А с Утесовым мы познакомились, оживленно обедая в «Европейской» и сдвинув вместе два соседних столика. Леонид Осипович, некогда мечта советских женщин, не сводил глаз с Лидочки – мужчины не бывают старыми, а она была и вправду хороша! А может быть, он вспомнил, как лет пятнадцать назад, в Сталинграде, сам лично видел эту юную красавицу с ее никаким, затрапезным мужем. Оркестром в ту пору дирижировал молоденький Вадик Людвиковский в замечательно сшитом светлом костюме, и Утесов, говорили, присматривался к нему как к возможному жениху своей дочери, Эдит.

За обедом Утесов был сама галантность и красноречие. Запомнилось, как он рассказывал анекдот про одесского портного, который на вопрос, что бы он делал, если бы вдруг стал царем? – ответил, что он был бы царь и еще немножко бы шил. Лидочка из вежливости и от неожиданности смеялась, а я подумал: не бывает старых мужчин, но бывают старые анекдоты!

Приятное знакомство, и в Москве я попытался написать песню для Утесова, и она написалась. И я передал ее через тогдашнего руководителя оркестра Котика Певзнера, вытребованного на подмогу Утесовым из Тбилиси.

Котик был веселый рыжий тбилисский еврей-джазмен, говоривший по местной моде тех лет с сильным грузинским акцентом. Музыку Певзнер написал сам. Как помнится, не Бог весть что. О чем песня? А подумайте! Утесов – Одесса, Одесса – Утесов! Не заблудишься между этих даже не трех, а двух сосен, а может быть, каштанов.

Если спросите вы –А не здесь,А не здесь лиЯ бродил по весне,Распахнувши пальто?Если спросите –ГдеЯ нашел мою песню,Так я вам просто отвечу:– А что?

Я уже слышал, как Леонид Осипович по-южному споет слово «песню». А Котик все тянул и тянул с премьерой. При этом он всем говорил:

Старик? Он еще принесет гвоздики на наши похороны!

Утесов жил долго, но Котика Певзнера не пережил, и «песъню» мою спеть так и не успел! Жаль.

Он сказал мне при встрече:

Мишенька, как поздно вы ее написали! Хорошая песня, но если бы я мог еще запомнить текст!

Наверное, это был лукавый ответ – ведь можно было спеть и по написанному! Да, но как тогда петь ее на живой эстраде? «Фанеры» в те времена не знали. Так что мне лично легче запоздало поверить Леониду Осиповичу на слово.

Когда теперь в своем «Лесоповале» я вдруг позволяю себе петь, с моим скверным слухом и скверным возрастом, я все же помню слова! Мне так кажется.

И потому, если в интервью приходится отвечать на стандартный вопрос: «Ваш девиз» – отвечаю: «Девиза как такового не имею, а слова заветные ежедневные, они – одни: Слава Тебе, Господи!».

И пою:

Ах, площадь Трубная,Ах, улица Неглинная,И та дежурнаяАптека за углом!А жизнь, онаВсего одна,И та недлинная,Откуда знать нам,Что неправильно живем?

Бросаю камешки…

Вот играют в футбол в мире. Можно сказать, эпидемия. В большинстве стран играют плохо. Мы – тоже. Всего набирается мастеров на две-три команды, а в календаре и в таблице – по шестнадцать-восемнадцать-двадцать команд: ведь и футбол – тоже большой шоу-бизнес. Ради всего-то «Реала» с «Барселоной» – в Испании и «Милана», «Интера» и «Ювентуса» – в Италии, «МЮ», «Арсенала» и «Ливерпуля» – в Англии – ради них и вертится колесо футбольной рулетки.

Остальных, пошарив по собственным сусекам, приглашают со стороны. Сейчас обратили взоры на африканские залежи. В связи с чем футбол стал напоминать шахматы – черные и белые фигуры.

