Роберт Ирвин

Чудесам нет конца

Цель мудрости в том, чтобы положить конец чудесам. Альберт Великий. О небе и земле
Но все, что осталось непонятым, неизбежно возвращается; словно неупокоенный дух, оно не находит приюта, пока загадка не разрешится и чары не спадут. Зигмунд Фрейд. Психоанализ пятилетнего мальчика: Маленький Ганс
Список действующих лиц

(Ниже перечислены персонажи, существовавшие в действительности)



ДОМ ЛАНКАСТЕРОВ

Генрих VI: родился в 1421 году, единственный сын Генриха V. Унаследовал трон в младенчестве в 1422 году.

Маргарита Анжуйская: жена Генриха VI, королева-консорт.

Эдвард Ланкастер, принц Уэльский: сын Генриха и Маргариты.



ДОМ ЙОРКОВ

Ричард, герцог Йоркский: претендент на трон. Убит в битве при Уэйкфилде незадолго до времени, с которого начинается повествование.

Эдвард, герцог Йоркский: сын Ричарда Йоркского. Родился в 1422 году. Претендент на трон; коронован в 1461 году как Эдуард IV.

Элизабет Вудвилл: с 1464 года – жена Эдуарда IV, королева-консорт Елизавета. См. далее: Вудвиллы.

Эдуард, принц Уэльский: сын Эдуарда IV и Елизаветы; позже, с апреля по июнь 1483 года, – Эдуард V.

Ричард, герцог Йоркский: младший брат Эдуарда V.

Ричард: младший брат Эдуарда IV. Позже герцог Глостер, затем – король Ричард III.

Джордж: самый младший брат Эдуарда IV. Позже герцог Кларенс. Казнен в 1478 году.



ВУДВИЛЛЫ

Ричард Вудвилл, граф Риверс: родился ок. 1405 года.

Жакетта де Сен-Поль: дочь графа Сен-Поля. Сначала вышла замуж за Джона, герцога Бедфорда, регента Генриха VI. Овдовев, вступила в брак с Ричардом Вудвиллом.

Энтони Вудвилл, лорд Скейлз: родился ок. 1440 года. Старший сын Ричарда и Жакетты, унаследовал титул графа Риверса. Военачальник и образованный человек.

Элизабет Вудвилл: родилась ок. 1437 года. Дочь Ричарда и Жакетты. Первый брак – с сэром Джоном Греем из Гроуби. После его гибели на поле боя вышла замуж за Эдуарда IV. См. ранее: Йорки.



ДРУГИЕ ГОСПОДА

Ричард Невилл, граф Уорик: прозвище – Делатель королей; родился в 1428 году.

Джордж Невилл: архиепископ Йоркский и лорд-канцлер Англии в первые годы правления Эдуарда IV.

Генри Бофорт, герцог Сомерсет: военачальник армии Ланкастеров.

Джеймс Батлер, граф Уилтшир: лорд, сторонник дома Ланкастеров.

Уильям, лорд Гастингс: родился ок. 1431 года. Ярый сторонник дома Йорков и лорд верховный камергер Англии при Эдуарде IV.

Джон Типтофт, граф Вустер: сторонник дома Йорков. Лорд верховный констебль Англии и образованный человек.

Лорд Джон Говард: адмирал Эдуарда IV.

Томас Грей, маркиз Дорсет: старший сын Элизабет Вудвилл и Джона Грея.

Ральф Грей: младший сын Элизабет Вудвилл и Джона Грея.

Бастард Фоконберг: также известен как Томас Невилл, граф Кент. Сторонник дома Йорков.

Антуан: известен как Бастард Бургундский или Великий Бастард, незаконнорожденный сын Филиппа III, герцога Бургундского. Знаменитый участник рыцарских турниров.



ДВОРЯНСТВО

Сэр Эндрю Троллоп: известный сторонник дома Ланкастеров.

Сэр Томас Мэлори из Ньюболд-Ревел: яростный рыцарь и изумительный писатель.

Джон Пастон: землевладелец и сочинитель писем.



ПРОЧИЕ

Джон Литтлингтон: аббат монастыря бенедиктинского ордена в Кроуленде.

Неизвестный кроулендский летописец: один из тех, кто внес свой вклад в «Хроники Кроуленда», охватывающие временной период с 655-го по 1486 год.

Джордж Рипли: августинский каноник и алхимик на службе у Эдуарда IV.

Скоггин, шут Эдуарда IV: ему приписывается авторство «Книги шуток».

Уильям Кэкстон: торговец тканями, негоциант и первопечатник Англии.

Людовик де Бретей, французский рыцарь: обладатель манускрипта «Les dits moraux des philosophes»[1].

Котерелы: лондонский преступный клан.

Глава 1

Таутон

Энтони Вудвилл, лорд Скейлз, – один из тех, кто поддерживает короля Англии в его противостоянии с непокорным мятежником Йорком. Сегодня Вербное воскресенье, преддверие Страстной седмицы, и сейчас рассвет перед битвой. Преклонив колени, Энтони принимает облатку, которую окунули в вино, кровь Христову. Торжественная месса служится в самом большом походном шатре – шатре герцога Сомерсета. Полотняные стены подогнуты внутрь, чтобы уберечься от пронизывающего ветра. «Сие есть Тело Мое», – произносит священник герцога и скорбно вздыхает о множестве воинов, которым суждено нынче погибнуть. Но Энтони незачем лить слезы, ибо он молод и знает, что будет жить вечно, хотя, несмотря на юный возраст, уже отлично умеет отправлять других на встречу с Создателем. Он не сводит глаз со священного потира и думает о пасхальном чуде. Они с соратниками только что вкусили Тел а Христова. «Ita, missa est»[2], – возглашает священник. Идите, свободны.

Отец Энтони, Ричард Вудвилл, граф Риверс, подходит к оружейному шатру вперед сына. Пока их доспехи извлекают из бочек с песком, оруженосец подносит им обоим кувшины с вином: на битву трезвыми не ходят. Покинув шатер, воины на прощанье поглаживают своих лошадей, и конюхи уводят животных. Конюхи гадают, почему король Генрих не со своей армией, а задержался в Йорке, но прямого ответа от господ они не получают. Только Риверс роняет замечание: «Сомерсет знает, как разобраться с мятежниками. На нашей стороне численность и позиция на вершине холма, и мы служим законному королю. Победа будет за нами, и мы не уступим ни пяди земли».

Энтони кивает и поднимает свою алебарду. Помимо алебарды, у него есть короткий меч на бедре. Луг, на котором будет проходить сражение, находится рядом с деревней Таутон. Скоро он станет известен как Кровавый луг. Всего несколько лет назад здесь была пашня, но теперь, как это часто бывает в Англии, земля снова одичала. Запущенные поля на склонах холмов попадаются по всему королевству. Передовым отрядом ланкастерской армии командуют граф Нортумберленд и сэр Эндрю Троллоп. Отец и сын Вудвиллы находятся во второй линии под командованием Сомерсета. Они стоят чуть в стороне от герцогского штандарта, на котором чередующиеся гербы Англии и Франции обрамляет бело-голубая составная кайма. На собственном штандарте графа Риверса изображение сороки перемежается секторами беличьего поля. Оттуда, где стоят Вудвиллы, почти ничего не видно, к тому же снег, который только что пошел, летит им прямо в лицо, но по рядам пронеслась весть, что лучники Эдварда Йоркского начинают продвижение по Таутонскому лугу, направляясь к вершине холма, где находится командование ланкастерской армии. Возможно, вторая линия и не примет участия в бою, если йоркисты обнаружат, что подниматься вверх по склону не так-то легко. Как бы там ни было, Вудвиллы до последнего не опускают забрала.

Энтони ждет и ничего не говорит отцу. Ни одного слова о том, что чувствует. Он жаждет крови, опасности, приключений и новых неизведанных ощущений. Ему ненавистно это ожидание под свинцовым небом, а назавтра, после завершения битвы, его будет страшить долгая череда неразличимых дней, похожих один на другой. Повседневная жизнь пугает его гораздо больше, чем удар меча. Вот бы армии могли просто сшибаться друг с другом, как самцы оленей в лесу. Увы, битве предшествует множество действий: надо собрать войско, добраться до места битвы, питаться, кормить слуг и лошадей, приобретать оружие и доспехи. Жизнь слишком неспешна.

Тут они замечают волнение в первой линии бойцов. Видно, как штандарт Нортумберленда с разъяренным голубым львом выдвигается вперед. Линии Сомерсета приказано следовать за ним. Дьявол наладил погоду против ланкастерских лучников, ибо их стрелы летят совсем недалеко, в то время как йоркские стрелы стремительно мчатся на крыльях ветра. Тут ничего не поделаешь, остается только спуститься с холма, потеряв выгодное расположение, и встретиться с противником лицом к лицу. На лугу Энтони ввязывается в несколько стычек. Под порывами ветра солдаты изо всех сил пытаются удержать штандарты, и гербовые звери Англии – виверны[3], единороги, вепри, львы, грифоны, йели[4] и драконы – будто вступают в схватку у людей над головами, но вскоре штандарты опускаются. Иногда Энтони удается воспользоваться алебардой, чтобы устоять на ногах, но орудовать ею в такой толпе почти невозможно. Вместе с соратниками он наседает на противника, с трудом продвигаясь по кроваво-снежному месиву, увязая в грязи и спотыкаясь о тела друзей и врагов. Несмотря на колючую метель, Энтони пылает жаром, словно в раскаленной печи, и если ему не удастся развернуться и ослабить ремни шлема, он попросту потеряет сознание.

Но вот, к его облегчению, толпа вокруг редеет, и он может снять шлем, но тут же слышит крики и вопли, доносимые ветром. Куда ни глянь на поле боя, повсюду его соратники отступают. Уронив шлем, он устремляется за ними. Задыхаясь на бегу, оруженосец кричит, что Сомерсет и Уилтшир уже нашли своих лошадей и ускакали. Риверса нигде не видно. Энтони следует за основной массой ланкастерской пехоты, спешащей вниз по скользкому склону, ведущему к реке Кок. Он с трудом сохраняет равновесие. Скоро ловушка захлопнется и наступит время резни. Многие уже погибли, пытаясь преодолеть стремительное течение, – их столько, что Энтони бежит по мосту из тел, но благополучно перебирается на тот берег и ликует.

