть, что Гренландия ежегодно теряет триста гигатонн льда.

– Это ни о чем не говорит. Ледяной щит Гренландии всегда переживал взлеты и падения. Один ледниковый период сменяется другим.

Елена отключилась, предпочитая не слушать спор, тем более что оппоненты все дальше уходили в подробности. Враждовать они не враждовали, им просто нравилось дискутировать. Те немногие, кто жил в таких суровых условиях, сплачивались духовно и бранились по-дружески, даже эти двое, совершенно по-разному смотрящие на климатические изменения.

Елена рассматривала молчаливые сияющие горы. Рулевой, инуитский[8] старейшина с круглым плотным лицом и непроницаемым взглядом черных глаз, ловко вел лодку в ледяном лабиринте, одновременно попыхивая костяной трубкой и огибая каждую глыбу по широкой дуге. Вскоре Елене стала понятна причина таких маневров – когда один с виду небольшой айсберг перевернулся, сделав полный оборот и обнажив массивный ледяной шельф. Окажись они в этот момент поблизости, гора потопила бы лодку.

Елена быстро вспомнила о скрытых опасностях.

Даже имя ледника намекало на угрозу.

– Хельхейм… – пробормотала Елена. – Царство Хель.

– Точно, – услышав ее, произнес Мак. – Ледник назвали по имени царства мертвых у викингов.

– Кто его так назвал?

Нельсон тяжело вздохнул.

– Кто ж знает? Какой-нибудь скандинавский исследователь, наделенный язвительным чувством юмора и любовью к северной мифологии.

– Мне кажется, корнями история уходит глубже, – поделился соображением Мак. – Инуиты верят, что бывают коварные ледники, рассказывают об этом детям и внукам. Хельхейм как раз коварный ледник. По инуитскому поверью, он служит пристанищем для Tuurngaq, что в переводе означает «дух-убийца». Демон.

Рулевой сплюнул за борт и проворчал:

– Не поминай.

Видимо, суеверия жили и по сей день.

Мак понизил голос:

– Держу пари, некоторые из этих древних легенд и послужили истинной причиной, по которой Хельхейм получил свое имя.

Елена огляделась и решилась-таки задать вопрос, не дававший покоя с тех самых пор, как она села в лодку:

– Куда именно мы направляемся?

Мак указал на черную арку в ледяной стене. Они уже достаточно приблизились к ней, чтобы Елена сумела разглядеть проход, тенистую расселину в фасаде. Обрамляющий ее лазурный лед словно бы светился изнутри.

– На прошлой неделе откололся крупный кусок, обнажив широкий канал протаивания.

Из расселины бил поток воды, которому хватало силы размыть крошево в тоннеле. Плавающие куски льда скребли по бортам лодки, точно ножи о сталь. У Елены даже заболели зубы. А стоило ей наконец просчитать траекторию пути и понять, что поблизости нет берега, как ее до самых костей пробрал холод.

– Мы… мы что, внутрь плывем? – спросила она.

Мак кивнул.

– В самое сердце Хельхейма.

«Иными словами, спускаемся в мир мертвых».

9:54

Лодка приближалась к леднику, а Дуглас Макнаб настороженно следил за пассажиром. Глянув искоса на доктора Каргилл, он заметил, как она побледнела и вцепилась в планшир.

«Держись, малышка, оно того стоит», – мысленно обратился он к ней.

Когда ему сообщили, что из Египта к нему в Гренландию прилетает археолог-женщина, – он не знал, чего ждать. Думал, что приедет либо женская версия Индианы Джонса, либо очкастая неженка. Реальность презентовала кого-то среднего: доктор явно растерялась, но не артачилась. Помимо тревоги, в ее глазах читалось еще и упрямство вперемешку с любопытством.

И уж конечно, он не ждал, что доктор окажется такой красивой: в меру фигуристая, без тонн макияжа, жилистая и одновременно крепкая; полные губы. Высокие скулы разрумянились на морозе, в уголках глаз залегли тонкие морщинки – то ли оттого, что доктор много щурилась на пустынном солнце, то ли от долгих часов над научными трудами. Своим академичным видом она напоминала строгую училку. А еще Дуглас Макнаб обнаружил, что выбившийся из-под шапочки льдисто-белокурый локон выглядит необычайно привлекательным.

