Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

ГЛАВА 14





УИЛЛ





Приоткрываю тихонько дверь, смотрю влево-вправо, выскальзываю из предоперационной и почти что натыкаюсь на медсестру. Быстренько отворачиваюсь и натягиваю маску, а медсестра входит туда, откуда я вышел.

Прохожу несколько шагов, скрываюсь за стеной возле лестничного пролета и вдруг замечаю мужчину и женщину, сидящих напротив друг друга в пустой комнате ожидания, каждый у своей стены.

Смотрю на одного, на другую.

Я знаю их, но не помню, где их видел.

- Можно тебя спросить? - подает голос мужчина, и женщина поднимает голову и смотрит на него молча и напряженно.

Женщина выглядит как постаревшая Стелла.

Такие же полные губы, густые ресницы, выразительные глаза.

Ну конечно. Родители Стеллы.

Женщина коротко кивает. Взгляд у нее настороженный. Напряжение между ними такое - хоть ножом режь. Знаю, надо повернуться и уйти. Открыть дверь на лестницу и вернуться в палату, пока ничего не случилось. Все это я знаю, но что-то заставляет меня остаться.

- Плитка в моей ванной... Э, фиолетовая? А коврик...

- Черный. - Она опускает голову и смотрит на сложенные на коленях руки. Волосы падают ей на лицо.

Короткая пауза. Дверь в конце коридора бесшумно открывается и впускает Барб. Но родители  Стеллы ее не замечают. Отец откашливается.

- А полотенца?

Женщина раздраженно всплескивает руками:

- Какая разница, Том! Это же совершенно не важно.

- Было важно, когда мы красили офис. Ты сама сказала, что коврик...

- Наша дочь в операционной, а ты хочешь поговорить о полотенцах? -бросает она, и ее лицо темнеет.

Такой недовольной я Барб еще не видел. Скрестив руки на груди, она выпрямляется и с хмурым видом наблюдает за их перебранкой.

- Я просто хочу поговорить, - мягко говорит отец Стеллы. - О чем-нибудь.

- Господи, ты меня убиваешь. Перестань…

Она недоговаривает, и они оба поворачиваются и смотрят на Барб, на лице которой проступает постепенно то сердитое выражение, которое она приберегает для нарушителей режима.

Барб вдыхает так глубоко, словно хочет втянуть в себя весь воздух в комнате.

- Я не представляю, через что вы прошли, потеряв Эбби, - мрачным тоном говорит она и указывает на дверь операционной, за которой на стальном столе лежит их дочь. - Но Стелла борется сейчас не только за собственную жизнь, но и за вас обоих.

Пристыженные, оба отводят глаза.

- Разве нельзя оставаться друзьями? Или по крайней мере быть взрослыми? - с отчаянием в голосе выговаривает Барб.

Что за ерунда, Барб. Оставь эту чушь церкви.

Мать Стеллы качает головой:

- Не могу быть рядом с ним. Смотрю на него и вижу Эбби.

Отец быстро поднимает голову, бросает взгляд на бывшую жену и отводит глаза в сторону:

- А я, когда смотрю на тебя, вижу Стеллу.

- Вы - родители. Об этом еще не забыли? А знаете, что когда она узнала насчет операции, то настояла на том, чтобы самой позвонить вам. Боялась за вас, понимаете?

Господи. Неудивительно, что у Стеллы мания остаться в живых. Эти двое потеряли старшую дочь, а потом и друг друга. Если умрет и младшая, они, пожалуй, и рехнуться могут.

Мой отец ушел до того, как я разболелся, до того, как болезнь проявилась в полной мере. Жить с больным ребенком он не мог. А уж с мертвым тем более. А если в семье один ребенок больной, а другой мертвый?

Родители Стеллы смотрят наконец друг на друга, смотрят по-настоящему, со слезами на глазах, и молчат.

Стелла заботится обо всех нас. О маме, папе, обо мне.

Жду не дождусь, когда же мне исполнится восемнадцать, когда стану совершеннолетним и смогу сам распоряжаться своей жизнью. Может, пора и вести себя соответственно. Может, пора действительно позаботиться о себе.

