Жан-Кристоф Руфин

Глобалия

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Читатель, возможно, удивится, встретив в этой книге некоторые слова из древнего англобального языка, такие как «трекинг», «джинсы» или «бойфренд». Мы полагаем, что смысл их понятен до сих пор, хотя сам язык давно вышел из употребления. Мы сохранили эти слова отчасти ради удобства, а отчасти из-за ностальгии.

Часть первая

Глава 1

БЫЛО БЕЗ ПЯТИ ШЕСТЬ, когда, быстрым шагом пройдя по многолюдному туннелю, Кейт добралась до нового зала для трекинга. У входа она на мгновение заколебалась и остановилась. При мысли о том, что ей предстояло сделать, девушка покачала головой и сказала себе: «Бедняжка! От любви ты совсем сошла с ума».

И в то же время как хорошо было, не противясь, повиноваться этой таинственной силе, по ее зову спозаранку выбраться из постели, тихо, чтобы не разбудить маму, прикрыть за собой дверь и устремиться сюда, в гущу этой сонной толпы, от которой разило одеколоном, навстречу приключению, грозившему закончиться самым плачевным образом.

Кейт прошла под большим световым табло с надписью «Вход для экскурсантов», поднялась по винтовой лестнице и оказалась в вестибюле. Она сняла рюкзак, лямки которого сильно врезались в плечи, положила его на ленту просвечивающего устройства, а сама прошла через рамку металлодетектора. Сработал звуковой сигнал, из громкоговорителя последовало указание выложить ключи и снять с шеи кулон. Кейт вернулась и прошла еще раз, теперь уже беспрепятственно. И вот наконец ее взгляду открылся залитый ярким утренним светом простор.

Место для нового зала было выбрано великолепное. Конечно, Кейт не хуже других знала, что Сиэтл, где она жила, лежит у подножия Каскадных гор, но до сих пор видела их лишь издалека. Приехала она на скоростном подземном поезде, так что разглядеть что бы то ни было по дороге не могла. Вот почему на пороге зала ее ждало настоящее потрясение. Маршрут начинался на дне долины, целиком уместившейся под стеклянным куполом, и вел к горным вершинам, которые возвышались совсем рядом, увенчанные сияющими ледниками.

Кейт не испытывала ничего подобного с тех самых пор, как год назад участвовала в регате на пятнадцатиметровых парусниках в крытом бассейне, построенном в проливе Хуан-де-Фука.

Почти все участники похода уже сидели у старта, зашнуровывая массивные ботинки и затягивая рюкзаки. Бремя от времени они отрывались от своих занятий, чтобы понаблюдать за вновь прибывшими и посмеяться их удивлению. При виде открывшейся панорамы у какой-то женщины начались нервные судороги. Она кричала, что у нее кружится голова. Пришлось ее успокаивать, объясняя, что ей просто стало не по себе, ведь открытое пространство и естественный свет давно стали всем в диковинку. Другие экскурсанты указали ей на стеклянные стены, которые со всех сторон окружали зал и смыкались высоко над головами, образуя огромный свод. Эти заграждения ничем не отличались от тех, что высились над городом и обеспечивали его безопасность. После таких уговоров женщина наконец пришла в себя.

Делая вид, что она просто оглядывается по сторонам, Кейт стала исподволь высматривать в толпе Байкала. Она щурилась, пытаясь привыкнуть к яркому свету. В конце концов девушка заметила Байкала, который держался в стороне от остальных экскурсантов. Он стоял в полном походном снаряжении, с рюкзаком на спине, устремив взгляд куда-то вдаль, на горный кряж.

Как и договаривались, Кейт сначала побродила от группы к группе, а потом как будто случайно наткнулась на него. Он предупредил, что надо будет поздороваться так, как если бы она неожиданно встретила не очень близкого знакомого. Но едва он коснулся ее руки, Кейт побледнела. Она смотрела на его полные губы, и ей больше всего на свете хотелось сейчас же прижаться к ним ртом, целовать и кусать.

— Все идет как надо, — сказал Байкал как ни в чем не бывало, словно просто обменивался парой ничего не значащих фраз, — не забудь, наверху ты должна оказаться последней в своей группе.

Как бы он ни старался казаться спокойным, Кейт достаточно хорошо его знала, чтобы заметить легкую дрожь, выдававшу ю тревогу и нетерпение. В его светло-зеленых глазах девушка уловила знакомый отблеск, они светились нежностью и желанием.

— Значит, все остается в силе? — спросила она, прежде чем отойти.

— Да.

Она кивнула и покружила еще немного, прежде чем присоединиться к основной группе.

Почти все участники похода уже водрузили на себя свои огромные рюкзаки и были готовы отправиться в путь. Крытый маршрут был рассчитан примерно на сорок километров, в программе предусматривался и привал. Обеды в охотничьем домике стоили слишком дорого, так что все предпочли захватить с собой еду и примусы.

Кейт вздохнула с облегчением, когда поняла, что в группе нет никого знакомого. Здесь, как и вообще среди населения, большинство составляли пожилые люди. Следуя общепринятой терминологии, их полагалось называть «людьми с большим будущим». Некоторым из них перевалило за сто, но каждый изо всех сил старался превзойти остальных, демонстрируя свою активность и хорошее настроение. Помимо Кейт и Байкала, в группе было еще всего двое или трое молодых людей, которых она уже когда-то видела раньше. При ярком дневном свете, на фоне ослепительно белого снега особенно бросалось в глаза, какой у них неважный вид. Конечно, они тоже считали долгом чести регулярно упражняться в каком-нибудь фитнес-центре, но все попытки накачать мускулы на тренажерах, казалось, скорее изматывали их, чем помогали приобрести атлетическое телосложение. Как бы то ни было, во всей группе, состоявшей из ничем не примечательных людей, чувствовалась какая-то вялость и апатия, от которой Кейт просто тошнило.

При взгляде на эту толпу Кейт стало ясно, почему ее так тянуло к Байкалу, хотя общаться с ним было опасно. Каждое его движение дышало силой и непокорством. Она наблюдала, как он ходит взад и вперед неподалеку от пропускного пункта. Он двигался неторопливо, но в его походке было что-то резкое и порывистое, словно он пытается взлететь, не желая смириться с земным притяжением.

Это сравнение сразу же напомнило ей о прошлом Байкала, о его судимостях и о том, насколько опасно задуманное ими предприятие. Но отступать было поздно, так что не стоило и раздумывать.

А тем временем толпа туристов вдруг, как это часто бывает с неорганизованными группами, двинулась в сторону пропускного пункта, с которого начинался маршрут. Над входом красовался знаменитый глобалийский девиз «Свобода. Безопасность. Процветание», умело составленный из прибитых гвоздями деревянных кругляшков. Группу уже поджидал смотритель в широкополой фетровой шляпе и красной форме инспектора природоохранной службы. Он проверил билеты и строго по одному пропустил участников похода через входные ворота. Кейт обратила внимание, что Байкал прошел одним из первых, а оказавшись на другой стороне, встал немного поодаль, чтобы снова идти впереди всех. Сама она последовала его совету и пристроилась в хвосте.

Проверив все билеты, смотритель поднялся на небольшую деревянную галерею, окружавшую здание пропускного пункта, и попросил минуточку внимания. Судя по его опухшему лицу и большому красному носу, это был типичный алкоголик, что, впрочем, никого не удивило. После нашумевших судебных процессов против производителей спиртного пьяниц больше не принимали на государственную службу. Почти все они ринулись искать себе работу в крупных развлекательных комплексах, таких как залы для трекинга, где могли на просторе тайком предаваться своему пороку.

