Проблема состояла в том, что случившееся с пациентами Медицинского центра Сомерсета оказалось покрыто мраком медицинской тайны, а Тим и Дэнни в этом совершенно не разбирались. В Сомерсете была куча экспертов, но их пятимесячное расследование обернулось четырехстраничной бумажкой и отсутствием каких-либо ответов. Они знали, что пациентов отравили препаратами, но Мэри Ланд не могла предоставить никаких записей из «Пайксиса», Пол Ниттоли не мог предоставить записи интервью или личные дела. И ни у кого не было реальных улик. Искать негде.

Что касается жертв – на данный момент их тоже технически не было. Передозировки в Сомерсете не были подтвержденными убийствами, они были «инцидентами» или «необъяснимыми медицинскими происшествиями», лишь потенциально связанными с кучкой непонятных цифр в лабораторных отчетах, и любой адвокат защиты, хотя бы раз выигравший дело о нетрезвом вождении, мог легко опровергнуть эти аргументы. У следователей был только Чарльз Каллен. Доказательства того, что Каллен замешан в инцидентах в других больницах, в лучшем случае косвенные. Все попытки разузнать о его прошлом обернулись провалом. Нужны были другой источник и документы, в которых содержалось бы что-нибудь важное.

Во время первого брифинга от Медицинского центра Сомерсета доктор Корс сказал, что помимо полиции они также уведомили соответствующие медицинские департаменты штата. Дэнни позвонил в Департамент здравоохранения и проблем пожилого населения Нью-Джерси, который все называли просто департаментом здравоохранения или ДЗ{201}. Он разговаривал со специалистами департамента Эдвардом Харбетом и Кэти Демарки, а также помощником директора Элмой Кларк, но не выяснил ничего, кроме того, что расследование департамента выявило наличие проблем в Сомерсете. Дэнни думал, что объединить силы с органом штата было бы логично. Но представитель ДЗ не мог предоставить никакой дополнительной информации без повестки, а это заняло бы время{202}. В то же время раследование ДЗ переключилось на нечто под названием Центр медицинского обслуживания / Медпомощь и социальная служба. Дэнни это показалось чем-то вроде проблемы с лицензией, никак не связанной с убийствами.

Должен был существовать способ достучаться до ДЗ. Дэнни полистал свой блокнот, открыл первую страницу. «Так, Корс сказал, что Сомерсет уведомил ДЗ об этих инцидентах. Бла, бла… вот. Он сказал, что они также уведомили комиссию штата по делам медработников».

– Мы туда уже звонили, – сказал Тим. – Та же история, что с ДЗ.

– А еще он сказал: «Департамент токсикологического контроля Нью-Джерси был задействован в этой ситуации».

– Окей, – сказал Тим, – то же самое у них написано и здесь. Когда это было?

– Не знаю, – ответил Дэнни. Ему надоело тратить время, оставляя сообщения, на которые никто не перезванивал. – Почему бы нам не поехать и не узнать?

Центр токсикологического контроля Нью-Джерси через несколько месяцев должен был переехать из Ньюарка. До той поры старые офисы центра прятались за монолитным государственным зданием с бесконечными коридорами и сырым запахом библиотеки. Главный вход был открыт, коридоры завалены сломанной мебелью и рулонами ковров, облепленных жвачкой. Казалось, что в здании остались только сотрудники токсикологического контроля.

Тим и Дэнни сами не знали, что ожидали там найти. Они знали только, что Сомерсет связался с экспертами центра в связи с передозировками. Тим представлял себе лабораторию с бурлящими сосудами. Он надеялся, что парни в белых халатах окажутся так же полезны, как полезны эксперты по баллистике в обычных делах об убийстве, – может, они смогут отследить яд, если Тим достанет образец.

Детективы нашли доктора Маркуса этажом выше, в конце коридора, устланного линолеумом. Там не было никакой лаборатории, как из фильма про Франкенштейна, которую они ожидали увидеть – только открытая дверь и кабинет, заваленный книгами и бумагами, обычный стол с трофеями по гольфу, которые врачи почему-то всегда выигрывали, а также коллекция безделушек, связанных с ядами, чучела гремучих змей и какие-то образцы традиционного искусства. Тим видел места, которые выглядели получше после полицейского обыска.

Стивен Маркус, седой, возрастом за шестьдесят директор токсикологического контроля, имел репутацию в своей области как человек с большим опытом и отличающийся прямотой. Его считали либо источником неприятностей, либо пробивным – в зависимости от того, на чьей он был стороне. Маркус заметил двух крепких мужчин с усами и в костюмах, мнущихся у двери, и сразу понял, что они детективы. Маркус начал передвигать стопки бумаг по столу, собрал их в большую кучу и наконец нашел под ними маленькую пачку кассет и портативный диктофон. «Вы поздновато! – сказал он. – Я вас ждал пять месяцев назад».

Дэнни нажал на перемотку, а затем на воспроизведение, сел обратно на батарею в кабинете Тима и услышал, как головка ленты издает характерный звук.

Тайно записанные звонки были лучше всего. Лучше, чем прослушка. Без визуальных вспомогательных средств, без тонких инструментов жестикуляции и мимики, разговаривающие по телефону вынуждены обсуждать все подробно. Если хочешь, чтобы люди говорили правду, не давай им возможности соврать – сноси дверь, предъявляй им ордер в дýше, заставай врасплох. Записи и прослушка – еще более простые способы, и часто более эффективные.

Запись Маркуса представила совершенно другую картину необъяснимых инцидентов и внутреннего расследования в Сомерсете, разительно отличающуюся от той, которую рисовали для Тима и Дэнни. Руководство Сомерсета ни разу не упомянуло о том, что клиника связывалась с токсикологическим контролем и какие результаты принес подсчет. Не упоминался и тот факт, что токсикологический контроль сказал обратиться в полицию еще четыре месяца назад. И уж точно не упоминалось о том, что все записано.

Да простит их Бог, думал Дэнни, за то, что произошло за это время. Потому что лично он их точно не простит.

37

Дэнни наблюдал, как вращается лента, и слушал знакомый женский голос{203} Мэри Ланд, представляющейся по телефону фармацевту токсикологического контроля Брюсу Раку. Он слушал, как Маркус переходит на повышенные тона в разговоре с доктором Корсом и Мэри Ланд и говорит им, что уведомит департамент здравоохранения. Говорит им, что улики указывают на то, что кто-то отравляет пациентов, говорит им, что необходимо обратиться в полицию.

– То есть первым с ДЗ связался Маркус, а не Сомерсет, – подытожил Дэнни. – Сомерсет сказал, что они никуда не обратятся, пока не проведут собственное расследование. – Дэнни предположил, что именно по этой причине никто в Сомерсете не упоминал об этих разговорах.

– Знаешь, нам бы завести дело против них, – Тим постучал ручкой по диктофону, – против этих козлов.

На утреннем собрании Тим объявил о новой важной директиве для тех, кто работал по делу Сомерсета. С этого момента в любых переговорах с Сомерсетом и другими больницами информационный поток должен стать односторонним. «Мы получаем информацию, но взамен не даем им ни черта, – сказал Тим. – Прикидывайтесь дурачками, если придется, делайте что угодно, но не раскрывайте им то, что у нас есть и куда двигается расследование, точка». Тим не знал, какими сведениями располагал или не располагал Сомерсет, он знал лишь, что доверять им нельзя. После всех их уверток Тим понял, что если расскажешь им, что ищешь, то никогда это не найдешь.

– Меня убивает знаешь что? Этот парень все еще работает, прямо сейчас, – сказал он затем Дэнни. Шестнадцать лет, девять разных больниц – и всегда одна и та же история. – Если мы хотим это изменить, нам придется сильнее надавить на больницы.

– Да, – согласился Дэнни, – а еще выкопать трупы.

В деле нужна была стопроцентная жертва убийства. Сначал Дэнни съездил в офис доктора Мамбо, местного судмедэксперта, на Норфолк-стрит. Детектив передал эксперту медицинские отчеты, составленные в Сомерсете по итогам шести необъясненных смертей. Мамбо посоветовался с доктором Джексоном из токсикологической лаборатории штата. Из шести случаев больше всего подозрений вызывала смерть Гэлла. Его чудовищно высокий уровень дигоксина мог с наибольшей вероятностью приблизить их к орудию убийства. Но офис окружного прокурора не мог построить дело на одних бумажках.

Нужно было взять анализы у Гэлла самостоятельно. К счастью, Гэлл был тем, кого детективы из отдела убийств называют «свежим трупом»{204}. Его тело было ближе всего к тому, что можно назвать местом преступления.

Дэнни позвонил Тиму ван Хайзу, чтобы помочь ему составить юридически грамотные показания, а затем отнес бумаги в кабинет судьи Роджера Мэйхона в Верховном суде, чтобы тот поставил свою подпись. Дэнни спросил его честь, не согласится ли он также засекретить ордер и показания. Для того чтобы всё сработало, действовать нужно было как можно тише.

