Том Светерлич
Исчезнувший мир
Посвящается Соне и Женевьеве
Как я сужу, пред вами разомкнутыСокрытые в грядущем времена,А в настоящем взор ваш полон смуты.Данте, Ад, песнь десятая[1]
Tom Sweterlitsch
The Gone World
* * *
All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form. This edition published by arrangement with G.P. Putnam\'s Sons, an imprint of Penguin Publishing Group, a division of Penguin Random House LLC.
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Copyright © 2018 by Thomas Sweterlitsch
© Н. Рокачевская, 2019
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019
* * *
Пролог
2199
Ее предупреждали – она увидит такое, что окажется неподвластным пониманию. Зима, нескончаемая зима, она в мертвом лесу, и почерневшие от давнего пожара деревья покрыты изморозью, некоторые стволы повалились, образовав решетку из обугленных палок. Она уже много часов перебиралась через поля мертвых сосен, но скафандр сохранял тепло – тонкий костюм, позволяющий свободно двигаться. Скафандр был оранжевым, для новичков, ведь она впервые отправилась на прогулку по Земле далекого будущего. Куда ни глянь, в любую сторону, всюду схваченное морозом небо и заснеженная поверхность, только погибшие деревья торчат. Солнца два – бледный диск знакомого ей солнца и ослепительное белое сияние явления, которое инструктор называл Белая дыра. Когда-то эта местность была Западной Виргинией.
Она зашла далеко от базового лагеря и стала волноваться, найдет ли обратный путь к спускаемому квадромодулю, чтобы успеть к эвакуации. Дозиметр показывал полученную дозу белого излучения, цветное пятнышко за последние несколько часов сменило цвет с ярко-зеленого до цвета болотной тины. Это место ее заражало, воздух и почва здесь испаряли микроскопические частички металла, проходящие сквозь скафандр, прямо в тело. КТН, так называл их инструктор – квантово-туннельные наночастицы. Она спросила инструктора, что это за частицы – нечто вроде кучки роботов? Но он ответил, что они скорее как рак – внедряются в микротрубочки клеток, а когда их наберется достаточно, это конец. Нет, она не умрет, уточнил он, не совсем. Она еще увидит, что КТН делают с человеческим телом, сказал он, но, скорее всего, это зрелище вызовет у нее отторжение и отвращение, ей не захочется смотреть.
Одна из сгоревших сосен еще стояла, дерево побелело от слоя пепла, и когда она прошла мимо него, пейзаж вокруг изменился. Она по-прежнему была в зимнем лесу, но деревья больше не были обугленными и сломанными. Сосны буйно зеленели, несмотря на снег. Ветви дальних сосен сгибались под тяжестью льда, их силуэты расплывались в снежной пелене. Как я сюда попала? Она оглянулась. Никаких следов, даже собственных. Я заблудилась. Она протискивалась сквозь ветки и хвою, совершенно обессилев от необходимости вытаскивать ноги из сугробов. Она миновала еще одно сгоревшее белое дерево, точь-в-точь как первое – мертвое, одни покрытые пеплом ветки, похожие на скелет. Или это то же самое дерево? Я хожу кругами, решила она. Перебираясь через корни и камни, скользя по снегу, пытаясь найти хоть что-то знакомое, какую-нибудь известную точку пейзажа, она бросилась в просвет между соснами и вышла на поляну, на берег чернеющей реки. Увидев распятую женщину, она закричала.
Женщина висела вниз головой, и не на кресте – просто в воздухе, парила над черной водой. Ее запястья и лодыжки были охвачены пламенем. Грудная клетка растянута и выдавалась вперед, а тело исхудало до крайности, ноги в черных полосах гангрены. Ее лицо побагровело, налившись кровью, а очень светлые волосы свисали до самой воды.
В распятой женщине она узнала себя и упала на колени на берегу черной реки.
Это все проделки КТН, решила она. Какая мерзкая бессмыслица. Они во мне, заставляют все это видеть…
При мысли о КТН в ее клетках, в ее мозге, накатила паника, но она все же понимала, что это не галлюцинации, распятая женщина реальна, так же реальна, как она сама, как река, лед и деревья. Она подумывала снять женщину, но от ужаса не могла к ней прикоснуться.
Дозиметр сменил болотный цвет на горчичный, и она побежала, включив аварийный маячок, пытаясь вспомнить, где место эвакуации, но лес у реки был незнаком, она заблудилась. Она пошла обратно по своим следам, борясь с ледяным ветром, поскальзываясь в снегу. Прошла мимо еще одного белого дерева, идентичного прежним – или нет, наверное, это одно дерево… обгоревшая сосна, кора скована панцирем пепла. Горчичное пятно на дозиметре потемнело до цвета красноватой глины.
«Нет, нет, нет», – подумала она и снова побежала, подныривая под спутанными ветками. Дозиметр вспыхнул ярко-красным. Нахлынула тошнота, и она рухнула, пригвожденная тяжестью собственной крови. Она поползла вперед, через прогалину между деревьями, и обнаружила, что снова на поляне, у берега черной реки, где ее распяли, только теперь здесь висели тысячи распятых тел, парили вверх тормашками над всей рекой. Обнаженные мужчины и женщины голосили под лучами двух солнц.
– Что это значит? – спросила она вслух, не обращаясь ни к кому конкретно.
Зрение затуманилось, она пыталась глотнуть воздуха. Когда в небе что-то вспыхнуло, она решила, что теряет сознание, но это были огни квадромодуля под названием «Тесей». «Аварийный маячок, – решила она. – Меня спасут».
Квадромодуль подпрыгнул и приземлился на лед поляны.
– Сюда, – сказала она, но голос совсем ослаб. Она попыталась закричать: – Я здесь!
Из люка вылезли два человека в оливковых флотских скафандрах и пошли к реке.
– Я здесь, – повторила она, но они были слишком далеко и не слышали.
Она попыталась выползти из леса, хотела побежать к ним, но не было сил встать. Два человека вошли в реку по бедра и стащили парящую в воздухе женщину. Они завернули ее в толстое одеяло.
– Нет, я здесь, – сказала она, глядя, как они несут в спускаемый модуль распятую женщину, другую версию ее самой.
– Я здесь, прошу вас…
Пятно на дозиметре потемнело до бурого, еще одна перемена цвета – и будет черный, смертельная доза. Она закрыла глаза и стала ждать.
* * *
Она очнулась от толчка включившейся тяги, словно от удара лошадиного копыта, и поняла, что находится в отсеке квадромодуля, руки и ноги привязаны к койке, голова и шея лежат на подушке. Она окоченела и дрожала, несмотря на одеяла, привязанные к койке по углам. Перегрузка от вертикального взлета ослабла, сменившись невесомостью.
– Пожалуйста, вернитесь, – сказала она. – Я еще там, вернитесь, не бросайте меня…
– Все будет хорошо, мы тебя забрали, – сказал инструктор, подлетая к койке.
Он был уже в возрасте и седым, но голубые глаза выглядели юными. Когда он пощупал ее пульс, руки оказались очень нежными.
– Лодыжки и запястья будут болеть, – сказал он. – Не знаю, как это вышло, но у тебя ожоги. А еще облучение и обморожение. Гипотермия.
– Вы забрали не то тело, – сказала она, припоминая, что видела себя, ползущую в лесу в оранжевом скафандре новичка. – Ты должен мне поверить, прошу тебя. Я еще там. Пожалуйста, не бросай меня…
– Нет, ты на «Тесее», – ответил инструктор. – Мы нашли тебя в лесу. – Он был в синих спортивных трусах, белых гольфах до колен и футболке морской полиции. – Ты в замешательстве. Это КТН сбивают тебя с толку. Они у тебя в крови. Опасный уровень.
– Не понимаю. – Она попыталась вспомнить, но в голове все расплывалось. – Что у меня в крови? Я не знаю, что такое КТН.