А дальше он будто погружается в сон. Ему хорошо. Завывающий ветер унялся, вокруг нет ни криков, ни стонов, лишь слышится тихий голос: «Следуй за светом! Следуй за светом!» Смутные фигуры в белом одеянии помогают ему подняться и влекут через залитый ярким светом туннель, который приводит к замку посреди леса. Снег все еще падает, и Энтони нужно найти убежище на ночь. Он стучит в ворота замка. После долгого ожидания ворота открываются, и ему, после осмотра боевых ран, разрешают войти. Но когда он намеревается проследовать в главный зал с мольбой о гостеприимстве, его не пускают. И хотя Энтони голоден и зол, что ему преградили путь, он все-таки ждет у дверей, заглядывая внутрь, поскольку знает: сейчас что-то случится. Внутри очень светло, ибо свет дюжин факелов отражается от стен, расписанных серебром и золотом. В дальнем конце зала видна фигура человека с выбеленным лицом. Человек распростерт на постели, обложенный со всех сторон подушками. Должно быть, он очень болен. На голове у него съехавшая набок корона из золоченой бумаги.

Энтони едва успевает его разглядеть, как зал справа налево пересекает шествие. Его возглавляет девушка необыкновенной красоты с кроваво-красным полотнищем вокруг шеи; в руках у нее сломанный меч. За ней следует мужчина, который держит копье с окровавленным наконечником. Далее шесть девушек несут большие подсвечники, а за ними шествует священник, сгибаясь под тяжестью ноши, укрытой красной парчой. Замыкает процессию охотник, на запястье которого сидит белый кречет. Ни участники шествия, ни зрители не произносят ни единого слова. Все цвета, куда бы ни посмотрел Энтони, необыкновенно чистые: красное одеяние «короля», зеленые платья девушек, фиолетовая ряса священника и синий камзол охотника. Так дети представляют себе священное таинство. На Энтони снисходит всеобъемлющий покой, глубже любой испытанной им страсти.

Когда церемония завершается, Энтони поворачивается и видит, что прямо за ним стоит сэр Эндрю Троллоп. Он получил в сражении ужасную рану, хотя сейчас она его вроде бы уже не беспокоит. За сэром Эндрю стоят другие рыцари, но Энтони не различает ни лиц, ни гербов. Впрочем, он рад повстречать в столь таинственном месте знакомое лицо, чего не скажешь об Эндрю.

– Друг мой, как жаль тебя видеть. Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.

Энтони, все еще во власти покоя, не знает, как ответить. Что же он здесь делает?

Затем Эндрю указывает на человека в короне, распростертого на постели.

– Он притворяется нашим королем, – говорит Эндрю. – Смотри, как корчится, будто страдает от страшной раны.

Энтони по-прежнему не смеет ничего сказать. Ему кажется, если он откроет рот, это будет все равно как пытаться говорить под водой. Внезапно Эндрю будто бы не терпится уйти.

– Я зван на пир, – произносит он. – Друг, не присоединишься? Отобедай со мной ради нашей дружбы. – Улыбаясь, он тянет Энтони за рукав, но от его прикосновения странный ужас охватывает молодого воина, и сознание покидает его.

Придя в себя, он пробуждается в теле, наполненном болью. Лежа с закрытыми глазами, он пытается определить источник мучений: сильнее всего болит в левом бедре и затылке. Доспехи и одежда с него сняты, он голый, ему холодно. Затем он открывает глаза и видит, что лежит на каменном полу в тесных темных покоях и тощий плешивый священник в коричневой рясе, склонившись над ним, тянется к металлической фигурке крошечного человечка, что висит на цепочке у Энтони на шее. Когда священник замечает, что Энтони открыл глаза, он отшатывается в изумлении. Энтони бесстрастно его разглядывает, а потом спрашивает:

– Где я?

– Милорд, вы в часовне Аберфорда. Вас считали мертвым два дня. Сегодня третий. Какие-то женщины – шесть женщин – доставили сюда ваше тело на дрогах и просили похоронить вас рядом с часовней. Они сказали мне, что тело, судя по накидке, принадлежало лорду Скейлзу, и оставили деньги на погребение. Вообще-то вас бы уже похоронили, но земля оказалась слишком твердой для могильщиков, да у них сейчас повсюду работы невпроворот. Вот ваш саван.

Рядом с Энтони лежит белое полотнище. Священник, опомнившись, прикрывает тканью нижнюю часть тела Энтони и взволнованно продолжает:

– Но ведь вы прямо новый Лазарь! Каково это – умереть? Что вы видели? Там есть чистилище или, как некоторые говорят, только небо и ад? В загробной жизни есть животные? Какую форму принимают люди после смерти? Это правда, что спасенные могут смотреть вниз на проклятых?

У священника еще много разных вопросов, но Энтони прерывает его:

– Я вовсе не умер. Я был в замке посреди леса. Есть такие неподалеку?

– В этом графстве много замков. Хотя замок в лесу мне не известен, я никогда не ухожу далеко от этого святого места.

Священник помогает Энтони добраться до постели, и следующие три дня тот отдыхает. Он расспрашивает священника, что слышно о лорде Риверсе, сэре Эндрю Троллопе, короле Генрихе и других, но благочестиво узколобый священник ничего не знает о делах сильных сего государства. Зато он дока по части Библии и без конца возвращается к Лазарю: как тот лежал, смертельно больной, в Вифании, но Иисус, узнав об этом, промедлил на пути в тот город. Он подождал, пока Лазарь умрет и черви греха и разложения устроят пиршество в теле несчастного. На четвертый день Иисус вошел в Вифанию и, хотя тело Лазаря уже смердело, повелел ему восстать из мертвых, сказав: «Всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек».

Энтони хочет знать, почему Иисус ждал четыре дня, прежде чем спасти Лазаря. И получает ответ, что Иисус должен был сотворить чудо, священное чудо, которое воодушевило бы верующих и посрамило неверующих. Священник продолжает:

– Для тех, кто видел все своими глазами, это было настоящее чудо; а для нас, потомков, это особая история, которую мы называем притчей.

– Что такое притча?

– Притча – это предание, которое говорит несколько о другом по сравнению с тем, о чем, казалось бы, идет речь. Любой случай или событие, описанные в Библии, имеют четыре значения.

Энтони впадает в беспамятство, так и не успев узнать четыре возможных уровня значения. Ему кажется, что он различает собственный голос, спрашивающий священника:

– Но почему только Лазарь? Почему Иисус не воскресил всех умерших в Вифании? Или всех умерших на земле от сотворения мира? – Но даже если ему ответили, он не слышит, да и в любом случае он на самом деле спрашивал только об одном: «Почему я?»

На четвертый день йоркисты приходят схватить Энтони. До них дошли слухи, что в часовне укрывают ланкастерского мятежного лорда.

– Мы забираем вас отсюда. Можете сначала помолиться, потому что вы уже покойник, лорд Скейлз, – обращаясь к Энтони, говорит сержант, перед тем как приступить к чтению приговора: – Под Таутоном, в графстве Йорк, в сопровождении французов и шотландцев, врагов короля, названные здесь лорды лживо и предательски, идя против веры и своего сеньора, развязали войну против короля Эдуарда, их законного, истинного и естественного сюзерена, поставив себе целью таким образом уничтожить его, лишить королевского положения, короны и чести, и таким образом начали с этой целью сражение против его названного положения, проливая кровь великого множества его подданных. В оной битве всемогущему Господу было угодно даровать ему, по Своему могуществу и милосердию, победу над врагами и мятежниками и не попустить им достичь сей лживой и предательской цели. Вследствие чего следующие предатели приговариваются к смерти…

В этом месте сержант делает паузу и принимается водить пальцем и взглядом по длинному списку приговоренных. Чтение дается ему нелегко, и он делает еще одну попытку одолеть написанное. Он шевелит губами, с трудом разбирая имя за именем. Затем:

– Вы говорите, вы лорд Скейлз?

– Я лорд Скейлз.

– Вашего имени здесь нет. – Сержант с растерянным видом покидает часовню, чтобы посоветоваться со своими спутниками, ждущими снаружи.

Возвращается он с улыбкой:

– Все в порядке. Вас сочли убитым на поле сражения, но раз вы Божьей милостью найдены живым, нам велено доставить вас к королю Эдуарду и вашему отцу, верховному констеблю Англии, лорду Риверсу.

Бессмыслица какая-то! Когда Энтони закрывает глаза, он слышит крики священника:

– Теперь вы превзошли Лазаря, ибо уже второй раз восстали из могилы!

Вскоре Энтони помогают перебраться на повозку, которая доставит его к Йорку. Это унизительно, но ничего не поделаешь: он слишком ослабел от полученных ран. Дороги покрыты рытвинами, и весь путь – сплошное мучение, причиняющее невыносимую боль. Рана в боку опять открывается, и ему снова требуется перевязка. Энтони часто впадает в беспамятство, но в моменты прояснения сознания он узнает о масштабе победы Эдуарда и о последствиях сражения. Считается, что в битве на Вербное воскресенье приняли участие 200 000 человек и большинство из них были убиты. Но разве во всей Англии нашлось бы столько мужчин? Уэллс, Морли и Джон Невилл были среди погибших на поле боя, и их, несмотря на благородное происхождение, бросили в общую могилу вместе с простолюдинами. Нортумберленд умер от ран в Йорке. Король Генрих, королева Маргарита и герцог Сомерсет удирают в Шотландию. Уилтшир тоже в бегах. Сопровождающие Энтони считают, что делу Ланкастера пришел конец, но подробностей о лорде Риверсе и его месте при новом порядке они не знают.

