Роб Харт
Склад = The Warehouse
Посвящается Марии Фернандес
«Мне жаль человека, желающего купить столь дешевое пальто, что изготовитель ткани или шьющий из нее обречены голодать».
Президент США Бенджамин Гаррисон, 1891 год
1
Обработка
Гибсон
Что вам сказать. Я умираю.
Такое под конец жизни случается со многими, и люди не знают, что достигли конца. Просто однажды свет меркнет. Вот подошел и мой срок.
У меня нет времени писать книгу о прожитой жизни, но все говорят, что надо бы написать, так что придется. Блог – подходящая форма, вам не кажется? Последнее время я сплю мало, так что писание позволит занять себя в ночное время.
Как бы то ни было, сон – занятие для людей, которым недостает амбиций.
По крайней мере, останется что-то на бумаге. Уж лучше услышите все от меня, чем от другого, кто в стремлении срубить бабла будет строить ученые предположения.
Надеюсь, получится неплохая история, ибо чувствую, что прожил неплохую жизнь.
Вы, наверно, думаете: мистер Уэллс, вы стоите 304,9 миллиарда долларов, это делает вас богатейшим человеком Америки и четвертым в списке богатейших людей на свете божьем, так что, разумеется, вы прожили хорошую жизнь.
Но, друг мой, не в том дело.
Или, что более важно, одно не имеет к другому никакого отношения.
Вот вам истина: я встретил прекраснейшую на свете женщину и уговорил ее стать моей женой, когда у меня еще ни гроша за душой не было. Вместе мы воспитали девочку, которая выросла в прекрасных условиях, да, но научилась ценить деньги. Она говорит «пожалуйста» и «благодарю вас» и именно это имеет в виду.
Я видел, как восходит и заходит солнце. Я повидал части света, о каких мой отец и не слыхивал. Я встречался с тремя президентами и почтительно говорил каждому, что делать, чтобы лучше справляться с их обязанностями, и они меня слушали. Я отлично сыграл в нашем боулинге, и мое имя до сих пор красуется на его стене.
Не все и не всегда, конечно, бывало гладко, но вот сижу я, собаки лежат у моих ног, жена, Молли, спит в соседней комнате, а моей девочке, Клэр, обеспечено надежное и благополучное будущее, так что вполне может показаться, что жизнь прошла не зря.
С величайшим смирением я говорю, что Облако стало достижением, которым можно гордиться. Таким достижением большинство похвастаться не может. Свобода моего детства исчезла так давно, что я ее едва помню. Заработать на жизнь и найти жилье было не так уж трудно. Через некоторое время появилась роскошь, а там и фантазии. По мере роста Облака я все яснее сознавал, что оно может представлять собою более чем просто магазин. Оно могло бы стать решением. Оно могло бы принести облегчение нашему великому народу.
Напомнить людям значение слова «процветание».
И оно напомнило.
Мы дали людям работу. Мы дали им возможность приобретать товары и открыли им доступ к медицинским услугам. Собираемые налоги стали исчисляться миллиардами. Мы возглавили борьбу за ограничение выбросов углекислого газа в атмосферу, выработали стандарты и технологии, которые спасут нашу планету.
И добились мы этого, сосредоточив внимание на том единственном, что имеет значение в этой жизни: на семье.
У меня семья и дома, и на работе. Эти две разные семьи я люблю всем сердцем, и мне будет тяжело с ними расстаться.
Врач говорит, что у меня есть год, а он неплохой врач, поэтому я ему верю. И эта новость, насколько я понимаю, скоро станет общеизвестной, поэтому, мне кажется, я вполне могу ее вам сообщить.
Рак поджелудочной железы в четвертой стадии. Четвертая стадия означает, что рак распространился по другим органам моего тела. Метастазы в позвоночнике, легких и печени. Пятой стадии не бывает.
Вот что касается поджелудочной железы: она находится в брюшной полости ближе к спинной стороне тела. Для большинства людей к тому времени, когда становится ясно, что с ней что-то не так, ситуация напоминает пожар на сухом поле. Предпринимать что-либо уже поздно.
Сообщая мне, врач заговорил твердым тоном и положил ладонь мне на руку. Ну, думаю, вот оно. Пришло время узнать дурные новости. И вот он говорит мне о моем раке, а у меня первый вопрос – ей-богу, правда:
– Зачем вообще эта чертова поджелудочная нужна?
Он засмеялся, и я засмеялся, что помогло разрядить атмосферу. Что хорошо, потому что потом дело приняло крутой оборот. Если не знаете: поджелудочная железа нужна для пищеварения и регулирования уровня сахара в крови. Теперь я это знаю.
У меня есть год. Так что с завтрашнего утра мы с женой отправляемся в путь. Я собираюсь посетить столько Материнских Облаков в Соединенных Штатах (в широком смысле), сколько смогу.
