Глава 18

Один из Жаждущих приказывает съехать с дороги. Сопротивляться нет необходимости. Во-первых, у них превосходящая огневая мощь, во-вторых, мне самой интересно, зачем они нас остановили. Юноша, велевший встать и заглушить двигатель, больше ничего не говорит. Просто приказывает оставаться на месте и ждать.

Наконец появляется сам Хастиин, одетый так же, как все остальные, – синяя военная форма, большие черные ботинки, бандана с черепом, свободно висящая на шее. В рассветных лучах его худое лицо выглядит сурово – острые скулы, глубокие тени, коротко стриженные волосы и суточная щетина. Ходят слухи, что он воевал на фронтах Энергетических Войн и даже более того – был одним из первых защитников лагеря протестующих против Трансконтинентального Трубопровода и лично видел первые массовые убийства. Говорят, он вдохнул изрядную порцию нервно-паралитического газа, в результате чего в его мозгу что-то разрушилось, и с тех пор он не может до конца контролировать свое тело. Даже теперь его пальцы рассеянно барабанят по моему окну, в то время как все внимание сосредоточено на нас.

– Хастиин, – приветствую я его.

Его глаза даже не смотрят в мою сторону. Вместо этого он разглядывает Кая, а меня будто не замечает. Он представляется ему, протягивая худую, покрытую шрамами ладонь.

Кай бросает на меня вопросительный взгляд, прежде чем наклониться со своего сиденья и пожать ему руку.

– Кай Арвизо.

– Красивый у вас галстук, Кай. Едете на праздник? – Его голос скрежещет, как шина по рыхлым камням.

Кай поднимает свой галстук в серебристую полоску, смотрит на него, потом отпускает.

– Спасибо. Формальный повод был вчера. Ну и мне просто нравятся галстуки.

Хастиин кивает.

– Простите, что задерживаю вас, но мои пацаны получили несколько донесений о странных событиях, происходящих в долине. Мы посчитали своим долгом предупреждать людей, которые проезжают мимо.

– Странные события? – спрашиваю я. – Какие еще странные события?

Хастиин отвечает, по-прежнему глядя только на Кая:

– Кажется, примерно в часе езды отсюда на север, возле Лукачикая, было замечено чудовище. Оно убило девочку. Более того, ходят слухи о других подобных монстрах, бродящих по горам.

Кай хмурится. Переводит взгляд между нами обоими, пытаясь понять, почему Хастиин так упорно делает вид, будто меня здесь нет. Я с отвращением качаю головой, но Хастиин продолжает меня игнорировать. Он одаривает Кая блеском оскала, который, как ему кажется, должен означать улыбку.

Кай жестом указывает на меня:

– Вы в курсе, что Мэгги сидит рядом?

– Боюсь, мне придется попросить вас остаться с нами на некоторое время. Думаю, это займет не больше часа. Мне ужасно неприятно причинять вам неудобства, но я выслал вперед разведгруппу, и пока они не вернутся, я не смогу пропустить вас дальше.

– Очень мило с вашей стороны, – говорит Кай.

– Не вижу в этом ничего «милого». Просто не хочу подвергать своих людей опасности, высылая их к вам на помощь, если вы попадете в беду. И не могу позволить вам кормить монстров и тем самым поощрять их, если вы понимаете, о чем я. – Еще один блеск зубов. – Так что, если вы прислушаетесь к моей маленькой просьбе, я буду очень признателен.

Я давлю в себе желание продемонстрировать отвращение, вызываемое непомерно напыщенными манерами Хастиина, и говорю:

– Мы знаем об этих проклятых монстрах. Одного я лично убила возле Лукачикая, в то время как твои пацаны отказались туда идти. И мы видели своими глазами, что они устроили в Краун-Пойнте. Так что я лучше, чем кто-либо, знаю, с чем вы имеете дело. Если бы у тебя была хоть капля мозгов, ты бы просто расспросил меня, а не устраивал тут цирк.

Хастиин все еще смотрит на Кая, будто я ничего не сказала, и мне приходится сложить и крепко держать руки на коленях, чтобы случайно его не ударить. Проходят секунды, в течение которых Жаждущий даже не моргает. Но его напряженные пальцы крепко вцепились в край моего окна, и это единственный верный признак того, что он меня услышал.

– Какой же ты козел, – бормочу я.

Затем откидываюсь назад и, вперив взгляд в потолок кабины, прошу небеса помочь мне переубедить людей, у которых задницы вместо голов. Я почти уверена, что никакой помощи не будет, но чувствую необходимость выговориться хотя бы мысленно.

Глаза Кая немного расширяются. Он медленно кивает Хастиину.

– Ценю вашу заботу. Но я вполне уверен в Мэгз и полагаю, мы сможем справиться самостоятельно. Так что, думаю, нам пора ехать.

– А еще получено донесение о пожаре к югу отсюда, в Тсэ-Бонито. Немаловероятна эвакуация. Так что будет лучше, если вы развернетесь и поедете назад.

Я резко сажусь прямо.

– Пожар?

Тах в Тсэ-Бонито! Конечно, шансы на то, что пожар имеет какое-то отношение к старому знахарю, невелики. Он в самом центре города, в окружении друзей, которые могут ему помочь. Скорее всего, пожар случился в зарослях вдоль автострады. Достаточно распространенное явление. Но в такую засуху даже такой пожар достаточно опасен, так что хотелось бы успеть проскочить раньше, чем он перекинется через дорогу и отсечет нас от той стороны гор.

