{ В летнем кафе практически никого не было. Так только, пара девчонок прожигали семьдесят рублей — заказали лагман, один на двоих, и чай с пахлавой. Пожилая женщина жевала резиновый шашлык, и солдат срочной службы, видимо в увольнительной, пил дешёвый морс и пялился на девчонок с лагманом. Летнее кафе «Узбекистан» как раз примыкало одной клеёнчатой стеной к воинской части внутренних войск, рядом стояла тюрьма и трамвайная остановка. Посетители кафе могли также наблюдать финальные аккорды строительства элитного комплекса «Тихвинский», который возводился неподалёку. Там, в этом комплексе, всё должно было быть как бы всё — и подземный гараж и рестораны, фитнесы-хуитнесы, бассейны и так, как бы между прочим, ещё и квартиры, метров квадратных по сто семьдесят по тысячу пятьсот за квадрат. Рекламная растяжка говорила, что тот, кто в этом доме поселится, должен быть абсолютно счастлив, потому что выходить из этого дома совсем не обязательно — всё для жизни есть. Конечно, это счастье, не выходить из этого дома совсем до самой смерти и не видеть это кафе «Узбекистан», куда, между прочим, в это время зашла странная компания. Капитан милиции — высокий лысый мужчина в форме капитана милиции, сержант — худой кудрявый парень в помятой одежде с погонами сержанта, женщина-прапорщица с видеокамерой, молодой человек в бейсболке и мужчина в красивом оранжевом свитере. Мужчина, кстати, был прикован наручниками к сержанту. И в свитере ему было жарко, потому что было лето, хоть и бабье. Капитан сразу пошёл к узбекской барной стойке, все остальные сели, только прапорщица стала ходить по кафе и настраивать видеокамеру.
— Так, пиво есть у вас, да?.. — Капитан не хотел платить, поэтому сразу стал говорить строго, практически прямо наорал на женщину за стойкой. Она поправила тюбетейку и, ничего не говоря, навалилась всей грудью на краник и выдавила капитану литровый пластиковый стакан пива «Красный Восток». — Сейчас мы начнём, нам чтобы никто не мешал!.. — Капитан начал пить.
— Кто вам помешает, все, кто едят здесь, они ни при чём, просто едят, вы делайте, что вам надо...
Капитан не слушал женщину и пил, прапорщица включила видеокамеру. Капитан, не глядя на неё, почувствовал, что его снимают, замахал рукой, прапорщица отвела камеру на сержанта и двух парней за столиком. Сержант листал меню, прикованный к нему мужчина в свитере терпеливо ждал, парень в бейсболке ничего не делал, просто улыбался и смотрел в камеру.
— Валь, может, после поедим. — Сержанту что-то понравилось в меню, но денег, видимо, было не так много, поэтому он решил пробить, не захочет ли парень в бейсболке поесть с ним за компанию.
— А чё ты нарыл?
— Салат из крабовых палочек с кукурузой... недорогой, я люблю... как раз можно, смотри, возьмём по пиву и салат, а?
— Я бы тебе не советовал есть крабовые палочки... их делают в Прибалтике...
— И что?
— Прибалты спускают в палочки, потому что ненавидят русских... особенно латыши... они точно спускают и ещё мочатся на крабовые палочки, которые экспортируют в нашу страну...
— Что им, делать нечего? — Сержант стал теребить затёкшую от наручника руку, он недовольно зыркнул на прикованного к нему Прометея в оранжевом свитере, как будто он и был тот латыш, который ссыт в крабовые палочки.
— Понимаешь, Севик... Мы их сильно обидели... сильно... Я в университете проходил... мы их завоевали, а они хотели, чтобы их завоевали фашисты... не срослось... Представляешь, — вот ты бы смог так обидеться на человека, чтобы ссать ему в еду, это что такое сделать надо, чтобы так достать, а?.. А у них ведь даже специальные работники есть на заводах, где эти палочки из сайры делают... Их поят пивом, а потом они ссут в жбаны с сайровым фаршем, а у кого есть желание, — тот ещё и спускает туда...
— Они же ещё поставляют нам творожки в шоколадной глазури, мне мама покупает, с абрикосовым наполнителем...
