– Неудивительно, что в мире математики ты чувствуешь себя комфортно. Твоя жизнь превратилась в хаос, а здесь все на своем месте. Как в затхлой кладовке. Одиноко и потерянно.

Есть! Второй раз за утро Симона тыкали носом в его жизнь, но на сей раз его это зацепило. Мнение Каро было для него важно, сказанное ею воспринималось как оплеуха, которой она вмиг вернула его в реальность. Симон не знал, что ответить.

– Не бери в голову, но я бы здесь и ночи не выдержала.

Каро встала, подошла к окну и выглянула наружу:

– Да и дня тоже – точно нет. Здесь как у нас в интернате. Абсолютно мертвый дом.

Симон, опустившись на стул, сгорбился.

– Мне ничего больше не остается, – прошептал он. – Эта проклятая автокатастрофа все у меня отняла. Родителей, дом – все без остатка.

Каро взглянула на него:

– Знаешь что? Плевать на этого Пифагора! Здесь страшная жара и духота. Давай куда-нибудь выберемся!

Симон был разочарован, что ему так и не удалось заразить девочку своим воодушевлением. Ему хотелось еще немного поговорить о математике. Это было ему приятно и здорово отвлекало. С другой стороны, он вынужден был согласиться, что в ее словах есть здравый смысл и что он снова норовит спрятаться от жизни.

– Хорошо. У тебя есть план?

Каро взглянула на него пристально, с таинственным видом.

– Зависит от тебя. Ты не трусишка?

Он не понял, к чему она это спросила, но ни в коем случае не хотел показаться девочке трусом.

– Нет, думаю, нет.

– Ладно. Тогда я покажу тебе кое-что на самом деле прикольное.

26

– Давай скорее, вареная улитка!

Симон изо всех сил старался придерживаться темпа Каро. Хоть ее велосипед и был старее маунтинбайка Майка, зато сама Каро чувствовала себя явно бодрее. Задыхаясь, Симон давил на педали и следовал за подругой по узкой дорожке вдоль берега Фале. Стало еще жарче. Горячий воздух сгустился так, что хоть глотай его. Пот струился по лицу мальчика. А вот Каро, казалось, эта жара была нипочем. Она снова натянула капюшон глубоко на голову для защиты от солнца и, несмотря на быструю езду, казалось, не устала ни капельки. Она вся была сконцентрирована на достижении поставленной цели.

Когда они подъехали к лесу, дорога стала ровной и тенистой. Истинная благодать, подумал Симон. Вершины елей тонули в небе, прохладный воздух доносил запах мха и грибов. Слышалось лишь похрустывание хвои под колесами и привычные звуки леса – щебетание птиц, среди которых выделялось пение дрозда и таинственные шорохи в подлеске.

Симон любил лес. В детстве он часто гулял здесь с дедушкой, и всякий раз это было для него событием. Однако сегодня шорохи и тени казались ему тревожными. Будто бы в лесу его ночные кошмары стали реальностью. Без Каро у него не хватило бы духу отправиться сюда.

Вскоре они достигли развилки. Вытянув левую ногу, Симон остановил велосипед. Несмотря на жару, он вдруг ощутил леденящий холод. Каро тоже остановилась и огляделась.

– Эй, что случилось?

Он указал рукой на возвышенность за развилкой, где стояло несколько обугленных стволов елей.

– Вон там, наверху, все и произошло.

Каро отъехала назад к нему и сошла с велосипеда. Сняв капюшон, она проследила за его взглядом.

– Тут произошла та авария?

Симон молча кивнул и вцепился в руль мертвой хваткой. Каро не должна заметить, как он дрожит.

– Ты хочешь осмотреть это место? – спросила девочка.

Он нервно облизал губы, ставшие вдруг сухими и жесткими. Должен ли он туда пойти? Хочется ли ему этого на самом деле? «Нужный момент времени нам подсказывает интуиция, – объяснял ему доктор Форстнер. – Рассудок всегда найдет основания, чтобы ничего не делать, чаще всего из-за нашего страха. Но наше животное, инстинктивное чувство не обманывает никогда!» Теперь Симон попытался взывать не к рассудку, а к интуиции. Он быстро взглянул на Каро:

– Ты пойдешь со мной?

Она тут же кивнула, будто это было чем-то само собой разумеющимся.

– Конечно, если хочешь.

Симон еще не знал, хочет он или нет. Одна часть души тянула его вперед, другая леденящим ужасом сжимала сердце. Сама мысль о том, что ему предстоит снова увидеть место катастрофы, ввергала его в страх. В его ночных кошмарах именно там, на той самой вершине, его подкарауливало чудовище. Монстр, преследовавший его. А на самом деле? Подкарауливал ли там сейчас Симона кто-то, кого следовало опасаться?

«Иди же, иди, доверься себе, – нашептывал внутренний голос. – Ты не один, и это не сон». Да, он непременно должен туда пойти! Возможно, именно на месте катастрофы он найдет ответы на вопросы, не оставляющие его в покое. Возможно, прореха в памяти тогда заполнится.

Снова усевшись на велосипед, Симон поехал вверх по узкой лесной тропинке. Он не торопился, и на этот раз он ехал впереди, а не Каро. Когда они наконец-то добрались до места, Симон положил велосипед на обочину и огляделся. Впервые с той проклятой субботы он снова был здесь – в мире реальности, в своих снах он возвращался сюда постоянно. Одна и та же картина. «Как будто каждую ночь я листаю один и тот же фотоальбом. Это никогда не было сном, – подумал он. – Это воспоминания».

