Эверетт Тру

Nirvana: правдивая история

Шарлотте и Исааку


Вступление

Вы заметили, что в последнее время среди рок-музыкантов стало модно носить футболки с символикой «Ramones»?

Все представители новейшего поколения – от Эдди Веддера и Джессики Симпсон до «Red Hot Chili Peppers» – все носят футболки с названием мертвой группы: как будто бы в знак их признания, ведь сейчас никто не спорит с тем, что «Ramones» приняли свой статус аутсайдеров на рок-сцене с истинным стоицизмом. Или нынешние звезды надеются, что футболка сможет передать им частичку музыкального дарования «Ramones»? Черта с два. Нет у тебя таланта – никогда и не будет.

И никто из них не носит футболку с символикой «Nirvana». Ни-кто.

Разве что дети. Те, кому сейчас восемь и кто даже не застал Курта Кобейна живым. Те, кому сейчас двенадцать и кто отчаянно жаждет признания со стороны ровесников; чьи головы уже не выдерживают атак со стороны современных СМИ. Пятнадцатилетние готы, слоняющиеся по городу, притворяющиеся, что им на все плевать, живущие в страхе перед враждебным миром взрослых. Им знакомы эти чувства: когда тебя не любят, когда ты запутался, когда предают те, кому ты доверяешь и кто лишь делает вид, что помогает тебе. Дети понимают все это.



У каждой истории должно быть начало.

Моя история – это настоящая свалка, полная неразбериха: ночные клубы и неудавшиеся розыгрыши; лица и имена, влетевшие в одно ухо и вылетевшие в другое; вечера, начинающиеся с алкоголя и заканчивающиеся амнезией; ползание по аэропорту на четвереньках; сбитые в кровь от ударов по стенам кулаки; бритые головы, крыши домов, красная луна; смех, крики; и посреди всего этого – музыка. Громкая и насыщенная, спонтанная и необработанная, красивая и завораживающая. Я все время твержу себе: это книга о группе «Nirvana». Не о Курте Кобейне. Все сплетни, все теории заговора – все они уже были изложены, причем людьми, которые намного лучше меня могут обо всем этом рассказать. Людьми, которым по праву полагается интересоваться историями и количеством проданных дисков; людьми, которые заинтересованы в том, чтобы поддерживать миф. Это был дворецкий. Каждый, кто читал Агату Кристи, знает убийцу наверняка. Это сделал дворецкий. Если не он, тогда убила няня. Все просто, вы же видите. Это все из-за наркотиков. Это наследственность. Наверное, это была няня. А может быть, и жена имеет какое-то отношение. Слова нагромождаются на другие слова, пока от действительности не остается и следа – из-за постоянного циничного переписывания истории и бесконечных рассказов о прошлом.

– …Мы приехали очень поздно. Отыскали Курта – с ним был Крист, пьяный вдрызг. В тот вечер его то ли оштрафовали за вождение в нетрезвом виде, то ли он чуть не сбил кого-то на парковке. Еще там была Кортни – о ней я читала и слышала от своих знакомых, которые знали ее или были на ней женаты. Она была…

Это книга про «Nirvana». Я должен себе об этом все время напоминать. «Nirvana». Школьные друзья Курт Кобейн и Крист Новоселич создали группу в городе Абердин, штат Вашингтон, в середине 80-х – от скуки и любви к музыке. Больше в Абердине нечем было заняться. Дома все было хреново; делать было нечего, разве что смотреть телевизор – шоу «Saturday Night Live», «The Monkees», фантастические фильмы по ночам. Лесозаготовительная промышленность, кормившая ранее город, исчезла – найдя дешевую рабочую силу в других местах. Жизнь была чередой бесперспективных занятий: уборщик в отеле, официант в забегаловке. Панк-рок манил – панк-рок и Олимпия, штат Вашингтон. Создать группу? Почему бы и нет? Если ты этого хочешь – вперед.

– …Во всех командах в этом городе или не хватало басиста, или были только вокалист и клавишник, или чувак пел под записанную фонограмму, или в группе были только вокалист и один гитарист. Вся реакция остального мира сводилась к фразе: «То, что вы играете, не может называться настоящим рок-н-роллом». Особенно часто мы слышали это от людей из большого города по соседству – из Сиэтла. Они над нами смеялись…

«Nirvana» сменила несколько составов и названий, выгоняла и приглашала барабанщиков, переезжала – по воле обстоятельств – из города в город, пока участники группы не увидели изнанку мира шоу-бизнеса. Они наивно верили в силу спонтанности. Они выпустили всего три альбома и тут же изменили жизни нескольких миллионов людей. Они часто появлялись на MTV, они помогли возродить традиционную музыкальную индустрию, которую так презирали, – как это сделал панк-рок за двадцать лет до них. Их выступление на фестивале в Рединге – это было что-то. Особенно запомнился концерт в 1992 году в «Cow Palace» (Сан-Франциско), выручка от которого пошла в фонд поддержки жертв насилия в Боснии. В течение нескольких непродолжительных клубных туров по городам США, Великобритании и Европы укрепились их разрушительные тенденции. Курт, Крист и Дэйв. Курдт, Крис и Чед. Пэт, Лори и Эрни Бэйли, улыбчивый гитарный техник. Алекс Маклеод, язвительный тур-менеджер из Шотландии, Крэйг, Монте, Антон, Нильс, Сьюзи, Чарлз, Джеки, Джон, Джанет, Дэнни, Джон и Брюс из «Sub Pop records». Огромное количество имен – хотя не так много, как в большинстве крупных корпораций, которые продают миллионы дисков по всему миру. «Nirvana» – величайшая «живая» группа!

– …Не то чтобы мы договаривались: «Так, Крист, ты, короче, прыгаешь высоко-высоко, бросаешь басуху вверх и ловишь ее башкой. А ты, Курт, падаешь на пол и начинаешь извиваться, как червяк». Нас просто уже тошнило, выворачивало от этого стадионного рока, его спецэффектов и всего того…

У каждой истории должно быть начало, но, конечно же, ни у одной истории его нет.

Искусство постоянно меняется. Именно благодаря этому оно остается искусством. Его невозможно поймать и записать, а затем сосредоточенно изучать в душных галереях и библиотеках. Но каждый должен чем-то заниматься. И никто не может прожить без вымышленных историй, которые помогают разобраться в собственной жизни. И есть люди, которым определенно не прожить без отчислений за разработку дизайна всех этих футболок!

Я должен все время себе напоминать. Это книга о «Nirvana».

* * *

Я поскальзываюсь, моя футболка взмокла от пота, чьи-то ноги мельтешат перед моим лицом – на сцену пытается взобраться очередной фанат, за которым несутся пять разъяренных охранников, – солнце бьет в глаза, виски ноют после вчерашней ночи, все тело в порезах и ссадинах. Что вы сделали за свою короткую жизнь? Вошли в чью-то судьбу? Изменили жизни своих близких? Как? Зачем? Были ли это музыка, стиль жизни или миф, созданный людьми, которые с вами никогда даже не встречались, из нескольких случайных действий или взаимодействий? Большинство из нас не может даже надеяться на то, чтобы понять «Nirvana»: мы – не победители, окружающие нас люди не стараются изо всех сил угодить нам. Большинство из нас всего лишь существует, не понимая жизни вокруг нас. Но так ли уж трудно понять очарование «Nirvana»? Они ухватили и передали дух времени, цайтгайст: неудовлетворенность своего поколения. И из-за того, что Курт застрелился, «Nirvana» верна своему духу и по-прежнему находит отклик в душах всех подростков-аутсайдеров. А Курт Кобейн так и остался злым обманутым подростком.

«Умри молодым, оставь после себя красивый труп», – гласила житейская мудрость моей молодости. Курт Кобейн оставил один из самых красивых трупов за всю историю.

– …Героин заставляет забыть обо всем, что происходит вокруг. Он позволяет забыть о том, что твоя группа не так популярна, как другие команды, или о том, что нужно идти на работу – грузить рыбу на Пайк-Плейс-Маркет. Он дает непередаваемое ощущение комфорта. Это просто охрененно. Но затем он завладевает тобой полностью. И – да, ты крадешь коллекцию дисков «Sub Pop 45» у своего друга, таскаешь бумажники у старушек, воруешь там, где работаешь. Мне повезло – я выжил…

Это книга про «Nirvana». Это книга о предательстве Олимпии и о том, как мир бьет тебя прямо по лицу – как раз в тот момент, когда ты думаешь, что вот он, свет в конце тоннеля, что жизнь можно изменить к лучшему, что униженные и оскорбленные получат возможность быть услышанными. Побеждают корпорации. Игнорируй их. Отгородись от них. Уйди из общего потока, из обычного, повседневного существования и создавай свои собственные общины, свои альтернативные миры, где никто не нуждается и не ищет одобрения со стороны взрослых, со стороны внешнего мира.

Самое грустное в истории «Ramones» – это то, что группа оставалась непризнанной до тех пор, пока их не включили в Зал славы рок-н-ролла. На протяжении двадцати лет их концепции, звучанию и карьере чинили всевозможные препоны, и после этого их признали, потому что та же самая кучка придурков, наделенных властью, снизошла до того, чтобы заметить их талант, когда они уже давно перестали что-либо значить. Самое грустное в истории «Nirvana» заключается в том, что шоу-бизнес принял их с раскрытыми объятиями, хотя и позволяя себе гнусные шуточки и намеки за их спиной. Курт Кобейн не хотел принадлежать этому миру – но как можно не принадлежать миру и одновременно продавать свои альбомы 8-миллионными тиражами?

Если ты не можешь реагировать на обстоятельства, в которых оказываешься, – прыгнуть на спину охраннику, вышибающему дурь из твоего фаната; прекратить играть песню только из-за того, что весь зал поет ее с тобой; или сыграть вступление к своему главному хиту так, что его никто не может узнать, – тогда, наверное, тебе не стоит и появляться на сцене. Сиди дома, играй для себя и своих родителей, годами просиживай в студии с мягким светом и красивой мебелью, оттачивая свое мастерство, – но не старайся стать «живой» рок-группой. Это тонкая линия, по которой проходит граница между посредственностью и гением, между «The Vines» и «The White Stripes», между «Cold-play» и «Oasis», между гламурным гранжем («Offspring», «Muse», «Alice In Chains») и «Nirvana». Впечатление от аудио– и видеозаписей обманчиво: они никогда не смогут передать чувства, которые переживаешь на концерте – со спутанными влажными волосами и висками, пульсирующими кровью. Это всего лишь документы, моментальные снимки времени, которое уже исчезает из памяти, сохранившись лишь на пленках, дисках и в выпусках передачи «Behind The Music»…

– …нас вышвырнули с вечеринки, посвященной выходу «Nevermind», мы все отправились к Сьюзи, нарядили чуваков из «Nirvana» в женские платья, накрасили их и танцевали вокруг дома. Мне кажется, это в ту ночь Курт стрелял яйцами из рогатки по машинам, стоя на крыльце у Сьюзи. А в гостиной Курт Блоч навалил огромную кучу компакт-дисков, люди разбегались и прыгали на них. На холодильнике мы с Куртом увидели бутылочку с болеутоляющими и подумали: «О! Нужная вещь!» Мы проглотили все, что осталось в бутылочке, и решили, что было бы прикольно прыгнуть из окна спальни на крышу соседнего гаража и…

ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ! Это книга о «Nirvana». Вы же не хотите сплетен, слухов. Личные дневники должны быть личными. Задумывались ли вы над тем, что за всем этим стоит человек? Что не все на этом свете должно принадлежать всему обществу? Посмотрите на себя со стороны, когда вы твердите обо всех этих заговорах, о наркотиках, разногласиях и эксплуатации. «Nirvana» – это прежде всего группа. Охрененная «живая» группа, которая извлекла пользу из того, что им благоволили на радио, и из того, что у их солиста были голубые, как у ребенка, глаза. Все остальное – наносное. Слушайте музыку. Слушайте музыку. Почему вы хотите знать что-то еще?

Часть I

Вверх

Глава первая

Добро пожаловать в Абердин

Привет, Эверетт.

В Абердине я чаще всего бывал тогда, когда ехал на выходные к побережью или когда возвращался обратно. Еще я там обедал в паре закусочных и забегаловок – в общем, вряд ли меня можно назвать большим экспертом по Абердину. Одно я заметил: как только покидаешь Абердин и въезжаешь в Хокуэм, дома и улицы становятся лучше. Ничего особенного, те же самые дома, те же самые дворы – только не такие захудалые и не такие заброшенные. Города не отличить друг от друга, и если бы не знак «Добро пожаловать в Хокуэм» (или Абердин), то никогда не поймешь, что пересек их границу.

Абердин – это мелкий и мелочный город с белым отребьем и высоким уровнем безработицы и поэтому мало отличается от тысяч других мелких и мелочных американских городов с белым отребьем и низким уровнем занятости. Если Абердин породил Курта Кобейна, то по всему США должны быть тысячи Куртов Кобейнов. Но их нет. Я не думаю, что в Абердине есть нечто особенно хорошее или особенно плохое. Бывают города и похуже – например, Батт, штат Монтана. Батт не дал миру мятежного гения – по крайней мере, такого, который выбрался бы из этого города. Разве что именно Батт заставил Ивила Нивела перепрыгнуть на мотоцикле через каньон Снейк-ривер.

С любовью, Марк Арм[1]



История «Nirvana» берет свое начало в Абердине, штат Вашингтон, США.

Давайте договоримся на берегу.