Стоп-стоп! К чему это я о футболе – ведь я же собирался вспоминать Марка Бернеса? А у меня футбол – ко всему. Марк тоже был болельщиком, впрочем, как большинство южного мужского населения. А на севере – какой футбол? Для севера характернее падающие с крыш сосульки. И вообще, двенадцать месяцев зима, остальное – лето.

Одно время имел я счастье общаться с замечательным этим артистом и человеком. Был немножко увлечен им. Мне импонировала его созвучная ироническая манера разговора, обворожительная улыбка киногероя ну и, вероятно, сам факт купания в лучах его известности, а считай, что и славы. Мы работали тогда втроем (Марк, Ян Френкель и я) над песней. Бывали у него дома на Садовом кольце. Мне нравилась эта квартира, с большой комнатой-залой, где диван и журнальный столик при нем необычно стояли не прислоненными к стене, а в центре паркетного пола.

Именно сидя на этом диване, Марк читал мне по машинописному списку рассказ Бабеля «Мой первый гонорар». Вполне политически невинный и великолепный, этот рассказ в те времена, о которых с нежностью вспоминают коммунисты, можно было прочесть лишь в Самиздате: Бабель только начинал выбираться из-под обвала запрещенной литературы. Тогда был плохой социализм. Сейчас совсем другое дело – плохой капитализм.

Бернес читал с удовольствием – он и вообще был читающим человеком, – несколько даже с гордостью, как бы это не Бабеля, а его творение. Ну, а я и вовсе развесил уши так, что они едва не касались журнального столика с газетами. Читает мне! Кто? Бернес! Кого? Бабеля! Шторка.

В комнате было еще пианино, где репетировал он с композиторами новые песни. Да не только репетировал, а и сочинял. Часто Марк был инициатором создания песни, разыскав хорошее стихотворение, которое не просто прочел, а услышал. Так возникла, например, знаменитая песня «Сережка с Малой Бронной» Винокурова, Эшпая и Бернеса. Мне думается, что у песни не два, а три автора вообще!

Марк Бернес, если честно, выдающимся музыкантом не был. Подолгу разучивал новые сочинения, просил, чтобы мелодию в аранжировке передавали с инструмента на инструмент (не сбиться бы!), но зато уже знакомую песню отделывал лабораторно и филигранно. А с добавленным обаянием его личности и задушевным тембром шансонье (это составляло 51 процент) почти каждая песня получалась шедевром. И сейчас слушаю его – и сердце подтаивает.

Мы были на концерте Марлен Дитрих, но, видно, было туго с билетами, и мы с Лидой сидели на балконе Театра эстрады. Замечу, что с балкона видно много лучше, чем из какого-нибудь девятнадцатого ряда, где надо вытягивать шею, становясь немножко жирафом, чтобы увидеть происходящее на сцене. (Лицензия на отстрел жирафа стоит в Африке всего семь тысяч у.е. Стыдоба!)

Марлен прошла у нас, как никто до нее, а после нее – только Дюк Эллингтон. Это было даже не восхищение, а оргазм. Все, от песен до макияжа, сделано по самому высшему разряду – выше не может быть. Каждый поворот, при котором колыхалась меховая оторочка ее белого – в пол – драгоценного платья, отрепетирован в Голливуде. Мегазвезда.

И снова посмотрел на нас Марк своим обвораживающим взглядом, гордясь актрисой не менее, чем читаемым Бабелем, и сказал как о знакомой женщине:

Голливуд, второй дом направо!

А Лидочка моя, вся во власти эмоций, слетела по лестницам за кулисы и получила в награду поцелуй суперстар в щечку. Марлен Дитрих выглядела со сцены лет этак, может быть, чуть поменее сорока, а было ей в ту пору что-нибудь в районе семидесяти.

Как мадам вблизи? – спросил я у жены.

Прелестна! Как реклама Смерти. С косой.