– Едем, – говорю я Каю и тяну руку к ключу зажигания.

Рука Хастиина быстро, как змея, выстреливает вперед и хватается за руль. Теперь он смотрит на меня жестким бескомпромиссным взглядом.

– Боюсь, ничего у вас не получится.

– О, ты все-таки решил со мной поговорить? – раздраженно кричу я.

Мускул на его щеке дергается.

– Послушай, – говорю я, изо всех сил сдерживая раздражение и собирая в кулак все самообладание, – если в Тсэ-Бонито пожар, то мы обязательно должны туда попасть.

Кажется, я говорю вполне разумно.

Он отрицательно качает головой:

– Слишком рискованно.

– Слишком…

– Вы должны отпустить нас, – вмешивается Кай. Он снимает очки и наклоняется к Хастиину, не отводя от него взгляда. – Нам нужно ехать, и вы должны нас отпустить. Мы не создадим вам проблем. Пожалуйста.

Хастиин подносит руку к щеке и скребет пальцами по щетине. Рот его открыт, и он смотрит на Кая, словно собираясь что-то сказать. Но в конце концов губы его сжимаются, он отходит от грузовичка и, не говоря больше ни слова, машет рукой вперед.

Я быстро завожу двигатель, пока он не передумал, и трогаюсь с места. Проезжаю мимо всех наемников с их «огромными пушками».

– Я ведь действительно думала, что он нас задержит, – бормочу я, разглядывая Жаждущих, мимо которых мы проезжаем. Мужчины, привыкшие исполнять приказы, смотрят на нас со скучающими выражениями лиц.

– Иногда достаточно использовать волшебное слово, – говорит Кай, беспечно откидываясь на спинку сиденья. Он оглядывается и смотрит через плечо на стоящего там Хастиина. Когда он поворачивается обратно, я замечаю легкую улыбку на его устах. Вдруг он хлопает по передней панели грузовика, заставляя меня вздрогнуть. – Ну и что ты думаешь?

– Я думаю, всем плевать, когда я говорю «пожалуйста».

– Нет, насчет донесений о наличии монстров. Может, стоит вернуться в горы? Поискать там разведгруппу, о которой он упоминал?

Я отрицательно качаю головой:

– Если заметим монстров, то убьем их. Но я не хочу терять время на проверку любого сомнительного слуха, когда у нас есть зацепка, которая может привести к источнику. Поиском чудовищ пусть занимаются Жаждущие. А мы пока разыщем колдуна, который их создает. Преследовать монстров – все равно что ломать ветви деревьев, в то время как нужно отпилить весь ствол целиком.

Он смотрит на меня с каким-то трудноуловимым выражением.

– Чего?

– Ничего. Просто я впечатлен.

– А ты что, решил, что я всегда сначала стреляю, а потом думаю?

– Вообще-то да.

– Ну спасибо!

Он смеется. И я тоже улыбаюсь, чувствуя, как тает между нами часть прежнего напряжения.

– Значит, ты считаешь, что пожар, о котором он упомянул, – это то, о чем нам следует беспокоиться? – спрашивает Кай.

– Пожалуй, нет.

Он ерзает на сиденье.

– Да, ты права. Но ты не против, если мы все-таки заскочим к моему дедушке? Мы же все равно собирались заехать в Тсэ-Бонито за батарейками.

Предупреждение Длиннорукого о том, что мне следует держаться от Тсэ-Бонито подальше, должно было заставить меня задуматься, но угрозы Псов-Законников никогда не имели для меня слишком большого значения. Будем осторожны и постараемся не попасться им на глаза. Кроме того, если там в самом деле пожар, то у Псов наверняка будет полно дел.

Кай вздрагивает и вдруг начинает растирать себе руки.

– Что случилось?

– Ты когда-нибудь испытывала озноб, будто на тебя из могилы пахну́ло? Уверен, что ерунда, но… – Он снова вздрагивает.

Я ничего не отвечаю, но немного поддаю газа.

После этого мы долго молчим, погруженные каждый в свои мысли, пока Кай не говорит:

– Так и что ты натворила, что Жаждущий на тебя так вызверился?

Я закатываю глаза.

– Этот человек способен лелеять обиду до конца времен.

– Кроме шуток. Вчера я думал, Пес-Законник тебя ненавидит, но этот парень…

– Ну да. – Я машу рукой в воздухе, будто наша встреча с Жаждущим оставила туман, который необходимо развеять. – Меня все ненавидят. Я уже поняла.

– Что ты сделала ему плохого?

– А с чего ты решил, что я вообще что-то делала? – спрашиваю я слегка возмущенным тоном.

Он хихикает.

– Я знаком с тобой всего двадцать четыре часа, но уже понял, что у тебя есть дар выводить людей из себя. Ты хочешь сказать, что вообще ничего не делала?

– Ну хорошо. Я задолжала ему немного денег несколько месяцев назад. Я про тот сбор пожертвований, о котором говорила. Это долгая история и, по моему мнению, абсолютно дурацкая, но он никак не может ее забыть.

Кай задумчиво кивает.

– Ты все ему вернула?

– Вернула? Нет, это так не работает. С пожертвованием не сложилось, поскольку ситуация вышла из-под контроля. На самом деле я ничего ему не должна.

