ГЛАВА 1

Позднее я узнала, что его зовут Джон Даггетт, однако тогда в моем офисе он представился совсем под другим именем. Во время нашей беседы я ощущала в нем какую-то фальш, но причину своей настороженности в тот момент мне определить не удалось. Дело, которым он просил меня заняться, на первый взгляд, казалось пустяковым, но потом выяснилось, что этот бродяга всучил мне несостоятельный чек. Когда сама себе являешься работодателем, к подобным вещам невозможно оставаться равнодушной. Согласившись взяться за какое-нибудь дело, нужно всегда быть начеку: любой рад тебя безнаказанно надуть.

Словом, я отправилась к Даггетту за причитающимися мне деньгами и в результате оказалась втянутой в такое, что и по сей день не могу оправиться.

Меня зовут Кинзи Миллхоун. Я работаю частным детективом, имею свой собственный маленький офис в Санта-Терезе, где прожила все свои 32 года. Сама себе зарабатываю на жизнь, сейчас живу одна, хотя дважды была замужем, но оба раза неудачно. Я готова признать, что временами бываю вспыльчивой, но вообще-то у меня добродушно-веселый нрав. Просто преувеличенное стремление к независимости, свойственной мне, не позволяет разглядеть это сразу. Кроме того, я очень упряма, что делает работу частного следователя желанной перспективой для человека с университетским образованием и сертификатом об окончании полицейской академии, если ему к тому же претит любая наемная работа. Я своевременно плачу по счетам, в основном соблюдаю законы, полагая, что и остальные должны действовать подобным образом. По крайней мере, из обыкновенной порядочности. Стоит речи зайти о законности, я — убежденный пурист, хотя в интересах дела с легкостью иду на обман. Собственная непоследовательность меня никогда особенно не беспокоила.



Заканчивался октябрь, приближался Хеллоуин
[1]. Погода — точь-в-точь очень на Среднем Западе: такое же синее небо, яркое солнце и прохлада.

Подъезжая к городу, я явственно ощутила запах сжигаемых листьев и приготовилась было увидеть желто-красные пятна осенней листвы. Однако мимо меня проносились все те же однообразные пальмы — бесконечный зеленый коридор. С летними пожарами удалось справиться, но дождей до сих пор не было. В общем — типичное калифорнийское межсезонье. Но тем не менее в воздухе уже пахло осенью, и я пребывала в отличном расположение духа. Мелькнула даже безумная мысль: а не рвануть ли мне вечерком на полной скорости через ворота на военный полигон? Люблю сильные ощущения.

В субботу утром я отправилась к себе в офис доделать разную канцелярскую мелочевку — оплатить личные счета и оформить письменные показания клиентов. Я выключила калькулятор, вставила официальный бланк в пишущую машинку и отпечатала все четыре бумаги. Написала адрес, поставила печать и сложила документы в аккуратную стопку слева от себя. Я была так поглощена работой, что не замечала стоявшего возле дверей мужчину до тех пор, пока он не кашлянул. Реакция моя походила на реакцию человека, который, не ожидая подвоха, раскрывает вечернюю газету, а из нее прямо на него выскакивает здоровенный паук: я буквально подскочила на стуле.

Похоже, незнакомца это слегка позабавило, мне же потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться: сердце готово было выскочить из груди.

— Алвин Лимардо,— представился незнакомец.— Извините — я, похоже, напугал вас.

— Ничего. Просто не ожидала, что в комнате я не одна. Вы меня ищете?

— Если вы Кинзи Миллхоун, то вас.

Мы обменялись рукопожатием, после чего я предложила ему сесть. На первый, беглый взгляд он мне показался человеком опустившимся, но в дальнейшем я не смогла обнаружить ничего, что смогло бы подтвердить мое первое впечатление.

На вид ему было лет 50, изможденное узкое лицо и худосочная фигура свидетельствовали о подорванном здоровье. Обращал на себя внимание массивный, резко очерченный подбородок. Пепельного цвета волосы, пахнущие цитрусовым одеколоном, были коротко подстрижены, карие глаза — невыразительны. Руки его казались огромными в первую очередь благодаря длинным и костлявым пальцам с непропорционально большими костяшками. На нем был костюм редко встречающихся зеленых тонов. Узкие, длинные кисти рук, не закрытые манжетами рубашки, выглядывали из-под коротковатых рукавов пиджака дюйма на два, что говорило о нужде, хотя в целом одежда не производила впечатления поношенной. В руках он вертел сложенный пополам листок бумаги.

— Чем могу быть полезна? — поинтересовалась я.

— Я бы хотел, чтобы вы доставили по назначению вот это.

С этими словами он развернул листок и положил его передо мной. Это был чек лос-анджелесского банка, выписанный 29 октября на имя некоего Тони Гаэна на сумму 25 тысяч долларов.

Мне с трудом удалось скрыть удивление. Мистер Лимардо явно не походил на человека с лишними деньгами. Впрочем, возможно, что он одолжил деньги у Гаэна и теперь возвращает их владельцу.

— А если подробнее?

— Он оказал мне большую услугу. Теперь я говорю ему «спасибо». Вот, собственно, и все.

— По всей видимости, услуга была поистине королевской. Вы не могли бы мне рассказать, что именно он для вас сделал?

— Он протянул мне руку помощи, когда от меня отвернулась удача.

— А для чего нужна вам я?

Он сдержанно улыбнулся.

— Любой юрист затребует с меня за услуги по 120 долларов за каждый час работы. Насколько я понимаю, вы береге значительно меньше.

— И курьерская служба сдерет с вас не меньше,— заметила я.— Все так. Но почему бы вам не передать чек самому? Обойдется-то ведь гораздо дешевле.

Вообще я разговаривала с ним довольно сухо. Никак не могла понять, зачем ему понадобился частный детектив.

Лимардо хмыкнул.

— Я хотел обойтись без посторонней помощи, но дело в том, что мне неизвестно настоящее местожительство мистера Гаэна. Одно время он проживал на Стэнли-Плейс. Сегодня утром я побывал там, но дом оказался пуст. Более того, судя по запущенности обстановки, Тони там давно не появлялся. Все, что я хочу, это чтобы его нашли и вручили чек. Если вы в состоянии просчитать, во сколько вам обойдется эта работа, я готов заплатить вперед.

— Все зависит от степени неуловимости мистера Гаэна. Его нынешний адрес могут знать, к примеру, в кредитном бюро. Несколько запросов можно сделать по телефону, но все равно это требует времени. Я беру 30 долларов в час, но работа предстоит кропотливая.

Лимардо достал чековую книжку.