Хочется сказать: спасибо вам. Нет возможности пожать руку всем работающим во всех Материнских Облаках, но я намерен, черт возьми, как следует постараться. Это куда лучше, чем сидеть дома и ждать смерти.
Как и всегда, я поеду автобусом. Летать – это для птиц. И вообще, вы видели, сколько стоит сейчас перелет на самолете?
На это уйдет некоторое время, и в ходе поездки я буду понемногу уставать. Может быть, даже буду слегка подавлен, ибо хоть человек я и жизнерадостный, но вряд ли можно узнать, что обречен, и продолжать жить как ни в чем не бывало. Но я в жизни видел немало любви и добра и должен сделать что могу. Или что же – сидеть и хандрить день за днем целый год или около того? Нет, нам это не годится. Уж пусть лучше Молли меня задушит, чтобы поскорее с этим покончить.
Прошла уже примерно неделя с тех пор, как мне сказали, и почему-то возможность писать делает ситуацию гораздо более реальной. Теперь уж назад не отмотаешь.
Как бы то ни было. Довольно об этом. Пойду погуляю с собаками. Подышать свежим воздухом не помешает. Увидите проезжающий мимо автобус со мной, помашите. У меня от этого всегда настроение улучшается.
Спасибо, что прочитали, вскоре продолжим.
Пакстон
Стоя перед витриной кафе, Пакстон положил руку на стекло. Меню на стене внутри обещало изготовленные в домашних условиях вкусовые добавки к мороженому. Крекеры Грэм, шоколадное суфле и ирис на арахисовом масле.
С одной стороны к кафе примыкал магазин скобяных изделий, называвшийся «Попс», а с другой – закусочная, оформленная как вагон-ресторан, с неоновой рекламой, надпись которой Пакстон не мог разобрать. Делияс? Далияс?
Пакстон осмотрел из конца в конец видимый отрезок главной улицы. Так просто вообразить на ней толпы народу. Всю его жизнь она была многолюдной. Такой это городок, что вызывает ностальгию после первого же посещения.
Теперь это было эхо, замирающее в белом солнечном свете.
Он повернулся к кафе, единственному заведению на этом отрезке улицы, не заколоченному посеревшей от времени фанерой. Стекло витрины, покрытое уличной пылью, нагрелось на солнце.
Глядя внутрь, на пыльные стопки металлических чаш, пустые табуреты, коричневато-желтые холодильники, Пакстон хотел испытать какое-то сожаление по поводу того, что это заведение означало для окружающего его города.
Когда он вышел из автобуса, на душе было тоскливо, хуже не бывает. Само его появление здесь растягивало кожу так, что она едва не лопалась, как слишком сильно надутый воздушный шар.
Пакстон перекинул сумку через плечо и обернулся к толпе, топтавшей траву, пробивавшуюся сквозь трещины в бетоне тротуара. Из задней части автобуса еще не все вышли – медлительные пожилые люди и люди с ограниченными возможностями задерживали выход.
Всего помимо Пакстона вышло сорок семь человек. Он пересчитал их примерно на полдороге, занявшей всего около двух часов, когда в телефоне не осталось ничего, что бы привлекло его внимание. Пассажиры сильно отличались по возрасту и этнической принадлежности. Широкоплечие мужчины с мозолистыми руками поденщиков. Сутулые конторские работники, расплывшиеся за годы, проведенные перед экраном компьютера. Одной девушке вряд ли было больше семнадцати. Невысокого роста, кудрявая, с длинными золотыми косами до поясницы и с кожей как молоко. На ней был старый брючный костюм фиолетового цвета, который был велик ей размера на два. За годы стирки и носки ткань выцвела и растянулась. Из воротника торчала оранжевая бирка, вроде тех, что используются в магазинах подержанной одежды.
У каждого был какой-нибудь багаж. На неровном тротуаре покачивались потертые чемоданы на колесиках. Пассажиры надевали на спины или брали на плечо городские рюкзаки. Все потели от напряжения. Голову пекло. Вероятно, было больше тридцати восьми по Цельсию. Пот стекал по ногам Пакстона, собирался под мышками, из-за этого одежда липла к телу. Потому он и надел черные брюки и белую рубашку, чтобы не были заметны пятна пота. Бежевый костюм седовласого человека, похожего на профессора колледжа, выпущенного на пастбище, был цвета влажного картона.
Пакстон надеялся, что центр обработки близко и что там прохладно. Он хотел оказаться в помещении. На языке ощущалась пыль заброшенных полей, он чувствовал слабость, не позволявшую удерживать внимание на чем-либо. Жестоко со стороны водителя было высадить их на краю города. Желая сэкономить горючее, он, вероятно, остановился неподалеку от федеральной автострады, но все равно.
