В самолете Улковских авиалиний пахло старой мочой и новым парфюмом стюардессы. Перед полетом нам было совсем все равно, какой авиакомпанией лететь. Думали, как всегда, в самолете будет пахнуть небом. Ничего особенного. Исполнительный продюсер позвонил. Представился Никитой. Спросил, не желаем ли мы поучаствовать, ведь у съемочной группы есть вопросы и вообще. А нам как раз стало интересно, как это у нас снимаются фильмы. Вот бы научиться! Сказали продюсеру Никите — когда мы должны быть на съемочной площадке?
— В понедельник, — Никита ответил. — Мы ждем вас в понедельник.
— Пусть будет понедельник.
— Тогда улковские авиалинии.
— Тогда, Никита, улковские авиалинии.
Сами того не подозревая, мы обрекли себя на это страшное путешествие. Как и все путешественники, в пути мы лишь хотели найти то, чего нет, — и заодно потерять то, что у нас уже есть. Най-ти-потерять, най-ти-потерять — в таком радостном ритме билось наше сердце... Но этот кукарекающий ритм сломался, как только мы вошли в самолет.
И дело было не только в фирменном запахе. Самолет еще не загудел, а в салон уже вышел пилот. Он представился пилотом и сказал, что в знак особого уважения к пассажирам, рискнувшим перелететь из Екатеринбурга в Петербург, он сам покажет все, что нужно делать в самолете.
— Главное, — сказал пилот, махая руками в сторону запасных выходов, — согласитесь с мыслью, что мы можем преодолеть земное тяготение. Есть пассажиры, которые мысленно не смиряются с тем, что мы можем оторваться от земли. И даже в небе такие вредные пассажиры продолжают сомневаться. Вот тогда наступают настоящие проблемы. Эти пассажиры своей отрицательной энергией создают помехи на радаре и усиливают метеорологические фронты. И никакие кульки для блевания и жилеты со свистками тут уже не помогут.
Пилот стал свистеть в свисток, для отпугивания акул, а потом предложил всем перестать сомневаться, и пока заводятся пропеллеры и разогревается мотор, он порекомендовал пассажирам молча вспомнить, что кому плохого они сделали в течение своей жизни.
— Нам всем так не хватает времени оставаться людьми, когда мы там, на земле... Я предлагаю вам задуматься об этом здесь, на небе... вы заплатили немалые деньги за билет, и ничего, кроме вонючего туалета и ужасной еды, вы не получите... Я предлагаю вам то, что не купишь ни за какие деньги! Задуматься... это дорогого стоит.
Никто не мог вызвать милицию, так как пилот включил что-то, что глушило мобильную связь, поэтому всем пришлось задуматься. Сам пилот задумался вслух и сознался в том, что продал свою тещу в сексуальное рабство.
— Это мне друг помог, прораб... Их СМУ заказ получило от испанских инвесторов, хотя какие они... просто от сутенеров... — Пилот по громкой связи истово поведал всем, что для организации платного сексуального досуга испанцам понадобились наши смувские бытовки. — Родя, прораб, списывал их и продавал испанцам, а они уже ставили бытовки в наиболее горячих эрогенных точках Земли, где теперь и вкалывает моя теща! Этим летом вы можете встретить ее в Румынии, на трассе между городами Тиргу Мюреш и Клюж Напока. Ее фамилия Рводер, звать Тина. Когда-то была журналисткой... если кто собирается этим летом в секс-туризм по Румынии, передавайте ей от меня привет и извинения, она, может, на радостях обслужит вас бесплатно! В принципе, я одну ее профессию поменял на ту же самую, и она всегда мечтала мир посмотреть... думаю, мне это простится, тем более мы с ее дочкой наконец-то счастливы! И вам всем я желаю счастливого полета!
Пилот выключил микрофон, хлопнул дверью кабины, самолет загудел и тронулся. Мы сидели мокрые от страха. В этот момент мимо нас покатилась стюардесса Софья с табличкой на правой груди «Софья» — и тележкой, полной всякой всячины: съедобной и аперитивной. Я поймал ее за колготки, притянул к нашим сиденьям и предложил никуда больше не катиться. А брат уже открыл чипсы «Принглс» и стал угощать Софью. Не открывая рта, она захрустела чипсами, и мы полетели.