Смотрю на Барб, невольно моргаю и в ее глазах вижу узнавание.

Ох-хо. Чувствую себя ланью, попавшей в свет фар, растерянной, не знающей, что делать: сорваться с места и бежать или покорно принять неизбежное. Колеблюсь слишком долго, и Барб налетает на меня, хватает за руку и тащит по коридору к лифту.

- Нет, черт возьми, нет.

Я молчу. Створки кабины расходятся, и Барб втаскивает меня в лифт. Снова и снова жмет кнопку третьего этажа, качает сердито головой, и я чувствую исходящие от нее недовольство и раздражение.

- Послушай, я понимаю, что ты злишься, но ей было страшно. Я... мне просто нужно было увидеть ее и...

Створки наконец сходятся, и Барб поворачивается и смотрит на меня. Лицо ее темнее тучи.

- Ты можешь убить ее, Уилл. Можешь лишить ее шансов на новые легкие.

- Она подвергается большей опасности под анестезией, а не со мной, выпаливаю в ответ.

- А вот и нет! - кричит Барб. Лифт замедляет ход, двери открываются. Она выходит, я за ней.

- Вы про что?

- Тревор Фон и Эми Пресли. Как и вы со Стеллой, у обоих был кистозный фиброз. - Она поворачивается на каблуках и смотрит на меня в упор. - Эми заразилась В. серасіа. - Лицо у нее серьезное, так что я закрываю рот и воздерживаюсь от своих обычных комментариев. - Я тогда молодая была, примерно того же возраста, что Джули сейчас. Работать только-только начала. И жить только начинала.

Барб смотрит мимо меня, как будто в другое время.

- Они полюбили друг друга. Мы все знали правила. Никакого физического контакта, дистанция полтора метра. И я, - она указывает на себя, - я позволила им нарушить запрет, потому что хотела, чтобы они были счастливы.

- Я уже знаю, чем это кончилось. Они оба умерли, да? - спрашиваю я, заранее зная, чем закончится ее история.

- Да. - Сдерживая слезы, Барб смотрит мне прямо в глаза. - Тревор заразился от Эми. Эми прожила еще десять лет‚ а Тревор... Его вычеркнули из списка на трансплантат, где он был в самом начале, а через два года бактерия его убила.

Вот же дерьмо.

Я сглатываю, отворачиваюсь и смотрю на палату Стеллы за сестринским постом. Список того, что может произойти с нами, больными кистозным фиброзом, едва ли не бесконечен. Какие-то истории наверняка придуманы, чтобы напугать нас, но случай с Тревором и Эми, о котором только что рассказала Барб, похоже, не из их числа.

- Это случилось в мою смену, - продолжат Барб, снова показывая на себя и упрямо качая головой. - И будь я проклята, если допущу, чтобы такое повторилось.

Она поворачивается и уходит, а я остаюсь с открытым ртом и не знаю, что сказать.

Только теперь я замечаю стоящего на пороге своей палаты По. Лицо бесстрастное, и понять, что скрывается за этим нечитаемым выражением, невозможно. Ясно только, что он все слышал. По открывает рот, но я поднимаю руку и останавливаю его. Иду к себе и, перешагнув порог, хлопаю дверью.

Первым делом беру с тумбочки ноутбук и сажусь на кровать. Секунду-другую пальцы парят над клавиатурой, потом я перевожу курсор на строку поиска и пишу В. серасіа.

Есть. Информация на всю страницу.

Заражение.

Риск.

Инфекция.

Всего одним кашлем, одним-единственным прикосновением я мог испортить ей всю жизнь. Мог лишить ее шанса на новые легкие.

Я мог навредить Стелле.

Наверно, я это знал. Знал, но не понимал по-настоящему.

И вот теперь от одной лишь мысли об этом мне становится не по себе. Все тело наполняется болью. Хуже, чем при операции, при обострении болезни. Хуже, чем утром в плохой день, когда просыпаешься и не можешь сделать вдох. Хуже, чем быть в одной комнате с ней и не иметь возможности прикоснуться.