Зубы клацнули, она задрожала. Руки и ноги скрутила боль, как будто дернули за обнаженные нервы, но пальцы не шевелились. Она вспомнила, как сняла у реки скафандр и скинула одежду. Вспомнила обжигающий лед на плечах. Вспомнила пламя на запястьях и лодыжках. Вспомнила, как висела вниз головой над бегущей черной водой – может, несколько часов, а может, и дней. Когда она увидела себя, появившуюся из леса, то мечтала о смерти.
– Я не понимаю, – повторила она, вскрикнув от боли.
– Сейчас главное – справиться с гипотермией и обморожением, – сказал инструктор, подлетая ближе к ее ногам. Он отогнул одеяло и осмотрел их. – Ох, Шэннон. Ох…
Она подняла голову и увидела свои ноги – черно-багровые и распухшие, а в других местах кожа пожелтела и шелушилась.
– О боже, нет! Нет, только не это, – охнула она.
Ей показалось, что это чужие ноги, чьи угодно, только не ее. Кто-то засунул между пальцами ног ватные тампоны. По левой ноге протянулись фиолетовые полосы. Инструктор протер ногу влажной тканью, но Шэннон не чувствовала воду, даже когда та потекла по пальцам и рассыпалась в воздухе стеклянными бусинками.
– На твой разум и воспоминания повлияла гипотермия, – объяснил он. – Тебя вытащили младший лейтенант Стилвел и старшина Алексис и поместили сюда. Тебя больше там нет, ты здесь. В безопасности.
– Я их не знаю, – сказала она.
Имена звучали незнакомо. Квадромодуль пилотировали старший лейтенант Раддикер и старшина Ли – и никакого Стилвела. В иллюминаторе виднелась Земля, теперь уже далекая, мраморно-белая из-за тумана и льда. Шэннон задумалась о собственном теле в скафандре, умирающем где-то в лесу, однако скафандр висел в шкафчике отсека – ярко-оранжевый, как охотничий камуфляж. Что со мной происходит? И хотя запястья и лодыжки были замотаны бинтами и пахли мазью, кожа горела, словно ее опалили кислотой.
– Больно, – сказала она. – Как же больно.
– Мы сообщим врачам о твоем прибытии, – заверил инструктор. – Как только корабль встанет в док, они тобой займутся.
– А что… что там, внизу? Что со мной случилось? Я висела… Все они…
– Ты видела распятых над рекой людей. Я тоже их видел, много раз, когда изучал Рубеж, мы называем их повешенными. Этих людей распяли КТН. И тебя распяли они.
– Ты сказал, они в моей крови. Вытащите их из меня, вытащите…
– Шэннон, мы же об этом говорили. Мы не можем их вытащить. Это объясняли на тренировках. Я думал, ты готова. Я предупреждал тебя о них.
– Нет, не предупреждал, – сказала она, пытаясь сосредоточиться вопреки пульсирующей в запястьях боли. Воспоминания путались и расплывались… Она помнила, что отправилась в Глубины времени на корабле «Уильям Маккинли», в 2199 год, точнее, в один из бесконечного множества вероятных 2199-х, почти на два века вперед. Когда они прибыли, над Землей висело излучающее бледное сияние второе солнце, и это поразило весь экипаж. Никто не знал, что это за бледный свет. Никто не предупреждал их о КТН и повешенных.
– Ты говорил, что отвезешь меня домой, вот что ты говорил.
– Шэннон… – беспомощно сказал инструктор и снова обтер ее ноги. – Не знаю, что и сказать. Гипотермия может вызывать амнезию. Возможно, когда ты поправишься…
– Подходим к «Уильяму Маккинли». Готовьтесь к стыковке, – раздался по громкой связи незнакомый голос.
Она вспомнила, как под ней текла черная вода. И снова посмотрела на свои ноги. К правой ноге начал возвращаться нормальный цвет, а левая по-прежнему оставалась черной, темные полосы тянулись вверх. От этого зрелища ее затошнило.
– Что это такое? Эти КТН, которые у меня внутри? – спросила она, борясь с замешательством. – Пусть ты и утверждаешь, что говорил об этом раньше.
– Мы не знаем, откуда они взялись или чего хотят. Может, вообще ничего не хотят. Квантово-туннельные наночастицы. Мы считаем, что они из другого измерения, проникли через Белую дыру, то второе солнце. Когда-то в будущем. И из-за этого возникло явление, которое мы называем Рубеж.
– Распятые люди.
– То мгновение, когда человечество перестало существовать. Никто не выжил. По крайней мере, в общепринятом смысле. Есть повешенные, но есть и бегуны. Миллионы собираются в толпы и бегут, пока не распадутся тела или пока они не утонут в океане. Некоторые копают ямы и умирают в них. Некоторые стоят, обратив лица к небу, а из их ртов течет серебристая жидкость. Они выстраиваются в ряд на пляжах и занимаются чем-то вроде аэробики.
– Почему?
– Мы не знаем, почему или для чего. Может, цели вообще нет.
– Но ведь это просто одна из версий будущего, – сказала Шэннон, представляя, как в крови двигаются КТН, словно паразиты. – Лишь одна из бесконечного числа возможностей. А значит, есть и другие возможности, другое будущее. Рубеж совершенно необязательно произойдет.
– Рубеж – это сумерки, сгустившиеся над будущим нашего вида, – ответил инструктор. – Мы видели его во всех временах, куда отправлялись. И он приближается. Сначала мы отнесли это событие к 2666 году, но во время следующего путешествия обнаружили, что Рубеж приблизился до 2456 года. А с тех пор дошел до 2121 года. Как видишь, Рубеж похож на движущееся лезвие гильотины. Флот получил задание найти выход из сумерек, а наша задача – служить флоту. Все, чему я тебя научу, все, что ты увидишь, все это – чтобы спасти наш вид от Рубежа. Мы должны найти способ избежать этих сумерек.
– И что еще я увижу?
– Конец света.
Часть первая
1997
Глава 1
– Алло.
– Специальный агент Шэннон Мосс?
Она не узнала голос мужчины, но узнала манеру растягивать гласные. Он вырос здесь, в Западной Виргинии, а может, в глубинке Пенсильвании.
– Мосс слушает, – ответила она.
– Убили семью. – Голос слегка дрогнул. – Сразу после полуночи в округе Вашингтон зарегистрирован звонок по 911. И еще пропала девушка.
Даже в два часа ночи новости оказали эффект холодного душа. Она полностью проснулась.
– С кем я говорю?
– Специальный агент Филип Нестор, – представился он. – ФБР.
Она включила лампу у кровати, высветив кремовые обои с рисунком из виноградных лоз и васильковых розочек. Мосс задумчиво рассматривала извивы узора.
– Почему подключили меня? – спросила она.
– Я так понимаю, что наш босс связался с руководством, и ему велели пригласить вас, – сказал Нестор. – Хотят, чтобы присоединилось Следственное управление ВМФ. Главный подозреваемый – флотский спецназовец.
– Где?
– Канонсберг, улица Крикетвуд-Корт, рядом с Хантерс-Крик, – ответил он.
– Хантинг-Крик.
Она знала Хантинг-Крик и Крикетвуд-Корт, там жила ее лучшая подруга детства Кортни Джимм. Образ Кортни всплыл в памяти Мосс, как лед на водную поверхность.
– Сколько жертв?
– Трое убитых, – сказал Нестор. – Просто жуть. Я никогда…
– Помедленнее.
– Однажды я видел, как нескольких ребят сшиб поезд, но ничего похожего на это.
– Ладно. Так говорите, звонок поступил после полуночи?
– Почти сразу после, – сказал Нестор. – Соседка услышала какой-то шум и все-таки вызвала полицию.
– Кто-нибудь поговорил с соседкой?
– Сейчас с ней один из наших ребят.