38

Дэнни приходилось сотни раз за свою карьеру уведомлять семьи о смерти человека, и он ненавидел это занятие. В первый раз, когда Дэнни сказал матери, что ее сына убили за пару кроссовок, он плакал больше, чем она. Никому не хочется услышать, что их близкий человек мертв, это само по себе тяжело. Слово убийство только усиливает боль. Это была единственная часть его работы, которую он не любил, но с годами привык к ней и даже научился делать это лучше. Разговор с Люсилль Гэлл был для него чем-то новым.

Дэнни нужно было соблюдать осторожность – нельзя просто войти и вывалить ей все. Или рассказывать о деле с точки зрения детектива отдела убийств. Миссис Гэлл была медсестрой, она поняла бы жаргон, но все равно важно было рассказать все медленно и постепенно, давая ей возможность погрузиться в контекст, чтобы потом озвучить ей конкретные плохие новости и просьбу. Дэнни прокрутил в голове сценарий разговора и напомнил себе: Раздели его на маленькие части. Говори прямо и последовательно, без увиливаний и колебаний. И во что бы то ни стало заставь ее сесть.

Адрес в блокноте Дэнни отправил его в старую часть прилизанного пригорода, где люди жили уже давно и не арендовали дома, а владели ими. Украшения к Хеллоуину сводились к одной магазинной тыкве с длинным стеблем, в которой даже не вырезали лицо. Дэнни припарковал машину без опознавательных знаков на улице, стараясь избегать главных магистралей и радуясь тому, что приехал днем. Эту часть он тоже запланировал. Он вышел из машины и остановился, поправляя галстук так, чтобы его было видно из всех окон. Затем достал значок из внутреннего кармана и подержал его, раскрыв в правой руке, зажал визитку между пальцев левой и медленно пошел в направлении дома Гэллов. Он всегда так делал, особенно когда ездил на вызов в одиночестве. Никому не интересно, что ты вышел из новенькой полицейской машины в пятисотдолларовом костюме, если ты афроамериканец. В одном из отделений, где он работал, владелец дома увидел его и вызвал полицию.

Дэнни чувствовал, что за ним наблюдают из-за окна. Женщина, открывшая дверь, была белой, худой, с короткими светлыми волосами и «пожилой», как расплывчато охарактеризовал ее сам детектив{205}.

Они вошли в аккуратную гостиную в европейском стиле, уставленную пыльной деревянной мебелью, которую Дэнни про себя назвал католической. Он взял паузу, напомнил себе переводить дыхание, рассказывать все медленно и последовательно. Он начал с начала, как только удостоверился, что Люсилль сидит.

Ее первая реакция – шок. Челюсть в буквальном смысле упала, словно идея была настолько огромной, что ее рот расширился, как у змеи, съевшей кролика. Люсилль была опустошена. А затем начала злиться.

У нее с трудом получилось смириться со смертью брата, особенно после того, как она потратила столько энергии и столько молилась за то, чтобы он остался жить. Брат попросил ее постоянно быть рядом, пока он находится в больнице, и она выполняла эту просьбу, находясь с ним иногда и по двенадцать часов в день.

Когда его впервые положили в больницу, Люсилль смирилась с возможной смертью брата и отказалась от специальных мер для обеспечения жизнедеятельности. Если ему не смогут помочь ни медицина, ни Господь, то меньшее, что она может сделать, – позволить ему уйти достойно. Однако ее брат пошел на поправку. К концу первой недели в Сомерсете состояние Гэлла стало стабильным, так что Люсилль даже отозвала свой отказ. Снова у нее появилась причина надеяться. И она все еще надеялась, уходя из больницы в 21:00 27 июня. Но затем, прямо перед рассветом 28 июня, у Гэлла остановилось сердце. Прорыдавшись, Гэлл должна была снова смириться, напомнить себе, что все это часть божественного плана, Его воля, и не ей ставить ее под сомнение. Так бы сказал ее брат на воскресной службе: Бог зовет тебя и ты идешь за Ним. Но теперь это спокойствие нарушено, и Люсилль Гэлл была в ярости.

Лабораторные анализы показали высокий уровень дигоксина в крови брата. Дэнни начал объяснять, что это значит, но Люсилль его остановила; она знала, что такое «диг», потому что была зарегистрированной медсестрой и бывшим риск-менеджером больницы, она работала с этим препаратом несколько десятилетий. Она прекрасно поняла, что Дэнни хотел сказать. Смерть ее брата не была актом божественной воли.

– Кто-то его убил, – произнесла Люсилль.

Дэнни приготовил для нее цифры. Люсилль моментально поняла, что подобный уровень дигоксина требует вскрытия{206}. Однако Сомерсет не проводил никакого вскрытия. Они написали, что это была «естественная смерть». Гнев Люсилль был вполне естественной реакцией на подобную загадочную ситуацию, она проделала в уме тот же маршрут, что и Дэнни с Тимом в последние несколько недель. Она присутствовала в больнице с девяти утра до девяти вечера. Она знала сотрудников как посетитель и как коллега. Ее можно было уведомить хотя бы в порядке профессиональной солидарности. Люсилль сразу бы поняла, что означает повышенный уровень дигоксина. Она бы потребовала вскрытия. Поэтому они ей ничего не сказали?

Дэнни решил, что для того, чтобы Люсилль Гэлл стала сотрудничать со следствием, ее злость была очень даже кстати.

– Ваш брат посвятил свою жизнь служению Господу и другим людям, – сказал Дэнни, – и он все еще может кому-то помочь.

Люсилль смотрела на него в упор.

– Нам нужна его помощь, – продолжил Дэнни. – Нам нужна ваша помощь.

Дэнни сказал, что, если Люсилль даст разрешение на вскрытие, они смогут остановить убийцу ее брата. Но Дэнни ошибался.

39

21 октября 2003 года

Эд Зизик был на пенсии уже шесть лет с тех пор, как работал электриком в компании Automatic Switch в Эдисоне, и все еще не привык к такому количеству свободного времени. Работа волонтером в Медицинском центре Сомерсета придавала его жизни осмысленность и упорядоченность, и его жена, с которой они были вместе уже пятьдесят лет, радовалась, что он нашел способ не сидеть дома.

Зизик был веселым и общительным человеком, всегда хорошо одетым на своем посту за кассой сувенирной лавки или за стойкой регистрации, и обрел в Сомерсете определенную популярность. Когда 16 октября к его дому подъехала скорая, не было никаких сомнений относительно того, куда его везти.

Чарли в ту ночь был приставлен лишь к двум пациентам и обоим ввел восемь миллиграммов ксанакса. Мистер Зизик получил свою дозу в 20:30 и всю ночь пролежал без движения. Чарли настроил капельницу, изучил телеметрические показатели и через какое-то время после полуночи занялся привычным ритуалом. Раздел мистера Зизика, чтобы вымыть его с помощью губки и намазать лосьоном Keri. Вместе с Эми они управились с этим довольно быстро. Смена была хорошей, хотя ничего особенного и не происходило.

На следующий день Чарли приставили к другим пациентам, для которых он оформил только один заказ препаратов. Он вернулся домой и обнаружил Кэти в халате, со злостью мывшей тарелки детей. Их совместное проживание проходило в ссорах, которые всегда строились по одной и той же схеме: Кэти хотела, чтобы Чарли съехал, Чарли не отказывался, но и не собирал вещи. Его единственным настоящим домом была работа.

Чарли уже был на сестринском посту, когда приехала Эми Лофрен, но едва обратил на нее внимание. Она была знакома с таким состоянием Чарли: в плохом настроении, со сжатыми губами – и знала, что не стоит принимать это на свой счет. Эми поухаживала за своими пациентами, время от времени замечая Чарли с его тележкой с «Сёрнером», застрявшего в дверном проеме палаты его пациента, охранявшего его, как собака свою кость. Он всю ночь не отрывался от «Сёрнера», печатал, сканировал, стучал по клавишам, как Рахманинов. Он отходил от своего поста, только чтобы достать препараты из «Пайксиса» и только тогда, когда там никого не было. Всю смену он ходил туда-сюда; в ту ночь Чарли получил, вероятно, в сорок раз больше препаратов, чем любой другой медработник отделения. Вместо того чтобы заказать все сразу, он получал каждый отдельно. Неопытный медработник ничего не поймет в этих заказах.

Руководство следило за работой Чарли в «Пайксисе» все лето – но следило ли сейчас? Чарли предполагал, что следило. Он представлял свои заказы в «Пайксисе» как открытое письмо, адресованное в первую очередь себе, но и не скрытое от чужих любопытных глаз.

Часть плана состояла в привычке Чарли использовать «Пайксис» для того, чтобы заказать лекарства, которые проще взять из хранилища. Он был единственным медбратом, который тратил время на ввод пароля и имени пациента, чтобы заказать пероксид водорода, аспирин или какую-нибудь мазь. Он делал это только для того, чтобы увидеть, как открывается ящик. В ту ночь он последовательно открыл все ящики, каждый раз тратя время и усилия на то, чтобы ввести данные заново. Он заказал гепарин, но потом задумался: следили ли в клинике за гепарином? Юрист говорил с ним об отмене заказов «дига». Он отменил заказ гепарина. Это был один из его новых трюков.