— Интересно, что они с ними вытворяют?.. — Это был даже не вопрос, просто мужчина в оранжевом свитере подключился к беседе, но капитан оборвал её:
— Так, Люда, включай!
— Уже... — Лицо прапорщицы спряталось за камерой, Валя и Сева встали.
— Так, значит, начинаем следственный эксперимент сорок восемь пять два. — Капитан отвернулся от Люды и, уже не так волнуясь, обратился к мужчине в свитере:
— Так, Карась, где вы сидели?
Карась кивнул на тот самый столик, где только что обсуждался вопрос межэтнических взаимоотношений:
— Вот за этим столиком.
— С кем вы сидели?
— С Маринкой...
— Так, с Маринкой... потом что... — Капитан грустно посмотрел в сторону барной стойки на краники пива.
— Потом она встала, сказала, что ей надо пописять... Подошла к этой... — Карась кивнул в ту же сторону, куда только что грустно смотрел капитан. Женщина в тюбетейке оживилась, стала протирать стойку национальной тряпочкой.
— Так, она, что, — сразу, как вы пришли, пошла пописять?..
— Нет...
— Так, а что же случилось до того, как?
— Мы разговаривали...
— Так, о чём вы разговаривали?
— Разговаривали... я её спрашивал...
— О чём?
— О дне рождения Игоря...
Прапорщица высунулась из-за камеры:
— Он мямлит — ничего не слышно!
— О чём спрашивал, громче говори!
— О дне рождения Игоря...
— Так, дальше, что конкретно ты её спрашивал?
— Я же уже говорил!.. — Утомлённый Карась бросил эту фразу прямо в лицо капитана и замолчал.
Всем было плохо — и Карасю, и сержанту, который напряжённо думал о творожках с абрикосовым наполнителем, и Люде, которая по очереди снимала с ног туфли и разминала пальчики, и парню в бейсболке, который осматривал волосок на пластиковом стуле. Изначально он не заметил его и, видимо, сидел на этом волоске, а теперь, когда встал, ему стало очень противно — чей это волосок, и откуда, и стоит ли теперь стирать брюки, после того, как посидел на чужом волоске, причём, скорее всего, с лобка. Но капитан собрался с силами и прервал эту всеобщую немочь:
— Так, значит, тут следственный эксперимент, — мы всё записываем, поэтому ещё раз, громко, на камеру! Или не понял?!
Может быть, Карась и не понял, но зато сержант понимал капитана без слов, поэтому, как только капитан недовольно хмыкнул, Сева взмахнул рукой и, как бы нехотя, ткнул кулаком Карасю по печени. В ту же секунду, как Карась пал на землю «Узбекистана», Люда принялась снимать виды, — а именно, как трамвай подходит к остановке и как люди заходят и выходят из него.
Всем сразу как бы полегчало, как будто Карась принял на себя всю эту боль и тоску, которая томила милиционеров.
— Мороженое у вас есть? — спросил капитан у женщины в тюбетейке.
— Нет... — Видимо, у неё был сын, такой же непутёвый, как этот Карась. Может, и он вот так же был бит милиционерами. Так что женщина выразила свой социальный протест в этом коротком узбекском лае.
— Что-нибудь холодного бы... Так... Тогда пиво мне ещё нацеди... раз больше ничего холодного нет...
Груди женщины включили краники, сама она оставалась неподвижной. Капитан выпил, сержант помог Карасю подняться.
— Так, значит, о чём ты спрашивал потерпевшую?.. — продолжил дознаваться капитан.
Люда присела на корточки, чтобы получился такой необычный план снизу — два лица напротив друг друга — счастливое, после пива, капитана и пыльное, после земли, Карася.
— Почему она осталась на ночь у Игоря... после дня рождения... — Карась заговорил строго, по-мужски. Капитан и Сева в очередной раз убедились в правоте своего педагогического подхода.
— Так, дальше, что она ответила?..
— Она сказала, что все остались и она тоже не пошла домой, потому что было уже темно...
— Ага...
