– «…Тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем», – закончил я цитату.

– Вот именно.

Некоторое время мы оба молчали, размышляя о том, как все повернулось.

– А ты почему не с ними? – спросил я наконец.

– Меня пока оставили дежурить в управлении, до тех пор, пока не выяснят все обстоятельства перестрелки с Бэкусом… ну и кое-что еще.

– А что тут особо выяснять? Тем более что Бэкус, скорее всего, жив?

– Ну, есть и некоторые другие моменты.

– Наши с тобой отношения? – догадался я.

Она кивнула:

– Можно сказать, что моя способность действовать хладнокровно и принимать взвешенные решения оказалась под вопросом. Согласись, что близкие отношения между агентом и свидетелем, к тому же журналистом – это не совсем то, к чему привыкли в ФБР. А тут еще эта фотография…

Она взяла со стола какой-то листок бумаги и протянула его мне. Это была распечатка присланной по факсу черно-белой фотографии. Я увидел себя, сидящего на кушетке в приемном покое больницы, и нежно наклонившуюся ко мне Рейчел. На снимке был запечатлен наш поцелуй.

– Помнишь того любопытного врача, который подглядывал за нами? – спросила Рейчел. – Так вот, никакой это был не врач, а папарацци, который сделал снимок и продал его таблоиду «Нэшнл инкуайрер». Должно быть, мерзавец специально переоделся в белый халат, чтобы пробраться в больницу. В свою очередь издатели, руководствуясь высшей журналистской этикой, прислали это сюда и попросили дать им интервью или, по крайней мере, прокомментировать снимок, как будто мало того, что ко вторнику фотография окажется на газетных стендах во всех супермаркетах страны. Что ты об этом думаешь, Джек? Может быть, в качестве комментария посоветовать им подтереться этой бумажкой? Как, по-твоему, напечатают такой комментарий?

Я положил бумагу на стол.

– Мне очень жаль, Рейчел…

– Что ты заладил одно и то же? «Прости, Рейчел… Мне очень жаль, Рейчел…» Впрочем, теперь тебе только это и осталось, Джек.

Я чуть было не произнес сакраментальную фразу еще раз, но вовремя спохватился и несколько секунд просто смотрел на нее, мрачно размышляя над тем, как меня угораздило так страшно ошибиться. Мне было уже ясно, что Рейчел вряд ли меня простит. Не переставая жалеть себя, я обдумал все части мозаики, некогда составлявшие в моем мозгу единое целое. Довольно скоро я убедился, что кое-что проглядел. Но оправданий, как я их ни искал, не было.

– Ты помнишь тот день, когда мы впервые встретились и ты привезла меня в Куантико?

– Да, помню.

– Тот кабинет, в котором ты меня оставила, принадлежал Бэкусу, правда? Ну, та комната, откуда я звонил по телефону? Я думал, что это твой кабинет.

– У меня нет отдельного кабинета, только рабочий стол. Я отвела тебя в кабинет, чтобы ты чувствовал себя посвободнее. А что?

– Нет, ничего… Просто одна из деталей, которая так хорошо укладывалась в мою схему. На столе я увидел календарь, в котором стояла отметка об отпуске. Значит, это Бэкус был в отпуске, когда погиб Орсулак… А я-то думал, что ты солгала мне, сказав, что давно не отдыхала.

– Давай не будем говорить об этом сейчас.

– А когда же? Если мы не обсудим все сейчас, то другой возможности у нас не будет. Я ошибся, Рейчел, и у меня нет ни одного мало-мальски приемлемого оправдания. Просто хочу рассказать тебе, что мне было тогда известно и почему я…

– Да мне плевать!

– Может быть, тебе всегда было плевать на меня?

– Не пытайся переложить все это на мои плечи. Это ты поскользнулся на куче дерьма, а не я…

– Что ты делала в ту первую ночь, когда ушла от меня? Я звонил, я стучался к тебе в номер, но тебя там не было. А потом я встретил в коридоре Торсона. Он возвращался из аптеки. Ведь это ты послала его туда, верно?

Рейчел смотрела в сторону, и каждая секунда тянулась для меня как вечность.

– Ответь хотя бы на этот вопрос, Рейчел!