Пока они едут, Энтони просит у сержанта позволения посмотреть приговор. Там нет не только его имени, но также и имени военного советника герцога Сомерсета, сэра Эндрю Троллопа. Энтони знал Эндрю с давних пор. Тот начинал простым воином и возвысился до командира отряда графа Риверса во время французского похода. Позже он сражался при Уэйкфилде и был посвящен в рыцари после битвы под Сент-Олбансом. Если удастся найти Эндрю, можно спросить у него, как назывался замок.

Энтони спрашивает сержанта, не слыхал ли тот, где теперь сэр Эндрю, и узнает, что Эндрю был среди убитых на поле брани. Он продолжал сражаться, пока ему не отрубили обе руки. Вместо скорби Энтони охватывает злость на призрачное видение, которое дурачило его, приглашая, как он теперь понимает, на бесплотный пир. Затем, опомнившись, он злится, что позволил себе так легко обмануться. Иллюзии лишь для тех, кому не удалось познать восторг в реальной жизни. Таинственное шествие, свидетелем которого он стал в неизвестном замке, не имело смысла.

Хотя горячечных приступов становится меньше, временами Энтони посещают видения: яркие геральдические цвета гербов, поднимающиеся над водой; перевал через холм сквозь лес, охваченный пламенем пожара; стол, уставленный гнилыми яствами, и он пробуждается от этих видений, преисполненный дурных предчувствий. Время в пути течет медленно, но Энтони не выказывает желания поскорее добраться до места: он в ужасе от одной только мысли о новой встрече с отцом. Она должна бы сулить радость, но он знает, что такого не будет, и пытается отрепетировать их спор, который неизбежно случится.

По прибытии в Йорк ему помогают выбраться из повозки и приносят костыль. Опираясь на него, Энтони добирается до собора, во дворе которого видит отца, сидящего под цветущим деревом боярышника.

Отец поднимается, и они заключают друг друга в объятия. Пристально вглядываясь в него, отец проводит ладонью по лицу и туловищу Энтони, словно убеждаясь, что перед ним его сын и он все еще жив. Затем он снова садится на землю, и начинаются взаимные обвинения.

– На поле боя я потерял тебя из виду, – говорит Энтони, не в силах сдержаться. – Куда ты подевался? Побежал продавать свой меч герцогу Йоркскому?

Отец откидывается назад, снова привалившись спиной к дереву, и жестом приглашает Энтони сесть рядом, но тот не желает. Превозмогая боль, он продолжает держаться прямо, глядя на отца сверху вниз.

– Солнце Йорка принесло нам погоду получше. Пора научиться называть Эдуарда королем… И все было не совсем так, – говорит отец. – Увидев, что Нортумберленд в беде, я бросился на помощь, вернее, попытался, но мне не удалось пробиться к его штандарту. И когда я понял, что ничего не выйдет, все вокруг начали отступать, и я присоединился к ним. Но меня схватили, прежде чем я успел добраться до лошадей. После такой битвы я уже не сомневался, что дело Ланкастера безнадежно проиграно навсегда. Поэтому, когда меня привели к Эдуарду, я покорился ему и умолял о прощении, и сей великий принц выказал мне милость и даже благоволение, так что я остаюсь верховным констеблем Англии. Если я и продал свой меч, за него я купил твою голову, Энтони. Эдуард пощадил и твою жизнь, и можешь, кстати, рассчитывать на повышение. Я уж подумал, что потерял тебя. Лишиться…

Но Энтони раздражен:

– Тогда я тоже буду клятвопреступником, как ты. Отрекшимся и про́клятым.

– Лучше бы улыбнулся и поблагодарил отца за спасенную жизнь. Скажи, с какой стати ты должен считать себя клятвопреступником?

Теперь они уже кричат друг на друга. Видимо привлеченный их криками, к ним подходит какой-то человек и, остановившись неподалеку, прислушивается к спору. На нем грубая стеганая холщовая безрукавка и облегающие штаны из потертой коричневой кожи. Худощавое лицо выражает некоторое беспокойство, и он умоляюще машет рукой, словно призывая Энтони и его отца успокоиться или, по крайней мере, говорить потише. Хотя, возможно, он просто хочет попросить денег. Они решают не обращать на него внимания.

– Я не просто считаю, я знаю. Мы оба преклоняли колени и клялись перед Богом в верности королю Генриху. Страшный грех нарушать клятву, данную перед Богом.

Но отец ожидал таких слов.

– Верно, так и есть, – соглашается он. – Клятва перед Богом священна! А как же насчет короля Генриха, который в день своей коронации клялся перед Богом милосердно вершить закон, чтить справедливость во всех своих решениях и сохранять мир в королевстве? Он не выполнил своих обещаний.

Помнишь, как убили молодого Рутланда? А помнишь, как люди графа Девоншира окружили дом законника Николаса Редфорда и уговорили его выйти из спальни, обещая, что не причинят ему никакого телесного вреда. Редфорд спустился вниз. Из его покоев вынесли все ценное, а ему сказали, что он должен явиться и поговорить с герцогом, и Редфорд ответил, что он тут же поедет ко двору герцога. На это ему было сказано, что все его лошади конфискованы. Тогда Редфорд обратился к сыну герцога, предводителю злодеев: «Сэр, ваши люди разграбили мой дом и забрали лошадей, поэтому я не могу отправиться с вами к моему лорду, вашему отцу. Умоляю вас дать мне возможность ехать верхом, ибо я стар и не в силах идти». Но ему велели добираться пешком, и не успел он отойти от дома, девять человек напали на старика и перерезали ему горло…

Теперь мужчина в безрукавке встревает в разговор:

– Один джентльмен пил в таверне, а его компаньоны решили подшутить над ним. Один из них незаметно вышел и переставил седло на его лошади задом наперед. Затем, когда следующим вечером они снова встретились в таверне, друзья спросили его, как он вчера добрался домой. «Хороший вопрос, – ответил он. – Когда я вышел отсюда, то обнаружил, что какой-то злой человек отрубил моей лошади голову, и мне пришлось направлять ее домой, засунув ей в горло палец». А-хаха-ха! Посмеялись бы лучше, добрые господа, а то вы оба слишком мрачны и угрюмы.

Выдержав паузу, он корчит преувеличенно печальную гримасу, после чего продолжает:

– Скоггин – вот имя! Наверняка все то, что приключилось с Редфордом, было давно, а старина Скоггин полагает, что нынче пришла весна и всем нам пора веселиться.

Граф Риверс отмахивается, словно отгоняет муху:

– Поди прочь, мы заняты, и у нас нет времени на нищих.

– Но, милорд, простите Скоггина, вы ошибаетесь. Скоггин – не нищий. Он здесь, чтобы развлекать вас сотнями веселых шуток и ужимок. Он не просит денег, ибо всем известно, что дурак с деньгами не дружит.

Вместо этого он ищет, во что одеться, где укрыться, что поесть, ибо он представляется здесь как ваш домашний шут. Та-рам!

Риверс не обращает внимания на Скоггина и продолжает:

– Разве конец Редфорда не достоин сожалений? Где тогда была справедливость короля? И вспомни, как предали на пути в Кале герцога Саффолка. Полудюжиной ударов ржавым мечом ему отрубили голову, оставив ее валяться на песке около Дувра. Сколько еще преступлений и непотребств должен я перечислить? При Генрихе бесправие, волнения, междоусобные споры и стычки, глупые решения, безвинно пролитая кровь, нарушение законов, предвзятость, беспорядок, вымогательство, убийство, насилие и порок верховодили всем и вся в благородном английском королевстве. Более того, из-за него мы потеряли наши земли во Франции. Король не может усесться на трон и думать про себя: «Вот теперь я король и могу делать все, что захочу», потому что по сути коронация – договор, который связывает обе стороны.

Скоггин не может больше сдерживаться:

– Король – король навеки, а рыцарь может быть на час! А-ха-ха!

На него по-прежнему не обращают внимания. Риверс продолжает:

– Генрих должен был править своими подданными мудро и не исполнил долг. Более того, он нарушил Акт согласия, подписанный лордами и парламентом в прошлом году. Согласно этому закону, отец Эдуарда Ричард и сам Эдуард после него объявлены наследниками Генриха и претендентами на корону в случае смерти или отречения Генриха. И вот теперь Генрих нарушил клятву и не подчинился Акту согласия: он убил Ричарда Йоркского, и его отрубленная голова с бумажной короной насажена на прут решетки башни Миклгейт в Йорке. Поэтому никакая присяга, принесенная такому королю-клятвопреступнику, не может считаться праведной.

– Клятвопреступник или нет, Генрих – все еще король. Он не умер и не отрекся.

– Да нет же, отрекся. Он покинул свое королевство и убежал к шотландцам, врагам Англии. Генриха следует считать отрекшимся от трона. – И прежде чем Энтони успевает перебить его, отец поспешно продолжает: – Правление дома Ланкастеров с самого начала основывалось на попрании наследования по крови. Весь род Ланкастеров должен считаться узурпаторами, так как более полувека назад Генрих IV поднял восстание против короля Ричарда II и убил его. Когда король Ричард умер, его наследником должен был стать Эдмунд Мортимер, внук второго сына Эдуарда III, и с тех пор по линии Мортимеров именно Йорк, его кузен, владеет истинным правом на трон. В нашем мире без генеалогии никуда. Генеалогия и геральдика – вот две науки, которые надо знать.

– Мудрая мысль. Жаль, Скоггин не так умен, – говорит горе-шут, потирая подбородок, и продолжает: – Господа, пусть я никто и пришел из ниоткуда, но благодаря вашим добрым светлостям у меня есть шанс стать кое-кем. Хоть у меня нет прошлого, вы можете дать мне будущее. – И, обращаясь к Энтони, он добавляет: – У вас очень красивое лицо. Наверняка это признак доброты?

Прежде Ричард, понимая, что на кону жизнь сына, торопился высказать свои доводы. Но теперь, сбитый с толку замечанием Скоггина, он замолкает, поскольку все аргументы вылетают у него из головы.

И тут Энтони набрасывается на него:

– Какой позор свергать святого человека! Генрих – священный король, чьи молитвы поддерживают и защищают королевство.

– Ха-ха! – безрадостно усмехается Ричард.

До Энтони вдруг доходит, что отец ни разу не смеялся над чем-нибудь забавным.