Очередь впереди двинулась и потекла направо за угол. Пакстон двинулся с остальными. Ему хотелось остановиться, вытащить из сумки бутылку воды, но из-за остановки перед кафе – проявления слабости – теперь впереди него стало больше народу, чем позади.
Незадолго до поворота мимо него вперед протиснулась женщина до того энергично, что он едва устоял на ногах. Она была старше его, с азиатским лицом, гривой седых волос и кожаной сумкой через плечо. В полуметре перед Пакстоном она споткнулась и расшибла колено.
Люди вокруг нее расступились, но не остановились. Пакстон понимал, почему. Тонкий голосок у него в голове кричал: «Иди, не останавливайся», но, разумеется, он остановился и помог ей подняться. Из ссадины на голом колене струйка темной крови стекала в легкую матерчатую туфлю.
Она посмотрела на него, едва кивнула и стала пробираться дальше. Пакстон вздохнул.
– Не за что, – сказал он так, чтобы она не услышала.
Он стал за ней. Стоявшие сзади напирали, вероятно видя падавших. В воздухе пахло кровью. Пакстон снова закинул на плечо сумку и пошел быстрым шагом, стремясь к углу. За поворотом показался большой театр с белым тентом. Штукатурка на фронтоне местами обвалилась, открывая пострадавшую от непогоды кирпичную кладку.
Вдоль верхнего края тента поломанные стеклянные трубки неоновых ламп образовывали разной высоты буквы, слагавшиеся в слова «ВИ НА РЕ». Пакстон сообразил, что когда-то это было «ВИД НА РЕКУ», хотя теперь поблизости никаких рек не было. Впрочем, прежде, возможно, и были. У театра стоял обтекаемой формы автомобиль-кондиционер, подававший в здание по трубе холодный воздух. Пакстон вместе с толпой двинулся к длинному ряду открытых дверей театра. Он уже был недалеко от них, когда крайние двери закрылись, но прочие оставались открытыми.
Пакстон протиснулся вперед и, целясь в среднюю дверь, последние несколько шагов почти пробежал. Он уже проходил через дверь, когда хлопнули, закрывшись, другие двери. Солнце исчезло, и он оказался в приятной, как поцелуй, прохладе.
Пакстон поежился, оглянулся и увидел, как закрылась последняя дверь и человек среднего роста с заметной хромотой остался на ослепительном солнечном свете. Сначала он сдулся: плечи поникли, сумка упала на землю. Затем приосанился, сделал шаг вперед и ударил ладонью по двери. Возможно, на пальце у него было кольцо, потому что получился стук, от которого стекло могло разбиться.
– Эй! – кричал он, и с улицы доносился его приглушенный голос. – Эй! Так нельзя. Я сюда долго ехал.
Стук, стук, стук.
– Эй!
Человек в серой рубашке с надписью белыми буквами «Срочный набор сотрудников» на спине подошел к соискателю должности и положил руку ему на плечо. Пакстон не мог прочитать по губам, что он сказал, но решил, что то же самое, что и женщине, которую ранее не пустили в автобус. При посадке она стояла в очереди последней, и двери закрылись у нее перед носом, и тогда человек в рубашке с надписью «Срочный набор сотрудников», судя по всему, сказал ей:
– Мест больше нет. Вы должны хотеть работать в Облаке. Можете снова подать заявление через месяц.
Пакстон отвернулся. Места для грусти больше не было. Места не было больше ни для чего.
В коридоре толпились люди в рубашках с надписью «Срочный набор сотрудников». Некоторые держали в руках пинцеты и небольшие пластиковые пакеты, счастливо и дружелюбно улыбаясь. Каждый соискатель получал указание разрешить человеку в сером выщипнуть у себя несколько волосков и поместить их в пластиковый пакет. Затем соискателя просили написать черным фломастером на пакете свое имя и номер в системе социального страхования.
Женщина, взявшая образцы волос у Пакстона, была кругла и ниже его на голову. Ему пришлось нагнуться, чтобы она могла дотянуться и вырвать с корнем несколько волос. Пакстон поморщился. Написав на пакете свое имя, он перешел к другому сотруднику, который был готов обработать пробу. Пакстон переступил через порог зрительного зала, и худой, как палка, человек с пышными усами вручил ему компьютер-планшет.
– Садитесь и включайте, – равнодушно произнес он заученную фразу. – Анкетирование скоро начнется.
Пакстон вскинул на плечо ремень сумки и пошел по тропинке прохода, протоптанной едва ли не до фундамента. Пахло старыми протекающими трубами. Он выбрал один из передних рядов, прошел в его середину и уселся в жесткое деревянное кресло, положив на соседнее сумку. В это время сзади донесся стук – это закрыли и заперли двери из фойе в зрительный зал.