– Я тоже столкнулась с Гордоном в коридоре, – негромко начала она. – Еще раньше. Это случилось сразу после того, как мы с тобой расстались. То, что он тоже оказался там и что Бэкус его притащил, так меня разозлило, что я просто вскипела. Мне хотелось уязвить его, унизить… Любым способом…

В общем, Рейчел пообещала бывшему мужу, что будет ждать его в номере, и отправила в аптеку за презервативами. Но когда он вернулся, ее там уже не было.

– Когда ты звонил и стучал, я была у себя и не открыла только потому, что думала, это Гордон. Дважды кто-то стучал, и дважды кто-то звонил. Я не отозвалась.

Я кивнул.

– Я нисколечко не горжусь тем, что сделала, – добавила Рейчел. – Особенно сейчас.

– У всех людей есть поступки и мысли, которыми они не могут гордиться, – сказал я. – Но это не мешает им жить дальше. Не должно мешать.

Рейчел не ответила.

– Я пойду, Рейчел. Надеюсь, что у тебя не возникнет на службе неприятностей. Позвони мне. Я буду ждать.

– До свидания, Джек.

Я поднял руку и осторожно коснулся ее подбородка. Наши глаза ненадолго встретились. Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, а потом я повернулся и тихо вышел.

Глава 51

Набираясь сил и одновременно отчаянно пытаясь превозмочь боль, он скрючился в тесном и темном пространстве дренажной трубы. К этому времени ему уже стало ясно, что в рану проникла инфекция и заражение быстро распространяется. Повреждение было не особенно серьезным – пуля лишь слегка задела мышцы в верхней части брюшины, но внутрь попала грязь, и теперь по жилам его растекался смертельный яд, вызывая то озноб, то такую слабость, что хотелось лечь и заснуть.

Он осмотрел туннель. Конец трубы был виден лишь благодаря случайным отблескам света, просачивающимся откуда-то сверху, и ему показалось, что выход где-то очень-очень далеко. Тусклый призрачный свет то мерк, то снова загорался.

Перебирая руками по скользкой стене, он поднялся в полный рост и пошел дальше.

«Один день, – думал он, с трудом переставляя ноги и едва не падая в вонючую грязь, скопившуюся на дне. – Только один. Пережить самый первый день, и тогда лихорадки можно больше не опасаться». Эта мысль, словно молитва, снова и снова звучала в его воспаленном мозгу.

Как ни странно, он испытывал облегчение. И это чувство становилось все сильнее, несмотря на боль, к которой присоединились муки голода. Окончились страдания, вызванные необходимостью жить, постоянно скрывая свое истинное «я». Человеческая личина спа́ла. Бэкус исчез, Ворон исчез, остался только Эйдолон. Ему одному по плечу то, что не по силам обычному человеку. Эйдолон победит! Все остальные пред ним ничто. И никто не сможет остановить его.

– НИКТО!!!

Его голос эхом разнесся по дренажной трубе и затих во мраке. Зажимая рану одной рукой, Эйдолон уходил все дальше и дальше в темноту.

Глава 52

Как-то поздней весной, исследуя дренажные трубы в поисках источника скверного запаха, вызвавшего нарекания и жалобы окрестных жителей, представители городской муниципальной службы обнаружили в туннеле разложившийся труп человека.

Останки неизвестного.

Разумеется, на трупе нашли и футляр со значком, и удостоверение сотрудника ФБР, да и истлевшая одежда тоже принадлежала Бэкусу. Тело, вернее, то, что от него осталось, лежало на бетонном уступе в месте пересечения двух резервных кульвертов, но разложение, протекавшее особенно быстро в условиях постоянной влажности и обилия гнилостных бактерий, зашло уже так далеко, что достоверно установить причину смерти не представлялось возможным. Правда, судебно-медицинская экспертиза сумела обнаружить в этой гниющей массе некие следы, которые могли быть раневым каналом, да еще царапину на одном из ребер, которая могла быть оставлена пулей, однако самой пули нигде не было, и поэтому никто не брался утверждать, что выстрел сделан из пистолета Рейчел.

Попытки установить личность погибшего продолжались, но стопроцентной уверенности в том, что труп этот принадлежит спецагенту Роберту Бэкусу-младшему, ни у кого из экспертов не было. Крысы и шакалы, если это действительно были они, неплохо поработали над телом и унесли куда-то нижнюю челюсть, серьезно подпортив верхнюю, так что ориентироваться на записи дантиста не представлялось возможным. О дактилоскопических отпечатках речь не шла с самого начала ввиду отсутствия пальцев.