— Я ей сказал, что звонил в этот вечер её подруге, она пришла домой и сказала, что у Игоря осталась только Аня... Аня сказала, что подруга перепутала, потом сказала, что хочет писять, подошла к этой в тюбетейке, попросила у неё ключ от туалета...
— Так, за этим столом вы сидели? — Капитан кивнул на столик, за которым совсем недавно сидели Валя и Сева.
— Да...
— Так, садимся...
Карась сел за стол, Валя замешкался. Волосок был на том же самом месте, а другого стула рядом не было.
— Валя?!
Капитан уставился на Валю, Валя понял, что мешкать нельзя, он наклонился к стулу и что есть силы стал набирать воздух ртом, чтобы дунуть, но не рассчитал, и когда набирал воздух ртом, втянул этот волосок в себя. Валя закашлялся, отвернулся, стал собирать во рту слюну и судорожно выплёвывать из себя волосок. Женщина в тюбетейке занервничала:
— Здесь, между прочим, люди едят, что ваш парень делает?!
Капитан нагнулся к Вале:
— Валя, ты что делаешь?
Люда открыла второй глаз:
— Может, с сердцем что?
— Какое с сердцем, молодой парень! Валя, Валь! — Капитан стал хлопать Валю по спине.
— Что вы его хлопаете, он же не подавился! — Люда покраснела, предчувствуя недоброе. Она направила камеру на Валю, предполагая, что, может, это последние минуты его жизни и как было бы неплохо запечатлеть их. Честно говоря, у Люды был небольшой секрет. Она копировала втихаря плёнки со следственными экспериментами и склеивала в небольшие фильмы. Мечта Люды была попасть в ротацию Каннского кинофестиваля в разделе «авторское документальное кино». Она встречалась с одним бывшим заключённым, который до того, как стать заключённым, работал на местной киностудии осветителем. Он-то и рассказал Люде о Каннах и о больших возможностях, если ты умеешь снимать.
— Может, астма? — Сева подорвался было подсесть к Вале и поучаствовать в его судьбе, но прикованный к его руке Карась помешал ему.
— Валь, Валя, не умирай, это, принеси ему запить, пива налей ему! — Капитан проорал это в сторону барной стойки. Женщина в тюбетейке нацедила пиво и поднесла Вале стаканчик.
— Ну, как? — Никто об этом не спросил, но все посмотрели на Валю так, что этот вопрос прозвучал у него в голове. Он попил ещё пива и прошептал: — Проглотил...
— Кого?
— Волос...
— Ты чё, Валя! Мы тут снимаем, ты что устраиваешь? Это же плёнка, официальный документ! Ты зачем всё в цирк превращаешь? Садись давай и рот не разевай, если к тебе волосы залетают... Так... Всё так было, Карась?
Карась уставился на Валю. Валя продолжал морщиться, но собрался с силами и сел на злополучный стул.
— Нет, — почти прошептал Карась, — не так, я сидел на его месте... Он неправильно сел...
— Так, пересаживаемся! — Капитан отвернулся от столика, чтобы случайно не убить и Валю и Карася за тот цирк, который они принялись изображать.
Валя и Карась стали выполнять приказ капитана, прапорщица снимала. Посетители кафе давно доели свою еду, но никто не хотел уходить — и солдат, и девочки, и старая женщина, — все смотрели, как снимается кино, хотя вовсе это было и не кино, но тоже с камерой. Капитан дождался, пока все рассядутся по своим местам, и произнёс чётко и громко — специально для Люды:
— Так, значит, Маринка сказала, что хочет писять и пошла?
— Да...
— Так, значит, Валя, вставай...
Валя очень зло посмотрел на Карася, потом на капитана, встал, бормоча:
— Зачем я садился, если она пошла пописять...
Капитан сделал вид, что не услышал Валю:
— Давай, иди к этой женщине...