— Дорогие друзья, — проговорил смотритель заплетающимся языком, — добро пожаловать в прогулочный комплекс «Уилкенборо».

Казалось, кто-то нарочно придумал такое труднопроизносимое название, чтобы запутать смотрителя, который совсем зарапортовался и скорчил недовольную гримасу.

— Одним словом, — продолжил он, обеими руками вцепившись в перила, — наш зал представляет собой самый длинный крытый пешеходный маршрут на всем Западе. Мы сделали все, чтобы каждый из вас мог получить максимум удовольствия от спорта, не нанося вреда природе. Ваша тропа будет проходить по дикой местности. Благодаря новым технологиям стеклянные стены, обеспечивающие безопасность маршрута, в какой-то момент станут абсолютно незаметными.

Кейт бросила взгляд в сторону Байкала. Он стоял, отвернувшись к горам, и смотрел вдаль.

— Но они, конечно, никуда не исчезнут, — продолжал смотритель, повышая голос, — вы ни на секунду не выйдете за пределы стеклянного туннеля. Здесь вы находитесь на границе глобалийской цивилизации.

Дальше простираются гак называемые антизоны, пустые, дикие пространства, полностью предоставленные природе. Хотя, как известно, там скрывается кучка негодяев, в любой момент готовых на нас напасть.

В речи смотрителя было нечто механическое: чувствовалось, что он воспроизводит затверженный наизусть текст, который составила администрация, и может позволить себе лишь небольшие отступления.

— Но вам, конечно же, нечего бояться. Эти стекла неуязвимы для взрывов, пуленепробиваемы и непроницаемы для токсических веществ. Они полностью обеспечивают вашу безопасность.

При упоминании о грозящих извне опасностях по толпе прокатился тревожный вздох. Казалось, все разом вспомнили о теракте, который был совершен накануне в городе и унес жизни двенадцати человек. Большинство туристов, перед тем как выйти из дома, уже успело посмотреть выпуск новостей. По телевизору сказали, что вполне можно опасаться новой волны терактов. А здесь, на открытом пространстве, где каждый чувствовал себя особенно уязвимым, эта угроза принимала совершенно новые очертания. Вместо того чтобы успокоить людей, смотритель едва не посеял панику. Все стали поглядывать в сторону гор с еще большей опаской.

— Чувствуйте себя здесь совершенно свободно, — еще громче вещал смотритель с деланой веселостью. — Но запомните несколько простых правил. Подходить и прикасаться к стеклянным стенам строго запрещено. Их моют один раз в год, а от ваших прикосновений они могут потускнеть. Это было бы очень обидно, не так ли?

Он подбоченился и принялся улыбаться направо и налево, словно политик-демагог.

— Разводить костры разрешено только в конце каждого этапа, в специально отведенных для привала местах. Наконец, еще раз напомню: вы находитесь в зале, хотя вам и может показаться, что это не так. Имейте в виду, что солнечные лучи проникают через стекло. Напоминаю тем, кто еще не приобрел страховку, что страхование является обязательным. Однако страховка не покрывает ни ожоги, ни обезвоживание организма. Пользуйтесь кремами с максимальной степенью защиты и не забудьте как следует наполнить свои фляжки.

Некоторые понимающе заулыбались, услышав этот призыв из уст человека, который явно знал, что такое жажда.

— А теперь счастливой вам прогулки, — провозгласил смотритель и громко икнул.

В ответ толпа нестройно загудела. Потом все сорок человек разом двинулись вперед по тропе, словно боевой отряд, выступивший в поход. Цифра «сорок» значилась в правилах, установленных администрацией зала. Маленькие группы и отдельные посетители должны были ждать, пока не наберется нужное число людей. Каждый час в зал запускали по одной такой группе из сорока человек, которые должны были по возможности держаться вместе, чтобы упростить видеонаблюдение. Конечно, оно велось исключительно ради безопасности экскурсантов, а не для того, чтобы их контролировать.

Сначала тропа шла вдоль горной речки. Ярко светило солнце, прозрачная вода сбегала вниз среди камней, в которых проблескивала слюда. Все перешли вброд. Крики и смешки возвестили о том, что кое-кто уже оступился и успел промочить ноги. Дальше дорога делала большой крюк направо и ныряла в покрытую лесом ледниковую расщелину. Эта часть зала являла собой настоящее чудо архитектуры. Стеклянные стены высились вдоль всего горного хребта, а своим основанием уходили на самое дно пропасти. Наверху они образовывали свод столь легкой конструкции, что, как и предупреждал смотритель, его было практически не заметно.

А внизу дорога так заросла дикими рододендронами, низенькими елочками и горечавками с широкими листьями, что от нее осталась лишь тоненькая тропинка, по которой приходилось идти гуськом. Кейт удалось пристроиться в самом хвосте, но она быстро поняла, что ей придется удвоить усилия, чтобы идти медленнее самых неповоротливых. Хотя сперва все строили из себя бывалых походников, очень скоро стало ясно, что туристы не могут похвастаться хорошей спортивной формой. Большинство из них страдало ожирением, они потели и задыхались, таща на себе лишние килограммы. Так что длинноногая Кейт, худенькая и легкая, без труда могла бы оставить всех позади. Она вцепилась руками в лямки рюкзака и попыталась придать своему лицу страдальческое выражение, надеясь убедить не столько других, сколько себя саму, что не в силах идти быстрее.

Она так вошла в роль, что уже в начале условленной тропинки отстала по-настоящему. К сожалению, ее тут же обступили и начали подбадривать добрые люди, которым только и нужен был предлог, чтобы самим идти помедленнее. Ей стоило огромных усилий отделаться от здоровенного толстяка в майке. Он ковылял в новых мокасинах, которые уже распирало от мозолей, и все время жаловался на свои «никудышные ноги».

В конце концов Кейт направилась в заросли, объявив, что собирается справить кое-какую нужду. В зале было запрещено делать это где бы то ни было, кроме специальных уборных, которые время от времени попадались по пути. Добрый самаритянин пришел в ужас от мысли, что может стать сообщником подобного преступления, и предпочел ретироваться.

Кейт наблюдала снизу, как участники похода разбредаются по каменистому склону, поросшему карликовыми березами, удаляясь друг от друга, насколько хватит смелости. На самом верху, в конце извилистой тропы она различила силуэт Байкала и представила себе, как он стоит, скрестив руки, подбородок чуть приподнят, глаза устремлены вдаль, черные волосы торчат жестким ежиком. Судя по всему, он тоже ее заметил и, удостоверившись, что все идет по плану, тут же исчез.

Кейт принялась карабкаться но склону. Она старалась двигаться медленно, но, к своему удивлению, вскоре почувствовала, что вся вспотела. Сильный ветер гнул верхушки высоких сосен. Внизу, у реки, он ласково трепал кроны ив, и по ним пробегали серебристые волны. Но все это происходило вдали, за стенами. А в зале, под стеклянными сводами, воздух был неподвижен и стояла невыносимая жара. К тому же Кейт было не по себе оттого, что она осталась одна и вот-вот начнется самое главное.

Все тем же медленным шагом Кейт в конце концов добралась до того места, где только что видела Байкала. Тропа здесь поднималась на уступ и тянулась дальше вдоль горного хребта. Стеклянный туннель окружал хребет на манер чехла, надетого на лезвие бритвы. С одной стороны высились заснеженные вершины, увенчанные облаками, с другой сбегал вниз поросший лиственничным лесом склон. Взгляд терялся в темном подлеске.