Спустя двадцать секунд после гепарина он заказал мазь. Через двадцать секунд сделал это еще раз. Затем он заказал тайленол, ацетаминофен. Затем хлорид калия. Затем фуросемид. Еще два тайленола. Спустя несколько секунд еще два.

Он приезжал домой, парковался, спал, не спал, смотрел «Три балбеса», смотрел канал «Хистори», ссорился с Кэти, возвращался в свой маленький «форд», думал, размышлял и опять заказывал тайленол. Это была другая ночь, но в его голове они все слились в одну. На доске появились имена новых пациентов, но он все еще думал о предыдущих. Он сделал столько заказов, сколько смог. Заказал нитроглицерин, правда всего два пузырька, а два пузырька нитропруссида натрия даже не составляли полную дозу – все это знали.

Метопролол, ондансетрон, ксанакс, хлорид калия, сульфат магния, метопролол, метопролол и опять нитропруссид, одна доза. Солнце вставало и садилось, Чарли выходил на работу, возвращался в отделение и делал то же самое. На следующую ночь то же самое. И на следующую.

Записи «Пайксиса» Чарли за ночь 20 октября показывают, что он брал фуросемид, фуросемид, инсулин, тайленол, пероксид водорода, пропофол, пропофол, гепарин, гепарин, мазь, галоперидол, сульфат магния, мазь, гепарин, инсулин, норэпинефрин, добутамин, гепарин и добутамин. В карте было отмечено, что сердце мистера Зизика остановилось 21 октября приблизительно в 2:30 от передозировки дигоксином. Однако никакого дигоксина не было в карте мистера Зизика. Как и в записях «Пайксиса» Чарли.

40

27 октября Дэнни приехал в Ньюарк с первым помощником прокурора Робертом Лэндом и помощником прокурора Тимом ван Хайзом. Встреча прошла в больнице святого Михаила – по предложению Дэнни. Ему нужен был сторонний медицинский эксперт, который смог бы изучить шесть подозрительных лабораторных отчетов, и детектив не хотел, чтобы это делал кто-то из Сомерсета.

Группу сотрудников из офиса прокурора округа Сомерсет в лобби встретил Пол Ниттоли и его частный детектив Рокко. Дэнни холодно их поприветствовал и представил остальных. Больше он не сказал ни слова, пока не получил результаты.

Доктор Леон Смит был медицинским директором в больнице святого Михаила. Он просмотрел карты всех шести пациентов Сомерсета, которые ему предоставили детективы, и не нашел их такими уж «необъяснимыми». Доктор Смит дал группе интерпретацию записей, очень отличную от той, что она получила от Ниттоли и доктора Корса 7 октября.

Доктор Смит сосредоточился на четырех самых аномальных и подозрительных лабораторных анализах{207}. Это были инциденты, произошедшие больше чем за тридцать дней до того, как к расследованию привлекли полицию, а потому записи о них в «Пайксисе» были, очевидно, недоступны{208}. Доктор Смит не мог дать медицинского объяснения тому, что произошло с четырьмя пациентами. Его экспертное мнение состояло в том, что у всех четверых передозировка вызвана внешним источником.

Пол Ниттоли повернулся, чтобы увидеть реакцию Дэнни, но тот уже отделился от группы, вышел на улицу и бежал к своей машине под дождем.

Тим ехал в суд, слушая по радио классический рок, пока «дворники» боролись против холодного октябрьского дождя. У домов по обеим сторонам дороги, где дворы еще имело смысл подметать, лежали кучи листьев, собранные в разноцветные мешки на переработку; некоторые были оранжевыми и украшены рисунками хеллоуинских тыкв, чтобы они были заметны. Передние дворы изображали кладбища, механизированная паутина крутилась над говорящими надгробиями от CVS. Спустя двадцать минут он свернул на межштатную дорогу и застрял на скорости двадцать миль в час за «хондой-аккорд» с болтающейся из багажника резиновой ногой, затем пересек Вудбридж и въехал в Перт-Амбой, где Флорида-гроув-роуд вела к кладбищу Святой Троицы.

Дэнни ждал его под огромным зонтиком, наблюдая, как рабочие в желтых резиновых костюмах управляются с экскаватором. Парни прибыли вовремя. Тим позвонил в похоронное бюро Густава Новака за день до этого, узнав номер компании, с которой они обычно работали на кладбище Святой Троицы, и сказал приехать к полудню. Он предупредил рабочих: «В этот раз вам придется кого-то доставать из земли, а не класть туда». Он ожидал от них нестандартной реакции, но для могильщиков, похоже, не было разницы.

Парень на экскаваторе был хорош: он умело управлялся с гидравлическим джойстиком и ничего не поломал ковшом. Другой рабочий залез в яму, держась за могильный камень и спускаясь вниз до того, как браться за лопату. Тим и Дэнни наблюдали, как он выгреб несколько комьев земли, прежде чем лопата уперлась в бетон, издав жесткий звук, который непроизвольно вызывает в голове ассоциацию с пиратскими кладами. Спустя час могильщик очистил потолок могилы на дне аккуратной прямоугольной ямы, рассчитанной таким образом, чтобы можно было всунуть цепь по краям склепа. Все новые кладбища были так устроены: бетон не ломался под весом земли, как гроб. Из-за проседающих гробов старые кладбища такие неровные и на них неудобно косить траву. Рабочие установили еще одну треногу, около десяти футов высотой, по центру могилы. Затем прикрепили противовес и вручную достали крышу склепа, которая весила минимум семьсот фунтов, словно открывали гробницу Тутанхамона, только оснащенную септической системой. Дерево все еще выглядело как новенькое, а медь казалась отполированной, когда гроб погрузили в багажник «шевроле-субурбана» и отвезли по платной автомагистрали в офис местного судмедэксперта.

Дэнни встретил гроб в офисе доктора Мамбо в компании одного молодого сержанта отделения, Брайана Хоуи. Карты так совпали, что Гэлл был пастором Хоуи. Сержант присутствовал, чтобы поклясться перед Богом и местным судмедэкспертом, что это труп его священника. Дэнни отдал Брайану камеру и дополнительную пленку, пока судмедэксперт открывал замок гроба и записывал содержимое.



1. Одна черная библия.

2. Одна пара серых очков.

3. Одна белая подушка с ленточками и цветами.

4. Одна пара черных ботинок.

5. Одна ряса, коричневая.

6. Одна пара черных штанов.

7. Одна белая ряса.

8. Одна пара черных носков.

9. Один коричневый шарф священника.

10. Один черный ремень.

11. Одна черная рубашка.

12. Три цветные фотографии.

13. Один белый воротник.

14. Одна ДНК-карта.

15. Один набор отпечатков.



Мамбо подходил к делу дотошно и профессионально. Он быстрым движением сменил перчатки, вернулся к диктофону и описал тело в том состоянии, в котором нашел: эксгумированные и забальзамированные останки упитанного и слегка бледного белого мужчины, ростом 175 см и весом в 70 кг, внешний вид соответствует указанному возрасту – 68 лет.

Мужчина был лысым, а его лоб не отличался ничем примечательным. Слизистая оболочка глаз бледная, радужная оболочка сероватая, зрачки одинаковые, круглые, средних размеров. Лицо не повреждено при эксгумации. Небольшая зеленая плесень покрывала нос Гэлла и бóльшую часть его щек. Уши чистые.

Мамбо снял с трупа религиозное облачение, обнаружив, что разрез от трахеостомии заполнен гелем. Три грубо зашитых надреза на верхней части правой груди были покрыты толстым слоем белого гранулированного геля – результат бальзамирования, так же как и белые пластиковые кнопки троакара, видневшиеся в области живота. Вниз от груди он обнаружил еще больше плесени, от зелено-серой до черной. На руках плесени не было, но много было на пальцах – толстые мохнатые наросты начинались от пояса, черные, а затем и зеленые, а заканчивались на уровне колен, словно мохнатые шорты. Плесень на голенях была желтоватой, а стопы были покрыты ей, словно тапочками. Именная метка на мизинце ноги была подписана «Медицинский центр Сомерсета». Мамбо записал это и приготовился к вскрытию.

Начав с торакоабдоминального разреза, Мамбо пошел по трахее в направлении легких – темно-красных, жестких и заполненных гранулированным гелем для бальзамирования. Сердце священника весило 660 граммов и носило на себе следы перенесенных злоключений. Затем Мамбо начал собирать образцы для токсикологов. Он взял гель с правой части шеи, марлю из пролежней на крестце и плесень с тела и поместил каждый образец в маленькую капсулу с ярлыком. Он взял образцы с ногтей на каждой руке и целый ноготь с большого пальца левой ноги, откачал жидкость из брюшной полости и селезенки, взял волосы с тела, маленькие кусочки легких и почек, печени и тонкой кишки, обоих яичек, ребра, диафрагмы, селезенки, мозга, позвоночника и сердца. Мамбо изъял содержимое желудка, наполнил шприц вязкой слизью из глаз и, прах к праху, наполнил еще один пузырек могильной землей{209}. Работа Мамбо закончена. В это же время в Сомерсете только начиналась очередная ночная смена.