Я мало что знаю о биографии отдельных участников «Nirvana». Вы найдете о них кое-что в этой книге, но гораздо больше фактов вы сможете прочитать в других. История и прочая хрень – это не по моей части. Я не умею выверять факты до такой степени, что они перестают иметь хоть какое-то отношение к действительности. Я предпочитаю воспоминания и рассказы очевидцев, хотя такой метод неизбежно ведет к противоречиям и путанице – каждый рассказывает собственную версию одного и того же события. И из этой кучи разнообразных взглядов приходится выбирать мнения, основываясь лишь на известности персонажа.

На сегодняшний день основные факты биографии самого знаменитого участника «Nirvana» хорошо известны: Курт Дональд Кобейн родился 20 февраля 1967 года в больнице района Грейс-Харбор. Его 21-летний отец Дон работал механиком в автомастерской «Шеврон» в Хокуэме; его несовершеннолетняя мать Венди забеременела сразу же после окончания школы. Когда Курту исполнилось 6 месяцев, семья переехала из Хокуэма в Абердин. В детстве у Курта был воображаемый друг Бодда – его он придумал в два года. Верил он в его реальность и потом, слушая эхо собственного голоса, записанного на магнитофон своей тетушки Мэри[2]. Родственники обожали мальчика; только по материнской линии у него было семь тетушек и дядюшек. Когда ему было три, у него появилась сестра Кимберли (Ким). В семье активно поощряли интерес Курта к музыке и очевидные способности к рисованию: ему подарили набор кисточек и ударную установку «Микки-Маус». Дядя Чак играл в группе – в подвале у него была оборудована студия с большими акустическими колонками.

В детстве Курт любил рисовать персонажей комиксов (Аква-мэн, Существо из Черной Лагуны) и петь песню «Motorcycle Song» Арло Гатри. Всей семьей они катались на санках. Позже врачи поставят ему диагноз «гиперактивность» – говорят, что уже в шесть лет он наполнял банки из-под газировки камешками и кидался ими по проезжавшим полицейским машинам.

Певец умер в 27 лет, выстрелив в себя из ружья.

Многие ставят этот факт под вопрос, потому что люди любят отыскивать теории заговора абсолютно везде: они поняли, что в этом несправедливом мире побеждают жадные и наглые, что побеждают чаще всего те, кто не испытывает угрызений совести и кто готов пройти по головам, не моргнув глазом. А может быть, люди просто любят красивые истории, и не важно, какое отношение они имеют к действительности. Эти люди неправы. Но подождите, мы же пытаемся быть объективными, мы не верим всему на слово – может быть, Курт вовсе не был рожден в больнице района Грейс-Харбор в Абердине? Но нет – там присутствовали другие люди. Факт рождения можно проверить.

Факт самоубийства – нельзя.



Привет, Ледж. В Абердине я был всего один раз. Абсолютная глухомань… рабочий городок. Вроде бы там деревообрабатывающий завод, да? Что меня поражает: каким образом группа из этой поистине черной дыры смогла <…> за 4 года приобрести такую популярность во всем мире?

Брюс[3]



Абердин – это заброшенный городок на юге самого северо-западного штата США[4], час езды на запад от столицы штата Олимпии и немного южнее полустрова Олимпик, того самого, где находятся самые красивые горы на всем тихоокеанском побережье. Говоря о таких местах, в путеводителях любят употреблять штамп «природа потрясающей красоты». По отношению к штату Вашингтон это абсолютная правда; горы (Олимпийские, Каскадные), реки, заливы, бескрайние лесные массивы – их чередование и переплетение в солнечный день просто дух захватывает. Правда, солнечные дни здесь случаются редко. Но если ваш родной город – Абердин, вы вряд ли знаете, что такое красота: в городе одни лесопильные заводы, среди которых выделяется завод фирмы «Rayonier» – клубы белого дыма поднимаются на 30 метров в небо.

Название «Абердин» имеет шотландские корни и означает «слияние двух рек»: город расположен на берегах рек Чихелис и Уишка. Абердин расположен в заливе Грейс-Харбор, у подножия гор, и на протяжении 100 лет являлся городом лесопильных заводов. К концу 70-х годов здесь уже больше нечего было вырубать, и абсолютно все предприятия, всех видов и размеров, закрылись. В крупных супермаркетах кончились товары, после чего они превратились в блошиные рынки, где можно было купить старые книги, журналы и поношенную одежду за бесценок. В свои лучшие дни – в начале ХХ века – население Абердина насчитывало более 50 тысяч человек. На сегодняшний день оно сократилось больше чем на две трети. Это умирающий город. Абердин образца 2006 года практически неотличим от города, в котором юный Курт Кобейн рисовал неразборчивые граффити в парках.

Количество безработных в Абердине огромно – так же, как количество алкоголиков и самоубийц[5]. Молодым людям здесь нечем особенно заняться, поэтому они напиваются, разводят костры на заброшенных свалках или закидываются галлюциногенными грибами, растущими в полях неподалеку от города. Первоначально Абердин процветал благодаря тому, что лесообрабатывающую промышленность обслуживали железная дорога и морские порты, работники которых регулярно спускали свои зарплаты в салунах и борделях. Но в 60-х и 70-х годах ХХ века железные дороги последовательно закрывались американским правительством; лесообрабатывающая промышленность стала децентрализованной, моряки – после запрета проституции в 50-х годах – начали искать развлечений в других местах. Звучит мрачновато, но Абердин не отличается от любого другого городка в Америке – нужно только заменить лесозаготовочную промышленность на добычу нефти или горной руды. Хотя сегодня, скорее, многочисленные сети супермаркетов вроде «Уолмарт» облепляют маленький городок как пиявки, высасывают из него все соки – и перебираются в другой.

– Абердин выглядел как город, в котором наступил конец света; так же выглядят и другие промышленные города, когда в них умирает экономика, когда в них не остается денег и работы, – объясняет Тоби Вэйл, барабанщица из Олимпии.

Когда люди говорят о том, что 25 процентов населения США находится близко к черте бедности или за ней[6] – они имеют в виду Абердин. Разница между Абердином и такой же заброшенной Олимпией – в том, что в Олимпии еще есть бродяги. К Абердину они даже близко не подходят – знают, что там нечем поживиться. Это реальная экономика США: та сторона Америки, о которой политики не любят разговаривать. У тебя нет никаких прав, только право на существование. Тебя никто не хочет знать, потому что ты не богат; у тебя недостаточно власти для того, чтобы стать частью какой-либо политической программы. У тебя нет права голоса – поэтому с тобой никто не считается. Хотя нельзя сказать, что в Абердине нет ничего красивого. Можно найти подлинные сокровища в местных секонд-хендах или церковных залах – но надо выбрать правильный ракурс; вспомните, как в конце «Красоты по-американски» крупным планом показан пустой полиэтиленовый пакет.

Это одна точка зрения.

Другие считают, что город примечателен очень многим.

– Я не думаю, что было бы правильным говорить, будто жители Абердина не ценят красоту своего города, – говорит Рич Дженсен, в прошлом музыкант, записывавшийся на лейбле «K». – Необузданная дикость Абердина – отсутствие в нем строгого порядка – вот одна из тех вещей, что удерживает здесь людей; они могут выйти ночью на крыльцо и отлить, любуясь лунным светом; они могут скинуть раздолбанную тачку в ущелье и иногда пострелять по ней – раз или два в год. Я думаю, что жители и рабочие пригородов любят покой, любят орлов на вершинах сосен, любят морской воздух на закате и все такое. И им нравится думать, что все эти прелести их потрепанной родины они заслужили – тем, что они работают здесь, тем, что это их место; они знают свою землю, знают все ее трещинки. Они не похожи на эстетов из больших городов, которые видят только красивую картинку солнечного полудня в деревне.



Представьте себе серый, дождливый день где-то на северо-западе тихоокеанского побережья.

Мы едем из Олимпии в Абердин по шоссе, петляющему среди лесов и холмов. Играет в обязательном порядке «Nirvana», потом саундтрек к «Твин Пикс»[7]. По дороге мы делаем пару остановок, и о наличии жизни здесь свидетельствуют лишь горстка разрушенных ферм, заброшенных сараев и изредка старые, недостроенные здания из шлакоблоков, о предназначении которых вряд ли можно сказать что-то определенное. Парень на заправке мгновенно вычисляет нас – «городские». Он понимает, что мы приезжие, потому что тут он знает всех. Он говорит, что большинство людей проезжают через это место, направляясь в Оушн-Шорс – в казино. Если бы не дождь и порывы ветра – город можно было бы пройти пешком за один час.

Старый дом отца Курта – на Флит-стрит, не очень далеко от дороги (где опять же ничего нет). Дом небольшой и ухоженный, совсем рядом с концом улицы – тупиком, ведущим к ремонтной мастерской, где чинят цементовозы и строительное оборудование. Рядом железная дорога, которая кажется заброшенной. Недалеко от нее – можно доехать на велосипеде – школа для младших и средних классов, в которую Курт пошел в первый класс. Через дорогу – небольшая бейсбольная площадка и парковка, вмещающая около 20 легковых машин или внедорожников.

Когда едешь в Абердин, никак не определить, чем покрыто небо – туманом, облаками или дымом из заводских труб. Кажется, что шоссе и река прячутся за густым лесом, но уже за самым первым рядом деревьев – голый пустырь. По другую сторону реки, слева, находится лесозаготовочный завод. Несколько акров земли сплошь усеяны штабелями древесины. На дорогах здесь если и встречаются машины, то универсалы, автофургоны и грузовики, перевозящие древесину. На въезде в Абердин стоит новый знак. В апреле 2005 года Общество памяти Курта Кобейна установило новый щит на въезде: под надписью «Добро пожаловать в Абердин» появились слова «Come As You Are»[8]. Сфотографировать знак с удобного места рядом с основной дорогой невозможно. В итоге мы поступили так же, как поступали до нас другие люди (следы шин – тому свидетельство): остановились на узкой и неудобной обочине.

Рядом с мостом находится смотровая площадка, с которой можно «полюбоваться» видом складов и дымовых труб. Виден и «Уол-март» с флагами США на фасаде, «Макдоналдс» с его узнаваемой желтой аркой, «Тако Белл», «Росс», «Пицца-Хат» и логотипы сотен других американских предприятий – все это на время создает иллюзию процветающей коммерческой зоны. Но когда мы переезжаем через другой мост и минуем еще пару километров, нам открывается совсем другая картина. Дома заколочены досками, универсамы закрыты. Главная торговая зона города усеяна множеством мелких семейных магазинчиков, люди живут в основном в тесно прижатых друг к другу маленьких домиках, выкрашенных в приглушенные пастельные цвета – популярные в 70-е годы. Дождь, постоянная облачность, дым и отдаленный гул 12-го шоссе – над всем словно висит душная завеса. Город кажется уставшим.

Сначала мы останавливаемся под мостом на севере Абердина, небольшим отрезком дороги, пересекающей реку Уишка; по легенде именно здесь зимой 1985 года спал сбежавший из дома Курт Кобейн. Мы оставляем машину на тупиковой улице – Ферст-стрит, – где жила семья Курта, проходим один квартал вниз до верхней точки моста, лезем через заросли кустарников и травы и спускаемся по насыпи в самое сердце моста. Здесь нет официального памятника: пара пустых банок из-под пива, полустершиеся граффити – «Я ♥ Курта»; «cobaincase.com»; «Курт – в раю»; «Я проехал 20 часов, чтобы увидеть твой мост, – я люблю тебя Курт, Курдт[9]: глупо писать все это сейчас на стене – или нормально?»; «Твоя музыка – это дар всем нам», – кучи окурков и прочий мусор. Здесь, кажется, даже уютно – вполне просторно и можно укрыться от дождя. Как и имена многих других рек в США, имя «Уишка» звучит экзотично и было придумано индейцами, которые здесь купались, мылись и пили эту воду – но сейчас это бурая от грязи речушка, по которой плавают обломки деревьев и сваи. Деревья доходят до самого берега.

Дом на Ферст-стрит – краска облупилась, вокруг неухоженные розовые кусты. Здание не заброшенное, но в самом доме и во всем районе жуткая тишина. Куда все подевались? Из дома напротив выходит толстый мальчишка в футболке «Grateful Dead». Он стоит на крыльце и подозрительно косится на нас. Когда на пороге дома появляется его столь же болезненно толстая мать и не менее подозрительно смотрит на нас – мы уходим.

Дальше по улице большой супермаркет «Трифтуэй» – менеджер объясняет покупателю, что скидки для пенсионеров только по вторникам. Тут продают все – подержанные вешалки, ткани, старые трофеи, папки, блокноты, одежду, корзины, консервные банки и дешевые украшения для Хэллоуина. Есть полка со старыми любовными романами, самоучителями и большим выбором религиозной литературы. Менеджер видит, что мы делаем записи, и спрашивает нас сухо, что нас интересует. Мы объясняем, что пишем книгу про «Nirvana». Он говорит: «А-а-а, „Нирва-а-а-на“. Это чувак, который застрелился, да?»

Мы заворачиваем за угол – здесь находится «лачуга», где жили Курт и Мэтт Люкин: сейчас она абсолютно непригодна для жилья (может быть, так было всегда), окна заколочены, крыша обвалилась. Краска облупилась, отовсюду торчат гвозди. На стене граффити – «„Крептс“ рулят». Могли хотя бы без ошибок написать. Вокруг этой лачуги – другие заброшенные, разрушенные здания; как будто один больной дом заразил всех остальных. Есть один ухоженный дом, украшенный стикерами «Поддержите наши войска» и «В единстве наша сила»[10], но в целом эта улица безлюдна… Она выброшена на обочину жизни.