После многозначительно смешка Ричард продолжает:

– Итак, нами будто бы управляет простодушный святой, да? И сколько же чудес явил наш святой миру? Правда в том, что Генрих своенравен, жесток, труслив и безумен. Из-за узурпаторства Генриха Болингброка Бог разорил королевство и проклял его внука безумием, как проклял Навуходоносора, который «ел траву, как вол» и «волосы у него выросли как у льва, и ногти у него – как у птицы»[5]. Что же до нашего праведника Генриха, с мозгами у него беда, и он едва помнит, как ходить. Он пускает слюни и лопочет, как дитя…

У Энтони перед глазами всплывает образ человека в косо надетой короне, распростертого на постели. Отец все больше распаляется:

– Тогда как Эдуард… Эдуард – король по воле Божьей. Рослый, мужественный, решительный и щедрый, он король до кончиков ногтей. Эдуард не прячется в часовне, но ведет в бой.

Тут Скоггин набирается наглости ткнуть пальцем в лицо графу Риверсу:

– Эдуард восходит, а Генрих нисходит. Вот путь колеса фортуны в его бесконечном вращении. Глядите, пусть блестящая голова Скоггина будет Эдуардом, а грязные ноги Скоггина будут Генрихом.

Затем это гротескное существо начинает ходить колесом, желая показать, что тот, кто наверху, однажды окажется внизу, а низший, напротив же, станет высшим. Остановившись и переведя дыхание, он продолжает:

– Вот так и у Скоггина. Поглядите, сколь скудно его облачение. Ни шапки, ни пояса, я уж не говорю про шутовской костюм и погремушку из свиного пузыря, – нет у него никаких атрибутов балагурства. Но когда-нибудь все будет по-другому: его ноги окажутся над головой, и его провозгласят королем шутов, и именно он, Скоггин, станет главенствовать в Парламенте дураков. – И шут еще несколько раз проходится колесом, чтобы донести свои слова до слушателей.

Но отец Энтони отворачивается от шута, обращаясь к сыну:

– Мудрые следуют за человеком, который рожден вести за собой. Для глупости нет награды, если таковой не считать виселицу или топор палача. Энтони, ты слышишь меня? Ты можешь не отвлекаться хоть минуту?

Скоггин просто сияет при слове «глупость» и подскакивает к ним, чтобы снова вмешаться в разговор:

– Скоггин не всегда был таким, он провел семь лет как отшельник, перебирая четки и надеясь, что его посетят видения. Наконец он увидел ангела, и тот сказал ему: «Бог услышал твои молитвы и желает вознаградить тебя за твое благочестие. Он предлагает тебе выбор между красотой и глупостью. Что ты выбираешь?»

Но Риверсу совсем не интересно, что выбрал Скоггин.

– Убирайся, или я прикажу схватить тебя и высечь кнутом.

– Скоггин, конечно, уйдет. Но за долгие годы Скоггин заметил, что тот, кого он считает дурным человеком, всегда плохо заканчивает. Мы встретимся снова при совсем других обстоятельствах, и то, что было наверху, окажется внизу, а низшее станет высшим. – И с этим предсказанием самопровозглашенный шут направляется восвояси. Но вдруг, обернувшись, произносит, указывая на Энтони: – Никто не знает наверняка, служит он Богу или дьяволу.

Глядя вслед уходящему Скоггину, Энтони задумывается: шутил тот или нет?

Будучи воскрешен из мертвых, Энтони не видит здесь повода для смеха. Он провожает взглядом проклятого нищего попрошайку и возвращается к спору:

– Я услышал тебя, но из головы не выходит, что всего три недели назад ты был счастлив следовать за человеком, которого сейчас обличаешь как клятвопреступника и недоумка. Ты учил не щадить врагов, а теперь называешь их соратниками. Или ты забыл, что йоркисты уничтожили наших друзей? Ты стал слугой тех, кто убил Нортумберленда, Уэллса и Троллопа – наших боевых товарищей. Твои слова умны, но это не значит, что они правильны. При желании ты легко нашел бы аргументы в пользу Генриха и против Эдуарда. И если снова вспыхнет война, возможно, ты так и поступишь. Разумеется, ты умнее и всегда можешь сокрушить меня словами, но не заставишь поверить тебе.

– Может, сядешь? У меня шея затекла глядеть на тебя снизу вверх. Этот век едва начался, когда я родился, а теперь я уже старик. И слишком стар, чтобы бежать во Францию или, того хуже, искать убежища в пустынных лесах Шотландии. В юности я служил во Франции с герцогом Саффолком и с Ричардом Йоркским. Они оба лишились головы, а я все еще здесь, сижу на солнышке и готов служить королевству. Если ты не выкажешь почтения новому государю, тебя тоже казнят, а меня заставят смотреть на эту казнь. Никому не пожелаю видеть смерть своего ребенка. И еще одно: если ты сбежишь к Ланкастеру, во всем обвинят меня и отрубят мне голову. Ты прав, я умнее тебя, и поэтому, а еще потому, что я твой отец, и потому, что благоразумие требует проявить сыновнее послушание, я надеюсь, что ты прислушаешься к моим словам и помиришься с Эдуардом.

И тогда Энтони валится на землю и устраивается рядом с отцом под боярышником.

– Ты молод, и скоро наступит лето, – мягко замечает отец. – И теперь нам надо воссоединить тебя с твоей женой.

Глава 2

Кроуленд

Почтение королю Эдуарду выказано, и Энтони дает обещание присутствовать на коронации, которая скоро состоится в Лондоне. Сейчас он покидает Йорк, направляясь на юг в Донкастер, а оттуда – в Линкольн и затем в Норфолк. Владения Скейлзов разбросаны вокруг епископского города Линн. Графство и тамошние поместья Скейлзов разбогатели на торговле шерстью. Когда водятся денежки, женская красота сияет ярче. Так случилось и с Элизабет де Скейлз, единственной дочерью и наследницей лорда Томаса Скейлза, вдовой Генри Буршье, а теперь женой Энтони. Когда Энтони уезжал из поместья Миддлтон ко двору герцога Сомерсета перед той судьбоносной битвой, Элизабет, или Бет, все еще одевалась в черное в знак глубокого траура по Буршье и не пустила Энтони в постель.

«Слишком мало времени прошло, – говорила она тогда. – Я должна скорбеть и молиться, чтобы его душа упокоилась с миром».

Обильные весенние ливни делают путешествие на юг трудным и болезненным. К счастью, конь Энтони, быстроногий скакун по кличке Черный Саладин, идет ровно, не спотыкаясь. Путь лежит через разоренные земли. Повсюду встречаются заброшенные подворья и остывшие очаги. Леса снова наползают на земли, где царили около полувека назад. Когда-то в Англии жило больше людей. Но потом пришла чума, а за ней последовали кровопускания в битве при Сент-Олбансе, затем были Блор-Хит, Ладфорд, Нортгемптон, Уэйкфилд, Мортимерс-Кросс и Вербное воскресенье. Когда это проклятие падет с королевства? Возможно, эти сражения – прелюдия к концу света.

Не исключено, что неспокойное время закончилось и в жизни Энтони не будет больше битв. Но его отца воспитали и сделали циником прошлые бедствия. Помимо всего, отец никак не может забыть унижение, пережитое им в Кале в начале года. Советник Генриха послал графа Риверса в Сэндвич, где ему предстояло заняться мобилизацией флота в помощь герцогу Сомерсету, выступавшему против повстанцев в Кале, которыми командовали Уорик и Эдвард Марч, сын и наследник Йорка. Но не успел граф Риверс проделать основную часть работы, как один йоркский капитан предпринял неожиданную атаку на Сэндвич и не только потопил несколько ланкастерских кораблей, но и взял в плен графа Риверса с Энтони и вывез их в Кале. Там они предстали перед Эдвардом Марчем и графом Уориком. Когда отец заявил протест, Уорик велел ему заткнуться, прибавив, что «сыну простого сквайра негоже так разговаривать с лордами королевской крови» и что «Риверс – мошенник, который по рождению не был благородным и пробился только через женитьбу». Все это происходило на глазах Энтони: Уорик бранил его отца, словно нашкодившего школяра. И хотя Вудвиллов вскоре отпустили, поскольку тогда Уорик и Йорк еще изображали верность королю Генриху, нанесенное оскорбление жгло разум Риверса.

Теперь, когда и Уорик, и отец служат королю Эдуарду и входят в его Тайный совет, Энтони задается вопросом, как же все обернется. Он знает, что отец жаждет мести и строит далеко идущие планы. По мысли Энтони, будь Уорик поумнее, он убил бы их обоих, пока была такая возможность. Но Энтони не может умереть. И не позволит втянуть себя в интриги отца в качестве его пособника. Не станет он обращать внимание и на мать, что бы там Жакетта ни нашептывала. Он сам будет творить свою судьбу вдали от двора.

По возможности, на отдых он останавливается в монастырях. За трапезой обычно идут разговоры на всякие святые темы. От монастыря Холбич не более дня пути до Норфолка. Там ему доводится присутствовать на проповеди, в которой настоятель особенно подробно разбирает добродетель целомудрия:

– Самсона сгубила страсть к Далиле. Ланселот мог бы считаться безупречным рыцарем, если бы не его прелюбодеяние с Гвиневрой, после какового грехопадения он сошел с ума и убежал в лес. Похоть делает всех мужчин дураками. Любовь является своего рода безумием, которое приковывает мужчин к женщинам. Ясные глаза, золотистые волосы и юная плоть очаровывают, но конец у всех один: кормить червей в могиле. В Притчах написано: «Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, как меч обоюдоострый; ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней»[6]. Да никогда не простит Бог того, кто возжелает поклоняться и служить этим необузданным одержимым блудницам, которые еще хуже, чем я могу сказать. И задумайтесь над словами из Послания к коринфянам: «…плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления»[7].