41

В ночь перед Хеллоуином Чарли ехал на работу, в то время когда остальные возвращались домой. Он проезжал через рабочие пригороды вместе с такими же машинами, как у него: компактными моделями с тихим двигателем и наклейками на бампере, – наблюдая, как они одна за другой вливаются в поток. Почетный Студент, Мать-Земля, Морпех – все вместе и в то же время по отдельности, каждый из них был одинок в этой гудроновой реке. Всю свою жизнь он был одинок, непонят, осуждаем людьми за впечатление, которое производил при первом знакомстве, пока не нашел способ получать то, чего хотел. Дорога была смертельно унылой: автомойка, пустая китайская забегаловка, пустой шиномонтаж, пустой солярий. Вывески превратились в набор отдельных букв и знаков, в пустующие, как петля на виселице, рамки. «Прайс чойс», «Чайлд кэйр», «Нэйл ван». Побитые жизнью мужчины в кепках с изображением марки сигарет пересекали пустыри по пути из одного магазина в другой, мужчины без профессии и униформы, в отличие от Чарли. Пустыри зарастали сорняками со стеблями, толстыми, словно ногти.

На шоссе движение ускорилось, неожиданно и плавно. Трасса I-78 начинается со съезда и представляет собой четыре быстрых полосы; на протяжении сорока минут езды можно наблюдать настоящие фермы, милые холмы и ярко-зеленый лес, на удивление сельский пейзаж. Чарли вновь въехал в Нью-Джерси, медленно двигаясь по пригородным улицам, которые выглядели престижнее, чем его Бетлехем: двухэтажные дома в стиле колониального модерна с гаражами, в которых жалюзи аккуратно закрывают панорамные окна, а дверные молотки сделаны в форме американского орла; дорогие сезонные фасады из декоративной кукурузы и тыквы поразительных размеров и грубого массива. Окружающий его город, который можно было бы назвать «милым», казалось, положительно повлиял на Чарли. Он пересек черту Сомервилля, проезжая показатели статуса его работодателя: престижные дома и престижные машины, незаржавевшие «ниссаны» и «субару», – как вдруг позади раздалась полицейская сирена.

Офицер проявил вежливость, но Чарли был раздражен. Полицейский сказал ему, что конфискует машину. Чарли почувствовал, что на него давят, – но он всегда так думал, когда его останавливали. В этот раз, однако, он был прав. На него и вправду давили.

Чарли начал спорить. Конфискация, предположительно, была связана со штрафами за парковку, которые Чарли не оплачивал еще со времен жизни в Филлипсберге. Но ведь, пожаловался Чарли, никаких серьезных штрафов, о которых он бы знал, – на самом деле у дома в Филлипсберге даже была подъездная аллея. Какие могут быть штрафы? Это было нечестно, и Чарли уже был готов закатить скандал. Однако офицер, к удивлению Чарли, внимательно его выслушал. Назвал его «сэр», и, казалось, сделал это искренне. Он пообещал разобраться с ситуацией сегодня же.

Пока же Чарли отвезут на работу в полицейской машине – «форде» последней модели, с сияющей краской и запахом воска. Чарли нырнул в тепло кожаного сиденья и официального статуса и обнаружил, что, несмотря на всё, наслаждается ситуацией. Несколько часов спустя Чарли позвонили и сказали, что он был абсолютно прав – произошла ошибка, как он и считал, так что в качестве компенсации офицер доставит машину прямо к больнице. Это была история, которую он мог бы рассказать Эми, когда они будут работать вместе. Это был идеальный пример того, как его правота оказывается непонятой в обстоятельствах его безумной жизни.

Сама по себе смена была ничем не примечательной, даже скучной. Чарли занялся своими пациентами, их мытьем, вытиранием и смазыванием, размышляя в это время о своей истории, о том, что Эми о нем подумает и как будет смеяться. Его смена почти закончилась, когда его попросили пройти в офис.

«Прекращение сотрудничества» – такое словосочетание они использовали. На памяти Чарли они ни разу не сказали «уволен».

42

Эми была дома в свой выходной и сгребала листья во дворе, когда ее подруга Донна позвонила и сообщила новости о Чарли. Сначала Эми хотела заплакать, но потом начала злиться. Затем в своей четырехчасовой дороге в Сомерсет Эми снова расклеилась, и ей пришлось посидеть в парковочном гараже, чтобы поправить макияж.

Чарли уволили. Ее Чарли. Сестринский пост сразу показался унылым. За эти долгие ночи она слышала столько историй из его жизни о том, как ему всегда не везло и он становился мишенью для издевательств, как его увольняли из одной больницы за другой из-за его депрессии. Она пыталась защитить его, вставала на его сторону в спорах с врачами, которые ругали его за то, что он использовал не тот препарат. Однажды она даже взяла его вину на себя, сказав, что это она дала пациенту неправильное лекарство. Но она его подвела. Чарли снова был на улице, его выгнали с очередной работы, и на этой же неделе он узнал, что его девушка Кэти беременна. Он был таким ранимым, и Эми не могла себе представить, через какой ад Чарли сейчас проходит, поэтому снова разрыдалась, на этот раз уже в отделении. Эми попросила одну из сестер прикрыть ее, пока она забилась в угол сестринского поста, где висел телефон, чтобы позвонить Чарли.

«Милый, родной… что случилось?»

Чарли говорил очень сбивчиво. «Я не знаю, понимаешь, вся эта история, – сказал он, – с причиной увольнения». Он объяснил, что его пригласил в кабинет сотрудник отдела кадров. Его уволили за «неточности в резюме», то есть даты предыдущего трудоустройства в больнице святого Луки. «Понимаешь, они были приблизительными», – сказал Чарли. После шестнадцати лет стажа работы медбратом он не мог помнить каждую мелкую дату.

Эми ничего не понимала. Он работал в Сомерсете уже почти год. Сомерсет принял его и даже превратил в кого-то вроде местной звезды – фотографию Чарли с небольшой его цитатой использовали на флаере для привлечения новых кадров, которые больница рассылала тысячам потенциальных сотрудников. Чарльзу нравятся новые технологии… и не только! Его цитата была о том, как легко просматривать карты пациентов через «Сёрнер». Чарли изображал скромность, когда флаеры выпустили, но Эми видела, что он гордится своей минутой славы и наслаждается последствиями. Он даже сделал ради этого прическу. Почему отдел кадров решил придраться к его резюме сейчас? Почему они вообще решили его просмотреть?

Чарли не знал. Может быть, сказал он, это связано с возросшей в больнице подозрительностью после смерти преподобного Гэлла.

«Это расследование, так что они проверяют всё, – сказал он, – ищут любые зацепки». Он был козлом отпущения. «К тому же, – добавил Чарли, – это частично может иметь отношение к тому, из-за чего я ушел из больницы святого Луки». Чарли сказал, что на самом деле не поведал ни Эми, ни Сомерсету всех подробностей истории. «В больнице святого Луки проводилось расследование. Возможно, они увидели мое фото в брошюре».

Эми не понимала. Ну и что, что в «Святом Луке» увидели это фото… как это связано со всем остальным?

Чарли мог себе представить причины. Он сказал Эми, что уволился из «Святого Луки», будучи под подозрением. Местное руководство и там на него давило. У него ушло шесть месяцев на то, чтобы очистить свое имя, но на это время он потерял возможность устроиться на другую работу. Чарли попытался снова вернуться в Истон. Истон не хотел его нанимать. Чарли подозревал, что кто-то из «Святого Луки» их предупредил. На самом деле с сотрудником Истона связался Пол Лафлин{210}. Чарли сказал Эми, что в Сомерсете история повторяется, а особенно это похоже на то, что произошло год назад, в «Сейкрид харт»: «Там они сказали, что я не лажу с коллегами и… ну…»

Тут Эми рассмеялась. «Ох, интересно, что же ты сделал… просто не разговаривал?»

Чарли усмехнулся в трубку, но ничего не сказал.

«Не волнуйся, милый, – сказала Эми, – ты найдешь новую работу. Всем сейчас нужны сотрудники. Не успеешь оглянуться, как снова будешь работать».

«Ну да, – сказал Чарли, – я знаю».