Смерть.

Вот что я такое для Стеллы. Только одно может быть хуже, чем не быть с ней или возле нее, -это жить в мире, где ее нет вовсе. Особенно если это случится по моей вине.



ГЛАВА 15





СТЕЛЛА





- Пора просыпаться, милая. - Голос долетает до меня откуда то издалека.

Другой, мамин, звучит ближе. Он где-то рядом.

Я делаю глубокий вдох, и мир проступает из тумана, обретает четкость, а в голове яснеет. В поле зрения появляется мамино лицо, рядом папино. Я вижу их и моргаю.

Жива! Получилось.

- Моя Спящая красавица, - говорит она, и я сонно тру глаза. Да, проснулась, но чувствую себя такой вымотанной.

- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает папа, и я отвечаю невнятным сонным ворчанием и улыбаюсь обоим.

Стук в дверь, и, толкая перед собой предназначенную для меня коляску, входит Джули. Слава богу. Какое счастье - вернуться в свою палату, в свою постель.

Поднимаю руку, выставляю большой палец, как будто голосую на дороге, и кричу:

- Подбросите?

Джули смеется, папа помогает мне перебраться с каталки в коляску. Болеутоляющее мне дали, должно быть, какое-то очень сильное, так что я не чувствую даже свое лицо.

- Мы заглянем попозже, - говорит папа. - Проверить, как ты.

Вот так да.

Мы.

Мы заглянем попозже?

- Э... я случайно не в альтернативной вселенной проснулась? - Тру глаза, щурюсь и смотрю поочередно на обоих.

Мама улыбается, гладит меня по голове и переглядывается с папой.

- Ты же наша дочь, Стелла. Всегда ею была и навсегда останешься.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но не нахожу слов. К тому же и сил, чтобы связать в предложение несколько слов, уже не хватает. Я только киваю и безвольно опускаю голову.

- Отдохни, милая, поспи. - Мама целует меня в лоб.

Мы едем по коридору к лифту, и держать глаза открытыми становится всё труднее - веки тяжелее мешка с картошкой.

- Уф, Джули, я совсем выдохлась. - Скашиваю глаза и вижу рядом с собой, на уровне плеча, ее беременный живот.

Двери лифта открываются, и она заводит меня в палату и блокирует колёса коляски.

- И кожа, и трубка выглядят намного лучше. Во второй половине дня можно будет встать. Но будь осторожна, постарайся не делать лишних движений.

Джули помогает мне подняться, сойти с коляски и забраться на кровать. Руки и ноги тяжелые, как будто к ним привесили свинцовые гирьки. Джули поправляет подушку, и заботливо подтягивает одеяло.

- Тебе о своем ребенке надо заботиться, - печально бормочу я и сонно зеваю.

Джули осторожно присаживается на край кровати и вздыхает:

- Мне понадобится помощь. Я же одна. - Она улыбается мне, и ее голубые глаза теплеют. - Не могу представить никого, на кого бы смогла так положиться.

Я протягиваю руку и тихонько похлопываю пальцами по ее животу - раз и два - и довольно улыбаюсь.

- Буду самой лучшей тетушкой.

Тетя Стелла? Тетя? Я сонно ворочаюсь, и Джули чмокает меня в лоб и выходит, бесшумно закрывая за собой дверь. Голова тонет в подушке, я обнимаю панду, бросаю взгляд на боковой столик и закры... Стоп! Я сажусь, тянусь к столику и ухватываю перевязанную красной лентой сложенную из бумаги коробочку.

Тяну за ленту, и коробочка раскрывается, превращаясь в яркий самодельный букет цветов - пурпурных лилий, розовых гортензий и белых полевых. Впечатление такое, будто ожил один из рисунков Эбби.

Уилл.