Школа, в которой учились Курт и Крист, средняя школа Абердина – спортивная команда этой школы известна под названием «Абердин бобкэтс» («Абердинские рыси») – представляет собой неожиданно маленькое здание; два, может, три этажа. Недавно в историческом крыле случился пожар, очевидно из-за студентов, пытавшихся сжечь школьные табели. На месте сгоревшего крыла построили парковку, вымощенную булыжником; места для машин нарисованы баллончиками для граффити прямо на камнях. Здание похоже на огромный блок из шлакобетона, похоже на тюрьму… Любому, кто его увидит, сразу же захочется сбежать – так же, как и Курту в свое время. Большой камень, разрисованный желтым и синим, стоящий на платформе. Невозможно определить его значение – может быть, в Абердине любят абстрактное искусство?

Мы заходим в магазинчик «У Джуди», где торгуют старыми книгами и пластинками, – он стоит рядом со старой парикмахерской матери Криста и через дорогу от того места, где раньше находилась ассоциация молодых христиан, в которой работал Курт. Кажется, что магазин закрыт – двери и окна полностью заставлены книгами, но Джуди нас увидела и впустила внутрь. «По средам магазин обычно закрыт», – говорит она. Джуди помнит ребят из «Nirvana» – они часто к ней заходили, покупали чаще всего музыкальные диски. Она говорит, что Шелли (бывшая жена Криста) иногда покупала игры, а мама Криста ее стригла.

Кажется, что Абердин впал в летаргический сон. Состояние товаров в антикварных лавочках перекликается с состоянием всего города: ими слишком долго пользовались, они сильно перепачканы, они больше никому не нужны. Абердин из тех городов, где можно встретить щиты и плакаты с цитатами из Библии. Здесь можно даже увидеть пастора на тротуаре, машущего руками проезжающим машинам, как будто зазывая их в свою церковь, – примерно так же, как в других городах люди надевают рекламные щиты-сэндвичи или костюм цыпленка, рекламируя блюда из сегодняшнего меню.

Именно в таком городе родились Курт Кобейн и его друг детства Крист Новоселич (хорват по происхождению и тоже из несчастливой семьи). Этот город, может быть, когда-то и жил, у него, может быть, когда-то билось сердце и трепетала душа – но сейчас это город белого отребья; всего лишь одно из мест, где останавливаются фургоны, проезжающие по главному шоссе; место, куда вы не поедете никогда – разве что у вас будет особая на то причина.

– В Абердине было по-настоящему страшно; настоящая дыра, глушь, ад – такая деревня или большой город для дровосеков, – говорил Крист в феврале 1989 года, когда я брал у «Nirvana» их первое крупное интервью. – Помните момент в «Беспечном ездоке», где Джек Николсон говорит об обывателях? Что, если они видят что-нибудь непохожее на них, они не убегают в ужасе, они становятся опасными. В точку – в Абердине все было именно так. Но они были такими тупоголовыми – и мы не хотели стать такими же.

– Да, Абердин – это просто жуть, – подтверждает бывший барабанщик «Nirvana» Чед Ченнинг; его нынешний дом находится в сравнительной безопасности, на Бейнбридж-Айленд – до Сиэтла оттуда можно добраться на пароме. – Это был настоящий город дровосеков, понимаете? Такое место, в котором я бы никогда не смог жить. Казалось, эти люди только и делают, что весь день работают, а потом всю ночь бухают. Казалось, они хотели себя просто загнать до смерти. Это место и городом-то можно назвать с трудом. Зачем вы туда поехали? Почему, как этот город не умирает? За счет чего он живет?

В Америке таких городов очень много.

– Мне всегда это было непонятно, – отвечает он. – В каждом маленьком городке обычно есть люди, которые прожили всю свою жизнь на одном месте. Абердин – это один из тех городов, где я не смог бы этого сделать. Каким образом можно дожить в нем до самой старости? Ведь некоторые дотягивают до семидесяти или даже восьмидесяти и хвастают: «Я прожил здесь всю жизнь». Боже мой, прости – и ты все еще жив?



Родители Курта Кобейна развелись, когда ему исполнилось восемь; причины были предсказуемыми – как и у тысяч других семей, оказавшихся в схожем положении. Они поженились слишком рано, пытались содержать свою небольшую семью, столкнулись с тяжелыми финансовыми проблемами – и не выдержали. Дон Кобейн поменял работу в 1974 году, устроился на мелкую должность, клерком в лесоперерабатывающую компанию «Мейр бразерс» – в час ему платили 4,10 доллара, меньше, чем он получал механиком. Они часто занимали деньги у родителей Дона – Лиланда и Айрис. Курт стал очень капризным и своенравным; отец пытался его воспитывать, наказывая практически каждый день – тыкал его двумя пальцами в грудь. И, конечно же, был и знаменитый «кусок угля» на Рождество – Дон и Венди угрожали Курту, что если он не прекратит бить сестру, то в найдет в своем рождественском чулке только кусок угля. Этого не произошло – родители стращали в шутку, – но этот случай произвел такое впечатление на маленького Курта, что позже он утверждал, будто они исполнили свою угрозу: одним рождественским утром у изголовья своей кровати он нашел кусок угля – а не пистолет из «Старски и Хатч» за 5 долларов[11].

«Моя жизнь похожа на жизни 90 процентов моих ровесников, – говорил он в интервью журналу „Гитар ворлд“. – Все пережили развод родителей. Все курили травку в школе, все росли в те времена, когда страну запугивали Советским Союзом, и все думали, что погибнут в ядерной войне. И у всех представителей моего поколения особенности личности практически не различаются».

Год до развода был во всех отношениях нескучным для семьи Кобейнов – они съездили в Диснейленд под Лос-Анджелесом; случилась шумная ссора с Гэри, братом Дона, в результате чего Курт сломал руку – его отвезли в больницу, где на руку наложили гипс; в том же году – трудно себе это представить – Курт играл за бейсбольную команду своей школы. Врачи предположили, что его гиперактивность может объясняться синдромом нарушения внимания. Все пищевые красители, наряду с сахаром, были исключены из его рациона. Это не помогло – он по-прежнему метался по дому, стучал в барабан и кричал изо всех сил; тогда ему прописали на три месяца риталин[12].

Именно развод кардинально изменил взгляды Курта на жизнь. Буквально в течение одной ночи он замкнулся в себе. Его мать Венди рассказывала Майклу Азерраду, автору книги о «Nirvana», что Курт стал «по-настоящему угрюмым, как будто ненормальным, ему ничего не нравилось, и он над всеми смеялся». В июне 1976 года, спустя пару месяцев после развода родителей, Курт нацарапал на стене своей комнаты: «Я ненавижу маму, я ненавижу папу, папа ненавидит маму, мама ненавидит папу, от всего этого просто хочется плакать». Рядом он нарисовал карикатуры на своих родителей. Развод не был безболезненным: Венди хотела уйти от Дона, потому что ей казалось, что он мало внимания уделяет семье, Дон подал протест и не давал согласия на развод достаточно продолжительное время. Позже они оба признавали, что использовали детей в войне друг против друга. Венди остались дом и дети; Дон получил пикап «форд» 1965 года, Венди – «шевроле-камаро» 1968 года. Кроме того, Дона обязали платить каждый месяц 150 долларов на содержание детей.

Дон переехал к своим родителям, которые жили в фургончике в Монтесано. Курт возненавидел нового парня своей матери, подверженного приступам жестокости; мальчик называл его «подлецом, избивающим жену» (однажды он сломал Венди руку). Вскоре после развода Курт попросил, чтобы его забрал к себе отец. Дон получил опекунство в июне 1979 года. Остаток своей юности беспокойный ребенок перебивался по домам своих родителей и родственников. У него появились проблемы с желудком, вызванные неправильным питанием. Сначала Курт находил поддержку в близких отношениях с отцом, хотя для Дона общение заключалось в том, чтобы брать сына с собой на работу. Позже Курт почувствовал себя брошенным, когда Дон нашел себе новую жену – ее звали Дженни Вестби, и у нее уже было два ребенка, к которым Курт очень сильно ревновал.

Некогда счастливый, общительный ребенок, Курт стал замкнутым и неуверенным в себе.

Глава вторая

«Не хочу смущаться»

1. «Melvins» – это не хеви-метал.
2. Это концептуальное искусство, рассчитанное на массы.
3. Это похоже на «Boredoms», «Sonic Youth», Кэптена Бифхарта[13].
4. Лучше группы не существует. Равные есть, лучше – нету.
5. Все их понимают абсолютно неправильно – и их поклонники, и их критики.
6. Они очень смешные.
7. Они садисты.
8. Они очень умны.
9. Они играют панк, а не хардкор. Их музыка похожа на «Sex Pistols», «Dead Kennedys», но не на «Fugazi» или «Bikini Kill»[14].
10. На них оказали влияние «The Wipers»[15]. В этом они схожи с «Beat Happening»[16]. На «The Wipers» и «Melvins» оказал влияние Джими Хендрикс[17]. В этом они с «Beat Happening» не схожи.
11. Большинство групп Северо-Запада можно было бы условно разделить на четыре категории: те, на кого повлияли «The Wipers», «Melvins», Джими Хендрикс или «Beat Happening». На «Nirvana» повлияли все эти музыканты. Другие два источника вдохновения «Nirvana» – отчаяние и «Beatles».
С сайта www.bumpidee.com.

После развода родителей жизнь Курта Кобейна была не очень-то приятной.

Курт отказывался садиться за стол со своей новой семьей; он вступил в школьную команду по борьбе, уступив уговорам Дона, но во время крупного соревнования отказался драться, сев на мат и сложив руки на груди; он не ездил на охоту; он носил длинные волосы «под пажа» и джинсы-клеш, на уроках постоянно что-то рисовал. Курт посмотрел «Близкие контакты третьего рода» и дословно пересказывал диалоги оттуда сводному брату Джеймсу; в 11 лет снял собственное снафф-муви на камеру «Супер-8»; говорил о том, что станет крутой рок-звездой и будет купаться в славе, как Джими Хендрикс, – в этом нет ничего особенного, многие дети только и думают о смерти и внимании. Он был левшой; у него были художественные наклонности – в городе, где искусство считалось чем-то вроде гомосексуализма (мать позже запретит ему общаться с другом, который был геем); он курил марихуану, которая росла неподалеку от Монтесано.

Что касается музыки, то вкус Курта не становился более изысканным: хотя кто-то может вообще не увидеть никакой деградации в переходе от увлечения «Beatles» до восхваления ужасного альбома «Evolution», выпущенного в начале 80-х группой «Journey». Забавно, что позднее он будет сравнивать своих конкурентов «Pearl Jam» со стадионным роком, утверждая, что их музыка не выдерживает никакой критики. Может быть, тинейджерам стоить запретить рок-музыку: тогда бы мы точно избавились от старперов, ведущих себя как несовершеннолетние хулиганы, вроде «Velvet Revolver» и всех тех, кого все еще впечатляют надутые губы Мика Джаггера. В 1981 году Курт поступил в школу в Монтесано. Желая угодить своему отцу и не выделяться – попытка, заранее обреченная на провал, – он вступил в футбольную и легкоатлетическую сборные своей новой школы[18].

В феврале дядя Чак решил, что настало время купить Курту настоящий подарок на день рождения, какой полагается подростку. Как оказалось в дальнейшем, это был решающий момент. «На день рождения мне предложили на выбор: гитару или велосипед, – говорил он мне восемь лет спустя. И добавил, соврав: – Я выбрал велосипед[19]. Почему я начал заниматься музыкой? От скуки, наверное. Я хотел научиться играть на барабанах, – говорил он, имея в виду свою старую детскую игрушку. – Я и сейчас хочу».

Гитара была дешевой, подержанной, сделанной в Японии – фирмы «Lindell», – но этого было более чем достаточно для Курта. Он позвонил своей тете Мэри, чтобы узнать, нужно ли натягивать струны в алфавитном порядке; он везде носил гитару с собой, как предмет особой гордости, хотя едва мог на ней играть – с помощью крошечного 10-ваттного усилителя, который также получил от дяди Чака. В марте 1982 года – после того, как его переселили в подвал, – Курт решил покинуть дом своего отца: сначала он оказался в трейлере у бабушки и дедушки по отцовской линии, затем отправился к дяде Джиму, который жил на юге Абердина. В сравнении с Монтесано Абердин показался ему ужасным.

– На юго-западе штата Вашингтон на самом деле около сотни очень маленьких городков, – рассказывает Тоби Вэйл. – Я жила в городе Нэселл, в часе езды к югу от Абердина, – и нам Абердин казался очень большим городом: там были автобусы, библиотека, почта, несколько ресторанов и магазинов. Все то, чего не было в деревнях.

Дядя Джим курил травку и слушал более хипстерскую музыку, чем его брат Дон: «The Grateful Dead»[20], «Led Zeppelin» и «The Beatles»; узнал Курт и о стоунере – от своих более старших дружков из школы, носивших «вареные» футболки и прически перьями. Ребята часто заходили к нему и опустошали продовольственные запасы Джима. «Я просто считал, что они намного круче тех задротов, фанатов „Счастливых дней“, которые учились со мной в четвертом классе», – рассказывал Курт биографу Азерраду.

После дяди Джима Курт начал странствовать от одного родственника к другому; пожил он и у дяди Чака: именно там юный Кобейн получил первые уроки игры на гитаре от одного из музыкантов дяди Чака, Уоррена Мэйсона. Мэйсон нашел Курту нормальную гитару – «Ibanez» за 125 долларов, – и началось настоящее обучение: среди первых выученных песен была такая классика рока, как «Stairway To Heaven»[21], «Louie Louie»[22] и «Back In Black» группы «AC/DC».

