— Кто, кто… Ее муж. Он же души в ней не чаял…

— Ты хоть кого-нибудь из нападавших разглядел? — вмешался Опалин. Хвостов всхлипнул и вытер лицо рукой.

— Я тут сидел… за дверью… Только в окно видел, когда они убегали…

— Описать их сможешь?

— Да темно было…

— Может быть, ты слышал, как они между собой разговаривали?

Парамонов нахмурился.

Ему не нравилось, что какой-то щенок взял допрос на себя, но он решил подождать и посмотреть, чего Опалину удастся добиться.

— Я выстрелы слышал, — пробормотал Хвостов, проведя рукой по лбу. — Потом она закричала…

— Кто?

— Нина Фердинандовна. Это было ужасно… Я едва узнал ее голос. Она… она кричала что-то вроде \"Ты не посмеешь\", потом \"Не надо, я тебе все отдам\". Потом я услышал два выстрела, и дальше было тихо, но недолго. Я уловил шаги в коридоре и незнакомые голоса… Я подумал, что всех убили и теперь станут искать меня… Они пытались выбить дверь, а я залез под стол и молился…

— За что тебе награды-то давали? — не выдержал Парамонов. — Под стол он залез!

— Так война была, я молодой был, горячий, — пробормотал Хвостов. — Дурак, одним словом. А в мирное время знаешь как жить хочется… Привык я, понимаешь? Фильму снимали, на машине меня катали… Виноградом закармливали! И что? Умирать от рук каких-то бандитов? Их слишком много было. Я же говорю вам — я не мог никого спасти…

— Ну ты не мог, а сторож что? Чем он занимался, пока тут баб убивали?

— Так он ночью собак выпускает и дрыхнет беспробудно, — ответил Хвостов. — Напьется себе и спит…

— Будрейко, арестуй-ка сторожа, — распорядился Николай Михайлович. — Митька! Осмотри сад на предмет следов…

— В доме были еще домработница и повар, — напомнил Опалин. — Где они?

Хвостов развел руками, показывая, что не знает.

— Так, отлично, — пробормотал Парамонов, нервно потирая руки, — вот и возможные сообщники. Ваня! — окликнул он Ивана, заметив, что тот повернулся к двери. — Ты куда?

— Подумать.

— Да? Ну-ну…

Опалин прошелся по коридору, засунув руки в карманы и машинально прислушиваясь, как под ногами скрипят половицы.

Одна из дверей была открыта настежь, он вошел — и изумился. Ковры, дорогая резная мебель, подзеркальный столик с сотней женских мелочей, загадочно мерцающие флаконы духов, один из которых нюхал Сандрыгайло, достав пробку, и выражение лица у него было такое, словно он набрел на столетней выдержки коньяк.

Когда Опалин вошел, Сандрыгайло неловко дернул рукой, флакон упал на пол и разбился, окутав комнату нездешним ароматом.

— А, ччччерт… Ну что ты под ногами путаешься, а? — напустился агент на Опалина.

— Заткнись, — буркнул тот в ответ.

Он только что увидел Гриневскую — она полулежала в кресле, стоящем в глубине комнаты. На розовом шелке пеньюара расплылись два пятна. На ковре возле окоченевшей руки Нины Фердинандовны лежала какая-то пустая коробка, и только подойдя ближе, Опалин сообразил, что это, вероятно, ларец, в котором убитая держала свои драгоценности.

— Нашел что-нибудь? — спросил Иван.

— Ты мне не начальник, — ответил Сандрыгайло, глядя на него исподлобья.

— Что, никаких улик?

— Какие тебе нужны улики? Вошли, убили, забрали цацки и ушли. Представляешь, она их при себе хранила. Тут в комнате даже несгораемого шкафа нет.

— А Звонаревых зачем убили?

— Зачем убивают свидетелей? Чтобы все было шито-крыто.

— Тогда почему не тронули сторожа? Да еще если он спал.

— Может, он с ними заодно? — пожал плечами Сандрыгайло. — Или Хвостов этот. А что? Если он наводчик, доля ему причитается солидная.

Опалин задумался.

— Что-то с этим делом не так, — проговорил он, просто чтобы выразить вслух ощущение, которое не покидало его уже некоторое время.

— Конечно, не так, — легко согласился Сандрыгайло, залезая в карман за семечками. — Цельную жену наркома ухлопали, как какую-нибудь кассиршу… Семки хочешь? Бери, мне не жалко!

Глава 23

Части головоломки

— Мамзель, одну бутылку химсамогон \"Три звездочки\"! Из фильма \"Когда пробуждаются мертвые\" (1926)
Николай Михайлович Парамонов шел ко дну.

Точнее, он чувствовал себя как утопающий — но, как и любой здравомыслящий человек, был намерен сделать все возможное и невозможное, чтобы удержаться на поверхности.