– Приеду где-то через час.
Вставая, она с трудом удержала равновесие – правая нога осталась стройной, мускулистой ногой спортсменки, а левая чуть выше колена заканчивалась культей, кожа и мышцы на ней были свернуты, как слоеная булочка. Мосс потеряла ногу много лет назад, когда ее распяли в зиму Рубежа. Бедренная ампутация, флотские хирурги отрезали пораженную гангреной часть. Стоя на одной ноге, Мосс выглядела как длинноногая водоплавающая птица и, балансируя на пальцах, нашла точку равновесия. Костыли стояли рядом, между кроватью и тумбочкой. Она продела руки в опоры, схватилась за ручки и прошлась по комнате с раскиданной повсюду одеждой, журналами, CD-дисками и пустыми шкатулками из-под украшений, рискуя поскользнуться, о чем предупреждал врач.
Крикетвуд-Корт…
При мысли о возвращении туда Мосс поежилась. В школе они с Кортни были как сестры, с самого первого класса, даже ближе сестер, неразлучными. Вместе с Кортни в памяти всплывали чудесные летние дни детства – бассейн, американские горки в Кеннивуде, совместно выкуренные сигареты на берегу Чартьерс-Крика. Кортни погибла, когда училась в выпускном классе – ее убили на парковке ради нескольких долларов в кошельке.
Одеваясь, Мосс включила новости по телевизору в спальне. Она нанесла на культю антиперспирант и натянула полиуретановый рукав, раскатав его до бедра, как нейлоновый чулок. Она разгладила эластичный рукав, чтобы между ним и кожей не осталось пузырьков воздуха. Компьютеризированный ножной протез фирмы «Отто Бок» изначально разрабатывался для раненых солдат. Мосс сунула ногу в протез и встала, бедро заняло весь объем углепластиковой гильзы и выдавило из нее воздух, запечатав протез вакуумом. С протезом она чувствовала себя так, будто выставила напоказ скелет – стальную голень вместо кости. Она надела свободные брюки и жемчужного цвета блузку. Положила в кобуру штатное оружие. Накинула замшевую куртку. Последний взгляд в телевизор: овечка Долли прячется среди соломы загона, Клинтон расхваливает только что подписанный запрет на клонирование человека, реклама предстоящего баскетбольного матча по «ЭнБиСи», Джордан против Юинга.
* * *
Крикетвуд-Корт заканчивалась тупиком, вспышки сирен освещали ряды домов и лужайки. Четверть четвертого ночи, и соседи точно знают – что-то случилось, но пока не знают, что именно, а если высунутся в окна, то увидят лишь мешанину из патрульных машин, автомобилей шерифа, полицейского департамента Канонсберга и полиции штата, в общем, всей паутины служб, прибывающих до федеральных агентов. Дела, которыми занималась Мосс, обычно касались служащих Космического командования ВМФ на побывке после «Глубоких вод» – секретных миссий в Глубины космоса и Глубины времени.
Драки в барах, домашнее насилие, наркотики, убийства. Она занималась моряками космофлота, которые избивали жен или подружек до смерти, – трагическими случаями. Некоторые моряки, увидев ужасы Рубежа или свет чужого солнца, пускались во все тяжкие. Она гадала, что обнаружит здесь. Неподалеку припарковался фургон окружного коронера. «Скорые» и пожарные машины простаивали. Передвижная криминологическая лаборатория ФБР уткнулась в тротуар перед лужайкой у дома ее старой подруги.
– Господи…
Дом из ее детских воспоминаний будто накладывался на теперешний – два фильма проигрывались одновременно, память и сцена преступления. Семья Кортни давно переехала, и Мосс никогда не думала, что снова войдет в дом старой подруги, уж точно не при таких обстоятельствах. Другие дома в ряду служили словно зеркальным отражением двухэтажного здания, у каждого подъездная дорожка, небольшой гараж, крыльцо залито светом единственного фонаря, все фасады одинаковы – кирпич и белый винил сверху.
В детстве Мосс, как ей казалось, проводила здесь больше времени, чем в собственном доме, она до сих пор помнила старый номер телефона Джиммов. Одна прилипчивая реальность проникала в другую, как будто желток выливался через трещину в скорлупе. Мосс отхлебнула кофе из термоса и потерла глаза, чтобы проснуться, пытаясь убедить себя, что с домами – это совпадение, ей это не снится. Совпадение, сказала она себе. Раньше в палисаднике рос цветущий кизил, но с тех пор его срубили.
Мосс остановила свой пикап рядом с перегородившей дорогу машиной шерифа, и его помощник подошел к ее окну – выпирающее брюшко и усы в стиле Чарли Чаплина придали бы ему забавный вид, если бы не усталые глаза. Он хотел развернуть ее обратно, пока она не опустила окно и не показала документы.
– Что это? – спросил он.
– Следственное управление ВМФ, – сказала она, уже привыкнув разъяснять аббревиатуру своего агентства. – Федеральный агент. Нас интересуют возможные связи с военными. Там и правда все так ужасно?
– Мой приятель туда заходил и сказал, что ничего ужаснее еще не видел, просто полный кошмар, – ответил он, дохнув запахом кофе. – Говорит, от них мало что осталось.
– Репортеры уже появились?
– Пока нет, – ответил он. – Вроде несколько фургонов теленовостей едут из Питтсбурга. Вряд ли они понимают, что здесь обнаружат. Совсем даже наоборот. Идемте.
Полицейская лента отгораживала подъездную дорожку и лужайку, протянувшись от фонарного столба и загибаясь на заборчик из кованого железа. У гаража столпились криминалисты, устроив перекур. Они смотрели на приближающуюся Мосс без обычного сексизма или откровенных взглядов, с чем она частенько сталкивалась на местах преступлений, сегодня их глаза были затуманены, они смотрели как будто с жалостью, ведь сейчас ей придется все это увидеть.
Дверной проем был завешен полиэтиленом, но запахи ударили ей в нос, как только она нырнула внутрь, – приторная вонь крови, разложения и дерьма смешивалась со зловонием химических растворов криминалистов, банок с этанолом для сбора образцов. Запахи просачивались в нее, и слюна мгновенно обрела привкус меди, словно Мосс сосала монетку. В прихожей столпились криминалисты в спецкостюмах, упаковывали улики и фотографировали. За мгновение до того, как Мосс увидела сцену преступления, ее охватило тревожное предчувствие. Но как только она повернула за угол и увидела, с чем предстоит иметь дело, нервозность улетучилась и сменилась печальной решимостью как можно быстрее собрать сломанные куски головоломки.
На полу лежали мальчик и женщина, лица превращены в мешанину мозгов, крови и осколков костей. На мальчике были фланелевые штаны и толстовка – пижама. Мосс решила, что ему лет десять-одиннадцать. Ночная рубашка женщины была в крови, голые ноги синюшные, местами багровые. Внутренности у обоих были вынуты, а на пол вылилось столько крови и дерьма, что они неровными ручейками стекали с ковра. От вони Мосс чуть не задохнулась. Исходящий от мальчика и его матери запах, дерьмо и бесформенность лишают их человеческого облика, подумалось Мосс.
Мосс давно уже научилась диссоциативной технике и умела смотреть на трупы под разным углом, отделяя изувеченные тела как можно дальше от личностей, которыми они когда-то были, она смотрела на собравшихся вокруг коллег через призму человека, а на тела – через призму криминалиста. Мосс воспринимала трупы как вещественное доказательство. Женщину убили одним или двумя ударами по голове, либо по левой скуле, либо по теменной части с той же стороны. Левый зрачок женщины расширился до размеров черного блюдца. Мосс отметила, что у мальчика содраны все ногти. И, судя по всему, на ногах тоже.