Да, мы забыли представиться. Олег и Владимир. Братья Пресняковы. Мы написали пьесу «Европа — Азия». А потом киносценарий. Его стали снимать. И вот мы полетели на съемочную площадку.
— Зачем мы полетели?!! — кричал брат, все еще находясь под впечатлением от срыва пилота.
— Может, напишем книгу... Увидим, как снимают кино, и научим всех тех, кто будет читать эту книгу.
— Чему научим?!
— Снимать кино!
Я точно уверен, это не сложно — снимать кино. Особенно глядя на то, какие фильмы идут теперь в кинотеатрах. Просто надо знать, как и что говорить людям на съемочной площадке. А те, кто заявляет, что кино снимать не каждый может, что надо долго учиться и все такое, они просто боятся за свое место, чтобы другие не стали снимать и зарабатывать!
— Снимать кино научить нельзя, так же, как и рожать детей. Надо просто решиться, а там уже как попрет.
— А вот по книге можно научиться и рожать, и снимать кино! Ведь книга не учит, она просто предлагает!
Мы преодолели наш страх, свыклись с запахом, а когда вслух стали придумывать обзывательства для исполнительного продюсера, то совсем уже повеселели! В общем, «Европа — Азия». Хотите научиться снимать кино?..
— Или просто отдохнуть по пути на работу...
— Испытать сексуальное возбуждение?
— Да, точно, в книге будет полно скользких тем... будет песня, которую можно петь на юбилеях, если выучите текст...
— Такая будет книга!..
— Не книга! Поэма!..
По шоссе в ободранном дорогом платье с большой плюшевой игрушкой в руках бредет девушка. Ее догоняет ветер. Он как бы проходит по девушке, на миг поднимая ее волосы и пытаясь отобрать игрушку. Девушка спотыкается, но упорно идет вперед. Ветер отступает. Девушка продолжает свой путь. На полной скорости ее сбивает «Копейка». Плюшевая игрушка подлетает в небо, — на горизонте — стела «Европа — Азия». Титры.
Режиссер фильма по имени Иван. Но нас это не испугало. Даже наоборот. Мы видели один его фильм. Он снял кино про машину. Про отечественную машину. Это очень смело, потому что в России все чуханят отечественные машины, а он не побоялся и снял про нее полнометражный фильм! Отчаянный Иван. Десперадо, как говорят иностранцы. Нас тоже иногда называют десперадо. Наши подружки из летнего кафе «Шамхор», когда мы приходим попить разливного пивка на День Десантника в узбекских халатах на голое тело. Так вот, однажды Иван Десперадо позвонил нам. Вернее, не нам, а нашему приятелю Жене, чей телефон мы всегда даем в Москве, чтобы нас никто никогда не нашел. А кстати, наш приятель Женя — мувер. Это такая профессия, когда человек за деньги организовывает вам переезд. Или офиса, или квартиры. Муверу пофиг. Он все упаковывает и перевозит. Женя все круто перевозил. Он в нашем Екатеринбурге популярнейший мувер. Дорогой. Но был один секрет в его роскошном образе жизни. Перед тем как все перевезти, Женя устраивал в этом помещении отвязные вечеринки. Тоже за деньги, только уже за другие. Хозяева офисов и квартир даже не подозревали, что когда Женя просил несколько дней на переезд, часть этих дней уйдет на то, что в этом помещении вдруг замутятся вертепы и бордельеро! И вот на одной такой мега Ё-бург пати нас и застал звонок Ивана Десперадо! Я как раз тогда вышел на импровизированную сцену офиса одной риэлторской компании, подлежащей переезду. Я вышел в белых шортиках и красной бандане, на босу ногу, и запел песню, что все мы чемпионы. Мой брат завыл, и все вокруг стали играть в стадион «Уэмбли», а одна из гостей даже не смогла сдержать звонкий пук удовольствия, так ей вдруг стало хорошо! И вот подходит Женя и сует мне трубку, а там такой серьезный голос из другого мира, мира московского барокко Рублево-успенского шоссе.
— Братья?
— Ага!
— У вас есть сценарий?
— Ага.
— Зашлетесь. Я хочу по вам кино снять.
— Ага.
— На электронную почту. У меня адрес простой. Иван точка Иван точка Иван точка Иван точка Иван точка Иван точка...