Он понимал, что его будут обвинять в первую очередь — в том, что прошляпил опасную банду, что допустил убийство жены наркома, что проштрафился по всем статьям. Отдавая приказания, подгоняя сотрудников, он ни на мгновение не переставал мысленно искать способы защиты.

Лучше всего, конечно, было бы найти козла отпущения, на которого можно было спихнуть вину или хотя бы большую ее часть.

Увы, нужный Парамонову козел никак не вырисовывался, а имеющиеся в наличии кандидатуры не тянули даже на козлят.

Поэтому он развел особо бурную деятельность, послал шофера в Ялту за второй группой агентов угрозыска и велел прочесать окрестности на предмет возможных свидетелей.

— Если в дом забралась банда, то на чем они передвигались? Кто их извозчик или, может быть, шофер? Или они живут где-то поблизости? В любом случае хоть кто-то должен был их заметить!

Он арестовал не только Хвостова и сторожа, но и повара Нардова с домработницей Крицких, которые в конце концов нашлись в доме.

Прячась от налетчиков, они залезли в подвал и просидели там много часов, дрожа от ужаса. В подвал не доносились звуки снаружи, и поэтому бедолаги не знали, ушли ли бандиты или, может быть, еще хозяйничают в доме.

Опалин сходил на кухню, сделал себе кофе и поджарил яичницу.

Шофер угрозыска привез вторую группу агентов и поехал за третьей. То и дело в доме трещал телефон. Доктор Стабровский, закончив заполнять бумаги, уехал. На кухню сунулся Будрейко, увидел, что Опалин завтракает, оживился и тотчас стал осматривать имеющиеся запасы еды.

— Ветчина! Ого-го… Фрукты — ну их к черту, надоели, сил нет…

Профессионально проведя обыск, он откопал бутыль самогона, для приличия предложил Ивану и, когда тот отказался, припал к горлышку.

— Хорошо! — благоговейно промолвил Будрейко, когда наконец отлепился от бутылки. — Куда там какому-то нарзану… — быстро добавил он, жуя ветчину.

Его нос покраснел, глаза блестели.

Опалин поглядел на него и стал смотреть в окно.

В саду щебетали птицы, воздух был пронизан солнцем. Ивану вдруг захотелось сбежать — куда-нибудь подальше от этого великолепного белого дома, который становился ловушкой для всех своих хозяев.

Он вспомнил надменное лицо Гриневской, вспомнил, как она кричала на него, когда он не стал уступать дорогу. Она вела себя как хозяйка жизни, и потом, оказавшись на съемочной площадке, он искусно лавировал, чтобы не столкнуться с ней лишний раз, настолько актриса была ему антипатична. А теперь ее нет, и птицы поют как ни в чем не бывало.

Опалин допил вторую чашку кофе, пошел прогуляться по дому, чтобы не видеть физиономию Будрейко, и забрел в зал с фигурами рыцарей и осветительными приборами. На полу лежала нетронутая пыль, и он подумал, что налетчики даже не стали сюда заглядывать.

\"А все почему? А потому, что они знали, что спальня Гриневской находится наверху.

Сандрыгайло прав: у них был наводчик, и, может быть, не один…

Интересно, что теперь будет с фильмой? Ведь Нина Фердинандовна играла в нем главную роль… и они собирались снимать еще несколько недель здесь, а потом на кинофабрике…\"

— Интересно вас в Москве работать учат, — прозвенел от порога голос Парамонова, и Опалин поспешно обернулся. — Наблюдаю я за тобой — ходишь, бродишь, руки за спиной, думу думаешь. Ты мне-то расскажи, о чем ты думаешь, а? Две головы всяко лучше…

Опалин хотел дерзко ответить: \"Смотря чьи головы\", но опомнился.

У него были все основания считать, что в разыгравшейся драме сам он сыграл далеко не лучшую роль, и это сейчас мучило его больше всего.

— Они не собирались грабить Кауфмана, — объявил он без всяких околичностей, вздернув подбородок.

— Чего? — Парамонов вытаращил глаза.

— Они с самого начала хотели украсть \"Алмазную гору\". То покушение на меня было понарошку, понимаешь? Три раза стрелял и все три мимо — да настоящий бандит раз бы выстрелил, и я бы уже валялся. Но им было нужно, чтобы я остался жив. И чтобы донес до тебя будто бы случайную фразу насчет Кауфмана. Нам противостоит очень умная сволочь, — сказал Опалин сквозь зубы. — Он как в домино нас разыграл…

— Но зачем им нужно было устраивать такую сложную комбинацию? — Парамонов начал приходить в себя. — Чтобы сбить нас с толку?

— Затем, что мы бы стали думать, для чего бандит Щелкунов затесался в съемочную группу. И первым делом вспомнили бы об \"Алмазной горе\". Но тут покушение на меня, слова о Кауфмане… И мы повелись. Мы забыли о главном. Это был идеальный отвлекающий маневр, — добавил Иван с горечью. — Скажи, что там со следами в саду?