Кейт перешнуровала ботинки, глотнула воды и снова пустилась в путь. В горячем воздухе оглушительно пахло смолой и хвоей. Под ногами перекатывались сосновые шишки, которые смотрители каждый вечер распределяли граблями по тропе. Откуда-то сверху, из густой листвы послышалось щебетание. Кейт задумалась, была ли это настоящая птица или спрятанный на дереве репродуктор, ведь зал был оснащен самой совершенной звуковой аппаратурой. Было сомнительно, чтобы какая-нибудь птица смогла выжить в такой жаре. Кейт прислушалась и посмотрела наверх, а в это время кто-то схватил ее за руку. Она вздрогнула от неожиданности, но, к счастью, удержалась и не вскрикнула. Это был Байкал.

— Скорее, — прошептал он. — Все идет по плану. Они думают, что я впереди. Если повезет, тревогу поднимут только вечером, когда нас недосчитаются на привале.

Байкал взял Кейт за руку и, сойдя с тропы, быстро увлек вниз по крутому склону. Пока они спускались, пробираясь между деревьями, под ногами у них похрустывали иголки, низкие ветки царапали руки и ноги. Чтобы не потерять равновесие и не скатиться вниз, им то и дело приходилось хвататься за сочащиеся клейкой смолой стволы.

Внезапно они со всего размаха врезались в стеклянную стену, пересекавшую склон. От удара стекло издало вибрирующий звук. Они оба упали, налетев друг на друга. Байкал поднялся, весь в сухих иголках, и помог встать Кейт. Девушка не решалась прикоснуться к стеклу. Еще никогда она не заходила так далеко. Ровная, блестящая стена вблизи казалась совсем прозрачной, но на расстоянии и при взгляде сбоку приобретала зеленоватый оттенок. Лиственницы упирались в нее согнутыми ветвями, капли густой смолы медленно стекали по стеклу. Склон, по которому кубарем скатились Кейт и Байкал, был таким крутым, что им вряд ли удалось бы вскарабкаться по нему обратно. Они оказались зажаты в темном, душном тупике. В довершение всех бед идти с тяжелой поклажей за спиной становилось все труднее, но, даже если бы Кейт совсем упала духом, один взгляд на Байкала вернул бы ей мужество, настолько преобразился ее друг. С тех пор как они покинули тропу и углубились в чащу леса, его было просто не узнать. От прежней задумчивости, томности, неприкаянности не осталось и следа, их сменила почти путающая энергия и решимость. Глаза у него блестели. Словно индейский охотник, Байкал слегка пригнулся, настороженно прислушиваясь, готовый к любой неожиданности. Как только Кейт поднялась с земли, он схватил ее за руку и решительно увлек за собой.

Они зашагали вдоль стеклянной стены. Там, где она была врыта в землю, ее основание образовывало с поверхностью склона острый угол. В эту впадину насыпалось полно сосновых иголок, которые постепенно утрамбовались, так что получилась узкая дорожка, такая мягкая, что в ней порой увязали ноги, но, в общем, вполне надежная и проходимая. Время от времени приходилось делать небольшой крюк и карабкаться по склону, огибая мусор, оставшийся после строительства зала. Идти вдоль длинной стеклянной стены было довольно удобно, и Кейт почувствовала себя намного увереннее.

Одно ее беспокоило: куда их в конце концов приведет эта дорожка. Вдруг окажется, что они все время просто будут идти параллельно туристической тропе? Тогда какой в этом смысл? Но Байкал, судя но всему, знал, что делает, и Кейт предпочла ничего не спрашивать. Было маловероятно, чтобы в чаще леса кто-то установил видеокамеры (наверняка именно поэтому Байкал предпочел сойти с главной тропы), но микрофоны могли быть и там. Пение птиц слышалось все так же отчетливо, а Кейт знала, что в громкоговорители, из которых оно, скорее всего, доносилось, обычно вделываются и звукозаписывающие устройства. Видимо, поэтому же Байкал обращался к ней с помощью знаков. Они добрых четверть часа прошагали вдоль стены, но вот он наконец остановился, снял рюкзак и жестом предложил девушке сделать то же самое.

Кейт увидела, как Байкал принялся осторожно и тщательно ощупывать стекло. Потом он открыл клапан рюкзака, запустил руку поглубже и вытащил небольшой тряпочный футляр. Расстегнув его, молодой человек извлек оттуда набор инструментов: плоскогубцы, отвертку, английский ключ. Кейт не верила своим глазам. Как ему удалось скрыть эти запрещенные предметы от ан-титеррористического надзора? И как смог пронести их мимо металлодетектора?

При виде этих, казалось бы, ничем не примечательных инструментов Кейт впервые стало по-настоящему страшно. Она оказалась здесь, потому что решила, что просто обязана быть рядом с Байкалом, раз уж он собрался пойти на такое. Но теперь от слов пора было переходить к делу, и Кейт в красках представила себе все последствия.

Когда ее глаза привыкли к зеленому полумраку, девушка наконец увидела, что именно Байкал только что пытался найти на ощупь. Неподалеку от них на склоне среди деревьев виднелось русло ручейка. Пока что оно было совсем сухое. Но, судя по всему, с наступлением ночи, когда в зале запускали поливальные установки, чтобы напоить деревья и другие растения, заключенные под стеклянными сводами, лишняя влага ручейком стекала вниз по этому желобу. Там, где русло упиралось в стену, был люк, который, по-видимому, открывался при помощи дистанционного управления. Примерно в метре от земли виднелся большой металлический шарнир. Квадрат стекла под ним служил дверцей люка.

Байкал осторожно обнажил шарнирный механизм и пустил в ход свои инструменты. Прошло довольно много времени, прежде чем стеклянный квадрат, покачиваясь, двинулся вовне. Образовалось отверстие, которого было вполне достаточно, чтобы пролезть на четвереньках. Байкал сложил инструменты, надел рюкзак и на мгновение застыл, словно охотничья собака над подстреленной птицей, прислушиваясь, не донесется ли какой-нибудь подозрительный шум, вой сирены или другой сигнал тревоги.

Но ничего не последовало. Ничего, кроме неожиданно нахлынувшего запаха. Он доносился оттуда, с той стороны стены, из разверстого стеклянного зева. Кейт вспомнила, как однажды в детстве ходила в музей старинного сельского хозяйства. К каждой витрине там были приделаны маленькие ингаляторы, через которые можно было вдохнуть реконструированные запахи далекого прошлого. На одном из таких ингаляторов значилось: гарь. Запах был горьковатый, немного резкий. Дети не особенно ясно представляли себе, что такое гарь. Слово это звучало как название пирожного. Кейт вообразила себе шоколадные квадратики, усыпанные жареным миндалем... Уловив через отверстие в стене этот старинный запах, такой знакомый и одновременно такой забытый, она вся затрепетала. Казалось, стена, став проницаемой, сулила не только переход в новое пространство, но и путешествие во времени. Много времени спустя Кейт рассказывала, что именно это, на первый взгляд ничего не значащее, детское воспоминание в тот день придало ей решимости, чтобы совершить непоправимое.

Переступив через открытый им проем в стене, Байкал на прощание улыбнулся. В его улыбке не чувствовалось ни горечи, ни нетерпения. То была улыбка человека, который только что открыл драгоценный ларец и полными горстями черпает оттуда удивительные сокровища.