Весь его ряд был пуст, только в дальнем его конце у стены, оклеенной красно-коричневыми обоями с рисунком и покрытой пятнами от протечек, сидела женщина с цветом кожи, как печеная земля, с собранными высоко над головой пружинистыми завитками черных волос, в открытом платье без рукавов светло-коричневого цвета и сандалиях в тон. Пакстон из вежливости, но также и в надежде, что она повернется к нему и он увидит бо́льшую часть ее лица, попробовал поймать ее взгляд, улыбнуться ей, но она не замечала его, и он посмотрел на компьютер. Вытащил из сумки воду, выпил половину и нажал кнопку на боку бутылки.
Засветился экран компьютера, в его центре показались крупные цифры.
Десять.
Затем девять.
Затем восемь.
Когда дошло до нуля, компьютер пискнул и очистил экран, цифры сменились пустыми полями ввода. Пакстон положил устройство на колени и сосредоточился.
Имя, контактные сведения, краткий послужной список. Размер рубашки.
Рука Пакстона остановилась над послужным списком. Ему не хотелось объяснять, чем он занимался прежде и какое стечение обстоятельств привело его в этот полуразрушенный театр в полуразрушенном городе. Это значило бы объяснить, что Облако разрушило его жизнь.
Ладно, что же написать?
Узнают ли они вообще, кто он такой?
Если нет, то это к лучшему или к худшему?
Пакстон подумал, что ищет работу, успев поработать в должности главного исполнительного директора, и обнаружил, что ему все-таки может быть еще более погано, чем было до сих пор.
Желудок у него болезненно сжался, и он решил написать про тюрьму. Пятнадцать лет. Достаточно долгое время, чтобы проявить лояльность. Именно так он бы это назвал, если б его спросили: лояльность. Если кто-то захочет узнать о двух годах, прошедших со времени работы в тюрьме до настоящего времени, он все объяснит.
Он заполнил все поля, и на экране появился вопрос:
Случалось ли вам красть?
Под ним было две экранные кнопки: зеленая «Да» и красная «Нет».
Он потер глаза, заболевшие от слишком яркого экрана. Вспомнил, как в девять лет стоял у вращающейся проволочной стойки с комиксами в гастрономе мистера Чаудери.
Книжка комиксов, которую хотел Пакстон, стоила четыре доллара, а у него было всего два. Он мог бы сходить домой и попросить денег у матери, но выжидал, колени у него дрожали. Подошел мужчина и купил пачку сигарет. Мистер Чаудери нагнулся под прилавок, где держал сигареты, Пакстон схватил книжку, свернул в трубку, прижал к ноге, чтобы она не привлекала внимания, и направился к выходу.
Он вышел в парк, сел на камень и попытался читать, но не мог сосредоточиться, ничего не понимал. Картинки расплывались перед глазами, а он думал о том, что только что совершил.
Нарушил закон. Украл у человека, который всегда был к нему добр.
Потребовалось полдня, чтобы собраться с духом, но он все-таки вернулся к гастроному. Постоял у входа, дождался момента, когда никого из покупателей внутри не осталось. Тогда он отнес журнал с комиксами, как умершее домашнее животное, к прилавку и, обливаясь слезами, попросил прощения.
Мистер Чаудери согласился не вызывать полицию и, что было бы гораздо хуже, маму. Но всякий раз, приходя после этого случая в гастроном, а это был единственный подобный магазин в шаговой доступности, Пакстон спиной чувствовал на себе взгляд старика.
Он перечитал вопрос и прикоснулся к красному прямоугольнику на экране с надписью «Нет», хотя это и была ложь. Это была ложь, с которой он мог жить.
На экране появился новый вопрос:
Считаете ли вы допустимым украсть при определенных обстоятельствах?
Зеленая кнопка «Да», красная «Нет».
Это просто. Нет.
Считаете ли вы допустимым красть при любых обстоятельствах?
Нет.
Если бы ваша семья голодала, украли бы вы буханку хлеба, чтобы ее накормить?
Честный ответ: вероятно.
Нет.
Будете ли вы воровать с работы?
Нет.
Что, если бы вы знали, что вас не поймают на воровстве?
Пакстон пожалел, что нет кнопки «Не-собираюсь-воровать-ничего-ради-бога-давайте-дальше».
Нет.
Если бы вы узнали, что кто-то что-то украл, вы бы донесли?
Он машинально едва не нажал кнопку «Нет», но отдернул руку и нажал «Да».
Если укравший будет угрожать вам, вы все равно на него донесете?
Конечно. Да.
Пробовали ли вы наркотики?
Пакстон испытал облегчение. Не из-за смены темы, но потому что мог ответить честно.
Нет.
Пробовали ли вы алкоголь?
Да.
Сколько порций алкоголя вы выпиваете за неделю?
1–3
4–6
7–10
11+
От семи до десяти, вероятно, более соответствовало бы действительности, но Пакстон выбрал второй вариант.