— Работаем, — ответил Парамонов. Он снял фуражку, достал платок и вытер лоб. — Но ты же сам понимаешь — здесь топталась уйма народу, в том числе и ты. Короче, не все так просто…

Слушая начальника угрозыска, Опалин словно раздвоился.

Одна его сущность оставалась здесь, в зале, где висели портреты бывших владельцев, ставшие частью кинематографической декорации, а вторая упорно пыталась соединить несоединяемое.

Собаки. Баронская дача. Собака. Мертвая долина. Убитый Броверман… Надпись кровью…

— Слушай, а кто строил \"Баронскую дачу\"? — внезапно выпалил Опалин.

— Кажется, Броверман. А…

— Так я и знал! — вырвалось у Ивана. — Деньги за старую работу… Слушай, здесь где-то должен быть потайной ход! Именно его и использовала банда, чтобы пробраться в дом…

— Ваня, я слышал эту легенду тысячу раз, но…

— Это не легенда! Он отдал бандитам чертеж хода — и получил большие деньги, но потом захотел еще больше…

И Опалин рассказал о своем визите к родственникам убитого архитектора и о том, что ему удалось узнать.

— Я ведь чуял, что Броверман как-то связан со всем происходящим, но не мог понять, как! Тайный ход — единственная версия, которая все объясняет…

— Ваня, ты меня не слушаешь! — закричал Парамонов. — Во время ремонта весь дом проверили сверху донизу… Нет здесь никакого хода!

— Значит, он не в доме, а где-то в саду! Ведь Хвостов говорил, что бандиты бежали через сад… И еще: Гриневскую убил кто-то, кого она знала. Кто-то, кого она никак не ожидала увидеть в роли убийцы… Я думаю, это кто-то из киношников.

— Я тоже именно так истолковал ее последние слова, — кивнул Николай Михайлович. — Сейчас я возвращаюсь в Ялту, буду руководить обыском. Поедешь со мной?

— Обыском? — переспросил Опалин, не понимая.

— Я намерен обыскать всех, кто принимает участие в этой чертовой фильме, — сквозь зубы ответил Парамонов, воинственно поправляя фуражку. — Всех и каждого, без исключений! Может, нам повезет, и мы найдем хоть что-то из ценностей… А может, кое-кто из членов группы уже сбежал, и тогда я точно буду знать, у кого рыльце в пуху…

— Слушай, против нас выступает совсем не простой человек, — сказал Опалин после паузы. — Ты не возьмешь его вот так, голыми руками… И бегать он не будет — он исчезнет просто и естественно, так, что ты даже не заметишь… А украшения, конечно, давно уже переправлены куда следует. Ты только зря потратишь время.

Но Николай Михайлович уже поймал кураж.

Если обыск даст результаты, отлично; если нет, он отчитается о еще одном проделанном мероприятии и распишет его в самых выгодных для себя красках.

Опалин для Парамонова по-прежнему был той самой соломинкой, за которую хватается утопающий, но, как и всякая соломинка, соратник мало-помалу стал Николая Михайловича раздражать.

— Ваня, согласись: искать цацки у киношников все же логичнее, чем рыскать по окрестностям в поисках несуществующего тайного хода… Едем, ты мне нужен! Ты же у нас по-прежнему репортер газеты, киношники тебе доверяют, не исключено, что кто-нибудь из них при тебе раскроется… Машина должна быть здесь через десять минут!

— Ладно, я поеду, — буркнул Опалин.

Но Парамонов, не ожидая его ответа, уже ушел, потому что его позвал эксперт.

Сердясь на себя из-за того, что пошел на поводу у начальника угрозыска — который, как отлично видел Опалин, был озабочен исключительно спасением своей шкуры, — он чиркнул спичкой о стену и собирался зажечь папиросу, но неожиданно замер, глядя на портрет щеголя с борзой.

Огонек опалил юноше пальцы, он сдавленно чертыхнулся и загасил спичку.

— Нет, этого не может быть, — пробормотал Опалин, переводя взгляд на кислое лицо дамы на втором портрете. — Хотя… постойте-ка… Черт возьми! Черт возьми… Саша Деревянко ведь был помощник оператора… значит, с наметанным глазом… И он заметил то же, что и я! Какое-то время сомневался, но потом… Позвольте, но как же так? Ничего не понимаю…

— Ваня! — закричал Парамонов снаружи. — Ваня, машина уже пришла, едем!

Когда Опалин вышел из дома, вид у молодого человека был крайне озадаченный. Он даже забыл вынуть изо рта незажженную папиросу.

— Дать тебе спички? — спросил Парамонов. — Можешь курить по дороге… да я и сам сейчас закурю. Поверишь ли, нервы ни к черту стали…

Он едва не уронил коробку папирос, закурил и сделался необычайно словоохотлив. Он разглагольствовал о том, что никому не даст спуску, что будет лично руководить обыском и постарается нагнать страху на преступников, чтобы они заметались и выдали себя. Он сыпал словами, перескакивал с темы на тему, подмигивал, посмеивался, и в то же время одна щека его подергивалась в нервном тике.

