— Не в окно же он влетел, как ангел?

Константин подошел ко мне и взял из моих рук топор.

— Все врагов ищешь, конспиролог? В своем чулане ищешь? Уймись, Ивасик. Отбой.

Критский возмутился:

— Какой чулан? Это моя законная квартира! При чем тут какой-то чулан?!

Константин понял все и засмеялся.

— Это все Людмила, — заступился он за меня.— Это она настроила Ивасика…

— Против меня?! — искренне удивился Критский.

— Против чулана! — объяснял ему Константин.

— Какого чулана? О чем вы говорите, Константин Николаевич?

Константин подошел к стене и постучал по доскам, красиво вправленным в голубой голландский кафель.

— Слышите? Пустота. За этой стенкой — чулан Ивасика. Людмила услышала, как вы разговариваете здесь. Она подумала, что за Ивасиком следят…

— Я? Слежу за ним? — возмутился Критский. — Да я и не знал, что он там живет! Оказывается, вы мой сосед, господин конспиролог? Очень приятно.

Это была наглая ложь! Я подошел к стене и толкнул дверцу. Она откатилась на колесиках в сторону.

— И про лаз в мой чулан вы тоже не знали?

Лицо Критского вытянулось.

— Лаз? В ваш чулан? Что мне там делать? Я эту дырку впервые вижу… Да за кого вы меня принимаете?!

Его возмущение было так велико, что я на секунду смутился, но опомнился и добил лжеца:

— В вашей комнате на столе лежит моя рукопись. Как она попала к вам? Отвечайте!

Критский рассердился.

— Как вы со мной разговариваете, молодой человек?! Какое вы имеете право?!

— Как попала к вам моя рукопись? — не унимался я.

— Константин Николаевич, объясните ему, — возмутился Критский. — Оказывается, топор-то он для меня приготовил! Для меня!

Константин мне объяснил:

— Рукопись твою я сам дал Игорю Михайловичу. Сам. Уймись, Ивасик.

Я ему не поверил.

— А как она у тебя оказалась?

Константин шумно вздохнул.

— Взял ее с собой, когда тебя в наручниках увозил. Забыл?

Этого я не помнил. Но момент, действительно, был такой, что я мог и забыть про рукопись.

— Зачем ты ее взял?

Константин звонко цокнул фиксой.

— Для дела. Если бы ты на очной ставке с Адиком не сказал, где гарнитур, я бы сжег твою рукопись. У тебя на глазах. Я понятно излагаю?

Я ему ничего не ответил, я слушал приближающиеся по коридору шаги Мангуста. Он вошел на кухню и грудь в грудь столкнулся со мной.

— Пимен! Бляха-муха! Ты разве не в Африке?!

Я ответил ему невпопад:

— А ты?…

Мангуст засмеялся моему виду.

— А я в Африку и не собирался… А ты чего в носках? У нас не мечеть.

Я посмотрел на Константина, он отвел глаза. Критский вдруг хлопнул себя ладонью по высокому лбу.

— Я все понял! Константин Николаевич, он пришел сюда с топором, чтобы убить Толю!

— Какого еще Толю? — изумился я.

— Меня убить? — улыбнулся Мангуст. — Ошибаетесь, Игорь Михайлович. За что Пимену меня убивать? Мы же с ним цистерну водки выпили. Пять лет на одного шефа молотили. Правда, Пимен, — он сделал скорбное лицо. — Про шефа-то знаешь, Пимен?… Нет больше нашего Адика…

Я не мог вынести такое ханжество.

— Это же ты Адика убил!

Мангуст грустно покачал головой.

— Он сам, Пимен… Я рядом был… Он перетрухал страшно… Все равно, говорит, мне не жить. Кончат меня — либо Белый Медведь, либо генерал Багиров… Он мне говорит, выйди. Толя, в сортир попросись. Я и вышел… Хороший был мужик… Правда, Пимен?…

Мангуст чуть не плакал. А Критский задумчиво качал седой головой.

— Ох, закрутили историю, конспирологи! А все вы, Ярослав Андреевич. Все вы! Четыре трупа на вашей совести, как мальчики кровавые!

— Я-то при чем? — поразился я.