После этого пошли вопросы на другие темы.
Сколько окон в Сиэтле?
10000
100 000
1 000 000
1 000 000 000
Следует ли считать Уран планетой?
Да.
Нет.
Судебных исков слишком много.
Согласен вполне
Согласен отчасти
Не имею мнения
Немного не согласен
Решительно не согласен
Пакстон пытался сосредоточиться на каждом вопросе, хоть и не всегда понимал их смысл, и чувствовал за ними своего рода алгоритм, нечто, что выявляло суть его личности через его мнение по астрономическому вопросу.
Он отвечал на вопросы, пока не потерял им счет. Тогда экран опустел и оставался таким довольно долго, Пакстон даже подумал, что сделал что-то не то. Он посмотрел по сторонам, надеясь найти кого-нибудь, у кого можно было бы спросить, но спросить было не у кого, и тогда он посмотрел на экран, где как раз появилось сообщение:
Спасибо за ваши ответы. Теперь просим вас сделать краткое заявление. С появлением таймера в нижнем левом углу экрана начнется запись, и у вас будет минута, чтобы объяснить, почему вы хотите работать в Облаке. Пожалуйста, обратите внимание, что нет нужды говорить всю минуту целиком. Будет достаточно ясного, простого, прямодушного объяснения. Закончив, можете нажать на красную точку в нижней части экрана, это остановит запись. Перезаписать ничего нельзя.
На экране Пакстон увидел свое лицо в непривычном ракурсе, кожа казалась нездорово-серого цвета. В левом нижнему углу появился таймер.
1:00
Затем
:59
– Я не знал, что придется произносить речь, – сказал Пакстон, изо всех сил пытаясь улыбнуться, чтобы показать, что это шутка. Улыбка получилась более язвительной, чем он хотел. – Я бы сказал, пожалуй, что, гм, знаете ли, в наше время и в моем возрасте трудно найти работу, и между этим и поиском нового места жительства, я считаю, это, типа, идеально, верно?
Я хочу сказать, что я действительно хочу тут работать. По-моему, гм, это невероятная возможность карьерного роста и учебы. Как говорится в рекламе, «Облако удовлетворит любую потребность». – Он покачал головой. – Простите, говорить без подготовки – не мой конек.
Глубокий вдох.
– Но я усердный работник. Я горжусь своей работой и обещаю отдаться ей целиком.
Он нажал красную кнопку, и его лицо на экране исчезло. Экран очистился и засветился белым. Пакстон выругал себя за корявую речь. Знать бы, что это потребуется для получения работы, так подготовился бы.
Спасибо. Пожалуйста, подождите, пока результаты будут сведены в таблицу. По завершении процесса экран станет либо зеленым, либо красным. Если он будет красным, к нашему сожалению, вы либо не прошли тест на наркотики, либо не соответствуете другим требованиям Облака и можете выйти из здания. Повторная подача заявления возможна через месяц. Если экран будет зеленым, пожалуйста, останьтесь и ожидайте дальнейших указаний.
Экран погас и стал черным. Пакстон поднял голову, осмотрелся и увидел, что остальные соискатели тоже подняли головы и осматриваются. Ему удалось встретиться глазами с женщиной, сидевшей в его же ряду, и он слегка пожал плечами. Вместо того чтобы пожать плечами в ответ, она положила компьютер на колени и достала из сумочки клочок бумаги.
Пакстон тоже положил компьютер на колени, не зная, хочет ли он увидеть красный или зеленый экран.
Красный позволял уйти отсюда и стоять на солнце в ожидании прихода другого автобуса, если он вообще придет. Красный означал поиск работы в специализированных изданиях, работы, приносящей жалкие деньги, недостаточные, чтобы сводить концы с концами, поиски жилья, которое либо не по карману, либо непригодно для проживания. Это означало возвращение в грязную лужу отчаяния, в которой он находился уже несколько месяцев.
Работа на Облако представлялась почти самой желанной.
Сзади кто-то хлюпнул носом. Пакстон обернулся и увидел азиатку, толкнувшую его в очереди. Опущенное лицо снизу подсвечивалось красным.
Его компьютер тоже очистил экран, и Пакстон затаил дыхание.
Цинния
Зеленый.
Она вытащила сотовый телефон и запустила быстрое сканирование комнаты. Сигнал никто не перехватывал. Когда они доберутся до Материнского Облака, придется сохранять полное радиомолчание, ведь кто знает, что могут выудить из эфира. Неосторожность при передачах – верный способ попасться. Она набрала текст сообщения: «Привет, мам, отличная новость, у меня есть работа!»
Она положила телефон в сумочку и оглядела комнату. Ей показалось, что остается больше народу, чем уходит. Во втором ряду позади нее женщина в фиолетовом брючном костюме с длинными каштановыми косами радостно вскрикнула и улыбнулась.