— А насчет того, что бандой руководит какой-то гений — это ты, Ваня, брось… Нет среди них гениев! Просто они хотели ограбить Кауфмана, поняли, что у них ничего не выйдет, и вспомнили об \"Алмазной горе\"…

— Архитектора убили люди, которые до того заплатили ему за какую-то старую работу, — напомнил Опалин. — О Кауфмане мы узнали позже…

— Ваня, ну ты сам подумай: если бы у них правда был чертеж какого-то там потайного хода, почему они ждали столько времени? Почему убили Гриневскую только сейчас? Да глупости же! Ты просто книжек начитался…

Опалин не стал спорить.

Он находился в положении человека, который чует, что прав, но, кроме интуиции, у него не было никаких доказательств. А как говорил один из его муровских начальников, \"интуицию к делу не пришьешь\".

Когда они въехали в Ялту, Парамонов велел остановить машину на набережной, чтобы Опалин мог сойти, и сказал:

— Я сейчас соберу людей для обыска, а ты пока постарайся разузнать, что да как. Если вдруг кто-то из киношников бесследно исчез — сразу звони, хорошо?

И он укатил вместе с шофером, забыв сказать, по какому именно номеру Опалин должен был звонить.

Глава 24

Странные речи

Продать иль не продать? Вот в чем вопрос. Из фильма \"Кукла с миллионами\" (1928)
— Разумеется, ввиду последних событий я запрошу инструкции из Москвы, — сказал Матвей Семенович. — Такое печальное происшествие… — Он откашлялся. — Разумеется, съемки придется остановить. Я вообще не удивлюсь, если производство свернут…

— Как это свернут? — взволнованно закричал Винтер, подскочив на постели. — Фильма почти готова!

— На две трети, — вставил Нольде, который находился в номере режиссера вместе с Борисом, его женой, Мельниковым и Володей Голлербахом.

Члены съемочной группы и уполномоченный кинофабрики проводили что-то вроде экстренного совещания.

— Минуточку, минуточку, — вмешался Кауфман, — всего несколько дней назад вы заверяли меня, что съемки в Ялте будут проходить как минимум до середины сентября, а затем вы возвращаетесь в Москву, где в павильонах работы на полтора месяца, а может быть, и больше. Я уж молчу о том, что вы лишились исполнительницы главной роли…

— Вы так говорите, как будто это я убил Нину Фердинандовну!

— Отнюдь, Борис Иванович! Но мы все сейчас в крайне сложном положении. На вашу фильму уже потрачено колоссальное количество денег, а что теперь? Хорошо, я верю вам, что осталось снять всего ничего. Но как вы обойдетесь без Гриневской?

Винтер обменялся взглядом с Мельниковым.

— А что тут думать? — сказал сценарист, пожав плечами. — Надо переписывать сценарий.

— Вот так просто? — с сомнением спросил Кауфман.

— Это будет вовсе не просто, — заметил Володя. — Придется думать, как оставить максимум снятого материала и при этом — как заменить сцены, в которых Гриневская уже не сможет участвовать.

— Перепишем их под Лёку, вот и все, — сказал Мельников. — Ее героиню воскресим, а героиню Гриневской убьем.

В комнате повисло ошеломленное молчание.

— Сцену гибели снимем издали с дублершей, чтобы не было видно лица, — добавил Нольде. — Да ту же Лёку можно снять.

— Вы не хотите выпить водички? — участливо спросила Тася у Матвея Семеновича, который с потерянным видом растирал рукой лоб. — Или чаю? У меня есть.

— Нет, благодарю, — очень вежливо ответил уполномоченный и посмотрел на нее так, словно она только что предложила ему яду.

— Линию Гриневской сократить, линию Лёки увеличить, — напирал Мельников, видя, что Борис колеблется. — Другого выхода я не вижу. Когда фильма выйдет, посвятить ее памяти Нины Фердинандовны. Мы уже слишком много отсняли, и отступать нельзя. Фильму надо заканчивать.

— Я считаю, это вполне разумно, — сказал Володя. — Тем более что у нас даже не одна фильма, а целых три. То, что произошло с Ниной Фердинандовной, ужасно, но… Мы все прекрасно знаем, что именно такие трагедии привлекают публику.

Матвей Семенович держал паузу. Он снял очки и принялся медленно их протирать.

Мысли уполномоченного были странны и печальны. Он думал о том, что жена наркома еще не похоронена, а ей уже нашли замену; о том, как Нине Фердинандовне все угождали при жизни и как быстро смирились с тем, что она исчезла. И еще он поймал себя на том, что стал малость побаиваться этих интеллигентных, творческих, увлеченных людей, которых заботило только одно — чтобы работа была закончена и фильм выпущен.