Критский сказал печально:

— Если бы вы, молодой человек, не проговорились о бумагах оценщику, генерал Багиров никогда бы не перекупил у нас гарнитур. И все было бы прекрасно… Столько смертей из-за вас… Ай-яй-яй…

Я подался вперед, я хотел ему объяснить, но Критский замахал руками:

— Не надо! Ничего не надо говорить…

Константин опять за меня заступился:

— Что вы на него накинулись, Игорь Михалыч? Он же не хотел… — Константин подмигнул вдруг лукаво. — Он же не знает ничего! Держись, конспиролог! Не падай! Бумаги барона Геккерна у нас! Я понятно излагаю?

Лицо у меня, наверное, стало диким.

— Не верит! — смеялся Константин. — Игорь Михалыч, ну-ка продемонстрируйте ему бумаги!

— Одну минуту. — Критский снял с зеленого шнурка над электроплитой цветастые трусы и белый лифчик. — Сначала уберу свои неглиже.

Он скомкал вещи в комок и бросил их в кухонный шкаф. Потом уже щелкнул замками лежащего на столе дипломата. Он аккуратно вынул из него пакет, завернутый почему-то в женский шелковый платок. Он развязал платок и показал мне тонкую пачку свернутых вдвое желтых плотных листов.

— Вы были правы, доктор Шлиман… Троя существует!

Константин хлопнул меня по плечу.

— Можешь успокоиться, Ивасик. Операция «старичок» закончена! Эти бумажки я дарю тебе. Ты их заслужил. Отдайте ему бумаги, Игорь Михалыч.

Критский возмущенно прижал бумаги к животу.

— Вы с ума сошли, Константин Николаевич! Я же их еще не показывал экспертам! Быть может, в наших руках колоссальная историческая ценность!

Константин цокнул фиксой.

— Их видел мсье Леон. Они его абсолютно не интересуют. Он за них не даст ни гроша.

Холеное лицо Критского выразило полное презрение.

— Ваш мсье Леон — круглый лох, как вы изволите выражаться. Узкий специалист! А узкий специалист подобен флюсу, как справедливо заметил Козьма Прутков. Извините меня, но бумаг этих я не отдам! Они останутся в нашем фонде!

Константин посмотрел на меня смущенно.

— Да кому они нужны? А Ивасик с ними работает… Должен же он хоть что-то получить?

Критский нехотя улыбнулся.

— Вы правы, Константин Николаевич. Шлиман получит свою долю. Ярослав Андреевич, я думаю, вам для работы совсем не обязательно иметь подлинники? Копии вас устроят?

Я понял, что подлинник Критский завтра же снесет на Литейный.

Константин сказал небрежно:

— Соглашайся, Ивасик! Какая тебе разница?

Я даже не верил, что смогу получить следующую, самую важную для меня страницу.

— Только я хотел бы их получить сейчас.

Критский удивленно хмыкнул и посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут я вам выдам отличный ксерокс! Константин Николаевич, не забудьте, нас ждут в Смольном!

Уже в дверях Критский сказал Мангусту:

— Толя, помоги мне достать с антресолей бумагу для ксерокса, — и обернулся ко мне, — я скоро, господин Раскольников.

Мангуст ушел за ним. На кухне остались мы с Константином.

Константин повернулся к плите.

— С утра кофе не пил. Чуть свет — уж на ногах, как говорится… Сначала тут у тебя пешеходную тропу к Пушкину открывали… Сам губернатор был. Первой из спонсоров нашу фирму отметил… Лестно… Потом к Пушкинскому дому поехали, на Васильевский. Там бюст Александру Сергеевичу открыли. Потом в какую-то детскую библиотеку… Я не выдержал, говорю Игорю Михайловичу: «Не могу. Умру без кофе!» Ну, он меня к себе и привез. Кофейку попить…

В старинную чашку с пастушком и пастушкой Константин вылил тугую, как шпагат, черную жидкость и посмотрел на часы.

— Тебя не угощаю. Через пятнадцать минут мы должны отправиться в Смольный на официальное открытие юбилея.

Он сел на табурет и кивнул мне на соседний.