— Двести долларов?

— Лучше четыреста. Я в любой момент смогу выплатить остаток, если затраты окажутся меньшими. У меня есть лицензия на подобного рода операции, так что не стоит волноваться. Была бы вам признательна, если бы вы все-таки рассказали мне о деле с большими подробностями.

Я проглотила наживку — дело меня заинтересовало. В сказанное им верилось с трудом. Я сама могу приврать, но мне еще никогда не встречалась такая причудливая смесь лжи и правды.

— У меня были неприятности с законом,— ответил он.— Сидел в тюрьме, только вот недавно вышел. Тони Гаэн оказал мне содействие незадолго до ареста. Ему и в голову не приходило, что помогает преступнику. Его, как и вас, соучастником никак не назовешь. Я перед ним в долгу.

— И все же почему вы не хотите расплатиться с ним без посредников?

От меня не скрылось, что с секунду Лимардо колебался.

— Вспомните книгу Чарльза Диккенса «Большие надежды». Вряд ли Гаэну понравится, что в качестве его благодетеля выступает отсидевший срок уголовник. Люди обычно с предубеждением относятся к бывшим преступникам.

— Предположим, он не согласится принять анонимное пожертвование. Что тогда?

— Вы возвращаете мне чек, а весь гонорар остается у вас.

Я беспокойно ерзала в кресле, спрашивая себя, в чем причина моей смутной тревоги.

— Откуда у вас столько денег, если вы только что вышли из тюрьмы?

— Выиграл в Санта-Аните
[2]. Меня освободили под честное слово, категорически запретив играть на деньги, но я не смог побороть искушения. Поэтому я стремлюсь, пока не поздно, отдать этот чек вам. Я по натуре игрок, азартный человек, если хотите. Мне нельзя иметь при себе столько денег — к чертовой матери спущу их в мгновение ока. Прошу прощения за не слишком изысканный язык.

Он замолчал. Вопросительно посмотрел на меня, ожидая дальнейших вопросов. Этот Лимардо определенно не желал говорить больше, чем требовалось, чтобы рассеять мои сомнения. При этом он сохранял удивительное терпение. Потом я, конечно, поняла, что скрывалось за такой необычной выдержанностью: все было подчинено одной цели — как можно сильнее заморочить мне голову этими детскими сказками. Его, должно быть, развлекал сам процесс игры, в данном случае со мной. Врать вообще весело. Я сама способна заниматься этим весь день напролет.

— В чем состояло ваше преступление? — спросила я его.

Обратив взор на свои скрещенные на коленях ручищи, он изрек:

— Я не думаю, что это имеет какое-то отношение к делу. Деньги абсолютно чистые, и достались мне честным путем. В нашей с вами сделке не может быть ничего незаконного, если именно это вас волнует.

Разумеется, это меня как раз и волновало, но тем не менее после его слов я подумала, не слишком ли я привередничаю. Ничего из ряда вон выходящего в его просьбе не было. Я так и сяк пыталась обмозговать его предложение, чтобы обнаружить подвох, и терялась в догадках, что же такого должен был сделать Тони Гаэн для Лимардо, чтобы последний готов был расплатиться за услугу столь щедрым образом. Конечно, не мое это дело, ведь никаких законов, заключив сделку, мы не нарушим. Интуиция подсказывала мне послать этого типа куда подальше, но тут я вспомнила, что завтра предстоит вносить плату за квартиру. У меня имелись на счету кое-какие деньги, однако провидение ниспослало мне в виде гонорара кругленькую сумму, от которой грех было отказываться.

— Хорошо, я согласна,— сказала я.

— Прекрасно,— довольно кивнул Лимардо.

Я сидела и смотрела, как он ставит свою подпись на чеке. Он вырвал его из книжки, подвинул ко мне, а книжку засунул во внутренний карман пиджака.

— Мой домашний телефон и адрес вы найдете на чеке. На тот случай, если я вам понадоблюсь.

Я вытащила из ящика стола бланк контракта. На его заполнение потребовалось несколько минут. После того как клиент поставил свою подпись, я попросила его дать мне последние из известных координат Тони Гаэна. Оказалось, что Тони до недавнего времени проживал в Кол-гейте — поселке, расположенном к северу от Санта-Терезы.

Оформив контракт, я вдруг стала чувствовать какое-то неясное беспокойство: втравила, понимаете, себя в сомнительное предприятие. Но что сделано, то сделано, и я решила, что не стоит падать духом.

Лимардо поднялся и направился к выходу. Я проводила его до дверей. Когда мы поравнялись, я обратила внимание, насколько все-таки он меня выше: его 195 сантиметров (так я вычислила его рост) против моих 170. Он секунду помедлил, держась за дверную ручку и глядя на меня сверху вниз невыразительными глазами. Затем сказал:

— Есть еще небольшая деталь относительно Тони Гаэна.

— Какая же?

— Ему 15 лет.

Я стояла и молча смотрела, как Алвин Лимардо спускался вниз по лестнице, вместо того чтобы окликнуть его, остановить… С самого начала мне надо было прислушаться к голосу разума: ничего хорошего от этой встречи ждать нельзя.

Итак, я не остановила его, и словно во сне, механически вернулась к своему столу. Тут мне удалось, наконец, сбросить с себя оцепенение. Распахнув створки двери, я вышла на балкон. Но сколько я ни всматривалась в проходивших внизу людей, Лимардо среди них я не увидела — как в воду канул. Расстроенная, я вернулась в комнату.

Чек на двадцать пять тысяч долларов я заперла в шкафу, где находилась картотека. В понедельник откроется банк, и я отнесу чек на хранение, где он пролежит до тех пор, пока я не найду Тони Гаэна. Но… 15 лет?

Ровно в полдень я закрыла офис и через заднюю дверь спустилась к автомобильной стоянке, где меня дожидался потрепанный фольксваген. Еще не известно, чего на нем больше — краски или ржавчины. Конечно, такая развалюха явно не предназначена для длительной погони за улепетывающими на другой машине преступниками, но частный детектив в основном зарабатывает себе на жизнь не столь захватывающим образом. Иногда моя работа сводится к копанию в бумагах, что подчас здорово надоедает, но в основном я занимаюсь тем, что по просьбе клиентов навожу справки о прошлом их потенциальных сотрудников, веду розыск пропавших без вести, подготавливаю материалы к судебным процессам для кого-нибудь из местных адвокатов. Офис мне предоставила страховая компания «Калифорния Фиделити Иншуренс», на которую я раньше работала. Штаб-квартира компании находится в этом же здании, и время от времени я оказываю им кое-какие услуги в обмен на две скромные комнатушки с отдельным входом и балконом с видом на Стейт-Стрит.