Кейт, когда настал ее черед, опустилась на четвереньки среди сосновых иголок и, не бросив ни единого взгляда назад, вступила в запретную зону.

Глава 2

РОНА АЛЬТМАНА трудно было не заметить. В своем непомерно длинном синем плаще, застегнутом на все пуговицы, в обмотанном вокруг шеи сером шарфе он как будто нарочно не обращал внимания на хорошую погоду, которая поддерживалась над Вашингтоном в течение всего года. Какой смысл тщательно кондиционировать воздух, обеспечивать приятный, мягкий климат под огромными стеклянными куполами, закрывшими город, если люди будут продолжать кутаться, как в те далекие времена, когда существовали разные времена года? (Одно из них называлось «зима», но отныне это слово использовалось только в переносном значении.)

Рона Альтмана отличал не только его нелепый наряд. Надо было видеть, как он ходит, шаркая ногами и слегка покачивая головой. Но неприятнее всего в этом человеке была его седая борода, редкая, шелковистая, до смешного холеная. Жидкие волосы того же желтовато-белого цвета в беспорядке торчали у облысевших, лоснящихся висков, под которыми пульсировали извилистые артерии. В обществе, которое каждому давало возможность жить полноценной жизнью вплоть до самого почтенного возраста, подобная небрежность по отношению к самому себе отдавала провокацией. Женщины в струящихся одеждах, чьи лица и тела оставались вечно молодыми благодаря спорту и пластической хирургии, заприметив вдалеке его силуэт, бросали в его сторону неприязненные взгляды. Он был зловещим напоминанием об их возрасте, о котором они изо всех сил старались забыть. Никто другой не дерзнул бы вот так докучать остальным, выставляя напоказ традиционный образ старости, вот так спокойно демонстрировать медлительность, зябкость и другие отпечатки, которые время налагает на стареющее тело. Открыто презирать движение, яркие цвета, здоровье, — одним словом, все мыслимые правила хорошего тона. Все это выглядело настоящим оскорблением но отношению к обществу, и любой другой давно поплатился бы за подобное поведение, отправившись в бессрочную ссылку. Но то был Рон Альтман. Очень немногие привилегированные особы могли позволить себе разгуливать в таком виде. Как влиятельна эта малочисленная элита, которую никогда не видели собравшейся в одном месте, было известно всем, хотя вряд ли кто-то представлял себе ее реальную власть. Узнав Рона Альтмана, люди смотрели уже совсем иначе. Неприязнь в их взглядах уступала место уважению, а порой и страху. Он принимал эти почести, насмешливо прищурив лукавые, подвижные глаза. На его тонких губах играла одна из тех улыбок, какие, подобно улыбке Будды или Джоконды, лишают покоя и долго тревожат тех, кому довелось их лицезреть. А Рон Альтман, шаркая ногами, продолжал свой путь.

Когда в то утро Рон Альтман переступил порог монументального здания Социальной безопасности в Вашингтоне, при нем была трость с серебряным набалдашником: давала о себе знать застарелая боль в колене. Мало кто мог позволить себе щеголять подобными аксессуарами. Трость, карманные часы, которые он носил на цепочке в жилетном кармане, да фетровая шляпа с круглыми полями, на сей раз оставшаяся дома, — все эти вещи были более чем узнаваемы. Охранник при входе сразу понял, кто перед ним, и застыл с подобострастным видом, слега дрожа и вытянув руки по швам. Из чистого уважения к принятым формальностям Рон Альтман положил руку на считывающее устройство генетического идентификатора, а затем медленно пересек огромный вестибюль. Поскольку он не раз бывал здесь, то знал, что в здании имеется лифт, спрятанный за входом и причисленный к историческим памятникам. Каждый, кто чувствовал себя в более или менее сносной форме, считал своим долгом взбежать по парадной лестнице, перескакивая через ступеньки. Самые ленивые пользовались эскалаторами. А вот Рон Альтман предпочитал лифты. Он ни за что на свете не желал обходиться без них, как и без других старомодных вещей.

К тому же у лифтов есть одно неоспоримое достоинство: их нужно ждать. За время ожидания новость о приходе Рона Альтмана успевала распространиться по всему зданию. Когда он величественно прибывал на нужный этаж, его собеседник, будучи заранее предупрежден, как правило, самолично открывал ему дверь. «Не спеши, и все пойдет куда быстрее», — таково было одно из любимых изречений Альтмана.

— Здравствуйте, Сизоэс, — бросил он, выходя из лифта, даже не повернув головы.

И действительно, дверь ему открыл генерал Сизоэс собственной персоной. Он уже успел переодеться в парадную форму и был очень взволнован. Посетитель, шаркая ногами, направился в кабинет, дверь которого Сизоэс оставил открытой. На пороге стояла мертвенно-бледная секретарша, держа на подносе чашку чая без теина для генерала. Альтман протянул ей руку, на которой блестел золотой перстень с печаткой. Торопясь ответить на рукопожатие, секретарша отпустила свою ношу, и весь поднос полетел на пол. Генерал Сизоэс метнул на бедную женщину гневный взгляд, хотя было ясно, что во всем виноват Альтман со своими извращенными манерами.

Пока секретарша собирала осколки, гость осторожно снял шарф и плащ. Затем он уселся в кресло, обеими руками вцепившись в подлокотники, словно пассажир самолета, идущего на аварийную посадку. Сизоэс вернулся за свой стол. Зная, что Альтман не любит затягивать обмен любезностями, генерал нетвердой рукой сделал знак своей помощнице, чтобы та оставила их одних. А потом сразу же перешел к делу, открыв лежавшее перед ним заранее приготовленное досье. Он ждал этого визита, хотя и не так скоро.

— Господин Альтман, я попросил срочно с вами связаться, — откашлявшись, начал он, — потому что нашел кандидата. Как видите, мы не стали тянуть с началом операции.

— Да, вижу, — подтвердил старик.

Сизоэс принял эти слова за комплимент. Он изобразил не лишенную изящества улыбку, которая, впрочем, довольно сильно диссонировала с его крупным носом и фигурой борца-тяжеловеса.

— Надо признать, нам помогли обстоятельства.

Альтман иронически улыбнулся.

— Не скромничайте, — сказал он. — Я ожидаю от вас большей искренности.

Генерал сделал вид, что ничего не слышал.

— Здесь собрана вся информация, — продолжил он, протягивая гостю досье.

Альтман потер глаза.

— Вы не могли бы зачитать вслух? Я не захватил с собой очки.

Очки! Еще один аксессуар из далекого прошлого. Сизоэсу никогда бы и в голову не пришло обзавестись очками, хотя ему самому было без малого восемьдесят семь лет. Каждые пять лет он ложился на небольшую операцию, чтобы подправить зрение, а потому видел лучше любого юнца.

— С удовольствием, — почтительно ответил он.

Генерал откашлялся и начал рассказывать.

— Следуя вашим рекомендациям, мы выбрали молодого человека. Ему двадцать лет и две недели. Уже само его появление на свет было нарушением закона. Его мать прервала контрацепцию без официального разрешения.

— Происхождение матери?

— Бурятка.

Альтман широко раскрыл глаза, как бы выражая крайнее удивление.

— Это кочевой народ в Сибири, — с гордостью пояснил генерал, который особенно тщательно отшлифовал эту часть своего доклада.

— Значит, она была зарегистрирована как русская?

Сизоэс быстро пролистал свои бумаги в поисках ответа на вопрос, который ему явно не пришло в голову выяснять. В конце концов, какое это имело значение?