Тест оказался несложным. Такой только дурак провалит. Многие ответы вообще не имели никакого значения, особенно те, где речь шла об абстрактных вещах. Окна в Сиэтле? Имело же значение время, затраченное на ответ. Слишком быстрый ответ означает склонность принимать решения сгоряча. Слишком долгое размышление говорит о нерешительности и неумении думать. Теперь видео. Запись нужна для сканирования лица и речи. Улыбка. Смотрите ли в глаза. Используете ли ключевые слова вроде «страсть», «усердный работник», «учиться» и «расти».
Чтобы удачно пройти такой тест, надо показать средние результаты. Показать, что задумывались над вопросами.
Да, и, кроме того, благополучно пройти тест на неупотребление наркотиков.
Не то чтобы она употребляла, так, косячок марихуаны для расслабления, и последний раз это было более полугода назад, так что ТГК
[1] давно выведен из организма.
Она посмотрела направо, на туповатого парня, сидевшего через восемь кресел от нее, он тест прошел. Повернул к ней экран своего компьютера и улыбнулся. Она снизошла и ответила короткой улыбкой. Целесообразно быть вежливой. Грубость делает человека заметным.
Он посмотрел на нее так, будто они теперь друзья, и она поняла, что теперь он сядет рядом с нею в автобусе. Наверняка.
Ожидая дальнейших указаний, она смотрела, как непрошедшие тест идут к выходу из зала. Они плелись по проходам, предчувствуя возвращение в уличное пекло. Она пыталась вызвать в себе сострадание к ним, но обнаружила, что нисколько не огорчается тому, что их не взяли на обезьянью работу.
Не то чтобы она была бессердечной. Сердце у нее было. Она это твердо знала. Приложив руку к груди, она чувствовала, как оно бьется.
Отвергнутые соискатели ушли из зала, и двери снова закрыли. К сцене вышла женщина в белой спортивной рубашке с короткими рукавами и с эмблемой Облака на правой груди. Ее золотистые волосы образовывали подобие чепца, будто бы сотканного на станке. Она заговорила монотонно, но громко, и ее голос был хорошо слышен в зале.
– Соберите, пожалуйста, вещи и следуйте за нами к выходу в фойе напротив сцены. Автобус ждет. Желающие отложить обработку анкет на несколько дней, пожалуйста, обратитесь к представителю администрации. Спасибо.
Все как один в зале поднялись с мест, захлопали, как ружейные выстрелы, сиденья, приводимые пружинами в вертикальное положение. Она забросила сумочку через плечо, схватила спортивную сумку, стала в очередь, образовавшуюся перед выходом в фойе, и вместе с нею двинулась к яркому прямоугольнику белого света.
Она уже подходила к выходу, когда появилась группа людей в рубашках с надписью «Срочный набор сотрудников» с серьезными выражениями на лицах, которые вглядывались в лица проходивших мимо людей. Сердце у нее затрепетало, но она продолжала идти, следя за тем, чтобы не выказать волнения.
Когда она поравнялась с группой сотрудников Облака, один из них вытянул руку, и она напряглась, приготовилась бежать. У нее был заготовлен план бегства. Он предполагал сначала бег, а затем долгую ходьбу. Чтобы не платить.
Но сотрудника интересовала девушка в фиолетовой брючной паре, с длинными косами, шедшая перед ней. Он схватил ее за руку и так резко выдернул из очереди, что она вскрикнула. Люди продолжали идти мимо сотрудников, опустив глаза в пол, ускоряли шаг, чтобы оказаться подальше. Девушку в костюме фиолетового цвета увели. Прозвучали слова «неверные сведения», «послужной список», «неуместное» и «запрещено».
Она позволила себе улыбнуться.
Выйти на улицу было все равно что открыть дверцу раскаленной духовки. У тротуара стоял большой голубой автобус пулеобразной формы с солнечными панелями на крыше. Его двигатель работал. На борту красовалась та же эмблема, что и на рубашке женщины с прической, напоминавшей чепец: белое облако, а чуть позади него другое, голубое. Этот автобус был чище, чем потрепанный старенький с дизельным двигателем, доставивший их в город. Тот, когда водитель завел мотор, издал звук, напоминавший плач.
Внутри этого нового автобуса тоже все было лучше, напрашивалось сравнение с самолетом. Ряды из шести сидений с проходом посередине, повсюду блестит пластик. Экраны встроены с задней стороны подголовников. На сиденьях буклеты и по паре дешевых одноразовых наушников все еще в пластиковой упаковке. Она прошла в заднюю часть автобуса и села у окна. Воздух здесь был холодный, но стекло окна горячее, как сковорода.
Она проверила сотовый телефон и обнаружила ответное сообщение от матери:
«Поздравляю! Удачи! Увидимся на Рождество».
