Бернадетт Энн Пэрис

За закрытой дверью

Посвящается моим дочерям – Софи, Хлое, Селин, Элоизе и Марго
B. A. Paris

BEHIND CLOSE DOORS

Copyright © Bernadette MacDougall



Иллюстрации на обложке:

Jiri Hodecek / AVN Photo Lab / Glevalex/ shutterstock.com



© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2018

Настоящее

Бутылка шампанского со стуком опускается на мраморный кухонный стол. Я вздрагиваю от неожиданности. Украдкой смотрю на Джека: только бы не догадался, что у меня нервы на пределе. Перехватив мой взгляд, он улыбается и негромко произносит:

– Превосходно!

Потом берет меня за руку и ведет к заждавшимся гостям. Мы идем через холл, и я замечаю цветущие лилии – Диана и Адам принесли их для нашего сада. Прекрасный розовый цвет. Может, Джек посадит их так, чтобы было видно из окна спальни? При мысли о саде подступают слезы, я поспешно сглатываю их. Нельзя отвлекаться: слишком многое сегодня поставлено на карту.

В гостиной за антикварной каминной решеткой весь вечер горит огонь. Уже март, но на улице сырость и холод, и Джек хочет, чтобы гостям было уютно.

– Шикарный дом, Джек, просто слов нет! – восторгается Руфус. – Правда, Эстер?

Ни Эстер, ни Руфуса я не знаю. Они переехали недавно, и сегодня я вижу их впервые, так что очень волнуюсь. Но нельзя подводить Джека, и я натягиваю на лицо улыбку. Я должна их очаровать. Эстер не улыбается в ответ – наверно, решила повременить с оценкой. Ничего удивительного: за месяц наши друзья наверняка все уши прожужжали ей о Грейс Энджел – супруге блестящего адвоката Джека Энджела и редком типе женщины, у которой все идеально: дом, муж, жизнь. На ее месте я бы тоже насторожилась.

Эстер достает из сумки коробку дорогих шоколадных конфет, и меня охватывает волнение. Только бы не отдала их Джеку! Слегка подаюсь вперед, и она машинально протягивает коробку мне.

– Какие красивые! Большое спасибо! – благодарю я и кладу коробку на кофейный столик. Открою, когда будем пить кофе.

Эстер меня озадачила. Полная противоположность Диане: высокая, худая, светловолосая и очень сдержанная. Первый человек, который, переступив порог нашего дома, не стал разливаться соловьем о том, как тут все прекрасно. Невольно проникнешься уважением! Джек настоял на том, чтобы самому выбрать дом: сделать мне такой свадебный подарок. Я увидела его уже после медового месяца. Джек говорил, что нашел нам идеальное жилье, но лишь после переезда я поняла, что это значит. Дом на окраине городка, посреди огромного участка, дал Джеку уединение, к которому он так стремился, и заодно закрепил за ним славу владельца самого красивого жилища во всем Спринг-Итоне. А еще – самого безопасного: со сложнейшей системой охраны и стальными ставнями на окнах первого этажа. Кому-то кажется странным, что ставни закрыты с утра до вечера, но всем любопытным Джек говорит одно: с его работой безопасность должна быть превыше всего.

На стенах в гостиной много картин, но гостей всегда притягивает большой красный холст над камином. Диана с Адамом его уже видели, но решают взглянуть еще раз. Руфус присоединяется к ним, а Эстер усаживается на один из кожаных диванов кремового цвета.

– Потрясающе! – восклицает Руфус, зачарованно разглядывая полотно, почти сплошь покрытое крошечными пятнышками.

– Называется «Светлячки», – небрежно поясняет Джек, раскручивая мюзле на шампанском.

– В жизни не видел ничего подобного!

– Это Грейс нарисовала! – сообщает Диана. – Представляешь?

– Вы еще не видели другие работы. – Пробка с легким щелчком выскакивает из бутылки. – Настоящие шедевры!

– Они здесь? – Руфус с интересом оглядывает комнату.

– Увы, нет. Висят наверху.

– Чтобы только Джек мог любоваться, – подмигивает Адам.

– И сама художница. Да, дорогая? – Джек улыбается мне. – Только для наших с тобой глаз.

– Да, – отвечаю я, отводя взгляд.

Все рассаживаются на диване, где уже устроилась Эстер. Джек разливает шампанское в высокие бокалы, а Диана постанывает в предвкушении.

– Тебе уже лучше? – спрашивает она меня и, повернувшись к Эстер, объясняет: – Вчера Грейс плохо себя чувствовала и не смогла со мной пообедать.

– Обычная мигрень, – отмахиваюсь я.

– Но она, к сожалению, мучает тебя слишком часто. – Джек смотрит на меня сочувственно. – Слава богу, недолго.

– Ты уже два раза не приходила! – обижается Диана.

– Извини, пожалуйста.

– Но на этот раз ты хотя бы не забыла. Прогресс! – шутит она. – Предлагаю встретиться в следующую пятницу и наверстать упущенное. Надеюсь, ты не занята? Не собираешься к какому-нибудь стоматологу, о котором вспомнишь в последний момент?

– Нет, и мигреней тоже не планирую. Во всяком случае, пока.

Диана поворачивается к Эстер:

– Эстер, хочешь с нами? Я буду после работы, так что предлагаю найти местечко в центре.

– Я? Хочу. Спасибо за приглашение! – Эстер бросает на меня быстрый взгляд – очевидно, пытаясь понять, не против ли я; улыбаюсь в ответ, чувствуя себя бесконечно виноватой: ведь я уже знаю, что не приду.