— Нет, — объявил он с победоносным видом, — «Двойная регистрация: Россия—Монголия».

— Что это еще за двойная регистрация?

— Она имела право использовать стандартизированные культурные элементы, характерные и для того, и для другого происхождения.

— Я окончательно запутался в вашей терминологии, — простонал Альтман, прикрывая глаза рукой.

— Проще говоря, она имела право держать у себя в гостиной и матрешку, и ковер из козьей шерсти. В любом случае, это устаревшая классификация, теперь она практически не используется. С этими неточными определениями было слишком много сложностей.

Рон Альтман неодобрительно покачал головой, но Сизоэс так до конца и не понял, относится этот осуждающий жест к старому или к новому положению вещей. Как бы то ни было, он предпочел продолжить свой рассказ, не задавая вопросов.

— Отец неизвестен. Мать нашего кандидата приехала в Милуоки учиться на медсестру. Расследование показало, что второй родитель, вероятнее всего, чернокожий повар из бистро в центре города. Она обычно подолгу сидела там за чашечкой кофе и готовилась к занятиям. Заведение называлось «Милк Уол-кинг».

Генерал улыбнулся, бросив взгляд поверх страницы. Но Альтман продолжал сидеть, не поднимая маленьких морщинистых век и не проявляя ни малейшего интереса к столь забавной перекличке названий.

— При рождении ребенка расследование в отношении отца произведено не было. Известно только, что его фамилия Смит. В любом случае, это дело никого не интересовало, а сам он никогда о себе не заявлял. Что касается матери, то она покончила с собой.

— Постойте, — вскричал старик, вздрогнув от неожиданности, — нет ли у него генетического дефекта?

— Нет, не беспокойтесь. Мы все тщательно проверили. Гены депрессии отсутствуют. Смерть матери — единичное событие.

— Ребенка воспитывала она?

— Судя по всему, ей довольно долго удавалось скрывать рождение сына. Точно неизвестно, сколько ему было лет, когда его обнаружили. Естественно, ребенка у нее сразу же отобрали. Вам известны законы относительно незаконнорожденных: немедленная отправка в интернат и усиленное воспитание. Мальчик получил прекрасное образование: иностранные языки, музыка, спорт... Он оказался чрезвычайно способным.

— Мать его навещала?

— Нет. Психологи сочли, что она недостаточно уравновешенна. Следует признать, что они не ошиблись, ведь она потом покончила с собой.

Альтман громко высморкался, желая скрыть свое удивление. Что ни говори, а этот мир навсегда останется для него загадкой, хотя он сам приложил руку к его созданию. Сизоэсу явно даже не пришло в голову, что все могло быть как раз наоборот: возможно, женщина покончила с собой именно потому, что ей не разрешали видеться с сыном.

— Сколько лет ему было, когда она умерла?

— Примерно восемь, судя по рентгену костей.

— Ему сообщили, что она покончила с собой?

Генерал бросил на своего гостя взгляд, полный отчаяния. Конечно же, он никогда бы не подумал, что кто-то может интересоваться такими мелочами.

— Оставим это, — смилостивился Альтман. — Расскажите лучше, когда он впервые заявил о себе.

— В двенадцать лет. Согласно первому отчету воспитателей, уже в этом возрасте у него были отмечены «наклонности ярко выраженного асоциального характера».

— Он был склонен к насилию?

— Склонность к насилию не считается асоциальной чертой.

Сизоэсу было немного неловко от того, что приходилось напоминать столь элементарные вещи. Впору было подумать, что Альтман по своему обыкновению разыгрывает собеседника.

— В нашем досье собраны все отчеты, могу вам показать.

Альтман покачал головой.

— Все последующие годы психологи с тревогой наблюдали у него устойчивое неприятие каких-либо границ и ограничений.

— Банально.

— Да, но гораздо большие опасения вызывает неприятие компенсаторных аудиовизуальных программ, полное отсутствие интереса к происходящему на экране, будь то новые художественные или документальные фильмы, новости или реклама. Его не привлекал ни один из массовых календарных праздников коммерческого характера. Добавьте сюда постоянные отказы от участия в школьных поездках. Позже специалисты по профориентации отмечали, что во время стажировок он проявил «безразличие в отношении собственного будущего».

— Короче говоря, речь идет не столько о настоящих отклонениях, сколько о слабой мотивации. Может быть, ваш подопечный просто бесхарактерный лентяй?

— Нет, нет, — возразил Сизоэс тоном человека, который готов отстаивать свое мнение, — Молодой человек очень энергичен. Даже слишком. Он явно к чему-то стремится. Но поиски свои ведет в социально неприемлемом направлении. Это классический случай патологии свободы. Такое порой случается даже в нашем совершенном демократическом обществе. Решать подобные проблемы, и как можно оперативнее — прямая задача Социальной безопасности. Вот почему, когда мальчик достиг пятнадцатилетнего возраста, его досье оказалось у нас.

— Вы вызывали его для беседы?

— Разумеется.

— Вы сами с ним встречались?

— Подобные собеседования — рутинная работа, не соответствующая моему уровню, — с достоинством пояснил генерал, — С ним тогда говорил один из моих подчиненных. Этот сотрудник здесь больше не работает, но у меня остались все протоколы. Они подтверждают всю серьезность этого случая.

— Серьезность, серьезность — пробормотал Альтман, — если я не ошибаюсь, безразличие и слабая мотивация встречаются у нас на каждом шагу. С каких это пор мы требуем от людей страстности? К тому же он вполне мог бы избрать «интегрированный маргинальный статус», это ведь, кажется, до сих пор так называется? В конце концов, не зря же в Конституции предусмотрено право на отклонение от нормы.

Сизоэс просиял: наконец-то они перешли к той части досье, которую он изучил особенно тщательно.

— Избрать маргинальный статус! — повторил он с иронической ухмылкой, которая явно раздражала Альтмана. — В вашей фразе есть одно не применимое к нему слово: избрать. Этот субъект не способен на выбор, или, вернее, он не желает выбирать. Он не желает даже внятно сформулировать свой отказ... Он выполняет все, что ему говорят, и причем хорошо выполняет. Тесты показали, что у этого типа большие, даже выдающиеся способности. Точнее, если следовать официальной терминологии, «бесполезные для общества способности». Его ничто не интересует.

Генерал выдержал паузу, чтобы подчеркнуть особую важность того, что собирался сказать, затем слегка наклонился вперед и с особым пафосом провозгласил:

— Даже спорт!

Искреннее возмущение Сизоэса очень позабавило Альтмана. Он достал клетчатый носовой платок — носовой платок из ткани! — и согнал с лица мелькнувшую было тень улыбки.

— Когда его посылают бегать, — продолжал распаляться генерал, — он бежит быстрее остальных. Когда бросают мяч, он ловит его с быстротой молнии. Каждый, кто провоцировал его на драку, позже об этом пожалел. Он в прекрасной физической форме. Вся беда в том, что этот субъект не желает ни на что употребить свои способности.

Последнюю фразу Сизоэс произнес, едва ли не задыхаясь от ненависти. Неприязнь к молодежи была Глобалии делом обычным, однако наружу выплескивалась нечасто, поскольку молодые люди давно стали редкостью.

— Но и это еще не самое страшное, — зловещим тоном возвестил генерал.

Оттягивая время, чтобы насладиться произведенным эффектом, он взял со стола прозрачную пластиковую коробочку, внутри которой сверкала миниатюрная Эйфелева башня. Вокруг башни взметнулись и тут же осели искусственные снежные хлопья.

