Сью Графтон

\"Б\" – значит безнаказанность

Посвящается Стивену, который видит меня насквозь

Настоящим автор выражает признательность за неоценимую помощь в работе над этой книгой следующим лицам: Стивену Хэмфри, Джону Кэроллу, врачу-стоматологу Бренде Харман, Билли Муру Сквайрсу, Де Де Лафонд, д-ру философии Уильяму Фезлеру, Сидни Баумгартнеру, Фрэнку И. Синкэвиджу, Милтону Вайнтраубу, Джею Шмидту, Джуди Кули, Биллу Пронцини и Марше Мюллер, а также Джо Дрисколлу из детективного агентства \"Дриском энд ассошиэйтс инвестигейшнз\" (Колумбус, штат Огайо).

Пролог

Разумеется, когда все уже позади, ты готов рвать на себе волосы из-за того, что вовремя не разглядел очевидного. Своего рода школа частных детективов \"Кабы знать...\". Меня зовут Кинси Милхоун, и все свои отчеты я начинаю одинаково. Прежде всего объявляю, кто я такая и чем занимаюсь, словно надеюсь, сообщив некоторые базовые данные о себе самой, лучше понять смысл того, что будет происходить в дальнейшем.

* * *

Итак, вкратце о себе. Пол – женский; возраст – тридцать два года; не замужем; работаю не по найму. Когда мне было двадцать, я пошла учиться в полицейскую академию, а по окончании поступила на службу в полицейское управление Санта-Терезы. Теперь уже и не припомню, что подвигло меня выбрать именно эту профессию. Должно быть, весьма смутное, идеалистическое представление о том, что такое законность и порядок, о хороших парнях, которые сражаются против плохих, и о том, что время от времени мне предстоит самой выступать в суде и обличать зло. Я искренне полагала, что плохие – все как один – окажутся за решеткой, и тогда нам, остальному человечеству, жить будет легче. Чуть позже выяснилось, сколь наивны и далеки от жизни мои фантазии. Меня раздражали бесконечные ограничения и отсутствие свободы действий, но больше всего злило то, что на женщин-полицейских в то время взирали с нескрываемым любопытством, перемешанным с изрядной долей презрения. Я не хотела целыми днями защищаться от оскорблений, которые мне наносили \"из самых лучших побуждений\", не хотела снова и снова доказывать всем вокруг, что я тоже не робкого десятка. Плата за все эти унижения оставляла желать лучшего, поэтому я в конце концов уволилась.

Два последующих года чем я только не занималась, но ничто меня уже так не увлекало. Что бы ни говорили о профессии полицейского, одно я знаю наверняка – временами тебя охватывает странное, почти болезненное возбуждение от ощущения жизни на грани. Я, подобно наркоману, которому необходима ежедневная доза \"дури\", остро нуждалась в периодических выбросах адреналина в кровь и потому уже не могла вернуться к обычной, размеренной жизни.

В итоге я оказалась в небольшом частном детективном агентстве, где провела два года, изучая ремесло, после чего зарегистрировала собственную контору и получила надлежащую лицензию. Работаю частным детективом вот уже четыре года – на жизнь мне хватает. Я стала мудрее и набралась кое-какого опыта, но факт остается фактом: всякий раз, когда за столом напротив меня сидит очередной клиент, я нахожусь в полном неведении относительно того, что же будет дальше.

1

В то утро я, как обычно, поднялась на второй этаж к себе в офис, открыла балконную дверь, чтобы проветрить комнату, и поставила варить кофе. Июнь в Санта-Терезе – это промозглые утренние туманы, а в дневные часы – подернутое пасмурной дымкой небо. Еще не было и девяти. Я как раз принялась разбирать пришедшую накануне корреспонденцию, когда в дверь постучали и в комнату впорхнула женщина.

– Как хорошо, что я вас застала, – с порога выпалила она. – Кинси Милхоун, если не ошибаюсь? Мое имя Беверли Дэнзигер.

Мы пожали друг другу руки, после чего она моментально уселась и стала рыться в сумочке. Наконец извлекла оттуда пачку сигарет.

– Надеюсь, вы не будете возражать? – произнесла она и, не дожидаясь ответа, прикурила. С наслаждением затянулась, потушила спичку, выдохнув при этом густую струю дыма, и рассеянным взглядом скользнула по столу в поисках пепельницы. Пепельница стояла на шкафу для документов; я вытряхнула ее, поставила на стол и предложила посетительнице кофе.

– Что ж, почему бы и нет? – живо откликнулась та и нервно хохотнула. – Все равно я уже на взводе, так что не повредит. Я только что из Лос-Анджелеса. Час пик. Вообразите, что творится на дорогах. Кошмар.

Наливая кофе, я постаралась украдкой получше разглядеть ее. Ей можно было дать около сорока, миниатюрная, энергичная, ухоженная. Абсолютно прямые черные волосы со здоровым естественным блеском ровно пострижены и тщательно уложены – создавалось впечатление, что на голове у нее купальная шапочка. Ярко-синие глаза, длинные ресницы, светлая кожа, неброские румяна. На ней была серо-голубая хлопчатобумажная вязаная кофточка с вырезом \"лодочкой\" и такого же цвета поплиновая юбка. Сумочка из добротной мягкой кожи со множеством отделений на молнии – бог весть что она там держала. Длинные, утонченной формы ногти, покрытые нежно-розовым лаком, на левой руке инкрустированное рубинами обручальное кольцо. Подчеркнутая небрежность в одежде и манерах выдавала в ней женщину, уверенную в себе и умеренно консервативную, словом, от нее веяло дорогим, фешенебельным универсальным магазином.

Добавив себе в кружку сливки и сахар, от которых посетительница отказалась, я перешла к делу:

– Чем могу быть полезна?

– Я хотела бы, чтобы вы разыскали мою сестру.

С этими словами она снова занялась содержимым сумочки: достала записную книжку, изящный, красного дерева пенал и продолговатый белый конверт, который положила на край стола. Никогда прежде мне не доводилось видеть человека, настолько поглощенного самим собой, – впрочем, в этом была даже какая-то прелесть. Она мимолетно улыбнулась, словно прочитав мои мысли, раскрыла книжку и повернула ее ко мне, держа пальчик на одной из записей.

– Вам наверняка потребуется адрес и номер телефона, – пояснила она. – Ее зовут Элейн Болдт. Она живет в кондоминиуме на Виа-Мадрина, а пониже – это ее флоридский адрес. Несколько месяцев в году она проводит в Бока.

Слегка сбитая с толку, я все же записала оба адреса; моя гостья тем временем вынула из конверта какой-то документ и бегло просмотрела его, словно опасаясь, что содержание могло измениться с тех пор, как она видела его в последний раз.

– Когда она пропала? – спросила я.

Беверли Дэнзигер неодобрительно покосилась на меня.