43

Тим вспомнил, как вскоре после его устройства на работу в Сомерсете округ потрясло небольшое землетрясение. Событие было незначительное и не очень запоминающееся, если не считать разрывающийся от звонков телефон в отделении полиции. В офисе окружного прокурора над этим посмеялись: люди звонили в полицию, чтобы сообщить о правонарушении со стороны Господа. Однако одновременно им была понятна такая реакция: даже в период воображаемого кризиса гражданские всегда обращались к человеку в форме. Иногда это коп, иногда пожарный, иногда врач или священник, но форма – это вечное подтверждение того, что мир не разваливается, а безопасность есть кому обеспечить. А затем появился Чарли, который на протяжении шестнадцати лет проделывал дырки в этой системе безопасности. Может, мир и не был в курсе этой истории, но офис окружного прокурора знал, и даже опытные детективы были напуганы. У каждого сотрудника была семья, и в определенный момент в прошлом каждый из них полагался на одну из больниц, в которых работал Чарли. Большинство полицейских, да и большинство людей вообще, разделяли искреннее уважение к специалистам, которые изучали тайны человеческого тела. Работа над делом Каллена напомнила им, что под белыми халатами скрывались обычные люди. И это было страшно. Сотрудники отдела убийств знали людей и знали, на что те способны.

Однако как бы неприятно это ни было признавать, но Тим не мог остановить Каллена, даже учитывая все, что он о нем знал. Дело пролило свет на темное профессиональное прошлое, которое становилось объектом минимум трех расследований до этого, а может, и четырех, а также на не менее темную историю личной жизни, включавшую, вероятно, десяток попыток суицида и минимум один арест. Детективы офиса окружного прокурора ни капли не сомневались в том, что их подозреваемый и есть убийца, но это не значило, что они смогут убедить присяжных надолго его посадить. Ни один из собранных ими фактов не мог окончательно связать медбрата Каллена с преступлением в Медицинском центре Сомерсета. Арестовать Каллена сейчас означало лишь предупредить его о том, что он находится под наблюдением. Ему хватило бы одного звонка, чтобы снова оказаться на свободе. Тим был уверен, что сразу после этого ему бы позвонил адвокат.

На тот момент единственным вариантом для Дэнни было сосредоточиться на деле, попытаться каким-то образом его построить и надеяться, что Каллен не попытается убежать или убить кого-нибудь еще в это время. Но каждый день убийца оставался на свободе, разгуливал по улицам, заходил на почту, в торговые центры и еще неизвестно куда; к чему это могло привести – было неизвестно. Чтобы минимизировать риски, полиция остановила Чарли по выдуманной причине в тот вечер, когда его уволили.

Тим и Дэнни придумали этот план вместе и осуществили законным путем. Дэнни вместе с помощником прокурора Тимом ван Хайзом обратились к судье за ордером. Пока Чарли Каллен ждал разрешения своей несуществующей проблемы со штрафами, детективы сняли дверную панель его конфискованного «форда» и установили в ней маячок. С этого момента перемещения Чарли будут отслеживаться на безопасном расстоянии из машины без опознавательных знаков детективом из отдела особо тяжких преступлений и другим полицейским из отдела по борьбе с наркотиками, которые будут работать посменно.

Чтобы не просто наблюдать со стороны за Калленом, а действительно его остановить, офису окружного прокурора нужно было доказать, что он убил или пытался убить хотя бы одного человека. Они выбрали двух кандидатов – преподобного Гэлла и миссис Хэн за убийство и попытку убийства соответственно; кроме того, у них было медицинское заключение, гласящее, что этим двум пациентам были введены смертельные дозы различных препаратов. У них были жертвы, орудие убийства и подозреваемый. Но связать их между собой не получалось.

Тим не мог просто отследить препарат, найти шприц, а затем его владельца, как это обычно происходило с пистолетом и пулей. Единственные записи о выдаче лекарств должны были храниться в аппарате «Пайксис». Однако, как сказала им Мэри Ланд, «Пайксис» хранил информацию только тридцать дней. С момента смерти преподобного Гэлла прошло уже в четыре раза больше времени. Необходимые записи исчезли, и дело против Каллена зашло в тупик{211}. По крайней мере, если верить тому, что детективам сказали в больнице.

Тим задумался на пару секунд и затем решил: какого черта, почему бы не попробовать. Он повернулся к клавиатуре, ввел слово «Пайксис» в браузер и нашел производителей аппаратов – компанию, базирующуюся на Среднем Западе под названием «Кардинал хелс». Тим набрал бесплатный номер, его соединили с представителем отдела продаж, и он представился как сержант отдела убийств и особо тяжких преступлений из Сомерсета, Нью-Джерси. Это помогло завладеть вниманием собеседника.

«Слушайте, – сказал он парню на другом конце провода, – надеюсь, вы сможете мне помочь». Тим объяснил, что пытается найти способ восстановить данные на одном из аппаратов, как в том случае, когда проливаешь кофе на ноутбук. «Это старые данные, – объяснил Тим, – прошло полгода. Есть ли способ восстановить что-нибудь за этот период – может, провести специальную процедуру?»

Представитель, казалось, не понял вопроса. Не было никакого окна в тридцать дней. Система «Пайксис» хранила все введенные данные с момента сборки. Всё это время бумажный след Каллена хранился на жестком диске.

«Просто запросите данные, – сказал он. – Или с вашим аппаратом что-то не так?»

В этот раз Дэнни не стал болтать с секретаршей Мэри Ланд, не стал стучаться, улыбаться или говорить слово «пожалуйста». Он был для этого слишком зол{212}.

Мэри сидела за столом с большими глазами, явно напуганная тем, как к ней ворвался этот великан. Дэнни сказал ей, что ему нужно и когда.

Он сказал, что, если она не хочет, чтобы ФБР перевернуло ее кабинет вверх дном и выдвинуло ей обвинения в создании препятствий для правосудия, ей лучше взять телефон прямо, блин, сейчас и выдать ему необходимые бумаги, и не что-то вроде той четырехстраничной хрени.

Мэри взяла телефонную трубку.

Дэнни написал в своем черно-белом полицейском отчете:

«Детектив ответил на вызов из Медицинского центра Сомерсета и встретился с директором Мэри Ланд, чтобы обсудить необходимость получения полных записей об использовании Калленом аппарата “Пайксис”… Во время этой встречи мы также обсудили различные способы получения данной информации.

Примечание: в течение расследования детективам сообщили о том, что система “Пайксис” хранит данные только 30 (тридцать) дней.

По завершении встречи мисс Ланд сделала несколько телефонных звонков, чтобы узнать о том, можно ли восстановить эти данные. В результате запрошенная информация была предоставлена детективам вместе с листами назначения для всех пациентов отделения интенсивной терапии за период работы в ней Каллена».

Записи «Пайксиса» распечатывались в виде таблицы. Дэнни видел каждое использование Калленом аппарата в виде привязанной к определенному времени информации, которая показывала количество и наименование заказанных препаратов, а также пациентов, для которых они были получены.

Однако по заказам в вечер, предшествующий передозировке Гэлла, было видно, что Каллен не получал никакого дигоксина за всю смену и что ничего необычного в этих записях по сравнению с предыдущими и последующими не было. Это должен был быть джекпот. Но если в этих данных и содержались веские улики, Дэнни не мог их разглядеть.

44

Четвертого ноября 2003 года детективы начали назначать интервью с медработниками отделения интенсивной терапии Сомерсета, надеясь найти источник информации, который не был бы отфильтрован корпоративными юристами. Адвокаты руководства центра настояли, что все интервью должны проводиться в стенах больницы, в присутствии риск-менеджера Мэри Ланд. Помощник прокурора согласился на эти условия. Дэнни и Тим были в ярости, Тим даже сказал помощнику прокурора, прокурору и начальнику полиции, что теперь все допросы не стоят и «куска дерьма». В личной беседе начальник полиции, капитан отделения и другие детективы соглашались с Тимом{213}, но не говорили этого на общих собраниях в присутствии босса, что, разумеется, и требовалось.

Заниматься организацией этой траты времени предстояло Дэнни. Он поручил провести допросы детективам Расселу Колуччи и Эдварду Пёрселлу.

Ежедневные отчеты представляли собой энциклопедию по работе медперсонала, их расписанию и планировке – все это была важная информация, но мало что меняющая в ходе расследования. Не все сотрудники работали с Калленом. Те, кто с ним пересекался, описывали его одними и теми же словами: «тихий», «одинокий», «немного странный» в повседневной жизни, но «выдающийся» профессионал. Большинство выражали хотя бы легкую симпатию по отношению к своему тихому и проворному коллеге, а особенно они ценили его стремление взять побольше смен{214}. Позднее, просматривая интервью, Тим и Дэнни не могли не прийти к выводу, что, если бы не убийства, Чарльз Каллен был бы отличным медбратом.