В 1982 году Курт переехал обратно в дом своей матери на Ист-Ферст-стрит, 1210, и был переведен в старую школу своих родителей, абердинскую среднюю школу Уэзервакс. Здесь он снова почувствовал себя изгоем; это положение, возможно, еще больше усиливалось выбором класса – дизайна и графики, где он рисовал грубые комиксы про Майкла Джексона, сперму и Рональда Рейгана, а также делал примитивные мультфильмы с помощью глины и пластилина.

«Я был козлом отпущения, – рассказывал певец музыкальному журналисту Джону Сэвиджу, – но не в смысле, что все меня постоянно били. Меня не били, потому что я и так уже был забитым. Я был таким асоциальным, что считался чуть ли не сумасшедшим. Я бы не удивился, если бы меня выбрали победителем в номинации „Кто хочет всех убить на школьной дискотеке?“».

Венди начала встречаться с парнями моложе ее и с удовольствием загорала в одном бикини, лежа во дворе их дома. Курта смущало то внимание, которое получала его мама, и он бил любого из своих приятелей, кто смел шутить по этому поводу – а смели многие, особенно если его мать покупала парням пиво и приглашала остаться у них. В феврале 1983 года Курту исполнилось 16, и он получил водительские права. Несколько недель спустя он посетил свой первый рок-концерт в жизни: Сэмми Хэгер[23] выступал в «Seattle Centre Coliseum»[24]. Под впечатлением от помпезности концерта на следующий день он пришел в школу в футболке Хэгера. Потом он испытывал неловкость по поводу этого своего юношеского увлечения, но он ни в коем случае не отрицал своего прошлого, как это постоянно утверждается. Вот как Курт описывал мне то, что там происходило:

– Все передавали по кругу травку, я реально обкурился и поджег себя. В кармане толстовки у меня была зажигалка «Бик», я стоял и смотрел на Сэмми, который раскачивался на стропилах и смеялся над всеми, кто держал у себя над головой зажигалки. Я посмотрел вниз – бензин растекся повсюду, и моя толстовка уже полыхала. Хорошо занялся огонь и на обоссанных штанах. Перед концертом мы выпили ящик пива и застряли в дорожной пробке. Деваться было некуда, поэтому я просто поссал в штаны, сидя на заднем сиденье.

В туалете в писсуаре лежал отрубившийся бухой семиклассник. На протяжении всего концерта люди мочились на него, даже не задумываясь. Две девушки разбивали дорожки кокаина на зеркальце, как вдруг, откуда ни возьмись, какой-то пьяница завалился в их сторону и наблевал им на колени. Девушки заставили своих парней избить алкаша, уничтожившего их кокс.

Некоторые журналисты даже пытались сделать какой-то вывод из того факта, что первым концертом, который увидел Курт Кобейн – как и 99 процентов его сверстников, живших в провинциальной Америке, – стало выступление какой-то команды, игравшей говнорок; и даже выяснили, что тем же летом в «Tacoma Dome» выступала британская рок-метал команда «Judas Priest». А еще у Курта когда-то был альбом группы «REO Speedwagon». Ну и что с того? Это не значит, что здесь он нашел свое; это значит, что он просто не знал, где искать. Лишь в середине 1983 года Курт обнаружил то, что – сам не зная – искал все это время.

Именно тем летом Курт Кобейн открыл для себя «Melvins» и благодаря «Melvins» – мир панк-рока. «Помню, я отирался в Монтесано (штат Вашингтон), в супермаркете „Трифтуэй“, – писал он в своем дневнике[25], – и какой-то коротко стриженный работник магазина, раскладывавший коробки, немного похожий на чувака из „AIr Supply“, дал мне флаер, на котором было написано: „Фестиваль «Them» («Их фестиваль»), завтра вечером, парковка за «Трифтуэй». Бесплатно, живая рок-музыка“». Этот служащий оказался вокалистом «Melvins» Баззом Осборном, старшеклассником из средней школы Монтесано. «Melvins» образовались годом ранее[26], они играли скоростной хардкор, популярный среди американских команд, таких как «Dead Kennedys» и «Minutemen»[27].

«Я приехал в фургоне со своими друзьями, слушавшими стоунер… – продолжал Курт. – Они играли так быстро, я и вообразить не мог, что можно играть на такой скорости и с такой энергетикой, которой не было даже на записях „Iron Maiden“, которые я слушал. Это было то, что я искал. Ах, панк-рок».

Историки «Nirvana» расходятся в своих мнениях по поводу того, что происходило дальше. Согласно одной версии, Базз передал Курту копии перехваленного американского рок-журнала «Крим». Другие говорят, что у Курта была подписка на «Крим» с 12 лет и поэтому он следил за похождениями «The Sex Pistols» в то время, как они распадались во время скандально известного турне по США в январе 1978 года. Находясь под впечатлением, Курт взял в абердинской библиотеке единственный «панк»-альбом, который там был, – громоздкий тройной диск «Sandinista» группы «The Clash».

– Из-за этого альбома я не пришел к панк-року так быстро, как того хотел, – рассказывал он мне позднее. – Когда я послушал тот альбом, я решил: «Если это панк-рок, то я не хочу иметь ничего общего с этим».

Как бы то ни было, неоспоримым фактом является то, что «Melvins» – Базз Осборн со своими чокнутыми афрокосичками, жесткий барабанщик и двойник Нила Янга Дэйл Кровер, а также сильно пьющий басист Мэтт Люкин – необратимо изменили жизнь Курта. Базз дал Курту сборник американских андеграундных панк-групп, в большинстве своем калифорнийский хардкор вроде «Flipper», «MDC»[28] и «Black Flag».

«Flipper» была плодовитой группой из Сан-Франциско, игравшей дисгармоничный психоделический панк, который был ближе к концептуальному искусству, чем к рок-музыке. Влияние их жуткого дебютного сингла «Love Canal / Ha Ha Ha» (1981) совершенно очевидно в музыке «Melvins» – рубилово становилось более медленным, а музыка еще более странной. Группа «MDC» была примечательна скорее своей яростной полемичностью – песня «I Remember» направлена против полиции, а «Corporate Death Burger» обличает капитализм, – чем своей музыкой. Заряженные тестостероном «Black Flag», в свою очередь, взяли грубую прямоту «Ramones», добавили более разнообразные ритмические структуры и наложили поверх всего этого резкие тексты, посвященные темам отчуждения, одиночества и паранойи. Альбом 1981 года «Damaged» – это исходная точка американского панк-рока: агрессия их мелодий вскоре перешла в драки на концертах. Согласно популярной легенде, первой песней на кассете, которую Базз дал Курту, была апокрифическая «Damaged II», на которой вокалист Генри Роллинс[29] кричал: «I’m confused / I’m confused / Don’t want to be confused» («Я смущен, / Я смущен, / Я не хочу смущаться»).

– В случае с «Melvins» критически важным становится контекст, – объясняет Доун Андерсон, редактор фэнзина «Бэклэш», выходившего в Сиэтле. – В 1980-е годы рок был очень непопулярен, и многие из нас считали это очень крутым – что эти парни хотят забыть обо всем на свете и играть рок безо всякого смущения. На их первых концертах рядом со мной всегда стоял какой-нибудь хипстер и жаловался: «Я не могу понять, они всерьез это или нет!» Они дали всем им просраться.

Я тусовалась вместе с ними раз или два, – продолжает она. – С Баззом мы сошлись на почве нашей общей любви к рестлингу. Я была девочкой из пригорода, слушавшей хеви-метал, и я никогда не общалась с таким количеством людей, с которыми можно было обсудить подобные вещи. Помню, на одной вечеринке Мэтт Люкин чуть не взорвал мой дом. «А, так это настоящий динамит? Прошу прощения». Чуть позже, пролив апельсиновый сок, он встал на четвереньки и слизал его с моего коврика. Каждую девушку, заходившую комнату, он очаровывал словами: «Это у тебя голова или тебе кто-то насрал на плечи?» Мне он казался замечательным.

– «Melvins» были абердинскими парнями, которые постоянно ходили на концерты хардкор-команд в городе [Сиэтл], – объясняет гитарист «Mudhoney» Стив Тернер. – Мы их заметили, потому что больше они никуда не ходили, но выглядели они как все остальные: короткая стрижка, кеды «Конверс» или «Вэнс». У Мэтта были крашеные волосы. Главной хардкор-группой считалась «The Accused», но «Melvins» были быстрее и жестче. Потом все начали играть другую музыку… и они были в этом первыми. Они изменились под влиянием «Black Flag». «Black Flag» были просто суперзвездами.

«Black Flag» стали играть более медленную музыку – особенно на альбоме «My War» (1984), – «Melvins» тоже стали играть медленнее. Но затем довели эту тенденцию до предела: невероятно плотный, грязный грайнд пробивного альбома «Gluey Porch Treatments» (1987) стал источником возникновения нового музыкального направления – гранжа.



Величайшая поп-музыка всегда одноразовая. Послушал какое-то время и выкинул. Я понимаю музыкантов, им неприятно это слышать, но критики слишком долго щадили их чувства. У многих групп бывает всего лишь одна хорошая идея, а у большинства и одной-то нет. Остаток своей музыкальной карьеры они проводят, безуспешно пытаясь поймать то вдохновение, которое посетило их вначале. А как вы думаете, почему так много музыкантов начинают чрезмерно пить и употреблять наркотики через пару лет после начала карьеры? Потому что по-другому они уже чувствовать не могут.

Я люблю «Melvins» за то, что они громкие, прямые и первобытные. Вот и все. У них есть одна идея, и они от нее не отклоняются. Они просто хотят отрываться – и делают это, не заботясь о том, чтобы угодить чьим-то вкусам, добиться определенного уровня продаж или остаться в истории. Это настоящий гранж.

Когда они вместе, «Melvins» обладают даром замедлять время – кажется, что каждая нота длится вечность. Без сомнения, это очень хорошо, хотя бы потому, что жизнь уж слишком коротка.

На «Melvins» обратили внимание, поскольку их слушала «Nirvana», но и без этого они добились бы культового статуса. Такие целенаправленные группы всегда становятся культовыми. Даже самым яростным противникам приходится признавать оригинальность их цели. С помощью своего безжалостного грайндкора «Melvins» смогли объединить парней из Абердина, которые чувствовали себя отверженными в среде ровесников. Каждый хочет быть особенным, и если это значит, что ты слушаешь группу, которую понимают немногие, – тем лучше.

В 80-е годы, пока Люкин еще не ушел из группы, «Melvins» пугали и смущали хардкор-панк-команды, играя даже более тяжелые последовательности аккордов, чем «Flipper». Не выпендривались, будто на витрине музыкального магазина; это было скорее похоже на Джеймса Брауна или Теда Ньюджента – все играют одно и то же; вся музыка это один большой мощный рифф. Дэйл Кровер бил по барабанам так сильно, что на сцену он выходил в одних трусах и садовых перчатках.

– Это не было ни на что похоже, – объясняет ударник «Mud-honey» Дэн Питерс. – Они давали прекрасные концерты – Мэтт выкладывался на полную, Базз зажигал на все сто, а Дэйл сидел за своей залатанной ударной установкой – казалось, она держалась на честном слове. Они носили жилеты «Левис» с меховыми воротниками. Чем-то они меня зацепили. Когда Мэтт присоединился к «Mudhoney», я чуть не обосрался. Марк и Стив были тогда еще в «Green River», и я думал: «А, похрен», но в то же время я думал: «Зато я буду играть в одной группе с чуваком из „Melvins“!»[30]

– Первая репетиция с Мэттом была просто потрясающей, – продолжает Питерс. – Мне было двадцать, и я все еще не мог покупать пиво. Мэтт пришел со своим дружком. Мы им сказали: «Пойдемте в магазин и купим немного пива до репетиции». Мэтт ответил: «Неплохая идея, – схватил пол-ящика пива и сказал: – Себе я взял». Я ответил: «Ну, мне еще не положено по возрасту, но я возьму одну бутылочку».



В Америке возраст, когда разрешается водить машину и воевать за свою страну, наступает намного раньше, чем возраст, когда можно пить алкогольные напитки в общественных местах. Поддельные паспорта – это стиль жизни. Данное ограничение оказывает непосредственное влияние на рок-концерты – большинство выступлений проходит в барах, куда не допускаются лица, не достигшие 21 года. Именно поэтому появились концерты, не имевшие возрастных ограничений, в защиту которых выступали «Fugazi» и «Beat Happening».

– Когда я впервые увидел «Melvins», я был просто потрясен, – говорит Том Хэйзелмайер, глава звукозаписывающей компании «Amphetamine Reptile records». Лейбл из Миннеаполиса стал пристанищем сумасшедшего цирка в 1990-е годы: вокалисты втыкали себе в задницу огромные распятия, распевая о спасении и серийных убийствах; талант шоумена был не менее важен, чем умение играть. Среди наиболее известных групп, записывавшихся на «AmRep»: «Helmet»[31], «Cows»[32] и похотливые «Nashville Pussy».

Это было в Сиэтле, в 1984 году, – продолжает Том. – На концерте должны были выступать друзья из родного города – «Hǘsker Dǘ»[33]. Внезапно начинает играть первая команда, «Melvins». Что за черт! Они делали то же самое, что и сейчас, только на скорости, с которой играют хардкор-команды. Это было настоящим безумием.