По пути домой я заехала на почту, чтобы бросить в ящик корресподенции. Потом заскочила в банк и положила 400 долларов Алвина Лимардо на свой счет.

Через четыре дня в четверг, я получила из банка письмо, в котором говорилось, что четыреста долларов не могут быть переведены на мой счет, поскольку, по их данным, Алвин Лимардо свой счет в банке закрыл. В доказательство в письмо был вложен чек, на котором стояла внушительная фиолетовая печать, означавшая, что банк недоволен.

Ладно там банк, представьте мою реакцию! Мало того что мой счет «похудел» на четыреста долларов, так ведь с меня еще дополнительно взыскали три доллара для того, чтобы я в будущем хорошенько подумала, прежде чем вступать в контакт с сомнительными личностями.

Я позвонила по номеру Лимардо в Лос-Анджелес — связи не было. По-моему, я поступила достаточно благоразумно, не начав поиски Тони Гаэна, пока не станет большей ясности с необеспеченным чеком. Но как же все-таки хочется добиться, чтобы чек был заменен? И что, скажите на милость, мне делать с этими двадцатью пятью тысячами? Чек этот лежал в одном из банковских сейфов, и я не собиралась им заниматься, пока мне не заплатят. Теоретически я могла бы, конечно, послать Алвину Лимардо записку, но, кто знает, чем бы это могло для меня обернуться. Вполне возможно, что история с его фиктивным чеком вышла бы здорово боком. Черт!

И тогда я решила отправиться к нему сама. Одну вещь насчет денег я усвоила наиболее прочно: чем быстрее двигаешься, тем больше шансов их получить.

Я нашла его улицу по путеводителю Лос-Анджелеса. Район, где жил Лимардо, даже на карте не казался привлекательным. Я посмотрела на часы: было 10.15 утра. Чтобы добраться до Лос-Анджелеса, потребуется часа полтора. Наверняка не менее часа уйдет на то, чтобы найти Лимардо, тряхнуть его как следует, заменить чек и чего-нибудь проглотить перед обратной дорогой. Затем снова полтора часа езды, и в офисе я окажусь не раньше половины четвертого, а то и позднее. Что ж, не так уж страшно. Утомительно, конечно, но необходимо. Мудро решив, что хватит ныть, я начала действовать. В 10.30 я уже разогревала машину, а через минуту стремительно неслась к цели.

ГЛАВА 2

Возле Шерман Оукс я свернула с шоссе Вентура на скоростную магистраль, ведущую в Сан-Диего. Перед съездом на Венецианский бульвар свернула направо. По моим подсчетам, нужный мне дом находился где-то поблизости. Еще дважды свернув, я выехала на параллельную сан-диеговскому шоссе улицу Сотель.

Когда я увидела дом, который искала, то поняла, что проезжала мимо него по шоссе со двора. Это было довольно непрезентабельное строение, выкрашенное в желто-зеленый цвет; на фасаде светящейся оранжевой краской было выведено: «Сдается в аренду». От дороги здание отделялось бетонированным желобом для стока дождевых потоков и защищалось от проносящихся на большой скорости автомобилей шлакобетонной стеной высотой 10 футов. Стена была сверху донизу исписана информацией для проезжающих мимо водителей. Из-под стены упрямо пробивалась колючая трава, повсюду виднелись кучи мусора, с нескольких приземистых кустов, сумевших приспособиться к жизни в никогда не рассеивающемся облаке выхлопных газов, свисали причудливыми гирляндами разные отбросы. Таких домов в Лос-Анджелесе множество — грубые, убогие строения из дешевых материалов, с облетевшей на стенах краской. Со двора дом выглядел малопривлекательно, а с фасада смотрелся еще хуже.

Сама улица состояла в основном из так называемых калифорнийских бунгало — маленьких деревянных домиков с оштукатуренными стенами. К бунгало, состоявших, как правило, из двух комнат, примыкали неуютные, грязные дворики, где не было ни одного дерева. Дома были окрашены в пастельные тона. Цвета большим разнообразием не отличались — чаще всего встречался бирюзовый или розовато-лиловый. Краска покупалась явно со скидкой: в некоторых местах сквозь нее виднелась старая.

Обнаружив место для парковки на противоположной стороне улицы, я оставила там машину, а сама направилась к интересующему меня дому. Здание пребывало в запущенном состоянии. Штукатурка кое-где осыпалась, алюминиевые оконные рамы перекосились и были сплошь покрыты пятнами коррозии. Кованные ворота перед фасадом, когда-то крепившиеся к стене, теперь стояли сами по себе, так что в щель между ними и стеной свободно проходил кулак. Окна первого этажа на уровне земли были заколочены. Хозяева дома весьма осмотрительно распорядились установить возле крыльца несколько баков для мусора, но, очевидно, забыли договориться с соответствующими службами на предмет его регулярного вывоза. Большая рыжая собака с энтузиазмом рылась в горе отбросов, однако в результате интенсивных поисков наткнулась лишь на кусочек пищи. Подобрав добычу, пес затрусил прочь. Зажатая в пасти корка издалека напоминала кость. Я вошла в дом. Большинство почтовых ящиков были со сломанными замками, поэтому письма и газеты просто валялись на полу, словно попали сюда из стоящих снаружи баков.

Согласно написанному на чеке адресу, квартира Лимардо имела номер 26 и, как я вычислила по почтовым ящикам, находилась где-то наверху. Всего же ящиков было 40, и лишь на некоторых стояли имена владельцев. Любопытно, подумала я, у нас в Санта-Терезе почтовики ни за что не положат корреспонденцию в ящик, который требует ремонта или на котором номер квартиры проставлен недостаточно четко. Я представила себе почтальона, торопливо вываливающего на пол содержимое своего мешка, чтобы затем немедленно дать деру, прежде чем жильцы не облепят его со всех сторон, словно осиный рой.

Квартиры располагались ярусами вокруг внутреннего дворика, в котором, как правило, разбивался садик. Здесь же «сад» представлял собой беспорядочно разбросанные булыжники для мощения улиц, гравий, сорняки.

Я стала подниматься по бетонным ступенькам, покрытым трещинами. На площадке второго этажа на расшатанном складном стуле расположился темнокожий человек и строгал ножом кусок мыла. Стружка с мягким стуком падала на журнал, который он разложил нэ коленях. Это был грузный мужчина с оплывшей фигурой. На вид ему было лет 50, коротко стриженные курчавые волосы его на висках были тронуты сединой. На меня смотрели мутные карие глаза; от одного нижнего века до середины щеки тянулся глубокий кривой порез с наложенными швами. Он косо посмотрел на меня, затем снова сконцентрировался на фигурке из мыла, которая на глазах рождалась в его руках.

— Ты, должно быть, ищешь Алвина Лимардо? — спросил он, не глядя на меня.

— Да-а,— подтвердила я, опешив.— Но как вы догадались?

Он ослепительно улыбнулся, показав, что является обладателем великолепных, белых, как кусок мыла в его руках, зубов. При этом из-за поврежденного глаза создавалось впечатление, что мой собеседник постоянно подмигивает.

— Ты ведь, подруга, не местная. Я знаю всех живущих в округе. А по выражению твоего лица видно, что ты явно не собираешься снять здесь комнату. Если бы точно знала, куда тебе нужно, ты бы не озиралась по сторонам, словно боишься, что кто-то в любой момент может на тебя наброситься. Включая меня,— сказал он. Потом помолчал, внимательно разглядывая меня с головы до ног.— Сдается мне, что ты из какого-нибудь благотворительного общества. Или из надзирающих за досрочно освобожденными.

— Неплохо,— похвалила я его.— Но почему Лимардо? Что заставило вас подумать, что я ищу именно его?

Он вновь улыбнулся, обнажив розовые десны:

— Мы все здесь Лимардо. Шутка у нас такая. Просто выдуманное имя, с помощью которого дурим людей. На той неделе, получая пособие, Алвином Лимардо был я. Лимардо пользуется всеми благами — разной благотворительной помощью, пособиями по нетрудоспособности. Однако недавно его искали с ордером на арест. Я сказал им: «Ребята, Алвин Лимардо куда-то свалил и здесь больше не живет». Дескать, никого с таким именем в доме вам не найти… Алвин Лимардо, которого ты ищешь,— он белый или черный?

— Белый,— ответила я и описала подробно человека, который субботним утром пришел в мой офис. В середине моего рассказа он, видимо, поняв, о ком идет речь, закивал головой, но при этом лезвие его ножа, ни на мгновение не останавливаясь, продолжало скоблить поверхность мыла. Мне показалось, что он вырезал лежащую на боку свинью, к которой прильнул целый помет поросят. Вся композиция была размером чуть более 4 дюймов.

— Это Джон Даггетт. Ух и дрянной человек! Но его здесь сейчас точно нет.

— Вы не в курсе, куда он мог отправиться?

— Я слышал, в Санта-Терезу.

— Да, я это знаю. Он был там в субботу. Именно там мы и встретились. Он что, не возвращался с тех пор?

Мой собеседник презрительно выпятил нижнюю губу:

— Я видел его в понедельник, но в тот же день он опять слинял. Он многим нужен. Даггетт ведет себя как человек, который от кого-то бегает и очень не хочет быть пойманным. А зачем он вам?

— Он дал мне несостоятельный чек.

«Скульптор» посмотрел на меня с искренним изумлением:

— Взять чек у такого человека? Да ты что, подруга? У тебя с головой все в порядке?

Я заставила себя рассмеяться:

— Я знаю, что просчиталась. Но у меня была надежда, что смогу застать его, прежде чем он исчезнет с концами.

Толстяк покачал головой, видимо, не в силах поверить, что я могла допустить подобную глупость.

— Никогда ничего не бери у таких, как Даггетт. Это была твоя первая ошибка. То, что ты пришла сюда, может стать второй.

— Но кто-нибудь в этом доме может быть в курсе его местопребывания?

Собеседник мой показал на одну из дверей:

— Расспроси Ловеллу. Она может знать, хотя вовсе не обязательно.

— Она его подружка?

— Не совсем. Вернее, совсем нет. Она его жена.

Я несколько воспрянула духом и через минуту уже стучала в дверь квартиры № 26. Я боялась, что Даггетт вообще съехал отсюда. На высоте коленей в двери красовалась дыра, словно пробитая чьей-то ногой. Из маленького окошка в двери с раздвижным стеклом, приоткрытого дюймов на 6, виднелся угол шторы. Большая трещина по диагонали стекла была заклеена изоляционной лентой. Я почувствовала запах готовящейся пищи: пахло супом из свежей капусты, доносилось шипение свиного сала.

Дверь распахнулась. На меня вопросительно смотрела женщина с опухшей верхней губой — такого типа ссадины часто случаются у детей, которые учатся кататься на двухколесном велосипеде. Под левым глазом у нее красовался здоровенный фингал, иссиня-черный посередине и с радужными переливами зеленого, желтого и серого цветов по краям. Похоже было, что синяк она заработала совсем недавно. Волосы цвета свежего сена были расчесаны на прямой пробор и схвачены возле ушей заколками. По ее внешнему виду трудно было определить возраст. Моложе, чем я думала, так как Даггетту было за 50.

— Ловелла Даггетт?

— Да, это я,— с видимой неохотой призналась женщина.

— Я Кинзи Миллхоун. Мне нужен Джон.

Ловелла беспокойно облизнула верхнюю губу, забыв о ее новой форме и величине. Место, где была содрана кожа, покрылось корочкой, издалека похожей на усы.

— Его нет. И где он сейчас, мне неизвестно. Для чего он вам сдался?

— Он нанял меня для одной работы, но расплатился несостоятельным чеком. Я пришла в надежде получить объяснение.

Пока я говорила, женщина внимательно меня изучала.

— А для какой работы он вас нанял, позвольте спросить?

— Я должна кое-что передать одному человеку.

Она мне явно не поверила.

— Вы что из полиции?

— Нет.

— Тогда кто вы?

Вместо ответа я показала ей свое разрешение на частную практику, где была моя фотография. Ловелла молча повернулась и пошла в комнату. Я расценила это как приглашение войти и последовала за ней, закрыв за собой входную дверь.

Пол гостиной, где я очутилась, покрывал шершавый ковер столь любимого хозяевами зеленого цвета. Из мебели здесь имелся лишь карточный столик да два простых деревянных стула. Еще один ковер на стене — светло-зеленый прямоугольник высотой 180 сантиметров — свидетельствовал о том, что когда-то он тоже был на полу на нем стоял диван, а вмятины на ковре позволяли предположить, что здесь были еще и два тяжелых стула и кофейный столик — гарнитур, который дизайнер назвал бы «интерьером для непринужденной беседы». Даггетт, видимо, по-своему понимал, что значит непринужденная беседа, когда он разукрашивал лицо жены синяками и ссадинами, а заодно крушил все, что попадало под руку. Я также заметила, что у одной из настольных ламп была оторвана вилка и оголенные провода торчали из-под обмотки, словно порванные сухожилия.

— А что случилось с обстановкой?

— Он ее заложил на прошлой неделе и теперь, похоже, пропивает где-нибудь деньги. До мебели такая же участь постигла и автомобиль. Старое корыто, конечно, но ведь я его на свои кровные покупала. Вы бы только видели, на чем мне приходится спать! Какой-то обос… старый матрац, который он, скорей всего, нашел на улице.

Увидев в углу две табуретки, я примостилась на одной из них и стала наблюдать за Ловеллой, которая неторопливо прошла в закуток, служивший кухней. В стоявшей на газовой плите алюминиевой кастрюле вовсю кипела вода. На соседней горелке в видавшем виды котелке булькал овощной суп.

На Ловелле были синие джинсы и надетая наизнанку скромная белая тенниска, на спине которой торчал лейбл фирмы-производителя. Низ тенниски выше поясницы был завязан в тугой узел.

— Хотите кофе? — спросила она.— Я как раз собиралась сделать себе, когда вы постучали.

— Спасибо, не откажусь,— поблагодарила я.

Она ополоснула чашку под струей горячей воды, потом вытерла бумажным полотенцем. Поставила на стол, насыпала ложку растворимого кофе, а затем, воспользовавшись тем же полотенцем вместо тряпки, взяла за ручки кастрюлю и налила в чашку кипятку. Потом то же проделала и со второй чашкой, быстро помешала содержимое, после чего подвинула одну из них ко мне, так и не вынув из нее ложки.

— Даггетт — подлец. Такие должны сидеть пожизненно,— заметила она будто нехотя.

— Это он вас так разукрасил? — спросила я, кивая на ее избитое лицо.

Она посмотрела на меня равнодушными серыми глазами и ничего не ответила. Сидя напротив Ловеллы, я отметила, что ей было лет 25, не больше. Она сидела, слегка подавшись вперед и положив локти на стол, в руках — чашка. На ней не было лифчика, и видны были груди, большие, мягкие и обвисшие, словно воздушные шарики, наполненные водой. В двух местах, где соски касались ткани, на ней образовались бугорки. Не исключено, что она подрабатывает проституцией, подумала я. Я встречала нескольких с такой же, я бы сказала, беспечной сексуальностью — все очень поверхностное и никакой чувствительности.

— Сколько времени вы за ним замужем? — поинтересовалась я.

— Вы не возражаете, если я возьму сигарету? — спросила она, словно не слыша мой вопрос.

— Это ваше право. Вы у себя дома.

Впервые на лице Ловеллы появилось какое-то подобие улыбки. Она взяла пачку «Пэл Мэл 100», щелчком выбила сигарету, прикурила от газовой горелки, наклонив голову немного набок, чтобы не подпалить волосы. Глубоко затянулась. Затем, выдохнув в мою сторону облако синего дыма, ответила на мой вопрос, чего, признаться, я уже и не чаяла от нее услышать.

— Полтора месяца,— сказала она.— Мы переписывались с тех пор, как он попал в тюрьму «Сан-Луис». Год длилась переписка, и как только его выпустили, мы поженились. Дура я, не так ли? Вы можете поверить, что я пошла на такое, находясь в здравом уме?

Я пожала плечами, не найдя, что ответить. Ей, по-моему, совершенно безразлично, верю я ей или нет.

— А как вы узнали друг о друге?

— Через его дружка Билли Поло. Я с ним встречалась какое-то время. Они любили посидеть и поговорить о женщинах. Ну, однажды Билли, видимо, обмолвился обо мне, и, должно быть, так расписал, что Даггетт взял у него мои координаты.

Я поднесла чашку к губам и сделала маленький глоток. Кофе имел присущий растворимому кисловатый привкус. По краям чашки плавали комочки нерастворившегося кофейного порошка.

— У вас не найдется немного молока? — спросила я.

— О да, разумеется! Извините, что я не предложила.

Она подошла к холодильнику и достала маленькую баночку сгущенного консервированного молока. Это было не совсем то, что я хотела, но тем не менее я добавила немного молока в кофе, с интересом наблюдая, как на поверхности одна за другой появляются белые точки. Интересно, а смогла бы гадалка по этой картинке предсказать мне будущее? Будь на ее месте, я предсказала бы себе хроническое расстройство желудка в самое ближайшее время. Не дай Бог, конечно.

— Даггетт — само очарование, когда в настроении,— сказала Ловелла.— Но стоит ему немного выпить, превращается в грубое, мерзкое животное.

Мне уже не раз приходилось слушать подобные истории, и я задавала свой традиционный вопрос:

— Почему вы не бросите его?

— Потому что он станет преследовать меня,— резко бросила она.— Вы даже не представляете, что это за человек. Он убьет меня, не задумываясь. Тот же результат, если вызвать полицию. Попробуйте возразить ему — и он без колебаний свернет вам челюсть. Даггетт — женоненавистник, вот что с ним такое. Конечно, протрезвев, он способен обворожить любую. Надеюсь, впрочем, что он сгинул навсегда. В понедельник утром он с кем-то говорил по телефону, после чего собрался и в мгновение ока исчез. С тех пор я о нем ничего не знаю. Хотя… вчера у нас отключили телефон, поэтому связаться со мной он не может, как бы ни хотел.

— Его ведь освободили условно, не так ли? Почему в таком случае вам не поговорить с полицейским, который за ним надзирает?

— Можно, наверное,— нерешительно сказала она.— Даггетт регулярно отчитывался перед ним о своем поведении. Он устроился на работу, но через два дня бросил ее. Разумеется, ему запрещен алкоголь. Мне кажется, он некоторое время пытался играть по правилам, но очень быстро сорвался.

— И все-таки почему бы вам не уехать отсюда, раз судьба дает такой шанс?

— Куда? На моем счету нет ни цента.

— Ну существуют же специальные пункты для женщин, избиваемых мужьями. Потом можно позвонить в кризисный центр борьбы с насилием. Там вам подскажут, куда обратиться.

Ловелла остановила меня:

— Мне нравятся люди вроде тебя. Кстати, а тебя случаем мужики не поколачивали?

— Ни один из мужей рукоприкладством не грешил. Пускай бы только попробовал!

— Я тоже так сначала говорила, сестричка. Теперь же послушай, что я тебе скажу: в жизни все получается гораздо сложней. В особенности с таким подонком, как Даггетт. Он любит повторять, что найдет меня хоть на краю света. И это не пустые слова.

— За что его посадили?

— Он никогда не рассказывал, а я не спрашивала. Глупо с моей стороны, но тогда мне было все без разницы. Первые две недели были просто замечательными. Он вел себя, как ребенок, понимаете? Ласковый, любящий. Боже, он почти что ползал передо мной на брюхе, как верный пес. Мы никак не могли насытиться друг другом, и казалось, что совместная наша жизнь будет такой, какой мы представляли себе в письмах. Но при первом же контакте с Джеком Даниэлем
[3]все пошло прахом.

— Он когда-нибудь упоминал имя — Тони Гаэн?

— Нет. Кто это такой?

— Точно не знаю. Какой-то юнец, которого он просил разыскать.

— Чем он с тобой расплатился? Могу я взглянуть на чек?

Я достала из сумочки чек и положила его на стол. Я, конечно, предпочла бы не упоминать о нем, резонно полагая, что Ловелла вряд ли благосклонно отнесется к тому, что ее муж тратит деньги так.

— Насколько я понимаю, Лимардо — вымышленное имя? — спросила я.

— Да,— подтвердила она, изучая чек.— На этом счету в Даггетта были деньги. Думаю, он снял их, перед тем как отправиться в бега.

Ловелла вернула мне чек и глубоко затянулась. Я успела отвернуться, прежде чем она снова пустила мне в лицо клуб дыма.

— Возвратимся к телефонному разговору, после которого ваш муж исчез. Вы не в курсе, о чем там шла речь?

— Не знаю, что и ответить. Короче, когда я уходила в прачечную, он уже разговаривал, а когда вернулась, он все еще висел на телефоне. Лицо — серого цвета, как тряпка для мытья посуды. Он судорожно бросил трубку на рычаги, схватил вещевой мешок и начал кидать в него вещи. Он все перевернул вверх дном, так как никак не мог найти чековой книжки. Я боялась, что он набросится на меня, полагая, что я взяла ее, но, похоже, он настолько был возбужден и напуган, что обо мне даже не подумал.

— Он объяснил вам как-то свое состояние?

— Нет. Помню только, что он был трезв как стеклышко и у него здорово тряслись руки.

— А у вас есть какие-нибудь догадки, куда он мог податься?

В глазах Ловеллы вспыхнул огонек, но она тут же опустила глаза, стремясь скрыть свое состояние.

— У Даггетта был только один друг — Билли Поло из Санта-Терезы. Если Джону нужна была помощь, он направлял свои стопы к Поло. Если я не ошибаюсь, у Билли также была семья, но не знаю, что с ней теперь. Даггетт не большой любитель распространяться о своих делах.

— Иными словами, Поло сейчас на свободе?

— Я слышала, что он совсем недавно освободился.

— О\'кей, видимо, придется искать Поло, так как это единственная ниточка, которая у меня имеется. Могу я попросить вас позвонить мне, если вы что-нибудь узнаете об обоих? — Я достала визитную карточку, написала на ней свой домашний адрес и телефон, протянула Ловелле.— Звонок за мой счет.

Она посмотрела на визитку:

— Что, по-вашему, могло произойти?

— Я не знаю, да меня это особенно и не интересует. Как только найду Даггетта, расторгну контракт и выйду из игры.

ГЛАВА 3

Пока я искала дом Лимардо, я несколько раз проезжала мимо банка. Сразу после разговора с Ловеллой я направилась прямым путем туда. Заведующая отделом обслуживания клиентов, молодая, лет 25 брюнетка, не имела ни малейшего желания помочь мне. Она явно была новичком в деле общения с посетителями, судя по тому, с каким озадаченным видом она реагировала на каждую мою просьбу. С ее лица не сходило выражение неуверенности, словно она плохо усвоила свои права и обязанности, и посему, что бы я ни говорила, она неизменно отвечала «нет». Она отказалась посмотреть номер счета Алвина Лимардо и проверить, был ли закрыт недавно счет на это имя. Я знала, что всегда в банке имеется копия чека, но служащая сказала, что не имеет права мне его показать. Я напряженно думала, какие еще шаги можно предпринять в такой ситуации, особенно если учесть, что в дело включены большие деньги. Наверняка, банк должно интересовать, что стало с 25 тысячами долларов. Я молча смотрела на нее, и она по ту сторону стойки молча смотрела на меня.

«Может, она просто не понимает, что я ей говорю?» — подумала я.

Я показала свою лицензию:

— Послушайте, вы видите это? Я частный детектив, и у меня серьезная проблема. Меня наняли, чтобы передать банковский чек одному человеку, но в данный момент я не знаю, ни где находится человек, давший мне этот чек, ни местонахождение того, кому чек предназначен. Мне нужны хотя бы какие-нибудь сведения, которые помогли бы мне выполнить поручение.

— Да, я понимаю,— сказала девица.

— Но тем не менее вы не дадите мне интересующую меня информацию, не так ли?

— Это противоречило бы установленным правилам.

— Скажите, а разве не противоречит правилам то, что Алвин Лимардо выписал мне несостоятельный чек?

— Противоречит.

— Тогда что бы вы мне посоветовали с ним делать?

Конечно, я и без нее знала ответ на свой вопрос: «Съешь его» или «Засунь его себе в…» и тому подобное. Но будучи чрезвычайно упрямой, я продолжала разговор.

— Обратитесь с иском в претензионный суд,— предложила она.

— Но я же вам говорила, что не могу найти его. Как можно тащить в суд человека, о местопребывании которого никому не известно?

Она тупо смотрела на меня, не зная, что сказать.

— И что мне делать с этими 25 тысячами. Может, что-нибудь посоветуете?

— Я не знаю.

Сжав зубы, я стояла и смотрела себе под ноги. Когда я ходила в детский сад, я была жуткой драчуньей, отчаянно кусалась, и желание сражаться до конца сохранила до сих пор. Мне нравится сам процесс борьбы, понимаете.

— Я хотела бы поговорить с вашим шефом,— прервала я паузу.

— С мистером Сталлингсом? Его сегодня не будет.

— В таком случае, может быть, есть еще кто-нибудь, кто способен мне помочь?

Она покачала головой:

— За обслуживание клиентов отвечаю я и никто другой.

— Но вы же ни черта не можете сделать. Как можно это называть обслуживанием клиентов, если вы не в силах даже задницу от стула оторвать!

Она поджала губы:

— Прошу вас изменить этот оскорбительный тон.

— Как же мне добиться, чтобы кто-нибудь вошел в мое положение?

— У вас есть счет в этом банке?

— Даже если и есть, что из этого? Вы мне поможете, что ли?

— Да нет. Мы не имеем права разглашать какую-либо информацию о наших клиентах.

Полная идиотка! Я развернулась и пошла прочь. Меня так и подмывало сказать напоследок что-нибудь чрезвычайно язвительное и обидное, но ничего подходящего голова моя не смогла родить. Я страшно злилась на себя за то, что согласилась взяться за эту работу и готова была выместить досаду на любом встречном.

До Санта-Терезы я добралась в 16.35. В офис заезжать не стала и сразу отправилась домой. Настроение стало ухудшаться, когда я открыла ключом свою дверь. Моя квартира, бывшая когда-то гаражом, теперь состояла из жилой комнаты длиной 5 метров и узкого закутка, отделенного от комнаты невысокой перегородкой и служившего кухней. Мне пришлось проявлять чудеса находчивости, когда обустраивала свое жилище. Так, посудомоечная машина была втиснута между книжными полками, письменным столом и встроенным в стену шкафчиком для продуктов. Квартирка моя очень уютная, всегда содержится в абсолютной чистоте и устраивает меня полностью. Из мебели здесь есть раскладывающийся двухметровый диван — правда, из-за недостатка места я сплю на нем, не раскладывая,— письменный стол, стул, приставной столик, а также большие, плотно набитые подушки, которые заменяют стулья в случае прихода гостей. Моя ванная сделана из блоков стеклопластика, там есть вешалки для полотенец, углубления для мыльниц и вырезанное в стене крохотное окошко, выходящее на улицу. Иногда я по несколько минут простаиваю в ванной, облокотившись о подоконник и наблюдая через стекло за проезжающими автомобилями. В такой момент я особенно ясно осознаю, насколько я счастливый человек. Мне нравится одиночество. Быть одной для меня означает почти то же самое, что быть богатой.

Бросив сумочку на стол и повесив куртку, я присела на кушетку, сняла туфли, после чего добрела до холодильника, достала бутылку белого вина, взяла штопор. Вообще временами я стараюсь вести себя по-светски. Это выражается, в частности, в том, что пью вино из бутылки, а не из пакета. Я вытащила пробку и наполнила стакан. Подошла к письменному столу, достала из верхнего ящика телефонный справочник и удобно расположилась на диване. Поставив стакан на столик, я раскрыла справочник, правда, особо не надеясь найти там номер Билли Пола. Так оно и оказалось. Тогда я стала искать фамилию Гаэн. С тем же результатом. Сделав глоток, я стала думать, что же делать дальше.

На всякий случай я решила посмотреть, нет ли в справочнике кого-нибудь с фамилией Даггетт. Ловелла обмолвилась, что когда-то он жил в Санта-Терезе. А вдруг у него здесь остались родственники?

Судя по справочнику, в городе проживали по крайней мере четверо Дагтеттов. Я стала звонить по каждому номеру, произнося одну и ту же фразу: «Здравствуйте, я разыскиваю Джона Даггетта, который когда-то здесь проживал. Я правильно набрала номер?»

Первые два звонка оказались неудачными, но в третий раз ответом на мой вопрос стало долгое молчание, говорившее о том, что на другом конце провода идет мучительное раздумье.

— Что вам от него нужно? — последовала, наконец реакция моего собеседника. Судя по голосу, я разговаривала с мужчиной лет 60, несколько озадаченным моим звонком и настороженно ожидавшим ответа на свой вопрос. По его интонации я чувствовала, что он еще не решил, как вести себя дальше.

Тем не менее своим вопросом он показал, что не собирается ходить вокруг да около, а предпочитает взять быка за рога. До сих пор все называли Даггетта лодырем, бродягой, а то и подбирали словечко похлеще. Поэтому я не рискнула представиться его приятельницей. Если бы я призналась, что он мой должник, думаю, трубка моментально упала бы на рычаги. Обычно в таких ситуациях я осторожно намекаю, что я хожу в должниках, хотя и не верю, что хитрость моя пройдет. Большинство уже таким образом не проведешь.

В результате я сказала первое, что мне пришло в голову:

— Знаете, по правде говоря, мы виделись с Джоном лишь однажды, но у нас есть общий знакомый, и я надеюсь, что у Джона есть его домашний адрес и телефон.

— Как зовут вашего знакомого?

Вопрос едва не застал меня врасплох, поскольку я не успела до конца продумать легенду.

— Как зовут? М-м… м-м… ах, да, Алвин Лимардо. Джон упоминал когда-нибудь это имя?

— Нет, никогда не слышал. Тем более, что мне кажется, что мы говорим о разных людях. Джон Даггетт, которого я имею в виду, в настоящее время находится в тюрьме и провел в ней, если мне память не изменяет, почти два года.

Разговорчивость моего собеседника-пенсионера, готового выложить семейные тайны даже тому, кто ошибся номером, укрепила меня в первоначальной догадке, что здесь я смогу узнать много интересного. Иными словами, я наконец-то напала на золотую жилу.

— И все-таки мы говорим об одном и том же человеке. Насколько мне известно, он содержался в «Сан-Луис-Обиско».

— Он и сейчас там.

— Да нет же. Он уже вышел. Его выпустили полтора месяца назад.

— Кого, Джона? Ну что вы, мадам. Он по-прежнему в тюрьме и, я надеюсь, пробудет там еще долго. Не хотел бы плохо говорить о человеке, но он из тех, кого я называю сомнительными личностями.

— Сомнительными?

— Именно так. Джон относится к тому типу людей, которых буквально притягивают различные сомнительные предприятия. Он постоянно создает проблемы и, как правило, весьма серьезные.

— Да что вы говорите! — изобразила я удивление.— Я и не предполагала.

Мне нравилось, что он просто горит желанием поболтать со мной. Пока он будет говорить, думала я, мне удастся продумать ходы, которые в конце концов выведут меня на Даггетта. Первый мой ход был довольно рискованный, я бы даже сказала, авантюрным.

— Вы его брат?

— Брат, но только в некотором смысле. Меня зовут Юджин Никерсон.

— В таком случае вы женаты на его сестре?

Он рассмеялся:

— Нет, это он женат на моей сестре. Прежде чем стать Даггетт, она носила фамилию Никерсон.

— Вы брат Ловеллы? — спросила я, тщательно пытаясь представить единокровных братьев и сестру с сорокалетней разницей в возрасте.

— Нет — Эсси.

У меня чуть трубка из руки не выпала. Я тупо уставилась на телефонный аппарат. Что он говорит!

— Минуточку. Ничего не понимаю. Наверное, мы все-таки говорим о разных людях.

Я нарисовала словесный портрет Джона. Трудно представить, что можно было ошибиться, но что-то было не так.

— Это Джон, все равно… Как, вы сказали, познакомились с ним?