– Но ты же сказала…

– Я оговорилась. Забудь.

– Может быть.

– В смысле «может быть»?

– Может, забуду. – Он пожимает плечами. – А может, помогу тебе решить проблему.

– Прошло уже шесть месяцев. Как ты можешь помочь?

– Предоставь это мне.

– Если ты собираешься ему платить…

– Нет, ничего подобного. Я просто с ним поговорю.

– Поговоришь? Возможно, ты и смог вчера «забить баки» Длиннорукому своей чепухой, но Хастиин – совсем другое дело. Он не такой идиот, как этот Пес-Законник. Он… настырный. Упрямый, как сатана.

– Ага, я уже понял. Не переживай за это. Черт! Гляди!

Я смотрю в направлении его взгляда через ветровое стекло. Мы подъезжаем к Тсэ-Бонито, свернув с Шоссе 134. Перед нами клубится густой черный дым, отравляя собой безупречно голубое небо.

– Что это?.. – шепчет он, пока я медленно подползаю на своем грузовичке. Это точно не пожар в зарослях. – Неужели…

Предчувствие затапливает все мое тело. Живот болезненно сжимается, кровь с ревом проносится внутри головы. Огонь поднимается из самого сердца лабиринта магазинов, примерно с того места, где живет Тах.

– Ой… – слышу я свой голос будто со стороны.

Голос Кая звучит за миллион миль отсюда, словно завернутый в хлопок, лежащий на самом дне самого глубокого колодца:

– Кажется, хоган Таха горит…

Глава 19

Я подъезжаю к тому месту, где вчера стоял хоган Таха. Или как можно ближе к нему. Псы-Законники перекрыли главную улицу Тсэ-Бонито бело-синими кóзлами с надписью «ПОЛИЦЕЙСКОЕ ОГРАЖДЕНИЕ» и организовали объезд по двухполосным дорогам, уходящим на восток и запад вокруг города.

Мне требуется вся сила воли, чтобы не протаранить это ограждение и не проехать прямо к дверям дома Таха. Тихий внутренний голос умоляет меня сохранять спокойствие, глубоко дышать и думать. Но руки дрожат так сильно, что я едва удерживаю руль. Дыхание мое короткое и прерывистое, а все мысли черны как смоль.

Дюжина Псов в форме ОГПП цвета хаки стоят возле полицейского барьера, нервно теребят пистолеты на ремне и бросают тревожные взгляды в сторону пламени. Горожане собрались толпой на склонах главного шоссе, сгрудившись подобно стопке кукурузных лепешек, – копы, граждане, автомобили сдавились вместе, чтобы поглазеть на языки пламени, вспыхивающие над крышей хогана Таха, и на облако черного дыма, поднимающегося к небесам. Все мы вытягиваем шеи, чтобы получше рассмотреть следы катастрофы.

Все, кроме одного человека, стоящего спиной к огню. Вместо того чтобы глазеть на пожар, он внимательно оглядывает толпу, изучая лица и запечатлевая в памяти подозрительных прохожих.

– Длиннорукий, – шепчу я.

– Чёрт!

Голос Кая напряжен и в этот раз звучит совершенно серьезно. Он тоже смотрит на Пса-Законника. Вероятно, вчерашняя стычка оставила такой же глубокий след в его памяти, как и в моей. На Длинноруком ковбойская шляпа и темные очки, так что я не могу разглядеть его глаз, но меня не оставляет чувство, что он ищет в толпе меня.

Я заставляю себя ехать дальше, пока не оказываюсь примерно в четверти мили[55] от баррикады. Слева от меня даже не сам Тсэ-Бонито, а пыльная земляная ярмарочная площадь, заброшенная и пустынная в это время года. Справа – ряды овечьих загонов из ржавых железных листов. Сейчас они временно пустуют, поскольку общинные стада в этот час выводят на выпас. Я сворачиваю к загонам. На одну лишнюю машину никто не обратит внимания, поскольку овец пригонят обратно только к ночи.

Заехав на стоянку, я глушу двигатель. Влажный травяной овечий запах доносится к нам через открытое окно, и этот сладкий знакомый аромат перекрывает вонь от горящего дерева и раскаленного металла.

Мы сидим внутри некоторое время, наблюдая за клубящимся дымом, а потом Кай говорит:

– Пойду разузнаю, что происходит.

Я протягиваю руку назад и беру дробовик. Только прикоснувшись к оружию, мои руки вновь становятся твердыми, а голос в голове начинает успокаиваться.

Кай замирает, положив руку на дверь. Брови хмуро сдвигаются.

– Ты что задумала?

– То же, что и ты. Пойду задам пару вопросов.

– С дробовиком?

– У тебя есть идея получше?

– Конечно. И не одна.

Я открываю рот, чтобы высказать все, что я думаю о его «идеях», как вдруг мой взгляд падает на тусклый черный корпус «глока». Я задумываюсь. Конечно, мне больше нравится мой дробовик – он дальнобойный и страшный, а я никогда не отличалась утонченностью, – но и скрытность имеет свои достоинства. Я помню о наличии бдительных полицейских, поэтому кладу дробовик обратно и сую «глок» в карман своей кожаной куртки.

Кай наблюдает за моими манипуляциями.

– По крайней мере, позволь мне пойти первым. Попробую поговорить с ними, прежде чем ты развяжешь бойню.