Она проверила женщину и обнаружила, что ее ногти тоже удалили. Кто-то – несомненно, мужчина – убил этих людей, а потом встал на колени прямо в кровь, чтобы выдернуть ногти. Или он выдернул ногти до убийства? Зачем? Один из криминалистов протягивал нити от кровавых брызг на потолке и стенах, создавая паутину, очерчивающую точки схождения – судя по всему, во время удара жертвы стояли на коленях. Похоже на казнь. Комната, в которой они погибли, была простой и безвкусной, ничего похожего на ту, где когда-то бывала Мосс, – уютную, похожую на пещеру гостиную семьи своей подруги. Теперь, в отблесках света, стены напоминали по цвету овсянку. А на них пусто – ни картин, ни фотографий, комната выглядела нежилой, как будто обставлена для продажи.
– Шэннон Мосс?
Один человек в спецкостюме отвлекся от работы. Его глаза так налились кровью, что казались алыми, темная кожа побледнела до пепельного цвета, на маске протянулись две влажные полосы под ноздрями.
– Специальный агент из Следственного управления ВМФ, – представилась она.
Он пересек гостиную по стальным мосткам, установленным над кровью, как камни для переправы в ручье. Пожевав жвачку, он сказал:
– Специальный агент Уильям Брок, возглавляю расследование. Давайте поговорим.
Брок повел ее на узкую кухню, собравшиеся там люди уже сняли спецкостюмы, их рубашки и галстуки помялись после нескольких часов работы, лица осунулись от недостатка сна. Но Брок выглядел неутомимым, как будто готов сражаться, пока не схватит убийцу. Провожая Мосс, он смотрел сердито, почти угрюмо, словно произошедшее здесь нанесло ему личное оскорбление. Он был крупным, баритон гулко звучал среди приглушенных голосов.
– Сюда, в этот закуток, – сказал он, открывая тонкую дверь-гармошку в отгороженную от кухни комнатку.
За прошедшие годы остальную часть дома бездушно обновили, но эта комнатка осталась прежней, практически нетронутой с тех пор, когда Мосс видела ее в последний раз. Это ее ошеломило – как будто время забыло об этом маленьком клочке. Панели под дерево, аляповатый абажур, окрашивающий комнату в янтарный цвет. Даже стол из ДСП и металлические офисные шкафы были похожи, если не те же самые. В одном шкафу Кортни как-то нашла связку писем, переписку родителей Кортни в процессе развода. Девочки сидели на веранде у входа и читали их друг другу вслух. Мосс поразилась, насколько пылкими, почти ребяческими могут быть письма взрослого мужчины жене и ничем не отличаются от школьных записок о разрыве отношений, совсем никакой разницы, так она тогда подумала. Ничего не меняется. У человеческого сердца нет возраста.
– У нас есть фотографии жертв? – спросила Мосс. – Какие-нибудь недавние? Невозможно понять, как они выглядели.
– Есть несколько альбомов, – ответил Брок. – И еще чеки из фотомастерской и негативы. Отправлю их вам, как только получим. Вы уже все осмотрели? И наверху тоже?
– Мне нужно осмотреть верхний этаж.
Брок закрыл дверь-гармошку.
– Я должен с вами поговорить, прояснить кое-что, – сказал он, усаживаясь за стол из ДСП. – Посреди ночи мне позвонил замдиректора ФБР, вытащил из постели. Обычно он мне не названивает. Он сказал, что в Канонсберге произошло преступление федерального уровня, и велел его раскрыть.
– Но это не все, что он сказал, – предположила Мосс.
Брок оскалился – это обозначало расслабленную улыбку, но выглядело скорее как паника. Он завернул жвачку в фольгу и сунул в рот новую черную плитку. В воздухе поплыл запах лакрицы от его дыхания. Мосс заметила следы зубов на кончике его карандаша – может, он только что бросил курить, решила она, или пытается. Сорок с небольшим, максимум лет сорок пять, мускулистый, явно регулярно наведывается в спортзал. Она представила, как он боксирует. Представила, как накручивает мили на беговой дорожке в пустом зале.
– Я пытаюсь понять слова замдиректора, – сказал Брок. – Чтобы погрузиться в то, что мы здесь обнаружили. Он рассказал о специальной программе под названием «Глубокие воды». – Брок произнес это как заклинание, и в его глазах мелькнула тень страха. – Флотская программа, засекреченная. Сказал, что наш главный подозреваемый, «морской котик» Патрик Мерсалт, связан с программой «Глубокие воды» и прикомандирован к Космическому командованию ВМФ. Босс велел включить в расследование Шэннон Мосс.
«Для этого человека пределы известного мира расширились всего несколько часов назад», – подумала Мосс, видя, как Брок старается поверить в немыслимое. Его посвятили в тайну «Глубоких вод», но насколько ему можно доверять? Мосс вспомнила, как впервые увидела солнечные зайчики на бортах кораблей КК ВМФ в космосе, это было словно во сне, будто россыпь бриллиантов на черном бархате – такое великолепие мало кто видел. Она представила Брока, отвечающего по телефону, вот он сидит на кровати и слушает начальника, а тот описывает нечто, больше похожее на чудо.
– Мерсалт был… кем-то вроде астронавта, – сказал Брок, перемалывая челюстями лакрицу. – Глубины космоса – это я могу понять, могу понять, что мы побывали в Солнечной системе намного дальше, чем сообщалось, но не понимаю как. Квантовая пена…
Так значит, ему рассказали о Глубинах космоса, но не о Глубинах времени. КК ВМФ – публичная организация, при Рейгане занималась программой «Звездные войны» и получала финансирование от министерства обороны вместе с Управлением космических систем ВВС и НАСА, но основная масса операций была полностью секретной. Мосс путешествовала в Глубины космоса, а также и в Глубины времени, в разные версии будущего, не только чтобы посмотреть на Рубеж, но и ради собственных расследований. НеБыТь – так называли это будущее, «Недопустимые Будущие Траектории». Недопустимые, потому что будущее, в которое путешествовал КК ВМФ, было лишь вероятностью, созданной условиями в настоящем. Ей запрещалось использовать добытые в будущем улики для обвинения в настоящем, потому что это будущее могло никогда не случиться.
– Считайте меня источником информации, – сказала Мосс. – Вот почему я здесь, вот почему вас просили мне позвонить. Мой отдел в СУ ВМФ расследует преступления, имеющие отношение к программе «Глубокие воды».
– Не знаю, чему и верить. Не знаю, чему верить – в том, что касается Патрика Мерсалта и секретной космической программы… Все это звучит как… Не знаю даже, понимаю ли я все это.
– Пропавшая девочка, – сказала Мосс. – Это наша главная цель.
Напоминание о девочке заставило его сосредоточиться, подумать о чем-то более практическом.
– Мариан Мерсалт, – сказал он. – Ей семнадцать…
– Мариан. Мы ее найдем. Начнем сегодня же.
– Соседи, которые первыми появились на месте преступления, – сказал Брок, – тут же заявили, что нужно искать Патрика Мерсалта, видимо, это он убил свою семью. Как только полиция Канонсберга подняла бумаги и выяснила, что Мерсалт служит на флоте, они позвонили туда, чтобы подключить ВМФ. Судя по его личному делу, он служил на флоте во Вьетнаме, хотя тогда был, наверное, совсем мальчишкой.
– Что еще удалось выяснить?
– Ваш босс переслал мне факс с данными по Мерсалту из центра хранения персональных данных в Сент-Луисе. Все заштриховано, отредактировано. В конце семидесятых – «морской котик». С начала восьмидесятых служил в КК ВМФ. Старшина первого класса. Но в 1983 записи обрываются. Похоже, он вообще выпал из поля зрения, все записано на жену. Официально он числится пропавшим без вести во время операции.
Моряк из КК ВМФ, пропавший без вести? Моряк, потерянный в Глубоких водах, – это трагедия, но числящийся пропавшим и внезапно появляющийся вот так, живущий нелегально, – это угроза национальной безопасности.