Я улыбаюсь, осторожно кладу букетик на место и шарю рукой в поисках телефона. Поиск нужного номера в списке контактов требует полной сосредоточенности. Я касаюсь пальцем кнопки вызова, слушаю гудок и попадаю на голосовую почту. К этому моменту глаза уже закрываются. Я вздрагиваю, услышав сигнал, и заплетающимся голосом говорю:

- Это я. Стелла. Не звони мне, ладно? Я только что из операционной и жутко устала. Позвони, когда... когда получишь... Нет, нет, не надо. Ладно? Не звони, потому что если я услышу твой сексуальный голос, то уже не смогу уснуть. Да. В общем, позвони, о\'кей?

Вожусь с телефоном, жму кнопку отбоя, поворачиваюсь на бок, подтягиваю одеяло и снова обнимаю панду. Засыпаю, глядя на бумажные цветы.



Из глубокого, послеоперационного сна меня вытаскивает звонок телефона. Я поворачиваюсь, открываю глаза - веки уже не такие тяжелые, как бытия - и вижу, что по Фейстайму звонит По. После нескольких попыток нажимаю наконец на зелёную кнопку, и на экране появляется его лицо.

- Ты живая!

Я улыбаюсь, протираю глаза и сажусь. Сонливость еще осталась, но эффект болеутоляющих ослабел, и голова уже не ощущается как посаженное на плечи пресс-папье.

- Привет. Живая. - Глаза ползут на лоб при виде чудесного букета бумажных цветов на боковом столике. - Трубка в порядке.

Уилл. Смутно припоминаю, как развязывала ленточку. Быстро просматриваю сообщение. Два от мамы. Три от Камилы. Одно от Мии. Четыре от папы. Все интересуются, как я себя чувствую. И ни одного от Уилла.

Сердце падает на двадцать этажей.

- Ты разговаривал с Уиллом? - слегка нахмурясь, спрашиваю По.

- Нет. - Он качает головой и вроде бы хочет что-то сказать, но не говорит.

Делаю глубокий вдох, закашливаюсь, и бок отзывается болью. У-у-у. Потягиваюсь. Да, больно, но терпимо.

В Инстаграме сообщение. Открываю и вижу, что это ответ от Майкла, поступивший, пока я спала. Накануне вечером он спрашивал, как дела у По, что с его бронхитом. И - а вот это уже сюрприз - собирается ли он навестить родителей в Колумбии. А я даже не знала, что у него вообще такие планы.

Мы проболтали едва не час - о том, как Майкл рад, чтоб По в больнице не один, а со мной, и какой По вообще молодец, и как он, Майкл, за него переживает.

- Мне Майкл звонил. - Я переключаюсь на Фейстайм и наблюдаю за реакцией По.

- Что? - он удивленно таращится на меня. - Почему?

- Спрашивал, как ты, все ли в порядке. - По делает каменное лицо. - Майкл милый и, кажется, любит тебя по-настоящему.

Он закатывает глаза:

- Ясно, выздоровела. Снова лезешь в мои дела. По упускает шанс. Потому что боится. Боится пойти до конца. Боится впустить кого-то во всю ту фигню, в которой мы живём. Мне самой знаком это страх. Но бойся или не бойся, а самое страшное может случиться сама по себе.

Не хочу больше бояться.

- Вот что я тебе скажу. - Пожимаю небрежно плечами, хотя говорю всерьез. - Для него неважно, что ты болен. - Это правда. Майклу наплевать, что у По КФ. Ему плохо от того, что он не может быть с По.

Больной кистозным фиброзом не знает, сколько времени ему осталось. Но точно также он не знает, сколько времени осталось любимым и близким. Мой взгляд снова притягивает бумажный букетик.

- Позвони, когда в голове прояснится. - Он бросает на меня сердита взгляды дает отбой.

Я посылаю сообщения родителям, говорю, чтобы они отправлялись домой и отдохнули, потому что день уже близится к вечеру, а мне еще нужно немножко поспать. Папа и мама и без того провели здесь бо́льшую часть дня, и я совсем не хочу, чтобы они ждали, когда я проснусь, - пусть лучше позаботятся о себе.

Мои предложения, однако, встречают сопротивление. Через несколько минут в дверь стучат, а потом в комнату заглядывают сразу двое. Вместе.