Валя побрёл вперёд. Прапорщица с видеокамерой, опередив Валю, подбежала к барной стойке. Работница в тюбетейке решила, что ей надо вести себя, как обычно, — изображать свои повседневные заботы по бару. Она не раз смотрела по телевизору документальные программы о преступлениях, где актёры изображали следователей и преступников. Женщина даже удивлялась: «Как так, что преступления все засняты на камеру, даже изнасилования?!» Дурочка, она не знала, что всё это инсценировки. Вот и сейчас женщина решила, что это будет частью как раз такого фильма и, может быть, Карася даже заставят кого-нибудь убить на камеру. Она стала делать вид, что просто работает и ничего пока не знает, что здесь произойдёт преступление, — женщина в очередной раз протёрла стойку и принялась протирать краники для пива. Капитан отвлёк её от этих занятий, рявкнув:
— Вы здесь стояли?
— Да, она подошла, попросила ключ от туалета, я ей сказала, чтоб она сразу заплатила... до того, как... потому что после я гребую, когда они уже выйдут, — мне ещё к продуктам прикасаться, продавать, поэтому я деньги до беру...
Работница в тюбетейке не успела договорить, капитан рванул к Вале, который совсем не торопился подходить к ней, и потащил его к барной стойке.
— Так, дальше, Карась!
Люда перевела объектив камеры с Вали на Карася, тот вздохнул и заговорил:
— Потом я встал, пошёл... нет, сначала посидел, я сначала подумал... подумал, что она мне врёт... причём, так что с Игорем это она знала, что я расстроюсь. Он ведь её не любил, просто специально... меня позлить — трахнуть хотел её! Я Маринку просил к нему не ходить на день рождения, тем более ночевать там одной... Я потому что знал, к чему всё придёт! А она не послушалась! Я разозлился и пошёл к туалету, постучался...
— Так, вставай, иди...
Карась встал и пошёл к туалету. Синяя кабинка платного биотуалета примыкала к кафе таким образом, чтобы из барной стойки был хороший обзор и можно было контролировать процесс входа-выхода клиентов.
— Я подошёл и постучался.
— Сколько раз постучался?
— Два раза, потом ещё два...
— Так, стучим!
Карась стал действительно вспоминать, как всё было, погрустнел и постучался в дверь кабинки.
— Так! — Довольный капитан стал помягче, он почувствовал настроение Карася, что он вот-вот расскажет и покажет на камеру правду, поэтому как бы принял сторону доброго наблюдателя.
— Она спросила, сказала, что занято, я ей сказал, что это я, и она открыла...
— Так, откройте нам, пожалуйста... — Капитан продолжал смотреть на Карася, но обратился к женщине в тюбетейке. Та побежала открывать кабинку.
— Пожалуйста... — Дверь кабинки открылась, и все почувствовали запах бытовой химии.
— Так, дальше что?
— Потом... Маринка открыла, а эта, — Карась кивнул на тюбетейку, — заголосила, чтобы я заплатил, что вдвоём срать за одни деньги нельзя...
— Не так, — стала оправдываться женщина в тюбетейке, — я, в смысле, что сказала, что если вдвоём, даже если родственник, — платить надо за двоих, раз вдвоём там, я ему правила пользования напомнила...
— Так! — Капитан отвернулся от женщины и кивнул Карасю, чтобы он продолжал.
— Я заплатил, зашёл и закрылся...
— Так, проходи, только не закрывайся, чтобы мы видели...
Карась вместе с Севой зашёл в кабинку, Люда включила подсветку на камере.
— Так... Где она, что, — сидела?
— Да, на унитазе...
— Так, Валя, садись.
Валя протиснулся в кабинку, опустил крышку унитаза. На какое-то мгновение он задумался, а не опасно ли вот так в своих хороших штанах садиться...
— Ну?! — Вопль капитана прервал поток сомнений Вали, даже, наоборот, он помог Вале вспомнить, что он уже нарушил чистоту штанов, посидев на волоске. Валя сел, Карась продолжил:
— Я закрылся... потом достал нож и ударил её в шею...
— Так, нож откуда достал?
— Из кармана, из штанов...
— Так, дайте ему... это, Сева!
Сержант стал хлопать себя по карманам и глядеть в разные стороны, быстро пытаясь сообразить, чего бы такого дать Карасю вместо ножа.
— Сева, сними с него наручники и выйди оттуда! Сколько вас в туалете, я ничего понять не могу, что он показывает. И дай карандаш или ручку ему!
Сева стал снимать наручники с Карася и промямлил:
— У меня ничего нету!