На следующий день, когда Энтони скачет дальше, слова настоятеля не выходят у него из головы. Ему бы размышлять о тлении смертной плоти и ступенях, ведущих в ад, но перед глазами встает образ леди Скейлз, и он вспоминает разлет ее бровей, ее надменное лицо и аппетитные формы, обтянутые блестящей черной тканью платья, – обещание не ада, но рая. Когда он размышляет о напускном благочестии супруги и ее неприступности, его подозрения возвращаются. Нет, она не по покойному мужу скорбит! Правда в том, что она сохнет по красавчику Джеймсу Батлеру, графу Уилтширу, «прекраснейшему рыцарю этой страны». Когда они были в Элтхеме, он видел, как Бет не сводила глаз с Батлера, который показывал, как он хорош в фехтовании. Половина благородных дам Англии, включая родную сестру Энтони, спят и видят, как бы разделить с Батлером постель. Он строен, с длинными темными вьющимися волосами, пронзительным взглядом и волевым подбородком. Хоть его и величают «прекраснейшим рыцарем этой страны», также его называют «улепетывающим графом», и мало кто из мужчин относится к нему с симпатией. О нем говорят, что воюет он «главным образом пятками», поскольку улизнул с битвы при Сент-Олбансе, переодевшись монахом, а затем бежал с поля Мортимерс-Кросс еще до начала боя, одетый на этот раз слугой. И все-таки Бог благословил его такой внешностью, которой можно только позавидовать.

К тому времени, когда Энтони прибывает в Норфолк, он преисполняется решимости положить конец играм жены в целомудренный траур и взять ее силой, даже если застанет ее на коленях в часовне в молитве об усопшем муже. С этой мыслью он пришпоривает Черного Саладина.

На дворе уже ночь, когда он добирается в поместье Миддлтон. Тут же, расталкивая в стороны слуг, он со всех ног бежит по лестнице, будто взбирается на крепостную стену, и рывком распахивает дверь в спальню. Кровать под балдахином окружена свечами. В их свете он видит, что жена в страхе выпрямилась на постели, а рядом с ней сидит ухмыляющийся Джеймс Батлер.

Содрогнувшись, Энтони отворачивается. Он и не знал, что на свете бывает такой ужас… он только что увидел жену в постели с мертвецом. В битве при Таутоне Джеймс Батлер, «улепетывающий граф», опять сбежал с поля боя, но на этот раз недостаточно быстро, и йоркские всадники догнали его в Кокермуте и привели в Ньюкасл, где ему по повелению короля отрубили голову. Затем голову графа отправили на юг, и сейчас, как слышал Энтони, она выставлена на всеобщее обозрение на Лондонском мосту. Хотя у особы в постели Бет голова все еще на плечах, теперь Джеймса Батлера, если это был он, а не какая-нибудь имитация, уже не назовешь «прекраснейшим рыцарем этой страны», ибо все его лицо покрыто жуткими ранами и запекшейся кровью.

Энтони бросается вниз по лестнице, подбегает к своему коню и взлетает в седло. Жена, босиком и в одной сорочке, бежит за ним. В слезах умоляет она взять ее с собой, но он, даже не взглянув на нее, всаживает шпоры в бока Черного Саладина и скачет прочь во весь опор, словно жена – преследующий его призрак. Перед самым рассветом он добирается до Кроулендского аббатства. Как и любой монастырь, аббатство является своего рода хорошо охраняемым замком; монахи составляют его гарнизон, сражающийся против порочности внешнего мира, и здесь, наверное, можно укрыться от чудовищного создания, что он видел в постели Элизабет. Это бенедиктинское аббатство лучше некуда оснащено для отражения любой атаки демонов, и монахи здесь молятся и размышляют со всеми удобствами. Энтони отводят самые роскошные комнаты на монастырском постоялом дворе.

Проспав много часов, к концу дня он просит принять исповедь. Духовник советует ему рассказать о призраках аббату:

– Ему непременно понравится.

Когда после вечерни все собираются в трапезной на ужин, Энтони заикается о том, что видит мертвецов. Аббат Джон Литтлингтон расплывается в широкой улыбке, но приставляет палец к его губам. Они в молчании ужинают жареным лещом и солеными кембриджскими угрями с ячменными лепешками, запивая их гасконским вином. Во время трапезы молодой монах, стоя за аналоем во главе стола, читает житие святого Гутлака, как раз то место, где описывается его участие в Дикой Охоте[8]. После ужина аббат и некоторые из старших монахов, включая приора – первого помощника аббата, смотрителя постоялого двора, казначея, библиотекаря, лекаря, келаря и летописца, идут в дом собраний капитула. На стенах просторного помещения висят гобелены, на одном из которых изображены три мертвых и три живых короля, на другом – осада Иерусалима, а на третьем – орудия Страстей Господних. Монахи с нетерпением ждут, что Энтони поведает им о великой битве, прошедшей на севере страны, и политических последствиях сбора йоркских лордов вокруг Эдуарда, но Энтони почти нечего сказать. Вместо этого он спешит описать, как встретил двух человек, точно мертвых, но казавшихся совсем живыми.

– А теперь скажите, благочестивые господа, я сошел с ума или проклят? – спрашивает Энтони.

Он надеется получить совет, как на будущее избежать посещений мертвецов, но тут его ждет разочарование. Аббат, крупный человек, решительный в движениях и высказываниях, уже слегка пьян. Он так неистово хлопает по столу, что тот шатается.

– Разумеется, вы не сошли с ума! – убежденно заявляет он. – Мир полон чудес и совсем не таков, каким его воображают простолюдины. Слышали, что случилось в Коггесхолле всего несколько лет назад? Все прихожане Коггесхолла стали свидетелями этого явления, выйдя с воскресной службы. Прямо перед собой они увидели якорь, от которого тянулся канат. И хотя корабль находился высоко в небесах, скрытый облаками, люди слышали, что матросы пытаются втащить якорь, но безуспешно. Наконец один из моряков, перебирая руками, сам спустился по канату, где прихожане его и схватили, желая узнать, что происходит. Увы, он не мог дышать сыростью нашего более плотного воздуха и почти сразу скончался.

Энтони замечает, что другие монахи слышат этот рассказ не в первый раз. Лекарь даже не пытается скрыть пренебрежение.

Настоятель хлопает в ладоши:

– Бог создал чудеса, чтобы мы удивлялись! Радовались и изумлялись! Кто не слышал о зеленых человечках – мужчинах и женщинах, – что живут в пещерах и под папоротниками и не умеют говорить по-английски? А что вы скажете о дожде из лягушек и жаб, который обрушился на Тильбери в прошлом году? Мудрые люди знают, что одно прячется в другом, и нет четких границ между живым и мертвым, зверем и растением, обитателями неба и земли, ибо это все идеальный единый мир. Подумайте о чудесной растительной овце Татарии[9], что произрастает в землях, населенных монголами. Овца, которая имеет свои корни в земле, питается травой вокруг, а затем, когда съедена вся трава, до которой позволяет дотянуться стебель, плод умирает от голода. Но его семена порождают других растительных овец. Наша земля имеет потайные дверцы, через которые необычное приходит в этот мир и уходит из него. Да вот только на прошлой неделе здесь, в Кроуленде, мы все видели обнаженных мужчин и женщин, которые стояли на ветвях дерева не далее чем в полете стрелы от ворот монастыря! Как говорится в «Dialogus Mira culorum»[10] Цезария Гейстербахского, Бог посылает нам чудеса в качестве указателей, чтобы направить к самому великому Чуду, которое есть Он Сам.

Аббат распахивает объятия, словно приглашая Энтони прильнуть к Богу чудес, и Энтони отвечает:

– Это и впрямь изумляет. Но я-то видел сэра Эндрю Троллопа и графа Уилтшира, которых знал лично и которые теперь мертвы. Как такое может быть?

Аббат в подобных вопросах дока:

– Нелегко поверить, что мертвецы способны вылезать (не знаю уж как) из могил и бродить, сея ужас и третируя живых, а затем снова возвращаться в гробницы, которые сами собой неожиданно разверзаются, чтобы принять их. Но разве мало в наше время подобных примеров, истинность коих подтверждена многочисленными свидетельствами? – Аббат понижает голос и продолжает: – Ходячие мертвецы совсем не редкость, и я мог бы поведать вам много баек о них. Но расскажу только одну. Вот эту. Один злой человек, пытаясь избежать наказания, дал деру из Йорка и поселился в далекой деревне. Там он женился. Но вскоре заподозрил, что супруга изменяет ему. Спрятался он за стропилами в спальне, откуда мог наблюдать за поведением жены, однако по неосторожности свалился на пол и сильно расшибся, вследствие чего через пару дней умер. Похоронили его по христианскому обряду, хотя, будучи порождением сатаны, он этого не заслужил, поскольку не желал терпеливо лежать в своей могиле, но бродил, преследуемый жутким лаем своры собак, так что жители деревни были вынуждены запирать на засовы двери от захода до восхода солнца в страхе перед этим ужасным монстром. Те же, кто в это время оказывался на улице, неизбежно были убиты.

В конце концов жители деревни взяли лопаты и пошли к его могиле. Они очень удивились, как неглубоко пришлось копать, прежде чем добраться до тела, раздувшегося до огромных размеров. Лицо у него опухло и налилось кровью, а саван чудовища превратился в клочья. Гнев придал людям смелости, и они принялись рубить труп остриями лопат, и оттуда вылилось столько крови, будто рассекли мешок, туго набитый пиявками, что кормились на множестве людей. Тогда они потащили труп к костру, но чудовище никак не загоралось, пока ему не вырезали сердце. Такие происшествия суть есть предупреждения, призывающие нас к добродетельной жизни. Милорд, ваше видение не столь уж необычно или важно. И все-таки признаюсь, что завидую вашему столкновению с существами из загробной жизни.

В заключение своей речи аббат просит кроулендского летописца отвести Энтони в скрипторий, где тот мог бы продиктовать рассказ о событиях битвы в Вербное воскресенье, а также изложить в подробностях свои встречи с призраками. (В особенности аббата интересует и вдохновляет рассказ о том, как умершие следуют по туннелю из света наверх, где их приветствуют создания в белых одеждах.)

Оставшись наедине с летописцем, Энтони спрашивает:

– Я сошел с ума или это аббат сумасшедший?