Все это показалось мне довольно подозрительным. Да и другим тоже. Брэд Хэзелтон, который позвонил мне, чтобы сообщить новость, сказал, что, хотя ФБР официально закрывает дело, некоторые из агентов будут негласно продолжать поиски Бэкуса. Сам Брэд – и, кстати, его мнение разделяли многие – рассматривал сделанную в дренажном туннеле находку просто как шкуру, которую Бэкус сбросил, прежде чем скрыться в неизвестном направлении. Вполне возможно, что тело принадлежало какому-нибудь бездомному бродяге, которого Бэкус встретил в подземном мире туннелей и труб и убил. Хэзелтон почти не сомневался, что Эйдолон на свободе и где-то прячется. Я был с ним полностью согласен.

Брэд также добавил, что отдел психологического моделирования продолжает заниматься изучением личности и мотивов Роберта Бэкуса-младшего, но признался, что расколоть такой крепкий орешек им пока что оказалось не по зубам. Обыск принадлежащего Бобу скромного домика в пригороде Куантико продолжался несколько дней кряду, однако ничего такого, что могло бы указывать на существование второй, тайной жизни его хозяина, так и не удалось обнаружить. Там не нашли ни вещей, которые он мог бы прихватить с мест своих преступлений в качестве сувениров, ни вырезок из газет, которые бывают так дороги сердцу каждого маньяка-убийцы.

Сотрудники отдела психологического моделирования лишь сумели выяснить ряд подробностей жизни Бэкуса, способных пролить кое-какой свет на условия, в которых формировался характер Боба. Суровый отец упорно добивался от сына совершенства во всем и никогда не упускал случая пустить в ход ремень. Стремление к чистоте и аккуратности, привитое насильно, со временем стало всеобъемлющим и приобрело характер навязчивой идеи. (Я вспомнил аскетичный кабинет Бэкуса и то, как заботливо он поправил криво лежащий на столе календарь.) Любопытно, что когда-то давно Бэкус был помолвлен, но свадьба расстроилась, а причиной этого, как поведала Бразилии Доран несостоявшаяся невеста, стало все то же маниакальное стремление к чистоте, выразившееся, в частности, в настойчивых требованиях Роберта, чтобы его нареченная принимала душ и до, и после того, как они занимались любовью. Школьный приятель Бэкуса, учившийся с ним в старших классах, рассказал Брэду Хэзелтону, как Боб однажды поделился с ним сокровенной тайной своего детства. Оказывается, когда мальчику случалось намочить постель, отец в наказание приковывал сына наручниками к сушилке для полотенец в ванной – важная подробность, которую Бэкус-старший решительно отрицал.

Но все это были только маленькие детали к портрету, которые не объясняли почти ничего. Руководствуясь этими штрихами, можно было лишь догадываться о подлинной личности Боба Бэкуса. Пытаться что-то по ним понять – это если воспользоваться формулировкой Рейчел – все равно что складывать вместе куски разбитого зеркала, когда каждый фрагмент отражает какую-то часть человека. Но стоит человеку шевельнуться или сдвинуться с места, как изображение в каждом осколке сразу становится другим.



После всех этих событий я решил остаться в Лос-Анджелесе. Хирург с Беверли-Хиллз подштопал мою раненую руку так, что любо-дорого, и теперь ее начинает ломить только после нескольких часов, проведенных за клавиатурой компьютера.

Я снял небольшой домик в горах, и иногда по ночам мне слышны грызня и лай койотов в Николс-каньоне. В хорошую погоду из окна видно, как сверкает солнце, отражаясь от поверхности океана в десяти милях к западу, но в пасмурные дни пейзаж действует на меня угнетающе, и я держу жалюзи закрытыми. Климат здесь довольно теплый, и я вовсе не стремлюсь обратно в снежное и холодное Колорадо, зато теперь я гораздо чаще звоню домой, разговариваю с родителями и Рили. И в Денвере, и в Лос-Анджелесе полно призраков из прошлого, но все-таки первые пугают меня гораздо больше, а потому я не спешу возвращаться в родные края.

Официально я числюсь в отпуске за свой счет. Грег Гленн частенько звонит и просит вернуться, но мне пока удается благополучно тянуть время – главным образом благодаря инструментам давления, которые с недавних пор оказались у меня в руках. Я стал знаменитостью, едва ли не самым известным журналистом в стране. Меня приглашали на шоу Ларри Кинга и еще в несколько популярных передач, поэтому «Роки-Маунтин ньюс» выгодно держать меня в штате хотя бы ради престижа. Так что пока я работаю над своей книгой, я нахожусь в бессрочном творческом отпуске, и такое положение дел всех устраивает.