— Как нету, ты с чем на работу приходишь?
— С наручниками... и с пистолетом... нам выдают...
— С каким пистолетом, дай ему что-то, чтоб он нас не поубивал тут!
На помощь Севе метнулась добрая женщина в тюбетейке. Она нырнула к себе в барную стойку, вынырнула и скакнула к рассердившемуся капитану:
— Вот, возьмите палочки. У нас ими иногда едят, подойдёт?
Капитану это всё уже перестало нравиться, но всё-таки он мотнул головой, и сержант выхватил палочки из рук женщины и передал их Карасю. Всё было готово к кульминации следственного эксперимента. Женщина в тюбетейке отвернулась, Люда, не забывая о Каннах, стала играть фокусом камеры — то приближая, то удаляя лицо Карася.
— Так, показывай, как ударил. — Капитан понизил голос и отошёл от двери кабинки, чтобы не заслонять объектив. В кадре остались только Валя, сидящий на унитазе, и Карась. Их взгляды встретились, Карась медленно занёс над Валей японские палочки.
— Вот так...
Карась ткнул палочками в кадык Вале. Валя сглотнул слюну. Карась, немного подумав, ткнул Вале в то же самое место, но уже другой палочкой.
— Нет, вот так!
Карась вошёл в раж и ткнул ещё раз.
— Да, вот так...
Карась хотел ткнуть ещё раз, но капитан поймал его руку:
— Так, дальше, потерпевшая как себя повела?
— Как?.. — Карась вопросительно взглянул на капитана.
— Ну, что она сделала?
— Пукнула... потом захрипела... потом... я не помню... я не запомнил...
Все замолчали и задумались. Валя поймал то мгновение, которое в актёрской среде обычно называют звёздным, — он громко пукнул и стал изображать предсмертный хрип жертвы. Люда затряслась от хохота и чуть не выронила камеру. Капитан тоже сыграл — его недобрый взгляд, которым он посмотрел на Валю, напомнил молодого Терминатора из первой части великой голливудской саги. Валя не стал искушать робота-убийцу и замолчал.
— Так, потом что начал делать? — проскрипел железным голосом капитан.
— Потом я подумал, что её надо куда-то деть, чтобы меня не схватили тут, чтобы её не нашли...
— Так.
— Я решил её расчленить...
Женщина в тюбетейке вскрикнула и затряслась, точно так же, как и камера в руках Люды. Капитан схватил Люду за объектив:
— Так, поспокойнее!
Женщина в тюбетейке перестала трястись, Люда взяла себя в руки и продолжила съёмку. Карась вспоминал:
— Я стал резать по руке... ей по руке...
— Так, показывай.
— Ну, вот так...
Карась принялся пилить Валину руку палочками. Вдруг он остановился и с улыбкой посмотрел на Валю:
— Только она лежала уже!
— Как?
— Головой вперёд, ноги, так, — наискосок...
— Валя, давай.
Наверное, Карась решил поиздеваться над Валей, но капитан потребовал, чтобы всё так в точности и было, как говорит Карась. Валя сполз с унитаза и лёг на пол туалета.
— Так, и что? — продолжал раскручивать память Карася капитан.
— Потом я дошёл до кости и понял, что у неё кости и мне их не перепилить...
— Так, а зачем ты её вообще стал пилить? Куда бы ты куски дел? У тебя был пакет?
— Нет, пакета не было, — я бы смыл...
Женщина в тюбетейке вышла из климакса и закричала:
— Куда, дурачок! Тут бы всё забилось!
Капитану это не понравилось, и он прикрикнул на тюбетейку:
— Так, тише, не мешайте! Так, ладно, дальше!
— Ну, потом... я просто сразу не сориентировался, мне так не по себе стало... я подумал, что тогда надо отвинтить унитаз и её в туда запихать...
— Куда — в туда?
— Ну, я не знаю, как там всё устроено, — я думал, под унитазом ямина, куда всё говно смывается, — я подумал, что там ямина, я её туда деть решил...
— Ну, мудак... — Тюбетейка опять подала голос.