«Melvins» сыграли важную роль в становлении «Nirvana». Их влияние можно проследить вплоть до более поздних импровизационных номеров «Nirvana» вроде «Endless Nameless» – трио просто брало рифф и играло его до бесконечности. Что более важно, именно благодаря «Melvins» Курт познакомился со своим будущим басистом, долговязым парнем из Абердина по имени Крист Новоселич.



– Одна из моих первых встреч с Кристом состоялась в хижине Боба Уитакера[34] на вашингтонском побережье, – вспоминает фотограф из Сиэтла Чарлз Питерсон. – Мы разожгли костер на пляже, Крист выпил добрую половину бутылки виски. С каждым глотком избавлялся от одной детали одежды. К концу вечера он бегал голым по пляжу туда и обратно. Мы же все были очень тепло одеты. Мне было очень холодно. А он орал «ааааа», бегал по пляжу и пел.

Я: Как бы ты описала Криста?

– Он все время дурачился, – отвечает Келли Кэнэри, экс-вокалистка женской хаотической группы «Dickless» из Сиэтла. – В то время он был просто крупным высоким парнем, который постоянно падал. Этакий Чеви Чейз от гранжа.



Крист Антони Новоселич родился 16 мая 1965 года в городе Комптон, штат Калифорния. Он стал первенцем в семье эмигрантов из Хорватии Криста и Марии.

В 1955 году Крист Новоселич-старший бежал из родной деревни Вели-Из[35], спасаясь от коммунистического режима маршала Тито. В компании еще трех людей 17-летний Новоселич прошагал 74 мили вверх по побережью Адриатического моря. Четыре дня спустя беглецы достигли итальянского Триеста, где их на три месяца посадили в тюрьму. Следующие шесть месяцев Новоселича держали в лагере для беженцев, после чего он устроился на работу на буксирное судно, ходившее по Рейну; шесть лет спустя он оказался в Америке. Пожив какое-то время на Восточном побережье, Крист-старший занялся ловлей рыбы и морепродуктов (тунец, макрель, лосось, кальмары). Вскоре он переехал в Гардену (штат Калифорния), где устроился водителем грузовика и развозил минеральную воду «Спарклетс». Год спустя к нему приехала Мария.

После рождения Криста у пары появилось еще два ребенка, Роберт и Диана. До 13 лет братья общались только друг с другом и вскоре начали устраивать акты вандализма. «Мы с Робертом были вроде как большими мальчиками, но часто попадали в передряги, – рассказывал Крист Майклу Азерраду. – Резали шины у автомобилей, всякое такое. Папа только порол нас, потому что других методов воспитания он не знал. Мы его боялись. Но он не издевался над нами. Просто было действие, и было противодействие».

Переезд в 1979 году в Абердин – вызванный повышением цен на жилье в Калифорнии и наличием привлекательной для Новоселича-старшего вакантной должности механика на одном из лесопильных заводов города – не вызвал искренней радости у остальных членов семьи. В Абердине была достаточно большая хорватская диаспора, но по сравнению с Гарденой он казался Кристу каким-то восточноевропейским городком: люди были нетерпимыми, носили старомодные брюки-клеш, а Крист и Роберт предпочитали «Левис» в обтяжку. Абердинские школьники слушали самые популярные на тот момент команды, а Крист любил «Black Sabbath», «Led Zeppelin» и «Devo»[36]. Семья Новоселичей переехала в дом на холме Синк-Оф-Ми («Думай обо мне»), названный так из-за того, что несколько десятилетий назад на этом месте находилась вывеска с рекламой табачной компании «Think of Me».

Молодой Крист был очень долговязым (197 см) – как будто Джоуи Рамон через несколько поколений – и смотрелся бы белой вороной даже в самом либеральном городе мира. В Абердине он, наверное, выбивался из общего ряда не меньше баллады на альбоме «Black Flag». Курт вспоминал, что видел, как Крист срывал собрания в абердинской школе. Он описывал его как «очень умного, смешного крикуна, над которым все смеялись – хотя он и был умнее их всех».

В провинциальном, маленьком, вечно дождливом Абердине на Криста навалилась депрессия. «Я не ладил со своими сверстниками, – жаловался он. – Они были придурками. И обращались со мной очень плохо».

В июне 1980 года родители Криста, заботясь о душевном состоянии сына, отправили его на какое-то время к родственникам в Хорватию, тогда еще часть Югославии. Там Крист выучился хорватскому языку и даже послушал кое-какие панк-группы – «The Sex Pistols», «Ramones», тамошние команды. Не сказать, чтобы это произвело на него особенное впечатление.

«Отшлифованное, искусственное звучание мейнстримового хеви-метала меня не привлекало, – писал он в своей автобиографической книге под названием „О гранже и правительстве: починим эту демократию“, вышедшей в 2004 году. – В Югославии была хорошая, разнообразная доморощенная музыка. И когда я вернулся в США, я увидел, что панк-року сложно добраться до Абердина – по причине географической изоляции города».

Разочарованный тупостью абердинских школьников, считавших его едва ли не уродом, Крист по возвращении стал много пить и начал курить марихуану. В Абердине даже не знали его настоящего имени – он подписывался «Крис», отчаянно пытаясь стать своим. Он вернулся к имени «Крист» в 1992 году в знак солидарности со своей родной Хорватией, когда в результате самой ужасной и кровавой резни в Европе со времен Второй мировой войны Югославия распалась. И действительно, истоки сегодняшней деятельности Криста по защите прав избирателей и людей, подвергающихся дискриминации, лежат в бурной истории его родной страны.

Проведя несколько месяцев в бесконечных вечеринках, Крист устроился на работу в «Тако Белл». Он начал копить деньги – в итоге у него набралось достаточно средств на машину, гитару и пару стереодинамиков. Вместе со своим братом Робертом он стал брать уроки игры на гитаре у Уоррена Мэйсона[37], но вскоре бросил их и стал целыми днями просиживать в своей комнате, снимая риффы Би Би Кинга.

Затем он также познакомился с Баззом и Мэттом из «Melvins». Майкл Азеррад приводит в своей книге потрясающую историю о том, как Люкин впервые увидел Криста в «Тако Белл». «Стоит этакий здоровый, высокий неуклюжий парень, – вспоминал Люкин, – и подпевает рождественским песням, игравшим в кафе». Благодаря «Melvins» Крист открыл для себя библию панка, фэнзин «Maximumrockenroll». На его страницах он узнал об активистской деятельности политически ангажированных хардкор-групп вроде отличной команды Иэна Маккея «Minor Threat».

Примерно в это же время Курт впервые узнал о существовании Криста – благодаря Роберту, который пригласил Кобейна в дом Новоселичей. Курт спросил, что это за шум на верхнем этаже. «А, это мой брат, – ответил Роберт. – Он слушает панк-рок».



Я: Расскажи мне о том, как ты впервые услышал о «Nirvana».

– В 80-х, когда я был тинейджером и жил в Сиэтле, я ходил на каждый гребаный концерт, проходивший в тех краях, – начинает Слим Мун, основатель лейбла «kill rock stars»[38], на котором записывались команды движения «Riot Grrrl», и бывший сосед Курта Кобейна. – Плохо это или хорошо – но такой была моя жизнь. «Green River» была самой известной командой в городе, но клевые чуваки вроде нас больше всего любили «Melvins». В 1986 году я узнал о том, что в Такоме и Олимпии есть намного более клевые команды. «Girl Trouble»[39], «Beat Happening», куча других команд…

Все большую популярность в Сиэтле завоевывал хардкор, – продолжает Мун. – Были все эти ранние гранж-группы: люди играли хард-рок, глэм или метал под влиянием непрекращающейся волны панк-музыки из Калифорнии и Техаса. Каждые выходные выступало по четыре хардкор-группы. В клубах Сиэтла, где не было возрастных ограничений, постоянно творился жутчайший слэм. Я практически не встречал людей, которые слушали что-нибудь, кроме хардкора. В Олимпии тоже все танцевали и толкались, но все это было по-дружески. Никто не выставлял локти, обходилось без синяков и порезов; все наскакивали друг на друга, катались по полу – и было волшебное чувство единения.

На склад, где все мы собирались, – под названием «GESCCO»[40] – мы приглашали выступать группы вроде «Melvins». В то же время я стал посещать множество вечеринок. «Melvins» были настоящими богами – если они находились в доме, то все были в курсе. Я отправился как-то на одну вечеринку в «Dude Ranch» со своими друзьями Диланом Карлсоном, Куртом Флансбергом и его подружкой Трэйси Марандер, которая тогда жила в Такоме. И там был Крист Новоселич. Мы знали Криста, потому что он постоянно возил «Melvins». Он практически выполнял функции их роуди. У него был черно-белый фургон «фольксваген» – если видишь этот фургон, значит, «Melvins» где-то рядом. Была там и толпа парней из Абердина – страшных, долбанутых, жутких лузеров и фриков, которые постоянно ходили по пятам за «Melvins».

Мы с Диланом шли по дороге к дому и спорили о «Big Black»[41], как вдруг я заметил парня, идущего нам навстречу. Я видел его до этого: он постоянно околачивался вместе с «Melvins», причем одет был все время в один и тот же серый тренч. Он сказал: «Мне нравится „Big Black“», и пошел дальше. Сказано это было таким тоном, как будто он понимал – мы считаем его одним из тех лузеров, тусующихся с «Melvins». Он как будто хотел дать нам понять: «Нет, я круче, я слышал о „Big Black“».

Это были первые слова, которые мне сказал Курт.

Следующий раз я видел Курта, насколько я помню, в «GESCCO». У «Melvins» был концерт, и им нужна была группа на разогрев. Базз говорит: «Можно я выступлю со своим сайд-проектом?» По телефону мы не разобрали точно их название, поэтому на каких-то флаерах можно прочитать название «Brown Cow» («Коричневая корова»), а на других – «Brown Towel» («Коричневое полотенце»). По телевидению тогда крутили рекламный ролик, в котором женщина держала в руках полотенце и говорила: «Как можно понять, что полотенце чистое, если оно коричневого цвета?» Но источником названия могла быть и скороговорка «How now brown cow». Я не уверен, что кто-нибудь вообще знал это наверняка – и это было их единственное выступление. Базз играл на гитаре, Курт пел, но не играл. За ударными вроде бы сидел Дэйл… Просто Базз сыграл с одним из этих чокнутых чуваков из Абердина.

У «Melvins» была еще группа под названием «Meltors», они играли каверы песен группы «Mentors»[42]. Вокалистом у них был Крист Новоселич. «Melvins» всегда любили подурачиться подобным образом: играли на разогреве у самих себя или приглашали вокалистами своих друзей.

Мне бы хотелось сказать, что первое выступление Курта было блестящим. Но я не могу. Я знаю только то, что я это видел. У меня перед глазами картинка того концерта. Большая пустая комната; Курт в тренче; стойки, одолженные в колледже; Базз с маленькой гитарой «Les Paul», на которую была прилеплена такая резиновая штука в форме цветка, как в ванной, чтобы не скользили пальцы; но я не помню музыку. Примерно в это же время мы создали группу вместе с Диланом, Майком Нелсоном[43] и Куртом Флансбергом – под названием «Nisqually Delta Podunk Nightmare».

На первом концерте «Nirvana» я не был. С нами тогда тусовалась Трэйси. Потом появилась новая девчонка, которая работала в кафе, в которое все ходили, – ее звали Тэм Ормунд. Трэйси и Тэм стали лучшими подругами. Однажды я услышал, что и Трэйси, и Тэм по уши влюблены в одного из парней в Абердине, тусовавшихся с «Melvins», – в Курта Кобейна. И та, и другая собирались закрутить с ним роман; поэтому они отправились в Абердин, чтобы пообщаться с Куртом и Кристом.

Я уже долгое время знал Криста как прикольного чувака из компании «Melvins», но с Куртом в то время не был знаком. Я поехал в Абердин посмотреть на новую группу Дэйла Кровера – так мы о них тогда говорили. Команда Дэйла должна была играть на этой вечеринке, потому что его родители уехали из города. В доме было полно страшных людей из Абердина, в основном хеви-металлистов. Ранее тем же днем мы зашли домой к Курту – там был сквот, настолько отвратительный, что мы пробыли буквально пару минут. Я увидел черепах, плавающих в ванной, и подумал: «А где же они тогда моются?» Потом мы пошли по секонд-хендам. Сам концерт был скучным, ужасным – ничего интересного, очередной сайд-проект. Я видел сотни вечеринок, где выступали чьи-то сайд-проекты: типа Дэйл Кровер отлично играет на ударных, а два лузера при нем пинают балду и играют блюзовые гаммы.

С первого же взгляда я понял: это не концерт группы – все просто напиваются, а потом устроят джем-сейшн. Спустя три часа меня это утомило, поэтому мы ушли оттуда и пошли в «Смоук шоп» попить кофе. Потом выступала группа, которая позднее станет «Nirvana». Я практически уверен, что это был их первый концерт, но я на нем не был, потому что устал ждать. Две недели спустя они играли в «Tacoma Community Theatre». Мне кажется, они выступали вместе с нами; тогда они играли под названием «Skid Row»[44].

Я: Каким тогда был Крист?

– Высоким и пьяным.

Я: Были ли у него какие-нибудь особенные привычки?

– Да, он любил залезть на стол и танцевать, пока тот не сломается; или открыть огнетушитель в переполненной комнате, пока все не задохнутся и вечеринка не будет испорчена к черту. Он называл пьяных людей «суками», думал, что это смешно, – но люди от этого бесились. Он так напивался, что вечно устраивал какое-нибудь безобразие. «Melvins» обожали, когда с ними тусовались такие люди – которые выглядели еще глупее их самих.