– Видите ли, я вовсе не уверена в том, что она, как вы изволили выразиться, \"пропала\". Просто мне неизвестно, где она, а на этих бумагах должна стоять ее подпись. Понимаю, это может показаться странным. Ей причитается лишь девятая доля, а это всего две или три тысячи долларов. Но деньги нельзя делить, пока у нас нет ее заверенной нотариусом подписи. Вот, убедитесь сами.

Я взяла документ и просмотрела его. Он был составлен в адвокатской конторе Колумбуса, штат Огайо, и пестрел оборотами типа \"исходя из\", \"принимая во внимание вышеизложенное\" и \"в противном случае отказать\" и т.п. Все это сводилось к тому, что несколько человек назывались наследниками состояния некоего Сидни Роуэна. Третьей в списке значилась проживающая в Лос-Анджелесе Беверли Дэнзигер, четвертой – Элейн Болдт из Санта-Терезы.

– Сидни Роуэн доводился нам кем-то вроде кузена, – без умолку трещала Беверли. – По-моему, я его даже и не видела ни разу. Однако, получив это извещение – надо полагать, Элейн получила точно такое же, – я подписалась, заверила, как и положено, подпись у нотариуса и отправила обратно. Взгляните на сопроводительное письмо – все это происходило полгода назад. Как вдруг на прошлой неделе мне звонит – подумать только! – этот адвокат... Как же его?

– Уэндер, – подсказала я, взглянув на документ.

– Вот-вот, он самый. Не понимаю, почему я должна этим заниматься, но так или иначе мне позвонили от мистера Уэндера и сообщили, что от Элейн ни слуху ни духу. Естественно, я решила, что она, как обычно, укатила во Флориду и думать забыла об этом деле. Тогда я связалась с управляющей кондоминиума в Санта-Терезе. Оказалось, что та уже несколько месяцев не получала от Элейн никаких известий. То есть поначалу какие-то весточки были, но потом моя сестрица перестала давать о себе знать.

– Вы не пробовали связаться с ней по номеру во Флориде?

– Насколько мне известно, адвокат звонил ей несколько раз. Очевидно, она живет там вместе с какой-то подругой; мистер Уэндер оставил ей свой номер, но Элейн так и не перезвонила. У Тилли тоже ничего не вышло.

– Тилли?

– Управляющая местного кондо, где находится квартира Элейн. Тилли регулярно отправляет Элейн ее корреспонденцию; она говорит, что та обычно раз в две недели – или около того – писала ей пару слов, но с марта не было никаких известий. По правде сказать, это дело не стоит выеденного яйца, но у меня самой просто нет времени выслеживать ее.

Беверли сделала последнюю затяжку и затушила сигарету, несколько раз гневно ткнув ею в пепельницу.

Я молча делала кое-какие записи для себя, однако выражение скептицизма на моем лице, по-видимому, насторожило Беверли.

– Что с вами? – всполошилась она. – Вы не беретесь за подобные дела?

– Нет, почему же, – устало произнесла я. – Но я беру тридцать долларов в час плюс расходы. Если речь идет всего о двух-трех тысячах, возможно, дело того не стоит.

– Ну начнем с того, что, коль скоро всему виной Элейн, я намерена добиться компенсации за счет ее доли. Ведь все застопорилось только из-за ее подписи. На мой взгляд, это очень на нее похоже. Она всю жизнь была такая.

– Допустим, мне придется лететь во Флориду, чтобы искать ее там. Даже если я соглашусь вполовину скостить командировочные, это же уйма денег. Послушайте, миссис Дэнзигер...

– Просто Беверли, прошу вас.

– Хорошо, Беверли. Я, разумеется, не хочу, чтобы вы отвлекались от более важных дел, но, на мой взгляд, с этим вы могли бы справиться сами. Я с радостью подскажу, с чего следует начать.

Беверли улыбнулась, но в ее улыбке таилось что-то недоброе, и до меня наконец дошло, что я имею дело с женщиной, которая привыкла добиваться своего. Она смотрела на меня холодными, как лед, синими глазами и только хлопала черными ресницами, словно механическая кукла.

– Мы с Элейн не очень-то ладим, – нашлась она наконец. – Я уже убила на это уйму времени, но я обещала мистеру Уэндеру найти ее, чтобы в конце концов покончить с наследством. На него наседают другие наследники, он тормошит меня. Если хотите, выдам вам аванс.

На сей раз Беверли извлекла из сумочки чековую книжку. Сняв колпачок со стильной красновато-коричневой ручки, она вопрошающе воззрилась на меня.

– Семьсот пятьдесят долларов вас устроит?

Я выдвинула верхний ящик стола:

– Сейчас подготовлю контракт.

* * *

Я сходила с чеком в банк, взяла со стоянки за моим офисом машину и отправилась на Виа-Мадрина, по тому адресу, который мне дала Беверли. Это было недалеко от центра города.

Полагая, что дельце самое что ни на есть пустяковое, я прикидывала потратить на него день – от силы два и с сожалением констатировала, что придется, как видно, возвращать половину той суммы, которую я только что положила на свой счет. Правда, я ничего не теряла – работы в тот момент у меня было немного.

Район, в котором обитала Элейн, был в основном застроен скромными – 30-х годов – бунгало, соседствовавшими со стандартными многоквартирными домами. Пока преобладали опрятные, оштукатуренные особнячки, но постепенно все больше земельных участков отводилось под коммерческую застройку. Здесь селились хиропрактики и недорогие дантисты, обещавшие снятие зубного камня под наркозом. Всюду пестрели вывески типа: \"Протезирование за один день в рассрочку\" – это начинало действовать на нервы. Интересно, что они с вами сделают, если вы вовремя не расплатитесь за верхнюю вставную челюсть? Местные старожилы еще цеплялись за традиции – какие-то дряхлые пенсионеры упорно копошились возле кустов гортензии. Но все это рано или поздно должно уйти в прошлое под напором синдикатов по торговле недвижимостью. В Санта-Терезе вращаются бешеные деньги, значительная часть которых идет на то, чтобы придать городу определенный облик. Здесь нет кричащих неоновых реклам, нет трущоб, нет изрыгающих клубы дыма и уродующих пейзаж промышленных предприятий; куда ни глянь – везде опрятная штукатурка, красные черепичные кровли, кусты бугенвиллей, старые деревья, кирпичные изгороди, арочные окна, пальмы, балконы, заросли папоротника, фонтаны, променады, буйство цветов. Всюду восстанавливают исторические памятники. Это зрелище странным образом бередит душу – все так изысканно и утонченно, кажется, лучшего места не сыскать.

Добравшись до дома, где проживала миссис Болдт, я припарковалась возле него, закрыла машину и невольно задержала взгляд на этом странном строении. Трехэтажное, с подземным гаражом, оно имело форму подковы, двумя концами упиравшейся в улицу, и являло собой причудливое сочетание современной архитектурной традиции с псевдоколониальным стилем. Фасад украшали арки и балконы, во дворе, куда вели кованые железные ворота, росли пальмы, в то же время крылья и задняя стена здания были абсолютно непримечательны, словно архитектор вознамерился придать фанерному павильону средиземноморский колорит. Впечатление это еще более усиливалось, стоило взглянуть на узенькую полоску бутафорской черепичной крыши. Даже пальмы во дворе казались вырезанными из картона – так и подмывало зайти сзади и посмотреть, нет ли там деревянных подпорок.