Мы не дослушали, потому что это было бесконечно, но выслали наш самый любимый киносценарий, потому что тоже десперады. И он дошел, представляете, и все завертелось!
Трасса Екатеринбург — Москва.
Салон автомобиля. День.
По шоссе едет иномарка. За рулем мужчина средних лет в белой рубашке и синем галстуке; управляя машиной, он отвечает на звонок по мобильному телефону.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ке-ке?
МУЖЧИНА. Ой... б... Да, да... как, что у тебя...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ке-ке, я в капсуле!
МУЖЧИНА. В какой капсуле?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. В аромо-капсуле! Але, Ке-ке?! Я в косметическом салоне, — лежу в аромо-капсуле!
Мужчина достает из бардачка предметы женского туалета, выбрасывает все в окно. Из-за поворота навстречу ему на бешеной скорости выносится автомобиль, мужчина с трудом успевает вывернуть руль так, чтобы избежать аварии. Испуганным взглядом провожает машину-убийцу.
МУЖЧИНА. Да... да... Так, в капсуле, и как там?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Меня обмотали пленкой и положили на полчаса...
Бормочет.
МУЖЧИНА. Лучше бы навсегда...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Что? Я не слышу!
МУЖЧИНА. Слушай, давай потом...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ну Ке-ке, ну послушай... А что ты делаешь?
МУЖЧИНА. Я в пробке стою.
Мужчина смотрится в зеркало — вытирает помаду со щеки.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ке-ке, давай заведем лялю!
МУЖЧИНА. Кого?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Лялю! Мне уже пора! Я если сейчас не рожу, потом уже не в тему будет!
МУЖЧИНА. Ну, роди сейчас...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ке-ке, а вдруг я потолстею!
МУЖЧИНА. От чего?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. От ляли!
МУЖЧИНА. Ну не рожай тогда...
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ну Ке-ке, ну как не рожай!
МУЖЧИНА. Слушай, во-первых, я не Ке-ке — я Инноке-ке... тьфу, б... Иннокентий! А во-вторых, — не хочешь толстеть, купи себе лялю в магазине!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. В каком?
МУЖЧИНА. В детском мире!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я серьезно...
МУЖЧИНА. И я!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Я хотела поговорить с тобой серьезно, Ке-ке!
МУЖЧИНА. Вылезешь из капсулы — поговорим серьезно...
Женский голос в телефоне начинает всхлипывать. Навстречу мужчине, виляя из стороны в сторону, движется еще один странный автомобиль. В самый последний момент мужчине удается объехать его.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Мы с тобой никогда не поговорим! Ты...
Иномарка резко поворачивает и вылетает на группу людей, которые стоят прямо на шоссе, на сто процентов готовые погибнуть вот так, случайно, и улыбаются. Мужчина инстинктивно бьет пяткой по тормозам, машина останавливается, мобильный телефон вылетает из рук мужчины в открытое окно и падает в траву.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Алло, Ке-ке! Ке-ке... Что случилось?! Поговори со мной, Ке-ке!
Прилетели мы в Питер и пошли за багажом. Багаж у нас всегда один и тот же — два пластиковых чемодана. Пустые и прозрачные. Когда мы ставили в Венгрии спектакль «Терроризм», дизайнер сделал такие чемоданы. Главный герой с ними гонял. Мы попросили нам сделать такие же. В аэропортах очень напрягаются, когда мы ставим наши прозрачные чемоданы на просветку. Чемоданы пустые. Мы уже давно с собой ничего не возим, потому что все теряем. Да и нет никаких привязанностей и предпочтений. Поэтому они у нас пустые. Но службы, проверяющие пассажиров, недоумевают. Они просят нас ставить чемоданы на линию по несколько раз. Просвечивают и опять ничего не видят. Они думают, внутри что-то такое, что их аппаратура не может отсканировать.
— Их невозможно проверить, — переговариваются между собой люди в униформе и пропускают нас. Наверное, они правы. Хорошо, что на выходе из аэропорта никаких проверок нет. Мы получили наш багаж и вышли. «Ауди», «Чистая линия», «господин Гуддинг», «ОАО Изумруд», «У меня нет яиц». О! Наконец мы нашли своего встречающего с табличкой: «У меня нет яиц». Это было нашим условием приезда — встречать нас должны с табличкой. Шофер-администратор Саша был очень недоволен, что вот так простоял минут двадцать под общие смешки чистых линий, нивей и ОАОшников. Он сказал нам, что никто и никогда его так не унижал. Брат ему сказал, не ты, Саша, первый, не ты последний. Нас везде и всегда встречают с такой табличкой. Это наше условие, а иначе мы никуда не едем.