Глава третья

«Выпуск 1986 года»

Знаете, в чем главная проблема биографа «Nirvana»? Курт любил создавать мифы о самом себе. Это было частью его обаяния. Я вспоминаю, как несколько раз в моем присутствии Курту звонил Майкл Азеррад, автор его биографии; тогда Курт звал нас с Кортни и просил придумать какие-нибудь истории. Курт преувеличивал отдельные факты из своего детства, игнорировал другие, а то и откровенно врал. Часто он таким образом хотел придать дополнительную глубину своим песням: поэтому он рассказывал о том, как жил под мостом в Абердине, – это, мол, нашло отражение в тексте песни «Something In The Way». Правда это или нет – но образ прекрасный[45].

Существует легенда о том, что Курт нашел ружье, продал его и на эти деньги купил свою первую гитару. Любопытно: Курт никогда ничего подобного не рассказывал – но эта ложная информация дала одному журналисту повод поразглагольствовать о пристрастии Курта к вранью. На самом деле Курт заложил оружие и потратил вырученные деньги на усилитель. Ружье он вытащил из реки Уишка, туда его выбросила мать Курта Венди после ссоры со своим вторым мужем Пэтом О\'Коннором. Она боялась, что если ружье будет оставаться в доме, то она может застрелить мужа. Так что же купил Курт на вырученные деньги – гитару или усилитель?

И так ли это важно?

Вторая проблема, понятное дело, заключается в том, что Курт мертв. Люди могут свободно манипулировать фактами, подстраивая их под тот образ Курта, который они хотят создать. Он с этим ничего поделать не может. В одной биографии пишут, что его мать была неразборчива в личной жизни и не заботилась о Курте. Но Венди даже не разговаривала с этим журналистом, она отказалась: может быть, он ей таким образом отомстил? По словам самого Курта, его мать была вовсе не такой уж плохой. На самом ли деле Курт убил кошку, как об этом говорят, или это всего лишь одно из проявлений страстного увлечения певца в конце жизни басистом «Sex Pistols» Сидом Вишесом? Речь идет о знаменитой строчке из версии Сида песни «My Way»: «to think – i killed a cat» («подумать только – я убил кошку»). Убийство животных абсолютно не вяжется с характером Курта, но он даже не пытался опровергнуть это утверждение. И на самом ли деле он в 16 лет приставал к «полудебильной» (по его словам) девушке – руководство школы вызвало полицию, когда пожаловался ее отец, – или он просто преувеличил небольшой инцидент в своем дневнике? Человек может писать неправду и в дневнике.

Рок-звезды и актеры – или их менеджеры и промоутеры – всегда создавали мифы для придания большего обаяния образу: идет ли речь об уменьшении реального возраста певца на один-два года или о придании романтического флера скучному и заурядному детству. Курт был не первым человеком, кто выдумывал свое прошлое. Боб Дилан, Джим Моррисон, Кит Мун – все они дела ли это. Так принято.

Никогда не позволяйте правде портить хорошую историю.



В декабре 1982 года Курт пришел с гитарой в дом своей тетушки Мэри в Сиэтле, куда она переехала после свадьбы, – с помощью ее бас-гитары, пары ложек и чемодана[46] была сделана первая запись Курта. Звук получился убогим[47]. «Я помню только жуткий дисторшн гитары, реально тяжелый бас и щелкающие звуки деревянных ложек, – рассказывала Мэри журналистке из „Голдмайн“ Джиллиан Дж. Гаар. – Его голос звучал будто из-под одеяла; изредка он громко кричал. Это было очень однообразно». Мэри позднее рассказывала, что она предложила ему воспользоваться ее драм-машиной. «Я хочу, чтобы звук был настоящим», – возразил он.

Курт назвал эту запись «Organised Confusion» («Упорядоченный хаос») – эти же слова он позднее напишет на одной из своих самодельных панковских футболок.

Мэри Эрл выступала в ночных клубах, поэтому свое оборудование она часто оставляла в углу столовой. «Курту было около десяти, когда он первый раз спросил, можно ли ему поиграть на моей гитаре и посидеть за микрофоном, – говорит она. – Я плохо помню, как он пел и играл, но он очень осторожно обращался с аппаратурой».

Вскоре у Курта появилась сильнейшее желание создать группу, подогреваемое в том числе и мечтами о расплате.

«Когда мне было двенадцать, – рассказывал он мне в 1992 году, – я хотел быть звездой рок-н-ролла. Я думал, что тогда я покажу всем этим кретинам, которым всегда доставались девушки. Девушки тогда даже не смотрели на меня, как минимум пока мне не исполнилось пятнадцать. Я считал, что, если стану рок-звездой, все девушки будут моими. Но еще до того, как стать рок-звездой, играя панк-рок, я понял, что это тупость. Просто я тогда был придурком».

Потребовалось время, чтобы обнаружить верный способ реализации своих талантов. Сначала Курт пробовался в «Melvins» – неудачно. В это же время он начал писать собственные песни – «Wattage In The Cottage», «Ode To Beau» (в этой песне Кобейн подшучивал над одноклассником, который покончил жизнь самоубийством) и «Diamond Dave».

В апреле 1984 года Курт потерял девственность – случайно, как это часто бывает с подростками. Отчим постоянно хвастался перед ним своими сексуальными подвигами в «его-то возрасте» и говорил, что Курт, наверное, «педик». Курт снял двух девчонок на вечеринке и привел их домой. Одна, напившись, вырубилась тут же. Другая, Джеки Хагара (чей парень сидел в тюрьме), разделась и легла в постель к Курту. Именно в этот момент в комнату зашла мама и бесцеремонно вышвырнула подростков на улицу, где шел проливной дождь. Троица отправилась в дом к подруге Джеки – как только они пришли, тут же объявился парень Джеки. (Звучит неправдоподобно? Это же миф!) В итоге Курт переспал с подругой Джеки.

По возвращении он обнаружил, что мать не желает его видеть: вещи Курта были уложены в мешки для мусора. Следующие четыре месяца он ночевал то у своих друзей, то в картонной коробке на крыльце Дэйла Кровера (там часто репетировали и «Melvins»), то в подъездах жилых домов в Абердине. Он даже вернулся в место своего рождения, больницу Грейс-Харбор, где вырубился в приемной вместе со своим другом. Потом он приехал к своему отцу в Монтесано; Дон убедил Курта поговорить с вербовщиком ВМФ – они хотя бы дают кров и еду. Курт поговорил, но после этого отказывался от встреч с военными.

Говорили, что Курт заигрывал с религией, следуя примеру своего друга Джесси Рида, чьи родители Дэйв и Этель были убежденными христианами[48]. Как бы то ни было, осенью того года Курт переехал в просторный дом Ридов в Норт-Ривере.

Дэйв не был похож на христианского наставника молодежи. На протяжении 20 лет он увлекался гаражным роком; он играл на саксофоне в культовой группе 60-х «Beachcombers»[49]; и, к большому удовольствию Курта, дома у них было множество музыкальных инструментов. Правда, вскоре стало очевидно, что пользы от этого никакой – Курт пропускал уроки и вместо этого курил травку, и в мае 1985 года его к тому же выгнали из школы – таким образом была похоронена и идея о художественной стипендии. Курт плохо влиял на впечатлительного Джесси, подговаривая его не ходить в школу. Дэйв Рид устроил Курта посудомойщиком, но долго юноша там не продержался.

Именно дома у Ридов Курт впервые играл с Кристом: ничего особенного, несколько скверных металлических риффов и парочка безыскусных песен Кобейна – просто Курт, Крист и Джесси валяли дурака…[50]



Криcт Новоселич закончил школу в 1983 году, спустя несколько месяцев после знакомства со своей будущей женой Шелли Дилли. Они впервые пересеклись, когда Крист услышал, как она восторженно отзывалась об альбоме «Sex Pistols» «Never Mind The Bollocks», – в то время Новоселич ей запомнился как «штатный клоун в классе, всегда с шуточкой наготове». Вскоре Шелли ушла из школы и стала работать в «Макдоналдсе», а Крист устроился на работу в компанию «Фостер пэйнтинг».

После того как Крист окончил школу, его родители развелись. Примерно в это же время на нижнюю челюсть ему надели брекеты на шесть недель – для исправления недостаточного прикуса. Люкин вспоминает, как он зашел к Кристу в день операции. «У него все лицо распухло, – рассказывал он Майклу Азерраду, – как у толстого азиатского ребенка. Он был похож на человека-слона». «Вот суки», – кричал Крист, выйдя из забытья после наркоза. В марте 1985 года Крист и Шелли уже встречались – его уволили из «Фостер пэйнтинг», и со временем он переехал к Шелли; у нее не было ни телефона, ни телевизора, вся мебель куплена в секонд-хендах. В декабре они уже жили в более просторном, но еще более запущенном доме, в следующем марте отправились на поиски работы в Финикс, штат Аризона, и, в конце концов, обосновались в Хокуэме, в квартире над гаражом, – тогда они решили стать вегетарианцами.

В это время Курта вышвырнули из дома Ридов после случая, когда он забыл ключи и, чтобы попасть в дом, то ли разбил окно, то ли вышиб ногой дверь. И снова Курт остался без крова. 1 июня 1985 года он переехал в квартиру в Абердине вместе с Джесси Ридом, где продолжал писать песни («Spam», «The Class Of ’85»). Квартира была маленькой, с розовыми стенами и изуродованной надувной куклой в окне; там они брызгались пеной для бритья и рисовали на стенах. Ходили даже слухи об украденных кладбищенских крестах.

Позднее участники «Nirvana» с удовольствием будут говорить о своей тогдашней репутации фриков.

– В нашем родном городе нас заклеймили сатанистами, – рассказывал мне Крист в 1990 году. – Как-то в нашу дверь постучала одна девочка – она искала потерянный бумажник, – и сказала: «Знаете, что остальные ребята говорили мне про вас? „Не ходи туда, они поклоняются дьяволу“». Поэтому никто из этих деревенщин к нам никогда не приставал. Мы не подтверждали, но и не опровергали слухи о том, что мы сатанисты.

Может быть, дело было в тех оскверненных кладбищенских крестах, похороненных в нашем дворе? – добавлял в том же интервью Курт, смеясь. – Но в то время, чтобы вас сочли не таким, как все, не требовалось делать вообще ничего. Можно было просто принять побольше кислоты.

Местный шериф попросил их убрать из окна куклу; более серьезное столкновение с законом случилось этим же летом: Курта поймали, когда он писал красным маркером на стене банка «Си ферст» слова «Не знаю, как его там». У него сняли отпечатки пальцев, взяли штраф 180 долларов и дали условный срок 30 дней.

«Курт был поистине творческим человеком, настоящим художником, – писал Крист в своей автобиографии. – Когда я с ним познакомился, он только устроился на работу и обзавелся жильем. Это было настоящее прибежище искусства и безумия. Он пытался своими руками сделать гелевый светильник из воска и растительного масла (ничего не получилось). Он разрисовывал стены в подъезде своего дома очень непристойными картинками про Скуби Ду. Он делал совершенно дикие нарезки со странных аудиозаписей. Он лепил из глины страшных людей, бившихся в агонии. Он играл на гитаре, пел и писал великие мелодии – они были ни на что не похожи. Курт скептически относился к миру. Часами просиживая у телевизора, он создавал видеонарезки, зло критиковавшие популярную культуру».

Какое-то время Курт работал в двух местах: уборщиком в абердинской школе – там он носил коричневый комбинезон; и инструктором по плаванию для детей в местной ассоциации христианской молодежи[51]. На работах этих он продержался недолго, как и в квартире – спустя три месяца Джесси пошел служить во флот. Курт продержался до конца осени. Затем, оказавшись без работы и без жилья, он уговорил Шиллингеров пустить его к себе. Отец Ламонт преподавал английский в школе, а сын Стив слушал хевиметал и любил отрываться до упаду – он обратил на Курта внимание после того, как тот начирикал «Mötorhead»[52] на своем портфеле. Курт переехал к ним зимой 1985 года и спал на их диване следующие восемь месяцев.

У Шиллингеров было шестеро детей, и они привыкли к тому, что у них живут ребята, сбежавшие из дома. Обычно обеспокоенные родители звонили, переживая за своего ребенка: Венди и Дон не объявились. «Курт держал свой спальник за диваном, – рассказывал в одном интервью Ламонт Шиллингер, – и помогал по дому наравне со всеми. Насколько мне известно, ни его мать, ни отчим не сделали ни единой попытки связаться с нами за все время». Брат Стива Эрик играл на гитаре, и они джемовали с Куртом, играя песни «Iron Maiden» при помощи семейного музыкального центра.

В декабре 1985 года Курт создал группу «Fecal Matter» – на басу играл барабанщик «Melvins» Дэйл Кровер, за ударными сидел Грег Хокансон. Они играли собственные песни, и – в зависимости от того, какая история вам нравится больше, – они либо выступили, либо не выступили однажды на разогреве у «Melvins», на концерте в пляжном баре в Моклипс. Хокансон вскоре ушел, поэтому Кобейн с Кровером отправились на голубой «импале» Люкина в Сиэтл – записывать демо-альбом на четырехполосном магнитофоне «TEAC» тети Мэри.