– Наш аббат – великий человек, – угрюмо отвечает летописец, доставая письменные принадлежности.

Он добросовестно, хоть и кратко записывает рассказ Энтони о призраках, но куда больше его интересуют встречи Энтони с королем Генрихом и королем Эдуардом, а также битва в Вербное воскресенье.

– Правильно ли я записал? – хочет знать летописец. – Мне не доводилось бывать в бою. – В его голосе звучит тоска.

Энтони пытается изобразить словами битву, но, по правде говоря, когда забрало опущено, он и сам видит очень мало – разве что суету и толпы закованных в броню мужчин, которые теснят друг друга. Хроникер показывает ему написанное: «Кровь убиенных смешалась со снегом, покрывшим в тот миг землю, а когда снег начал плавиться, она стекла в колеи и канавы на протяжении двух-трех миль самым кошмарным образом». Да, так оно и было, и разве не странно, что тщательно выведенные чернилами слова столь точно воскресили все это в памяти? Энтони впечатлен.

Летописец упорно расспрашивает его о политике и о войне. Наконец, отложив перо, он вздыхает:

– Вы и ваши сверстники творят историю, а я всего лишь записываю ее. Имена Скейлза и Риверса уже знамениты, о них все говорят, тогда как мое имя к следующему поколению забудется. Даже сейчас его мало кто знает.

(И то верно. Хотя Энтони, как положено, познакомили и с летописцем, он уже не помнит его имени.)

Энтони пролистывает несколько более ранних страниц хроники. В основном там записаны всякие приходские разговоры и на удивление скудные события из жизни аббатства, а чаще всего встречаются восхваления поступков и мудрости аббата Джона Литтлингтона. Похоже, аббат занимает в хрониках куда более заметное место, чем король Генрих или герцог Йоркский. Если не считать вклада Энтони, самая свежая запись повествует о том, как аббат осматривал в соседней деревне теленка с двумя головами.

В этот момент в скрипторий, пошатываясь, входит аббат:

– Милорд, скоро будет вечерняя служба. Угодно ли вам пойти со мной?

По дороге к монастырской церкви аббат спрашивает у Энтони:

– Вы говорите, что видели графа Уилтшира, хоть и мертвого, в постели, которую обычно делите с женой? – Энтони кивает, и настоятель продолжает: – Согласно святому Августину, страстная любовь к собственной жене – это прелюбодеяние. Если призрак графа Уилтшира явился вам в таком месте, то лишь для того, чтобы усмирить вашу страсть к собственной жене. Но какое чудо! Жаль, меня там не было, чтобы увидеть все своими глазами!

Энтони только рад, что такого не случилось. От аббата никакой помощи как не было, так и нет. Чуть позже Энтони слушает на вечерней службе ограждающую молитву: «Scuto circumdabit te veritas ejus; non timebis a timore nocturne, a sagitta volante in die, a negotio perambulente in tenebris ab incursu et daemonio meridiano». – «Как оружие окружит тебя истина Его. Не убоишься от страха ночного, от стрелы, летящей днем; от опасности, во тьме блуждающей, от несчастья и демона полуденного»[11].

Хотя ночью призраки не тревожат Энтони, спит он урывками. Сначала он строит планы побега от извечной скуки Англии и утомительной возни вокруг борьбы за власть при английском дворе. Он хочет увидеть растительную овцу Татарии своими глазами. Ему грезится будущее путешествие в далекие земли, где есть подземные города и дымящиеся озера и где люди в островерхих шляпах ходят среди гор, построенных из кирпича, а из трясины высовываются зубастые существа с длинными рылами. Ничто не держит его в Англии, где все так старо и знакомо: старые дороги, старые обычаи, старые замки, старые родословные, старые распри, старые законы, старые церкви, старые книги и старая религия. Жизнь тут как на кладбище.

Но стоило подумать о кладбище, как мысли устремляются в менее приятную сторону. Закрадывается страх, что какой-нибудь призрачный демон, проникнув в монастырь, найдет путь в его покои. Вообще-то ни один демон так и не появляется, но перед мысленным взором снова и снова предстает леди Элизабет де Скейлз, поднимающая подол своей черной атласной юбки… И только тут до Энтони доходит, еще расплывчато и сумбурно, но с ужасающей силой, что чудовище-то уже в комнате, уже в постели, ибо не чудовище ли он сам? А разве рассказ аббата не есть предупреждение тем, кого поработили демоническая похоть и ревность? Хотя ночь страшит, грядущего рассвета он боится больше, поскольку утром покинет монастырь. Он должен вернуться в Скейлз-холл и встретиться с женой, а если потребуется – и с призраком, который был с ней в постели.

На следующее утро у него назначена встреча с лекарем, который проверит, как заживает рана. Лазарет представляет собой длинный коридор с нишами, в которых стоят кровати. Они все не заняты. Энтони ложится на одну из кроватей и, пока лекарь ощупывает его шрамы, думает о своих видениях: а вдруг сам факт их появления указывает на некую червоточину в нем самом? По его мнению, тот, кого посещают существа из потустороннего мира, – не лучше калеки. В конце концов он повторяет лекарю вопрос, который уже задавал летописцу: «Я сошел с ума или это аббат сумасшедший?»

Ответ эскулапа таков:

– Никто из вас не сошел с ума. Однако аббат по темпераменту чрезмерно сангвиничен, что есть следствие обилия красной крови. Видели, какое красное у него лицо? Сия жидкость вызывает в нем жажду всего нового и странного. Что касается вас, меланхолическая телесная жидкость в виде избытка черной желчи делает нездоровой вашу естественную способность к воображению. Мне достаточно взглянуть на вас, и я скажу, что кал у вас черный. Но дело можно поправить, если последуете моим советам, а они таковы. Старайтесь почаще бывать в компании молодых. Сторонитесь стариков, больных и калек. Носите одежду ярких цветов. Вам отлично подойдут соколиная охота, танцы и пиры, и почаще спите с юными девицами. Если вам по карману, заведите шута. Научитесь смеяться и улыбаться, поскольку призраки никогда не являются тому, кто смеется. Если в голову лезут глубокие серьезные мысли, тряхните головой и отгоните их подальше, а затем берите гончих и отправляйтесь на верховую прогулку. Держитесь подальше от руин, церквей, часовен, процессий плакальщиц и кладбищ. Ибо сказано в Евангелии от Матфея: «Бог не есть Бог мертвых, но живых»[12].

Энтони благодарит лекаря за мудрые советы. И не успевает он выйти из лазарета, лекарь кричит ему вслед:

– И еще одно, милорд: отныне избегайте общества монахов!

Энтони идет в монастырскую лавку и запасается провизией на дорогу. Он уже в седле и готов отправиться в путь, когда, пошатываясь, выходит аббат, чтобы, как он говорит, проститься и дать свое благословение. Но на самом деле его цель – убедить Энтони отправиться в замок чудес. Хотя аббат понятия не имеет, где находится замок или как называется, ему кажется, что он описан во французских книгах, вот только он не знает французского.

Энтони вежливо слушает, но ему плевать на книги на любом языке: он предпочитает чтению жизнь.

Он покидает Кроуленд и направляется обратно в Скейлз- холл, предвкушая странную и непростую встречу, но успевать отъехать совсем недалеко, как вдруг видит королевского гонца. Тот с огромным облегчением объясняет, что, не застав лорда Скейлза в поместье Миддлтон, рыскал по округе, расспрашивая о нем местных жителей, и вот только что узнал, что Энтони провел ночь в Кроуленде, и очень боялся разминуться с ним. Он везет два письма: одно от короля, другое от Бет. Сначала Энтони читает послание короля: ему велят немедленно явиться в Лондон для присутствия на коронации и участия в предшествующей охоте в праздник Пятидесятницы.

Второе письмо не так легко прочитать, потому что написано оно в спешке, зазубренным пером, да и смысл его трудно понять: «Муж, я приветствую тебя и прошу Божьего благословения и защиты, в коих мы сейчас очень нуждаемся, поскольку я опасаюсь, что проклята и наказана незнамо за что, ибо никогда я не совершала грехов, за которые на меня наслали такую кровавую тварь, против коей ни молитвы, ни зажженные свечи не действуют. Он карабкается ко мне в постель, уверяя, что я его знаю и давно вожделею, а еще он ждал тебя, говоря: „Я его жупел“, и когда ты вошел в спальню, а затем выбежал прочь и умчался на лошади, этот жуткий монстр, некогда бывший Джеймсом Батлером, пожав плечами, сказал: „Не важно, я где угодно его найду“, и при этих словах голова у него свалилась набок, а потом он ушел. Не знаю, посланник ли он ужасов ада или нечто, вызванное недоброжелателем с помощью колдовства, но прошу тебя, муж, не возвращайся ко мне, пока этот ужас не будет изгнан и я не освобожусь от страха, ибо, если ты вернешься в поместье, он тоже вернется, и я не знаю, что делать, и поэтому напиши мне и скажи, что мне делать. Твоя супруга».

Ниже нацарапано еще несколько строк: «Только что прибыл гонец от короля, и я вверяю ему письмо и надеюсь, что ему удастся встретить тебя в пути».

Глава 3

Белый кречет

Поскольку Эдуард официально прибудет в Лондон только за два дня до своей коронации, покамест он живет во дворце Черного принца в Кеннингтоне. Там и организована охота в праздник Пятидесятницы. Еще не рассвело, когда Энтони и его оруженосец скачут через Воксхоллские топи. На всем пути стоят слуги с факелами, отмечая безопасную дорогу через болото, и по мере продвижения к Энтони присоединяются другие придворные, направляющиеся к месту сбора. Уильям, лорд Гастингс, и Хамфри Стаффорд теперь скачут рядом с ним, негромко обмениваясь неискренними любезностями. Это странная охота: они будут притворяться, что преследуют оленя, но настоящая цель гонки – благосклонность короля.