– Нет, – бросаю я агрессивно и резко. – Вчера я уже позволила тебе говорить, посмотри теперь, к чему это привело.

Я открываю водительскую дверь и выхожу наружу. Горелый запах становится еще сильней. Земля под ногами твердая, но мне кажется, что она может расколоться и поглотить меня в любой момент.

– Да, вспомни, к чему это привело. – Теперь он тоже злится. – Я вытащил нас оттуда, и никто не пострадал.

– Никто? А это, черт возьми, что такое?

Я проклинаю себя за то, что оставила Таха одного. Он старик, у которого даже ружья нет. Я была поглощена своей враждой с Длинноруким и почему-то уверена, что охотится он именно за мной. Когда, как не теперь, позволить Каю взять верх и поговорить с ним о путях отступления.

– Мэгги!

Я резко оборачиваюсь к Каю.

– Вчера ты заключил какую-то сделку с Длинноруким. О чем именно?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Пес ни за что не позволил бы нам уйти просто так. Длиннорукий был готов стрелять, а в следующую минуту ты сказал, что он нас отпускает. О чем ты с ним договорился?

Кай нервно облизывает губы.

– Все было совсем не так.

– Да хрена с два «не так». Я все видела собственными глазами. Что ты ему предложил? Таха? Ты обменял его на нашу свободу?

Я выкрикиваю эти слова, безотчетно сжимая в кармане «глок». Я знаю, что они звучат безумно, но Тах – это все, о чем я могу сейчас думать. Один. Напуган. Возможно… о господи!

– Что? Нет! Это же полный бред. Ты видела, как я с ним разговаривал. Ты же была рядом все это время. Зачем бы ему вообще понадобился Тах?

– Ты мне расскажи.

– Эй, мы же на одной стороне. Я на твоей стороне. За какое чудовище ты меня принимаешь?

Мой голос остается холоден, когда я ему отвечаю:

– Я еще не знаю, чудовище ли ты. Но у меня такое предчувствие, что я это выясню.

– Господи! – бормочет он. – Послушай, что ты несешь. Я не стал бы делать ничего такого, что могло бы навредить моему родному дедушке.

– Тогда как же, черт возьми…

– Я умею пользоваться словами, ясно? Люди слушают меня. Как твой друг Хастиин, например. И Длиннорукого я тоже заставил выслушать. Это не так гнусно, как тебе кажется. Он хотел историю, я дал ему историю. Про Хуана Круза и все такое. Вот и все. Поверь мне. Вот! И! Все!

Я слушаю его и понимаю, что он прав. Псам плевать на дедушку Таха. Кай рассуждает вполне логично. Но я также чувствую, что он лжет мне о чем-то важном. Только я не могу понять, о чем именно.

Руки начинают снова дрожать, и адреналин в крови требует дальнейших действий, но я продолжаю смотреть на пылающий хоган и пытаюсь вспомнить, как надо правильно дышать.

– Мы даже не знаем, мертв ли он, – тихо говорит Кай и подходит ко мне. Достаточно близко, чтобы прикоснуться. Какой бесстрашный. – Позволь мне хотя бы поговорить с ними, выяснить, что случилось. Я смогу. Я заставлю их себя выслушать. Пожалуйста.

Но не это «пожалуйста» заставляет меня передумать, а мысль о том, что Тах может быть еще жив. Такая возможность мне даже не приходила в голову.

Непрошеные образы теснятся в моем разуме, и я пытаюсь вытряхнуть их из головы. Я вижу перед собой Таха, запертого в своем хогане, пока пламя поднимается вокруг него, охватывает кухню, облупленный стол от «Формики», синие жестяные кофейные кружки. Я вспоминаю его нелепый танец, когда он решил поразить меня сахаром, и то чувство, когда он назвал меня дочерью.

Дочь.

Это слово многое значит для навахо. Это одновременно и семья, и ответственность. Моей обязанностью было охранять Таха, и я потерпела сокрушительный провал в том, что было важнее всего.

– Кто-то должен умереть, Кай, и я должна быть той, кто убьет.

Произнося эти слова, я смотрю на него в упор. Надеюсь, он поймет, что сейчас я его умоляю. Глаза Кая немного расширены, лицо серьезно. Я не могу сказать, о чем он думает, но вряд ли о чем-то хорошем.

– Дай мне пятнадцать минут, – говорит он. Потом тянется ко мне рукой, но останавливается, словно побитая собака. Рука падает вниз. – Это все, о чем я прошу. Давай я попробую все выяснить, и если это будет похоже на… если окажется, что все плохо, тогда мы решим, что делать дальше. Всего пятнадцать минут, – повторяет он.

Я смотрю на его руку – ту, что почти меня коснулась. И тут в мою голову приходит самая неожиданная в такой ситуации мысль: Койот был прав насчет того, что у Кая красивые руки.

– Даю десять.

Мы оставляем грузовик на стоянке. Я осторожно озираюсь, прежде чем перейти через дорогу под укрытие низких строений, стоящих вдоль ярмарочной стороны шоссе. Кай следует за мной неотступно.

– Ну и каков план? – спрашиваю я через плечо.

– А ты можешь не попадаться им на глаза? Если Длиннорукий тебя заметит, то весь план полетит к черту.