Мы написали втроем тогда неплохую песню о кино. Судьбы у нее не случилось. Это случается не всегда! Но всегда – чудо, когда случается.

Из всех чудесНа шумном белом светеМне с малых лет запомнилось одно –Оно стоялоНа углу ВанцеттиИ называлось весело –«КИНО».

Речь в песне шла о мальчишке, которого не пускали на вечерний сеанс. И так трогательно, как это умел только Бернес, заканчивал он песню просьбой, чтобы взрослые понимали вечную мальчишескую мечту о счастье, которое и есть – кино:

Но все опятьСлучается на свете,Горят огниНеоновых реклам,И топчется мальчишкаНа Ванцетти,И тоже хочетВерить чудесам.А я прошу:Впустите паренька –Ведь это яПришел издалека.

Как это было недавно! Но Марк Наумович был уже болен. Полон сил, красив, знаменит, но… Вы что-то рассказывали ему, а он держал руку в руке и считал пульс. Может быть, у него было и сердце не в порядке, но умер он от еще более страшного недуга. Как будто бывают более и менее страшные причины смерти!

Кто-то мудро сказал, не знаю, какой острослов: «Здоровье – это когда каждый день болит в другом месте».

Хоронили Марка Бернеса на Новодевичьем, летом. Как и всегда на похоронах, печаль разрывала грудь. А за оградой, на асфальтовом пятачке, инструкторы учили кого-то водить автомобиль, громко звучала в стокиловаттных динамиках музыка. Жизнь продолжалась.

И когда каждый из нас бросал свою горсть новодевичьей свежеотрытой земли на гроб, в эту безвозвратную пропасть, в динамиках над автоплощадкой зазвучала наша с Френкелем песня «Сахалин»:

А я бросаю камешкиС крутого бережкаДалекого проливаЛаперуза.

Такого кощунства не придумать! Все укоризненно обернулись в нашу сторону, и нам с Яном почему-то стало стыдно.

Впрочем, я всегда испытываю что-то схожее со стыдом, когда хоронят хорошего человека. Даже незнакомого.

Последнее слово

Так, неожиданно для себя, стал я героем. Героем книги воспоминаний о жизни, о нашей жизни, т. е., может быть, героем нашего времени. Почему бы и нет, все меньше остается нас, людей, возвратившихся с войны. А уж переживших войну и безвинно сталинские тюрьмы и лагеря – и совсем наперечет. Орден Праведника учредить бы для них, и чтобы Президент каждому лично на дому у них, ввиду недостаточной моторности героев, вручал таковой орден на Георгиевской ленте через шею. Мне – необязательно. Ненастоящий праведник, хоть и покаялся во всех грехах на страницах этой книги. Почти во всех.

Я один только раз перечитывал написанное, работая с редактором, премилой Аллой Семеновной Захаренко, сохранившей несерьезный тон автора и не испортившей книжки, что с другими книжками случается. «Вспоминайте-вспоминайте, у вас же такая интересная жизнь!» – советовала она.

Отвлекся. Пишу по утрам, когда Лидочка моя еще сладко спит. Она потом, проснувшись, не бывает такой красивой, как ранним утром, с венком вокруг головы из сплетенных каким-то непостижимым образом рук, без камуфляжа. Я здесь несколько и обидных слов сказал о ней, и по делу, заслужила. Но поглядите моими глазами на героиню этой книжки, красавицу мою седенькую, а для меня – лучшую на земле, когда, тепленькая, досматривает она свои сны, ни в чем передо мной не виноватая. Ну, характер, так ведь и это послано Богом мне в наказание! Расплата.

И, вспоминая, задал я себе сакраментальный вопрос, который непременно задают равнодушные интервьюеры: «Если бы можно было начать жизнь снова, повторили бы Вы свою?» И получают адекватный ответ: «Ни о чем не жалею и все повторил бы сначала!»