Джек просит общего внимания и произносит тост в честь Эстер и Руфуса – рад приветствовать их в наших краях. Поднимаю бокал и делаю глоток шампанского. Пузырьки прыгают во рту, и меня вдруг пронзает ощущение абсолютного счастья; пытаюсь задержать его, но безуспешно: оно исчезает так же внезапно, как возникло.

Теперь Джек оживленно беседует с Руфусом. Джек и Адам познакомились с ним в гольф-клубе недели две назад и предложили сыграть вместе партию. Руфус оказался отличным игроком – но не таким блестящим, как Джек, – и вот они с Эстер получили приглашение к нам на ужин. Джек из кожи вон лезет, чтобы произвести на Руфуса впечатление. Значит, я должна завоевать Эстер, а это задача не из легких. Диана готова восторгаться по любому поводу, но Эстер совсем не так проста.

Извинившись, ухожу на кухню за канапе, которые приготовила заранее. Осталось добавить последний штрих. Правила этикета – а в них Джек истинный педант – не позволяют оставлять гостей надолго. Не теряя времени, хватаю миску с белками, взбиваю их в крепкую пену и добавляю в заготовку для суфле.

Волнуясь, поглядываю на часы, раскладываю суфле по формочкам, ставлю на водяную баню и отправляю в духовку. Засекаю время. На мгновение меня охватывает паника: вдруг где-нибудь напортачу? У страха глаза велики – говорю себе и, пытаясь сохранять спокойствие, возвращаюсь в гостиную с подносом канапе. Обхожу гостей и громко благодарю за комплименты: Джек должен слышать. Чмокнув меня в лоб, он без колебаний соглашается с Дианой, что я восхитительно готовлю. Выдыхаю с облегчением.

Теперь нужно вернуться к Эстер. Сажусь рядом с ней на диван. Джек, заметив это, забирает у меня канапе.

– Отдохни, любимая, ты сегодня намучилась с готовкой, – ласково произносит он, удерживая поднос на длинных тонких пальцах.

– Какое же это мучение? Одно удовольствие! – возражаю я, но Джек знает, что это ложь: он сам выбирал меню на вечер.

Задаю Эстер дежурные вопросы: освоилась ли она на новом месте, скучает ли по Кенту, освоились ли дети в школе. Похоже, моя осведомленность ее утомляет; интересно почему. Делаю ход конем и расспрашиваю, как зовут детей, хотя и так знаю: сын Себастьян и дочка Эйслин (знаю и возраст – семь и пять, но не признаюсь в этом). Джек, который ловит каждое слово, будет теперь гадать, что за игру я затеяла.

– У вас ведь нет детей? – полуутвердительно спрашивает Эстер.

– Нет, пока нет. Думаем подождать с этим года два, а пока наслаждаемся обществом друг друга.

– Да? А вы разве недавно женаты? – ее голос выдает неприкрытое удивление.

– Всего год.

– На прошлой неделе как раз была годовщина, – встревает Диана.

– И я пока не готов делить свою красавицу-жену с кем-то еще! – заявляет Джек, подливая ей шампанского.

Забывшись на мгновение, рассеянно смотрю на крошечные брызги, которые вылетают из бокала и оставляют пятнышки на его безукоризненных брюках. Между тем любопытство Эстер только разгорается:

– Можно нескромный вопрос? Кто-то из вас уже был в браке?

Ей, конечно, хочется услышать утвердительный ответ: убедиться, что мы не такие уж идеальные, если где-то в прошлом остались несчастные экс-супруги.

– Нет, – отвечаю я.

Эстер бросает быстрый взгляд на Джека. Ясно, о чем она думает: как такому красавцу до сих пор удавалось избежать брачных уз? Заметив ее реакцию, Джек добродушно улыбается:

– Честно говоря, к сорока годам я уже отчаялся найти вторую половинку. Но как только увидел Грейс, сразу понял: вот та, кого я ждал!

– Ужасно романтично! – вздыхает Диана, которая сто раз слышала историю нашего знакомства. – Скольких девушек я с ним познакомила – и не сосчитать! Но ему никто не нравился, пока он не встретил Грейс.

– А ты, Грейс? – спрашивает Эстер. – Ты тоже влюбилась с первого взгляда?

– Да, – отвечаю я, воскрешая в памяти ту встречу. – Я тоже.

Меня переполняют воспоминания. Поднимаюсь с дивана – чуть быстрей, чем следует, – и Джек тут же поворачивается ко мне.

– Суфле, – объясняю я. – Пора его доставать. Готовы садиться за стол?

Диана всех подгоняет: суфле дожидаться не будет. Гости, поспешно осушив бокалы, направляются к обеденному столу. Эстер останавливается взглянуть на «Светлячков». Джек присоединяется; он не торопит ее, и я облегченно выдыхаю: суфле еще не готово. Это хорошо – из-за задержки я бы расплакалась, слушая, как он подробно описывает техники, использованные в картине.

Минут через пять все наконец усаживаются за стол. Суфле готово. Диана изумляется такой точности; Джек, улыбаясь мне с противоположного конца стола, во всеуслышание заявляет, что я очень умна.

В такие вечера я убеждаюсь, что не влюбиться в Джека было невозможно. Интересный, умный, обаятельный; всегда точно знает, что и как сказать. Пока мы едим суфле, он ведет беседу так, чтобы Эстер и Руфусу – новичкам в нашей компании – тоже было не скучно. Непринужденно интересуется у Дианы с Адамом, где лучше покупать продукты и заниматься спортом. Они говорят о любимых развлечениях, перечисляют имена садовников и нянь, советуют рыбный магазин. Эстер вежливо слушает, но я вижу, что на самом деле ее интересую я – и она при первой возможности вернется к разговору о нашем позднем браке. Ей хочется найти хоть какой-то изъян – доказательство того, что все не так идеально, как кажется. Бесплодные надежды!