Я пересекла двор и вошла в просторный холл со стеклянными перегородками. По правую руку тянулись почтовые ящики и кнопки домофонов, слева за стеклянными же дверьми – очевидно, запертыми, находились лифты и вход на пожарную лестницу. Вдоль всего холла были расставлены невероятных размеров декоративные растения в горшках. Впереди я увидела еще одну дверь – во внутренний дворик, за которой можно было разглядеть бассейн и желтые шезлонги вокруг. Я просмотрела имена жильцов, выбитые на пластмассовых карточках, приклеенных рядом с каждым домофоном. В кондо было двадцать четыре квартиры. Первую занимала управляющая Тилли Алберг. \"Э. Болдт\" значилась под номером девять – видимо, квартира находилась на втором этаже.

Я нажала кнопку домофона напротив карточки \"Э. Болдт\", втайне лелея надежду, что вот сейчас из динамика донесется ее голос и на этом все будет кончено. Иногда приключаются и куда более странные вещи, а мне совсем не хотелось попадать в идиотское положение, повсюду разыскивая человека, когда тот мог преспокойно сидеть у себя дома. Не дождавшись ответа, я позвонила Тилли Алберг.

Прошло секунд десять, наконец что-то затрещало и раздался далекий – словно он шел из космоса – голос.

– Да?

Я подошла вплотную к переговорному устройству и, стараясь говорить погромче, на одном дыхании выпалила:

– Миссис Алберг, меня зовут Кинси Милхоун. Я частный детектив из Санта-Терезы. Ко мне обратилась сестра Элейн Болдт с просьбой помочь разыскать ее, и я хотела бы встретиться с вами.

С минуту миссис Алберг молчала – послышался какой-то приглушенный шум, затем с явной неохотой произнесла:

– Что ж... хорошо. Правда, я как раз собиралась уходить... ну да ладно, десять минут ничего не решают. Моя квартира на первом этаже. Пройдете в правую от лифта дверь, в конце коридора налево.

Домофон пропищал и отключился; я прошла за стеклянные двери.

Тилли Алберг оставила дверь открытой. В прихожей у столика стояла складная тележка. Я постучала по дверному косяку, и управляющая появилась откуда-то слева, в руках она держала легкую куртку и сумочку. Краем глаза я заметила холодильник и часть разделочного стола на кухне.

По виду Тилли было за шестьдесят, химическая завивка абрикосового оттенка волос, сделанная, должно быть, совсем недавно, очевидно, причиняла ей массу хлопот, поскольку она на ходу натягивала на голову вязанную из кроше шапочку и как раз боролась с одним непослушным завитком, который никак не хотел ложиться на место. У нее были светло-карие глаза, под слоем пудры угадывались бледно-рыжие веснушки. Она была в бесформенной юбке, лосинах и кроссовках и производила впечатление человека, который в любой момент готов отправиться в путешествие.

– Надеюсь, вы не сочли меня невежей, – заметила она. – Видите ли, если я утром не схожу в магазин, у меня просто руки опускаются.

– Думаю, что не отниму у вас много времени, – постаралась я успокоить ее. – Скажите, когда вы в последний раз получали известия от миссис Болдт? Кстати, она мисс или миссис?

– Миссис. Она вдова, хотя ей всего-то сорок три года. Была замужем за человеком, который владел рядом заводов на юге. Насколько мне известно, три года назад он умер от инфаркта, оставив ей кучу денег. Именно тогда она и купила здесь квартиру. Проходите, располагайтесь.

Я проследовала за ней направо, в обставленную под старину гостиную. Комнату заливал рассеянный золотистый свет, проникавший сквозь бледно-желтый тюль. Судя по запаху бекона, кофе и чего-то еще, сдобренного корицей, хозяйка только что позавтракала.

Дав понять, что спешит, Тилли, казалось, была готова уделить мне столько времени, сколько потребуется. Она села на тахту, я заняла деревянное кресло-качалку.

– Судя по всему, в это время года она обычно живет во Флориде, – начала я.

– Ну да. У нее там еще один кондоминиум. В Бока-Рейтоне – знать бы еще, где это. Кажется, недалеко от Форт-Лодердейла. Сама-то я никогда не была во Флориде, так что все эти города для меня не более чем пустые звуки. В общем, она обычно уезжает туда где-то около первого февраля и возвращается в Калифорнию в конце июля – начале августа. Говорит, что любит жару.

– И вы отправляете ей ее почту, пока она там?

Тилли кивнула:

– Я делаю это примерно раз в неделю, в зависимости от того, как много корреспонденции успевает накопиться. А она каждые две недели присылает мне коротенькую весточку. Просто на почтовой открытке – передает привет, сообщает, какая погода во Флориде и надо ли пригласить кого-нибудь, чтобы почистили у нее в квартире шторы. Нечто подобное. В этом году она писала мне вплоть до марта. С тех пор ни слуху ни духу. Это не очень-то на нее похоже...

– А у вас, случайно, не сохранились эти открытки?

– Нет. Я их всегда выбрасывала. Не люблю копить барахло. На мой взгляд, в мире и так слишком много макулатуры. Я читаю письма и выбрасываю – вот и все.

– Не упоминала ли она, что собирается куда-нибудь съездить? Что-нибудь в этом духе?

– Ни слова. Ну разумеется, перво-наперво это и не мое дело.

– Вам не показалось, что она чем-то расстроена? Тилли задумчиво улыбнулась:

– Ну, знаете, трудно выплеснуть эмоции на небольшой почтовой открытке. Там для этого слишком мало места. По крайней мере я никакой перемены в ней не заметила.

– Есть ли у вас какие-нибудь соображения относительно того, где бы она могла быть?

– Абсолютно никаких. Я знаю одно – не в ее правилах не давать о себе знать. Несколько раз я пробовала дозвониться. Один раз ответила женщина, ее подруга, но говорила как-то резко... Да и в конце концов какое мое дело.

– Кто эта женщина? Вы ее знаете?

– Нет. Да я и вообще не знаю круг ее знакомых в Бока. Это мог быть кто угодно. Я даже имени не запомнила, и не вспомню, даже если вы мне его назовете.

– А что за корреспонденция на ее имя? Продолжают поступать счета?

Тилли недоуменно пожала плечами.

– Ну да. Я не особенно обращала внимание. Просто посылала то, что было. Я как раз собиралась кое-что отправить. Можете взглянуть, если хотите. – Она поднялась с тахты, подошла к дубовому секретеру и, повернув ключик, открыла стеклянную дверцу. Достав стопку конвертов, она бегло просмотрела их и протянула мне. – Нечто подобное обычно и приходит.