— Так что же? — спросил Альтман.

Впервые с начала беседы в его голосе проскользнули едва заметные нотки нетерпеливого волнения. Глаза у него блестели.

— Самое страшное, — торжественно изрек Сизоэс, — собственно, самое страшное состоит в том, что он ничего не боится.

И генерал с победоносным видом опустился в свое кресло, вальяжно откинувшись на спинку.

— Расскажите-ка поподробнее, — заинтересовался Рон Альтман.

По его лицу было видно, что он не столько удивлен, сколько очень обрадован. Он наслаждался, подобно гурману, который долго мечтал об изысканном блюде и только что отведал первый кусочек.

— Все материалы собеседований и другие собранные нами свидетельства подтверждают, что этот молодой человек придерживается крайне... хм... независимых взглядов.

— Дорогой Сизоэс, это же Глобалия. Здесь не запрещено думать и говорить все, что угодно.

В конце фразы Альтман хмыкнул, словно отпустил хорошую шутку.

— Разумеется, — подтвердил чиновник, улыбкой давая понять, что не надо держать его за идиота. — Не запрещено думать все, что угодно, но мы ответственны за свои мысли, не так ли? И некоторые мнения вызывают тревогу больше, чем другие. Борьба с терроризмом требует определенной бдительности. В этом мы и видим основную задачу Социальной безопасности.

— Вы хотите сказать, он поддерживает терроризм?

По лицу старика пробежала тень. Надо было этим воспользоваться: Сизоэс немного выждал с ответом, а потом, так близко придвинувшись к собеседнику, что тот ощутил его несвежее дыхание, провозгласил:

— Он не за террористов. Все гораздо хуже. Он считает, что никаких террористов не существует.

— Не существует! — воскликнул Альтман, не в силах скрыть свой восторг. — А как же бомба, которая недавно взорвалась в Сиэтле?

Сизоэс махнул рукой, показывая, что о таких пустяках не стоит и упоминать.

— А автобус, взорвавшийся в Риме?

— Для него это все пустой звук.

— А взрывчатка, которую нашли под одной из опор моста Голден Гейт?

— Ну, то было два года назад, — уточнил Сизоэс, как будто от этого пример утратил свою силу. — Но это неважно. Он всегда говорит одно и то же: якобы все эти события — пропагандистский трюк.

И с молчаливым злобным смешком, какой бывает у крупье при виде того, как разоренный игрок выкладывает перед ним свои последние фишки, Сизоэс добавил:

— Он не верит в существование ни одной из опасностей, с которыми мы сталкиваемся, защищая наше свободное общество.

— Великолепно! — вскричал Рон Альтман, хлопнув обеими руками по подлокотникам своего кресла.

Звук этот нарушил хрупкое равновесие. Генерал устремил на своего гостя тяжелый, подозрительный взгляд, словно на секунду забыл, с кем имеет дело.

— Я хочу сказать, — уточнил Альтман, — ваш портрет великолепен.

Атмосфера несколько разрядилась.

— Это не мой портрет, все значится в досье, — проворчал генерал.

— Он наблюдается у психологов?

— Что вы! Он отказывается от любой помощи, считает, что абсолютно нормален. Нам удавалось прижать его к стенке только тогда, когда он делал какую-нибудь глупость.

— Сколько их было всего?

— Две... До сегодняшнего дня.

— И что за глупости?

— Все время одно и тоже. В первый раз это случилось на Барбадосе. Он приехал заниматься парусным спортом. Его инструктор заметил, что однажды он не явился ночевать. Оказалось, он попытался доплыть до Антигуа. Как вам известно, из соображений безопасности остров был объявлен запретной зоной. А этот тип просто заявил, что, видите ли, потерялся. Непонятно только, зачем он набил свой швертбот печеньем и канистрами с пресной водой, которых хватило бы на неделю.

— Он был осужден?

— Нет. Ему рекомендовали психотерапию, но он появился всего на трех сеансах.

— А второй раз?

— В Бронксе. Он остановился в студенческой гостинице недалеко от стены.

— Какой стены?

— Вдоль скоростной автотрассы, которая ведет к порту.

— А что за стеной?

— Антизона, если я не ошибаюсь. Я знаю только, что доступ туда запрещен и что по ночам там уже бывали какие-то беспорядки. Высказывались подозрения, что оттуда могут проникать террористы. Уже десять лет идут разговоры о том, чтобы заключить эту автотрассу в стеклянный туннель, но работы все никак не начнутся.

— Ну и что же натворил ваш подопечный?

— Посреди ночи вылез на крышу гостиницы, а оттуда перебрался на стену. Кажется, это довольно просто. Он нацепил на себя перевязь и закрепил на дымовой трубе альпинистскую веревку, чтобы спуститься со стены.

— Ему это удалось?

— Он так шумел, — с явным злорадством ответил Сизоэс, — что не успел перекинуть ногу на другую сторону, как его поймали два патруля.

— Его судили?

— На этот раз ему было трудно сделать вид, что он просто потерялся. Но защищался он умело, судьи оказались в непростом положении. Заявил, что Конституция гарантирует свободу каждому гражданину, и все в таком духе. Вы понимаете, о чем я. Присяжные не особенно охотно осуждают за преступления, связанные со свободой взглядов. А таким типам, как этот, только дай повы-ступать перед публикой... Короче говоря, он отделался тремя месяцами общественно полезных работ в какой-то гуманитарной организации.

Альтман вытащил из кармана записную книжку и принялся что-то царапать в ней старой ручкой светло-серого цвета. Его собеседник взирал на все это в замешательстве. Этот невыносимый старик делал записи на бумаге, и явно не из одного только снобизма. Чувствовалось, что вот так карябать какие-то мерзкие каракули было для него делом абсолютно естественным. Пользоваться компьютером он наверняка не умел. Здесь речь шла уже не о кокетстве, а о беспомощности. Он выглядел не просто трогательно, а прямо-таки жалко.

Закрыв записную книжку, Альтман с громким хлопком перетянул ее резинкой. И где он только брал подобное старье?

— Прекрасно, — сказал старик, — Вы подобрали идеального кандидата. Конечно, я бы предпочел дать свое согласие еще до начала операции. Но что сделано, то сделано.

Сизоэса этот упрек нисколько не смутил, он был к нему готов.

— Мы были вынуждены ускорить события, — объявил он с некоторой торжественностью, — потому что нам стало известно, что этот человек сам собирается перейти к делу. Мы больше не могли сидеть сложа руки в ожидании последствий.

— Перейти к делу... Гм... И что же он сделал на этот раз?

— Если позволите, — сказал Сизоэс, — я вызову своего сотрудника, он предсуставит вам самую свежую информацию.

Сизоэс взял со стола свой мобильный телефон, открыл крышку и отчетливо произнес:

— Эртье!

Через несколько секунд в кабинет вошел человек, который, судя по всему, дожидался вызова за дверью. Он приблизился к столу и встал напротив.

— Старший унтер-офицер Эртье, — просто сказал Сизоэс.

Представлять кому бы то ни было Рона Альтмана не было никакой необходимости.

Унтер-офицер заметно волновался. Он застыл в напряженной позе, слегка пригнувшись и выпятив и без того слишком толстый живот. Как и все остальные, за исключением Альтмана, одет он был в облегающий термокостюм, только цвета плохо сочетались друг с другом и покрой был дешевый.

— Где наш объект? — спросил Сизоэс.