— А чо не придумать нормальный текст, фамилии ваши, например?
Я достал из кармана железный штопор, который одолжил у Софьи из самолета, и стал тыкать им по воздуху. Саша перестал спрашивать и повез.
— Ехать два часа. Вся съемочная группа уже там, — Саша махнул в сторону зеленого горизонта.
— Где там? Разве мы будем не у Исаакия?
— Нет. Мы не в Питере. Под Выборгом. В городе Советский.
— Что ж, и мы не увидим Александрийский столп?
— Может, вы съездите в город, когда свободное время будет, и все посмотрите...
Я махнул штопором над головой Саши.
— Только я вас не смогу отвезти, мне надо будет там, по работе, там я должен оставаться. Мне еще роботов покупать...
— Каких роботов?
— Но у вас же по сценарию — собака-робот.
— А, да, Ресси. А что, еще не купили?
Саша зыркнул в зеркало заднего вида — там отразилось, как мой штопор пролетел у него над вихорком в районе макушки.
— Нет, найти нигде не можем. Их перестали выпускать!
— Ну да!
— Да. Нигде нет, ни фирменных, ни китайских.
— Наверное, были случаи, что они убили своих хозяев.
— Да, — включился и я в беседу. — Так же, как и кибер-шлем. По-тихому изъяли из продажи, а что с их владельцами стало — замалчивают...
Участок шоссе на границе Европы — Азии. Лужайка. Посередине лужайки — столб, символизирующий границу Европы — Азии. В кустах припаркован старый «жигуленок». День.
Ке-ке приходит в себя, открывает дверь иномарки — перед ним — невеста, жених-инвалид в кресле-каталке, свидетель, свидетельница, мать.
МАТЬ. Нет, ну вы поглядите, какого гостя бог нам послал!
Ке-ке подходит к ней в упор, берет за шею и поднимает до уровня своей головы, смотрит ей прямо в глаза. Мать начинает бормотать, как бы оправдываясь.
МАТЬ. Такой день, такой день! Единственная дочь, сын — единственный, а сегодня у их свадьба! Милости просим, гостюшка дорогой, испей... за здоровье молодых...
Подсовывает под нос Ке-ке бутылку. Остальные, напряженно улыбаясь, ждут, чем все это закончится. Ке-ке свободной рукой берет бутылку, пьет, другой рукой продолжает держать мать на весу. Из громкоговорителя, прибитого к дереву, начинает доноситься музыка. Свадьба вздрагивает, Ке-Ке ставит маму на землю.
МУЖЧИНА. А если б я вас всех задавил, ну какой тогда праздник?!
МАТЬ. Ты пойми... если б ты мимо проехал, это для нас равносильно, что задавил... Мы же хотим поделиться...
МУЖЧИНА. Чем?
МАТЬ. Счастьем!
«Свадьба» подвозит к Ке-Ке инвалида. Невеста встает к инвалиду, поправляет собранные на коленках колготки.
МАТЬ. Ты глянь, глянь на их, ведь же созданы друг для друга, а ты мимо гонишь! Шумахер, прости Господи!
Свидетельница протягивает тарелку к носу Ке-Ке с «нюханым» салатом.
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Может, закусите, а то ведь вы же за рулем, — чтобы чего не случилось.
МУЖЧИНА. Сегодня уже ничего не случится, я лучше еще выпью.
СВИДЕТЕЛЬ. Это правильно, зачем водку закусывать, — ее лучше запивать...
МАТЬ. Водкой!
Все искусственно-празднично смеются. Мать протягивает Ке-ке другую бутылку. Ке-ке делает глоток, отрывается от бутылки, напрягается от того, как все странно-выжидаючи смотрят на него.
МУЖЧИНА. Спасибо.
МАТЬ. А спасибо, мил человек, на хлеб не мажется. Денежку какую сунь молодым на подарок, а то ведь это обычай такой...
СВИДЕТЕЛЬ. Сколько не жалко! На счастье!