Завтрак сервируется сразу за садами дворца. Эдуард расхаживает среди толпы, хлопает мужчин по спине и обнимает женщин, крепко прижимая к себе. Он так молод – всего девятнадцать – и так высок и уверен в себе. Очевидно, что он тоже по-своему понимает охоту на оленей: он ищет мужчин, кому можно доверить часть власти, а также, возможно, оценивает соблазнительность присутствующих дам.

Сжав плечи Энтони, Эдуард пристально смотрит ему в глаза и говорит:

– Бог привел тебя сюда. Я от души рад, что ты сегодня с нами.

И Энтони понимает, что Эдуард не доверяет ему. Чуть позже он слышит, как Эдуард совсем тихо говорит Стаффорду:

– Это тот странный лорд, которого убили в битве при Таутоне, а он воскрес.

Несколько дворян, явившихся на охоту, гораздо старше Эдуарда. Гастингс, Герберт, Сомерсет, Стаффорд и сам Энтони – все они молоды. Младший брат короля, Джордж, будет охотиться с ними, а ему только двенадцать. Многие пожилые лорды погибли в бою или на плахе, поэтому перспективы продвижения у молодых людей отличные, и поскольку старики вряд ли уступили бы дорогу, даже хорошо, что их больше нет. Молодые лорды и леди, едущие верхом, чтобы присоединиться к охоте своего короля, напоминают своими яркими одеждами бабочек. Все они богаты и здоровы, и весь мир существует только для них. Поднимая прощальные кубки, Энтони и его соперники мечтают о подвигах, которые совершат, об испытаниях, которые преодолеют, и о прекрасных женщинах, которые встретятся им на пути. Энтони мельком вспоминает совет лекаря.

Борзые и мастифы, поскуливая, мечутся в ногах лошадей.

Ловчие сообщают, что выследили матерого самца оленя с ветвистыми рогами. Вряд ли это кого удивит: накануне нескольких оленей выпустили из королевского заповедного леса и теперь гонят в направлении Кеннингтона. В отдалении слышны крики загонщиков.

Три раза трубит рог, и охота начинается. Хотя солнце еще не встало, уже довольно светло. Энтони видит, как туман поднимается и тает среди ольховника и ивняка, и на листьях деревьев еще не высохла роса. Сначала они скачут медленно, поскольку под ногами у лошадей путаются гончие; местность болотистая, и путь нередко пересекают узкие протоки воды. Цвета этого мира, который все еще молод, четко очерченные, не линялые. Весенние дожди начисто отмыли небо, и желтые калужницы и болотные фиалки похожи на яркие геральдические фигуры на зеленом поле под лазурным пологом. Когда охотники добираются до мест повыше, где растительность гуще и разнообразнее, лошади прибавляют шагу, и бравая компания мчится через луга и рощицы. Жизнь и скорость захватывают всадников и мчат вперед. Молодость! Молодость! Конечно, они будут жить вечно.

Ловчие и прочие пешие слуги отстают, а скоро и женщины, скачущие в дамских седлах, поворачивают назад. Темп охоты спотыкается: олень быстрый и хитрый. Сделав крюк, он возвращается на болота и, похоже, пробегает по руслу протока, поскольку ему удается сбить гончих с толку. Так что след потерян, и всадники оказываются близ Темзы. За рекой виднеются шпили и зубчатые стены Лондона. Дважды протяжно ревет рог – это сигнал, что добыча действительно ускользнула. Звук того же рога приглашает участников на пикник.

Охотники обедают в приятной беседке из зеленых ветвей, которую соорудили посреди рощицы. Пока господа угощаются, ловчие старательно выслеживают другого оленя. Между тем охотникам подают запеченное в тесте мясо, сдобные шафрановые булочки, покрытые глазурью, а затем сладкие пирожные. Эдуард громогласно вещает перед группой придворных, из которых ближе всех к нему стоят Гастингс и Герберт:

– Верховая езда и соколиная охота жизненно необходимы для будущего королевства, и еще нужны рыцарские турниры. Мрачное время правления Генриха – годы молитв, пения гимнов, скорби и чтения бесполезных книг – закончилось. Надо вернуться к истокам. Реестры – переделать, парки – заполнить оленями, ибо настоящее благородство познается на свежем воздухе и в седле. И при дворе всегда должен слышаться смех, – постановляет Эдуард.

Младшему брату короля Ричарду все-таки не разрешили принять участие в охоте, зато позволили присоединиться к господам за обедом. Энтони видит, что группа мужчин обступила мальчика, который, кажется, то ли читает лекцию, то ли проповедует им. Охваченный любопытством, Энтони подходит ближе и встает в круг зрителей.

– Клянусь моей верой, – говорит мальчик, – я искренне рад, что не участвовал в охоте: сегодня святой праздник, пятидесятый день после Пасхи, когда сошел Святой Дух на учеников и их друзей, и они заговорили на разных языках, и у юношей были видения, а старцам снились вещие сны, поэтому большой грех охотиться в воскресенье и любой другой святой день. Тот, кто так поступает, обречен присоединиться к Дикой Охоте. – Благочестивый юнец обводит взглядом слушателей: – Рассказать вам о Дикой Охоте? Тогда ладно, слушайте. Не обращая внимания на все предупреждения, некий маркиз отправился на охоту в воскресенье. Когда ему сказали, что это грех, он ответил: «Да кому вообще нужны знамения, монахи и запреты? Эй-хо!» И вот появился великолепный олень, маркиз пришпорил коня, и тут же к нему присоединились два странных всадника, один весь в белом, а другой в черном. Маркиз сказал, что рад их компании, и они резво поскакали дальше. Троица преследовала дичь по болотам и полям, пока наконец олень не заскочил в хижину, где обитал святой человек. Всадник в белом сказал маркизу, что следует умерить свой пыл, спешиться и пойти помолиться со святым человеком, а всадник в черном лишь рассмеялся на это. Маркиз, огорченный потерей добычи, приподнялся в стременах и послал Богу проклятье. Затем он поднес рог к губам и подул в него, но звука не было. Вместо этого грешник услышал голос из-за облаков: «Мера твоей чаши полна. Да будешь ты вечно гоним по лесу!» И тут из недр земли выскочили гончие ада и погнали про́клятого маркиза, и так они преследуют его до сих пор.

Закончив рассказ, Ричард отправился на поиски очередного вкусного пирога. Слушатели только обрадовались его уходу, поскольку все согласились, что место и время для такой истории он выбрал неудачное.

Гастингс подошел к Энтони.

– Прибить бы этого мальчишку ко всеобщему благу, – пробормотал он. – Малец совсем обнаглел: читает лекции тем, кто старше и мудрее его. Да я и вообще ненавижу истории с моралью. Когда я прихожу к женщине или слушаю байки, я хочу развлечься. Не желаю слушать поучения, как быть хорошим, – их мне и в церкви хватает.

Энтони кивает. Ему тоже не нравится, когда конец истории ясен с самого начала. С первых же слов очевидно, что маркиз скачет навстречу погибели. Ну и где тут сюжет?

Наконец взяли новый след – на этот раз лани, – и охота возобновляется. Всадники стараются не упустить из виду гончих, оказавшихся чуть впереди. И снова скачка наращивает темп, а охотники упиваются скоростью: они мчатся убивать. Солнце клонится к горизонту, когда гончие настигают свою добычу. Егермейстер наносит решающий удар, за которым следует кровавая работа. Свора рвется к туше и лакает кровь, и егеря ненадолго отступают, позволяя собакам получить заслуженную награду, прежде чем оттащить их. Потом чуть живую лань переносят на соседнюю поляну, и егермейстер отсекает животному голову, после чего приступает к разделыванию и обработке туши.

Эдуард со свитой уже отправился обратно во дворец, чтобы подготовиться к празднику. Большинство тех, кто остался посмотреть на смертельную агонию лани, улыбается. Бесспорно, человек всего живее в тот миг, когда наблюдает за насильственной смертью другого существа, ибо тогда он заодно с кровавой реальностью природы. Энтони вспоминает, как всего несколько дней назад он специально проехал по Лондонскому мосту, чтобы убедиться, правда ли голова Уилтшира наколота на решетку ворот моста. Оказалось, что правда, хотя его было трудно узнать: вороны выклевали глаза, плоть ссохлась, а череп будто порос бурой плесенью. Созерцание чужой жестокой смерти, возможно, подвигает Энтони задуматься над собственной кончиной.

Ловчий проникает в нутро лани и вытаскивает потроха, которые традиционно оставляют на месте заклания в качестве «платы во́рону».

Энтони, глядя на останки животного, задается вопросом: каково будет умирать? Но тогда не правильнее ли спросить: каково было умирать?

Над поляной пролетает ветерок, и на одном из деревьев трепещет светлое пятнышко. Вся компания смотрит вверх и видит, как на ветку, которая прогибается под его весом, садится белый кречет. Встреть они в лесу единорога, вряд ли удивились бы больше. Егеря молча любуются птицей. Тогда ловчий, который все еще держит потроха в руке, предлагает егермейстеру приманить кречета «платой ворону». Егермейстер возражает: дурной знак предлагать другой птице то, что принадлежит ворону. Но ловчий не слушается и протягивает потроха, и тут же громко хлопают крылья: кречет устремляется вниз. Не обращая внимания на приманку ловчего, он летит прямо к Энтони. Тот вскидывает руку, чтобы защитить лицо, и птица падает на перчатку, обтягивающую кисть. Ледяная дрожь пронизывает Энтони. Он медленно опускает руку, на которой прочно и мирно устроилась птица. Снова наступает тишина. Вся компания словно зачарована. Затем мало-помалу появляются вопросы и разгораются споры. Что делает кречет в здешних лесах? Гнездятся и охотятся они далеко на севере, в Лапландии и Исландии, лишь изредка попадаясь в самых отдаленных уголках Шотландии. И что делать с птицей? Энтони не может взять ее себе, ведь он всего лишь лорд, а в своде правил соколиной охоты говорится: кречет для короля, ястреб для принца, сапсан для герцога, чеглок для графа, и так далее вплоть до пустельги для пажа. Итак, решено: Энтони должен подарить птицу королю. Один из егерей нарезает кожаные полоски, которые послужат путами, удерживающими кречета на запястье. Энтони помогают сесть на коня, и сквозь сгущающуюся темноту кавалькада отправляется обратно ко дворцу Черного принца.