— Я сказал, заткнулась!.. — Капитан в очередной раз прикрикнул на работницу кафе, но она не унималась:
— Была бы ямина, мы бы и унитаз не ставили!
— Так, помолчите! Я же вам говорил уже!
— Да как, с такими представлениями, — ещё и убить решил!..
— Так, всё, я сказал! Не мешайте!
Женщина пошла собирать посуду со столиков, где уже поели, но уходить из кафе не собирались. Вообще, ажиотаж в заведении начал нарастать. В «Узбекистане» появились новые любители восточной кухни, но в зал пройти они не решались, просто стояли у входа и смотрели за происходящим, пересказывая друг другу нюансы криминального кинопроизводства.
— Он тут всех замочил!
— Кого?! Вы о чём говорите, он просто отравил всех тут, потому что его девушку чурки изнасиловали!
— Кого?! Его парень-друг жил с его девушкой, а она дочь чурки, и он их убил здесь, а сейчас снимают кино об этом!
Женщина в тюбетейке, собрав посуду у посетителей, нырнула в свои узбекские восвояси, из кухни вышли два замученных повара-тринадцатилетки из Молдавии, которые перестали жарить лагманы, решив отдохнуть и наполниться впечатлениями.
— Так, Карась... так... на чём мы остановились?.. — Капитан окинул взглядом «съёмочную площадку» и понял, что пора сворачиваться.
— Откручивать унитаз я решил...
— А, да... и что, как, показывай!..
— Так что показывать, — ничего не откручивалось... я вот тут подёргал... — Карась перешагнул через лежащего Валю, кинул на его тело палочки и обнял унитаз.
— Приварен намертво! Я потом просто решил уже — будь что будет, вышел и пошёл домой...
— Так... — Капитан стал искать взглядом работницу кафе. — Кто потерпевшую обнаружил?
Из-под барной стойки вынырнула тюбетейка, а за ней и всё остальное:
— Я! Когда, когда она выползла, тогда и обнаружила!
— А почему не сразу, вы же видели, что их двое заходило, а вышел один?
— Ну, мало ли... я думала, этот сделал дело, а эта ещё сидит, раз заплатили, мало ли что, — вон, у меня муж по полтора часа иной раз выдавливает, — это у него, если первое он долго не ест, то...
— Так, ладно! Ну, что, тогда всё, записала? — Капитан прервал женщину и обратился на камеру.
— Да... всё?
— Выключай!
Люда выключила камеру, Валя медленно стал подниматься с пола туалета, Сева — приковывать Карася к себе. Жизнь входила в привычную колею. Повара ушли на кухню, откуда тут же выскочил узбек-официант-украинец. Он стал рассчитывать всех, кто поел. Женщина в тюбетейке налила себе пива и выпила. Капитан взглянул на неё, облизнулся и прошептал:
— Потопали. }
{ Валя не мог спать один. В смысле — не то что ему была нужна женщина. Нет. По большому счёту ему было всё равно, с кем спать, лишь бы не одному. Бывают такие люди. Вот. И Валя спал с телевизором. С невыключенным. Да ещё и в бейсболке. Бейсболка Вали была на один размер меньше. Она сдавливала его голову и оставляла следы на лбу, поэтому он её и не снимал, чтобы никто не видел, что на его лбу следы от бейсболки. Иногда Валя мучился от головных болей, ну, представьте себе, — днями носить не своего размера бейсболку, но как сам он говорил — она помогала ему ощущать, что он существует. Боль постоянно напоминала ему, что он существует, живёт, поэтому Валя очень боялся снимать бейсболку, иначе в его голове начиналась такая лёгкость, что он терял способность соображать и ему казалось, что он облако, которое плывёт себе по небу, и вот мы стоим и гадаем, что это — кораблик, львёнок, а облако снова оборачивается каким-то причудливым предметом и, наконец, совсем растворяется. Валя очень не хотел раствориться, поэтому и носил бейсболку.
— Валя! Валь! — Мурашки в телевизоре забегали и превратились в фигуру моряка.
Да, действительно, программы в телевизоре давно закончились, и то, что там были мурашки, — это вполне нормально. Но вот почему там возникла фигура в чёрном длинном пальто, клёшах, в бескозырке с якорем и большим зелёным рюкзаком за плечами? Такого не было ни в одной программе телепередач.