Симон, присев на корточки, коснулся асфальта, будто боясь обжечься. Да, это было то же самое ощущение! Холодный, грубый, шершавый асфальт. Как во сне. Когда он полз по нему, то ободрал себе ладони и коленки. Симон поднялся на ноги и пошел вдоль обочины. Каро безмолвно следовала за ним. Девочка чувствовала, что ее другу сейчас не до разговоров, да он и не смог бы разговаривать, – просто ему нужно, чтобы в этот момент кто-то был рядом. Чем ближе они подходили к обрыву, с которого скатился автомобиль, тем большее усилие приходилось делать над собой Симону, чтобы идти дальше. Кто-то обозначил место впереди крестом – вероятно, Тилия, поскольку Майк был абсолютно не религиозен. При виде этого креста Симон ощутил укол в сердце. У подножия креста стояли две кладбищенские свечи.

Вскоре Симон обнаружил осколки стекла, блестевшие в траве, словно капли росы. Осколки не могли быть от бутылки – для этого они были слишком маленькими.

Это были осколки стекла автомобиля. Вероятно, они остались здесь с момента катастрофы. Что это было за стекло? Вероятно, заднее. Возле которого стояла подарочная корзина для Тилии, подскакивавшая при каждом толчке. Снова, и снова, и снова…

Мальчик вздрогнул: ему показалось, будто он услышал вскрик родителей. Но это был всего лишь клекот двух ястребов, охотившихся над кронами деревьев.

– Что с тобой? – Каро озабоченно посмотрела на него. – Ты так побледнел.

Симон хотел что-то ответить, но слова застряли в горле, и он только кивнул. Ноги дрожали при каждом шаге, когда он опасливо приближался к черному выгоревшему кругу на траве. Обе свечи догорели до конца и погасли, и в какой-то миг Симон подумал: «Здесь должны были стоять три свечи! Будь судьба справедлива ко мне, свечей было бы три».

Набрав полные легкие воздуха, Симон бросил взгляд на обрыв. Кроме обугленных деревьев, ничто не напоминало об ужасной аварии. Конечно, с тех пор миновал уже не один месяц. Давно уже все убрали – вплоть до осколков на обочине дороги. А то, что осталось, скоро зарастет травой.

В то же время у Симона возникло странное ощущение, словно он вернулся в момент катастрофы. В памяти возникли дымящиеся обломки – перевернутый, лежавший вверх тормашками двигатель и сплющенная кабина, похожая на искривленную букву U. Эта ужасная картина преследовала его в снах. Языки пламени, вырывающиеся из разбитой машины и перекидывающиеся на деревья. Белый дым, словно знамя на ветру, рвущийся из щели, накрывая землю мутной пеленой. Прежде эта щель была дверью водительской кабины – с той стороны, где сидела мама.

– Вот кошмар! – ужаснулась Каро, подойдя к нему. Хоть эта девочка и не видела ужасных картин, возникающих в его мозгу, но одного вида обгоревших деревьев было достаточно.

– Как же ты все-таки выбрался из машины?

– Я… я не помню, – пробормотал Симон, пытаясь заглушить противный нескончаемый вой сирены в голове. – Наверное, через боковое стекло. Я сидел сзади справа. Это место считается самым безопасным в случае аварии. Мой врач говорит, что я ничего не помню, потому что… потому что увидел нечто ужасное! Мое сознание подавляет этот образ, чтобы пощадить меня. Ты знаешь… передняя часть машины… она была совсем сплющена.

Он не смог объяснить понятнее, но Каро, казалось, поняла. Она смотрела на него серьезно и молча кивала.

– Разве знаешь, что тебя ждет, – мягко произнесла она. – Тебе удалось выжить, и это главное.

Симон отвел взгляд:

– Неужели это на самом деле так?

– Конечно, – ответила Каро, уже чуть громче. – Разумеется, это тяжело, что твои родители погибли. Но ты-то выжил! Выходит, тебе повезло, беда обошла тебя.

Симон поднял голову и снова взглянул на нее:

– Какое же это везение? Да, я выжил, но мои родители – нет. Это ужасно. Я все время спрашиваю себя, почему я тоже не погиб. Почему именно мне суждено было выжить? Меня не покидает чувство вины. Понимаешь, о чем я?

Каро слегка склонила голову набок:

– Отчасти да, отчасти нет. Жизнь слишком коротка для таких вопросов, как мне кажется. Ты просто живешь, и с тобой все время что-то происходит.

Он развернулся и зашагал назад, к велосипедам, а потом прошел по дороге до того места, где в его кошмарах стояла дверь. Дверь, которую он не мог открыть. Дверь, за которой скрывалось нечто важное. Дверь, которой в реальном мире не существовало. Вместо этого на асфальте виднелись лишь черные следы тормозов. Вдруг Симону что-то вспомнилось. Это не имело отношения к аварии и произошло задолго до нее. Это было вечером после похорон дедушки. Хайнц Штроде всего на несколько месяцев пережил жену. У него внезапно остановилось сердце. Мать Симона смотрела на это иначе.

«Они почти всю жизнь прожили вместе, – сказала она отцу, обнимая его в утешение. – Они поженились еще в юности и с тех пор почти ни на день не разлучались. То, что он ушел так быстро вслед за ней, – грустно, но объяснимо. Он хотел быть вместе с ней как можно скорее». Когда вечером семья вернулась с кладбища в дедушкину квартиру в Штутгарте, Симон спросил отца, почему люди должны умирать. Ему было всего семь лет, и мысль о том, что обстоятельства жизни могут так внезапно и страшно измениться, приводила его в ужас.

Он сидел на кровати, вертя в руках игрушечного робота, полученного в прошлом году от бабушки с дедушкой в подарок на Рождество. Папа придвинул стул поближе. Они долго разговаривали о смерти и о том, что все на свете преходяще. Симон то и дело в отчаянии тряс головой. «Я не хочу, чтобы что-то менялось! – кричал он. – Если что-то идет хорошо, так и должно оставаться. Почему все не может всегда быть, как сейчас?» – «Знаешь, мальчик, рано или поздно в жизни наступает момент, когда приходится осознать: что-то безвозвратно изменилось, – ответил отец. – Наша задача – найти что-то хорошее в том, что случилось, и воспользоваться этим для будущего роста. Мы не можем избежать смерти, однако можем с толком использовать время, которое нам еще остается. Мы должны проживать каждый день так, будто он последний. В этом для меня и состоит смысл жизни».