Я помню вчерашнее выражение лица Пса и его железную готовность убить меня, если он будет знать, что это сойдет ему с рук. Не попадаться ему на глаза – это самое лучшее, что я сейчас могу сделать.

– Еще раз попробую зайти к нему через Хуана Круза – просто ради информации.

– Думаешь, это умно?

– А что он сможет сделать? Слишком много людей вокруг. Помнишь, как он вел себя вчера? Он слишком боится толпы.

Я поднимаю брови и смотрю на него, пока он не отступает от меня на шаг.

– Эй, – говорит он с усмешкой, – я не просто парень со смазливой внешностью.

Я игнорирую его развязный тон.

– Десять минут, – напоминаю я ему. – Буду держаться сзади толпы. Я не смогу все время следить за тобой, поэтому, как только что-нибудь выяснишь, иди… – Я озираюсь. Справа от меня, в дюжине футов[56] от дороги, стоит заброшенная закусочная. – …Туда! Если не вернешься через десять минут, я пойду тебя вызволять. Никаких других шансов не будет. Попадешь к ним в лапы – и они покалечат тебя, Кай. Уж будь в этом уверен.

Он одаривает меня своей высоковольтной улыбкой, словно я не сказала ничего особенного. Что ж, остается только надеяться, что он понимает, что делает.

Мы идем к основной массе зевак. Мужчины, женщины, большинство в халатах или пижамах, лохматые или с заплетенными на ночь косами – все выглядит так, будто люди одевались в спешке или в темноте. Примерно три десятка человек топчутся на месте, тихо разговаривая с соседями или просто наблюдая за огнем. На нас никто не оглядывается. Я машу рукой Каю, чтобы он шел дальше, а сама замедляю шаг. Начинаю маневрировать в толпе, слившись с нею без всяких проблем.

Слегка замедлившись, Кай продолжает решительно шагать вперед, направляясь прямо к оцеплению цвета хаки. Я вижу, как он бормочет себе что-то под нос и слегка жестикулирует, словно репетируя реплики.

В Тсэ-Бонито снова становится жарко. Солнце светит немилосердно, а пожар еще более усиливает и без того ужасную жару. Я начинаю потеть под своей шерстяной шапкой. Но приходится терпеть. Сейчас это самая лучшая доступная мне маскировка. Я натягиваю шапку поглубже и низко склоняю голову, чтобы как можно лучше слиться с толпой. Я скучаю по своему дробовику, но в кармане успокаивающе близко лежит незаметный «глок», и его вполне достаточно. В течение нескольких мгновений меня полностью затягивает в толпу бормочущих зевак. Ничего особенного – просто еще одна девушка пришла посмотреть на огонь.

– Говорят, был взрыв, – произносит женщина справа от меня.

Она одета в туго подпоясанный старый красный халат, ставший розовым от времени. На ногах – пара желтых пластиковых шлепанцев не по размеру, с которых сзади свисают пятки. Она качает головой влево-вправо, пытаясь получше рассмотреть происходящее и одновременно сплетничая с ближайшим соседом.

– А я слышала, что была молния, – присоединяется к разговору другая женщина, оглянувшись через плечо.

Я резко поднимаю голову. Удар молнии. Нейзгани.

– Прямо туда, в центр города! – продолжает женщина. – Вы слышали гром?

– Скорее всего, хулиганы, – возражает какой-то мужчина снисходительным тоном. – Здесь полно всяких банд, разве нет?

– Никогда не видел здесь никаких банд! – возражает его спутник.

– Ну не знаю… Люди говорят другое.

Я сглатываю кислый комок, образовавшийся в горле. Все, что они говорят, не имеет никакого смысла.

Еще один голос, чуть дальше. Он такой тихий, что я почти его не слышу:

– Говорят, сгорел дом, в котором жил старик.

Несколько голов оборачиваются.

– Тот знахарь, что ли? – спрашивает женщина в халате и встревоженно отстраняется. – На днях он заходил ко мне в магазин.

– Вы его видели? – выпаливаю я прежде, чем успеваю опомниться. – Кто-нибудь знает, удалось ли ему выбраться? До того, как сгорел его дом.

Женщина, которая интересовалась громом, таращит на меня глаза. Она начинает внимательно разглядывать меня, не упуская ни одной детали. Ее взгляд будто рвет что-то внутри моей груди.

– Его никто не видел, – тихо говорит она.

Я отступаю от нее на шаг. Еще шаг. И еще. Пока не натыкаюсь на кого-то спиной. Тогда я поворачиваюсь и бормочу извинения. Опустив голову, пробираюсь через толпу тем же путем, которым пришла. Теперь людей стало больше. Их слишком много. Толпа выросла почти в два раза, и все стоят и таращатся. Мне приходится силой пробиваться через толпу. Я врезаюсь в чье-то плечо и уворачиваюсь от локтя. Я начинаю сильнее потеть – паника, испытанная с утра, дает о себе знать. Я заставляю ее отступить, заставляю себя дышать и двигаться. «Продолжай двигаться, продолжай двигаться», – говорю я себе, пока почти не перехожу на бег. Наконец толпа заканчивается.