Припоминаю, что уже вроде бы слышала «мы», когда проснулась в первый раз. После смерти Эбби они ещё ни разу не выступали единым фронтом.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает мама, улыбаясь и целуя меня в лоб.

Я подтягиваюсь, сажусь повыше и качаю головой:

— Послушайте, вам действительно надо идти. Вы здесь уже…

— Мы твои родители, Стел. И пусть мы не вместе, но ради тебя мы оба здесь, — говорит папа и кладет мне руку на плечо. — Для нас ты всегда на первом месте, но в последние месяцы мы... определенно проявили себя не лучшим образом.

— Эти месяцы были трудными для всех нас, — добавляет мама и обменивается с ним понимающим взглядом. — Но только не старайся ради нас, ладно? Мы твои родители, милая, и больше всего на свете хотим, чтобы ты была счастлива.

Я киваю. Вот уж чего не ожидала так не ожидала.

— Между прочим, — говорит папа и садится на стул возле моей кровати, — суп был прекрасный. Можете говорит что угодно о кафешной еде, но здесь делают настоящий суп из брокколи с чеддером.

Мы с мамой смотрим друг на друга, я улыбаюсь, а улыбка вытягивает глубокий, и самого живота смех, который мне приходится сдерживать.

Печаль остается, но толика груза слетает с плеч, и я впервые за долгое время вдыхаю чуточку легче. Может быть сегодняшняя операция в конце-концов пошла всем на пользу?



Родители уходят, и я закрываю глаза и дремлю ещё недолго, а когда через час снова просыпаюсь, понимаю, что наркоз рассеялся окончательно и в голове полная ясность. Медленно сажусь, потягиваюсь, прислушиваюсь к боли в боку.

Поднимаю рубашку. Покраснение ещё осталось, припухлость тоже заметна, но в целом область вокруг трубки уже выглядит в миллион раз лучше.

Взгляд снова натыкается на бумажные цветы. Я улыбаюсь, встаю с постели и перевожу дух. Легкие работают с натугой и на вход, и на выход, и в помощь им я беру с прикроватного столика кислородный концентратор и вставляю в нос канюлю.

Отправляю сообщение Мии и Камиле, даю им знать, что всё в порядке, и прошу не беспокоиться. Я жива и здорова на все сто. Ну или на уже привычные 35.

Мне еще нужно рассказать подругам о том, что случилось с моими родителями, но они отправляются на экскурсию, и у меня есть кое-какие дела.

Я переодеваюсь, натягиваю леггинсы и линялую футболку, которую Эбби купила мне, когда ездила в Большой каньон. Смотрю на себя в зеркало и вижу, что тёмные круги под глазами сегодня выглядят темнее, чем когда-либо за последние месяцы. Быстро расчесываю волосы, собираю их в аккуратный хвостики хмурюсь - получилось не так хорошо, как я надеялась.

Распускаю хвостик, волосы мягко падают на плечи, и я, взглянув в зеркало, удовлетворенно киваю. Потом достаю из нижнего ящика косметичку, подкрашиваю блеском губы, наношу немного туши на ресницы и улыбаюсь, представляя, как удивится Уилл, увидев меня не только живой, но и с макияжем. Может, он даже захочет поцеловать меня?

Конечно, этого никогда не случится, но почему бы не помечтать?

Замечаю на щеках румянец и посылаю ему сообщение с просьбой встретить меня через десять минут в атриуме.

Подтягиваю  на плече лямку портативного концентратора, иду к лифту, поднимаюсь, перехожу в корпус 2 и уже по лестнице спускаюсь в Атриум, занимающий всю заднюю половину здания. Сажусь на скамейку, не спеша оглядываю деревья, кустики и каменный фонтан, негромко журчащий за спиной.

Сердце уже колотится в предчувствии скорой встречи. Ещё несколько минут, и я увижу его.

Дрожащей от волнения рукой достаю телефон и проверяю время. С того момента как Уилл получил сообщение, прошло уже десять минут, а его всё нет и нет.