Тяжело соображая, Ке-ке лезет в карман брюк, достает бумажник, открывает его, находит пластиковую карту, невеста тянется за ней, от наклона ее платье оттопыривается, приоткрыв груди — Ке-ке пытается провести картой между грудями невесты, та отстраняется. Возникает романтично-игривый момент, когда невеста пытается поймать пластиковую карту, а Ке-Ке пытается использовать груди невесты как аппарат для снятия наличности. Наконец Ке-ке поворачивается к жениху, сует ему карту в карман пиджака вместо платка.
МУЖЧИНА. Хочешь, — я тебя увезу?
ЖЕНИХ. Куда?
МУЖЧИНА. Подальше... Ты пойми, для нас это любовь, а для них — капсулы, пилинги... Давай прицепим твою коляску к бамперу, и рванем...
МАТЬ. Так, дорогой, подарил — езжай! Нечего жениху охоту отбивать!
МУЖЧИНА. Ну, решайся!..
НЕВЕСТА. Он уже решился!..
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Мужчина! Вы что, вы контролируйте свое опьянение!
СВИДЕТЕЛЬ. Поезжайте уже, а?!
Все насильно провожают Ке-ке к машине, усаживают за руль.
ЖЕНИХ. Спасибо!
НЕВЕСТА. Дай бог здоровья!
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Поезжайте осторожно!
СВИДЕТЕЛЬ. Проскочив на красный, можешь попрощаться с белым!
«Запущенный» Ке-ке, виляя то вправо, то влево, уносится вдаль. Свидетель подходит к инвалидному креслу, протягивает руку к карману жениха, достает карточку. Жених дергается, ловит руку свидетеля, пытается удержать карту в своем кармане, — жених напрягается, его пальчики скрючиваются, жениха становится очень жалко.
ЖЕНИХ. Пока он не заблокировал, надо обналичить...
СВИДЕТЕЛЬ. Я обналичу...
ЖЕНИХ. Нет, я просто, я могу метнуться, здесь недалеко...
СВИДЕТЕЛЬ. Не надо...
Свидетель с силой освобождает свою руку.
СВИДЕТЕЛЬ. Мама, спирт остался?
МАТЬ. Еще чуток, на дондышке осталось!
СВИДЕТЕЛЬ. Разведи... нечего на дондышке... оставлять!
Мать кивает и бредет к «жигуленку». Из леса выходит лесник в больших сапогах, он проверяет капканы и ловушки. В одном из капканов — большая плюшевая свинья.
Ленинградская область. Город Советский.
Гостиница «Чайка». Номер Ивана. Утро.
— Олег, Вова... Вова... Здорово, что вы приехали! Мы вчера начали снимать... Да... Тут такое дело...
Из соседнего номера раздался страшный вопль. Кричала женщина. Иван выбежал в коридор. Мы остались одни. Откуда-то шел странный звук, будто горели дрова. Мы даже стали искать, нет ли в номере камина с непогашенными дровами. Камина мы не нашли, зато нашли кучу разных предметов, — курительную трубку, кроссовки, плащ, очки, — и на всех этих вещах было выгравировано: «Порш». Вскоре Иван вернулся и продолжил:
— У нас нет начала...
— Как?
— У фильма нет начала. Вы должны придумать начало фильма. То есть, конечно, оно есть. Мы с вами его уже обсуждали. Но, понимаете, когда начинаешь снимать фильм, обо всем надо передоговариваться. В этом и есть магия кино! Я понимаю, что вам никто не заплатит, если вы опять придумаете начало фильма, и мне никто не заплатит, если я сниму еще одно начало этого фильма, но нам нужно начало фильма.
Мы с братом все придумываем сразу. В основном писатели, конечно, — мудаки. Им нужно время. Время, чтобы придумать. Время, чтобы написать. Время, чтобы наслаждаться написанным. Время, чтобы разочароваться и умереть. У нас все происходит сразу.
— Вот, давайте так сделаем, Иван... Значит, шоссе, дорога. А, даже давайте так, вот... Перед шоссе такой огромный песчаный карьер... И по нему вниз скатывается девушка... С такой большой свиньей в руках... Плюшевой. Потом она карабкается наверх, к шоссе...