Спотыкаясь, я выхожу на одну из узких грязных улочек Тсэ-Бонито. Меня немного пошатывает, но я снова могу дышать, к тому же здесь просторнее. Улица, на которой я очутилась, совершенно пустынна. Ряд темных трейлерных окон и фанерные хижины тянутся вперед на сотню ярдов, но, к счастью, людей нет. Закусочная, которую я заранее приметила, стоит справа. Это три низких стены и длинная прямоугольная кухня в глубине. Одно из тех семейных заведений, которые строят, чтобы продавать еду в оживленные торговые дни или на ежегодные ярмарки. Я упираюсь ногой о фанерную стенку, берусь за опорный столб и переваливаюсь внутрь. Оказавшись внутри, я сажусь на корточки, привалившись спиной к низкому прилавку, и подтягиваю к себе колени. Потом закрываю глаза и считаю до десяти. После чего считаю еще раз. Пока не проходит чувство паники.

Я знаю, что здесь нельзя оставаться. Надо двигаться. Но в какую сторону? Куда?

Нужно вернуться к Каю. Десять минут уже истекли, и он либо уже знает, что случилось с Тахом, либо его ведут в тюремную камеру. Я делаю глубокий вдох и снова переваливаюсь через прилавок. Больше нельзя заигрывать с толпой. Надо найти другой путь, поэтому я решила срезать дорогу через город. Возможно, я смогу увидеть хоган Таха и обойти баррикаду с внутренней стороны, чтобы посмотреть, там ли еще Кай.

Опустив плечи и сильно сгорбившись, я ныряю между зданиями, затем бесшумно крадусь сквозь дым и опустевший город к хогану Таха. Огонь здесь громче, он ведет себя как живое существо. Дым собирается вокруг меня, словно туман. Я бреду дальше, уткнувшись носом в ворот рубашки, и делаю неглубокие вдохи, чтобы не надышаться угаром. Глаза мои слезятся, но я все равно щурюсь вдаль, стремясь увидеть Кая.

Наконец я его замечаю. Эти ярко-фиолетовые и бирюзовые пятна в дымном воздухе невозможно не узнать. Но он не один. Рядом с ним Длиннорукий, и они куда-то идут. Одна рука Пса-Законника перекинута через плечо Кая в дружеском объятии.

Значит, я была права. Кай действительно заключил сделку.

Глаза мои темнеют от ярости. Руки сжимаются. Я вспоминаю утреннее ощущение прижатого клинка к его горлу и пульсацию его сердца под моей рукой. Как просто было немного надавить, чтобы из его горла потекла кровь. И резать, пока он не захлебнется собственной кровью и не посмотрит на меня мертвыми глазами – как в моем сне. К’ааханаании начинает мурлыкать прелюдию.

Я устремляюсь вперед прежде, чем успеваю подумать, уже сжимая в кармане «глок». Вижу, как Кай спотыкается, и Длиннорукий напрягает объятия, чтобы не дать ему упасть. Что-то ярко-серебристое вспыхивает в дымном воздухе, и я останавливаюсь. Вот еще раз. Кай держит что-то в руке. Нет, не в руке. Оно надето ему на запястье. Он в наручниках, и Длиннорукий волочит его за собой – почти теряющего сознание.

Я проклинаю себя за идиотизм и готовность увидеть предательство на каждом шагу – даже в тех случаях, когда в этом нет никакого смысла. Именно это пытался растолковать мне Кай.

Я смотрю, как они сворачивают в узкий переулок между продуктовыми лавками, и спешу за ними следом. Затем снова замечаю их на середине улицы, покрытой падающим пеплом. Вижу, как Кай пошатывается в опасной близости от Длиннорукого и вновь спотыкается, после чего Пес-Законник вновь поднимает его на ноги. Я теряю их из виду, когда они резко поворачивают направо и исчезают за обшитой жестью хижиной. Я задумываюсь. Если я пересеку дорогу следом за ними, я стану на какое-то время уязвимой. Но если стану ждать слишком долго, они могут окончательно потеряться из виду, и в следующий раз я, возможно, увижу Кая только по ту сторону стены тюремной камеры. Или еще что похуже.

На мгновение на меня находит искушение позволить им исчезнуть в тумане. Пусть Кай разбирается с Псом-Законником без меня. Я напоминаю себе, что Кай Арвизо не моя проблема, и вообще – я едва его знаю. Но потом вспоминаю, с какой гордостью Тах называл своего внука «великим целителем» и как хвастался, что тот может вылечить всю Динету. Даже если Тах ошибался, он доверил мне безопасность Кая. И, черт возьми, сам Кай хотел стать моим другом.

Поэтому я опускаю голову и быстро перехожу через дорогу, беспрестанно оглядываясь.

Затем сворачиваю за угол хижины.

И замираю на месте.

Я с ужасом вижу, как в двадцати ярдах от меня Длиннорукий поднимает массивный кулак и готовится ударить Кая в затылок. А тот даже не знает об этом.

Резкий удар гнет его шею вперед, подбородок врезается в грудину. Кай спотыкается и пытается поднять руки, но они скованы у него за спиной. Длиннорукий не дает ему времени прийти в себя. Он обходит Кая вокруг и хватает его голову обеими руками. Затем сильно бьет Кая лицом о колено. Голова откидывается назад с такой силой, что на мгновение кажется, будто позвоночник Кая прогнулся назад. Ноги его слабеют, и он падает в сухую грязь. Голова ударяется о пыльную землю с такой силой, что сразу отскакивает.

Длиннорукий отставляет назад ногу, обутую в окованный сталью ботинок. И бьет раз, другой, третий, четвертый Кая под ребра и по почкам. Тело Кая дергается и вздрагивает как тряпичная кукла.