И ответил себе: Стоп! Второй раз я не вправе напрягать молитвой Господа Бога, прося о помощи в безнадежных ситуациях, в которые попадал. Зачем мне снова глядеть в жерла пушек мчащихся прямо на меня немецких танков? Помирать от цинги в тайге на лесоповале? Ссориться с любимыми женщинами, расписываться в собственном неумении воспитывать детей? Стоять в очередях за черным хлебом с номером на руке, написанным на запястье огрызком чернильного карандаша? И еще многое-многое из того, что всплыло со дна памяти…

А хорошее отдельно повторил бы! Но так и вовсе не бывает.

Жаль расставаться с вами, дотерпевшими «мою жизнь» до последней страницы.

Когда поэтическая часть книги – стихотворения и песни последних двух-трех лет – уже была сдана в издательство, еще написалось в присущем мне стиле, как последнее несерьезное слово подсудимого:

Март не сдается.Снег не тает,И холодок –Со всех сторон,И птицы с крикомНе летают,За исключением ворон.На размышление даетсяВесне еще с десяток дней,А так – зима!Но мне сдается –Вороны каркают теплей.22 марта 2003 года

Вклейка



Мама, папа и – угадайте кто?



Семейный сбор. Справа, за плечом у деда, мои родители, слева, в матроске – я



Тбилиси. Артучилище. Погоны еще не носили



Таганрог. При мне эта улица называлась улицей Ленина. А сейчас – не знаю



Ростов-на-Дону. 1941 год. Ровно через два часа чубчик кучерявый состригут в военкомате



1945 год. Германия. Победитель



Наша футбольная команда в полном составе. Несмотря на проигрыш, про нее до сих пор помнит немецкий город Бернбург



А здесь ее часть: слева – Женя Черный, «организатор и вдохновитель».



Ну и пусть мы проиграли! Все равно – весна, победа, молодость! Счастье!



Первые ордена



В воинской части



Среди однополчан. Белгород 1985.



«Длинней, чем жизнь, дороги нет…»



Вот она, та самая фотография! Плыву по Тихому Дону. Три дня до ареста



Настоящий лесоповал, без кавычек





Лида. «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…»



Отпрыски



Скульптурная группа «Геракл с дочками»



Первые дни медового месяца. Прошли годы, а он продолжается до сих пор



Сергей Кожухов



«Лесоповал»: на плакате…



… и на альбоме



1991 г. Одно из первых выступлений



«Лесоповал» на концертах







«Лесоповал» в жизни



На съемках фильма «Женщины» под Ярославлем



С Яном Френкелем и Лидой



Вечер в ЦДРИ, посвященный Михаилу Таничу



С Феликсом Камовым. Это самый остроумный человек из всех, кого я знаю (разумеется, после меня!)



Со Славой Малежиком



С Игорем Николаевым. «Ты меня уважаешь?»



До Маршала сержанту еще расти и расти



Укупник и есть Укупник!



«Лесоповал»



Афиша юбилейного концерта



«Неужели затем я прошел этот путь, чтобы песню сложить, неужели?»



С 2010 года имя Михаила Танича носит речное круизное судно



В приятной компании: с Ниной Кондратьевой, Аллой Пугачевой и Андрисом Лиепой



Ларису Долину в нашей семье любят не только как певицу



Дуэт с Надей Бабкиной – что может быть лучше!



Семейный портрет в интерьере: мы с Иосифом Кобзоном и наши красавицы-жены



С Михаилом Гулько



С Иосифом Кобзоном



Среди друзей…





Семья…



Дочь Инга с внуками – Львом и Вениамином



В Амстердаме



Честное слово, карпы настоящие! Сами поймали! Вот и Лидочка подтвердит!



Выступление на радио



Всегда вместе…



Я помню все…



Важней всего – погода в доме…



«Когда вполсилы – я буксую. Мой средний уровень – предел»



Урок актерского мастерства



Заслуженная награда



Лауреат «Символа Свободы»