Я мельком отметила отправителей. \"Виза\", \"Мастеркард\", универсальный магазин \"Сакс\" на Пятой авеню. Меховое ателье некоего Жака в Бока-Рейтоне. Счет от дантиста Джона Пикетта, который принимает неподалеку за углом, на Арбол-стрит. Никаких личных писем.

– А квитанции об оплате коммунальных услуг? – спросила я.

– В этом месяце я уже ей отправляла.

– Может быть, она арестована?

Тилли прыснула:

– О нет. Только не это. Она совсем не такая. Машину не водит, даже улицу на красный свет ни за что не перейдет.

– Несчастный случай? Болезнь? Алкоголь? Наркотики? – Я чувствовала себя врачом, проводящим ежегодную диспансеризацию.

Тилли скептически покосилась на меня:

– Конечно, она могла попасть в больницу, однако наверняка сообщила бы об этом. Сказать по правде, все это представляется мне довольно странным. Если бы не ее сестра, я и сама уже подумывала о том, чтобы поставить в известность полицию. Что-то здесь неладно.

– Но ведь происходящему можно найти тысячи объяснений, – сказала я. – Она взрослый человек. Судя по всему, недостатка в средствах не испытывает и постоянных занятий не имеет. В конце концов она не обязана извещать всех и каждого о своих передвижениях. Может, она отправилась в круиз. Может, завела любовника и сбежала с ним. Может, они с этой ее подружкой просто загуляли, и ей в голову не приходит, что кто-то ее разыскивает.

– Поэтому-то я до сих пор ничего и не предпринимала, и все же мне как-то не по себе. Не думаю, чтобы она могла уехать, не сказав никому ни слова.

– Что ж, посмотрим. Не смею вас больше задерживать, но мне хотелось бы как-нибудь осмотреть ее квартиру. – Я встала. Тилли, точно по команде, вскочила с тахты. Я пожала ей руку и поблагодарила за помощь. – Присматривайте за ее корреспонденцией, – сказала я на прощание. – Попробую подойти к этому делу с другой стороны. Через пару дней дам вам знать, что мне удалось выяснить. Надеюсь, повода для беспокойства нет.

– Я тоже надеюсь, – сказала Тилли. – Элейн – славная женщина.

Я протянула Тилли свою визитную карточку, и мы расстались. Я еще не чувствовала тревоги, однако любопытство мое уже было возбуждено, и мне не терпелось докопаться до истины.

2

Возвращаясь к себе в контору, я заехала в местную публичную библиотеку. Взяв в справочном отделе путеводитель по Бока-Рейтону, я действительно обнаружила в списке адресов тот, по которому находился кондоминиум Элейн Болдт. Приведенный в справочнике телефонный номер, как и следовало ожидать, совпал с тем, который мне дала Беверли Дэнзигер. Я отметила адреса владельцев соседних кондоминиумов и выписала номера телефонов. Похоже, это был район комплексной застройки с устоявшейся \"общиной\" жильцов. При нем действовали коммерческая служба, теннисные корты, оздоровительный и спортивный центры. На всякий случай, чтобы больше не возвращаться, я выписала все.

Прибыв в контору, я завела карточку на Элейн Болдт, отметив время, уже затраченное мной на ее розыски, и внесла туда информацию, которой располагала на тот момент. Затем набрала номер Элейн. Насчитав тридцать длинных гудков и так и не дождавшись ответа, я положила трубку, после чего позвонила в коммерческий отдел при ее кондоминиуме в Бока-Рейтоне. Там мне сообщили имя управляющего в доме Элейн: Роланд Маковски, квартира 101. Он ответил сразу:

– Маковски слушает.

Я вкратце изложила ему, кто я такая и зачем мне нужно связаться с Элейн Болдт.

– Она в этом году не приезжала, – сказал тот. – Обычно в это время года миссис Болдт действительно бывает здесь. Видимо, у нее изменились планы.

– Вы уверены?

– Как вам сказать? Лично я ее не видел. Я здесь целыми днями, и она ни разу не попалась мне на глаза. Вот и все, что могу сказать. Возможно, она и была здесь, и мы с ней просто разминулись. Эта ее приятельница, Пэт, действительно здесь. Что касается миссис Болдт, то, говорят, она куда-то уехала. Возможно, Пэт знает, куда именно. Я только что видел, как она развешивает полотенца на перилах балкона, а это у нас не разрешается. Балкон не сушилка, так я ей и сказал. Она что-то фыркнула и исчезла.

– Вы не подскажете, как ее фамилия?

– Простите?

– Как фамилия этой Пэт? Подруги Элейн.

– Ну, разумеется.

Повисла пауза.

– Ручка и бумага у меня под рукой, – на всякий случай сообщила я.

– Да-да. Ее фамилия Ашер. Как в кино. Она сказала, что снимает квартиру на условиях субаренды. А ваше имя...

Я повторила, как меня зовут, и сообщила номер телефона в офисе на случай, если он пожелает связаться со мной. Разговор не принес обнадеживающих результатов. Похоже, единственным человеком, который мог пролить свет на тайну исчезновения Элейн Болдт, была эта самая Пэт Ашер, и я чувствовала, что должна поговорить с ней как можно скорее.

Я снова набрала флоридский номер Элейн и не опускала трубку до тех пор, пока звук гудка не начал действовать мне на нервы. Ничего. Если Пэт Ашер и была в этот момент дома, то, очевидно, твердо решила не подходить к телефону.

Я просмотрела составленный мной список жильцов и набрала номер некоего Роберта Перрети, который, по всей видимости, занимал соседнюю квартиру. Ответа не было. Тогда я позвонила в квартиру по другую сторону, решив добросовестно дождаться десятого гудка, как советуют телефонные компании. Наконец мне повезло. К телефону подошла женщина, судя по голосу – в годах.

– Да? – произнесла она дрожащим голосом, словно была готова разрыдаться.

– Миссис Окснер? – спросила я, поймав себя на том, что стараюсь говорить нарочито громко и внятно, как будто имею дело с человеком, у которого проблемы со слухом.

– Да.

– Меня зовут Кинси Милхоун. Я звоню из Калифорнии. Я пробовала дозвониться женщине, которая живет по соседству с вами, в триста пятнадцатой квартире. Вы, случайно, не знаете, дома ли она? Я звонила ей только что, довольно долго – и никакого ответа.

– У вас проблемы со слухом? – спросила она. – Знаете, вы слишком громко говорите.

Я невольно рассмеялась и сбавила тон:

– Извините. Не была уверена, хорошо ли вы меня слышите.

– О, не волнуйтесь. Слышу я прекрасно. Мне восемьдесят восемь лет, ноги я таскаю с трудом, но с ушами у меня все в порядке. Я насчитала ровно тридцать звонков за стеной и уже думала, что рехнусь, если услышу еще хоть один.

– Пэт Ашер вышла? Я только что говорила с вашим управляющим, и он сказал, что она дома.

– О, она дома, это точно. Я слышала, как она хлопала дверью. Простите мне мое нескромное любопытство – а что вы хотели?