— Чего стоишь как столб? Садись, конспиролог хренов.

Я сел за стол рядом с ним.

— Значит, Критский мой сосед?…

Отхлебывая обжигающий кофе, Константин кивнул.

— Замечательный сосед… Поселился в нашем доме, как говорится.

— Что ж ты мне сразу не сказал? Когда я тебе про чулан говорил.

Константин прищурился.

— Пожалел тебя. Ведь ты же конспиролог. Ты же не веришь в случай.

— Значит, это простая случайность?

— Во! — ткнул мне в грудь пальцем Константин. — Уже подозревать начал! Я даже вижу, как у тебя в башке шары закрутились. Брось, Ивасик! Критский твой сосед по чистой случайности. Да он здесь и не бывает почти. У него своя квартира на Петроградской. Роскошная квартира с женой и с собакой. А эту я ему снял для деловых встреч. Игорь Михайлович ее «монплезир» называет…

— Ты ему снял?!

— А кто же? Фирма ее оплачивает.

— У кого ты ее снял?

— У Адика. Он же у твоей бывшей жены эту квартиру купил! А ты и не знал?

Этого я тоже не знал! Константин смотрел на меня с жалостью:

— Лох ты, Ивасик. Круглый лох. Адик мне все рассказал про тебя.

— Что он тебе рассказал?

Ослепительно сверкнула в улыбке фикса.

— Как говорится, чей ты родом и откуда ты.

— Когда он успел про меня рассказать?

Константин недовольно поморщился.

— Когда я его допрашивал с помощью подручных электроприборов. — И добавил задумчиво: — Можно сказать, он из-за тебя, лоха, и повесился… Погубил ты своего шефа, конспиролог…

И я услышал жуткую историю, в которую попал из— за меня мой бедный шеф. Но сначала мне довелось услышать страшную правду о себе…

Друг моей бывшей жены оказался старинным приятелем Адика. Вместе они сидели на зоне в Пермской области, и Адик ему как себе доверял. Друг и посоветовал Адику взять меня в фирму, поскольку я — лох, невиданный еще в нашей замечательной стране, лох непроходимый. Лох, уступивший за так свою жену… Именно не за университетское образование мое, а за это самое редкое качество и принял меня Адик в фирму на должность советника. На блатном жаргоне мои обязанности назывались: «Рыбалка на лоха». Я приходил в чужую фирму с коммерческим предложением от Адика, и тертые дельцы мгновенно понимали, что имеют дело с непроходимым лохом. Они соглашались на все мои предложения. Я подписывал любые бумаги, не заглядывая в них. Тертые дельцы потирали руки…: Но на следующий день к ним являлся шеф Адик с юристом и все ставил на свои места. Он без «балды, ботвы и лабуды» обвинял тертых дельцов в наглом обмане своего наивного советника. Юрист доказывал полную ничтожность подписанных мной договоров. Грозил правосудием. Зная крутой нрав моего шефа, испуганные тертые дельцы мгновенно соглашались на любые его условия. Это и называл Адик «рыбалкой на лоха».

Доход от таких «рыбалок» Адик получал немалый. За это меня и любил. А еще за то, что я ему по вечерам, как Шехерезада, «клево плел басни»…

— Какие басни? — спросил я, уязвленный до глубины души.

Константин ослепительно улыбнулся.

— Ну, сюжеты из твоей «тайной истории».

Адик меня любил и жалел… Пока я ему не отплатил, как последний Иуда. По пьянке я натрендел про бумаги Геккерна оценщику… С этого все и началось. К Адику пришел генерал Багиров! Поначалу Адик отказался продавать ему гарнитур. Но чекист знал, чем доконать моего практичного шефа. Он пригрозил ему крупной статьей за мои «рыбалки». У Адика не было выбора — либо камера в «Крестах», либо продажа гарнитура. Об этой сделке генерал приказал Адику молчать… И Адик молчал. Даже под электроприборами не вьщал имени генерала. Матерясь, назвал только мое имя. Имя погубившего его круглого лоха… И то назвал только потому, что считал, что я давно уже в Африке… Вот как он меня жалел и берег…

Я был поражен.

— Значит, билет на самолет не липовый?