Однако в допросах не содержалось ничего, что можно было хоть как-то использовать в расследовании убийств. Характеристика, которую ему давали, была краткой и кристально чистой. Дэнни не был уверен, в чем дело: в том, что медработники ничего о нем не знали, или в том, что они боялись говорить в присутствии Мэри Ланд. Каждый раз, когда детективы задавали вопрос, казалось, что медработник инстинктивно бросал взгляд на Ланд, перед тем как начать говорить. Ближе к концу ноября Дэнни решил сменить тактику. С этого момента он будет проводить интервью сам и в одиночку. До этого все детективы просто просили медработников предоставить какую-либо информацию в присутствии руководства. Детективам было сказано не сообщать о своих подозрениях никому из сотрудников медицинского центра. Они толком даже не знали, в чем суть расследования. Они могли даже подумать, что это у них проблемы с законом.

Колуччи и Пёрселл получили указание действовать таким образом – Тим и Дэнни не могли допустить, чтобы информация попала в газеты, дошла до Каллена или даже руководства центра. Однако Дэнни знал, что если они собираются чего-то добиться, то придется обходить правила, рискнуть и кому-то довериться. Колуччи и Пёрселл не имели полномочий принимать решения на этот счет, но Дэнни имел. Поэтому через три дня после того, как он ворвался в кабинет Мэри Ланд и потребовал информацию из «Пайксиса», Дэнни и Мэри проводили от пяти до десяти часов в день в маленькой комнате в отделении интенсивной терапии Сомерсета{215}, ненавидя при этом каждую минуту.

По необходимости они установили дружелюбную, хоть и искусственную, рабочую манеру общения. Однако Дэнни заметил, что в Мэри Ланд что-то серьезно изменилось. Казалось, она страдает от замедленного нервного срыва. Мэри застряла между молотом больницы и наковальней полицейского расследования. Она оказалась риск-менеджером в ситуации беспрецедентного риска для жизни, работы и финансов.

Мэри постепенно теряла вес с начала расследования, и Дэнни казалось, что это было ненамеренно: он знал, что, когда женщины сбрасывают пару кг, они тут же идут покупать себе новые вещи, чтобы это показать. Мэри Ланд потеряла около десяти кг и пыталась это скрыть, съеживаясь в своем костюме и нервно дрожа. Присутствие в помещении Дэнни Болдуина тоже этому способствовало.

На протяжении нескольких недель Эми говорила своим подружкам, что ей не нравится вся эта история с расследованием.

Отделение захватила волна паранойи. Каждая сестра втайне боялась, что допросы касаются лично ее и могут повлиять на ее будущее. Сестры перешептывались в коридорах, объединяясь в союзы и выбирая сторону. Каждая смена подхватывала слухи от предыдущей смены, усиливала их и видоизменяла. Большинство слухов касалось Чарли. Спустя пару недель в них стала фигурировать и Эми.

Все знали, что она «подруга Чарли». Все помнили, какой скандал она закатила из-за новых протоколов для выдачи инсулина. Очевидно, речь шла о чьей-то смерти, в которой были замешаны и Чарли, и инсулин. Некоторые сестры начали избегать Эми, словно боялись заразиться подозрительностью. Ее подруги за нее волновались. По правде говоря, Эми сама за себя боялась.

Она всегда изображала из себя крутую девчонку, но в душе была ужасно напугана – сходила с ума от страха. Что она могла натворить? Сердечная болезнь Эми требовала, чтобы она каждый день пила успокоительное. Может, в какой-то вечер она выпила слишком много ативана и совершила ошибку? Может, пропали наркотические препараты или дело было в истории с инсулином? Это могло быть все что угодно. Эми позвонила, чтобы узнать, не закончилась ли ее лицензия медсестры. Лицензия была действительна. Так в чем же дело? Эми стала думать, не потребуется ли ей адвокат. Каждый раз, когда детективы назначали встречу, она брала больничный. После двух недель она уже не могла этого избежать. Менеджер привела ее в кабинет.

Внутри сидели Мэри Ланд и детектив из полиции, большой черный парень в костюме и галстуке. Он назвал ее «мисс Лофрен». На столе стояли кувшин с водой и пластиковые стаканы. Эми почувствовала себя преступницей. Ее сердце готово было разорваться, поэтому она выложила сразу все.

45

Дэнни проводил интервью уже неделю{216} и сразу заметил, что эта сестра отличается от остальных. Она, очевидно, боялась за свою работу так же, как и другие, но разница заключалась в том, что Эми это признала. И говоря об этом, она ни разу не взглянула на Ланд.

Эми Лофрен закончила учебу в 1988 году, что означало, что она всего на пару лет старше Дэнни. Белая женщина с белыми полосами в светлых волосах, большие голубые глаза и высокие выдающиеся скулы: она была рослой и привлекательной, но ее красоту нельзя было назвать хрупкой – скорее суровой и холодной; несмотря на заметные формы, она прекрасно себя чувствовала рядом с мужчинами. В ее характере было что-то простое, от чего формальный допрос превратился в легкую беседу.

Она начала с места в карьер, сказав Дэнни, что слышала слухи о том, что это расследование связано с ее другом Чарльзом Калленом и что эти слухи вместе с самим расследованием «конкретно ее разозлили».

Было ясно, что она не самый скромный человек. Дэнни откинулся в кресле, давая ей выговориться и сразу определив: она то, что нужно.

Эми не помнила, как закончила смену и приехала домой. В какой-то момент она обнаружила, что сидит в машине у себя на подъездной аллее и пытается осмыслить свой день, пока ее дыхание оставляет разводы на лобовом стекле. Поначалу она была очень закрытой и злой. Защищала своего Чарли. Она сказала детективу все, что думала о его расследовании, и ей было наплевать, что Мэри Ланд это слышит. Однако детектив отреагировал вовсе не так, как она ожидала. Он слушал, казался спокойным и даже радостным. Это было странно, учитывая, что она на него накричала – Эми показалось, что он ей даже улыбнулся. А затем, вместо того чтобы задавать вопросы, детектив начал давать ей ответы. О том, что происходило в отделении, о Чарли. Кое-что из этого она уже слышала, но многое ее удивило. Эми взглянула на Мэри Ланд, чтобы увидеть ее реакцию, но Мэри уже ушла{217}. Эми была так взвинчена, что даже не заметила ее ухода.

«Послушайте, мисс Лофрен, – сказал детектив, – не знаю почему, но я вам доверяю. Хорошо?» Он подвинул к ней через стол лист бумаги. Эми поняла, что это распечатка данных из «Пайксиса». Они описывали действия Чарли в ту ночь, когда умер преподобный Гэлл.

К тому времени как Мэри Ланд зашла обратно, листа из «Пайксиса» уже не было на столе, а злая и дерзкая Эми куда-то испарилась; вместо нее сидела тихая женщина, чьи глаза были наполнены ужасом и слезами. Мэри взглянула на детектива, но Дэнни тоже больше ничего не говорил. Он напрягал каждый мускул на лице, чтобы не улыбнуться.

Эми увидела запись из «Пайксиса» Чарли и моментально все поняла. Для нее все было очевидно. Она всегда старалась защитить Чарли от издевательств окружающих и несправедливых обвинений. Бумага, которую показал ей Дэнни, отбила у нее желание это делать. Впервые она смогла себе представить, что Чарли совершал что-то странное и ужасное во время своих смен. Теперь она смогла в это поверить. Чего она не могла сделать, так это сопоставить эту бумажку с тем, как она представляла себе своего друга.

Приехав домой, Эми бросила пальто и сумку и достала большую бутылку каберне с верхней полки холодильника. Она села за стол с бокалом. Как ей с этим справиться? Для таких ситуаций не бывает пошаговых инструкций. Она видела заказы препаратов. Она знала, что произошло с Гэллом. Это не было ошибкой сестер. Это сделал медбрат. Это сделал ее друг. Возможно.

Может, такие мысли можно назвать эгоистичными, но первыми ей в голову пришли именно они. Она доверилась Чарли так, как доверялась немногим людям и еще более немногим мужчинам. Образ крутой девчонки давал ей защиту от мира. Несмотря на то что она всю жизнь имела проблемы с доверием, эта борьба сделала ее такой, какая она есть. Она не скрывала своего кошмарного детства. Ее насильник был практически членом семьи. Они ему доверяли. Но Эми знала людей, знала, на что они способны. Будучи маленькой девочкой, которая пряталась в шкафах, ящиках и за дверьми подвала, она молила Вселенную о том, чтобы сделаться невидимой. Вместо этого насильник снова и снова находил ее. В конце концов она решила, что доверять можно только себе. Она принесла свою копилку в местную психиатрическую клинику и ошарашила секретаршу вопросом: «На сколько приемов этого хватит?»{218}

На то, чтобы избавиться от чувства вины, ушли годы терапии. Она приняла осознанное решение жить и быть счастливой. Она не хотела быть сломленной, подавленной и зажатой в тиски разрушенного детства. Она решила, что слишком сильна для этого, и принялась играть выбранную роль. Вместе с психотерапевтом она приняла решение стать частью общего мира. И без того, чтобы научиться доверять людям, это было невозможно. Отчасти это повлияло на ее решение стать медсестрой отделения интенсивной терапии. Пациенты там нуждались во всем. На фоне их немощности ее собственная выглядела ничтожно маленькой, и Эми награждала их за доверие заботой. В этом и состояла суть работы медсестры: да, хорошие деньги, но еще и отношения, от которых выигрывают обе стороны. Так, по крайней мере, она думала. Если «Пайксис» не ошибался, Эми не смогла выполнить свою часть уговора. Она не смогла обеспечить безопасность пациентов. Теперь ее собственная безопасность тоже оказалась под вопросом.