Посылаю еще одно: Я на месте. Ты получил мое сообщение? Где ты?

Проходит ещё десять минут. И ещё столько же. Может, задремал? Или друзья свалились на голову и он позабыл проверить телефон?

За спиной у меня открывается дверь, и я оборачиваюсь с улыбкой - наконец-то! - и вижу По. А он что здесь делает?

По смотрит на меня, и лицо у него донельзя серьезное.

- Уилл не придет.

- Что? - вырывается у меня. - Почему не придет?

- Уилл не хочет тебя видеть. Он не придет.

Не хочет меня видеть? Что? По протягивает пачку салфеток, я беру и растерянно хмурюсь.

- Он попросил меня сказать тебе, что с той ерундой между вами покончено.

Шок, обида и боль сменяются злостью, настоящей и сильной, такой, от которой скручивает живот. Зачем же тогда он пел мне песенку Эбби перед операцией? Зачем сделал и послал тот чудный букетик бумажных цветов, если с ерундой покончено?

Горькая слеза разочарования выкатывается на щеку, и я рву упаковку и сердито вытираю глаза.

- Ненавижу его.

- Нет, не ненавидишь. - По прислоняется к стене и смотрит на меня. Голос у него мягкий, но решительный.

Я нервно смеюсь и качаю головой:

- То-то, наверно, посмеялся над помешанной на контроле дурочкой из 302-й, да? Сам сказать не пожелал? Посмеяться в лицо не решился? Не похоже на него. - Фыркаю и умолкаю. Даже при том, что я раздражена и сердита, есть ощущение неправдоподобности случившегося. Что-то здесь не так.

- Он в порядке? Ничего не случилось? - По качает головой:

- Нет, не случилось.

Заминка. Мой друг отводит взгляд в сторону журчащего фонтана, потом снова поворачивается ко мне:

- Небольшое уточнение. Барб случилась.

По рассказывает о подслушанном разговоре в коридоре, о том, как Барб налетела на Уилла, о риске заражения, которое может убить нас обоих.

Я даже не даю ему закончить. Сколько мне еще жить, опасаясь всяких «а что, если»? Моя жизнь сводится к исполнению режима, слежению за показателями, а если принять во внимание только что перенесенную операцию, то риск заразиться и умереть никогда и не уменьшится. Каждая минута моей жизни это «а что, если», и с Уиллом всегда будет то же самое.

Но одно уже могу сказать точно: без него будет по-другому.

Прохожу мимо По, толкаю тяжелую дверь, поднимаюсь по лестнице и иду по переходу к лифту.

- Стелла, подожди! - кричит он вслед, но мне нужно увидеть Уилла. Пусть он сам скажет мне, чего хочет.

Снова и снова тычу пальцем в кнопку вызова, но кабина не спешит. Оглядываюсь и вижу По, идущего ко мне со сконфуженным лицом. Кашляя и держась за бок, поворачиваю к лестнице; от боли начинает кружиться голова. Еще одна дверь, ступеньки... Я торопливо спускаюсь вниз.

Вот и наш этаж. Открываю двойную дверь, подхожу к палате 315 и решительно стучу. Бросаю взгляд в сторону сестринского поста - к счастью, там никого нет. 

- Уилл! - выдыхаю из последних сил. - Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной.

Тишина. Но я знаю, что он там.

Слышу, как По топает по коридору. Подходит, останавливается в полутора метрах.

- Стелла... - Он качает головой и хватает ртом воздух - погоня за мной далась ему нелегко.

Я не отвечаю. Снова стучу, уже громче.

- Уилл!

- Уходи, Стелла, - доносится через дверь. - Пожалуйста.

Пожалуйста. Что-то есть в том, как он это произносит. Что-то особенное. Желание, глубокое и сильное, и тоска.

Как же мне надоело жить не живя! Как я устала от неисполнимых желаний! Да, нам многое нельзя, но это ведь можно.

Я точно знаю.

- Уилл, открой дверь, чтобы мы могли поговорить.

Проходит, наверно, минута, прежде чем дверь приоткрывается ровно настолько, что мне была видна его тень на полу. Уилл не выходит, и тогда я, как всегда, отступаю к дальней стене.

- Я отойду, ладно? К самой стене. Этого будет достаточно. - К глазам снова подступают слезы, и я стараюсь загнать их обратно.

- Не могу, - негромко говорит он, и я вижу через щелку его руку в дверном проеме.

- Почему? Послушай, перестань...

-Ты знаешь, что я этого хочу, - Твердо перебивает Уилл. - Но не могу. Нам нельзя... - Голос у него срывается, и в этот момент я понимаю, что с «ерундой» между нами не покончено. Она только начинается.

Я делаю шаг к двери, потому что сильнее, чем когда-либо, хочу увидеть его сейчас.

- Уилл...

Дверь закрывается у меня перед носом, щелкает задвижка. Я ошарашенно смотрю на дверь и чувствую себя так, словно из меня вышибли дух.

- Может, так оно и лучше, - слышится решительный голос у меня за спиной. Поворачиваюсь и вижу По, который смотрит на меня печальными глазами.

- Нет, не лучше. - Я качаю головой. - Нет. Я смогу с этим разобраться. Должна. Просто нужно что-то…

Я умолкаю, не договорив, и опускаю голову. Какой-то выход должен быть. 

- Мы не обычные люди, - мягко добавляет он. - Мы не можем так вот рисковать.

Я вскидываю голову, обжигаю его сердитым взглядом. Надо же, и По против нас.

- А, перестань! Вот и ты туда же.

- Просто прими то, что есть!  - раздраженно бросает он.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга, потом По качает головой. Уилл - мятежный дух. Такой же отчаянный, как и Эбби.

В груди у меня холодеет.

- Хочешь указывать, как мне быть и что делать со своей жизнью? -  кричу я. - А как быть с твоей? Ты и Тим. Ты и Рик. Маркус. Майкл.

Он напрягается, стискивает зубы:

- Не надо, Стелла. Не трогай это.

- А я буду! Буду трогать! Они все знали, что ты болен, и все равно любили тебя. Но ты же постоянно убегал. Не они, а ты. Каждый раз. -Я качаю головой и, уже понизив голос, с вызовом спрашиваю: -Ты чего боишься?

- Ты сама не понимаешь, что говоришь! - кричит уже он, и в его голосе гремит такая ярость, что я понимаю: да, задела за живое.

Подхожу ближе и смотрю прямо ему в глаза.

- Ты все испортил. Ты загубил все шансы на любовь, какие только тебе выпадали. Так что, пожалуйста, придержи свои советы при себе.

Я разворачиваюсь и, печатая шаг, марширую в свою комнату, и воздух в коридоре звенит от гнева. За спиной у меня громко хлопает дверь, и звук эхом разносится по всему коридору. Я в отместку хлопаю своей.

Стою посредине комнаты, смотрю на закрытую дверь в полной тишине, и только легкие хрипят на вдохе и выдохе и колотится сердце. Ноги слабеют, подгибаются, и я опускаюсь на пол под тяжестью всего случившегося за день - операция, Уилл, По.

И все-таки какой-то выход должен быть. И он есть. Нужно только его найти.



Следующие несколько дней проходят как в тумане. Родители навещают каждый по отдельности, а потом, после полудня в пятницу, снова вместе и общаются между собой если не дружески, то уж точно тепло. Я говорю по Фейстайму с Мией и Камилой, но только коротко, когда им удается находить свободные минутки. Я брожу по больнице, выполняю положенные процедуры, но делаю это равнодушно, как будто меня они не касаются.

Никогда еще мне не было так одиноко. 

Я игнорирую По. Уилл игнорирует меня. Стараюсь придумать что-то, поправить положение, но в голову ничего не приходит.

Вечером в четверг, когда я сижу на кровати и в миллионный наверно раз гуглю В. серасіа, за дверью что-то звякает. Хмурюсь - что бы это могло быть? Подхожу, медленно открываю дверь и вижу баночку с красиво написанным ярлычком: ЧЕРНЫЕ ЗИМНИЕ ТРЮФЕЛИ. Я наклоняюсь, поднимаю, снимаю розовый клеющийся листочек и читаю:

Ты права. Но только в этот раз.