— Настоящий, — кивнул Константин.

— Ты же сказал, что в Найроби прямого рейса нет?…

— Есть, — признался Константин. — По вторникам и пятницам. Два раза в неделю. Сегодня как раз пятница…

— Подожди, — оборвал я его. — Ты сказал, что Адик на допросе про генерала молчал?

— Ну, — согласился Константин.

— Как же ты узнал про него?

Константин долил себе кофе из кофейника.

— Помнишь, кто-то в офис пакет с угрозой прислал? Как там… «Белый Медведь, не шути… отдай бумаги…» Так, что ли?

Константин отхлебнул кофе и закончил спокойно;

— Этой запиской генерал и раскололся!

— Как это? — не понял я.

Константин объяснил:

— Белым Медведем меня имеют право называть или блатные, или менты. Блатные в дела с бумагами Геккерна не сунулись бы. Зачем им такие опасные заморочки? Эту записку только мент мог написать! Только генерал Багиров!

— Генерал-то понимает цену этим бумагам?

— Ему их покупатель нужен! — резонно заметил Константин.— Лопухнулся генерал. Никому, Ивасик, бумаги эти не нужны, кроме тебя и генерала Багирова. Я понятно излагаю?

— Почему кроме меня и генерала? — как эхо повторил я за ним.

Константин рассмеялся.

— Да потому, что вы с ним — два сапога пара. Два маньяка. Ты маньяк своей тайной истории, а генерал — маньяк своих шпионских заморочек. Он поверил тебе, Ивасик! Нашли вы с ним друг друга. Я-то генерала двадцать лет знаю, когда он еще капитаном КГБ был. Непроходимый маньяк! Фуфло это все, Ивасик. Полное фуфло! Я понятно излагаю?

Я не верил этому, не верил.

— А трупы? Четыре трупа — это тоже фуфло?

— Ну, Адик-то сам повесился, — напомнил мне Константин, — из-за тебя, между прочим… Два охранника не в счет…

— А оценщик?! Тоже из-за меня? А «старичок», которого антиквар Миша тебе показал? Тоже фуфло?! — наклонился я к Константину.

Константин брезгливо оттолкнул меня.

— Держись за стол, Ивасик! Крепче держись! А то со стула свалишься. Знаешь, кто был этим старичком? Знаешь?

Константин покрутил мошной, коротко стриженной головой.

— Ну, маньяки! Ну, артисты, мать вашу!… Устроили цирк! Чуть юбилей нашей национальной гордости не сорвали! Падлы! Знаешь, кто приходил к Мише под видом месье Леона?

Я уже знал, что он мне сейчас скажет. Константин только подтвердил мои предположения. Он сказал весомо и сурово:

— Генерал Багиров! Паричок седенький ежиком нацепил. Под месье Леона сработал, как Аркадий Райкин…

— Зачем он это сделал?

— Он хотел расколоть оценщика! Он думал, что оценщик и на профессора работает!

— Откуда ты узнал это? — поразился я.

— Игорь Михайлович меня надоумил! Мы только что от Миши. Я его к стенке прижал, он и раскололся, сучило! Боится, как огня, генерала. Это же зверь и маньяк! Я понятно излагаю?

Я оглянулся на дверь и тихо спросил:

— Генерал к антиквару с Мангустом приходил?

— При чем тут Мангуст? — насторожился Константин.

— Кто же оценщика на струну подвесил? Сам генерал?

Константин задумался.

— Мог и сам. Видел бы ты его на допросах, Ивасик. Зверь лютый. Кавказская кровь… А мог кого-нибудь из своих чекистов-отморозков захватить…

И про это я тоже думал. Роль Мангуста у антиквара вполне мог сыграть незаметный майор Юрик со страшными глазами. Мог… Но зачем генералу вешать оценщика?… Его повесили, чтобы напугать покупателя, у которого находился гарнитур с бумагами… А гарнитур-то был у самого генерала… Значит, Мангуст был после генерала. И Миша его видел, если к сейфу кинулся…

Константин смотрел на меня с саркастической улыбкой.

— Брось, конспиролог, свои «парижские тайны». Брось свою херню! Все предельно просто! Генерал сам подвесил оценщика, чтобы взвинтить цену на бумаги!