46

Тим и Дэнни выехали в предрассветной тьме 24 ноября, все еще благоухая после душа и бритья на переднем сиденье «краун-виктории» с коробкой пончиков из «Данкин донатс» и свежей пачкой газет. Они поехали на север Нью-Джерси, по проселочным дорогам и мимо ферм и торговцев овощами, в ту часть, которую Тим назвал «глубокой жопой» Нью-Йорка, заезжая все дальше с каждым поворотом в горы. План состоял в том, чтобы закрепить договоренность лично – вне стен больницы и до того, как девушка передумает. На тот момент они еще не понимали, что Эми живет в нескольких часах от работы.

Дэнни рассказал Тиму о ней – сестре с четырнадцатилетним стажем, за тридцать, с детьми, красивой блондинке с крутым характером. В отделении ее знали как лучшую подругу Чарли. Рассказать Эми детали расследования было риском – она могла их поведать своему приятелю Чарли. Дэнни все еще не был до конца уверен, почему он на него пошел. Отчасти дело было в интуиции, которая подсказала ему, что с отмененными заказами в записях «Пайксиса» что-то не так и что этой девушке можно довериться, в отличие от всех остальных. Покинувшая кабинет Мэри Ланд дала ему возможность проверить свое предчувствие.

– Почему Ланд вышла?

– Без понятия, – сказал Дэнни. – Может, ей нужно было в туалет. В любом случае она ушла, а я показал этой сестре распечатки из «Пайксиса», и тут – бум! – ее это ошарашило.

– Она сказала почему?

– Да, ну… сначала она была просто… в шоке, – сказал Дэнни, – а потом такая: «О боже, черт», и так снова и снова. Будто замедлила разговор как свидетель. Понял, о чем я?

– Вау, – ответил Тим, – она думает, что Каллен виновен.

– Я думаю, она пытается все это осмыслить, – сказал Дэнни, – она как будто пропала. Я имею в виду, что… Словно информации было слишком много, словно у нее мозг перегрелся.

– Она сказала еще что-нибудь про то, что увидела на записях в «Пайксисе»?

– В основном она повторяла «черт возьми», – ответил Дэнни. – Она еще сказала что-то вроде «Мы с Чарли вместе завернули столько тел».

Дэннни рассказал, что ему показалось, будто она сейчас заплачет. Он не знал, когда Ланд вернется, и не хотел раскрывать при ней все карты, поэтому сменил тему.

– Эта сестра разговаривала с Чарли после того, как его уволили, позвонила ему. Он сказал, что кто-то увидел его фотографию, возможно, кто-то из Сомерсета.

– О какой фотографии речь?

– На штуке, которую они рассылают по почте? – ответил Дэнни. Он достал свою папку из-под стопки газет. – Погляди. Наш парень на рекламном флаере.

Тим отвернулся от дороги. Это был флаер для привлечения новых сотрудников, который больница рассылает потенциальным кандидатам. Чарли на нем улыбался, как на фотографии в школьном альбоме.

– Ты шутишь, – сказал Тим.

– Похож на убийцу, как считаешь? – спросил Дэнни.

– Да ну, – ответил Тим, – а кто похож?

Детективы приехали к белому колониального типа дому Лофрен немногим позже десяти утра и увидели, что девушка стоит в окне, скрестив руки. Она наблюдала, как двое мужчин с трудом выбрались из того, что она посчитала полицейской машиной без опознавательных знаков, и двинулись к ее парадной двери: черный и незнакомый ей белый детектив, оба большие парни в костюмах и с одинаковыми усами, подходящие друг другу, словно солонки с солью и перцем, с коробкой пончиков и лотком с кофе.

Эми привела их в гостиную. Мужчины сели, оказавшись слишком большими для кофейного столика. Эми села на диван, подогнув под себя ноги, а Тим начал первым, рассказывая ей о деле Сомерсета, на этот раз в подробностях и простым языком. Дэнни бросил взгляд на своего напарника. Сам Дэнни дал Эми немного информации, чтобы она заглотила наживку, но план состоял в том, чтобы дальше особо не распространяться. Тим же теперь рассказывал ей все. Он пожал плечами в ответ на взгляд Дэнни: ну а что? Он уже начал. Если они собирались раскрыть дело, нужно было кому-то довериться.

Листок с данными из «Пайксиса», который Дэнни показал Эми, был лишь одним из многих. Детективы наблюдали, как девушка просматривала страницы, постепенно становясь взволнованнее. Дело было не в каком-то конкретном заказе препаратов, сказала она. Дело было во всех заказах вместе.

– Во-первых, если бы вы распечатали мои заказы, то набралось бы страниц на десять, – сказала Эми, – а может, и меньше. Никто столько не заказывает.

– Так о чем это вам говорит?

– Ни о чем конкретном, – ответила она, – но это странно. – Чарли отдельно заказывал каждый препарат. – Это как будто покупать десяток яиц по одному яйцу за раз, – сказала она. И разница между многими из них была в несколько секунд – даже если Чарли заказывал одно и то же лекарство для одного и того же пациента. Эми не могла придумать для этого никакой разумной причины.

– Что насчет «дига»? – спросил Дэнни. – Нас интересует он.

Эми пролистала все листы и вернулась к заказам, которые Чарли делал в начале года.

– Видите? – сказала она, проводя пальцем по колонке. – И вот еще. И еще.

Детективы наклонились ближе.

– Да, это «диг», – сказал Дэнни. Он и раньше это замечал. – Это необычно?

– Э-э, да, – ответила Эми. – Чарли заказывал «диг» около… не знаю, десяти раз в месяц.

– Это много?

– Это, наверное, больше, чем я заказывала за все время работы в Сомерсете.

– Окей, – сказал Тим, – вау.

– И это в отделении интенсивной терапии, – сказала Эми. – «Диг» там не такой уж популярный препарат.

– Эми, – сказал Дэнни, – мы хотим у вас кое-что попросить. Мы вам с этим доверяем. Больше никто об этом не знает, ни другие сестры, ни больница.

– На данный момент мы не можем, э-э… свободно делиться своими находками с больницей, – добавил Тим.

– Мы не хотим, чтобы они приняли защитную позу с юридической точки зрения, – объяснил Дэнни.

– Дэнни имеет в виду, что Сомерсет только и делает, что прикрывает свою задницу с самого начала, – сказал Тим. Дэнни бросил на него свирепый взгляд. Тим его проигнорировал. – Они не сказали нам, что мы можем получить данные из «Пайксиса». Они не сказали нам о… в общем, мы не уверены, что мы в этой ситуации с ними на одной стороне, скажем так.

– Они не рассказали вам про «Пайксис»? – спросила Эми. – Но вы ведь…

– Мы о нем знали. Просто у нас некоторое время были проблемы с тем, чтобы получить записи.

– А что насчет «Сёрнера»?

Тим бросил взгляд на Дэнни.

– Я не уверен, что мы… Кто такой «Сёрнер»?

Эми не могла в это поверить. У них не было данных из программы «Сёрнер»? Ни Тим, ни Дэнни никогда о ней не слышали. Ни Ланд, ни кто-либо другой из сотрудников ни разу не упоминал эту программу. Эми не могла не задать себе вопрос: на чем же тогда вообще основывалось их расследование?

Эми объяснила, что если хочешь больше узнать о пациентах, то стоит воспользоваться «Сёрнером». Это компьютерная система, в которой хранятся истории болезней пациентов, точно так же, как в «Пайксисе» хранятся заказы препаратов. Если они извлекут данные из «Сёрнера», то получат полную хронологию пребывания каждого пациента в кардиологическом отделении и время, в которое Чарли смотрел на его карту. Они об этом не знали?

– Видите, вот поэтому, – сказал Дэнни, записывая, – мы вам и доверились. Но если у нас с вами все получится, то вам придется сохранять наши отношения в тайне от больницы.

– Ни хрена им не говорить, – сказал Тим, – таков план.

– Ладно, – ответила Эми, – я ничего не скажу.

– Хорошо, – сказал Дэнни, – мы знаем, что ставим вас в неудобное положение…

– Я ничего не скажу, правда, – заверила их Эми, – клянусь.

– Эми, слушайте… я скажу вам так, – продолжил Тим, – мы бы не стали рисковать и показывать вам все это, если бы не считали это важным.

– Нам ясно… И я думаю, что вам тоже ясно, что Чарльз Каллен совершил в больнице что-то плохое, – добавил Дэнни.

– Мы думаем, что он убил пациента. Возможно, не одного. И мы думаем, что он убивает пациентов уже очень давно.

– О боже, – сказала Эми.