— И пусть, вот, она еще звонит... И вот она доползает до дороги... Идет, болтает по телефону, а сзади едет машина...
— Какая машина?
— Отечественная... Та, про которую вы снимали фильм... Это будет как бы мостик от вашей прежней работы к настоящей...
— И эта машина сбивает девушку, и свинья подлетает в небо... И такая надпись: «Европа — Азия»... А в конце фильма девушка упадет на землю, пойдут титры финальные, а после титров упадет и свинья!
Иван подошел к окну и стал смотреть, как кастелянша «Чайки» на крыше развешивает красные простыни с надписью «Гансу энд Роузис» для сушки.
— Мне нравится. У нас есть шоссе, лес, отечественная машина, свинья... много свиней... Нам нужно найти девушку и песчаный карьер. Девушку найду я, а песок... Эдик! Э-э-дик!
Дверь шкафа скрипнула, и оттуда вышел мужчина с камерой в руках. Камера все время снимала. Вот откуда был этот звук, похожий на треск дров в камине.
— Это наш оператор.
— Мы поняли.
— Он снимает не только фильм, но и фильм о фильме, я хочу вас сразу предупредить.
— Тогда и мы хотим предупредить, мы будем писать сценарий о сценарии.
— Договорились.
— Эдик очень хороший оператор, вы не думайте, что он эдик. Он снимал кино солялиным! Иван многозначительно поднял указательный палец, сузил глаза и замотал головой, видимо, чтобы мы прочухали важность этой его фразы. Вообще-то, мы не знали, что такое солялина, — но мы уже привыкли к тому, что Иван употреблял слова, не знакомые для нас: Василий Сталин, Политбюро, чардаш, гелентваген, Абрамович, мискаль... Иван человек опытный, и мы ему доверяем.
— Вы снимали кино солялиным!!! Это такая честь для нас, Эдик!
Эдик покраснел, но Иван сбил с него эту спесь пустой бутылкой виски:
— Эдик, нам нужен песчаный карьер!
— Я найду.
— Только не переходи границы.
— Добра и зла?
— Ленинградской области и Финляндии.
Эдик исчез. Исчезли и мы, чтобы разложить пустоту из нашего пластикового чемодана в номерах «Чайки».
Шоссе. Кусты. «Жигуленок».
Мать достает из багажника жигуленка флягу со спиртом и канистру с водой, начинает готовить «водку», заливая спирт и воду в пустую бутылку и судорожно взбалтывая ее у себя над головой.
По правде говоря, снимать кино в России — это как воевать с Наполеоном. Сначала придется оставить на разграбление самое дорогое, потом все, что тебе дорого, вообще сожгут. И вот когда уже нет никакой надежды, и режиссера все считают полным мудаком, он должен собрать свою волю в кулак, кого-то уволить, кого-то наградить, с кем-то банально переспать и выступить с бессмысленной пламенной речью, что надо напрячься, перестать, просыпаться, вовремя входить в кадр и выходить из него, короче, надо! Усталые от разграбления солдаты покряхтят, что-нибудь исполнят, подсветят, подмахнут, подыграют, соберут, отмонтируют, и фильм будет кое-как, но готов. И вот она — победа вместе с ранней старостью и импотенцией. Дальше, может, кой-какие награды от Комитета по культуре и кинематографии подсластят одинокие ночи в холодной постели, но это на любителя и только для избранных. Вот судьба всех отечественных кинопроизводителей. Такое счастье, что эта судьба не постигнет наш фильм! Да, на «Европе — Азии» мы были по-настоящему счастливы. Потому что точно знали — это фильм без судьбы!
На второй съемочный день вместе с Иваном мы устроили утреннее построение всей съемочной группы и объявили — Москву мы не сдадим! Все удивились. Как так, — съемочный процесс пойдет не по канонам! Актеры-петербуржцы поморщились, но делать было нечего, — на нашей стороне была и физическая сила (Иван занимался боксом, а нас с братом — двое), и моральная (Иван занимался боксом, а нас с братом — двое). Погрузившись в многочисленные «Газели» и «Ауди», мы двинулись в лес. Иван ловко запрыгнул в «Порш» и тронулся, замыкая колонну кинематографистов, чтобы никто не сбежал. Мы покинули город Советский и въехали в лес.