Что касается книги, то мой агент чрезвычайно выгодно продал права на нее и на сценарий будущего фильма, и я стал обладателем суммы, которую не смог бы заработать в «Роки-Маунтин ньюс» и за десять лет. Правда, я уже решил, что большая часть этих денег – когда я получу их все – пойдет в фонд доверительного управления на имя еще не родившегося ребенка Рили. Сына или дочери Шона. Сам я вряд ли сумею с толком распорядиться таким богатством, да к тому же эти деньги – кровавые деньги. Из аванса, выплаченного издателем, я взял себе лишь энную сумму, которой должно хватить на жизнь в Лос-Анджелесе и на путешествие в Италию, куда я, может быть, съезжу сразу после того, как закончу черновой вариант книги.

Именно в Италии сейчас находится Рейчел – так сказал мне Хэзелтон.

Узнав, что ее увольняют из отдела психологического моделирования и переводят из Куантико, она взяла очередной отпуск и укатила за океан. Я ждал, что Рейчел напишет мне или позвонит, но она не сделала ни того ни другого. Вряд ли она обрадуется, увидев меня, если я даже сумею разыскать ее в Италии. Я уже смирился с тем, что потерял ее. И только по ночам иной раз предаюсь мучительным раздумьям о том, как же так получилось, что я усомнился в женщине, которую желал больше всего на свете.

Глава 53

Смерть – вот за чем я охочусь. Именно она помогает мне зарабатывать на жизнь и служит фундаментом, на котором зиждется моя профессиональная слава. Смерть помогла мне добиться благосостояния. Она всегда была где-то рядом, но прежде ни разу не подбиралась ко мне так близко, как в случае с Глэдденом и Бэкусом, когда буквально дышала мне в лицо и тянула ко мне свои костлявые руки. Когда она смотрела на меня их глазами.

Эти их глаза я помню лучше всего. Если не подумаю о них перед сном, мне порой бывает трудно уснуть. Но вспоминается в первую очередь вовсе не то, что было в тех устремленных на меня взглядах, а то, что в них отсутствовало.

В глубине этих глаз была только мрачная пустота. Пустота и бездонное отчаяние, обладающее такой интригующей и притягательной силой, что, размышляя об этом, я иногда забываю об усталости. И всякий раз, когда я думаю об этих глазах, я не могу не вспомнить Шона. Моего брата-близнеца. Тогда я начинаю гадать, успел ли он перед смертью заглянуть в глаза своего убийцы. Увидел ли он в них то, что увидел я, – беспримесное и чистое зло, обжигающее и притягивающее, как самый жаркий огонь? Я все еще оплакиваю гибель Шона. Я буду скорбеть по нему всегда. И только один вопрос тревожит меня: увижу ли я это пламя еще раз, когда Эйдолон вернется?..

Благодарности

Мне хотелось бы поблагодарить за хорошую работу и за помощь очень многих людей.

Я необычайно признателен своему редактору Майклу Питчу, проделавшему, как всегда, многотрудную и кропотливую работу над рукописью, а также его коллегам из издательства «Little, Brown and Company».

Отдельное спасибо моему другу Тому Рашу, за усилия по поддержке этой книги, и Бетти Пауэр, вынесшей на своих плечах неподъемный груз набора текста.

Также благодарю своих агентов, Филиппа Шпитцера и Джоэла Готлера, находившихся в нужном месте и в нужное время, когда у меня родился замысел этого романа.

Выражаю признательность своей жене Линде, а также остальным членам семьи, оказавшим неоценимую помощь при чтении набросков и черновиков книги и терпеливо объяснявшим мне, где именно я не прав.

Я в огромном долгу перед братом моего отца Дональдом Коннелли – за рассказы о воспитании близнецов.

Благодарю Мишель Брустин и Дэвида Персли – за истинно творческие советы. Спасибо Биллу Райну и Ричарду Уиттингхэму, прекрасным писателям из Чикаго, за их исследования, а также Рику и Ким Гарза.

И наконец, я должен поблагодарить многочисленных продавцов книг, с которыми познакомился в последние несколько лет: тех, кто, собственно, и доносит мои сочинения до читателей.