— Сколько времени вам нужно на переделку сценария? — спросил наконец Матвей Семенович, надевая очки.

— Три дня, — уверенно ответил Мельников.

— Больше, — вырвалось у Бориса.

— Нет. Заодно выбросим все лишнее и допишем эпизоды для Лёки. Придется изменить ее линию с Эндрю.

— Послушайте, а вы не хотите использовать кадры крушения? — неожиданно спросил Володя. — Помните, когда поезд сминает машину… По сценарию героиня Нины Фердинандовны спаслась, ну а если нет? Тогда и гибель ее объяснять не надо…

Завязалось оживленное обсуждение.

Все, кроме Кауфмана, выдвигали свои соображения, но большинство было согласно с тем, что смерть героини в аварии — отличная идея.

— Хорошо бы эти кадры переместить в конец второй серии, — сказал Нольде. — После такого третью серию зрители точно не пропустят…

— У нас в конце второй серии действие уже в Москве, — напомнил режиссер. — А приезд Гриневской в Москву мы не сняли…

— Ну и что? Она опоздала на поезд, например… или Тундер Тронк устроил очередные козни. Вообще что тут думать? Он у нас злодей, так пусть убивает без всяких причин…

Пока в номере Винтера шло совещание, на набережной недалеко от гостиницы \"Россия\" гример Пирожков в очередной раз описывал изнывающим от любопытства слушателям детали случившегося. Фотограф, Валя, парикмахер Фрезе, ассистент Светляков и другие присутствующие перебивали вопросами и выдвигали свои версии.

— Сдала бы клад государству, как полагается, и никто бы ее не тронул, — объявила Валя.

— Вот увидите, в газетах напишут, что ее белые убили, — усмехнулся Светляков.

— Вполне может быть, — сказал Беляев. — В газетах чего только не пишут!

— Ах, ну что вы говорите такое! — вырвалось у парикмахера.

Он оглянулся и увидел, что к ним подходит Опалин, засунув руки в карманы.

— А, Ваня! — воскликнул гример, заметив нового слушателя. — Вы уже слышали, что с Ниной Фердинандовной произошло?

— Так, слышал кое-что, но не поверил, — ответил Опалин, подпуская в голос сомнений, чтобы раззадорить собеседника. — Так это правда? Ее убили?

К его удивлению, Пирожков довольно точно описал детали случившейся драмы. Он знал и о зарезанных собаках, и о том, что охранник Гриневской прятался за дверью, но считал, что того ранили бандиты. Так же Опалин узнал, что в городе считают крайне подозрительным отъезд секретаря Гриневской накануне нападения на дом.

— По-моему, он уехал, потому что нарком его вызвал в Москву, — заметил Иван.

— Да, но смотрите, как интересно получается: он уезжает, и хозяйку сразу же убивают. Я никого не обвиняю, упаси бог, но все-таки — странно, вы не находите?

— Не сразу же, а через несколько дней, — напомнил Светляков.

— Ну конечно, если бы ее убили сразу же, то сразу же и возникли бы вопросы к секретарю. Но я бы на месте товарищей, которые ведут дело, постарался все проверить. Мало ли что…

— А из чего ее убили? — неожиданно спросил Митя Абрикосов, и все с удивлением повернулись к молодому реквизитору.

— Тебе-то что за печаль? — фыркнула Валя.

— Так, просто интересно.

— И что ж у тебя за интерес такой? — спросил фотограф, прищурившись.

— Ну… — Митя потупился. — Да неважно. Я просто узнать хотел…

Он явно нервничал, и Опалин насторожился.

\"Эге… да он что-то знает… Или подозревает… Почему он спросил про оружие? Надо будет Парамонову сказать…\"

— Фома Лукич! — К ним стремительным шагом приблизилась Лёка. — Вы, случаем, не знаете, куда Андрей пропал? В номере его нет…

— Запил гражданин Еремин, — усмехнулась костюмерша.

— Ну что вы, Валечка, — укоризненно промолвил Пирожков. — У человека же горе. — Он обернулся к актрисе, которая с нетерпением смотрела на него. — Андрей Павлович с Леонидом Сергеевичем и этим… писателем, забыл фамилию, пошли в \"Красную Ривьеру\".

— Макар Косой, — подсказал Фрезе фамилию писателя.

Вот ведь как любопытно, мелькнуло в голове у Опалина: человек вроде не любит сплетен, а такие мелочи помнит.

— Спасибо, Фома Лукич, — сказала Лёка и, как была, на каблучках побежала к \"Красной Ривьере\".

Пирожков внимательно посмотрел ей вслед и покачал головой.

— Кажется, кое-кому скоро дадут отставку…

— Это было ясно с самого начала, — заметил фотограф. — Она с Еремина глаз не сводила. А теперь он свободен.