Великий праздник Пятидесятницы начинается с проповеди придворного капеллана: «Сегодня вы проявили усердие в погоне за оленем… Сколь усерднее вы должны быть в погоне за спасением души? Вы гоняетесь за тварями этого мира, которые манят вас, как болотные огоньки, и скачете среди призраков, не понимая того, что спешите навстречу своей погибели, и в конце погони, когда он наступит, вас ждет кровавая жатва. Вы цепляетесь за вещи, которые гниют, разлагаются, ржавеют и рассыпаются. Как охота за бренным может вас удовлетворить? Пока ваши взгляды прикованы к добыче, вы не видите, что на полном скаку несетесь в зияющую пасть вечности. Сегодня вечер Пятидесятницы. Вспомните, что первый праздник Пятидесятницы был днем чудес, ибо, когда он наступил и ученики собрались вместе, вдруг сделался шум с неба, будто от сильного ветра, и наполнил весь дом, где они сидели. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них…»

Эдуард подает знак, что они достаточно слушали. Но его раздражение скоро развеивается. Охота прошла успешно, а чудесное обретение белого кречета стало благословением, венчающим этот день.

Энтони подарил кречета Эдуарду, и теперь громадная птица устроилась на почетном шесте прямо за плечом короля и оттуда бросает свирепые взгляды на обедающих. Положение Энтони куда менее выгодное, поскольку он сидит далеко от государя. За королевским столом под искусно вышитым балдахином восседает сам Эдуард со своей любовницей леди Элизабет Люси. Ричард Невилл, граф Уорик, тоже сидит за этим столом вместе с Гастингсом, Гербертом, Венлоком и их женами.

Все, кто сегодня приглашен на пир, одарены нагрудными знаками верных подданных: роза в ободке из серебряных лучей солнца. Вскоре появляются блюда с едой – жареные лебеди, копченый окорок барсука, заливное, жареный лосось, ломбардский заварной крем, пирожные. Слуги разносят медные подносы с мясом, направляемые сенешалем, облаченным в длинное синее одеяние с капюшоном. Почти все блюда очень пряные, и специи – шафран, кардамон, серая амбра, мускатный орех, корица, имбирь – раскрываются на языке Энтони приятным теплом и роскошью восточных земель.

Граф Риверс, отказавшийся рано подниматься ради охоты, сидит за другим столом вместе с супругой Жакеттой. За столом Энтони нет никого из друзей. Он сидит между Джайлсом Кромвелем и Исманией Ружмон-Грей, которые мило болтают об известных охотниках прошлых веков: Нимроде, Херне, Тристане, святом Евстафии, святом Джулиане и Уильяме Твити, который служил егермейстером при дворе Эдуарда II. Энтони не принимает участия в беседе. Он надеется, что теперь, после подаренного кречета, король будет глядеть на него с большей благосклонностью. Исмания внезапно интересуется его родословной.

– Я старший сын графа Риверса, верховного констебля Англии, и он, будучи констеблем…

Но Исмании его отец безразличен:

– Тогда Жакетта де Сен-Поль, вдовствующая герцогиня Бедфорд, видимо, ваша мать. Я слышала, что у нее какое-то необычное происхождение, хотя деталей не припомню.

Энтони рассказывает ей историю Мелюзины[13], после чего Исмания восклицает:

– Так вы произошли от ящерицы! – И продолжает: – До чего же странно, когда семья этим хвастается, все равно что гордиться происхождением от собаки или обезьяны! Впрочем, возможно, мы все в родстве с животными. Разве король и впрямь не напоминает льва? А вот Гастингс больше похож на обычного кота. А на какое животное, по-вашему, похожа я?

От выпитого гипокраса – вина, приправленного имбирем, корицей, кардамоном и перцем, – у Энтони слегка кружится голова, и он, не задумываясь, отвечает:

– На лошадь.

Тут разговор неожиданно обрывается. Энтони уже собирается добавить: «Очень красивую лошадь», когда вдруг понимает, что в зале водворилась внезапная тишина.

Минуя слуг, стоящих в дверях, прямо к королю направляется человек. У него очень темное лицо, а одет он с головы до ног в белое – от шапки, отороченной белым горностаем, до белых кожаных сапог. Только его сокольничья перчатка обильно замарана засохшей кровью.

Без всяких церемоний незнакомец произносит:

– Я пришел за кречетом.

Обойдя стол Эдуарда, он подходит к птице и, накинув ему на голову колпачок, развязывает путы. Люди за королевским столом молчат, зачарованные и, похоже, немного напуганные. С кречетом на запястье странный незваный гость направляется к дверям. Он уже почти достиг их, когда Эдуард кричит:

– Стой! Кто ты? Назови свое имя.

Незнакомец, хоть и замирает, даже не удосуживается повернуться, однако его гулкий голос ясно слышен повсюду. Звук идет будто не изо рта, а из самого нутра, как из большого пустого кувшина.

– Я Эллекен. Эдуард озадачен:

– И какое тебе дело до моего кречета?

– Птица была послана лорду Скейлзу в качестве знака, но теперь я верну ее истинному хозяину.

И с этими словами Эллекен уходит. Зал взрывается аплодисментами: гости хлопают в ладоши и стучат по столам. Они в восторге от причудливой и своеобразной живой картины, устроенной для них королем, однако Эдуарду совсем не весело. Лорд Риверс и Фоконберг, покинув свои места, о чем-то тихо совещаются с королем. Затем к монаршему столу вызывают Энтони.

Эдуард шепотом без всяких предисловий говорит:

– По-моему, я узнал его, хотя был совсем юн, когда видел его последний раз, но твой отец с Фоконбергом оба подтверждают мое предположение. Этот Эллекен служил егермейстером у моего отца. Но вот уже двенадцать лет, как он умер. – И, повернувшись к Риверсу, Эдуард продолжает: – Твой сын привел в мой дворец про́клятый дух. Эллекен было его имя, и здесь потрудилась нечистая сила, но необходимо представить событие в самом лучшем свете. – Затем Эдуард злобно шипит Энтони: – Поди сюда, Скейлз, и встань рядом со мной, пока я буду говорить с гостями, и улыбайся, как я.

Допив бокал, Эдуард изображает на лице улыбку и встает, чтобы обратиться к гостям, и те снова замолкают.

– Сегодня от нашего доброго священника мы слышали, что Пятидесятница – день чудес. Так оно и есть, и так будет и в последующие годы. – Положив руку на плечо Энтони, король продолжает: – Нынче вечером начинается приключение лорда Скейлза: ему предстоит отправиться на поиски белого кречета и вернуть мне птицу. И теперь я припоминаю, что во времена короля Артура на точно таком же празднике Пятидесятницы, как сегодня, в Англии последний раз видели Священный Грааль. С треском и раскатами грома он появился в Артуровой зале, и все рыцари онемели, узрев его лучезарность, залитую благодатью Святого Духа, а затем Грааль внезапно исчез, и никто более не видел его в наших землях. Но на каждую Пятидесятницу отныне и присно, как и во времена короля Артура, рыцари будут получать задания и странствовать по свету, выполняя их, как бывало в те дни, и снова возродится братство отваги и благородства. Наши приключения и деяния запишут для будущих поколений, и те будут читать и дивиться. В дни короля Артура было братство Круглого стола, в нынешние времена для служения этой цели следует преобразовать орден Подвязки. По-моему, уже тридцать лет, как в Смитфилде не проводились рыцарские турниры, и искусство владения копьем и управления боевым конем почти забыто, так что теперь только в книжках можно прочесть о них. Ситуацию надо изменить, и я ее изменю. После мятежа Мордреда не все еще идет так, как должно, но с вашей верной помощью я рассчитываю создать новый Камелот. Англия, которая во время войны только процветает, снова станет великой, вернув земли, которые по праву принадлежат английской короне во Франции и Ирландии. И… я сказал достаточно, а теперь хочу выпить еще.

Эдуард резко садится и отпускает Энтони, который возвращается к своему столу.

Назавтра ближе к полудню Энтони сидит на земле на краю ристалища сержанта Рейкера, которое находится к югу от Чаринг-Кросса. Утром он оттачивал владение копьем на мишени в виде деревянной фигуры турка с мечом, который, если копье ударит под неправильным углом, поворачивается и бьет поединщика по спине. Затем, когда слуга увел Черного Саладина, Энтони несколько часов подряд упражнялся, вонзая меч в большую кучу мокрой глины и вытаскивая его. Поэтому сейчас он уставший, у него все болит, да еще солнце печет. Он сбросил с себя насквозь мокрую от пота рубаху. Тут на него падает тень: перед ним стоит Уильям, лорд Гастингс, в сопровождении молодого человека в одеянии августинского каноника.

Молодой человек, присев на корточки, касается фигурки, что висит на цепочке на шее у Энтони. Он говорит с сильным северным акцентом, и Энтони с трудом понимает его слова.

– Свинец. Я так и думал, что будет свинец, – произносит он. – Тусклая первоматерия под управлением Сатурна, покровителя мертвых. Такой металл предполагает ограничение, сдержанность, покровительство. Наверное, вам тоже это известно. Очень рад нашей встрече. Вы отлично справитесь.

Молодой человек резко выпрямляется, и Энтони, пошатываясь, тоже встает. Они с Гастингсом заключают друг друга в своего рода шутливые объятия, однако Гастингс тщательно следит, чтобы пот Энтони не испачкал его камзол.

– Мой любезный лорд Скейлз, твой отец сказал нам, где тебя найти, – говорит Гастингс. – Я послан королем. Но здесь поговорить не удастся, ибо вокруг слишком много любопытных ушей.

Рыцари, приостановив свои упражнения на ристалище, с любопытством смотрят на них, гадая, каким ветром занесло королевского лорда-камергера в столь захудалое место. Энтони ведет Гастингса и его спутника вверх по ветхой лестнице на внутреннюю галерею, откуда хорошо видно, как рыцари атакуют деревянного турка, мечут копья, дерутся на палках, делают отжимания и другие упражнения.