Этот маньяк до сих пор думает, что они кому-то нужны! Ты убедился, Ивасик, что они никому не нужны, кроме тебя? Нет больше в мире такого мудака! Я понятно излагаю?

Я не стал спорить с ним, я спросил:

— А как у вас Мангуст оказался?

— Сам пришел,— тут же ответил Константин.— Я же говорил тебе — никуда он не денется. Я же говорю, он хоть и хищник, но просто большая крыса. А ума у него с гулькин хер. Мангуст сначала действует, а потом уже думает. Понял Мангуст, что ему могут пришить убийство своего шефа. И пришел. Со всеми бумагами и кредитками Адика. Сдаваться пришел Мангуст. Мы решили его припрятать, пока следствие по самоубийству Адика не кончится. А оно завтра кончится. Завтра Адика похороним. И отправится Адик к хвостатым ментам на сковородку. Я понятно излагаю?

У меня оставался к нему еще один вопрос. И я его задал:

— Зачем ты отдал мою рукопись Критскому?

Константин ответил так, как я и предполагал:

— Игорь Михайлович сам ее у меня попросил.

— Зачем?

— После вашей первой встречи в «святая святых»… Помнишь? Когда он впервые узнал про бумаги Геккерна, он решил, что ты к нам подослан…

— Кем?

— Ну, этими… маньяками… Он и попросил у меня твою рукопись почитать, чтобы понять, чей ты на самом деле родом и откуда ты. Я понятно излагаю?

Константин посмотрел на часы и хотел уже встать, но я его удержал.

— А ты знаешь, что твой Критский сам давно в органах работает, что твой доктор наук — «искусствовед в штатском»?

Константин недовольно поморщился:

— Ну и что? А время тогда какое было? Игорь Михайлович тогда чуть ли не за диссидента у них считался. За границу его не пускали. А ему позарез нужно было на конгресс в Париж попасть. Вот он и согласился, для вида, на них поработать немножко… Что такого? В разгул гласности Игорь Михайлович сам в этом признался при всех, на собрании критиков. Заклеймил провокацию органов! Такую оплеуху им отвесил!…

— Костя, — остановил его я, — он же до сих пор на них работает…

— Да какая у них сейчас работа? — отмахнулся Константин. — Видимость одна! Нет больше КГБ! Любимый город может спать спокойно! Я понятно излагаю?

Тогда я сказал то, что меня больше всего волновало:

— Критский мою рукопись снес на Литейный!

Константин встал, глаза стали стальными, лицо хищно вытянулось.

— Рукопись твоя, Ивасик, как эти бумажки, на хер никому не нужна! Я понятно излагаю?

Я растерялся.

— Ты же хотел издать мою историю-

Константин наклонился ко мне:

— Пошла на х… твоя история и твоя долбаная немытая Россия! Я понятно излагаю? Что она мне дала? Зону?! Я сам всего добился! Сам! Я ей ничем не обязан! Брось, Ивасик, врагов России искать! Брось маньячить! Пусть ее отмоют как следует, чтобы мне за нее не стыдно было!

Я хотел возразить.

— Уймись, Ивасик! По-хорошему тебя прошу! Не срывай юбилея нашей национальной гордости! Я четыре года на это мероприятие убил, всадил уйму денег! Я не дам тебе мой бизнес сорвать! Я лично не допущу этого, Ивасик! Если ты свои маньячные бредни не оставишь — будешь иметь дело лично со мной! Врагом моим персональным станешь! Я понятно излагаю?

Я сидел пришибленный. Константин снова сел, толкнул меня коленом.

— Плохо выглядишь, конспиролог. Устал. От твоей дурной головы, как говорится, никому покоя нет.— Константин достал из кармана пластиковую карточку «Visa».— Кредитка твоя, между прочим, тоже настоящая. Жалел тебя твой Адик. И я тебя, лоха, жалею. Отдохнуть тебе надо, Ивасик. Слушай, я же говорил, сегодня как раз рейс в твою Африку. Во вторник — утром, в пятницу — ночью. Улетай ты в Африку, Ивасик. На бегемотов погляди. На крокодилов. Развейся. Прилетишь другим человеком. И я к тому времени освобожусь. Денег у меня будет уйма! Оттянемся мы с тобой, Ивасик, по полной программе! Я понятно излагаю?