— Кстати, Фома Лукич, а вы не знаете, где Кеша? — спросил Опалин самым что ни на есть естественным тоном.

— На дне морском, — хмыкнул фотограф, и его светлые глаза сверкнули.

— Вы шутите? — Иван растерялся.

— Хм, ну только там он может спрятаться от гнева Татьяны Андреевны. Он же машину испортил.

— Да чинят машину, чинят, — вмешался Пирожков, вытирая лоб платком. — А Татьяне Андреевне, конечно, не следовало на него вчера так кричать.

— Да что вы от нее хотите, ей-богу, — засмеялась Валя. — Таська просто старая страшная баба, которую не любит муж, а она его шантажирует больным ребенком. Если бы Борис Иваныч был поумнее — и не такой порядочный, — давно бы ее бросил. — Окружающие смущенно запротестовали. — Нет, ну любому другому уже давно надоело бы глядеть на ее рожу и линялые тряпки, в которых она ходит…

Случайно оглянувшись, Опалин увидел, что жена режиссера стоит в нескольких шагах от них.

Судя по выражению ее худого лица, Тася прекрасно все расслышала. Ее тонкие губы недобро кривились, редкие светлые ресницы подрагивали, и мысленно Иван приготовился к худшему.

Первым нашелся Митя Абрикосов.

— Простите, мне надо идти, — пискнул он и сбежал — то есть удалился настолько быстрым шагом, насколько позволяли обстоятельства.

По правде говоря, оставшиеся в глубине души могли только жалеть, что не могут повторить его маневр.

Тася сглотнула, вынудила себя изобразить улыбку и проговорила:

— Я хотела вам сообщить, что съемки прерываются как минимум на три дня. Сценарий будут переписывать… Очень хорошо, что вы здесь и что мне не пришлось… — Она не договорила, махнула рукой и зашагала обратно к гостинице.

Сергей поглядел ей вслед, усмехнулся и повернулся к костюмерше.

— Ну, Валя, держитесь… Она вас съест.

— Подавится, — пожала плечами девушка. — К тому же я на местной студии работаю, а не в Москве. И я член профсоюза, меня нельзя просто так уволить.

Поболтав еще о том о сем, киношники разошлись кто куда, а Опалин отправился в гостиницу, где столкнулся с Харитоновым, который нес пачку бумаги и несколько коробочек ленты для пишущей машинки.

— А, рабкор! — воскликнул помреж, завидев Ивана. — Что, тебе уже статью про убийство заказали? Нет? Какие-то у вас в провинции редактора тугодумы. Или они что, наркома боятся?

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Опалин, но тут же решил свернуть на интересующую его тему. — Слушай, а Кеша где? Никак его найти не могу.

— В гараже \"Крымкурсо\", наверное, — ответил Вася. — В \"Изотте\" одна деталь сломалась, надо ее заменить, а она, зараза, редкая. Вчера Татьяна Андреевна ему сцену устроила из-за машины и велела ее починить… А у \"Крымкурсо\" механики хорошие… Лёка!

Его подруга только что вошла в гостиницу, бережно ведя Еремина, как будто он был тяжелобольным, хотя все указывало на то, что он всего лишь перебрал.

— Осторожнее, Андрей, тут ступенька… — Но он все равно споткнулся и неловко повис на девушке, обняв ее за плечи.

Вася, наблюдая за этой сценой, нахмурился.

— Лёка, — начал он, подходя ближе, — ты…

Однако Харитонов не успел закончить фразу, потому что в холл, печатая шаг, вошел Николай Михайлович Парамонов в сопровождении десятка человек в форме.

— А! — обрадовался Андрей. — Угры… угрозыск… А-рес-то-вать!

— Спокойно, гражданин, спокойно, — ответил Парамонов, метнув быстрый взгляд на его бледное лицо и слипшиеся пряди волос на лбу. — Пока мы устроим тут небольшой обыск… Граждане киношники, возвращайтесь в свои номера. Товарищ администратор, нам понадобятся понятые…

— Лёка, — сказал актер, поворачиваясь к своей спутнице, — вы д-дивная девушка. Выходите за меня замуж!

Лёка побледнела и впилась взглядом в его лицо.

— Так, ну это уже черт знает что такое, — проворчал помреж. — Лёка, он лыка не вяжет, ты его не удержишь… Ваня! Помоги мне доставить нашу звезду в номер, а то он, не ровен час, упадет… Лёка! Да оставь ты его, подержи лучше бумагу и эту чертову ленту…

Опалин и Вася с грехом пополам довели Еремина до лифта и поднялись на верхний этаж.

Лёка одной рукой прижимала к себе то, что ей вручил Харитонов, а другой пыталась поддержать Андрея, но это плохо у нее получалось.