– И понимаете, Эми, дело в следующем: если мы его не остановим, он продолжит их убивать где-нибудь еще.

– Господи, – сказала Эми, – я облажалась! Я сказала ему, что помогу устроиться на новую работу… Я пообещала ему рекомендации…

– Все в порядке, – ответил Тим, – это значит, что у вас есть причина еще раз с ним поговорить. И вот почему.

– Нам нужна ваша помощь, – сказал Дэнни.

– Вы можете помочь нам остановить Каллена. Мы хотим, чтобы вы с нами поработали.

– Оставайтесь с Чарли на связи, узнавайте, как у него дела.

– Будьте нашими глазами и ушами.

– Подождите… что? – спросила Эми. Она отодвинулась от столика. – Вы говорите, что он убивает людей, но хотите, чтобы я продолжила с ним дружить?

– Я знаю, знаю, – сказал Дэнни, – но вам не нужно с ним дружить. Просто… оставайтесь на связи.

– Как под прикрытием.

– Но вы не должны говорить никому на работе об этом, Эми.

– Даже друзьям.

– Никому.

– Да, я… – Эми не говорила «нет», но начала качать головой в соответствующей манере.

– Я знаю, это непросто.

– Ну да, – сказала Эми, – мне надо… подумать об этом…

– Подумайте.

– Подумаю, я…

Дзинь! Телефон ее напугал. Эми инстинктивно положила руку на сердце.

– Пожалуйста, – сказал Тим, – если вам нужно ответить, то…

– Да, подождите, секундочку, – сказала Эми, – это, может быть, моя дочь звонит из школы.

Эми наклонилась, чтобы прочитать определитель номера. «О боже!» Она нажала «ответить» на беспроводном телефоне, бросила на детективов выразительный взгляд и жестом руки подозвала их придвинуться ближе. Тим и Дэнни приблизились к ней.

– Привет, Мэри… – сказала Эми легким будничным голосом. Это была Мэри Ланд{219}. Тим посмотрел на Дэнни. Попались.

Эми держала трубку на небольшом расстоянии от уха, чтобы все остальные тоже могли услышать. Мэри поздоровалась и сказала, что звонит по поводу вчерашнего допроса. Мэри хотела узнать, как он прошел по мнению Эми.

– Нормально, – сказала Эми, – нормально прошло.

– Нормально, – повторила Мэри. Она говорила быстро и нервно. Эми вытаращила глаза на детективов, покачала головой и одними губами произнесла: Какого хрена?

– Ну, думаю, ты рада, что всё позади, – сказала Мэри. – Если полиция попросит у тебя что-нибудь еще или если ты решишь дать какие-либо показания, то, может быть, лучше, чтобы ты сделала это в присутствии нашего адвоката. Для твоей же собственной безопасности.

– Э-э, правда? – сказала Эми. – Мне кажется, в этом нет необходимости, Мэри. Думаете, есть? Я же не цель их расследования.

– Эми, это не очень хорошая идея, – сказала Мэри. – Если полиция снова выйдет с тобой на связь, тебе стоит направить их к одному из наших юристов. У нас есть…

– Спасибо за звонок, Мэри, но правда, все в порядке. Я тут ни при чем. Они сказали, что я не подозреваемый.

– Эми, – сказала Мэри, – я настоятельно рекомендую тебе говорить с полицией только в присутствии адвоката Сомерсета. Их расследование… вышло на новый уровень.

Эми закончила вызов и положила трубку. Что за чертовщина творилась вокруг? Как будто кто-то переключил канал в середине ее жизни и попал на детективный сериал.

– Видите, вот об этом мы вам говорили, – сказал Дэнни.

– Они прикрывают свои задницы, – сказал Тим, – а мы пытаемся поймать убийцу.

Эми потянулась за сигаретой и снова упала в скрипучее плетеное кресло. Как же это было странно. Слишком много всего нужно было обдумать, но звонок Ланд кое-что разъяснил{220}: больница защищала только собственные интересы. Заботиться о себе Эми придется самой. В тот момент два больших копа из отдела убийств в ее гостиной заставляли ее чувствовать себя в безопасности.

– Ладно, – сказала Эми, потушив сигарету, – включайте диктофон, мальчики, и задавайте свои вопросы.

47

Эми пришлось пересмотреть все странности Чарли Каллена в этом новом свете. Почему он так скрытно вел себя с пациентами? Почему приходил на работу рано? Почему носил очки лишь иногда и почему всегда что-то делал на своем «Сёрнере»? Связывать каждую черту его характера с каким-то зловещим умыслом казалось паранойей, но не допускать подобную возможность было бы наивно.

С таким большим количеством вопросов помогал разговор с детективами. Она не боялась и не была осторожной. За свои подростковые сессии терапии Эми научилась не быть парализованной правдой. Когда она пришла к семье и рассказала им правду о своем насильнике, они повели себя так, словно проблема была в Эми. Лишь годы терапии помогли ей увидеть эту ситуацию с другой стороны.

Она говорила на протяжении часа, выкуривая сигареты одну за другой и туша бычки в маленькой стеклянной пепельнице, прогоняя дым рукой в сторону экранированного окна на крыльце. Это было ее запретное удовольствие, за которое она чувствовала себя виноватой; она поняла, как глупо было курить и тусоваться со своей сердечной болезнью. Иногда он чувствовала, как сердце перестает биться, пока не включается кардиостимулятор. Смерть почему-то не пугала ее так, как должна была.

Но сможет ли она рискнуть своей работой в статусе агента под прикрытием, врать Чарли, работодателю и всем остальным? В этом был серьезный риск. Эти детективы могут ошибаться или обманывать ее. Она же их не знает. А Чарли – ее друг. Разве не должна она вставать на его сторону в любой ситуации?

Эми откинулась на диван и сложила руки. Может, ввязываться во все это – плохая идея.

– Что именно вы хотите, чтобы я сделала? – спросила она. – Чем мне придется заниматься?

– Несложные вещи, – сказал Тим, – ничего опасного.

– В основном звонить по телефону, – сказал Дэнни, – сделать для нас несколько звонков.

– Может, потом надеть прослушку.

– Вы хотите сказать, что мне придется с ним встретиться? – сказала Эми. – Лично?

– Может быть, просто… сейчас забудьте об этом, – сказал Тим. – Каллен когда-нибудь говорил об эвтаназии или о чем-то вроде того?

– А? Нет, нет. Я так не думаю. Нет, я…

– Хорошо-хорошо, – сказал Тим, – ну, в общем, мы просим вас нам помочь.

– Да, – сказал Дэнни, – все именно так.

Эми сказала, что подумает об этом.

– Я позвоню вам вечером, – сказала она, – мне нужно кое с кем поговорить, прежде чем я дам вам согласие.

В старом доме после ухода детективов наступила пугающая тишина. Эми{221} сидела на кухне и размышляла, слушая, как шумит холодильник, пока не приехал школьный автобус. Она услышала, как заскрипели доски крыльца, как дверь ударилась о металл, а ее дочь побежала вверх по лестнице с ее огромным портфелем, а затем протопала вниз. Алекс зашла на кухню за пакетом сока и увидела маму, сидящую за столом и старающуюся не выглядеть серьезно.

Алекс заметила, что что-то не так. Она подумала, что дело в школьной пьесе. Ее мама в этом году занималась ее постановкой – это была история, как в маленьком городе высаживаются пришельцы и приносят туда веселье. Вторжение с планеты Зоргон. Алекс казалось, что пьеса хорошая, потому что дети, которые не хотели говорить на сцене, могли просто сыграть жителей Хамдрам-Фоллс. Все, что требовалось, – выглядеть удивленным, то есть просто показывать куда-то пальцем с открытым ртом.

Но Эми сказала Алекс, что все гораздо хуже, чем вторжение пришельцев. Кое-кто из ее коллег в больнице, возможно, убил пациента. И, возможно, нарочно. И, возможно, сделал это не один раз. Хоть ее дочери и было одиннадцать лет, она, разумеется, знала, что такое серийный убийца. Домой приходили полицейские. Они хотят, чтобы ее мама помогла им поймать плохого медбрата. Алекс сидела напротив матери, не отрывая от нее глаз и не вынимая изо рта трубочку от сока.

Эми хотела дать Алекс понять, что это решение может поменять их жизнь. Детективы просили ее общаться с человеком, которого обвиняли в убийстве. Люди могут пустить слухи. Это даже может быть опасно – Эми так не думала, но и не отказывалась от этой мысли совсем. Эми хорошо знала, как некоторые события в таком возрасте могут навсегда изменить жизнь человека. Ее дочь с каждым днем приближалась к подростковому возрасту. «Вау, – подумала Эми, – вот тебе и социальное самоубийство».

– Это семейное решение, – сказала она Алекс. – Нам нужно придумать, что мы как семья сможем, ну… как мы с этим справимся.

– Это произойдет? То, про что ты говорила?

– Я не знаю, милая. В этом все дело… я не знаю.