– Нужно немедленно его отыскать.
– Мы можем найти на него что-нибудь более конкретное? – спросил Брок.
– Я узнаю у директора, но СУ ВМФ – гражданское подразделение. У меня доступ к секретным материалам высокого уровня, как и у вас, но информация о «Глубоких водах» выдается только при крайней необходимости и дозированно. Придется работать с тем, что выдаст нам флот.
Брок выплюнул жвачку в обертку и бросил комок в мусорное ведро.
– Сосредоточимся на том, что знаем, – сказал он. – Преступник разбудил жертв, собрал их вместе в гостиной и набросился на них.
– С чем?
– С топором.
Мосс представила стоящих на коленях женщину и мальчика – влажный шлепок, и топор вынимают для нового замаха. Уничтожение всей семьи – настолько же просто, как расколоть полено.
– Есть причины сомневаться, что это сделал Патрик Мерсалт? – спросила Мосс.
– Нет. Но с ним мог быть кто-то еще. Позвонившая по 911 соседка упоминала его приятеля, который ездит на красном пикапе с номерами Западной Виргинии. Мы занимаемся пикапом, пытаемся найти владельца. Она описала его как мерзкого типа, вечно перегораживающего ей дорогу. Машина покрыта наклейками. Давайте поднимемся наверх.
Мосс вслед за Броком вышла из закутка. Он поднырнул под полицейской лентой и повел Мосс наверх – этот путь она проделывала бессчетное число раз вместе с Кортни, чья комната была первой справа. Под ладонью так знакомо вились металлические перила. Теперь она поднималась по лестнице осторожно, моторчик в протезе работал почти без остановок. Брок помедлил на верхней площадке, наблюдая за Мосс, как будто пытаясь угадать ее следующее движение и подхватить, если она скатится вниз или упадет. Мосс уже устала от таких неловких моментов, когда люди впервые понимали, что имеют дело с одноногой, и гадали, как с ней себя вести.
– Что здесь произошло? – спросила она.
– Его семилетней дочери Джессике удалось убежать от первого удара, вот сюда.
Комната Кортни. Брок положил ладонь на дверную ручку.
– У меня две дочери, – сказал он. – Две чудесные дочки…
Он открыл дверь и пропустил внутрь Мосс. Возвращение в эту комнату – как свернуться обратно в кокон. Она помнила, как летом после шестого класса красила здесь стены в розовый, «цвет жевательной резинки», окуная валик в поднос, а Кортни взвизгивала всякий раз, когда краска капала сверху на ее черные кудряшки. Мосс вспомнила, как пыхала дымом от сигареты в окно, в разгар летней жары, из проигрывателя звучал альбом «Powerage» группы AC/DC, но пластинка была поцарапана, и последние несколько секунд песни «Кто следующий на луну» не проигрывались. Теперь комната была лавандового цвета, с белым комодом и двухъярусной кроватью – дочери Мерсалта, видимо, жили здесь вдвоем. Тело Джессики Мерсалт лежало в углу, где раньше стояла кровать Кортни. Ночная рубашка девочки была разорвана в клочья, на спине зиял глубокий порез, лопатки разошлись, как открытые губы.
Бедняжка… Бедняжка…
– Ты как? – спросил Брок.
– Где их ногти? – спросила Мосс, зрение расплывалось, но она заметила, что у девочки тоже отсутствуют ногти на руках и ногах.
– Ты побледнела, – сказал он. – Может, присядешь?
– Все нормально…
Ее качнуло, и Брок поддержал ее за спину.
– Спасибо, – сказала она, по-прежнему не находя точку равновесия.
Накатила горячая волна смущения. Соберись, подумала она.
– Я… Не знаю, что случилось. Прошу прощения.
Брок проводил ее из спальни в коридор.
– Слушай, – сказал он, – закрывая дверь, – на такую сцену любому тяжко смотреть, в особенности если не привык. Вполне естественно, что у тебя подгибаются колени.
– Я должна кое в чем признаться. Это… Сегодня мне сложно, потому что это нечто сверхъестественное. Я знаю этот дом.
– Продолжай.
– Я выросла неподалеку, – сказала Мосс. – В детстве я практически жила в этом доме. Здесь жила моя лучшая подруга. Кортни. Ее звали Кортни Джимм. Это была ее комната. Я провела в этой комнате кучу времени. Кровать стояла вон там.
– Охренеть.
– Меня это выбивает из колеи, но ничего страшного. Когда позвонил Нестор и сказал, что преступление совершили на Крикетвуд-Корт…
Она оперлась на стену для равновесия и, прикоснувшись к ней, почувствовала, будто может отбросить настоящее и снова увидеть подругу, быть рядом с ней, как раньше, будто может войти в ее старую спальню, в исчезнувший мир. Пружинные браслеты, прозрачные босоножки, цветные вставки на зубных брекетах Кортни.
– Обычно мы проводили время в лесу за домами, – сказала Мосс. – Курили там вместе.
Загорали в шезлонгах, приобщаясь к светскому образу жизни. Отец Кортни работал в ночную смену, а мать жила в Питтсбурге с приятелем, и дом был полностью в их распоряжении. Изредка они выкуривали косячок, но в основном просто допоздна смотрели телевизор, а на следующее утро с красными глазами шли в школу. Иногда они устраивали вечеринки вместе с другими девочками из школьной команды по легкой атлетике. Иногда приглашали соседских мальчиков. А порой Кортни, Мосс и ребята, которых они подцепили в торговом центре, напивались, накуривались и валяли дурака под комедийное шоу по телевизору, ничего такого, просто целовались и тискали друг друга, и вечер заканчивался пахнущими мылом и спермой руками.
– Боже, я ведь потеряла девственность в комнате дальше по коридору.
Брат Кортни, Дэйви Джимм. Она так четко представляла его лицо, словно они виделись только вчера. Ей оставался год до выпускного, он был старше. Дейви запустил руку в ее волосы и поцеловал ее, провел руками под блузкой, расстегнул джинсы и положил ее ладони на свой член. Он отвердел в ее руках. Она почувствовала его вес на своем теле, почувствовала, как он в нее входит.
– Прости, мне не следовало этого говорить, – сказала Мосс.
– Давай подышим свежим воздухом, – предложил Брок. – Сможешь спуститься?
– Я справлюсь. Спущусь через минуту.
Первую ночь с Дэйви Джиммом она провела в маленькой спальне в конце коридора, скорее кладовке или шкафу, чем нормальной третьей спальне. Она помнила ножи, которые Дэйви купил на блошином рынке, и постер с Кристи Бринки из «Спортс иллюстрейтед». Они лежали на скрипучей двуспальной кровати, его жадные пальцы под ее эластичными трусиками, тяжелое влажное дыхание на шее. Она помнила, какие он издавал звуки во сне, когда она лежала и смотрела, как лунный свет подкрадывается к портрету фотомодели в купальнике.
Мосс подождала, пока не услышала внизу голос Брока, и открыла дверь в прежнюю спальню Дэйви Джимма. Войти в эту комнату было все равно что выйти в открытый космос с созвездиями зодиака и звездными скоплениями, горящими в бесконечной тьме. Она нашарила выключатель – вероятно, в глубине души ожидая увидеть все тот же постер с фотомоделью в купальнике и коллекцию ножей, но вместо этого обнаружила комнату мальчика, со светящимися в темноте наклейками в виде звезд на стенах. Как глупо! Мосс пожалела о сделанном Броку признании, понимая, что следовало держать рот на замке, не стоило вообще упоминать об этом доме. Это непрофессионализм, минутная слабость. Она смотрела на комнату не из прошлого, а из настоящего – комнату мертвого ребенка.
Она нашла Брока на улице. Лужайки на Крикетвуд-Корт прихватило морозцем, ветровые стекла припаркованных машин покрылись ледяными узорами. В верхнем окне соседнего дома включился свет.