— Господин генерал, как мы и предполагали, вчера в восемь часов сорок пять минут он покинул новый зал для трекинга в Сиэтле.

Альтман изобразил на своем лице живейшее удивление.

— Зал для трекинга? — переспросил он, повернувшись к Сизоэсу.

— Да, — пояснил тот таким тоном, чтобы было понятно, что он изо всех сил старается быть снисходительным, — это новый вид развлекательных комплексов. Собственно, они существуют уже около тридцати лет. Граждане могут в полной безопасности совершать там долгие прогулки на лоне природы.

— Как же им это удается? Они что, ходят по кругу?

С Альтманом никогда нельзя было понять, ломает он комедию или же действительно настолько стар, что какие то совсем элементарные вещи могли пройти мимо него.

Сизоэс терпеливо разъяснил, что существуют специально оборудованные крытые маршруты, разбитые на этапы.

— Короче говоря, — сказал Альтман, — это что-то вроде охраняемой зоны, только на природе.

— Совершенно верно, — подтвердил Сизоэс. Голос его звучал довольно уныло.

— А как он выбрался на этот раз?

— Открутил одну из подвижных стеклянных панелей, через которые спускают лишнюю воду после полива.

— Замечательно придумано! — растрогался старик. Но тут же нахмурил брови и добавил, — В таком случае, у него наверняка были сообщники!

— В принципе, — отозвался унтер-офицер Эртье, — он вполне мог бы обойтись и без них. Но сейчас он действительно не один.

— А с кем?

— Со своей подружкой.

— С женщиной!

У Сизоэса возникло странное чувство, будто в восклицании старика звучало не столько удивление, сколько нескрываемая радость.

— Это же было одно из условий, не так ли? — сказал он. — Вы хотели, чтобы наш кандидат был, так сказать, влюблен.

— Да, да, это как раз то, что надо, — Альтман. — И давно он с ней знаком?

Эртье собрался было ответить, но Сизоэс перебил его, потрясая папкой с документами.

— Все сведения собраны в этом досье, я вам потом все разъясню. Старший унтер-офицер только ведет слежку с помощью наших систем видеонаблюдения. Эртье, скажите-ка лучше, что сейчас делают эти двое.

— Да, действительно, — поддержал Альтман, — чем они там заняты?

Эртье, которому так и не предложили сесть, опустил глаза, покашливая и переминаясь с ноги на ногу.

— Ну же, — наседал Сизоэс, — выкладывайте.

— Господин генерал, — отчеканил его подчиненный, задрав подбородок и вытянувшись по стойке «смирно», — в настоящее время они занимаются любовью.

Повисло неловкое молчание. Потом Сизоэс разразился грубым смехом, Эртье не преминул последовать его примеру. Альтман отвел глаза. Казалось, он задумчиво смотрит вдаль или созерцает что-то в прошлом.

— Вы уже говорили, сколько ему лет? — спросил он растроганным голосом.

— Двадцать.

— Двадцать лет! — повторил старик, устремив взгляд в пространство.

Его бородатое лицо осветила бледная, как зимнее солнце, улыбка. Рука с перстнем непринужденно скользнула по глазам, словно отводя тонкую пелену.

— Двадцать лет, — пробормотал он со вздохом.

А потом, вспомнив о двух чиновниках и поймав на себе их недоумевающие взгляды, снова посерьезнел.

— Сизоэс, отправляйтесь за вашим подопечным. Сомнений быть не может, это именно тот человек, который нам нужен. Как его фамилия?

— Смит.

— Имя?

— Байкал.

— Байкал?!

— Да, звучит довольно странно. Но тогда оно входило в комплекс стандартизированных культурных элементов, характеризовавших русско-монгольское происхождение матери. Кажется, это название какого-то озера.

Альтман вежливо сделал вид, что вникает во все эти премудрости.

— Отныне, — приказал он, — ставьте меня в известность обо всем, что касается молодого Байкала. Как только он окажется у вас, я хотел бы встретиться с ним с глазу на глаз. Я укажу вам подходящее для этой встречи место.

— Конечно-конечно, — угодливо сказал Сизоэс.

Он был явно доволен, что разговор близится к концу, и никак не мог дождаться, когда останется один, чтобы записать все сказанное Альтманом, все его приказы, жесты и особенно все его странные высказывания. Сизоэс никогда не упускал случая записать все, что казалось ему ненормальным, непонятным или подозрительным.

А от него эту привычку переняли все остальные сотрудники Министерства социальной безопасности.

Альтман наклонился, нащупывая свою упавшую на пол трость, и тяжело поднялся.

— Можете на нас положиться, — сказал на прощание Сизоэс, — мы сейчас же переходим к действию.

— Сейчас же! — воскликнул Альтман, — Полно вам, Сизоэс, неужели вы настолько далеки от всякой романтики? Дайте им еще немного порадоваться жизни...

Глава 3

ОБНАЖЕННЫЕ, ОНИ ДРЕМАЛИ, вытянувшись в высокой траве. Кейт положила согнутую ногу Байкалу на живот. Дыхание юноши было ровным и глубоким, а на лице появилось безмятежное выражение, которое она и раньше видела у него только во сне. И все же, как бы Кейт ни наслаждалась царившим вокруг покоем, на душе у нее было тревожно, неуютно. Нужен был энтузиазм Байкала, чтобы убедить себя, будто, проникнув в антизону, они обрели свободу. Что же до Кейт, то она, по правде говоря, чувствовала себя здесь под большим надзором, скованнее и уязвимее — одним словом, менее свободной, чем внутри.

Прежде всего, ей не давал покоя этот запах. Кейт он сразу напомнил гарь, и, действительно, в воздухе резко пахло золой и обугленными пнями. То тут, то там взгляд натыкался на изуродованные стволы варварски поваленных деревьев. Судя по всему, срубившие их люди были вооружены не самыми совершенными инструментами. Кейт и Байкалу попалась на глаза забытая посреди поляны ржавая мотыга, кое-как сварганенная из старых железок.

Оказавшись по ту сторону стены, беглецы прошагали еще около десяти часов. Они не сомневались, что и здесь все нашпиговано видеокамерами, а потому старались укрываться за деревьями. К их удивлению, местность, которая из зала для трекинга казалась совсем дикой, была изрезана бесчисленными тропами. Правда, людей они так и не встретили.

Байкал держался уверенно, как человек, который знает, куда идет. Время от времени он сверялся с какой-то таинственной картой, которую извлекал из клапана рюкзака. Чувствуя, что ее друг вовсе не так уверен в себе, как пытается показать, Кейт предпочитала не задавать лишних вопросов. Вскоре они вышли к горному озеру, со всех сторон окруженному густым ельником. Там, где в озеро впадала небольшая речушка, половина берега заросла тростником. Закат начертал в розовом небе таинственные знаки, которые каждый в глубине души истолковал по-своему. Кейт подумала про себя, что ничего доброго они не предвещают. Беглецы дождались темноты, чтобы развести костер из сушняка, слегка перекусили, залезли в свои спальные мешки и уснули, прижавшись друг к другу. Проснулись они еще до рассвета, когда выпала роса и с озера стал подниматься туман. Кейт встала и отправилась умываться холодной водой. У нее мелькнула мысль, что, останься они в зале, все выглядело бы примерно так же. С той только разницей, что не пришлось бы вздрагивать от смутного страха, заслышав любой необычный шорох, да вдыхать мерзкий запах гари, который под утро чувствовался еще сильнее.