Перевод: продолжай, как запланировала.
Рядом послышалось шарканье. Она почувствовала, что кто-то приблизился, вытеснив воздух, и посмотрела вверх в лицо туповатого парня, сидевшего в зрительном зале театра в том же ряду, что и она. Он улыбался, вероятно желая показаться вежливым. Она его вежливым не сочла. Такие любят брюки цвета хаки и светлое пиво и считают важным говорить о своих чувствах. Волосы он расчесывал на пробор.
– Тут занято? – спросил он.
Она прикинула шансы. Ее излюбленный метод состоял в том, чтобы войти и выйти, производя как можно меньше шума и не завязывая знакомств. Но она также знала, что такие базовые вещи, как человеческое общение, могут повлиять на ее положение в обществе. Чем сильнее противилась она общению, тем сильнее рисковала выделиться или, хуже того, быть уволенной. Избежать этого можно было, заводя новых друзей.
Вероятно, самое время начать.
– Пока нет, – сказала она.
Он забросил сумку на полку у них над головами и сел в кресло у прохода, оставив между ними свободное место. От него воняло засохшим потом, но так воняло от всех. И от нее тоже.
– Так… – сказал он, осматривая салон и отчаянно пытаясь сделать хоть что-то, чтобы избавиться от неловкости, вызываемой пустующим местом между ними. В автобусе было слышно шарканье, потрескивание пластика и приглушенные разговоры. – Как такая девушка, как вы, оказалась в таком месте?
Сказав это, он вымученно улыбнулся. Видимо, понял, как глупо это прозвучало.
Но она в его словах уловила презрительный оттенок. «Как? И ты дошла до жизни такой?»
– Я была учительницей, – сказала она. – В прошлом году в школах ввели детройтскую систему и решили, что вместо учителя математики в каждой школе будет учитель математики в каждом районе, а во время урока в класс будет транслироваться видеоконференция. Раньше было пятнадцать тысяч учителей математики. Теперь меньше ста. – Она пожала плечами. – И я оказалась не из их числа.
– Говорят, то же происходит и в некоторых других городах, – сказал он. – Везде урезают муниципальные бюджеты. Только на этом, согласитесь, много не сэкономить.
Откуда ему известно про муниципальные бюджеты?
– Подумаем на эту тему через несколько лет, когда дети не смогут решать простейшие математические задачки, – сказала она, слегка приподняв бровь.
– Простите, не хотел вас обидеть. Какую математику вы преподавали?
– Основы, – сказала он. – Работала с младшими классами. Таблица умножения. Геометрия.
Он кивнул:
– Я и сам был помешан на математике.
– А вы чем занимались до этого? – спросила она.
Он скривился, как человек, которого ткнули пальцем в ребра. Она сразу пожалела о своем вопросе, похоже, он собрался основательно ее загрузить.
– Был охранником в тюрьме, – сказал он. – В коммерческой. Исправительный центр северного Нью-Йорка.
«Так, – подумала она. – Муниципальные бюджеты».
– Но после этого… – продолжал он. – Слышали когда-нибудь об «Идеальном Яйце»?
– Нет, – честно призналась она.
Он положил руки на колени ладонями вверх, как будто собирался что-то показать, но, обнаружив, что они пусты, снова сложил их.
– Это то, во что вы кладете яйцо перед тем, как поставить его в микроволновку. Получается яйцо, приготовленное до нужной консистенции, это зависит от того, сколько вы его там держите. Контейнер продается с небольшой таблицей, в которой указано, сколько надо держать в микроволновке для получения той или иной консистенции. Когда яйцо готово, открываете контейнер, а скорлупа уже снята. – Он посмотрел на нее. – Любите яйца вкрутую?
– Да нет.
– Вы бы так не думали, но устройство, позволяющее легче их… – Он посмотрел мимо нее в окно. – Люди любят кухонные приспособления. Этот контейнер пользовался спросом.
– А что случилось? – спросила она.
Он посмотрел на свои ботинки.
– У меня были заказы отовсюду, но больше всех заказывало Облако. Дело в том, что они все время требовали скидок, чтобы перепродавать дешевле. Что поначалу было не так уж и плохо. Я сделал обтекаемую упаковку, сократил количество отходов. Все это происходило у меня в гараже. Работал я и еще четверо. Но скидки стали так велики, что я уже не получал дохода. Я отказался снижать цену, Облако сократило объем заказов, а других не хватало, чтобы это компенсировать.
Он помолчал, как будто хотел сказать еще что-то, но раздумал.
– Печально, – сказала она не совсем искренне.
– Ничего, – сказал он, взглянул на нее и улыбнулся. – Меня только что наняла компания, разрушившая мое дело, так что я и это обратил в свою пользу. Заявка на патент находится на рассмотрении. Думаю, когда патент одобрят, продам его Облаку. По-моему, там на это надеялись, чтобы выставить меня из дела и производить свою версию.