— Со мной все хорошо, — пробормотал актер в коридоре, высвобождаясь. — Спасибо, товарищи. — Он провел по лицу трясущейся рукой. — Я… я, кажется, немного перебрал…

— А они правда будут обыскивать? — вдруг спросила девушка с тревогой, ни к кому конкретно не обращаясь. — И что, все-все просматривать?

Она разом вспомнила все ужасное, что лежало в ее чемоданах и могло попасться на глаза чужим равнодушным людям: заплатанный лифчик, дырявые носки, дневник, который она вела во время съемок, занося в него не самые лестные характеристики большинства окружающих, и — боже мой — три открытки с фотографиями Еремина, которые она тайком купила тут, в Ялте, хотя сама работала с ним и видела его каждый день.

— Ну… — пробормотал Опалин, пытаясь понять, что крылось за ее смущением, — обыск есть обыск…

Войдя в свой номер, Андрей рухнул на постель, и Лёка принялась бегать вокруг него, предлагая свою помощь.

Казалось, она начисто забыла о Васе, который стоял в нескольких шагах и смотрел на происходящее со все возрастающим изумлением. И так как Опалину было неловко видеть выражение его лица, он быстро удалился, не прощаясь.

Спустившись вниз, он разыскал Парамонова и рассказал ему, что новый реквизитор Абрикосов зачем-то выспрашивал про оружие, из которого убили Гриневскую, и явно нервничал, а молодая актриса тоже заволновалась, услышав об обыске, но, возможно, это ничего не значит.

— Вот будет смешно, если и второй реквизитор бандитом окажется, — хмыкнул Парамонов. — Ты куда?

— Так, — уклончиво ответил Опалин. — Приятеля надо навестить.

— По делу?

— Нет, это просто приятель. Я ему обещал прийти еще пару дней назад, но замотался… Ты мне расскажешь, если что-то удастся найти?

— Конечно, — ответил Парамонов, вздернув плечи. — Ни слова тебе не скажу, ни полслова. Ваня, ну что ты дурацкие вопросы-то задаешь, в самом деле? Я думал, мы с тобой заодно.

Он говорил очень убедительно, и Опалин заколебался.

Дело в том, что хоть он и был с начальником угрозыска заодно, кое-что Иван предпочел пока хранить при себе, и не из недоверия, а потому, что чувствовал себя на очень шаткой почве.

Кроме того, он не забыл, как еще недавно по дороге в Ялту Парамонов пытался поставить его на место. А Опалин, несмотря на свой прямой характер, был крайне злопамятен и некоторые вещи прощал с трудом.

— Хочешь пари? — неожиданно предложил начальник угрозыска.

— Не люблю пари, — коротко ответил Иван.

— Я тоже не люблю, а какая разница? Мне кажется, что во время обыска я что-то найду. Тебе кажется, что нет. Не хочешь поспорить? Хоть на коробку спичек.

— На коробку спичек можно, — сдался Опалин. — Ладно, я к тебе вечером зайду. Тогда и узнаем, кто выиграл.

— Даже не сомневайся, — усмехнулся Парамонов и, воинственно поправив фуражку, зашагал к лифту.

Глава 25

Санаторий

406. Аппарат обводит блаженный крымский пейзаж. В. Маяковский, сценарий \"Слон и спичка\"
Койка была пуста, постельное белье — тщательно заправлено, словно здесь вскоре ждали нового постояльца. Чувствуя, как кровь стынет у него в жилах, Опалин бросился искать сестру милосердия.

— Скажите… а Селиванов… Василий Никифорович…

— В саду он, в саду, — успокоила его немолодая женщина в белом халате. — Воздухом дышит.

— Фу ты, черт! А я уж вообразил…

Поблагодарив собеседницу, он выбежал в сад, где поодиночке и группами сидели или прогуливались пациенты санатория в одинаковой больничной одежде.

Исключение составлял один важный военный, который упорно не желал переодеваться и всегда ходил в мундире и с орденом Красного Знамени, опираясь на трость. Когда Опалин, ища своего знакомого, третий или четвертый раз пробежал мимо военного, тот не выдержал.

— Товарищ, ну что вы мечетесь, как безголовая курица… Ваш друг вон там, — он указал направление тростью, — любуется морем.

— Спасибо, товарищ, — буркнул Иван, однако все-таки не удержался. — Но я не курица и не безголовый, и попрошу меня так не называть.

— Не обижайтесь, командир, — добродушно сказал военный, — но вы сами виноваты. Навещали бы друзей почаще, знали бы, где кто любит находиться. А то, знаете ли, Вася на вас обиделся.

— Я и не подозревал… — сконфуженно пробормотал Опалин и угас.

— Ладно, командир, идите, — сжалился над ним собеседник. — А то вы со мной заболтались. Шагом марш!

Когда Опалин ушел, военный неожиданно закашлялся и, вытащив платок, прижал его к губам. На ткани осталось красное пятно.

Вася Селиванов сидел на складном стуле и смотрел на море, расстилавшееся внизу. Он был молод, и светлые вихры волос торчали у него, как у мальчишки, но болезнь уже наложила на его лицо свой отпечаток и словно сказала: \"мое\".