По! И сразу становится легче.

Впервые за четыре дня губы сами растягиваются в непринужденную улыбку. Поднимаю голову и слышу, как дальше по коридору хлопает дверь. Хватаю телефон и торопливо набираю номер.

По отвечает на первом же гудке.

- Тебе купить пончик? -спрашиваю я.

Мы встречаемся в общей гостиной, и я покупаю в автомате пакет его любимых шоколадных мини-пончиков. Бросаю пакет По - он уже сидит на диванчике в нише у окна. Он ловит и говорит спасибо, а я покупаю еще один пакет для себя.

- Пожалуйста. - Я устраиваюсь напротив, и По пытается убить меня взглядом.

- Стерва.

- Придурок.

Мы ухмыляемся друг другу, и ссора считается официально законченной.

По вскрывает пакет, достает пончик, откусывает.

- Да, боюсь, - признается он в ответ на мой взгляд. - Знаешь, что получит тот, кто меня полюбит? Ему придется платить за мое лечение, а потом он увидит, как я умру. Как по-твоему, это справедливо?

Слушаю его и понимаю, откуда такие рассуждения. Думаю, с этим сталкиваются большинство живущих со смертельным заболеванием. С чувством, давящим, как бремя. Я знаю это по себе; последние месяцы у меня было то же самое с моими родителями.

- Страховка. Лекарства. Пребывание в больнице. Хирургические операции. Неполное страховое покрытие по достижении восемнадцати лет. - По вздыхает, и голос у него срывается. - И то? Грузить на Майкла эти проблемы? На мою семью? Болезнь - моя, Стелла. И проблема - моя.

Из уголка глаза выкатывается слезинка, и По быстро смахивает ее рукавом. Я наклоняюсь вперед - так хочется помочь ему, но, как всегда, не нарушаю дистанцию и только улыбаюсь:

- Эй, может, заставишь Уилла жениться на тебе? Он богатый.

По фыркает:

- Он разборчивостью не отличается. Ему ты нравишься.

Я бросаю в него пончик и попадаю в грудь.

Он смеется, но недолго, и снова становится серьезным.

- Извини. Мне жаль, что у вас с Уиллом не сложилось.

- Мне тоже.

Я сглатываю и цепляюсь взглядом за заполненную сообщениями и уведомлениями информационную доску над его головой. Правила личной гигиены сопровождаются рисунками, показывающими, как правильно мыть руки и кашлять в общественном месте.

В голове у меня зарождается идея.

Список дел придется дополнить еще одним пунктом.



ГЛАВА 16





УИЛЛ





Сижу, свесив ноги, на краю крыши и слушаю снова, снова и снова голосовое сообщение. Слушаю только для того, чтобы слышать ее голос на другом конце. В ее комнате темно, горит лишь лампа на столе. Склонившись над ноутбуком, она неистово стучит по клавишам; длинные каштановые волосы собраны сзади в растрепанный пучок.

Что она может делать в такой поздний час?

Думает ли обо мне?

Я поднимаю голову, и снежинки, неспешно кружась, опускаются мне на плечи, веки и лоб.

За последние годы я побывал на десятках больничных крыш. Я смотрел сверху на лежащий внизу мир и каждый раз испытывал одно и то же чувство. Мне нестерпимо хотелось ходить по улицам, плавать в океане и жить так, как никогда раньше. Мне хотелось чего-то, чего было нельзя.

Но теперь то, чего я хочу, не где-то там, за стенами больницы. Оно здесь, рядом, так близко, что можно дотронуться.

Но мне нельзя. Раньше я и подумать не мог, что можно желать чего-то так, что желание ощущается и в руках, и в ногах, и в каждом вдохе.

Звонок. Я смотрю на телефон и вижу уведомление от ее приложения, эмоджи в виде крохотного танцующего пузырька.