Эстер ждет, пока Джек разрежет «Биф Веллингтон».[1] На гарнир у нас картофель по-французски, морковь в медовой глазури и маленькие стручки сахарного горошка – я обдала их кипятком как раз перед тем, как вытащить из духовки мясо. Диана изумляется: как же все блюда приготовились одновременно? Сама она всегда делает что-то простенькое вроде карри – можно приготовить заранее, а потом просто разогреть. Ха! На ее месте я бы тоже готовила что-нибудь незамысловатое! Утомительные расчеты и бессонные ночи – вот моя плата за совершенство. Но другого выхода у меня нет: угощение должно быть безупречным.

– А где вы с Джеком познакомились? – интересуется Эстер.

– В Риджентс-парке. Одним прекрасным воскресным днем, – отвечаю я.

– Расскажи ей, как все было! – требует раскрасневшаяся от шампанского Диана.

Не знаю, как быть: я ведь уже рассказывала. Но Джеку нравится слушать, так что повторить эту историю – в моих интересах… Меня выручает Эстер, решившая, наверно, что я просто скромничаю.

– Да, расскажи, пожалуйста! – просит она.

– Хорошо. Надеюсь не сильно утомить тех, кто уже слышал, – начинаю я с извиняющейся улыбкой. – Мы с Милли (это моя сестра) гуляли в Риджентс-парке. Мы вообще часто ходим туда по воскресеньям. В тот раз там был небольшой концерт. Милли обожает музыку, и концерт ей так понравился, что она вскочила со стула, подбежала к сцене и стала танцевать. Вытянула перед собой руки, словно положив их на плечи партнеру. Она как раз тогда ходила на уроки вальса. – Я улыбаюсь, представляя эту картину; боже, я все бы отдала, чтобы моя жизнь снова стала такой легкой и беззаботной! – Люди были снисходительны: хорошо, когда кто-то счастлив. Но некоторые явно чувствовали себя не в своей тарелке, и я понимала, что нужно что-то сделать – позвать Милли, попросить ее вернуться на место. Но какая-то часть меня сопротивлялась, потому что…

– А сколько ей лет? – перебивает Эстер.

– Семнадцать, – отвечаю я и, помедлив (не хочу возвращаться к реальности!), добавляю: – Вот-вот будет восемнадцать.

Эстер удивленно поднимает бровь:

– Похоже, она любит привлекать внимание?

– Нет, она не любит… она просто…

– Ну как же! По-моему, люди на таких концертах обычно не вскакивают с мест и не принимаются танцевать! – Эстер торжествующе оглядывает гостей, но никто не смотрит ей в глаза. Бедная Эстер.

– Дело в том, что у Милли синдром Дауна, – объясняет Джек, прерывая неловкую паузу. – Поэтому она часто бывает столь очаровательно непосредственной.

Эстер явно смущена. Похоже, о Милли ей рассказать не успели.

– Так вот, пока я решала, что делать, – продолжаю я, спеша устранить неловкость, – этот безупречный джентльмен поднимается с места, подходит к танцующей Милли, кланяется и предлагает ей руку. Милли в восторге; они вальсируют, публика аплодирует, и еще несколько пар принимаются танцевать. Это было прекрасно! Конечно, я сразу влюбилась в Джека.

– Грейс тогда еще не знала, что за неделю до этого я видел их с Милли в парке и тоже сразу влюбился. Меня поразило, как она внимательна к сестре, восхитила ее самоотверженность. Я впервые видел такую преданность и решил обязательно познакомиться.

– А Джек тогда еще не знал, – подхватываю я, – что неделю назад я тоже видела его в парке. Но мне и в голову не пришло, что я могу его заинтересовать.

Забавно смотреть, как все согласно кивают. Конечно, я выгляжу неплохо – но даже по сравнению со мной Джек просто кинозвезда. И люди считают, что мне крупно повезло, раз он взял меня в жены. Но я имела в виду другое.

– У Грейс нет других сестер и братьев, и когда-нибудь ей одной придется опекать Милли. Она думала, что меня это напугает, – поясняет Джек.

– Как пугало всех, – уточняю я.

Джек мотает головой:

– Как раз наоборот! Когда я увидел, что Грейс на все готова ради Милли, сразу понял: вот женщина, которую я искал столько лет! С моей работой вечно разочаровываешься в людях.

– Судя по газетам, тебя снова можно поздравить? – Руфус, кивая Джеку, поднимает бокал.

– Да, отлично потрудился! – подхватывает Адам, который работает с Джеком в одной конторе. Он тоже адвокат. – Еще один приговор в твоей копилке!

– Ну, история довольно типичная, – скромничает Джек. – Правда, клиентка склонна к членовредительству, так что непросто было доказать, что она не сама себя била.

– Но дела о нанесении телесных повреждений вообще не такие уж сложные. Или я не прав? – спрашивает Руфус, пока Диана рассказывает Эстер (если вдруг та еще не знает), что Джек защищает женщин, пострадавших от домашнего насилия. – Я вовсе не хочу умалять твои заслуги, Джек, но ведь обычно остаются следы на теле, находятся свидетели…

– У Джека талант – он умеет расположить к себе клиенток, и они все ему рассказывают, – объясняет Диана. А она, кажется, неравнодушна к Джеку. – Женщинам часто не к кому обратиться. Они боятся, что им не поверят.

– А еще он всегда старается выбить максимальный срок, – добавляет Адам.

– Мужчин, виновных в домашнем насилии, можно лишь презирать, – жестко произносит Джек. – Они получают по заслугам.