Кровер играл на ударных – запись была закончена в течение двух дней. Были записаны ранние версии песен «Spank Thru» и «Downer», а также треки «Sound Of Dentage», «Laminated Effect», «Bambi Slaughter», «Class Of ’86», «Blathers Log Dinstramental» и несколько номеров без названия. Сведения о том, что тогда был сделан трек «Suicide Samurai», ошибочны. «Была одна песня, которую он не записал во время той сессии, – отмечала тетя Мэри в документальном фильме „Курт и Кортни“. – Она называлась „Seaside Suicide“ (sic), и, познакомившись с ней, я не могла отделаться от мысли, что он сам пытался покончить жизнь самоубийством».

Все это было записано на кассеты и названо «Illiteracy Will Prevail». На обложке красовался рисунок, сделанный Кобейном: мухи, летающие вокруг кучи дерьма. Это служило иллюстрацией строчек из песни «Class Of ’86» («Выпуск 1986 года»): «Мы все одинаковы, / Просто мухи над дерьмом». Вскоре группа распалась, хотя через какое-то время собралась вновь в другом составе: на басу играл Осборн, а за ударными был барабанщик из первого состава «Melvins» Майк Диллард.

В это время Курт – которому наскучила жизнь в Абердине, жизнь, которая шла в никуда, – начал заниматься мелким вандализмом, подогреваемым альбомом группы «Bad Brains» «Rock For Light» и регулярным употреблением кислоты.

«Черт, – писал я в журнале „Мелоди мейкер“ в 1991 году, вспоминая те разговоры с Куртом в Пенсильвании, когда мы плевали на коммерческие радиоинтервью, – ты ведь мне даже рассказывал о своем прошлом в Абердине, как ты от скуки лез на стену, вламывался в чужие дома, переворачивал там все вверх дном: ничего не крал, просто крушил все, разрисовывал стены, ломал мебель, разбивал сувениры – просто, чтобы развеять скуку, словить кайф. Как по мне – отдает Джеймсом Дином. Ты говорил о кайфе, который тебе доставляли последствия твоих проделок, возбуждении от противостояния целой куче озлобленных представителей власти».

Заполучив в лице Стива Шиллингера преданного поклонника, Курт сменил граффити «Pink Floyd» на «Black Flag» и разрисовал таким образом множество зданий в Абердине. Он хвастался перед Стивом, что будет играть в группе «круче „U2“ и „R.E.M.“», и продолжал снимать немые фильмы на 8-миллиметровую пленку[53]. Курту нравился рваный меланхоличный поп Майкла Страйпа из «R.E.M.», но, как и все панки, он презирал самоводольных, напыщенных «U2» и считал их глупыми и пафосными, на одном уровне с Брюсом Спрингстином. 18 мая 1986 года Курта поймали на крыше заброшенного здания и обвинили в незаконном проникновении на чужую территорию и употреблении алкоголя (Курт был несовершеннолетним); когда выяснилось, что юноша не заплатил штраф, предписанный после его предыдущего задержания, его посадили в тюрьму. Он провел там восемь дней, не имея возможности выйти под залог.

Курт говорил, что впервые попробовал героин летом 1986 года, уже после опиата перкодана. «Мне было по-настоящему страшно, – рассказывал он Азерраду. – Я всегда хотел это сделать – и знал, что в конце концов сделаю». По другим версиям, музыкант подсел на наркотик примерно в 1990 году[54]. Частично Курта привлекало в героине то, что он был запрещен; также говорили, что он дарует тотальную эйфорию, а молодой музыкант искал тогда новых ощущений, новых наркотиков; но большей частью его привлекало грязное обаяние героина, связанное с рок-звездами вроде Игги Попа. Курт говорил, что тогда он думал, будто ничего опасного в употреблении героина нет – в Абердине его было трудно достать, и поэтому не было никаких шансов, что он приобретет зависимость.



Я: Какой вред героин наносит людям?

Джеймс Бердишоу [ныне не существующая гранж-группа «Cat Butt»[55]]: О боже… У Джона Спенсера[56] есть строчка: «You look like a vampire» («Ты похож на вампира»). Речь о близком человеке, у которого есть одна очень плохая привычка. Это примерно то же самое. Как будто вас заразили странным заболеванием крови. Вы превращаетесь в ночное животное, доза героина становится главной целью в жизни. Это занимает все ваши мысли: не важно, что вы говорите, делаете, как вы себе ведете – вы думаете только о героине, о том, чтобы вколоть его себе, – и когда вы этого добиваетесь, вам плевать на всех и все, вы просто кайфуете, вы в полном отрубе.

Я: Вы принимали героин?

– Да.

Я: Вы можете описать ощущения, которые испытывали под кайфом?

– Это не похоже на состояние после принятия галлюциногенов – когда в башке творится черт знает что, начинаешь думать о том, как отец тебя бил или как все окружающие прекрасны. Наступает чувство отупения, онемения.

Я: У героина чудовищная репутация – и тем не менее люди его принимают. Почему?

– В этом часть его привлекательности. Чувство опасности, неизведанного… Сначала было слегка страшно от самой мысли воткнуть иголку себе в руку и впрыснуть какую-то жидкость. Но потом по молодости страх проходит. Вы одержимы идеей принимать то же, что принимают ваши кумиры. Некоторые наркоманы это отрицают, но это фигня. Когда вы молоды и глупы, вы бездумно следуете своим кумирам, и я думаю, что если вы слушаете Лу Рида, Джона Леннона, «Rolling Stones», Джона Колтрейна, Джонни Тандерса, Сида Вишеса, Рэя Чарлза и так далее (список можно продолжать до бесконечности) и не принимаете наркотиков, не проходите этот обряд инициации, то вы вроде уже и не при делах.

Я: Почему так получилось, что Сиэтл стойко ассоциируется с наркотиками?

– До того, как героин обрел свою популярность и множество людей, записывавшихся на «Sub Pop Records», стали его принимать, выбор сводился к MDMA, психоделикам и экстази. Вот чем закидывались подростки, но крутые пацаны кололи героин, поэтому всем сразу стало интересно. Те, кто в 1986 году и подумать не мог об этом том, уже в следующем году считали, что героин – это круто. Друзья влияли на друзей. Курт был одним из последних, кто попробовал героин. Кроме него все уже кололись. Когда я с Куртом познакомился, он курил травку, бухал. Единственная причина, по которой он, я думаю, влюбился в героин – это его жизнь в Абердине. Ему нужно было забвение. А если влюбляешься в забвение… пиши пропало.



После того, как Курт начал употреблять наркотики, у него еще больше усилились паранойя и злоба. Он стал более нервным: он хрустел костяшками пальцев, царапал лицо. Он стал думать, что все вокруг что-то против него замышляют – соответствовало это действительности или нет. Он стал еще более недоверчивым к «посторонним» (забавно, учитывая общее отношение жителей его города к остальному миру) и все больше уходил в свою музыку и опиаты.

Изгнание певца из дома Шиллингеров в августе 1986 года было неизбежным. Ситуация накалилась после поистине ожесточенной схватки с Эриком и Стивом. На следующее утро Курт дал Стиву 10 долларов, чтобы тот отвез его вещи в дом Дэйла Кровера. И снова Курт оказался на улице. Следующий месяц он днем спал в библиотеке, а по ночам вламывался к своим друзьям. Иногда он ночевал в фургончике Криста и Шелли, иногда в доме своей матери – без ее ведома, когда она была на работе, иногда в комнате над парикмахерской матери Криста.

В сентябре того года Курт выпросил у матери 200 долларов в долг – он смог заплатить депозит и месячный взнос за проживание по адресу: Абердин, Ист-Секонд-стрит, 1000 1/2 («лачуга»). Дом был полной развалиной – Курт переехал туда вместе с Мэттом Люкином; повсюду стоял запах протухшей пищи и скисшего пива. К счастью, Люкин был хорошим плотником. Они просверлили дырку в полу под ванной Курта для черепашек – прямо в центре гостиной, – чтобы грязная вода утекала вниз. Конструкция была не очень надежной: вода просто собиралась в стоячие лужи под домом.

Тот факт, что Курт жил с одним из «Melvins», означал, что ему придется постоянно тусоваться и играть и с самой группой, и с постоянным кругом ее приспешников. «Лачуга» приобрела репутацию чуть ли не ночного клуба.

Курт устроился уборщиком в отель «Полинезиан» в Оушн-Шорз. Он был не самым ответственным работником: частенько он валялся на кровати в каком-нибудь из номеров, мечтая о том дне, когда у него будет собственная рок-группа и он отомстит всем, кто относится к нему как к грязи под ногами.

– Абердин – это ужасное место, бесцветное и пресное, – говорит бывшая совладелица «K records» Кэндис Педерсен. – Сначала мы забирали Дэйла и Базза – они работали в Монтесано; потом мы ехали к Курту и Мэтту. Странно, но там никогда не было девушек. Они встречались с девушками, но не ходили с ними на вечеринки. И вот мы шли на эти вечеринки, которые были не похожи на вечеринки – люди просто сидели и пили пиво. Мы были там единственными девушками: только у одного из ребят была постоянная девушка – Шелли. Многие в Абердине считали нас долбанутыми.



Вернемся к «Skid Row», группе, которую Курт основал вместе с Кристом…

– «Skid Row» – это была очень крутая группа, – говорит Слим Мун. – Я считал их песни просто отличными. Они играли тяжелую музыку. Курт наряжался по полной – даже надевал туфли на платформе, словно пародируя всех этих глэм-рокеров. Вы должны помнить, что это был 1987 год – пик популярности «Guns N’ Roses» и «Poison». Основу их песен составляли риффы. Они долго-долго играли один рифф, Курт орал в микрофон, затем бросал гитару и начинал баловаться с цифровой задержкой и издавать какие-то дикие звуки вместо гитарного соло, затем опять брал гитару и продолжал играть рифф и орать в микрофон. Уже тогда он был шоуменом.

С ними играл Дэйл Кровер, а он был самым тяжелым ударником на свете, поэтому у них все получалось классно, если они строили песню так: рифф – соло – рифф – концовка. Их песни строились не по принципу: куплет – припев – куплет; они состояли из риффов – это были незаконченные вещи.

Вскоре после этого в клуб «GESCCO» пришло уведомление от колледжа Эвергрин[57], что поскольку страховка не покрывает внекампусную деятельность, то они сокращают наше финансирование. Мы получили это извещение за четыре дня, поэтому я быстро организовал концерт и поставил играть группу из Такомы, свою группу «Nisqually Delta Podunk Nightmare» и «Skid Row». Крист был пьян и ничего не соображал, «Skid Row» не хотели пускать на сцену. Мы опротестовали это решение, выдвинув три контраргумента: это реально крутая группа: мы успокоим Криста, и… какая разница? Это последний концерт. Что может случиться, если он что-нибудь натворит, – нас закроют? Они сыграли, и все произошло именно так, как я и говорил. А потом у «Nirvana» было так много концертов, что я и не вспомню, в какой последовательности они шли.

Глава четвертая

«Приятный звук, полумертвый город»

Gentle sound half-fi nished town… drinking water from wells Watching shows, kiss and tell Walk down the railroad tracks Never look back (Приятный звук, полумертвый город… Пьешь воду из колодцев, ходишь на концерты, целуешься, болтаешь, гуляешь по железнодорожным путям, никогда не оглядываешься назад). «Olympia», «The Legend!», 2000
На первый взгляд, Олимпия, штат Вашингтон, – не самое красивое место на земле.

Конечно, отсюда виден Капитолий штата, там, на холме, – впечатляющий купол и белые колонны; старые железнодорожные пути, ведущие к красивым рощам парка Прист-Пойнт; деревянные домики, никаких бордюров или оград – один заброшенный сад переходит в другой; пришвартованные лодки и тротуары рядом с магазином натуральных продуктов; квартиры, где живут меломаны-панкеры, которым для вечеринки не требуется даже алкоголь – только хорошая музыка (хотя алкоголь тоже не повредит); крошечный парк рядом с кофейней «Старбакс» и ее заброшенной эстрадой; обваливающийся кинотеатр «Кэпитол»; доки; грязные берега рек; соборы, в которых не служат мессы, а работают независимые лейблы; колледж Эвергрин-Стейт высоко в холмах с его мрачной бетонной архитектурой и ухоженными лужайками – родина радио «KAOS».

Конечно, все это есть.

Но нужно узнать город получше, чтобы понять его, – отыскать дома, где абсолютно спонтанно устраиваются вечеринки и где до сих пор выступают искренние музыканты-одиночки; рабочие клубы, в которых проводят андеграундные рок-фестивали; бары хипстеров и ночные попойки работяг – невероятное количество музыки и искусства не для всех.

Сойдя с грейхаундского автобуса – два часа по трассе номер 5 из Сиэтла, через гору Ренье, остановка в Такоме и Форт-Льюисе, – вы оказываетесь в тесном, маленьком здании, где повсюду снуют понурые люди. Экономическое положение Олимпии не ахти: все работают либо в Сиэтле, либо на расположенном неподалеку заводе «Боинг» – мало резонов оставаться в городе, если вы не студент или музыкант. Не благоприятствует туризму и погода: всегда идет дождь; а если дождя нет – облачно. Магазины знавали лучшие времена, а в последние годы центр города заполонили бродяги: власти Такомы и Абердина слишком бедны, чтобы бороться с этим; власти Сиэтла – слишком богаты. За пределами центра города – четырех кварталов – нет ни души. Временами Олимпия напоминает город из фильма «Назад в будущее».