Симон смотрел на следы тормозов у своих ног. Тогда он не понял отца, а может, не захотел понять. Но теперь со всей ясностью понимал. Сейчас наступил именно такой момент, о котором предупреждал отец. Отмеченный черным на сером асфальте. В этом месте жизнь Симона изменилась навсегда. В одну секунду. Здесь, на этом повороте, родители вскрикнули. Отсюда машина начала скатываться в пропасть. Но почему? Почему?

Они заметили что-то на дороге? Может быть, отец наехал на какое-нибудь животное? «Дверь», – угрожающий голос в его голове. Голос этот напоминал рык чудовища, гнавшегося за ним в кошмарах до этого самого места. И сейчас Симону казалось, что чудовище дышит ему в затылок. «Ответ скрывается за дверью. Загляни же, загляни туда, трус!»

В чаще леса что-то хрустнуло. Симон обернулся. Ему показалось, он заметил мелькнувшую тень. Но ели росли так густо, что внизу царила полутьма. Он боялся увидеть эти горящие глаза из своего сна – вероятно, волчьи, заключил он непонятно почему. И снова услышал тихие голоса, зовущие: «Симон! Симо-о-он! Иди к нам!» Но в лесу никого не было. Только стволы деревьев, кустарник, ветки да покрытые мхом кочки. И утробные, злые голоса в его черепной коробке. «Ты тоже должен был погибнуть!»

Он встряхнулся, будто желая избавиться от этих проклятых голосов.

– Что с тобой? Что на тебя нашло?

Радом стояла Каро. Он не слышал, как она подошла.

– Нет, ничего. – Симон прихлопнул на лбу привлеченного запахом пота комара, судорожно сглотнул и отер пот. – Если бы я только мог вспомнить! Но мои воспоминания словно кто-то стер.

– Не считай себя сумасшедшим. От того, что ты будешь себя мучить, станет только хуже.

Каро улыбнулась ему, и ее улыбка напомнила ему мамину. Эта улыбка означала: все не так плохо, как тебе кажется.

– Знаешь, наверно, это даже хорошо, что ты не можешь вспомнить всего, – сказала девочка. – Значит, есть возможность представить себе события так, как тебе хотелось бы.

Он смотрел на нее, наморщив лоб.

– Что ты имеешь в виду?

– Наши фантазии, например. Когда жизнь становится невыносимой, нам остается лишь фантазировать. В мире фантазий возможно все… Я так часто делаю. Например, представляю, что в следующие выходные меня приедут проведать родители. Вдвоем. Это дает мне силы пережить неделю.

– Но что происходит, когда они все-таки не приезжают? Я не могу вернуть своих родителей. Они умерли.

– Нет, не умерли, пока ты носишь их в своем сердце. – Каро пожала плечами. – Смешно звучит, но я действительно в это верю. Пока кто-то о нас думает, кто-то нас помнит, мы не умерли окончательно. Твои родители с тобой. Ты должен лишь мысленно представить себе их и сделать частью своей жизни.

Симону вспомнилась недавняя поездка на кладбище. Ощущение, будто гробы родителей пусты, а сами они уехали куда-то далеко-далеко. «Конечно, – подумал он. – Они продолжают жить во мне». Каро была права. Возможно, Леннард хотел сказать то же самое. Но в нем говорил разум, а не сердце. Однако не все ли равно? Когда думаешь о ком-то с любовью, сердце и голова приходят к согласию. Эту фразу он где-то вычитал, и она ему понравилась.

– Пойдем же, – позвала его Каро, снова усаживаясь на велосипед. – День сегодня слишком прекрасен, чтобы омрачать его трауром.

Симон в последний раз оглянулся. В лесу снова что-то хрустнуло. Возможно, в чаще кто-то крался, наблюдая за ними. Точнее, за ним. В особенности за ним. «Я до тебя доберусь! – рычало чудовище в его голове. – Ты не скроешься!»

Симон поторопился к своему велосипеду:

– Давай-ка смоемся отсюда. Это была не слишком хорошая затея – приезжать сюда.

Каро снова внимательно посмотрела на него, будто пытаясь прочесть его мысли, – и Симону показалось, что в тот момент дар ясновидения действительно снизошел на нее, как ни глупо это звучало. Во всяком случае Каро догадалась, что Симона необходимо срочно приободрить. Ее лицо озарилось лукавой улыбкой.

– Хорошо, поехали. Чур, кто приедет последним, тот дурак!

Она начала крутить педали и весело покатилась вниз по узкой дорожке, по которой они сюда приехали. Симон последовал за ней в своем темпе. Он был рад покинуть это мрачное место. Но, несмотря на облегчение, он чувствовал, что вскоре снова вернется сюда. Как возвращается каждую ночь. Снова и снова. До тех пор, пока ему не удастся заглянуть за дверь.

27

Снова Каро обгоняла его, и снова Симону пришлось приспосабливаться к ее темпу. Вероятно, она каждую свободную минуту проводила на велосипеде. А что ей еще оставалось, если ее каникулы были «мертвым домом», как она выразилась? Когда он наконец доехал до финиша, она, победно улыбаясь, ждала его там.

– Ну, так кто у нас дурак?

Кашляя, он поставил велосипед рядом с ее железным конем и с удивлением разглядывал здание, возвышающееся над кронами группы деревьев.

– Боже мой, это же старый лесной отель! – воскликнул Симон, вытирая пот с лица. – Я совсем о нем забыл.

– Ты когда-нибудь уже бывал здесь?

– Да, но очень давно. Мне тогда было шесть или семь. Дедушка собирал в этих местах грибы.

Каро взглянула на заброшенный отель, в ярком свете солнца и впрямь казавшийся каким-то нереальным, и заслонила глаза рукой.