– Выпьем за это! – Руфус снова поднимает бокал.

– Джек еще ни одного дела не проиграл. Правда, Джек? – спрашивает Диана.

– Не проиграл и не собираюсь.

– Беспроигрышный послужной список? Вот это да… – задумчиво тянет Руфус. Он явно потрясен.

Эстер смотрит на меня через стол.

– Твоя сестра Милли намного младше тебя? – замечает она, возвращаясь к прерванному разговору.

– Да, на семнадцать лет. Когда она появилась, маме было уже сорок шесть. Мама даже не сразу поняла, что беременна. Она была в шоке и никак не могла в это поверить.

– Милли живет с родителями?

– Нет, в одной замечательной школе-пансионе в Северном Лондоне. Правда, летом ее придется оттуда забрать, потому что в апреле ей исполнится восемнадцать. Очень жаль. Ей там ужасно нравится.

– И где она будет жить? У родителей?

– Нет… – Так, сейчас я ее шокирую. Делаю паузу, оттягивая момент. – Родители живут в Новой Зеландии.

– В Новой Зеландии?! – Кажется, она не поверила своим ушам.

– Да, уехали туда год назад, сразу после нашей свадьбы.

– Понятно… – тянет Эстер, хотя, конечно, ничего ей не понятно.

– Милли переедет к нам, – вступает Джек, глядя на меня с улыбкой. – Я знал, что Грейс выйдет за меня только при таком условии. И я более чем счастлив выполнить уговор.

– Это очень благородно с твоей стороны, – говорит Эстер.

– Вовсе нет. Мне приятно думать, что Милли будет жить в этом доме. Наша жизнь заиграет новыми красками – правда, милая?

Поднимаю бокал вина и делаю глоток, чтобы не отвечать.

– Похоже, вы с Милли нашли общий язык? – интересуется Эстер.

– Ну, лично мне Милли очень нравится. Надеюсь, это взаимно. Надо сказать, когда мы с Грейс поженились, Милли долго дулась на меня.

– Почему?

– Она, похоже, не понимала, что после свадьбы все станет немного по-другому, – объясняю я. – Сначала она была без ума от Джека. Но потом, когда мы вернулись из свадебного путешествия и оказалось, что теперь он все время со мной, начала ревновать. Правда, сейчас уже все в порядке: Джек снова ее завоевал.

– Мне повезло: вместо меня ее гнев обратился на Джорджа Клуни! – смеется Джек.

– На Джорджа Клуни?!

– Ага, – киваю я. Хорошо, что он об этом вспомнил. – Я всегда питала к нему слабость…

– А кто не питал?.. – усмехается Диана.

– Милли меня к нему ревновала и, когда друзья подарили мне на Рождество календарь с его фотографиями, написала на обложке: «Я не люблю Джорджа Клуни»! Вернее, не «Джорджа Клуни», а «Джожа Куни», потому что плохо выговаривает некоторые звуки, а пишет ровно так, как говорит. Это было очень забавно.

Все смеются.

– И теперь она при каждом удобном случае сообщает, что любит меня, но не любит его, – улыбается Джек. – Похоже на какое-то заклинание: «Джек, я тебя люблю. Но я не люблю Джорджа Клуни». Должен признать, очень лестно быть упомянутым в такой компании… – прибавляет он, скромно потупившись.

– А знаешь, ты даже похож на него немного, – говорит Эстер, разглядывая Джека.

– Да, только Джек гораздо красивее, – замечает Адам. – Ты не представляешь, как спокойней всем стало, когда он женился! Женщины у нас в офисе наконец-то обуздали свои эротические фантазии. Да и некоторые мужчины тоже, – со смехом прибавляет он.

Джек добродушно вздыхает:

– Ну хватит, Адам!

– Грейс, ты ведь не работаешь? – продолжает Эстер свой допрос.

В ее голосе слышится плохо скрываемое пренебрежение, с которым работающие женщины обычно обращаются к домохозяйкам. Приходится объяснять:

– Сейчас нет. Я уволилась перед самой свадьбой.

– Правда? Но почему? – Она удивленно поднимает брови.

– Грейс не хотела увольняться, – вмешивается Джек, – но работа у нее была просто адская. Я сам приходил домой совершенно вымотанным и не хотел, чтобы меня встречала такая же уставшая жена. Так что я ее уговорил. Может, это эгоистично с моей стороны, но дома я предпочитаю расслабляться, а не тратить нервы. К тому же Грейс постоянно ездила в командировки, и мне совсем не хотелось по вечерам возвращаться в пустой дом, будто я все еще холостяк.

– А чем ты занималась? – спрашивает Эстер, не спуская с меня светло-голубых глаз.

– Работала агентом по закупкам в «Харродсе».[2]

Эстер впечатлена – это видно по ее взгляду. Но вопросов больше не задает: похоже, пока не хочет показывать свой интерес.

– Грейс ездила первым классом по всему миру! – с придыханием сообщает Диана.

– Не по всему, – поправляю я. – Только по Южной Америке. Фрукты закупала чаще всего в Аргентине и Чили, – объясняю я для Эстер.

– Наверно, очень интересно было! – восторженно восклицает Руфус.

– Да уж, это точно, – признаю я. – Я там наслаждалась каждой минутой.

– Значит, ты очень скучаешь по работе, – подытоживает Эстер.

– Да нет, не особенно (ложь!). – У меня теперь и здесь полно занятий.

– А скоро еще и о Милли придется заботиться.

– На самом деле Милли довольно самостоятельна. К тому же днем она будет занята: ее берут на работу в «Мидоу-Гейт».

– В садовый центр?

– Да, она обожает цветы и вообще растения, так что для нее это идеальный вариант.

– Тогда что же ты будешь делать целыми днями?

– Примерно то же, что и сейчас. Готовить, убирать и так далее. Возиться в саду, когда погода позволит.

– Приезжай к нам как-нибудь в воскресенье обедать, посмотришь наш сад, – встревает Джек. – Грейс просто волшебница.

– С ума сойти, сколько талантов, – небрежно произносит Эстер. – А я так рада, что меня взяли в эту католическую школу! До ужаса надоело сидеть в четырех стенах.

– Когда приступаешь?

– В апреле. Заменяю учительницу, которая уходит в декрет.

– Джек говорил, у вас огромный сад, – подкидываю я Руфусу новую тему. Потом беру с блюда еще кусок. Мясо еще теплое: блюдо стояло под крышкой, а овощи грели по бокам. Обо мне, к счастью, временно забыли, и теперь беседа крутится вокруг ландшафтного дизайна. Все смеются и говорят одновременно, а я задумчиво гляжу на Диану с Эстер и пытаюсь представить, каково это – быть ими. Не иметь на попечении кого-то вроде Милли. И тут же чувствую вину: ведь я люблю ее больше жизни и никакой другой сестры мне не надо! Мысль о Милли помогает собраться с духом. Решительно встаю:

– Готовы к десерту?

Мы с Джеком убираем со стола, и он сопровождает меня на кухню. Пока я осторожно выгружаю тарелки в раковину (мыть будем потом), он забирает разделочный нож. Десерт вышел превосходный: идеальные, без единой трещинки корзиночки из безе со взбитыми сливками, три дюйма в высоту. Достаю заранее приготовленные фрукты и аккуратно раскладываю по корзиночкам кусочки манго, ананаса, папайи и киви. Добавляю сверху клубнику, малину и ежевику.

Беру гранат. Пальцы чувствуют шершавую кожуру, и я мысленно переношусь в ту, другую жизнь, где теплое солнце ласкало мое лицо, а вокруг стоял гул возбужденных голосов, и все это я толком не умела ценить. На секунду прикрываю глаза, отдавшись воспоминаниям.

Джек ждет. Уже и руку протянул. Передаю ему гранат, он разрезает его пополам и возвращает мне. Выгребаю ложкой ядрышки и разбрасываю их поверх других фруктов. Готово. Несу блюдо в столовую, где его встречают восхищенными возгласами. Значит, Джек не ошибся, когда забраковал мой вариант – шоколадные кексы с каштанами.

– Не поверишь, но Грейс никогда не ходила на кулинарные курсы! – говорит Диана, обращаясь к Эстер. – Даже жалко есть эту красоту, честное слово! – прибавляет она, берясь за ложку. – Так я никогда не влезу в новое бикини… – Она со вздохом похлопывает себя по животу, обтянутому темно-синей льняной тканью. – Мы как раз купили путевки на лето, так что мне не стоит это есть. Но я не могу удержаться. Это божественно!

– А куда вы едете? – спрашивает Руфус.

– В Таиланд, – отвечает Адам. – Собирались во Вьетнам, но увидели тайские фотографии Грейс и Джека и решили, что Вьетнам подождет до следующего года. Диана при виде их отеля сразу загорелась. – Он расплывается в улыбке, глядя на жену.

– Значит, вы поселитесь в том же отеле?

– Нет, там уже не было мест. У нас, к сожалению, жесткие рамки: можем поехать только во время школьных каникул.

– Что ж – нужно выжимать максимум из того, что есть, – произносит Эстер, снова поворачиваясь ко мне.

– Согласна.

– А вы еще поедете в Таиланд в этом году? – интересуется Адам.

– Только если успеем до июня, – отвечает Джек. – Но это вряд ли: у меня намечается дело Томазина. Ну а потом сюда приедет Милли, – добавляет он, многозначительно глядя на меня.

Я замираю от страха. Только бы никому не пришло в голову, что мы можем подождать и взять Милли с собой.

– Томазина? – переспрашивает Руфус, подняв брови. – Я что-то такое слышал… Его жена – твоя клиентка?

– Да.

– Дена Андерсон… – бормочет тот. – Да, это, наверно, будет очень интересное дело!

– Безусловно, – отзывается Джек и переводит глаза на меня. – Любимая, я смотрю, все уже поели; покажешь Эстер наши последние тайские фотографии?

Сердце проваливается куда-то вниз.

– Вряд ли Эстер это интересно, – отвечаю я, стараясь придать голосу небрежность. Но Эстер тут же хватается за этот пустяковый намек на супружеские разногласия.

– Почему же? Я посмотрю с удовольствием! – восклицает она.

Отодвинув стул, Джек поднимается из-за стола и достает из ящика альбом.

– Давайте перейдем в гостиную, – говорит он, протягивая его Эстер. – Там удобнее. А пока вы смотрите фотографии, мы с Грейс приготовим кофе.

Когда мы возвращаемся с кофейным подносом, Диана щебечет над фотоальбомом – в противоположность Эстер, которая почти не раскрывает рта.

Снимки и правда великолепные. Я выгляжу безупречно: соблазнительно загоревшая, стройная, как в двадцать, и всякий раз в новом бикини. Стою на фоне роскошного отеля или лежу на частном пляже. Или сижу в ресторане, а передо мной на столике – бокал с ярким коктейлем и тарелка с экзотическими фруктами. Улыбаюсь в камеру. Расслабленная, полная неги женщина, безумно влюбленная в мужа. В том, что касается фотографий, Джек страшный перфекционист: готов бесконечно переснимать один и тот же кадр, если ему что-то не нравится. Но у меня уже получается с первого раза. Кое-где мы с ним вдвоем – просили кого-нибудь нас сфотографировать. Диана со смехом отмечает, что мы там не в камеру смотрим, а пожираем друг друга влюбленными глазами.

Джек разливает кофе.

– Кто хочет конфет? – спрашиваю я и как можно непринужденнее тянусь к коробке, которую принесла Эстер.

– По-моему, все уже объелись, – заявляет Джек, обводя глазами гостей.

– Не то слово! – соглашается Руфус.

– Я сейчас лопну! – стонет Адам.

– Тогда я их уберу: откроем в другой раз.

Джек протягивает руку к конфетам, и я уже готова смириться с тем, что больше их не увижу, но меня спасает Диана:

– А я вполне могу съесть одну. А может, даже две.

– Кажется, напоминать о бикини бессмысленно… – Адам качает головой в притворном отчаянии.

– Абсолютно! – соглашается Диана и, взяв конфету, передает коробку мне.

Я тоже беру конфету и тут же отправляю ее в рот. Протягиваю коробку Эстер, но она отказывается. Достаю еще одну конфету и возвращаю коробку Диане.

– Как ты это делаешь? – спрашивает она, изумленно уставившись на меня.

– Что делаю?

– Столько ешь и не толстеешь!

– Везение, – беру третью конфету. – Ну и контроль.

Половина двенадцатого. Эстер предлагает расходиться по домам. В холле Джек выдает гостям пальто, и, пока он одевает Диану и Эстер, я соглашаюсь пообедать с ними в пятницу. В половине первого в «Chez Louis». Диана обнимает меня. Пожимаю руку Эстер и говорю, что с нетерпением жду встречи в пятницу. Мужчины целуют меня на прощанье; все наперебой благодарят нас за прекрасный вечер. Слово «прекрасно» произносится столько раз, что, когда Джек закрывает дверь, я уже знаю: сегодня победа за мной. Осталось убедиться, что и он это понял.

– Завтра выходим в одиннадцать, – говорю я. – Чтобы не опоздать к Милли.

Прошлое

Моя идеальная жизнь началась полтора года назад – в тот самый день, когда Джек танцевал с Милли в парке. В целом я рассказала Эстер правду: я действительно видела его в парке за неделю до того и действительно не думала, что он мною заинтересуется. Во-первых, он был просто сногсшибателен, а я тогда выглядела хуже, чем сейчас. А во-вторых – у меня ведь была Милли.

Иногда я предупреждала мужчин сразу. Иногда – если была сильно влюблена – поначалу лишь вскользь упоминала о младшей сестре, живущей в школе-пансионе, а о синдроме Дауна сообщала, например, через месяц. Некоторые после этого теряли дар речи. Впрочем, они испарялись так быстро, что все равно не успели бы сказать ничего путного. Другие, казалось, все понимали и сочувствовали – но только до первой встречи с Милли. В отличие от Джека они не считали ее непосредственность такой уж восхитительной. Двое после знакомства с Милли продержались довольно долго, но и они в итоге исчезли, не пожелав оставаться для меня на втором месте.

Я давным-давно пообещала взять Милли к себе, когда ее обучение в этой замечательной, но безумно дорогой школе закончится, и не собиралась ее подводить. Так что сценарий раз от разу повторялся. За полгода до встречи с Джеком мне пришлось расстаться с Алексом, с которым мы счастливо прожили два года. Я надеялась, что мы будем вместе всю оставшуюся жизнь, но, когда Милли исполнилось шестнадцать, неизбежность ее появления начала его угнетать. Так в тридцать два года я снова осталась одна. Шансы встретить мужчину, готового принять Милли в качестве «приданого», таяли на глазах.

В тот день в парке на Джека не смотрел только слепой. Наверно, лишь я одна не пялилась на него в открытую. Молодые женщины призывно улыбались, стараясь привлечь его внимание. Девчонки хихикали в кулак и возбужденно шептали друг другу, что он, должно быть, актер. Дамы в возрасте, одаривая его одобрительными взглядами, поворачивались к своим спутникам и смотрели на них с некоторым разочарованием. Равнодушными не остались даже мужчины; Джек шел по парку с таким непринужденным изяществом, что им нельзя было не залюбоваться. Одна Милли пребывала в блаженном неведении: когда мы играем в карты, она может думать только о победе.

Стоял конец августа. Мы с Милли, как и многие, расположились на траве неподалеку от эстрады. Я украдкой наблюдала, как Джек направляется к свободной скамейке. Потом он достал из кармана книгу, и я снова переключилась на Милли: не хватало еще, чтобы он заметил. Пока Милли в очередной раз сдавала карты, я гадала: иностранец? Может, итальянец? Наверно, приехал в Лондон на выходные с женой и детьми; они сейчас любуются достопримечательностями и скоро к нему присоединятся.

Казалось, он ни разу не взглянул в мою сторону и никак не реагировал на радостные вопли выигравшей Милли. Вскоре мы засобирались: нужно было отвести ее в школу к шести, чтобы в семь она успела на ужин. Я не думала, что когда-нибудь еще увижу джентльмена из парка, но его образ постоянно стоял у меня перед глазами; я даже начала воображать, будто он не женат, заметил меня в парке, влюбился и решил прийти в следующее воскресенье в надежде на новую встречу. А ведь у меня со школы не было подобных романтических фантазий! Вот что бывает, когда отчаиваешься выйти замуж и создать семью. Конечно, ради Милли я была готова на все, однако мне всегда представлялось, что к моменту ее выпуска из пансиона у меня уже будут дети и Милли дополнит мою семью, а не скрасит мне одиночество. Я любила ее больше жизни, но перспектива вечно жить с ней вдвоем просто ужасала.

В следующее воскресенье, когда в парке был концерт, я не замечала Джека, пока он не подошел к Милли, которая увлеченно вальсировала, держа руки на плечах воображаемого партнера. В такие моменты Милли вызывает у меня противоречивые чувства, и мне сложно с ними разобраться. Помню, я ужасно гордилась ее успехами в танцах и была готова защищать ее как львица. За спиной послышался смешок, и я убеждала себя, что он наверняка одобрительный, – а если и нет, то это все равно не расстроит Милли. В то же время мне ужасно хотелось встать и отвести ее на место, и я ненавидела себя за это и, по-моему, впервые отчаянно хотела иметь нормальную сестру. В голове замелькали картинки из нашей – моей – возможной жизни. На глаза навернулись злые слезы; я заморгала, чтобы смахнуть их, и вдруг увидела, как к Милли приближается Джек.

Сначала я его не узнала. Решила, что сейчас он попросит Милли сесть, и вскочила со стула, приготовившись к бою. Тут он поклонился, предложил ей руку, и меня как током ударило: это же о нем я мечтала всю неделю! Когда после двух танцев он проводил Милли на место, я уже была от него без ума.

– Не занято? – спросил он, указывая на соседний стул.

– Нет-нет, садитесь, пожалуйста! – Я благодарно улыбнулась. – Спасибо вам огромное. Это было так мило – пригласить Милли на танец!

– Совершенно не за что. Милли прекрасно танцует.

– Хороший человек! – заявила сияющая Милли.

– Джек, – подсказал он.

– Хороший Джек!

– Пожалуй, лучше представиться как следует. – Он протянул мне руку: – Джек Энджел.

– Грейс Харрингтон, – ответила я, пожав ее. – Милли – моя сестра. Вы тут отдыхаете?

– Нет, я здесь живу.

Я ждала, что он добавит: «с женой и детьми», но этого не произошло. Взглянула на его левую руку. Кольца не было, и меня охватила такая эйфория, что пришлось себя убедить: это еще ничего не значит.

– А вы? – спросил он. – Вы с Милли приезжие?

– Нет, я живу в Уимблдоне. А по выходным мы часто ходим сюда.

– Вы живете вместе?

– Нет, Милли живет в школе-пансионе. Я стараюсь навещать ее по выходным, но получается не всегда. Много командировок. К счастью, нам повезло с воспитателем: замечательная женщина, подменяет меня, когда я занята. Родители, конечно, тоже помогают.

– Командировки – это интересно. Чем занимаетесь, если не секрет?

– Закупаю фрукты. – Джек удивленно поднял брови. – Для «Харродса».

– А командировки зачем?

– Привожу товар из Аргентины и Чили.

– Здорово, наверное!

– Не то слово. А вы чем занимаетесь?

– Я адвокат.

Милли, устав слушать нашу беседу, потянула меня за рукав:

– Пить, Грейс. И мороженое. Жарко.

Я взглянула на него с виноватой улыбкой:

– Думаю, нам пора. Еще раз спасибо за Милли.

– Позвольте угостить вас чаем! – Он наклонился, чтобы лучше видеть Милли, сидевшую с другой стороны от меня. – Что скажешь, Милли? Будешь чай?

– Сок, – просияла та. – Я люблю сок. Но я не люблю чай.

– Прекрасно, пусть будет сок, – подытожил он, поднимаясь. – Ну что, идем?

– Ну что вы, не стоит… – бормотала я. – Вы и так уже много сделали…

– Прошу вас! Мне будет приятно. – Он снова склонился к Милли: – Милли, ты любишь пирожные?

– Да! – закивала она возбужденно. – Пирожные!

– Тогда идем!

Втроем – Милли и я под руку, Джек рядом – мы двинулись через парк к ресторану. Прощаясь с Джеком часом позже, я пообещала поужинать с ним в ближайший четверг. После этого он вдруг сразу стал частью моей жизни. Потерять голову было легко; взять хотя бы его старомодные манеры – я просто млела, когда он открывал передо мной двери, подавал пальто и посылал цветы. С ним я чувствовала себя особенной. Желанной. И что главное – он обожал Милли.

Месяца через три Джек захотел познакомиться с моими родителями. Я удивилась: ведь я говорила ему, что у меня с ними весьма прохладные отношения. Рассказывая Эстер про Милли, я немного соврала. Родители не хотели второго ребенка и, когда появилась Милли, были ей совсем не рады. В детстве я изводила их, требуя братика или сестричку, так что однажды они усадили меня на стул и прямо заявили, что не хотят больше никаких детей. Спустя десять лет, узнав о беременности, мама пришла в ужас. О том, что она ждет ребенка, я узнала, подслушав их спор о последствиях аборта на позднем сроке. Моему возмущению не было предела – да как они могут! Избавиться от братика или сестрички, которых я ждала всю жизнь!

Мы постоянно ругались. Главным аргументом родителей был возраст мамы: в сорок шесть рожать очень рискованно. Я протестовала: делать аборт на шестом месяце незаконно и вообще смертный грех, а они ведь католики! На моей стороне были Бог и чувство вины; я победила, и мама нехотя согласилась рожать.

Когда Милли родилась и у нее обнаружили синдром Дауна и другие нарушения, я не могла понять реакцию родителей: они испытывали неприязнь, а я сразу полюбила сестру всем сердцем и воспринимала ее как обычного, нормального ребенка. У мамы началась тяжелая депрессия, и я взяла заботы о Милли на себя. Утром, перед школой, кормила ее и меняла пеленки. Приходила домой в обед, и все повторялось. Когда Милли исполнилось три месяца, мама с папой заявили, что отдают ее на усыновление и переезжают в Новую Зеландию, к маминым родителям (они собирались туда чуть ли не с моего рождения). Я закатывала истерики – кричала, что так поступать нельзя, что я не пойду в университет и сама буду сидеть с Милли, но они не слушали. Узнав, что документы на усыновление поданы, я приняла снотворное. Глупость, конечно: детская попытка доказать серьезность своих намерений. Но это почему-то сработало. Мне уже было восемнадцать; мы обратились в службу опеки, и там решили, что я буду заботиться о Милли и растить ее, а родители помогут деньгами.

Я потихоньку справлялась. Вскоре Милли приняли в ближайший детский сад и я устроилась на полставки в отдел закупок сети супермаркетов. Когда Милли исполнилось одиннадцать, ей дали место в спецшколе, которая больше походила на психбольницу. Ужаснувшись, я заявила родителям, что найду что-нибудь получше. Я занималась с Милли каждый день; я научила ее самостоятельности, которую она едва ли обрела бы где-то еще, и я понимала, что интеллекта ей вполне хватает, а нормальной адаптации в обществе мешает только недоразвитая речь.

После долгих утомительных поисков я, наконец, нашла обычную частную школу-интернат для девочек. Милли приняли: директриса оказалась прогрессивной женщиной без предрассудков, имевшей к тому же брата с синдромом Дауна. Школа подходила идеально, но обучение влетало в копеечку. Родителям это было не по карману, и я сказала, что буду платить сама. Я разослала резюме в несколько компаний, объяснив в сопроводительных письмах, почему мне нужна высокооплачиваемая работа. Вскоре меня взяли в «Харродс».

Когда начались регулярные командировки (а я сразу за них ухватилась: они давали ощущение свободы), родители не захотели принимать Милли по выходным одну, без меня. Но они навещали ее в школе, а в остальное время за ней присматривала Дженис, ее воспитатель. Вскоре замаячила очередная проблема: где жить Милли после окончания школы. Я обещала родителям взять ее к себе, чтобы они могли, наконец, уехать в Новую Зеландию, и они с нетерпением этого ждали. Я не винила их: они по-своему любят нас, как и мы их; просто некоторые не созданы быть родителями.

Джек настаивал: он должен с ними познакомиться. Я позвонила маме и попросила разрешения заехать в ближайшее воскресенье. Был конец ноября. Мы взяли с собой Милли; родители, конечно, встретили нас прохладно, однако безукоризненные манеры Джека произвели на маму впечатление, а отцу польстил интерес к его коллекции первых изданий. После обеда мы уехали. Пока отвезли Милли в школу, наступил вечер. Я засобиралась домой: мне предстояли два безумных дня на работе перед вылетом в Аргентину. Но когда Джек предложил прогуляться по Риджентс-парку, я тут же согласилась, хотя на улице уже стемнело. На этот раз в командировку не хотелось – с тех пор как мы с Джеком познакомились, мне разонравилось мотаться туда-сюда. Казалось, мы почти не бываем вместе, а если и встречаемся, то чаще в компании Милли или друзей.

Какое-то время мы шли молча. Потом я спросила:

– Как тебе мои родители? Он улыбнулся:

– Прекрасно! Они идеальны!

– В каком смысле? – нахмурилась я. Что за странный выбор слов!

– Они полностью оправдали мои ожидания.

Я взглянула на него испытующе – иронизирует? Не сказать чтобы мама с папой демонстрировали чудеса гостеприимства! Потом я вспомнила, как он рассказывал о чудовищной холодности своих родителей (они умерли несколько лет назад), и поняла: на этом фоне вежливое равнодушие моих родственников показалось ему теплотой.

Мы прошли еще немного – до площадки, где Джек танцевал с Милли. Остановившись, он спросил:

– Грейс, ты окажешь мне честь стать моей женой?

Я решила, что это шутка: все было так неожиданно. Конечно, в глубине души я надеялась, что наши отношения перерастут во что-то большее, – но уж никак не раньше чем через год или два. Будто угадав мои мысли, он притянул меня к себе:

– Я ждал тебя всю жизнь, Грейс. Я понял это в первую же секунду, когда увидел вас с Милли на лужайке, и я не хочу больше ждать. Я хотел познакомиться с твоими родителями, чтобы просить твоей руки. И счастлив, что твой отец с радостью дал согласие.

Я таяла в его объятиях и в душе посмеивалась над отцом, который так легко согласился отдать дочь первому встречному. Но вдруг почувствовала, что на смену ликованию пришла какая-то смутная тревога. «Милли!» – поняла я, и в ту же секунду Джек снова заговорил.

– Прежде чем ты ответишь, Грейс, я кое-что скажу, – произнес он серьезно, и в голове у меня пронеслось: сейчас скажет, что был женат. Или у него есть ребенок. Или он болен чем-то неизлечимым. – Просто хочу, чтобы ты знала, – продолжал он. – В нашем доме – где бы мы с тобой ни жили – всегда будет место для Милли.

– Ты не представляешь, как это важно для меня! – Мои глаза наполнились слезами. – Спасибо!

– Так ты выйдешь за меня?

– Конечно!

Джек достал из кармана кольцо и, держа мою руку в своей, стал надевать его мне на палец.

– А когда? – прошептал он.

– Когда скажешь, – ответила я и взглянула на бриллиант. – Джек, оно великолепно!

– Рад, что тебе нравится. Давай поженимся в марте?

– В марте?! – рассмеялась я. – Но мы же не успеем все подготовить!

– Успеем. У меня есть на примете место для банкета – загородный дом в Крэнли-парке. Хозяин – мой приятель. Вообще-то он устраивает там торжества только для близких, но я уверен, что мы договоримся.