Напротив автобусной станции – отель «Раманда», где по слухам жила Мадонна, когда давала здесь концерт в «Tacome Dome». Никому бы и в голову не пришло искать ее здесь. Мы отправляемся на поиски штаб-квартиры «К», проходим мимо гостиницы «У Мартина», где когда-то жил основатель «K records» и фронтмен группы «Beat Happening» Кэлвин Джонсон, а также многие местные музыканты и художники, например, Тоби Вэйл, Эл Ларсен, Никки Макклюр, Лоис Маффео, Стелла Маррс, Кэтлин Ханна, Кэндис Педерсен… по большому счету, практически все члены нового движения «Riot Grrrl», начало которому было положено после международного фестиваля андеграундной музыки, прошедшего в Олимпии в 1991 году. Тоби съехала оттуда одной из последних – после землетрясения в 2001 году, повредившего фундамент здания.

Мы спускаемся по Стейт-стрит вдоль старых трамвайных путей к большому складу – здесь обретается «К». В нижнем этаже – большая комната, заваленная компакт-дисками, винилами и футболками инди-групп. Наверху – несколько пустоватых офисов и огромный холл: звукозаписывающая студия «Dub Narcotic» – именно здесь Кэлвин записал большую часть своих клиентов, от «Jon Spencer Blues Explosion» и «The Gossip» до… Пожалуй, если «The White Stripes» тут не записывались – это большая оплошность со стороны Джека Уайта.

А в центре города, в офисе лейбла «kill rock stars», Тоби Вэйл взвешивает коробки с товарами, которые нужно куда-то отправить. Планировка офиса открытая – поэтому отовсюду видна площадка, заставленная до потолка дисками и винилами. Через весь потолок тянутся круговые металлические трубы. За одним компьютером сидит сестра Тоби Мэгги с овчаркой Джексоном и слушает по радио «Ramones»; владелец лейбла Слим Мун сидит за одним из соседних столов и договаривается с каким-то парнем пойти на баскетбол. Парочка музыкантов и стажеров беззлобно ругаются. Кто-то собирается сбегать за пивом: мы хватаемся за голову и издаем тяжкий стон – прошлая ночь была настоящей вакханалией.

В этом городе 15 лет назад Курт Кобейн получил свои первые уроки «крутого» панк-рока. Я уверен, что здесь мало что изменилось.



– Я переехал в Олимпию из Киркленда в 1987 году, начал здесь изучать политику и философию, – рассказывал Иэн Дикинсон, бывший компьютерный специалист «Sub Pop records». – В Эвергрине нет степеней. Просто заканчиваешь обучение, как только получаешь нужное количество зачетов. Я любил музыку, любил читать газету «Рокет», особенно колонку Брюса Пэвитта о местных группах.

«Рокет» – газета о музыке, издававшаяся в Сиэтле с 1979 года; тогда она была приложением к газете «Сиэтл сан». Формально она посвящалась музыкантам тихоокеанского побережья Северо-Запада, но славилась статьями о музыкантах из других городов: например, в годы первого расцвета гранжа на первой полосе был помещен материал о Брюсе Спрингстине.

– Моя подружка Никки [Макклюр] тогда уже жила здесь, – продолжает Иэн. – Ей жутко нравилась рок-музыка, как и мне. Мы обожали «U-Men»[58]. Мне очень нравились «Melvins» и «Sonic Youth», все эти тяжелые группы. Брюс подсадил нас на «Beat Happening», и в школе мы стали переписываться с Кэлвином. Именно так мы узнали о «The Go Team» [группа Кэлвина и Тоби] и таких сборниках, как «Let’s Together» и «Let’s Kiss»[59]…

Я: Кэлвин писал вам письма?

– О да, он нам отвечал – или это Кэндис писала, от его лица, – смеется Иэн. – В те дни они нам всегда отвечали – на маленьких бланках, на которых был штамп «К».

Я: Что вам нравилось в «К»?

– Сам подход «сделай сам» нам очень импонировал. Было в рок-группах Олимпии нечто такое, что делало их более привлекательными по сравнению с группами из Сиэтла. Даже «Earth», которую принято считать командой из Сиэтла, были на самом деле из Олимпии. «Earth» служила квинтэссенцией эстетики Олимпии, даже больше, чем «Nirvana». На самом деле, «Nirvana», «Earth» и «Beat Happening» – это практически одна и та же группа; о таланте в плане техники говорить не приходится. Все это – грубое, неотшлифованное выражение эмоций.

Многие считают «Earth» одной из лучших групп. Она играла музыку первобытную, экстремальную, минималистичную и – ГРОМКУЮ. До ужаса. Пробирающую до костей. В середине 90-х «Earth» давала в Англии концерт в составе Дилана Карлсона и Иэна Диксона. За пять минут до начала концерта Дилан подошел к усилителю, включил его и поставил рядом гитару – вскоре аппарат начал жутко фонить. Дилан сел среди публики. Через 45 минут он выключил усилитель – концерт окончен.

Музыка в Сиэтле была больше заряжена тестостероном…

– Это практически противостояние рабочего и среднего классов, – говорит Иэн. – Сиэтл был более рабочим городом. Все здесь сводилось к пиву, наркоте и… металлу. «U-Men» восполнили этот пробел, потому что на них повлияли «Scratch Acid»[60] и «Live Skull»[61] и прочие арт-рок команды. Но большинство групп в Сиэтле играли либо прямолинейный хардкор, либо беспримесный металл. В Олимпии – делали более экспериментальную музыку. Даже плохие группы могли оказаться интересны. Приходишь на концерт и думаешь: «О боже, что они творят?» Кэлвин имел огромное влияние. Если вам не была близка эта эстетика, вам нечего было там делать.

Я: А что это была за эстетика?

– Эстетика группы «The Go Team», – отвечает Иэн. – Я играю песню, затем беру другой инструмент и играю следующую песню. Все играют на всем. Все должны играть на всем. Ты должен сыграть на другом инструменте – прямо сейчас. Хорошо или плохо – не важно. Ты должен выразить себя – каков бы ты ни был.

– «The Go Team» – это четыре человека, которые дрались за место в глубине сцены, – смеется музыкант из Олимпии Эл Ларсен[62].

«Мое понимание музыки целиком опирается на понятие вовлеченности, – объяснял Кэлвин культовому английскому журналу „Кейрлесс ток костс лесс“. – Делать вещи доступными, делать вещи открытыми. Я не говорю „играй на своем инструменте плохо“ – а мои слова именно так часто и передают. Но я имел в виду, что выражение эмоции важнее, чем технические навыки».



В 1985 году я влюбился в «Beat Happening» – из-за голоса Хизер. Из-за ее голоса и картинки на их первом альбоме: кошка на космическом корабле! В группе играли Хизер, Кэлвин и Брет – не было бас-гитары, не было инструментов, четко закрепленных за музыкантами, не было фамилий. Грег Сейдж вмешивался редко. Это по мне. Я всегда ненавидел ненужные шумы, особенно неоправданное использование ударных. В середине 80-х я выходил на сцену и пел а капелла – или с минимальным аккомпанементом – и чувствовал себя фриком[63]. Было приятно знать, что люди, живущие так далеко от меня, делают музыку, настолько близкую мне.

Глубокий голос Кэлвина и минималистичная манеры игры на гитаре Брета напомнили мне ранних «Cramps». Музыка «Beat Happening» имела очень строгую структуру, которая была одновременно стилизованной и прямой. Многие ошибочно принимали их детскую образность, напоминающую Ричарда Бротигана[64], и сухой юмор за наивность: Курт Кобейн говорил, что он вытатуировал на руке логотип «К» (щит вокруг буквы «К»), потому что это «должно было напоминать о том, что необходимо оставаться ребенком». Тем не менее ничего наивного в способности Кэлвина манипулировать людьми не было. «Beat Happening» шли поперек всех традиций: их музыка была поистине революционной – на поверхности их творчество было очень невинно, хотя на самом деле это было совсем не так. Детские мечты часто имеют темные стороны.

Кэлвин один из трех самых мощных живых исполнителей, которых я видел за всю жизнь[65]. Он напоминает мне Джонни Роттена – у него тот же безумный, сверлящий взгляд, и он тоже стращает публику своей манерой подходить слишком близко. Именно из-за этой манеры его однажды вырубили на разогреве у «Fugazi» – кто-то запустил ему в голову пепельницей.

– Что думает человек, когда первый раз слышит психоделический джаз? – спрашивает Слим Мун. – Он думает: «Это не музыка». То же самое произошло со мной, когда я впервые услышал «Beat Happening». Они были настолько минималистичны, что я подумал: «Им, наверное, лет по двенадцать, они ни черта не понимают, небось только сегодня написали эти песни». Я был реально возмущен. Но моей первой купленной инди-пластинкой стала «Our Secret» [7-дюймовая пластинка «Beat Happening»]. Я пришел в «Fallout Records» [Олимпия] и сказал: «Посоветуйте, что мне купить». Брюс Пэвитт [будущий глава «Sub Pop»], который тогда там работал, предложил мне этот сингл. Мне очень понравилась эта песня Кэлвина. Это было похоже на музыку. Но у меня все равно не укладывалось в голове, что это и есть та отвратительная группа. Когда я в следующий раз был на концерте «Beat Happening», я понял, что у них нет басиста. Тогда я стал понимать язык, на котором они разговаривали, стал понимать их.

– У «Beat Happening» было два лица, – говорит Марк Арм. – Лицо Хизер и лицо Кэлвина. На их концертах было весело, классно, но иногда они могли просто бесить – в зависимости от того, что вы за человек. Люди иногда уходили в страшном раздражении.

Я: Как вы считаете, Кэлвин имел большое влияние на Курта?

– Я уверен в этом, – отвечает вокалист «Mudhoney».

Я: В чем это проявлялось?

– Его татуировка «К», любовь к Дэниелу Джонстону[66] и «The Raincoats».

Я: Как вы думаете, повлиял ли Кэлвин на Курта как на личность?

– Не знаю. Курт был очень замкнутым. Мы с ним тусовались как два крайних интроверта.

– Я считаю, что аутсайдерство кардинально изменило мою жизнь и укрепило меня в собственных идеях, – говорит Кэлвин. – Суть конфликта не в том, чтобы показать, насколько я круче других людей; я противостою их праву исключить меня, сделать аутсайдером. Я не хочу сказать: «Я крут и могу над вами издеваться, как хочу». Я говорю: «Я делаю то, что хочу. Почему это вас бесит?»



Живя в «лачуге», Курт подпал под влияние Олимпии. Он ездил туда вместе с «Melvins», выполняя – бесплатно – функции их роуди; он носил усилитель Базза, когда те выступали в одном из крошечных районных панк-клубов столицы штата.

Андеграунд в Абердине был очень немногочисленным сообществом; когда Крист в конце концов согласился начать репетировать с Куртом – год спустя после записи кассеты «Fecal Matter», – практически все, кто ходил с длинными волосами, появлялись у них во время репетиций (репетировали они в пустой квартире над парикмахерским салоном мамы Криста). Больше идти было некуда. Кроме них в группе играл еще «какой-то чувак» на барабанах – Боб Макфадден; у них был дешевый микрофон и потрепанный гитарный усилитель – Крист отдал свой Мэтту Люкину, когда тот внес за него залог: Криста посадили после стычки с какими-то гопниками на парковке. Крист и Курт не любили тех, кто околачивался рядом с ними: они пренебрежительно называли их «Haircut 100 Club» – по имени легковесной английской поп-группы того времени.

Тех, кто ошивался в «лачуге», Курт тоже не любил: большинство из них были малолетками, которые хотели выпить и которым не было дела до хозяев дома. Курт же больше налегал на кислоту и травку. «Он постоянно обдалбывался – в любое время дня, – вспоминает Крист. – Это была настоящая жесть».

В начале весны 1987 года Мэтт Люкин ушел из «Melvins» – когда Базз решил завязать с выпивкой и сделать «Melvins» непьющей группой. Мэтт сказал: «Не катит». Позднее Базз в качестве причины распада команды указывал свой переезд в Калифорнию.

Не ладились и отношения Курта с его другом. Ситуация окончательно накалилась, когда Курт протянул ленту посередине дома и запретил Мэтту переходить эту границу. Увы, туалет был на стороне Курта. Люкин съехал, а его место занял Дилан Карлсон. Карлсон был гением-самоучкой с взъерошенными волосами, нечесаной бородой и устоявшимися взглядами на жизнь. Курт пытался пристроить его укладчиком ковров – ничего не вышло: начальник Курта в отеле в Оушн-Шорз был так пьян, что не смог открыть им дверь. Курт с Диланом стали лучшими друзьями.

– Впервые я встретил Дилана в 1985 году, – вспоминает Рич Дженсен. – Ему, наверное, было лет 13–14. Он был мрачным ребенком. Этакий Уильям Берроуз в детстве – если принимать Берроуза за квинтэссенцию тьмы. Мне казалось, что он родился в деревенской семье, и они держали дома оружие. Он любил повеселиться, но было в нем что-то темное. Мои одноклассники интересовались карбюраторами машин, усилителями, компьютерами и всем таким. Дилан же увлекался оружием, хеви-металом и странными религиями.

– Однажды Дилан обдолбался, – рассказывает Слим Мун, также бывший участник «Earth», – и кроме него никого не было дома. Крист барабанил в дверь, но никто не открывал. Тогда он взобрался на второй этаж – из окна на него смотрели два ствола дробовика. Дилан всегда держал ружье под кроватью. Дилан всегда говорил, что хочет убивать людей: раз у него не получилось стать рок-звездой, то нужно стать серийным убийцей. Однажды он нашел на пляже сгоревшую собаку. Он положил ее рядом со своей кроватью, устроив подобие алтаря. Труп собаки, свечи, четки и прочая псевдорелигиозная атрибутика.