– Выглядит как заколдованный дворец, тебе не кажется?

Симон согласно кивнул. Еще в детстве здание напоминало ему замок Спящей красавицы. Он знал, что раньше отель служил приманкой для туристов и для ищущих уединения. Но с тех пор, как владелец тяжело заболел, здание стояло заброшенным.

«Сыну неинтересно продолжать семейное дело, – рассказал Симону дедушка. – Ему лишь бы прожигать жизнь да волочиться за каждой юбкой – такой бездельник!» После смерти старого хозяина отель продали общине. Поскольку, как и следовало ожидать, другого покупателя не нашлось. Жаль, разумеется.

С того времени отель выглядел так, будто впал в заколдованный сон сотню лет назад, забытый всем миром. Некогда белый фасад покрывали пятна мха, плющ вился по стенам. Во многих местах отлетела штукатурка и проглядывала кирпичная кладка, выцветшая от времени и напоминавшая розовые шрамы. На крыше, покрытой полуразрушенной черепицей, свили гнезда многочисленные птицы, а на одном из шатких деревянных балконов над ветхим плетеным креслом развевался рваный солнечный зонтик.

Как и много лет назад, Симон почувствовал странное, но настоятельное желание войти в обитую железом дверь и поправить покривившуюся вывеску с надписью «Панорамный отель «Семь елей». Ребенком он удивлялся этому названию: без сомнения, елок росло рядом куда больше, чем семь. Он спросил себя, какие именно из деревьев имелись в виду. Но, даже если бы на изгороди не висела предупреждающая табличка «Осторожно: опасность обрушения!», ни за какие деньги Симон не согласился бы войти в дверь под криво висящей вывеской. Многочисленные окна, закрытые жалюзи и похожие на сонные глаза, останавливали его. И сегодня, девять лет спустя, они казались ему враждебными. «Если мы потревожим его, старый замок пробудится и откроет глаза», – подумал он.

Надпись-граффити «Хоррор-отель» не показалась ему смешной, хотя намалевавший ее вряд ли был серьезен. Ему вспомнился фильм ужасов «До крови», который он смотрел в детстве вместе с Майком. В одном из эпизодов дверь вдруг начала дышать, и Симон от страха спрятался за спинку кресла, пока сцена не закончилась. «Не удивлюсь, если двери в этом здании действительно дышат, – подумал он. – Или если души бывших постояльцев бродят по темным коридорам».

– Ну, что случилось, где ты там застрял? – Голос Каро вырвал его из задумчивости.

– Ты хочешь войти внутрь?

– Конечно. Пойдем, там действительно прикольно, особенно в южной части.

«С южной стороны, где в траве под стеной растут лисички», – пронеслось у Симона в голове. Это был голос дедушки.

– Велосипеды давай лучше спрячем, – сказала Каро, заталкивая свой велосипед в кустарник. – Хотя я никогда никого там не встречала, береженого бог бережет. Если нас поймают, мало не покажется.

Симон не моргая смотрел на отель и на ограду. Ему было не по себе. Он ведь трусишка, заячий хвостик, как часто называл его Ронни. Однако он преодолел себя и поставил свой маунтинбайк рядом с велосипедом Каро. Вдруг он заметил на земле нечто, приковавшее его внимание.

– Посмотри-ка, тут звериные следы!

– Ну и что? В лесу полно зверей. Дикие кабаны, олени, зайцы…

Он с сомнением покачал головой и опустился на колени.

– Нет, это не отпечатки копыт. И не заячьи следы. Дедушка мне показывал, как они выглядят. А для лисы они слишком большие.

– Тогда чьи это следы?

Симон коснулся пальцами почвы, влажной и рыхлой в тени.

– Возможно, большой собаки.

Едва он это выговорил, олицетворение его страха снова возникло в его мозгу. Огромный серый силуэт с пылающими глазами. Стоящий на лесной тропинке. Картинка тотчас пропала, но Симон узнал ее.

– Волк, – прошептал он и почувствовал, будто по его спине ползет железное насекомое.

Это тоже воспоминание?

– Волк? – Каро наморщила лоб и опустилась на колени рядом с ним. – У нас уже сто лет нет никаких волков.

– Да, но иногда пишут о волках, пересекающих границу.

– В Баварском лесу – возможно, но не здесь, в Фаленберге, – твердо сказала Каро. – Но ты прав: это очень крупная собака. Возможно, пастушья овчарка.

Внезапно Симона осенило.

– Поисковая операция! – воскликнул он. – Здесь искали пропавшую девочку. Наверняка с собакой.

– Да, Леони. – Каро кивнула с серьезным видом. – Возможно.

– Ты ее знаешь?

Каро поднялась на ноги и отряхнула землю и хвою с испачканных голых коленок.

– Не то чтобы знаю. Только на лицо. Она училась у нас экстерном. Кроме того, она на класс старше меня.

Симон снова осмотрел собачьи следы на земле.

– В новостях говорили, полиция предполагает, что с ней случилось что-то совсем плохое, – сказал он. – Как ты думаешь?

– Надеюсь, они ошибаются, – ответила Каро, не поднимая глаз от своих кроссовок с черепами. – Но думаю, что мир достаточно зол, и надо смотреть, кому доверяешь.

28

Недалеко от того места, где они спрятали велосипеды, в ограде обнаружилась дыра. Каро заставила себя пролезть в нее первой. Симон последовал за ней, и они двинулись напролом через дикие заросли. Они миновали полуразрушенные скульптуры, покрытое мхом поле для игры в садовые шахматы, колодец, который из-за разросшегося плюща едва можно было узнать. Оттуда к южной части отеля вела вымощенная плитками дорожка. Симон снова и снова смотрел на окна. Несмотря на то что жалюзи были закрыты, у него возникло странное чувство, будто за ними наблюдают.