Я тупо смотрю на это, ошеломленная внезапной вспышкой насилия.

Единственное, что мой мозг способен воспринять, – это то, что Кай не издал ни звука. Его жестоко избивает человек вдвое его крупнее, а он ни разу не вскрикнул.

А потом я вижу кровь. Целое озеро красного цвета. Растекающееся вокруг головы Кая.

Воспоминания опаляют мой разум, как лесной пожар. Вкус ужаса и беспомощности вспыхивает на моем языке – как эхо вспышки зла, рожденного той холодной февральской ночью. Мое зрение затуманивается, затем обостряется до чего-то сверхъестественного. Время замедляется. И расширяется. К’ааханаании. Живая Стрела. Жажда крови, раскаленная добела, затапливает мои вены, разгораясь и растекаясь по всему телу.

Длиннорукий наклоняется, тяжело дыша после своего ужасного «труда». Положив руки на колени, здоровяк рассматривает результаты своей работы. С ворчанием выпрямляется. Отступив назад на несколько шагов, он тянется к бедру и вытаскивает пистолет из кобуры на боку. Медленно-медленно рука поворачивается. Он направляет пистолет на Кая.

Я начинаю движение. Мой «глок» уже вынут из кармана. Я удерживаю его двумя руками и продолжаю бежать вперед. Должно быть, я кричу, потому что он поворачивается ко мне. Его челюсть отвисает, а глаза расширяются от удивления.

Я Живая Стрела, которая не может испытывать сомнений. Поэтому я не сомневаюсь. И не боюсь превратиться в чудовище.

Я жму на спусковой крючок. Один, два, пять раз подряд.

И каждый раз пули попадают точно в лицо Длиннорукому.

Глава 20

Трясутся. Мои руки трясутся.

От адреналина и ярости. А еще от страха. От страха за то, что я опоздала.

Я опускаюсь на колени рядом с ним. Кладу дрожащие пальцы на его шею. Его кожа вся красная от крови, и мои руки стали липкими. Но пульс бьется сильно.

– Кай.

Я легонько его встряхиваю. Промокаю лицо краем рукава, стараясь очистить кровавое месиво вокруг рта и носа, чтобы облегчить ему дыхание. У него что-то застряло во рту. Я раздвигаю его зубы и вижу там галстук. Длиннорукий засунул его ему в глотку.

По телу пробегает дрожь. Я стараюсь удержать в себе часть ясности и энергии Живой Стрелы, но сила клана уже оставила меня.

– Ты должен очнуться, Кай. Нам надо уходить.

Я снова встряхиваю его, на этот раз сильнее. Он издает какой-то звук. Тяжело кашляя, он втягивает воздух в свои избитые легкие, затем инстинктивно пытается подтянуть колени к телу, чтобы защитить себя.

– Нет, нет.

Я тяну его за плечи, пытаюсь усадить. Он слишком слаб, чтобы мне сопротивляться. Кончиком ножа я взламываю наручники и пытаюсь поднять его на руки, но он кажется чудовищно тяжелым. Потеря адреналина оставила меня без сил, необходимых для того, чтобы его тащить. Я замираю, услышав, как мне кажется, шаги. Показалось. Но я вполне осознаю, что обнаружение нас – это лишь вопрос времени.

К горлу подступает желчь, меня захлестывает паника. Я заставляю ее отступить. Надо сосредоточиться на том, что есть здесь и сейчас.

Я должна утащить Кая. Должна убрать нас обоих с глаз долой, прежде чем остальные Псы-Законники захотят узнать, почему Длиннорукий не вернулся. Я бросаю взгляд через плечо. То, что осталось от Пса, лежит бесформенной кучей в нескольких футах от нас с лицом, превратившимся в кусок сырого мяса.

Я знала, что испытаю какую-то эмоцию, увидев его таким, увидев, что я наделала, но, к моему удивлению, я чувствую только удовлетворение. Вчерашние слова Длиннорукого звучат в моих ушах: «Может, не тебе следует охотиться на чудовищ, а наоборот – кто-то должен охотиться на тебя?»

– Мэгз? – Глаза Кая открыты, но выглядят как узкие щелочки.

Я сглатываю, и улыбка облегчения пытается озарить мое лицо.

– Ты можешь идти? – спрашиваю я.

Он кивает. Почти незаметно и очень слабо, но это кивок. Совместными усилиями мы поднимаем его на ноги.

– Нужно вернуться к грузовику, – говорю я. – Тебе нужен врач, а нам обоим следует убираться отсюда как можно дальше.

Он издает хрюкающий звук, который я расцениваю как «да».

– Если получится вытащить тебя из города, я знаю место, где можно затаиться на некоторое время. Там, где тебя осмотрят. Где можно будет разузнать про Таха, если он еще живой. Но нам…

Я осекаюсь. Кай смотрит мне за спину, и я знаю, что он там видит. Сейчас он в ужасе отшатнется. И спросит, как я могла совершить такое. Посмотрит на меня и увидит чудовище.

Его глаза широко раскрыты, а лицо бледное, как у призрака, и измазано кровью. Он судорожно сглатывает.

– Идем, – говорит он и осторожно поднимает руку, чтобы я могла его поддержать.