– На самом деле я разыскиваю Элейн Болдт, но она, по всей видимости, в этом году не приезжала...

– Совершенно верно. И меня это крайне огорчает. Дело в том, что, когда здесь бывают миссис Уинк и Ида Риттенхаус, мы вчетвером играем в бридж, так что мы на нее рассчитывали. С прошлого Рождества мы не сыграли ни партии, и, сказать по правде, Ида из-за этого сама не своя.

– Вы не знаете, где могла бы быть миссис Болдт?

– Нет, не знаю и я подозреваю, что эта женщина тоже скоро съедет. В кондоминиуме запрещена субаренда, и меня удивляет, что Элейн пошла на это. Мы неоднократно подавали жалобы в ассоциацию, и, по-моему, мистер Маковски уже просил ту даму освободить помещение. Разумеется, она возражает, заявляя, что у них с Элейн договор, который действует до конца июня. Словом, если хотите лично побеседовать с ней, лучше поспешить. Я видела, как она брала в винном магазине пустые картонные коробки; думаю... вернее сказать, надеюсь, она уже собирает вещички.

– Благодарю вас. Возможно, так я и сделаю. Вы мне очень помогли. Постараюсь заглянуть к вам, если представится такой случай.

– Дорогуша, может быть, вы играете в бридж? Последние полгода мы вынуждены резаться в кинга, по этой причине Ида стала совершенно несносной. У меня и у миссис Уинк терпение на исходе.

– По правде говоря, ни разу не играла, но можно попробовать, – не слишком уверенным тоном произнесла я.

– Мы играем по центу, – заявила она не терпящим возражений тоном, и я невольно рассмеялась.

Затем я позвонила Тилли. По тому, как тяжело она дышала, можно было подумать, что ей пришлось бегом бежать к телефону.

– Тилли, привет. Это опять я, Кинси.

– Я только что из магазина, – выпалила она. – Подождите, дайте дух перевести. Уф! Чем могу помочь?

– Хорошо бы взглянуть на квартиру Элейн.

– Зачем? Что-нибудь случилось?

– Во Флориде, по словам соседей, ее нет. Возможно, нам удастся выяснить, куда еще она могла отправиться. Если я подъеду, вы мне откроете?

– Да... думаю, да. Мне надо только разгрузить покупки, но это пустяки.

* * *

Добравшись до кондоминиума, я позвонила в домофон, и Тилли впустила меня. Она ждала меня у лифта с ключом от квартиры Элейн. Пока мы поднимались на второй этаж, я вкратце передала ей мой разговор с флоридским управляющим.

– Вы хотите сказать, что там ее никто не видел? Значит, что-то случилось, – сделала вывод Тилли. – Определенно что-то случилось. Я точно знаю, что она уехала и что собиралась именно во Флориду. Я собственными глазами видела в окно, как подъехало такси, – водитель просигналил, и она вышла. На ней была ее миленькая шубка и меховая шапка-тюрбан. Уезжала она поздно – ей это не очень нравилось, но она себя неважно чувствовала и надеялась, что перемена климата пойдет ей на пользу.

– Она была больна?

– Ну, знаете, у нее разыгрался гайморит, да к тому же она мучилась не то от простуды, не то от аллергии. Не хочу никого осуждать, но, знаете ли, Элейн была немножко ипохондриком. Она позвонила мне и сказала, что решила немедленно уехать. Все произошло так внезапно. В ближайшие две недели она никуда не собиралась, но потом врач посоветовал ей переменить обстановку, вот она и сорвалась. Наверное, заказала билет на ближайший рейс.

– Вы не в курсе, пользовалась ли она услугами транспортного агентства?

– Наверняка. Вероятно, здесь есть где-то по соседству. Машину она не водила, поэтому предпочитала конторы неподалеку от дома. Ну вот мы и пришли.

Тилли остановилась перед квартирой № 9 – на втором этаже, как раз над ней. Она открыла дверь, и мы вошли.

В квартире царил полумрак, шторы были задернуты – воздух сухой и спертый. Тилли подошла к окну и раздвинула шторы.

– С тех пор как она уехала, здесь никого не было? – спросила я. – Может, заходила уборщица или рабочие?

– Насколько мне известно, никто не приходил.

Мы обе, словно сговорившись, перешли едва ли не на шепот, как будто попали в читальный зал, – впрочем, когда находишься в чужих владениях без приглашения, на самом деле невольно чувствуешь себя злоумышленником. Я чувствовала себя так, точно сквозь меня пропускали слабые электрические разряды.

Мы огляделись, и Тилли сказала, что все как будто на месте. Ничего подозрительного. Все как обычно. После этого она оставила меня одну, и я не спеша, чтобы ничего не упустить из виду, приступила к более тщательному осмотру.

Квартира была угловая, и окна выходили на две стороны. С минуту я смотрела на казавшуюся пустынной улицу. Только какой-то мальчишка с прической, словно у могиканина, стоял, прислонившись к припаркованной у тротуара машине. Голова его была гладко выбрита, как у приговоренного к гильотине, и только на самой макушке торчал гребень, напоминавший разделительное ограждение, какое устанавливают на автострадах. Гребень был выкрашен в ядовито-розовый цвет; я не видела такого с тех самых пор, как из моды вышли коротенькие \"велосипедки\". Выглядел мальчишка лет на шестнадцать-семнадцать, на нем были ярко-красные спортивные брюки, заправленные в высокие, военного типа ботинки, и оранжевая фуфайка-безрукавка с какой-то надписью – слов я разглядеть не могла. Некоторое время я наблюдала, как он сворачивает и прикуривает сигаретку с марихуаной.

Я подошла к боковым окнам, откуда открывался вид на небольшой каркасный домик. Крыша домика была обглодана огнем и походила на остов пережаренной рыбы. Дверь заколочена досками, стекла вылетели – должно быть, под воздействием жара. Опаленный огнем газон венчала приколоченная к деревянному колышку табличка \"Продается\", при виде которой в воображении вставала картина деревенского кладбища. Словом, зрелище не из приятных, при том что Элейн, видимо, выложила за эту квартирку больше ста тысяч долларов. Я недоуменно пожала плечами и прошла на кухню.

Все сияло чистотой. Полы вымыты и натерты до блеска. В шкафчиках запасы консервов, в том числе кошачьих: мясной рацион \"Мясо для девяти жизней\"[1] и печеночный паштет. Холодильник пуст, если не считать обычного набора на дверце: оливки, пикули, горчица, баночки с джемом. Электроплита отключена, шнур свешивается по передней панели, пересекая циферблат, стрелки на котором показывают 8.20. Под раковиной мусорное ведро, в нем пустой бумажный пакет с аккуратно завернутыми краями. Похоже, Элейн Болдт привыкла подолгу отсутствовать.

Я направилась в прихожую. Квартира была точной копией той, которую занимала Тилли. Пройдя по небольшому коридорчику, я заглянула в ванную, расположенную справа от меня: раковина, похожая на перламутровую ракушку, яркая, под золото, фурнитура, одна стена выложена зеркальным кафелем. Под раковиной плетеная корзинка – пустая, если не считать прилипшей к стенке каштановой, с проседью пряди волос, оставшейся скорее всего после того, как чистили щетку.