Каро уверенно шагала вперед. Казалось, она ничего не боится, и в этом Симон ей слегка завидовал. В каком-то смысле она походила на Майка – в те моменты, когда они вместе со старшим братом совершали запретные вылазки, чтобы узнать мир вокруг. Майк всегда шел на шаг впереди него.

Когда они наконец достигли задней стены отеля, Каро подняла руки в стороны и несколько раз крутанулась на месте.

– Вуаля! – сказала она. – Мы наконец-то на месте. От удивления Симон проглотил язык, а Каро улыбнулась.

– Тебе нравится?

– Еще бы!

Симон ступил на широкую солнечную террасу, с которой открывался прекрасный вид на долину реки Фале. Неприятное впечатление, произведенное зданием, вмиг оказалось забыто. Хотя годы заброшенности не прошли бесследно для террасы – многие плитки встопорщились, между ними проросли папоротник, львиный зев и сорная трава, – камни пола оставались по-прежнему столь белоснежными, что их сверкание на солнце ослепило Симона.

– Это еще не все! – Каро побежала к широкой лестнице в конце террасы. – Посмотри-ка сюда!

Симон последовал за ней, и его взгляду открылся большой бассейн. Симон не поверил своим глазам. Бассейн был наполнен почти до краев, на солнце вода переливалась синими бликами. Если бы не щербинки на бортике и пара листьев, плавающих в воде, могло показаться, что гости покинули бассейн совсем недавно.

Каро сняла ветровку и шорты и принялась расшнуровывать кроссовки:

– Пойдем купаться!

Симон не успел ничего возразить, а она уже, в футболке и трусиках, понеслась к трамплину и с громким всплеском прыгнула в воду. Она двигалась в воде как рыба, моментально достигнув другого края бассейна.

– Иди же сюда! – позвала она смеясь. – Вода чудесная!

– Но не можем же мы…

– Я же могу! Ничего страшного. Это дождевая вода, просто чистая дождевая вода.

– Хорошо, но… тут же полно всякого мусора, мы неизвестно что можем здесь подцепить!

Девочка снова засмеялась:

– А еще комета может свалиться нам на голову. Эй, я тут бываю довольно часто, и ничего плохого со мной еще не случилось. Ты стесняешься меня или что?

Симон почувствовал, как краснеет. Каро видела его насквозь. Хотя он действительно беспокоился о том, что в застоявшейся воде полно бактерий и можно заработать кожное воспаление, как говорила мама, тяжелейшее кожное воспаление, – но прежде всего он стеснялся. Он никогда еще не раздевался при девочках. Наверняка Каро будет над ним смеяться. На занятиях по плаванию его всегда высмеивали, в первую очередь Ронни. «Эй ты, скелет, – кричал он, – дай-ка я поиграю на твоей клавиатуре!» Все смеялись, и девочки в том числе – это было самое обидное. Симону хотелось от стыда сквозь землю провалиться. Потом он покупал себе полный пакет сладостей и шоколада, но это не приносило пользы – только тошноту и чувство тяжести. Он так и остался худым и костлявым. Скелет, что и говорить…

Каро снова подплыла к нему, оперлась на бортик бассейна и взглянула на него снизу вверх:

– Знаешь, самая большая проблема в том, что ты сам стоишь у себя на пути. Так можно пропустить лучшие вещи в жизни. Когда-нибудь станет поздно, и ты скажешь: «Ах, если бы я тогда…» Только потому, что ты не доверял себе! Тебе на самом деле не хочется поплавать?

Симон не мог заставить себя взглянуть ей в глаза. Наверняка его лицо было багрово-красным.

– Я немного другой, – сказал он тихо.

Каро покачала головой:

– Нет, ты даже очень другой. Потому ты мне и нравишься. Нет ничего скучнее, чем так называемые нормальные люди.

При последних словах она наморщила лицо и сказала:

– На самом деле они всего лишь глупцы, плывущие по течению. Потому тебе надо радоваться, что ты не такой, как все.

– Ты так считаешь?

– Конечно. – Она подмигнула ему. – А если я отвернусь, пока ты будешь в воде, ты искупаешься?

– Ну хорошо.

Симон снял обувь, и Каро снова улыбнулась. Затем сделала глубокий вдох и скрылась в воде. Ему стоило больших усилий побороть себя, но в конце концов он вскарабкался на тумбу и прыгнул. Солнце приятно прогрело воду. Вода касалась его кожи мягко и пахла листвой, плавающей в чаше бассейна. Этот запах снова напомнил ему осень, когда он собирал здесь грибы. «Может быть, старый бассейн пострадал от воды и разрушился, – говорил дедушка. – Стены весь год такие сырые, что там, вероятно, полно грибов. Белые, подберезовики, лисички. Боже, как я обожаю лисички!»

Каро поджидала Симона у другого края бассейна. Она легла на спину и медленно двигалась, барахтая ногами.

– Иногда я воображаю, что все это принадлежит мне, – призналась она, когда Симон подплыл. – Как будто я безумно крутая звезда и это моя собственная вилла.

– Какой же звездой ты хочешь быть? – спросил он, приблизившись.

– Все равно какой, лишь бы богатой. Тогда можно ни о чем не заботиться, не работать и делать что хочешь.

Симон снова взглянул на отель, возвышавшийся над ними. В солнечном свете он казался куда менее мрачным и угрожающим, хотя закрытые окна все равно выглядели подозрительно. Глаза, которые вот-вот откроются.

– Согласен, – сказал он. – Было бы круто быть богатым! Тогда можно было бы купить виллу и не заботиться больше ни о чем.

– Теперь это наша вилла! – Каро сделала оборот вокруг своей оси. – В фантазиях возможно все. Мы не обязаны возвращаться в эту дыру под названием интернат. Мы будем впускать сюда лишь тех гостей, которые тоже другие. Такие, как мы.