— Мы встретились в прошлую субботу здесь, в Санта-Терезе.

Там, на другом конце провода, воцарилась глубокая тишина. Прервала тишину я:

— Думаю, мне стоит подъехать к вам, и мы могли бы спокойно поговорить. Вы не возражаете?

— Да-да, конечно, приезжайте. Кстати, как вас зовут?

— Кинзи Миллхоун.

Никерсон объяснил, как до него добраться, и мы попрощались.

Дом Даггеттов, аккуратное белое строение с маленьким деревянным крыльцом, находился у подножья Капилльского холма, в западной части города. Улочка, на которой он располагался, состояла всего из трех домов. Черное асфальтовое полотно неожиданно обрывалось перед покрытой гравием площадкой, служившей автостоянкой, прямо напротив обиталища Даггеттов. На склоне холма, который начинался прямо за домом, виднелись редкие деревья и чахлый кустарник. Создавалось впечатление, что там никогда не бывает солнца. Натянутая в несколько рядов провисшая проволока отделяла один участок от другого. Кусты перед домом были посажены через равные промежутки, но не сумели прижиться и теперь наводили тоску голыми черными ветками. В углу участка стояла конура, возле которой на цепи сидел пес, похожий на бездомную собаку, привязанную к дереву до приезда собачников, а не на животное, имеющее хозяина.

Поднявшись на крыльцо по крутым деревянным ступенькам, я постучала. Дверь открыл сам Юджин Никерсон. Он выглядел именно так, как я его представляла: чуть старше шестидесяти, среднего роста, с седыми волосами, сросшимися густыми бровями. У него были маленькие бесцветные глазки с почти что белыми ресницами. Несмотря на узкие плечи, он обладал довольно дородной фигурой. На Юджине была фланелевая рубашка, подтяжки, в левой руке он держал Библию, заложив указательный палец на нужной странице.

«Ну и ну!» — произнесла я про себя.

— Будьте любезны, напомните мне свое имя,— попросил он, жестом приглашая войти.— Память уже не та, что прежде.

— Кинзи Миллхоун,— представилась я, протянув руку.— Надеюсь, мистер Никерсон, не отрываю вас от важных дел?

— Нет-нет, что вы. Мы собирались устроить чтение Библии. У нас такая традиция — каждую среду собираться вместе. Однако наш пастор простудился, и встречу пришлось отложить. Разрешите вам представить мою сестру — жену Джона. Эсси Даггетт,— кивнул он в сторону сидящей на диване женщины.— Можете называть меня Юджин.

Я улыбнулась ему в знак согласия, после чего сконцентрировала свое внимание на миссис Даггетт.

— Здравствуйте! Как поживаете? Спасибо, что согласились встретиться со мной.

Я приблизилась к ней, протянув руку. Единственное, что она позволила мне,— задержать в руке на долю секунды несколько своих пальцев. Впечатление было такое, что я обменялась рукопожатием с резиновой перчаткой. У Эсси было широкое бледное лицо, начинающие седеть волосы. Прическа совершенно ей не шла. Она носила очки с толстыми стеклами в массивной пластмассовой оправе. На носу справа у нее красовался жировик размером с кукурузное зерно. Нижняя челюсть с заметно торчащими клыками выдавалась вперед, что придавало ей воинственный вид. От нее исходил тяжелый запах ландышей.

Юджин предложил мне сесть, дав возможность выбрать место на диване рядом с Эсси или кресло, на деревянной резной спинке которого торчала сломанная планка. Я сделала выбор в пользу этого кресла, аккуратно опустилась на него, чтобы, не дай Бог, не сломать что-нибудь еще. Юджин разместился в плетеном кресле-качалке, которое поскрипывало под его тяжестью. Он заложил узкой фиолетовой лентой страницу Библии, на которой они остановились, и положил книгу на стол рядом с собой. Эсси сидела молча, неподвижно уставившись себе под ноги.

— Хотите воды? Мы не держим напитков, содержавших кофеин, но я с удовольствием предложил бы вам 7-Ир.

— Спасибо, не хочу.

Я вообще занервничала. Находиться рядом с набожными христианами, все равно что проводить вечер в компании Ротшильдов и крезов. И там, и здесь действуют особые правила и нормы поведения, странный этикет. И меня всегда охватывает страх нарушить этот установившийся ход вещей. Я попыталась подумать о чем-нибудь добром, возвышенном, чтобы, упаси Господь, с моего языка не сорвалось ненароком нехорошее слово из четырех букв. Непостижимо, что общего было у этих двух Даггеттов?

— Я рассказал Эсси о той путанице по поводу местонахождения Джона. Мы пребывали в полной уверенности, что он по-прежнему в заключении, но тут появились вы с противоположной информацией.

— Я озадачена не менее вашего,— сказала я, размышляя, сколько информации мне удастся из них выудить с помощью общих фраз. Даже будучи изрядно выведенной из себя этим Даггеттом, я старалась не допускать опрометчивых шагов. Речь шла не только о том, чтобы не сболтнуть, что Даггетта выпустили под честное слово, но и о Ловелле. Мне совсем не улыбалась перспектива стать тем человеком, от которого прежняя жена Даггетта узнала бы о существовании другой, более молодой супруги.

— У вас случайно нет его фотографии? Не исключено, что мужчина, с которым я разговаривала, лишь только выдавал себя за вашего шурина и не имел к вам никакого отношения.

— Не знаю, не знаю,— с сомнением ответил Юджин.— Судя по вашему рассказу, это был именно он.

Эсси протянула руку к полке и сняла с нее цветную студийную фотографию в отдававшей безвкусицей серебряной рамке.

— Здесь мы сфотографированы в тридцать пятую годовщину нашей свадьбы,— Эсси говорила в нос, тоном недовольного человека. Она передала фотографию брату, словно он ее никогда раньше не видел и сейчас жаждал посмотреть.

— Незадолго до того, как Джон попал в Сан-Луис,— передавая мне снимок, уточнил Юджин как бы между прочим, словно Даггетт отправился в обычную деловую поездку.

Я внимательно изучила фотографию. На меня действительно с самодовольным видом смотрел Джон Даггетт. Такое несколько гротескное выражение спеси на лице можно наблюдать у людей, скинувших свои обычные одежды и облачившихся в изысканную униформу солдата армии конфедератов
[4]или в роскошный костюм викторианской эпохи
[5]. Воротничок рубашки Даггетта казался слишком тесным, волосы — слишком напомаженными, лицо — слишком напряженным, словно он в любую минуту готов был сорваться и пуститься наутек. Стоявшая рядом с ним Эсси выглядела безмятежной, как бланманже