– И где во время этих событий была Мариан? – спросила Мосс. – Кто-нибудь ее видел?
– Все соседи ее знают, но ее здесь не было, – ответил Брок. – С пятницы. Мы перебудили всех ее друзей и родных, пытаемся ее найти.
– Ты упоминал, что приятель Мерсалта водил красный пикап. Никто не знает этого парня?
– Никто. Соседи замечали пикап, потому что он часто парковался на улице, но Мерсалт со своим другом общались только между собой.
– Мне кажется, стоит пойти дальше и подключить систему оповещения о пропавших детях, – предложила Мосс.
– Она может объявиться, – возразил Брок. – Может, она у друзей. Мы проверяем.
Систему оповещения ввели совсем недавно, напомнила себе Мосс, она пока еще не настолько известна.
– Это поможет, – заверила она. – Кто-нибудь мог ее видеть.
Брок посмотрел на свои часы с подсветкой.
– Мосс, твой кабинет ведь в Информационном центре криминальной юстиции?
Это здание было нервным центром ФБР, недавно возведенная на пустынных холмах Западной Виргинии, рядом с Кларксбергом, диковина из стекла и бетона. Здание принадлежало ФБР, но раз у ВМФ не было поблизости собственных, офис СУ ВМФ располагался именно там.
– Ты и живешь там? Где-то рядом с Кларксбергом? – спросил он.
– Точно.
– Там работает моя жена Рашонда, в фотолаборатории. Может, вы даже пересекались.
– Ты муж Рашонды Брок?
В здании инфоцентра работало несколько тысяч человек, но Рашонду Брок, заместителя директора лабораторного подразделения, знали многие. Кабинет Мосс находился неподалеку от детсада комплекса, и хотя она никогда не встречалась с женой Брока, она видела, как Рашонда оставляет там дочерей каждое утро, с потоком поцелуев и объятий.
– Кажется, я видела рисунки твоих детей, – сказала она. – Брианна и Жасмин, верно? Таблички с именами висят на доске у моей двери. Фиолетовые динозавры…
– Барни, – улыбнулся Брок и хихикнул. – Вечно эти динозавры Барни. Ими забита вся комната Брианны.
Мосс представила Рашонду рядом с Броком, они так подходили друг другу. Рашонда – всегда сияющая, полная и высокая – наверное, испытывает удовольствие всякий раз, когда ей удается рассмешить такого серьезного человека.
– Так ты приехала из самого Кларксберга, да? Это… где-то час-полтора отсюда? – спросил он, выудив из кармана пиджака конверт, а из него – ключ-карточку. Он протянул ключ Мосс. – Мы снимаем неподалеку несколько комнат, не стоит тебе сегодня ночью возвращаться в Кларксберг. Завтра утром все равно придется сюда ехать.
– Упаду там на ночь, – сказала она, отметив перемену в поведении Брока. Заметив ее протез и упомянув о жене, он смягчился.
– Глубокие воды, – произнес он, устремив взгляд в небо, хотя из-за туч не было видно ни одной звезды. – В детстве я мечтал стать астронавтом. Дедушка с бабушкой возили меня на запуск ракет с мыса Канаверал. Самое прекрасное зрелище из тех, что я видел в жизни, пока не родились дочки.
Рассветный сумрак освещали вспышки пожарных сирен, словно взлетающие и исчезающие из вида ракеты.
– Это зрелище всегда прекрасно, во все времена, – сказала Мосс.
– Иди поспи. Мои люди продолжат работу. Совещание по результатам в девять утра, будут все, а потом встретимся с прессой.
* * *
Когда она удалялась от Крикетвуд-Корт и Хантинг-Крика, плечи и спину щекотало желание побыстрее увеличить расстояние от этого дома. Брок забронировал номер в гостинице «Вестерн» рядом с Вашингтоном, что в штате Пенсильвания, но перед тем, как выбраться на семьдесят девятое шоссе, Мосс свернула к парковке у ресторана «Пицца-хат» рядом с Чартьерс-Криком. Именно здесь убили Кортни, в ноябре, за год до выпускного. Пиццерия не изменилась с того раза, когда Мосс здесь проезжала, кирпичное здание с полукруглой крышей, сзади – два больших мусорных контейнера, в фарах машины они выглядели синими.
Тело Кортни бросили между этими баками. Мосс подсчитала часы – почти тридцать три, с тех пор как в последний раз видели Мариан Мерсалт. Мариан – семнадцать, а Кортни было шестнадцать, когда она погибла. Мосс поехала в гостиницу, думая об умершей подруге и о пропавшей девушке. А у мертвецов исчезли ногти. Это Патрик Мерсалт убил свою семью? Где он сейчас?
В багажнике Мосс хранила сумку с необходимыми вещами – сменной одеждой и туалетными принадлежностями, – чтобы можно было в любой момент сорваться с места. В гостиничном номере она разделась, сняла протез и обмотку. Едкая вонь влажного пота на мгновение сбросила сонливость. В душевой не за что было ухватиться, но как только пошла горячая вода, Мосс села на край поддона и закинула в него ногу, а потом подвинулась по фаянсовой поверхности, чтобы сесть на резиновый коврик.
Горячая вода струилась по телу. Мосс вымыла голову гостиничным шампунем, пытаясь смыть запахи разложения и крови. Без костылей или инвалидного кресла ей пришлось прыгать по ковровому покрытию, пока она не скользнула под накрахмаленные простыни, завернувшись в стеганое одеяло. С задернутыми шторами и выключенным светом комната погрузилась в чудесную темноту. Холодно. Мосс начала засыпать, но в голове всплывали тела женщин и детей, вращающиеся по огромной кровавой дуге, и их зияющие раны.
Горло обжигал кислый привкус омерзения и безнадеги. Она думала о Мариан, что та еще жива – пожалуйста, пусть это будет так! – но не знала, как выглядит Мариан, и потому воображение наполняло разум образами Кортни Джимм, мысли скакали от крошащего кости топора к отверстым, словно рты, ранам. Пока она ворочалась под липкими простынями, по комнате расплывался кислый запах обмотки для протеза. Мосс села и нашарила в темноте пульт от телевизора. Все местные каналы сообщали об убийстве семьи в округе Вашингтон, неподалеку от Канонсберга. Мосс прищурилась, когда в глаза ударил свет из телевизора – съемка крыш квартала с воздуха и установленные шерифом заграждения, а его помощник с чаплинскими усами подтягивал штаны рядом с загородкой.
Первый раз объявление о поисках Марион Триши Мерсалт, семнадцати лет, проживающей в Канонсберге, штат Пенсильвания, прозвучало в пять утра. На фотографии она загорелая, с веснушками, в шортиках и майке на бретельках, прямые волосы угольного цвета. У Мосс перехватило дыхание, настолько пропавшая девушка напоминала ее подругу – обе хорошенькие, с длинными темными волосами.
Мосс готовили к путешествиям во времени, и она привыкла вспоминать о событиях из будущего, словно они происходили на «твердой земле» настоящего, но это дежа-вю было совершенно другого рода, будто события повторялись – дом, девочки, – словно она видела то, что не должна была видеть, механизм цикличности времени. А может, сходство девочек было еще более необычным случаем – нечто вроде второго шанса. Она потеряла Кортни, но еще может спасти Мариан. Мосс слегка расслабилась, осознав, что люди начнут искать девочку, кто-то наверняка ее уже видел и знает, где она, и ей ничто не грозит… Но, проваливаясь в недолгий сон, Мосс почти физически чувствовала, как остывает тело Мариан.