— Валёк!
Моряк добился своего — после очередного его отчаянного стона Валя начал просыпаться.
— Отец?
— Опять ты телевизор не выключаешь... А он всё мотает... мотает и мотает... Электричество... Выключи... а то деньги платить...
Валя, ещё толком не очнувшись, метнулся к телевизору и выключил его. Но моряк не исчез. Он переместился, как голограмма, на шкаф, опустил рюкзак на землю и опять заговорил с Валей:
— Счётчик, Валя... у всего есть счётчик... и у электричества, и у нас... Ты вот телевизор не выключил, и — намотало, — на всю мамкину зарплату... да?..
Валя протянул руку к голограмме на шкафу и прикоснулся к ней. Голограмма никак не отреагировала, только Валя почувствовал необычайный холод, как будто он прикоснулся не к двери шкафа, а к двери морозильной камеры.
— А она мой счётчик, Валя, она мой счётчик так раскрутила, что вся моя жизнь пронеслась... оглянуться не успел...
— Почему, отец?
— Есть такие ситуации в жизни, когда живёшь, живёшь, ни о чём не подозреваешь, а кому-то уже помешал, кому-то очень даже близкому... просто потому, что живёшь, — помешал...
— Кому ты помешал, отец?! Кому?!
Дверь в комнату открылась, и моряк исчез.
— Валя! Валя, ты не спишь?
На пороге Валиной комнаты стояла пышная женщина с такой же пышной причёской. Несмотря на ночное время, и женщина и причёска были абсолютно не помяты, а даже наоборот — как будто специально приготовившиеся к чему-то очень личному, но торжественному.
— Ты что, не спишь?
Валя ещё не опомнился от встречи с моряком и закричал:
— А?! Папа...
Женщина включила свет.
— Опять отец приснился? В шапке сколько раз тебе говорила не спать!
— Нет... он...
Женщина подсела на кровать к Вале, обняла его за плечи и уставилась в окно стеклянным взглядом. Так всегда поступают женщины средних лет, когда вдруг постигают бытие и демонстрируют это окружающим. Я имею в виду, обнимают кого-то за плечи и вылупляются стеклянным взглядом вдаль.
— Мне он тоже снится... тоже снится... а вчера мне, представляешь... брат папин приснился, дядя Петя... в костюме, стоит, улыбается, а я гляжу — у него во рту все зубы золотые, представляешь — все! Мне очень нравится, когда у мужчины золотые зубы! У тебя есть проблемные зубы, хочешь, я организую, отцово кольцо золотое можно переплавить тебе на зубы, ему-то всё равно уже ни к чему...
— Нелепо, да? Обычный ужин, а он взял и отравился...
Стеклянный взгляд женщины вдруг стал наливаться кровью. Она медленно повернула голову на сына, сын на неё.
— Да... Да, нелепо... А всё нелепо! Ты вот у нас появился тоже нелепо! Тебя не должно было быть, а ты взял и появился! Не по правилам! Я всегда рассчитывала, когда можно не предохраняться, и никогда никто не появлялся, а ты...
Валя отвернулся от матери. Женщина осеклась и продолжила уже более мягким голосом:
— У него желудок слабый был, ты же знаешь, он жил с шлангом во рту, постоянно ему его туда пхали, — язвы, гастриты, что? Что ты мне душу треплешь?! Поужинал и умер! Да! Так у всех бывает! Это не нелепо! Это обычно! Ты всё время забиваешь себе голову чушью! Был бы жив отец, он бы тебе первый сказал, что ты забиваешь себе голову чушью! Сам не живёшь и мне жить не даёшь!
Женщина встала с кровати и пошла к двери, но Валя остановил её:
— Послушай! Послушай, а как люди договариваются о том, чтобы жить вместе?
Мама обернулась на сына:
— Как... что, ты сейчас о чём?..
— Вот ты жила с папой... у вас всё было хорошо? Тебе его одного было достаточно? Может быть, ты хотела чего-то другого, а он тебе мешал... Можно ведь было просто договориться и не мешать друг другу или никак, по-хорошему никак не получалось?