В дверь заглянул Критский.

— Константин Николаевич, в Смольный пора!

Константин ткнул меня коленом, встал и сунул мою кредитку себе в карман.

— Договорились, Ивасик? Билет твой из-за меня пропал… Новый билет за мой счет, по понятиям. Толик!

Из-за плеча Критского выглянул Мангуст. Константин достал свой мощный бумажник и отсчитал десять зеленых сотен.

— Толик, организуй Ивасику билет в Африку. Туда и обратно.

— Есть, — по-борцовски кивнул головой Мангуст.

Все повторялось. Мангуст опять доставал мне билет в Африку. Все повторялось, как во сне.

— Толику лучше не выходить,— вмешался Критский.

— «Аэрофлот» тут рядом, через площадь, — успокоил его Константин и протянул мне руку. — Я не прощаюсь. Я к тебе без четверти семь загляну. Выпьем посошок на дорожку, Ивасик. И кредитку отдам. Бай-бай, как говорится.

Критский протянул мне свеженькие копии Геккерновых бумаг и на прощание лукаво улыбнулся:

— Бон вояж, как говорят французы.

Они ушли. Я прижал к груди копии, взял со стола топорик и полез в темный лаз. Мангуст вдруг подошел к лазу и присел на корточки.

— Пимен, бляха-муха, я ж к тебе могу спокойно прийти! В любое время.

— Лучше не надо, Мангуст, — сказал я и хотел закрыть дверцу.

Мангуст придержал ее рукой.

— А чо? Посидим, Пимен, выпьем за Африку. У меня водяра отличная есть, бляха-муха. «А-ах, крокодилы, бегемоты, а-ах, обезьяны, кашалоты…» Помнишь?

Я ему сказал спокойно:

— С убийцами не пью, — и закрыл за собой легкую дверцу…

7

Наваждение

Я вернулся к себе разбитым…

За ночь и половину сегодняшнего дня Константин кардинально изменил ко мне свое отношение.

Белый Медведь свою угрозу выполнит «просто и надежно», как выразился генерал Багиров. Потому что деньги в «юбилей национального гения» он вложил огромные и мечтает их с лихвой окупить.

По решительному лицу Константина я великолепно понял, что мне лучше всего, не мешкая, сегодня же ночью лететь в Африку.

Вот о чем я размышлял за рюмкой армянского коньяка с голубой библейской горой на этикетке…

Передо мной стоял в полный рост так и не решенный до сих пор, как теорема Ферми, простейший с виду гамлетовский вопрос: «То be or not to be…» Если вы помните, переводится он у нас так: «Быть или не быть», хотя точнее по-русски следовало бы сказать: «Жить или не жить». Только не подумайте, пожалуйста, что я всерьез решал — заколоться мне немедленно тупым кухонным ножом или подождать немного и повалять еще дурака с Офелией? Не в этом дело…

По-моему, гамлетовский вопрос решается так: жить человеком или жить живым покойником? Гамлет, если забудет о тайном поручении, данном ему тенью отца, тут же станет живым покойником. Хотя его дружок Горацио и убеждает его не верить в «маньячные бредни». Я тоже могу запросто стать живым покойником. Это произойдет немедленно, если я послушаюсь Константина и навсегда забуду свою «Тайную историю». А дальше что?

А дальше — тишина…

Мой загранпаспорт три дня ждет меня в кармане у Мангуста…

Я вздрогнул.

В моей прихожей надрывался звонок. Но бросился я сначала не в прихожую, а к двери чулана — проверить бронзовую защелку. Эта старинная мощная щеколда была моей единственной опорой и защитой.

Я понимал, что совершаю очередную ошибку: открываю дверь, даже не спрашивая, кто там стоит…

А стоял передо мной худенький паренек в длинных широких черных шортах, в белой футболке навыпуск, в бейсбольной шапочке козырьком назад. Паренек держал за шнурки пластиковые ботинки с роликовыми коньками.