Туберкулез не красит человека, и Селиванов не стал исключением.

Когда он повернул голову и поглядел на приближающегося Ивана, того кольнуло — уже который раз — неприятное чувство, что вместе с Васей его глазами смотрит кто-то еще, о ком Опалин даже не хотел думать.

Этот невидимый и неосязаемый кто-то постоянно находился рядом, вокруг, внутри, и Иван понимал, что это была смерть.

— Странная штука — море, — заговорил Селиванов, когда Опалин, продравшись через сбивчивые приветственные фразы, присел возле него на пенек. — Вроде катит себе волны и ничего не происходит, а сидишь — и глаз оторвать не можешь.

— Я думал, тебе не нравится море, — пробормотал Иван.

— Нет, — тотчас ответил Селиванов. — Не нравится. Я бы вообще, знаешь, сейчас в Москву махнул… — Он вздохнул и почесал голову. — Но в Москву меня пока не пускают. А тут что делать? В карты играть? Скучно. Вот и сижу тут, смотрю на море, воздухом дышу, как доктор приказал. Без него я бы, конечно, не догадался…

Опалин, не удержавшись, фыркнул.

— Я слышал, что жену наркома убили, — продолжал Селиванов, хмурясь. — Это связано с расследованием, в которое ты влез?

— Я не влез, — ответил Иван, тотчас перестав улыбаться, — а просто помогаю.

— Угу. Нашел кому помогать — Парамонову. Тебе, Ваня, надо браться за ум. Ты себе позволяешь садиться на шею кому ни попадя. Жестче надо быть, понимаешь?

— Хорошо тебе говорить. — Опалин понимал, что злиться нельзя, и все же начал сердиться. — Ты мать Саши Деревянко из петли не вытаскивал…

— Нет. Зато я много других разных вытаскивал и из воды спасал. — Селиванов вздохнул. — Жалостливый ты, Ваня. Это хорошо. Но плохо. Хорошо — потому что без жалости человек ничего не стоит, а плохо — потому что жалость твою будут пытаться использовать в своих целях. Вот и Парамонов…

— Да что ты против него имеешь?

— Ничего. Я просто знаю ему цену. Он использует тебя — и даже не скажет до свиданья. Это не тот человек, с которым можно сотрудничать. Он вообще не понимает, что такое сотрудничество. Он хотя бы рассказал тебе обстоятельства дела?

— В смысле, убийства Гриневской?

— Ну да.

— Рассказал. И отвез на место. Если тебе интересно…

И Опалин, порой увлекаясь лишними деталями, пересказал своему коллеге все, что он увидел в доме, а также выводы, к которым он пришел.

— Я уверен: там где-то есть потайной ход. Но Парамонов даже не хочет его искать. Он не понимает, почему тогда столько времени прошло между моментом, когда Броверман передал бандитам чертеж хода, и налетом.

— Землетрясение, — буркнул Селиванов, немного поразмыслив.

— Что? — Опалин поглядел на него расширившимися глазами.

— В июне было землетрясение. Возможно, часть тайного хода обрушилась, и ее пришлось восстанавливать. Это, конечно, в том случае, если ход действительно существует.

— Вася! Но ведь это же все объясняет! — в восторге прокричал Опалин.

— Нет, не все. И вообще, твой ход — чепуха, мелочь. — Молодой человек поморщился. — Меня куда больше беспокоит главарь, который устраивает налет на охраняемый дом, убивает людей и бесследно исчезает. Смотри, ведь у вас с Парамоновым до сих пор нет ни одной зацепки.

— Как ни одной? Мы нащупали связь между убийством архитектора и налетом, установили личность Щелкунова, установили, что он зарезал помощника оператора…

— А Щелкунов был из банды Сени Царя, верно?

— Да.

— Парамонов его проверял? Я про Сеню Царя. Да, был суд, его приговорили к расстрелу. Но я не помню, привели ли приговор в исполнение.

Опалин задумался.

— Ты хочешь сказать, что Сеня Царь…

— Не мог ли он попасть под амнистию, — промолвил сквозь зубы Селиванов. — Я смутно припоминаю, что Петрович как-то раз зудел… Он кого-то из подельников Сени взял в Москве, ну и разговорил его… Я уже деталей не припомню, но Петрович вроде удивлялся, что Сеню не расстреляли.

Петровичем звали одного из сотрудников угрозыска, чье имя было Карп, а фамилию вспоминали только для служебных надобностей. Он не хватал звезд с неба, но был въедлив, методичен и вдобавок ко всему обладал прекрасным каллиграфическим почерком.

— Послушай, — начал Опалин после паузы, — но если Сеня Царь жив… и если он на свободе… Ты его карточку видел? Или досье? Были у него какие-нибудь особые приметы? Как нам вообще его найти?