Лес под Петербургом исчезает. Мы сами это видели. Деревья выдирают корни из земли-матушки и сбегают через границу в Финляндию. Без паспортов, без виз. Нелегально. Там эти деревья превращаются в бумагу, начинают мучаться ностальгией и возвращаются на Родину. Иногда на этой бумаге пишут сценарии.
Шоссе. Лужайка. Столб.
Невеста, жених и свидетельница, готовые к очередному броску на машину, сгруппировавшись у края шоссе, выжидаючи смотрят вдаль. Свидетель стоит к ним спиной, кладет пластиковую карту в пакет, где лежат скомканные деньги, часы, цепочки.
НЕВЕСТА. Хорошее место, хлебное...
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Хорошее...
ЖЕНИХ. Есть и получше!
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Где?
ЖЕНИХ. В переходах, на вокзале...
НЕВЕСТА. Да! Свадьба в переходе деньги просит!
ЖЕНИХ. Нет, ну конечно, мы уже были бы не свадьбой!
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. А кем?
ЖЕНИХ. Ну, семьей... беженцев... или еще можно, я видел такое, стоят с собаками — как будто это собаки просят себе на еду... а хозяин рядом, он как бы транслирует просьбы своей собаки...
НЕВЕСТА. Что, и кто у нас сошел бы за собаку?
ЖЕНИХ. Ну кто...
Оборачивается на свидетеля. Тот отвлекается от пересчета денег.
СВИДЕТЕЛЬ. Чего?
ЖЕНИХ. Все нормально...
НЕВЕСТА. Нет, здесь природа, спокойно, а в переходе нам башню проломят, — там конкуренция, налоги огромные. Там же как — еще и не всякого можно изображать — сначала разрешают пьяницей попрошайничать, потом можно беженцем, потом инвалидом...
Достает из кармана черную повязку, надевает на глаза.
СВИДЕТЕЛЬНИЦА (сосет «чупа-чупс»). Ребенком быть круче всего... Я когда ребенком была, столько зарабатывала!..
Свидетель сдергивает повязку с невесты.
СВИДЕТЕЛЬ. Нам одного инвалида хватит!
Вынимает «чупа-чупс» изо рта свидетельницы.
СВИДЕТЕЛЬ. И детей у нас нет.
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Почему?
Свидетель переводит взгляд со свидетельницы на невесту, которая поправляет фату, затем на мать, которая возится с едой у «жигуленка», на жениха, который упирается в свою коляску так, что она поднимается кверху, и жених проворачивается вокруг своей оси, задрав ноги к голове.
СВИДЕТЕЛЬ. Из ничего и выйдет ничего.
Подмигивает свидетельнице, сосет ее «чупа-чупс».
Лес. Шоссе. Утро.
Наша армия приехала на место. Красивое, кстати, место. Зеленая пустота. Шоссе, перекрытое милиционерами на время съемки. Деревянная херовина, которую построили художники.
— Понимаете, у нас в фильме все время будет стройка. Строители будут строить стелу, символизирующую границу Европы — Азии.
— На хрен? — С утра брат был жесток и прямолинеен. — У нас этого в сценарии не было! Никаких строителей! Стоит себе настоящая стела, уже построенная!.. Красивая, как у нас под Екатеринбургом!..
— Понимаете, — тихо прошептал Иван. — Лучше вы с этим смиритесь! Так всегда бывает на съемочной площадке. Мы, конечно, с вами сейчас тут самые главные! Но кое-что все равно происходит помимо нашей воли! И эти парни, они здесь не по моей воле... — Иван кивнул в сторону парней и трех женщин в синих комбинезонах. Замечательные парни и женщины съезжали с деревянной конструкции, напоминающей детскую горку, только огромных размеров. Ребята съезжали не как дети — на дощечке, а как взрослые — на попе. Одна из женщин была пожилая. Из рук она не выпускала огромный Куст Травы. Даже когда остальные мужчины щипали ее и нужно было отбиваться, одна рука женщины крепко прижимала Куст к грудям. Иван стал рассказывать, что эти ребята — настоящая находка и как они отлично сыграют в ненаписанных строителей. А Куст Травы — вообще — самородок! Его сначала не хотели брать, но он так просился в кино. Он даже согласился сниматься не за деньги, а чтобы вовремя поливали! Ребята нам понравились, но мы все равно удивились таким неожиданностям.