Со времен «перестройки» строгую классическую красоту Дворцовой площади опоганили, как могли. То на ней митингуют записные ораторы, сами не верящие ни единому своему слову, то выше «александрийского столпа» возносится надувное изделие братьев Монгольфьер с рекламой пива «Хайнекен» на разноцветных боках, то под аркой Главного штаба завоет на всю округу старые советские песни какой-то одичалый нищий с бородой Емельки Пугачева, то шумно снуют вокруг площади друг за другом навсегда забросившие учебу модные ролкеры…

И я спросил у молча глядевшего на меня недоучки:

— Что скажешь, поколение «пепси»? Говорить-то еще не разучился?

Паренек поправил шапочку, посмотрел через перила вниз и сказал шепотом:

— Слава, это я. Да?

Я за руку втащил Натали в прихожую, захлопнул дверь и закрутил ригельный замок. Придя в себя, я спросил:

— Уже шесть часов?

— Пять, — ответила Натали. — Я пришла пораньше. Да? — Она посмотрела на меня в упор. — Ты не дождался вечера. Ты не хочешь, чтобы я с тобой рассчиталась? Да?

— Извини, — успокоил я ее. — Так. Расслабился чуть-чуть…

— О-ля-ля, — пропела Натали, — опять это ваше «жють-жють». Да?

Она поставила коньки в прихожей и, как хозяйка, прошла на кухню. Покачав головой, убрала бутылку в холодильник и сняла кожаную торбочку.

— К чему этот маскарад? — спросил я, боясь подтверждения подозрений генерала.

— Так надо… Да? — коротко ответила она.

Натали достала из торбочки белый цилиндрик, высыпала из него на ладонь таблетку и бросила ее в стакан с водой. Я с интересом наблюдал, как взорвалась пузырьками таблетка в воде и осколок ее заметался, как живой, по стакану.

— Выпей, Слава. Так надо. Да?

— Кому надо? — не понял я.

— Тебе. Очень надо. Да?

Я рассердился, я уже отвык от таких наездов.

— Извини, я сам знаю, что мне надо.

Она подошла ко мне со стаканом, и перламутровые глаза ее стали стальными, как глаза Константина.

— Выпей. А то я уйду. Да?

Я пожал плечами и выпил кисловатую газированную жидкость.

— Сейчас тебе будет хорошо, — сказала Натали.

— Да мне и так неплохо было…

— Мне было плохо. Да? — объяснила Натали. — Я не могла с тобой разговаривать. Да?

Чтобы позлить ее, я сказал:

— У тебя антиалкогольные таблетки всегда под рукой?

Она смотрела на меня, проверяя мое состояние.

— Я специально для тебя их захватила. Я знала, что ты уже жють-жють. Да?… Вот так почти хорошо. С тобой уже можно говорить. Потом выпьешь еще одну. Да?

Я согласился сразу:

— Если сначала выпью коньячку.

Она улыбнулась мне ласково и постучала ногтем по белому цилиндрику:

— Сегодня ты будешь пить только это,— и еще ласковей посмотрела на меня. — Слава, ты сделал то, о чем я просила?

Как это ни странно, но в моей голове, будто в душной комнате, настежь распахнули окно. Я увидел страшную дверь чулана и потащил Натали за руку в комнату, захватив со стола новенькие копии Геккерновых бумаг.

В комнате она меня спросила спокойно:

— Что-то не так, Слава, да?

Про чулан я не стал ей объяснять, я спросил ее только:

— Прежде всего скажи, зачем тебе нужна моя статья?

Она трогательно улыбнулась.

— Слава, я хочу сделать маленький… — обаятельно раскатился невидимый шарик, — сюр-р-р-пр-риз. Да?

Я не поддался.

— Кому?

Она вздохнула.

— Слава, скор-ро ты сам все увидишь. Да? — Она умоляюще смотрела на меня. — Слава, сейчас ни о чем не спрашивай! Ты сам все увидишь. Да?

— Хорошо, — согласился я. — Тогда объясни, почему ты явилась ко мне в таком виде?

Она лукаво улыбнулась и плюхнулась в кресло, по-мальчишески широко расставив колени.