— Сейчас ведь, Валя, не проблема сдать тебя лечиться. Сейчас много добрых врачей и платных центров! Мне стоит только заикнуться, что ты наркоман, и враз наше с тобой общение будет происходить только в выходные дни и по разные стороны решётки. И тебе будет хорошо, и мне! Я тебя предупредила!
Женщина вышла из комнаты. Валя встал с кровати, открыл шкаф, достал морскую форму отца. Никогда он не одевал её до этого момента. Когда отец был жив, он не разрешал ему это делать, а сейчас, когда не разрешать было некому, одевать её было неинтересно. Но после разговора с матерью, а может, после визита моряка Валя вдруг почувствовал, что ему надо срочно стать таким же моряком. Он оделся в форму и выбежал на кухню. Мама стояла у окна и пила воду.
— Предупреждён — значит, защищён...
— Что?
Валя подошёл к маме и схватил её руку, которой она держала стакан с водой:
— Предупреждён — значит, защищён, говорю...
— Иди спать... Зачем вырядился, она же в нафталине! — Женщина выдернула свою руку и продолжила пить воду.
— Уже?
— Что уже?
— Уже в нафталине...
Мама сделала вид, что не поняла, и сменила тему:
— Как у тебя на работе?
— На работе... всё хорошо... Тружусь... умираю за мёртвых, живу за живых!
— Почему Оля к нам не приходит...
— У неё сейчас это... она к государственному экзамену готовится.
— Это что ещё за экзамен?
— Это когда уже отучился, всё выучил, и перед тем, как срыгнуть из ВУЗа, тебя должны проверить, сколько знаний в тебе осталось, — в конце обучения самый ответственный экзамен.
— Ты хоть её поддерживаешь? Помогаешь?
— В чём?
— Ну, с экзаменом этим...
— А... да, я не настаиваю на сексе, так что она вполне имеет время на выучивание...
— Пора тебе с ней определяться... Сколько вы уже встречаетесь... Взял бы да сделал ей предложение...
— Зачем? У нас и так всё в порядке...
— Ты знаешь, это они всегда притворяются, что их всё устраивает, а в глубине души каждая девчонка мечтает о замужестве, знаешь, купи... да зачем купи, кольцо папкино подари ей, сразу увидишь, как она обрадуется!
— Это же папино кольцо...
— Ох, Валя! Отца не вернуть, а нам надо жить!
— У меня с Олей ничего не будет!
— Почему?
— Чтобы у тебя не было оправданья!
— Какого?
— Что я живу... Я не живу... и ты не должна!
— Что ты такое говоришь?! Мне нужно, понимаешь, я не хочу сойти с ума...
— А я хочу!
Валя достал кортик из ножен и пустился в пляс. Такой танец он видел по телевизору, в каком-то балете восточные парни также подскакивали с кинжалами. В связи с терроризмом этот балет перестали показывать по телевизору, но Вале он очень нравился. Валя подпрыгивал, ударяя кортиком по воздуху, опускался на землю и снова подпрыгивал. После очередного прыжка Валя наткнулся своей спиной обо что-то мягкое и влажное. Это был живот дяди Пети, брата Валиного папы.
— Ух, ты! Джигит!
Дядя Петя топлес стоял перед Валей. Мама Вали стала делать ему какие-то сигналы, дядя Петя посуровел и заегозил на месте.
— Дядя... — прошептал Валя.
После встречи с призраком отца Вале казалось, что ничто его в этой жизни удивить уже не сможет. По крайней мере, в эту ночь. Но появление дяди, ночью, на кухне, топлес...
Дядя Петя жил какой-то своей жизнью и всегда далеко от семьи Вали. Валя толком и не знал, как живёт его дядя. До этой ночи не знал.
— Куда ты вышел?! — Мама Вали зло прошипела в сторону дяди Пети, и он попятился прочь, приговаривая:
— Я воды попить... да...
Вдруг в голове Вали всё сложилось в какую-то чудовищную картину, в которой и дядя был на своём месте, и мама, и призрак отца. Валя вложил кортик в зубы и запрыгнул на подоконник.