– Было бы круто! – согласился Симон. – Если честно, я дико ненавижу интернат. Жизнь и так жутко меня пугает, если хочешь знать правду. Потому что теперь я предоставлен сам себе. Хотя у меня есть Майк и тетя, они живут своей собственной жизнью, а я не хочу быть им в тягость.

Она кивнула на его запястья:

– Поэтому ты пытался уйти из жизни?

Симон вздрогнул. Он хотел тотчас спрятать руки за спину, но в бассейне сделать это было затруднительно.

– Мне очень жаль, – сказала Каро быстро. – В самом деле… Извини, пожалуйста. Я не должна была тебя спрашивать. Меня это не касается.

Он взглянул на свои шрамы – тонкие розовые полоски на побледневших от воды запястьях. Каро вынырнула из бассейна и уселась на каменную ступеньку, чтобы обсохнуть. Симон присоединился к ней, быстро натянув футболку через голову.

– Это случилось в больнице, – сказал он. – В ночь после аварии. Когда мне стало ясно, что произошло… что я единственный, кто выжил… Я был просто вне себя. Медсестра дала мне на ночь какое-то снотворное, но я тайком выплюнул таблетки. Я не хотел отключиться и все забыть. Лучше было маяться бессонницей и смотреть всю ночь в потолок. Когда я пошел в туалет и увидел себя в зеркале душевой кабины, во мне что-то замкнуло. Вдруг я дико разозлился на себя. Разбил зеркало, взял осколок… ну, дальше ты знаешь.

Он смотрел перед собой на слепящие белые плиты. У мокрых ног подростков образовалась лужица, которая постепенно испарялась на солнце.

– Ночной санитар услышал и тотчас примчался, – продолжал Симон. – Кругом были осколки и моя кровь. Санитар бросился на меня, мы боролись на полу. Он был шокирован… Это все так тяжело… Мне сделали переливание крови, и санитар всю ночь сидел у моей кровати. Он боялся, как бы я снова не взялся за старое. На следующее утро, когда мне стало лучше, меня перевели в психиатрию. Сначала в закрытое заведение, а затем уже в открытое.

«На мельницу мозгов, амиго, – услышал он шепот в своей голове. На этот раз голос принадлежал Леннарду. – Потому что ты теперь член «Почетного клуба чокнутых».

Каро бросила взгляд на его руки. В какой-то миг Симону показалось, что она сейчас дотронется до его шрамов, но она этого не сделала.

– Ты стыдишься этого? – спросила она.

Он кивнул и не решился поднять на нее глаза.

– Да, потому что я был идиотом. Трусом, который всего боится. Даже своей собственной жизни.

– Нечего этого стыдиться, – сказала она мягко. – Мы все чего-нибудь боимся. Только некоторые люди лучше умеют это скрывать.

– Ты так думаешь?

Она кивнула:

– Не сомневаюсь. Тот, кто утверждает, что не боится ничего, – лжет.

– А чего ты боишься больше всего?

– Одиночества. Так же, как и ты. И того, что меня забудут.

– Думаю, я тебя никогда не забуду.

– И я тебя, Симон. И я тоже.

Они долго сидели, не произнося ни слова. Затем снова заговорили друг с другом, но это был диалог, который совершался внутри. Там они говорили вещи, для описания которых в языке нет слов. Они говорили на языке сердца. «Мы принадлежим друг другу. Мы вместе. Потому что мы другие. Никто не понимает нас, зато мы понимаем друг друга. Пока мы вдвоем, никто из нас больше не одинок».

Железный скрежет вырвал их из оцепенения. Будто кто-то разбудил их от глубокого сна. Казалось, они так просидели маленькую вечность. Симон и Каро даже не заметили, как одежда высохла на них от теплого ветерка. Лужицы около их стоп тоже испарились.

– Что это было? – спросила Каро, испуганно озираясь.

Ей тоже казалось, что она отсутствовала некоторое время. В каком-то смысле так оно и было. Они снова услышали скрежет, напоминавший отдаленный скрип какого-то шарнира. Симон вскочил и двинулся на звук. Когда скрип послышался снова, он открыл его причину. Рядом с главной дверью, ведущей на каменную террасу, имелся еще один боковой вход. Вероятно, эта дверь предназначалась для персонала, обслуживавшего гостей на террасе.

Дверь, скрипевшая сейчас на ветру своими ржавыми петлями, тоже должна была быть заперта. На дереве виднелись отверстия от гвоздей. Но кто-то снял решетку и положил ее рядом со входом. Если судить по мху и разросшейся зелени, это произошло очень давно.

– О чем ты думаешь? – спросил Симон, поднимая свои вещи с земли. – Нам надо пойти внутрь и осмотреться?

Каро, которая уже успела одеться, смотрела на него с наигранным удивлением.

– Меня спрашивает тот, кто недавно сам назвал себя трусом?

– Нет, тебя спрашивает тот, кто с того момента кое-чему научился, – ответил Симон, натягивая брюки.

Каро рассмеялась так громко, что заглушила очередной скрип раскачивающейся двери.

29

Когда глаза Симона привыкли к слабому сумеречному свету внутри здания, первым его чувством было удивление. Здесь что-то не совпадало. Они были в этом отеле не первыми непрошеными гостями с тех пор как дом впал в спячку, подобно замку Спящей красавицы. Это было маловероятно. В то же время не наблюдалось явных следов, указывающих на вторжение. Пустые бутылки, оставшиеся с давней тайной вечеринки, граффити на жалюзи – такие же, как снаружи, да и другие следы… Если верить первому впечатлению, здесь давно никто не бывал.

Симону снова вспомнился дом-призрак с дышавшими дверьми. Может быть, сюда никто не осмеливался проникнуть до них, потому что в старом доме действительно водились привидения? Может, это и вправду был «Хоррор-отель» и тот, кто оставил граффити, вовсе не шутил?