Но не успели мы сделать десяти шагов, как его начинает тошнить. Он отворачивает голову в сторону и исторгает из себя рвоту – снова и снова, пока не пустеет желудок и спазмы не сменяются мокрым болезненным дыханием. Все это время я поддерживаю его на весу и жду, прекрасно осознавая, что каждая лишняя секунда задержки – это дополнительная секунда нашей уязвимости.

– Надо идти, Кай.

Он снова кивает и тут же вздрагивает.

– Голова, – стонет он, еле ворочая толстым неуклюжим языком.

– У тебя, наверное, сотрясение мозга, – говорю я, толкая его вперед на шаркающих ногах. – Тошнота, головокружение, потеря памяти, – перечисляю я симптомы, – это абсолютно нормально.

– А я думал, меня стошнило от его развороченной головы, – отвечает он, слабо смеясь. Через секунду смех превращается в резкий кашель и заканчивается рвотным позывом. Он пытается отдышаться.

Я ухмыляюсь, почему-то испытав иррациональную благодарность за эту сомнительную шутку.

– Просто шевели ногами, ладно?

Мы снова начинаем наше неловкое шарканье. Я мельком вижу свой грузовик, припаркованный у дороги всего в двухстах ярдах[57] от нас. Эти двести ярдов тянутся, как две тысячи.



Я открываю пассажирскую дверь и помогаю Каю сесть, когда раздаются первые крики. Каждый мускул дергается, пытаясь заставить меня посмотреть назад, чтобы убедиться в том, что они нашли тело Длиннорукого и заметили нас. Но я держу голову опущенной и торопливо проскальзываю на водительское сиденье, стараясь не привлекать к себе внимания, после чего сразу завожу двигатель.

И только благополучно оказавшись за рулем и выехав на дорогу, я позволяю себе бросить быстрый взгляд на улицу, которую мы оставили всего несколько минут назад. Я различаю фигурки в форме цвета хаки. Улавливаю шум, суету и тревогу, когда они хлопочут над телом Длиннорукого. Одного взгляда достаточно. Я больше не оглядываюсь, а смотрю только вперед, стараясь слиться с потоком машин. Затем сворачиваю на Шоссе 264 и проезжаю мимо поворота на север, который ведет обратно в Хрустальную Долину. Вместо этого я держу путь на восток, в так называемую Зону Шахматной Доски – единственное место в Динете, где Псы-Законники не имеют никакого влияния.

Кай прислонился к двери. Глаза его закрыты, рот расслаблен, дыхание поверхностное. Я встряхиваю его, чтобы разбудить.

– Не спи с сотрясением головы, – предупреждаю я.

Он приоткрывает один заплывший глаз. Кожа вокруг него уже стала черно-фиолетовой.

– Не знал, что тебе не все равно, Мэгз, – шепчет он сухими окровавленными губами.

– Мне все равно.

– Ты ужасно плохая лгунья.

Я отворачиваюсь от него и смотрю на дорогу.

Мы молчим, отдаляясь от города в открытую пустыню. Красные скалистые утесы Тсэ-Бонито сменяются низкими холмами, широкими пространствами засушливой коричневой земли и сухим кустарником. Небо чистое, безупречно-синего бриллиантового цвета. Все признаки огня и дыма растворились в нем по мере того, как за нашей спиной накопилось приличное число миль. Через некоторое время Кай заговаривает снова – хриплым свистящим голосом, словно ему трудно дышать:

– Куда ты меня везешь?

– Я знакома с одной женщиной, живущей в Зоне Шахматной Доски. Тамошняя земля разбита на участки еще со времен «Акта Дэвиса»[58]. Один акр земли навахо, другой – билигаанов и так далее. Присутствие ОГПП или полицейских навахо там не приветствуется. Что еще более важно – ее участок защищен двадцатифутовым забором с колючей проволокой и полудюжиной «AR-15»[59]. Если она нас впустит, мы окажемся в безопасном месте, где можно будет решить, что делать дальше.

– Если?

– Грейс Гудэйкр трудно понять. Мы не совсем друзья, но она известна как владелица безопасного места, в котором можно скрыться от закона. Больше всего в мире она ненавидит Псов-Законников.

Я бросаю взгляд на Кая. Он наблюдает, как мои пальцы нервно барабанят по рулю. Я заставляю себя прекратить.

– Предложу ей что-нибудь ценное, – говорю я в качестве объяснения. – И буду надеяться, что сегодня она окажется щедра.

Кай устраивается в своем гнезде между дверью и сиденьем. Затем снова закрывает глаза, морщась от болезненных спазмов.

– Ты ее уболтаешь, – говорит он. – Я в тебя верю.

Я прикусываю губу и прибавляю газу, уже не столь уверенная в успехе задуманного. Бросаю взгляд в зеркало заднего вида – уже в третий или четвертый раз за последнюю минуту. По-прежнему чисто. Никто за нами не гонится. Но я не смогу расслабиться, пока мы не окажемся в безопасном месте. Там, где можно будет осмотреть раны Кая. Тогда я позволю себе подумать о том, что делать дальше. О Длинноруком. О Тахе.

– Он погиб, Мэгги.

Глаза Кая открыты и смотрят на меня. Я пытаюсь сглотнуть, но что-то застревает у меня в горле. Он немного оседает и отворачивается, чтобы посмотреть в окно назад.

– Ты не можешь этого знать.

– Длиннорукий сказал, что видел его тело.

– Длиннорукий – лживый козел.