Она уже приближалась к границам жалости, но его отношение заставило ее резко повернуть налево к досаде. Ей не нравилось, как он себя держит. Сентиментальный неудачник, как все эти пентюхи, не получившие обезьяньей работы. Не повезло, чувак. Научись чему-нибудь, что не предполагает участия нянь-преступников или готовки яиц в микроволновках.
– Ну, хотя бы так, – сказала она.
– Спасибо, – сказал он. – Знаете, как это говорится: по тому, как идет… Что-то не получается, ты упираешься. Вы хотите вернуться к преподаванию? Я слышал, школы на площадке хороши.
– Да я не знаю, – сказала она. – Честно говоря, хотелось заработать немного денег и на время уехать за границу. Накопить на черный день. Поехать куда-нибудь преподавать английский. В Таиланд, Бангладеш. Лишь бы отсюда.
Двери автобуса закрылись. Она про себя поблагодарила Бога, что место между нею и этим туповатым парнем осталось свободным. Женщина в белой спортивной рубашке с короткими рукавами встала возле водителя и помахала рукой. Разговоры между знакомившимися пассажирами прекратились, все головы повернулись к ней.
– Итак, мы готовы к взлету, – сказала она. – Будьте добры, наденьте наушники, мы хотим показать вам ознакомительное видео. Дорога займет примерно два часа. Туалет в задней части автобуса, здесь, впереди, есть вода, если кому-то нужно. После видео, пожалуйста, полистайте буклеты, по приезде вас разместят. Фильм начнется через три минуты. Спасибо за внимание.
На экранах, расположенных в подголовниках, появился таймер обратного отсчета времени.
3:00
2:59
2:58
Они оба потянулись к разделявшему их сиденью, стали перебирать буклеты и наушники, временами соприкасаясь руками. Зашелестела пластиковая упаковка. Парень, так казалось Циннии, смотрел на нее, поэтому она старалась не поднимать глаз, хотя и чувствовала тепло в месте его прикосновения к ее руке.
Близко, но не слишком.
Войти, выполнить намеченное и выйти, к черту.
– Поскорее бы это видео закончилось, – сказала она. – Я бы вздремнула.
– Неплохая мысль.
Она вставила штекер наушников в разъем под экраном и снова подумала о том, кто взял ее на работу.
Первый звонок и все переговоры были анонимны и зашифрованы. Поступившее ей предложение ее ошеломило. Можно будет прекратить эту суету. Так, вероятно, и придется сделать после сдачи генетического материала. Как ни неприятно позволять вырывать у себя волосы и вносить данные о себе в базу данных, но скоро такого рода пустяки потеряют значение. Она сможет провести остаток жизни на каком-нибудь пляже в Мексике. На большом прекрасном пляже, где не действуют законы об экстрадиции.
Это была уже не первая ее анонимная работа, но, безусловно, наиболее важная. Знать – не ее дело, но она не могла не задумываться.
Вопрос «кто?» посредством незначительного расширения смысла превращался в «кому выгодно?». Смысл не сужался. Когда король умирает, в королевстве подозревают всех.
– Простите, – сказал парень, прерывая течение ее мыслей. – Я забыл представиться. – Он протянул ей руку над пустым креслом. – Пакстон.
Она мгновение помедлила, глядя на руку, и пожала ее. Пожатие оказалось сильнее, чем он ожидал. По счастью, рука у него была не потная.
Она напомнила себе свое имя на этом мероприятии.
– Цинния, – сказала она.
– Цинния, – повторил он и кивнул. – Как цветок.
– Как цветок, – согласилась она.
– Очень приятно.
Впервые произнесла она это слово вслух в присутствии другого человека. Ей понравилось, как оно прозвучало. Цинния. Как плоский камушек, отскакивающий от гладкой поверхности пруда. Для нее это была самая любимая часть всякой новой работы. Выбор имени.
Цинния улыбнулась, отвернулась от Пакстона и, когда таймер на экране показал ноль, надела наушники. Видеофильм начался.
Добро пожаловать
Хорошо оборудованная кухня в загородном доме. В солнечном свете, льющемся через большие эркеры, сверкает нержавеющая сталь. Трое детей, мальчик и две девочки, играя, убегают от матери, молодой брюнетки в белом свитере и джинсах.
Мать останавливается, поворачивается к зрителю, упирается руками в бока и говорит:
– Я люблю своих детей, но с ними бывает нелегко. Иногда, чтобы одеть их и вывести на улицу, требуется целая вечность. А после бойни в Черную пятницу…
Она умолкает, прижимает руки к груди, закрывает глаза и едва не плачет. Затем смотрит в камеру и улыбается.