«Не будь младенцем», – воскрес в памяти голос Майка. Перед мысленным взором Симона снова возникла картина: они вдвоем с Майком перед телевизором смотрят фильмы ужасов, когда родителей нет дома. «Это все только сказки, – сказал Майк тогда. – Привидений не существует так же, как и Младенца Христа, Пасхального зайца и аиста, приносящего детей. Как нет и зомби, если ты спросишь про следующий фильм».

С этими словами Майк забросил в рот полную пригоршню чипсов, включил следующее видео и непринужденно откинулся на спинку дивана. Майк, его смельчак старший брат Майк… Интересно, а оставался бы он смельчаком здесь и сейчас? В полутемном помещении с заплесневевшими стенами и темными, грязными углами. Здесь, в этой пустой заброшенной комнате, огромной, как бальный зал. Это не то, что лежать дома на диванчике, грызть чипсы и, зная, что ты в полной безопасности, дивиться очередной выдумке режиссера очередного ужастика. Тут кнопку выключателя не нажмешь. И на другую программу не переключишь, если фильм покажется чересчур уж мрачным.

Здесь точно двери дышат, думал Симон, чувствуя, как волоски зашевелились на спине. Откуда-то ведь авторы этих ужасных историй черпают свои идеи? А может, в каждой истории есть хоть капелька правды?

– Вау! – воскликнула Каро, и звук ее голоса отдался эхом. – Думаю, нужно на самом деле быть суперзвездами, чтобы позволить себе отремонтировать кухню.

Симон изо всех сил старался подавить обуявшие его фантазии о дышащих дверях, шныряющих повсюду и не знающих покоя душах и кровожадных зомби, рыскающих в поисках человеческого мозга. Присмотревшись к помещению, он убедился, что Каро права – они и правда попали в огромную кухню отеля.

На кафельных стенах и полу еще оставались следы стоявших здесь когда-то плит, вытяжек над ними, холодильников и шкафов, но они были трудноразличимы среди пятен плесени. Все было затянуто паутиной, образовавшей на кранах и посудомоечной машине настоящие занавеси. В полутьме они походили на спутанные космы человеческих волос, тихонько трепетавшие на сквозняке.

Симон представил себе, как много лет назад здесь сновали повара, старавшиеся угодить изысканным кулинарным пристрастиям гостей отеля. Он с поразительной ясностью представил себе все это кухонное мельтешение. Он слышал, как официанты выкрикивают заказы, и ему даже показалось, будто он ощущает ароматы жареного и запеченного мяса, – хотя, без сомнения, все запахи давным-давно выветрились, и им на смену пришел затхлый дух запустения. Но, как утверждает Каро, в фантазиях возможно все.

– Мы, конечно же, закажем самые лучшие блюда, – сказала Каро. – Как минимум четыре звездочки! Или даже больше, если такие имеются. И кухня, разумеется, должна быть стерильно чистой.

– Нам бы хватило одной микроволновки и сковороды, – подыграл Симон хихикающей Каро.

– Любишь еду из микроволновки? – спросила она. – Куриные окорочка с рисом или рулетики из говядины с макаронами и овощами?

– Лучше всего жаркое с картофельным пюре и красная капуста.

– И все на отдельных тарелочках, – с ухмылкой добавила Каро. – Чтобы еда не смешивалась. Не выношу пюре или рис с соусом.

Симон онемел от удивления.

– И ты тоже?! Серьезно?

– Да, а что тебя так удивляет?

– А равиоли? Как насчет равиоли из банок?

– Их мне всегда хотелось на день рождения, – ответила Каро. – Разумеется, в мясном соусе, иначе они на вкус как раскисший картон. Мой отец всегда возмущался – мол, нездоровая пища и все такое.

Симон вздрогнул. В этой схожести их пристрастий к еде было нечто пугающее.

– Не смотри на меня так, – сказала Каро, улыбнувшись на свой особый манер. – Я еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Может, все-таки дальше пройдем?

Симон почувствовал, как краска заливает его лицо. Ему казалось, что он краснее зрелого томата.

– Да-да, конечно, с удовольствием, – торопливо согласился он.

Каро снова хихикнула, и на этот раз явно над ним. Ей, видимо, понравилось вгонять мальчишку в краску.

Они прошагали к двухстворчатой двери с круглыми, словно иллюминаторы, стеклами. За ней оказалась столовая. Сквозь длинный ряд зарешеченных окон без жалюзи в помещение проникало солнце, высвечивая пляшущие пылинки. Когда-то это просторное помещение наполняли гомон голосов, звон тарелок и столовых приборов. Возможно, здесь даже играла музыка. Фортепиано при зажженных канделябрах. Романтическая атмосфера. А теперь сюда снаружи доносился лишь шелест ветра.

– Мрачновато здесь, – заключила Каро вполголоса, будто в церкви.

Симон обвел взглядом столы, оставленные хозяевами. Они были накрыты большими скатертями, на которые осела пыль столетий.

«А что, если взять и снять скатерти? – подумалось ему. – Снимаешь скатерть, а из-под нее выскакивает призрак… Полупрозрачное существо, увеличивающееся по мере того, как со стола сползает скатерть. Дух какого-нибудь давно умершего постояльца гостиницы… Или обугленный труп жертвы автокатастрофы… Или монстр из леса… Волк!»

Мысль об этом накатила столь внезапно, что Симон вздрогнул.

– Да уж, – согласился он, пересохшее горло саднило. – Как в плохом ужастике.

– Эй, я уже подумала, ты осмелел! – Каро с усмешкой улыбнулась ему. – Или только на словах?

– Ты сама начала, – защищался он.

– Может быть, но в таком случае твоя задача – защитить меня! Ты все-таки мужчина, мой дорогой.

– Я как раз эмансипированный.

– Эмансипированный? Ну-ну, – повторила Каро, и тут оба прыснули.

Симон почувствовал, как спадает напряжение. Нет, что ни говори, присутствие Каро рядом благотворно на него действовало – придавало ему силы, заполняло пустоту в сердце, избавляло от одиночества. «Мы оба сейчас восстали против враждебного мира», – подумал он. И тут же эту мысль сменила другая: «Что это с тобой? Подобные мысли только и приходят, когда в кого-нибудь влюбляешься».