Глава 2
После смерти Кортни Мосс потеряла ко всему интерес и превратилась в тень шестнадцатилетнего подростка. Семья Джимм пригласила ее остаться у них на время похорон – изматывающая почетная обязанность, и довольно неловкая, ведь приходилось стоять рядом с Дэйви и как будто спящей Кортни с синюшным лицом под слоем пудры. Кортни всегда говорила, что хочет быть похороненной в джинсах, но ее одели в бархатное платье с высоким кружевным воротником, чтобы прикрыть то, чего не спрятать косметикой, – разрез на шее. Тело было настолько неподвижным, противоестественно неподвижным, что Мосс почти ждала, когда подруга сядет, заворочается или вздохнет.
Возвращаясь после похорон домой, Мосс представляла, что вместе с Кортни умерла и похоронена она сама. Она была подавлена, одинока и равнодушна к новой версии себя самой, той, что уцелела. Она жила с матерью, отец ушел, когда Мосс исполнилось пять. Отношения с матерью были дружескими, но та постоянно отсутствовала – то на работе, то в баре Макгрогана, где «удачные часы» с уцененной выпивкой плавно перетекали в пьянку на всю ночь.
Мосс замыкалась в себе и каждый вечер скрывалась в своей комнате вместе с расширяющейся коллекцией: «Мисфитс», «Клэш», «Секс пистолз», «Пиксиз» – виниловые пластинки с альбомами панк-групп, которые она выбирала в магазинах CD-дисков. Она просто лежала в темноте на кровати с наушниками на голове, погрузившись в звуковые ландшафты. Оставшиеся месяцы в школе она прожила совершенно бездарно – пила виски с вишневой колой или любое другое пойло, которое удавалось раздобыть на парковке во время обеденного перерыва. Она чувствовала себя пустой оболочкой, поскорей бы окончить школу и просто жить дома, а если придется, устроиться на работу в ту же компанию телемаркетинга, где работала мать. Но школьный наставник обратил на нее внимание, потянул за нужные ниточки и добился для Мосс права посещения лекций в университете Западной Виргинии.
Через три года после гибели подруги Мосс вызвали давать показания против ее убийцы. Она сидела в суде округа Вашингтон в материнском офисном платье и отвечала на вопросы о той ночи, когда умерла Кортни. Родители Кортни слушали ее показания, мать Кортни рыдала, а убийца слушал совершенно равнодушно. Мосс никогда не сожалела об отсутствии сострадания к убийце лучшей подруги – бродяге и торчку.
Она желала ему смерти, смерти в мучениях или пожизненного заключения – хоть какая-то месть, какая-то справедливость. О приговоре она узнала позже – ему дали двадцать восемь лет, но ей это казалось недостаточным. Ярость при мысли, что он будет жить и однажды выйдет на свободу, просачивалась сквозь туман удушающего горя. В первом семестре второго курса колледжа пьяные выходные и наркотики в общаге уступили место учебе. Она выбрала основными предметами криминологию и расследование преступлений и добилась стажировки в офисе окружного коронера, как того требовали правила специализации.
Поначалу стажировка ее напугала, но в офисе коронера оказалось приятно проводить время – женщины были благодарны за помощь и всячески старались ублажить, болтая о контроле за деторождением и музыке, пока она ползала на четвереньках, разбирая их шкафы с бумагами. Коронер, доктор Радовски, приветствовал ее каждой утро, но держался на расстоянии. Как сообщил кое-кто из его сотрудников, он был алкоголиком и гомосексуалистом, как всем известно, и хотя лицо Радовски частенько полыхало красным после затяжного обеденного перерыва, он был безупречно любезен. Некоторые однокурсники Мосс были поражены ее выбором, их тошнило при одной мысли о трупах, но Мосс с готовностью подогнала свое расписание под стажировку и с нетерпением ждала четверга, чтобы в двадцать минут первого выехать по семьдесят девятому шоссе на Вашингтон в бананово-желтом «Понтиаке» и успеть в офис коронера к часу дня.
Когда Радовски в первый раз позволил ей присутствовать на вскрытии, она нервничала, но не боялась. В лабораторном халате, очках и перчатках, похожая на играющего в ученого ребенка, она стояла рядом с Радовски, разрезающим тело шестидесятичетырехлетней женщины, обнаруженное, только когда соседи пожаловались на запах. Мосс впервые вдохнула сладко-едкую вонь человеческого разложения, но любопытство заставило ее переступить через отвращение.
Временами процедура напоминала хирургическую операцию с помощью скальпеля, но стала неожиданно суровой, когда Радовски разломал клещами грудную клетку и разрезал череп визжащей электропилой, наполнив воздух пылью. Ассистент Радовски промыл кишечник женщины, вода потекла через толстую кишку в раковину, и по комнате растеклась вонь экскрементов. Ассистент тут же сострил, обнаружив в желудке женщины полупереваренное печенье «Твинки»:
– Срок хранения неограничен.
Радовски позволил Мосс подержать сердце женщины. Она осторожно взяла его в сомкнутые ладони, как будто держит птицу со сломанным крылом, а не мертвую мышечную ткань. Ее удивило, насколько сердце тяжелее, чем она ожидала. Чтобы добраться до него, Радовски пришлось прорезать скальпелем околосердечную сумку, и со стола из нержавейки на пол полилась жидкость.
– Положите вон туда, пожалуйста, нужно его взвесить.
Мосс сделала, как велел Радовски, положив сердце в емкость, чтобы стекла жидкость.
– Взгляните на это, – позвал ее Радовски через некоторое время, поднимая какой-то внутренний орган. – Здесь вы видите причину смерти. Печень. Посмотрите на темно-фиолетовый цвет и текстуру, как у давленого угля. Здоровая печень выглядит как кусок мяса из супермаркета – розоватая и гладкая. Это цирроз. Упилась до смерти.
Иногда морг казался Мосс центром спокойствия в мире науки, потому что смерть – нечто очень личное. Смерть и потеря были ей близки, ведь лучшая подруга умерла, а отец ушел. Процедура вскрытия помогла завершить ее знакомство со смертью – та по-прежнему осталась загадкой, но тем не менее всю полноту человеческой жизни можно было разложить по полочкам, взвесить и измерить.
Общежитие находилось в Моргантауне, но летом Мосс снимала квартиру в Дормонте, подрабатывая в Питтсбурге. Временной секретаршей в «Бьюкенен Ингерсолл», адвокатской конторе. Ее стол загромождали здоровенный монитор компьютера и электрическая пишущая машинка, за спиной стояли стальные полки с расставленными в алфавитном порядке папками. В двадцать один год одевалась она как на фото в модных журналах – куртки с эполетами в стиле милитари, массивные золотые серьги, блестящая красная помада и наклейки леопардовой расцветки на ногтях. Женщины постарше называли ее «Мадонна» – вероятно, это был комплимент. По часу каждое утро в женском туалете и несколько визитов туда в течение дня, чтобы взбить волосы и покрыть их лаком, превратив в воздушные кудряшки, которые она собирала резинкой. Коллеги в курилке держались от нее на расстоянии из опасения, что волосы могут вспыхнуть. Во время обедов на Маркет-сквер – учебники по криминологии и судебной медицине.
Когда она ела жареные устрицы в пакете из вощеной бумаги и картошку-фри, к ней подошел мужчина в спортивной куртке и галстуке с замысловатым узором. Он уселся напротив, даже не спросив разрешения. Приподнял ее книгу и глянул на обложку – «Введение в криминологию. Теории, методы и криминальное поведение», второе издание.
– Ну и как, ты узнала, почему люди поступают так, как поступают? – спросил он.
Привыкнув, что бизнесмены и юристы с Грант-стрит постоянно напрашиваются на знакомство, считая, будто секретарши существуют, только чтобы их развлекать, Мосс и бровью не повела, пока он не показал значок – «Следственное управление ВМФ», о такой службе она никогда не слышала. Но даже тогда первым делом она подумала, не случилось ли чего с матерью или с подружками.
– Мы ищем самых лучших и ярких, – сказал он.