Напротив ванной находился небольшой кабинет: стол, телевизор, простое кресло и диван-кровать. В ящиках стола всякая всячина – ручки, блокнотики, бумага для записей и какие-то папки, просматривать которые в тот момент я не сочла нужным. Кроме того, мне на глаза попалась принадлежавшая Элейн карточка социального страхования, и я выписала номер. Затем оставила кабинет и прошла в спальню, при которой имелась смежная ванная комната.

Шторы были наглухо задернуты, и комната погружена во мрак. По правую руку я увидела платяной, шкаф, настолько вместительный, что его вполне можно было бы сдавать под жилье. Часть вешалок пустовала; на полках лежали вещи, и было видно, что часть из них Элейн также взяла с собой. В нижнем углу стоял небольшой чемодан, из дорогих, с затейливыми монограммами дизайнера.

Я заглянула в ящики. В некоторых из них лежали свитера в полиэтиленовых пакетах из химчистки. Некоторые были пусты, если не считать разбросанных там и сям мешочков саше, похожих на крохотные надушенные подушечки. Дамское белье. Кое-какие украшения.

Просторная, аккуратно прибранная ванная; аптечка – практически пустая, за исключением нескольких упаковок с лекарствами, которые продаются без рецептов. Я вернулась к двери и с минуту стояла, оглядывая спальную. Не было решительно никаких признаков, указывающих на что-то нечистое, на поспешное бегство, ограбление, акт вандализма, болезнь или самоубийство; на то, что кто-то мог побывать здесь; ничто не говорило о слабости к спиртному или наркотикам – ничего такого не было. Нетронутым казался тонкий слой пыли на полированных поверхностях.

Я вышла, закрыв за собой дверь, спустилась к Тилли и спросила, нет ли у нее какой-нибудь фотографии Элейн.

– Кажется, нет, – сказала она, – но, если хотите, могу описать ее. Мы с ней примерно одного размера, то есть в ней где-то пять футов пять дюймов росту, а весит она фунтов сто тридцать. Волосы светлые с проседью, она зачесывает их назад. Голубые глаза. – Тилли замолчала. – Постойте-ка, может, у меня все-таки есть фото... Я только что вспомнила. Подождите.

Она направилась куда-то в сторону кабинета, минуту спустя появилась с моментальным снимком, сделанным \"Поляроидом\", и протянула его мне. Карточка пожелтела – словно выгорела на солнце – и показалась мне какой-то липкой на ощупь. Это была фотография двух женщин в полный рост, стоявших во дворе перед домом; снимок, видимо, сделали футов с двадцати. Одна, в хлопчатобумажных, хорошего покроя брюках – я сразу догадалась, что это и есть Элейн, – стройная, подтянутая и элегантная, радостно улыбалась. Вторая, довольно дородная особа в очках в синей пластмассовой оправе и с прической, похожей на съехавший набок парик, застенчиво щурилась. По виду ей было за сорок.

– Это прошлой осенью, – пояснила Тилли. – Вот эта слева Элейн.

– А другая?

– Марти Грайс, наша соседка. С ней произошла ужасная история. Ее убили... постойте... полгода назад. Боже, кажется, это было совсем недавно.

– Как это случилось?

– Говорят, она спугнула проникшего в дом грабителя. Наверное, он убил ее, а потом решил сжечь дом, чтобы замести следы. Это было чудовищно. Вы могли прочесть об этом происшествии в газете.

Я покачала головой. Иногда я месяцами не притрагиваюсь к газетам, однако тут же вспомнила о домике с обуглившейся крышей и выбитыми стеклами.

– Мне очень жаль, – произнесла я. – Можно оставить это у себя?

– Ради Бога.

Я еще раз взглянула на снимок, и у меня тревожно защемило сердце – ведь на нем был запечатлен момент из совсем недавнего прошлого, когда ни та, ни другая не подозревали о том, что ждет их впереди. И вот – одна мертва, другая бесследно исчезла. Эта комбинация мне совсем не нравилась.

– Они были подругами? – спросила я.

– Пожалуй, нет. Время от времени встречались за партией в бридж, но помимо этого практически не общались. Элейн, знаете ли, чересчур высокого о себе мнения. Марти это немного раздражало. Не то чтобы Марти была откровенна со мной, но я помню, что иногда она отпускала довольно язвительные замечания в адрес Элейн. Конечно, Элейн живет в свое собственное удовольствие и не скрывает этого, ей и в голову не приходит, что другие не могут себе этого позволить. Взять хотя бы ее пресловутое меховое манто. Она ведь знала, что Леонард и Марти находятся в крайне стесненных обстоятельствах, и все-таки заявилась в нем играть в бридж. По отношению к Марти... ну, все равно что размахивать красной тряпкой перед быком.

– Это то самое манто, которое было на ней, когда вы видели ее в последний раз?

– Ну да. Из рыси – и такая же шляпка. Двенадцать тысяч долларов.

– Вот это да!

– Я и говорю. Изумительная вещь. О таком можно только мечтать.

– Вы можете сказать что-нибудь еще про ее отъезд?

– Немногое. У нее был кое-какой багаж – кажется, она несла сумку, остальное помог донести водитель.

– Не припомните название таксомоторной компании?

– По правде говоря, тогда я не придала этому значения, но обычно она заказывала машину в \"Сити кеб\" или в \"Грин страйп\", иногда – в \"Тип-топ\", хотя последняя ей не очень нравилась. Жаль, что больше ничем не могу помочь. Меня вот что волнует: если Элейн поехала во Флориду, но так и не доехала, то где же она в таком случае?

– Это бы мне и хотелось выяснить, – сказала я с улыбкой, постаравшись дать понять, что ничего страшного еще не произошло, но на душе у меня было неспокойно.

Вернувшись в контору, я быстренько подсчитала расходы: примерно семьдесят пять долларов набежало за то время, что я потратила, беседуя с Тилли и осматривая квартиру Элейн, плюс библиотека, телефонные звонки и оплата услуг междугородной связи. Я знаю детективов, которые не слезают с телефона в течение всего расследования, но, по-моему, это не очень умно. Если не общаться с людьми с глазу на глаз, слишком велика вероятность того, что тебя будут водить за нос или сама выпустишь из виду нечто существенное.

Я позвонила в транспортное агентство и заказала билет до Майами и обратно. Если лететь глубокой ночью, не пить, не есть и не ходить в сортир, поездка обходилась в девяносто девять долларов в один конец. Кроме того, я заказала в Майами дешевую машину напрокат.

До самолета оставалось еще несколько часов, поэтому я вернулась домой и пробежала трусцой свои три мили, потом положила в сумочку зубную щетку и пасту, назвав это сборами. По возвращении я собиралась разыскать агентство, услугами которого пользовалась Элейн, и выяснить, не улетела ли она в Мексику или на Карибы. Пока же я рассчитывала застать во Флориде ее подружку, пока та не улепетнула. В данный момент это была единственная ниточка.