Симон не мог понять, что творится у него в душе, потому что до сих пор он ни к кому из девчонок подобных чувств не испытывал. Но вполне допускал нечто в этом духе. И, откровенно говоря, особо вдумываться у него не было охоты. Он просто чувствовал, что ему потрясающе здорово, и этого ему вполне хватало. Да и вообще, есть вещи, в которые лучше не вдумываться, чтобы не спугнуть.

– Вперед! – крикнула Каро, бросившись к двери с латунной табличкой, на которой стрелкой был указан путь на ресепшен. – Мне нужен номер! Даже апартаменты! Самые лучшие!

Симон с улыбкой смотрел ей вслед. «Я не один такой», – подумал он. И двинулся за ней. Симон не заметил, как позади него шевельнулась скатерть на одном из столиков. И оттуда выбралось какое-то существо. В тот момент он как раз выходил из столовой.

30

В помещении, где находилась стойка портье, жалюзи были закрыты. Только кое-где они от времени прохудились, и через дыры в комнату проникало солнце. Симон остановился, чтобы глаза привыкли к полумраку. В ноздри ударил запах затхлости, навевавший воспоминания о старом, заброшенном чердаке в жаркий летний день. Потом мальчик различил очертания стойки для регистрации гостей.

– Какой ужасный сервис! – Каро шутливо скорчила недовольную мину. – Даже портье и того нет!

Она стояла у стойки, ее лицо скрывала тень. В какой-то миг она показалась Симону привидением. Призраком умершего гостя, который никак не может покинуть отель – вероятно, потому что у него остались здесь какие-то незавершенные дела, как это нередко бывает в историях о призраках. Но если ему вдруг повстречается настоящее привидение, подумал Симон, он должен вести себя так же смело, как Каро. При этой мысли мальчик улыбнулся.

Подойдя поближе к Каро, он заметил на столе колокольчик. Вероятно, он был медным, потому что позеленел. Взяв его, Симон слегка тряхнул им. Звонкое «динь-динь-динь» разнеслось по комнате.

– Да тут и правда никого нет, – сказал он с наигранным возмущением. – Сервис действительно никуда не годится! Здесь срочно надо протереть пыль.

Каро провела пальцем по деревянной поверхности стойки и сдула с нее пыль.

– Может быть, портье как раз отправился за губкой? – Она кивнула в сторону лестницы. – Думаю, нам придется самим подобрать люкс для двоих. Иначе пройдет еще сто лет.

– И мы превратимся в призраков отеля, – сказал Симон с улыбкой. – Только представь себе.

– Бух! – сделала смешной жест Каро, и они, смеясь, побежали к лестнице.

Позади них дверь в столовую, приоткрывшись, едва слышно скрипнула. Однако хихиканье и топот подростков на лестнице заглушили все остальные звуки.

31

В полумраке оба поднимались по ступенькам друг за другом. Каро снова взяла на себя роль лидера. Она крепко держалась за перила, так же, как и Симон. «Она смелая, но не легкомысленная», – думал мальчик. Каро, казалось, тоже не доверяла старым деревянным ступеням.

– Боже, как темно здесь наверху! – воскликнула она, когда они поднялись на следующий этаж. – Как же мы найдем наш номер?

– Секундочку! Все сейчас будет!

Картинным жестом Симон извлек мобильник из кармана и, включив фонарик, посветил.

– Знаю, ты не доверяешь мобильникам, но иногда они ох как кстати!

Каро хотела что-то сказать, но ограничилась кивком. Коридор оказался длиннее, чем ожидал Симон. В конце его стоял тяжелый комод. Над ним висела большая написанная маслом картина, тоже вся в паутине. На полотне была изображена пожилая пара в натуральную величину. Мужчина и женщина вперили в незваных гостей испытующий взгляд. Что-то раздражало в этой картине. Глаза мужчины показались Симону странным образом знакомыми. Но ничего подобного быть, разумеется, не могло. Судя по всему, портрет относился ко временам дедушки Симона; не исключено, что этого человека могли знать отец Симона и Тилия. Во всяком случае, изображенных на этом портрете явно уже не было в живых.

– Какой номер комнаты тебе больше всего нравится?

Вопрос Каро вернул его к действительности.

– Давай поглядим.

Он скользнул лучом фонарика по стенам. С левой стороны располагались четыре двери. Это была нечетная сторона, а справа были номера с четными цифрами.

– Раз уж у нас есть свобода выбора, можем осмотреть все комнаты, – предложил Симон.

– Ладно, – не стала перечить Каро. – Но учти: на меньшее, чем люкс на двоих, я не согласна.

– Не беспокойся, как суперзвезде тебе полагается самый лучший номер!

Девочка с достоинством кивнула:

– Отлично! Этот вопрос мы прояснили.

Симон направил луч на ближайшую дверь слева.

– Давай начнем с номера одиннадцать.

Каро наморщила лоб:

– Странно, что здесь нет первого номера.

– На первом этаже, вероятно, тоже располагались номера, – пояснил Симон. – Но вроде бы это не наш случай. На первом этаже номера обычно начинаются с десятого, на втором – с двадцатого и так далее. Разве ты никогда не бывала в отелях?

– Давным-давно, – ответила Каро, пожав плечами. – И тогда я не обращала внимания на номера. Считать – это твой конек.

– Согласен. – Симон хотел, чтобы его ответ прозвучал скромно, но не получилось. Все равно он был рад, что наконец-то оказался компетентен хоть в какой-то области.

– Ты сейчас убедишься, что здесь нет номера тринадцать, – добавил он. – В каждой гостинице встречаются суеверные люди. Так же как в высотных домах нет тринадцатого этажа. Конечно, это все чушь, потому что далеко не во всех культурах тринадцать считается несчастливым числом.