Предрассветная тоска, змеящийся под одеждой холодок, горьковатый привкус дыма в воздухе — все располагало к тому, чтобы натянуть дополнительную термофутболку и наглухо застегнуть поднятый воротник куртки. Кейт совсем иначе воображала себе эту вылазку. Главное, — казалось ей — она сможет остаться с Байкалом наедине, вдали от посторонних глаз, и ее мечта о близости с ним наконец осуществится. А вместо этого получилось едва ли не наоборот: страх и отсутствие привычного комфорта препятствовали наслаждению и грозили свести на нет желание как таковое.

Кейт последовала за Байкалом, потому что была в него влюблена и не хотела отпускать одного, рискуя никогда больше не увидеть. Девушке смутно верилось, что, оказавшись по ту сторону границы, куда так влекло ее возлюбленного, они будут как-то особенно счастливы. Первое столкновение с реальностью безжалостно вернуло ее с небес на землю.

В это промозглое утро у Кейт было такое чувство, будто она постепенно приходит в себя, очнувшись от долгого забытья. Прежде всего, надо было сориентироваться во времени. Сделав усилие, она припомнила, какое сегодня число — 3 июля 27 года. В Глобалии летоисчисление велось от нуля до шестидесяти, после чего отсчет снова начинался с нуля. У этой системы, созданной по аналогии с подсчетом секунд и минут, была масса преимуществ. Благодаря ей вопрос о дате рождения перестал выглядеть вопиющей бестактностью по отношению к людям с большим будущим. Например, если вы родились в двенадцатом году, то в двадцать втором это могло означать, что вам десять, семьдесят или сто тридцать лет. Помимо всего прочего, такое летоисчисление напоминало каждому, что у Глобалии нет начала, она была всегда и будет существовать вечно, подчиняясь пульсирующему ритму бесконечно возобновляемых шестидесятилетних циклов. Итак, со временем все было ясно: 3 июля 27 года.

Что же касается пространства, то с ним дело обстояло далеко не так просто. Кейт впервые прямо спросила Байкала, где они находятся и куда он ее ведет.

— Насколько я знаю, — ответил он, слегка смутившись, — если мы будем и дальше двигаться в том же направлении, то выберемся из национального парка и попадем на пустыри за заводами фирмы «Байуотерз». А оттуда найдем дорогу на побережье.

Но как бы Байкал ни старался выставить себя знатоком, было сразу видно, что он плохо понимает, где они находятся, и очень смутно представляет себе будущий маршрут. Да и как могло быть иначе, ведь их путь лежал через запретные территории, отданные на откуп террористам и дикой природе! У Кейт пока не хватило духа продолжать расспросы прямо сейчас, но про себя она подумала, что надо будет как можно скорее взять ситуацию в свои руки.

К полудню солнце разогнало холодный туман, высушило землю и отсыревшую за ночь одежду, а бриз принес с запада гряду облаков, от которых веяло свежестью и морем. Байкал ускорил шаг, вообразив, что наконец-то нашел дорогу на побережье. Увы, беглецам дважды пришлось поворачивать назад и прятаться: едва им начинало казаться, что они на верном пути, как на горизонте возникали посты охраны. В конце концов Байкал решил отправиться в обход через горный перевал, и они с Кейт стали карабкаться по узкой тропинке, которая выглядела вполне обнадеживающе. К их разочарованию, тропа, достигнув вершины горного хребта, не спускалась по противоположному склону в долину, а вела на скалистый отрог и там обрывалась. Верхняя часть отрога поросла травой, образуя некое подобие сада, со всех сторон окруженного пропастью.

По дороге у Кейт было достаточно времени, чтобы разобраться в том, что творилось у нее в душе. Девушку обуревали мрачные предчувствия. Она была уверена, что у этой затеи нет ни малейшего шанса на успех. И если холодным утром при мысли об этом ей расхотелось и думать о физической близости, то теперь, в тихий и теплый послеполуденный час, в величественном окружении горных долин, простиравшихся внизу в подсвеченной солнцем дымке, она решила, что медлить больше нельзя, ведь в запасе у них оставалось так мало времени. Пока Байкал что-то высматривал вдали в маленький бинокль, девушка, не говоря ни слова, сбросила с себя одежду\' и расстелила ее на траве. Обернувшись, он увидел ее обнаженной. Ладонями она касалась своих грудей, но не для того, чтобы скрыть их, а чтобы от этой первой ласки стали еще заметнее напряженные соски, разбуженные прикосновением теплого ветра. До чего приятно оказалось подставить яркому солнцу длинные темные волосы и молочно-белую кожу, усеянную бесчисленными родинками! Байкал молча разделся, не сводя глаз с девушки. Не успел он подойти поближе, как она прилегла, опираясь на локоть. Ноги ее были слегка разведены и напоминали склонившийся к самой траве цветок с длинными лепестками. Байкал вытянулся рядом, повинуясь той же непреодолимой силе, которая, казалось, исходила из самой земли. Когда они слились воедино, их любовь была лишь одним из проявлений закона вселенского притяжения, но чьей воле непостижимым образом соединяются небо и облака, растения и почва, лес и светлое пламя, которое ласкает, лижет и пожирает его.

В двадцать лет поступки даются куда легче, чем слова. Теперь ими овладело стеснение, по своей силе не уступавшее тому порыву, который только что безмолвно свел их вместе, и никто не решался заговорить первым. В конце концов, каким бы легким и теплым ни был обдувавший их ветерок, им стало прохладно, и они встали, чтобы одеться.

Кейт подошла к Байкалу, который возился со своим термостатическим поясом далеко не самой последней модели. Прижавшись к нему, она вытянула губы для поцелуя и погладила юношу по небритой щеке.

— А теперь, — шепнула она, — скажи, куда мы идем на самом деле.

В первую секунду Байкал весь напрягся, стараясь снова напустить на себя самоуверенный вид. Но Кейт все так же гладила его по щеке и прямо смотрела в глаза, так что он наконец сдался:

— Я и сам не знаю.

Он выглядел таким беззащитным, что она прижала его к себе. Они долго стояли, обнявшись.

— Расскажи мне все, как есть, — прошептала Кейт.

Она взяла Байкала за руку и усадила рядом с собой на траву.

— Я тебе уже говорил, я здесь задыхаюсь. Я больше так не могу. Я хочу выбраться отсюда.

— Согласна, Сиэтл — ужасный город. Но я же тебе предлагала слетать в Улан-Батор навестить мою бабушку. А можем погостить у моих родственников на ранчо в Зимбабве.

— Кейт, ты не понимаешь. Везде будет одно и то же. Мы так и останемся в Глобалии. Это будет одна и та же страна, которую я ненавижу.

— Конечно одна и та же. Никаких других стран не существует! Может, ты жалеешь о тех временах, когда было много разных государств, которые все время только и делали, что воевали друг с другом?

Байкал пожал плечами. Кейт продолжала настаивать.

— Больше нет границ между странами. Разве это плохо?

— Естественно. Кейт, ты сейчас пересказываешь пропаганду, которую тебе вбили в голову, как и всем нам. Глобалия — это свобода! Глобалия — это безопасность! Глобалия — это счастье!

Кейт обиженно посмотрела на него. Слово «пропаганда» звучало как оскорбление. Ведь на самом деле она сказала чистую правду.

— Ты, конечно, считаешь, что намного умнее меня. Но не станешь же ты отрицать, что теперь можно ездить куда угодно! Включи свой мобильный, выбери турагентство, и завтра же можешь отправиться в любой конец мира...