3

Самолет приземлился в Майами в 4.45 утра, еще не рассвело. Редкие пассажиры, которых сей ранний час застал в здании аэровокзала, спали на жестких и неудобных пластмассовых сиденьях, положив головы на матерчатые сумки – на плечах нелепо топорщились пиджаки. Свет был приглушенный, точно в похоронном зале; в багажном отделении за стеклянными переборками высились горы невостребованных чемоданов. Магазинчики и киоски – все как один – были закрыты. Радиодиспетчер пригласил какого-то пассажира подойти к бесплатному телефону, однако имя умудрился произнести так неразборчиво, что едва ли кто-то откликнулся. В самолете мне удалось поспать не больше часа, поэтому чувствовала я себя совершенно разбитой.

Я нашла взятую напрокат машину, села за руль, сверилась с картой и в 5.15 уже мчалась на север по шоссе номер один. Мне предстояло преодолеть двадцать миль до Форт-Лодердейла и еще пятнадцать – до Бока-Рейтона. Рассвет окрасил небо в нежные перламутровые тона, облака сгрудились, подобно кочанам цветной капусты в придорожной лавке. Ландшафт по обе стороны дороги был довольно плоский, к самому полотну подползали белые песчаные языки. До горизонта тянулись заросли меч-травы и ряды низкорослых кипарисов, на деревьях, словно рваные коврики, висели клочья испанского бородатого мха. Благоухал пропитанный испарениями воздух, и первые яркие лучи солнца, прорезавшие небо на востоке, обещали жаркий день. Чтобы как-то скоротать время, я остановилась возле закусочной, съела что-то желто-коричневое и запила апельсиновым соком. Мне почему-то показалось, что у съестного такой вкус, какой должен быть у пищи, принимаемой астронавтами для восстановления сил.

К тому времени, когда я добралась до микрорайона, где находился кондоминиум Элейн, было около семи часов; оросительные фонтанчики уже вовсю поливали аккуратно подстриженные газоны. Там стояло шесть или семь одинаковых трехэтажных зданий из бетонных панелей с крытыми террасами, которые только подчеркивали их довольно жалкий общий вид. Оживляли пейзаж ярко-красные и розовые цветы на кустах гибискуса. Я проехала по широкой улице, которая поворачивала и упиралась в теннисные корты. По-видимому, возле каждого дома имелся собственный бассейн, кое-кто уже грелся на солнышке, развалившись в пластиковых шезлонгах. Наконец на глаза мне попался нужный номер, и я заехала на небольшую стоянку перед домом. Квартира управляющего находилась на первом этаже. Входная дверь распахнута настежь, однако дверь-сетка предусмотрительно оставлена закрытой – чтобы в дом не проникли огромные флоридские жуки, которые уже копошились в траве и предупреждали о себе, издавая грозные звуки.

Я решительно постучала по алюминиевой раме.

– Иду-иду, – неожиданно близко раздался женский голос.

Я прикрыла ладонью глаза, чтобы сквозь дверь-сетку лучше разглядеть, с кем имею дело, и спросила:

– Могу я видеть мистера Маковски?

В этот момент по ту сторону сетки материализовалась женская фигура, только лицо ее почему-то находилось на уровне моих коленей.

– Подождите. Я делаю приседания... дайте только встану на ноги. Боже, как же это трудно. – Она встала на колени и попробовала опереться рукой о подлокотник кресла. – Маковски в двести восьмой, чинит туалет. Чем могу вам помочь?

– Я ищу Элейн Болдт. Вы не знаете, где она может быть?

– Так вы детектив? Это вы звонили из Калифорнии?

– Совершенно верно. Я решила приехать, чтобы попробовать разобраться на месте. Она оставила какой-нибудь адрес?

– Нет. Я бы с радостью помогла вам, но, боюсь, знаю не больше вашего. Ну вот, входите. – Ей наконец удалось встать на ноги и открыть дверь. – Я Кармен Маковски или то, что от нее осталось. Вы занимаетесь зарядкой?

– Да как вам сказать? Бегаю трусцой, но это, пожалуй, и все, – ответила я.

– Вы молодцом. Только никогда не делайте приседания. Мой вам совет. Я приседаю по сто раз в день и ужасно мучаюсь. – Щеки у нее раскраснелись; она все еще была разгорячена и тяжело дышала. На вид ей было около пятидесяти; под облегающим ярко-желтым спортивным костюмом угадывался живот женщины в интересном положении. Она была похожа на спелый флоридский грейпфрут.

Она радостно закивала:

– Угадали. Никогда не предполагаешь, чего ждать от жизни. Я думала, это рак, пока он не начал лягаться. Знаете, что это такое?

С этими словами она ткнула пальцем в небольшое вздутие пониже пояса:

– Это вывернутый наизнанку пупок. Смешно, правда? Мы с Маковски думали, что у нас уже никогда не будет детей. Мне скоро пятьдесят, ему шестьдесят пять. Впрочем, какая, к черту, разница? Это поинтереснее, чем какая-нибудь менопауза, верно? Вы говорили с этой женщиной из триста пятнадцатой? Ее зовут Пэт Ашер – да вы, наверное, и сами знаете. Она заявляет, что Элейн сдала ей квартиру, но мне что-то не очень в это верится.

– А что это за история? Миссис Болдт ничего вам не рассказывала?

– Нет. Ни единого слова. Мне известно только одно – эта женщина, Ашер, объявилась несколько месяцев назад и въехала в квартиру Элейн. Поначалу никто не возражал, мы думали, ну поживет недели две, и все. Жильцам не возбраняется приглашать гостей. Но сдавать квартиру – это уже против правил. Кандидатуры возможных покупателей проходят тщательный отбор. Разреши мы сдавать помещения в аренду, и сюда слетится всякий сброд. Начнут портиться нравы. Словом, месяц спустя, когда Маковски поднялся к ней, чтобы потолковать, она заявила, что заплатила Элейн за шесть месяцев вперед и съезжать не намерена. Маковски чуть не взбесился.

– У нее есть на руках подписанный договор аренды?

– У нее имеется расписка, из которой следует, что она заплатила Элейн энную сумму, но там ни слова не сказано за что. Маковски направил ей извещение о том, чтобы она освободила квартиру, но она не торопится. Я так понимаю, вы еще с ней не встречались.

– Я как раз хотела ее повидать. Не знаете, она дома?

– Очень может быть. Она в основном сидит дома, разве что к бассейну ходит загорать. Можете передать от нашего имени, что домовое управление велело ей немедленно катиться ко всем чертям.

* * *

Триста пятнадцатая квартира находилась на третьем этаже в аппендиксе Г-образного коридора. Я не успела еще нажать на кнопку звонка, как у меня возникло странное ощущение того, что кто-то пристально наблюдает за мной в дверной глазок. Примерно через минуту дверь открылась, но ровно настолько, насколько позволяла цепочка, причем за дверью не было видно ни души.