Мосс удивилась – какое это имеет отношение к ней?
– Ясно, – сказала она. – И что?
Он представился как специальный агент О\'Коннор.
– Одна из твоих преподавательниц предложила тебя в качестве вероятного кандидата для федеральных служб, – сказал он. – На нее произвела впечатление твоя работа.
– Ясно, – произнесла Мосс, гадая, кто из преподавателей и не подстава ли это. – А у вас нет буклетов или чего-то в таком духе?
– Я хотел предложить тебе работать в особом подразделении СУ ВМФ. Хотел встретиться с тобой лично, прежде чем решу. Я не всегда набираю людей вот так, но у меня уже есть основания полагать, что ты станешь отличным агентом… Хотя все равно нужно в этом убедиться, прежде чем предложить работу.
Может, он пытается что-то продать? Вытянуть ее имя и адрес, а потом забросать спамом и замучить рекламными звонками. Сейчас он попросит двадцать баксов, чтобы «гарантировать место в программе», или попросит сделать пожертвование.
– Мои достижения недостаточно хороши для вас, – сказала она, пытаясь вывести его на чистую воду. – Я и школу-то с трудом окончила.
– Играет роль твое прошлое. Мне интересен твой новый взгляд на жизнь, выбор профессии. Некоторые еле-еле успевают в школе и расцветают в колледже. Это мне подходит. Мне не нужны вундеркинды, которые сгорят через несколько лет. Я читал твою работу по поводу ответственности сильного общества по защите прав незащищенных групп, где самые беззащитные – это жертвы насилия. Ты это откуда-то переписала или сама придумала?
– Я ничего не переписываю.
– Меня тронула твоя работа, – сказал О\'Коннор. – Она эмоциональная. Мне нравится твоя пылкость, Шэннон. Думаю, твоя пылкость поможет в нашем деле.
– У меня была подруга, – сказала Мосс. – Именно из-за нее я заинтересовалась криминологией.
– Так уж вышло, Шэннон, что у меня как раз есть для тебя буклет. Сколько тебе осталось до выпуска? Еще год? Если к тому времени ты не растеряешь пыл и решишь пойти к нам на работу, обращайся прямо ко мне.
Свой адрес – Вашингтонская верфь ВМФ, строение 200 – он записал на обороте глянцевого рекламного буклета: люди в ветровках, стоящие в карауле на палубе авианосца. В конце шестидесятых ее отец служил на флоте, на линкоре «Нью-Джерси», но Мосс мало об этом знала.
За месяц до выпуска она отправила в СУ ВМФ письмо со своими документами, как и в местный полицейский департамент и офисы окружных прокуроров Западной Виргинии и Пенсильвании. О\'Коннор позвонил через неделю и попросил ее обратиться в Ошену в штате Виргиния, чтобы пройти собеседование. «Разгреби свое расписание», так он сказал. После грез о том, как она поднимается на борт громадных кораблей, прорезающих стальные океанские воды, и воображая, будто в ее крови каким-то образом течет опыт отца-моряка, Мосс удивилась, когда в назначенный день прошла через ворота военного аэродрома Аполло-Сусек и над головой с визгом пролетела эскадрилья «шершней».
О\'Коннор набрал двенадцать новичков, и Мосс была одной из трех девушек, а через несколько дней двое ребят ушли, не выдержав режим, который требовали поддерживать инструкторы. Мосс поняла, что речь идет не о собеседовании, лишние отсеются сами. Многочасовые заплывы в бассейне в подводном снаряжении поверх купальника. Бесконечное вращение в симуляторе перегрузок, пока глаза не вылезали из орбит, а она не теряла сознание, но, приходя в себя, снова начинала вращаться.
Кормили рекрутов скудно, а ночевали они в одной комнате на шестерых – один общий туалет, а вместо душа – влажные салфетки. Спартанские условия действовали на нервы, но Мосс быстро привыкла, опыт в легкоатлетической команде научил терпению, научил ставить силу разума выше телесных нужд. Через месяц осталось только семь рекрутов, и Мосс – единственная девушка среди них. На состоявшейся в одном из классов церемонии О\'Коннор предоставил каждому выбор:
– Можете сейчас же подать документы в строение 200, и вас примут с распростертыми объятьями, вас ждет многообещающая карьера в ФБР. Или оставайтесь на своих местах.
Один из рекрутов встал и вышел, но остальные остались, озадаченные и в нетерпении, когда О\'Коннор вручил всем зеленые футболки и сертификаты с их именами.
Позже состоялся прием с кофе и тортом, а час спустя последовал приказ переодеться в летные костюмы. Вечером выпускники сели на борт реактивного самолета «Огопого», на его тонком носу был нарисован водный змей. Это был самолет класса «баклан», длинный и тонкий, цвета обсидиана, почти как SR-71 «Черный дрозд», но крупнее, размером с небольшой авиалайнер. О\'Коннор и его класс пристегнулись к сиденьям, и «Огопого» взлетел.
Когда «баклан» стал набирать высоту и Мосс прижало перегрузкой, она совершенно потеряла способность соображать. Сияющий полумесяц Земли, рассеянные бриллианты городских огней на далеком шаре. Мосс ощутила блаженную и оглушающую невесомость в груди, а волосы поднялись вокруг головы, как пух одуванчика, пока она не стянула их в хвост. О\'Коннор первым отстегнулся и поплыл и неожиданно стал выглядеть почти мальчишкой, остальные последовали его примеру с веселым визгом детей на трамплине. Мосс поднялась с кресла и не таясь заплакала, но слезы собирались липкими шариками и кололи глаза, пока она не вытерла их рукавом. А потом засмеялась.
* * *
Лунный пейзаж был озером темноты. Они приблизились к станции Черная долина, лунному форпосту, секретному городу, построенному в кратере Дедал. Сам кратер раскинулся на шестьдесят миль в центре невидимой с Земли стороны Луны. Склоны кратера были террасированы, к широкой котловине как будто спускалась лестница высотой в две мили. Впервые увидев место посадки, никто не проронил ни слова. Черную долину очерчивали огни, расположение зданий и посадочных полос напоминало буровые установки в Западной Виргинии и Пенсильвании. Башня аэродрома была соткана из стали и прожекторов, как стрела подъемного крана. В Черной долине стояли семь массивных кораблей размером с подлодку класса «огайо». Глянцевые и угловатые корабли цвета эбенового дерева будто сложили в технике оригами.
– Это ТЕРНы, – объяснил О\'Коннор, указывая на корабли. – Посмотрите.
Их двигатели системы Брандта-Ломонако оснащены макромагнетическими генераторами квантовой пены, объяснил он, эта военная технология позволяет путешествовать в Глубины космоса и Глубины времени.
От башни расходились взлетные полосы и площадка в форме листа клевера, к ним примыкали ведущие в ангары дорожки и россыпь белых куполов – общежития, мастерские, офисы и лаборатории. О\'Коннор объяснил, что конструкцию кораблей Космического командования ВМФ – «ястребов», «бакланов» и ТЕРНов – привезли из будущего, почти шесть веков вперед, и модифицировали на появившихся в 1970-х и 1980-х индустриальных мощностях, тогда-то в основном и построили флот. Работы вели независимые коллективы инженеров «Боинга», «Макдоннел Дугласа», «Локхид Мартина» и «Нортроп Груммана».
«Бакланы» имели усиленные двигатели Харриера для контроля маневровой системы, короткими толчками регулирующей угол наклона и тангаж, и «Огопого» сел на площадку, как насекомое на лист. За иллюминаторами простирались широкие равнины серой пыли, подсвеченные прожекторами. В слабой гравитации Луны все опускалось медленно, Мосс казалось, что она шагнула в воду. Тогда, в двадцать два года, ее переполнял восторг от секретности и чудес военной службы, сложных миссий Космического командования ВМФ, находящихся за пределами известных знаний.