– Смотри вперед, Мак, – напомнил Нельсон. – Если только не хочешь врезаться в подводную гору.

Мак развернулся, чтобы скрыть подступающий к лицу жар и вместе с тем всмотреться в глубины ледника прямо по курсу. Синяя вода тем временем сделалась мутно-бурой из-за ила.

Мак вновь стал высматривать скрытые опасности как под водой, так и в разрушающемся склоне ледника. Впрочем, Джон Окалик, их инуитский проводник, читал лед куда зорче. Местный, он ходил этими коварными водами с самого детства, почти пять десятков лет. А его предки и того дольше – множество поколений.

Впрочем, он не спешил ослаблять бдительность. В ширину устье было десять ярдов, а в высоту – вдвое больше. Впереди показалась еще одна металлическая лодка, привязанная к вбитым в ледяную стену колышкам. В ней сидело двое с крупнокалиберными винтовками на коленях.

Джон привстал и быстро заговорил с ними. Эти двое, как и большинство жителей деревушки Тасиилак, приходились ему родней.

Мак вертел головой, пытаясь уследить за ходом разговора. Он довольно бегло говорил на калааллисуте, основном наречии местных инуитов, но эти трое общались на диалекте тунумиите.

Наконец их рулевой вернулся на место у руля.

– Ну как, Джон, добро? – спросил Мак.

– Братья говорят «да». Река еще открыта.

Джон запустил двигатель и направил лодку в канал. В замкнутом пространстве рокот боровшегося с течением мотора усилился.

Елена неотрывно смотрела на сужающийся позади проход… и на вооруженных местных.

– Зачем охрана? – поинтересовалась она. – Тут что, полярные медведи купаются?

Догадка резонная. Опасаться этих здоровенных белых хищников стоило, особенно учитывая, как далеко они могут проплыть, хотя арктический паковый лед – это вызов даже для таких выносливых тварей.

– Не в медведях дело, – ответил Мак. – На месте сами всё поймете.

– А где…

– Уже недалеко, – заверил он доктора Каргилл. – И по-моему, лучше вам заранее ни на что не настраиваться. – Он взглянул на Нельсона. – Вот как мы все обнаружили: приехали сюда с Нельсоном три дня назад. Главным образом, азарта ради, но хотелось еще, конечно, глянуть, что творится за ледяным фасадом Хельхейма. Можно просто бурить на мили вглубь, подбираясь к ядру и анализируя запертые во льду древние газы, а вот самому оказаться у истоков, в сердце ледника – возможность редкая.

– Я отправился с Маком, чтобы взять образцы, – подхватил Нельсон, одновременно пытаясь открыть водонепроницаемый рюкзак, – искал любые залежи минералов, перемолотых этим гигантским ледяным совком, который бороздит лик Гренландии.

– Что, минералы? Здесь? – спросила Елена.

Нельсон пыхтя расстегнул-таки вощеную молнию.

– Подлинное сокровище Гренландии не в пресной воде из ледников, а в том, что таится под ними. Настоящий рог изобилия, непочатый край. Золото, алмазы и рубины, крупные медные и никелевые жилы. Редкоземельные элементы. Для Гренландии и ее жителей это огромное благо.

– И для «АГМ», которая тоже набьет карманы, – с нажимом произнес Мак.

Нельсон в ответ только фыркнул и принялся настраивать некий прибор.

Елена всматривалась в недра тоннеля, стенки которого постепенно темнели.

– Глубоко уходит тоннель?

– До самого скалистого побережья, – ответил Мак. – Мы идем сквозь язык льда, протянувшийся на три четверти мили от береговой линии.

10:02

«Боже мой…»

Едва Елена узнала, что ее ждет, как стало трудно дышать. Она попыталась представить тяжесть нависшего над ними льда, вспомнив рассказ Мака об отколовшейся глыбе размером с Нижний Манхэттен.

«А если бы мы в это время были внутри?»

Стало совсем темно, и Мак зажег прожектор на носу лодки. Луч света глубоко пронзил тьму, и в голубоватой толще льда засияли прожилки, похожие на древнюю карту залежей минералов.

Елена сделала глубокий вдох, стараясь унять тревогу. Спуститься в гробницу для нее – дело привычное, но это – совершенно иное. Тут кругом лед. Она ощущала его на языке, вдыхала его. Он окружил ее со всех сторон. Она была внутри льда, а лед – внутри ее.