– Пэт Ашер? – обратилась я в пустоту.

– Да.

– Мое имя Кинси Милхоун. Я частный детектив, приехала из Калифорнии. Я ищу Элейн Болдт.

– Зачем? – словно не ведая о правилах элементарной вежливости, сухо и настороженно спросила она, по-прежнему не показываясь мне на глаза.

– Ее разыскивает сестра, ей надо, чтобы она подписала кое-какие юридические документы. Вам известно, где она?

Повисла напряженная тишина.

– Вы явились, чтобы вручить мне извещение?

– Нет.

Я достала копию моего удостоверения и просунула ее в дверную щель. Удостоверение исчезло, как исчезает в утробе банкомата кредитная карточка. Спустя мгновение я снова увидела его.

– Минуточку. Попробую найти ее адрес.

Дверную цепочку она так и не сняла. Мелькнул слабый лучик надежды. Может, мне наконец повезет. Если удастся в ближайшие день-два вычислить Элейн, я буду страшно горда – а это чувство порой важнее любых денег. Я стояла, разглядывая коврик у двери. Темные ворсинки на нем – на фоне более светлых – образовывали букву \"Б\". Неужели во Флориде столько грязи, чтобы класть перед дверью такие коврики? Ворс был такой жесткий, что, казалось, об него можно содрать подметки. Я взглянула налево. Там в окне, за балконом, были видны пальмы с опрятными зелеными верхушками, похожими на юбочки. Тут я снова услышала голос Пэт Ашер за дверью:

– Должно быть, я его выбросила. Кажется, она была в Сарасоте.

Мне надоело разговаривать с дверью, и я почувствовала легкое раздражение.

– Вы не возражаете, если я войду? Речь идет о наследстве. Она может получить две или три тысячи долларов, если только я смогу получить ее подпись. – Оставалось бить на жадность, на тайное желание нечаянно получить целое состояние – желание, которое наверняка было ей знакомо. Иногда такая тактика приносила плоды, особенно когда я охотилась за злостными неплательщиками долгов. На сей раз мои слова были – помимо всего – сущей правдой, оттого-то и произносила я их с подкупающей искренностью.

– Вас послал управляющий?

– Послушайте, что за мания преследования? Я ищу Элейн и хочу с вами поговорить. Вы единственный человек, который может знать, где ее найти.

Тишина. Чувствовалось, что Пэт Ашер пытается взвесить все \"за\" и \"против\", словно ее подвергли тесту на определение коэффициента умственного развития и у нее есть шанс каким-то образом повлиять на результаты. Я с трудом сдерживала желание наговорить ей гадостей. Но это была моя единственная ниточка, и обрывать ее не хотелось.

– Ну ладно, – с явной неохотой изрекла Пэт. – Только я сначала оденусь.

Когда она наконец открыла дверь, на ней был широкий, бесформенный – в \"восточном\" стиле – балахон из тонкой набивной ткани; такие обычно таскают, когда лень надеть трусики. Нос у нее был залеплен лейкопластырем, глаза заплыли, под ними красовались огромные лилово-зеленые кровоподтеки. Под каждым глазом была полоска антибактерицидного пластыря, загар ее приобрел неестественный желтоватый оттенок, отчего казалось, что у нее вялотекущая форма желтухи.

– Я Попала в автомобильную аварию и сломала нос, – поспешно пояснила она, – и мне не очень хочется, чтобы меня видели в таком виде.

Она направилась в глубь квартиры – за ней, точно увлекаемый ветром, поплыл ее балахон. Я прикрыла за собой дверь и прошла следом. Жилище? Элейн Болдт было отделано пальмовым деревом и выдержано в пастельных тонах; тянуло плесенью. В гостиной половину стены занимали раздвижные прозрачные двери, которые вели на застекленную лоджию, откуда открывался чудесный вид – с пальмами и пушистыми, как пена, облаками.

Пэт взяла сигарету из стоявшей на кофейном столике шкатулки из цветного стекла и прикурила от такой же зажигалки. Зажигалка, к моему удивлению, работала. Она села на кушетку и уперлась босыми ступнями в край столика. Пятки у нее были серые от грязи.

– Присаживайтесь, если хотите, – предложила она не очень любезным тоном.

Глаза у нее были какого-то зловещего – смесь зеленого с электрик – цвета. Мне показалось, что она носит контактные линзы. Я не без зависти отметила здоровый естественный блеск ее рыжевато-каштановых волос, которого никак не могла добиться от своих. Явно заинтригованная, она с интересом посматривала на меня.

– И чье же это наследство?

В ее голосе совершенно отсутствовала вопросительная интонация – она словно и не спрашивала меня, а просто давала понять как само собой разумеющееся, что я должна передать ей кое-какую информацию. Забавно. Я интуитивно почувствовала, что с ней надо держать ухо востро.

– Кажется, какого-то кузена. Из Огайо.

– Вы не находите, что это перебор – нанимать детектива, чтобы раздать три тысячи монет?

– Кроме Элейн, имеются другие наследники, – сказала я.

– У вас есть документ, который она должна подписать?

– Сначала я хотела бы поговорить с миссис Болдт. Люди беспокоятся, потому что о ней ничего не известно. В отчете я должна указать ее местопребывание.

– Все не слава Богу – теперь еще и отчет. Да ей просто не сиделось на одном месте. Она путешествует. Что за беда?

– Вы не будете возражать, если я спрошу, в каких вы с ней отношениях?

– Не буду. Мы подруги. Я знаю ее лет сто. В этом году, отправляясь во Флориду, она захотела, чтобы кто-нибудь составил ей компанию.

– Когда это было?

– В середине января. Или около того. – Она замолчала и некоторое время с задумчивым видом наблюдала за тлеющей сигаретой. Затем снова – как-то отрешенно – посмотрела на меня.

– И с тех самых пор вы живете здесь?

– Ну да, почему бы нет? Прошлый договор аренды истек, и Элейн сказала, что я могу пожить у нее.

– Почему она уехала?

– Об этом надо спросить у нее самой.

– Когда вы последний раз получали от Элейн какие-нибудь известия?

– Недели две назад.

– И в то время она была в Сарасоте?

– Совершенно верно. Остановилась у новых знакомых.

– Можете назвать имена?

– Слушайте, я не нанималась к ней в сиделки. С кем она живет и где ошивается – не мое дело, поэтому я и не спрашиваю.

У меня возникло странное ощущение, что мы играем в какую-то салонную игру, выиграть которую мне не суждено. К тому же, судя по всему, Пэт Ашер получала от этого куда больше удовольствия, чем я. Чувствуя, как во мне нарастает негодование, я снова принялась за свое:

– Может, припомните еще что-нибудь полезное?

– Мне казалось, что до сих пор ничего особенно полезного я вам не сообщила, – ухмыльнулась она.

– Все-таки не хотелось терять последнюю надежду, – пробормотала я.

Она равнодушно пожала плечами: