Мари Юнгстедт
Неизвестный
Моим дорогим, любимым детям - Ребекке и Себастиану Юнгстедт
ПРОЛОГ
День весеннего равноденствия,
воскресенье, 21 марта
Вдали виднелся лишь слабый свет. Игорс Блейделис увидел его в бинокль, когда эстонская баржа миновала волнорез на выходе из порта Висбю. Игорс стоял на палубе по левому борту, сумерки уже спустились на безлюдную гавань, и на паромном терминале зажигались фонари.
Судно оставляло позади средневековый город с его купеческими домами, шестиметровой крепостной стеной и чётко обозначенными на фоне неба чёрными шпилями церквей. Постройки вокруг порта казались заброшенными: окна словно пустые, невидящие глаза. И только пришвартованные у пристани рыбацкие лодки мерно покачивались на волнах.
В это время года почти все рестораны были закрыты. На улицах ни одного прохожего, лишь пара автомобилей на подъезде к порту. Насколько город оживлялся летом, настолько пустынным становился зимой.
Игорс Блейделис поёжился от холода: брезентовая накидка не грела, у него текло из носа. Как обычно, дул сильный ветер, погода стояла промозглая, сырая. Только сильное желание курить заставило его выйти на палубу. Он встал за дымовой трубой с подветренной стороны и достал из нагрудного кармана мятую пачку. Сигарету удалось зажечь не сразу. Ветер леденил лицо, и пронизывающий холод пробирался за воротник.
Ему хотелось домой, к жене, в тёплую постель. Он отсутствовал всего десять дней, а казалось — целую вечность.
Игорс взял бинокль, чтобы всмотреться в береговую линию — отвесно уходящие в море скалы. С этой стороны за гаванью расположилось всего несколько домов. Он скользнул взглядом по обрывистой стене. Отсюда остров казался суровым и неприступным.
Быстро темнело. Игорс Блейделис выбросил окурок за борт и уже собирался вернуться в каюту, как вдруг свет стал ярче. На вершине скалы возникли проблески пламени.
Он задержался и ещё раз поднёс к глазам бинокль, постарался настроить резкость. На вершине скалы, на фоне тёмного неба, пылал огонь, будто кто-то решил развести в марте костёр, какой обычно зажигают в Вальпургиеву ночь. Вокруг костра проступали тени, силуэты двигались синхронно, подчиняясь определённому ритму. В руках у людей, кажется, были факелы. Один из них поднял в воздух какой-то предмет и швырнул его в пламя. Это всё, что удалось разглядеть с такого расстояния, а вскоре свет костра и вовсе исчез с горизонта.
Игорс Блейделис опустил бинокль, бросил напоследок взгляд в сторону скал и, открыв дверь в каюту, шагнул в тепло.
Понедельник, 28 июня
От церкви Фрёйеля до самого берега моря ярким ковром расстилались жёлтые рапсовые поля и зелёные луга. У края одного из полей виднелась пёстрая толпа. То и дело из высокой травы высовывалась чья-нибудь голова — кто-то выпрямлялся, чтобы размять затёкшую спину или переступить с ноги на ногу. Вот показалась белая кепка, вот — соломенная шляпа, потом бандана, а вот чьи-то руки собрали длинные волосы в хвост, чтобы дать шее немного проветриться, и затем снова позволили им упасть на плечи. А позади всех этих согнутых спин тёмно-синим фоном мерцали воды Балтийского моря. Шмели и осы, жужжа, носились над пылающими маками, от лёгкого бриза слабо колыхался овёс, хотя казалось, что воздух практически неподвижен. На Готланд из России пришёл антициклон и держался вот уже неделю.
Около двадцати студентов-археологов методично работали на раскопках порта викингов, располагавшегося в этих местах тысячу лет назад. Труд изнурительный, требующий немалого терпения.
Голландка Мартина Флохтен сидела на корточках в своём раскопе и маленькой лопаткой разгребала землю и камни — усердно, но осторожно, чтобы не повредить возможную находку. Время от времени она поднимала какой-нибудь камень и бросала в стоящее рядом чёрное пластиковое ведро.
Начиналось самое интересное. После двух недель безрезультатных поисков их труд наконец увенчался успехом: Мартина нашла несколько серебряных монет и стеклянных бусин. Всякий раз она испытывала непередаваемый восторг оттого, что держит предметы, к которым вот уже тысячу лет не прикасалась рука человека. Мартина тут же начинала представлять: что за люди жили в этих краях? Какой женщине принадлежали эти бусы? Кем она была, о чём думала?
Примерно половина группы, как и Мартина Флохтен, приехала на раскопки из других стран. Здесь были два американца, англичанка, француз, канадец родом из Индии, два-три немца и австралиец Стивен. Швеция стала одним из пунктов его кругосветного путешествия. Стивен разъезжал по всему миру, посещая места, представлявшие интерес для археологов. Его отец, очевидно, был человеком состоятельным, и сын имел возможность заниматься чем угодно. Мартина изучала археологию в университете Роттердама, где и слышала о том, что университет в Висбю организует практикум по методике полевой археологии. Его успешное завершение давало десять баллов, которые засчитывались в её университете. Мать Мартины, наполовину шведки, была родом с Готланда, но семья жила в Голландии. Мартина регулярно приезжала на остров во время каникул, даже после того, как мать несколько лет назад погибла в автокатастрофе. Теперь же выпала возможность остаться на Готланде подольше и заняться тем, что Мартина любила больше всего, — такого шанса она упустить не могла.
Собравшийся коллектив превзошёл самые смелые ожидания девушки. Почти всем участникам было столько же лет, сколько и Мартине, — около двадцати, поэтому ребята легко сдружились. Только американец Брюс, лет пятидесяти, держался особняком. Он рассказал, что, вообще-то, работает программистом, но очень увлекается археологией. Англичанка тоже была постарше, Мартина дала ей около сорока и считала её чудаковатой.
Девушке из Голландии нравилась эта разнородная компания. Студенты без конца подшучивали друг над другом, иногда грубовато, но добродушно. Нередко по округе разносился хохот, когда они высмеивали чьи-то навыки или сомнительные успехи работы в раскопе. Бедняжке Катье из Гётеборга пока не удалось извлечь из земли ничего, кроме несметного количества костей животных. Казалось, ничего интересного в её квадрате уже не найти, но кто-то должен был проработать и этот участок. Поэтому Катья сидела там изо дня в день и трудилась до седьмого пота, отчаявшись сделать хоть какое-нибудь открытие. Мартина надеялась, что невезучей шведке скоро дадут зачищать другой раскоп.
Обучение началось курсом лекций в Висбю, за которым последовали восемь недель раскопок в приходе Фрёйель, на западном побережье Готланда. Мартина о большем и мечтать не могла, ведь она увлекалась эпохой викингов, а именно в их времена, по всей вероятности, и заселялась эта местность. Здесь археологам доводилось находить предметы, относящиеся к разным периодам великой эпохи, от её начала в девятом веке до конца — в веке двенадцатом. На месте нынешних раскопок когда-то располагались порт, поселение викингов и несколько захоронений. Возможно, здесь находился важный торговый узел, судя по тому, сколько гирек для весов и серебряных монет археологам удалось найти здесь.
Вдруг из соседнего раскопа раздался голос Стивена. Все сбежались на крик. Австралиец расчищал скелет человека и, обнаружив на шее деталь застёжки для одежды, решил, что это бронзовая фибула. Руководитель практикума Стаффан Мельгрен осторожно спустился в раскоп и протянул руку за маленькой щёткой, которая лежала в ведре с другими инструментами. Он стал аккуратно удалять с находки землю, и спустя пару минут можно было разглядеть всю фибулу целиком. Студенты столпились вокруг и зачарованно наблюдали за тем, как Стаффан постепенно являл их взору отлично сохранившуюся деталь одежды. Его воодушевление передалось остальным.
— Фантастика! — воскликнул он. — Совершенно целая, даже игла не повреждена, а вот здесь видите какой орнамент?
Мельгрен вооружился ещё более миниатюрной щёточкой и лёгкими движениями смёл остатки земли, а затем указал на верхнюю часть застёжки:
— Вот этим закреплялась нижняя рубашка из тонкой ткани, которая надевалась под одежду. Если нам повезёт, то у плеча мы найдём ещё одну фибулу, только крупнее. Так что продолжай, — Он ободряюще кивнул Стивену.
Австралиец сиял от радости и гордости.
— Действуй осторожно, не топчись тут без особой надобности, рядом может лежать ещё что-нибудь.
Остальные вернулись к работе с новым воодушевлением. Мысль о том, что вот-вот и они тоже обнаружат ценную находку, придавала им сил. Мартина продолжила расчищать свой раскоп, и вскоре ей понадобилось опорожнить ведро. Она направилась к краю площадки, где в ряд стояли большие деревянные сита. Мартина осторожно высыпала содержимое ведра в одно из них. Сито представляло собой деревянный короб с частой железной сеткой на дне. Конструкция была закреплена таким образом, чтобы ящик можно было раскачивать из стороны в сторону. Мартина ухватилась за деревянные ручки по обеим сторонам короба и стала трясти его, чтобы просеять землю и песок. Уже через несколько минут девушка вся вспотела — занятие было не из лёгких, особенно на таком солнцепёке. Просеяв основную часть грунта, голландка стала тщательно изучать остатки земли в решете, чтобы не пропустить чего-нибудь ценного. Сначала она обнаружила кость животного, затем ещё одну. Кроме них, ей попался небольшой металлический предмет, возможно гвоздь.
Ничего нельзя было выбрасывать, любую находку, даже самую мелкую, следовало сохранить и задокументировать, поскольку после их группы раскопки на этом участке производиться уже не будут. Место считалось отработанным, «потерянным» для следующих поколений, и поэтому на археологах лежала огромная ответственность: сберечь всё, что могло поведать о том, как жили люди в этих краях в глубокой древности.
Мартина была вынуждена устроить себе небольшой перерыв. Её мучила жажда, и она пошла за рюкзаком, в котором лежала бутылка воды. Девушка присела перевести дух на перевёрнутый ящик и стала растирать плечи, наблюдая за остальными. Ребята сосредоточенно работали: кто стоя на коленях, кто сидя на корточках, а некоторые лежали на животе на бровке у своего квадрата и усердно копались в земле.
Мартина ощутила на себе взгляд Марка, но виду не подала. Её сердце было занято, и девушка не хотела давать приятелю напрасную надежду. Она предпочла бы сохранить с ним дружеские отношения.
Юнас — симпатичный парень с юга Швеции, с серьгой в ухе и в повязанной вокруг головы бандане, — заметил, как Мартина пытается размять плечи:
— Затекли? Хочешь, помассирую?
— Да, пожалуйста, — отозвалась девушка на ломаном шведском. Она почти не владела этим причудливым языком, родным для её покойной матери, и при случае с радостью в нём упражнялась, несмотря на то что все вокруг общались на английском.
Они с Юнасом успели сдружиться, с ним ей всегда было весело. Мартина с удовольствием приняла его предложение, хоть и догадывалась, что им движет не только участие. Ей льстило внимание товарищей, но по большому счёту её это волновало мало.
Среда, 30 июня
Он ехал по просёлочной дороге, и за его красным пикапом взвивались клубы пыли. Светало, первые солнечные лучи пробивались из-за горизонта. Всё вокруг ещё дремало, даже коровы на мелькавших за окном пастбищах лежали, прикрыв глаза и тесно прижавшись друг к другу. Лишь изредка спокойствие нарушал какой-нибудь кролик, пересекающий поле длинными прыжками. Он курил и слушал радио. Давно уже он не чувствовал себя таким довольным.
На узкой грунтовке двум автомобилям было не разъехаться, поэтому то тут, то там встречались расширения, обозначенные специальным дорожным знаком. Особой необходимости в них не было — машины здесь появлялись редко. Их хутор располагался в самом конце дороги, дальше уже не проехать. Он не мог припомнить, чтобы к ним хоть раз наведались гости. Ребёнком его это мало заботило, ему казалось, что все живут так же, как они. Та действительность была единственной известной ему — оставалось лишь приспособиться.
Каждый раз, когда дом его детства показывался из-за последнего поворота, на него как по заказу накатывал знакомый приступ паники: начинало давить в груди, сводило мышцы, становилось тяжело дышать. Симптомы проходили достаточно быстро, но он не переставал удивляться тому, что они неизменно возвращаются. Будто его организм даже по прошествии всех этих лет продолжает реагировать словно сам по себе, без его участия. Так же обстояло дело и с эрекцией, которая возникала совершенно неожиданно для него.
На хуторе стоял деревянный жилой дом, выкрашенный в жёлтый цвет и когда-то довольно красивый, правда, со временем вся краска облупилась. По одну сторону от него протянулся обветшалый коровник, по другую — небольшой сарай для сена. Остатки навозной кучи позади дома напоминали о тех временах, когда они ещё держали скот. Сегодня прилежащие луга пустовали, так как последних животных продали после смерти родителей годом ранее.
Он припарковался за сеновалом, больше по привычке, потому что эта мера предосторожности была, в общем-то, не нужна. Открыл багажник, вытащил мешок и широкими шагами пересёк двор. Дверь коровника скрипнула, затхлый воздух ударил в нос. С потолка свешивались густая паутина и полоски липкой ленты, усеянные засохшими трупиками мух.
Старая морозильная камера стояла на прежнем месте, хотя ею давно никто не пользовался. Несколько дней назад он подключил её и убедился, что она ещё работает.
Он открыл камеру, и оттуда дохнуло холодом. Без труда запихнув мешок внутрь, он быстро захлопнул крышку и с помощью мокрой тряпки и мыла оттёр морозилку снаружи. Она, наверное, ещё никогда не была такой чистой. Потом взял тряпку и свёрток с одеждой и положил всё в пластиковый пакет.
За коровником он вырыл глубокую яму, куда и затолкал этот пакет, затем засыпал его землёй и прикрыл соломой и ветками — теперь ничего не выдавало его тайник.
Оставалось разобраться с автомобилем. Он сходил за шлангом и больше часа усердно отмывал машину и внутри, и снаружи. В заключение снял фальшивые номера, повесив на место настоящие. Никто бы не упрекнул его в неосмотрительности.
Покончив с делами, он пошёл в дом готовить завтрак.
Над лугами, ещё влажными от ночной росы, стлался свежий утренний туман. Он пробирался между колосьями и травинками, лаская метёлки камышей, где пара лебедей старательно чистила белый наряд из перьев. Над заливом с криком носились чайки, недалеко от берега покачивались на привязи плоскодонки, а на берегу у самой воды теснились ветхие рыбацкие хижины, давно заброшенные.
Утро выдалось необыкновенно пригожее. Такое летнее утро с удовольствием вспоминаешь, когда зима накрывает Готланд тёмным плащом.
Двенадцатилетняя Агнес проснулась раньше обычного. Ещё не было половины девятого, когда она растолкала младшую сестру. Та, сонная, поддалась на уговоры съездить искупаться до завтрака. Бабушка сидела на ступеньках крыльца с кофе и газетой и помахала девочкам вслед, когда те вскочили на велосипеды, привязав к багажникам полотенца. Им предстояло проехать примерно километр по просёлочной дороге, идущей поверху вдоль берега, прежде чем свернуть к морю в той части пляжа, где разрешено купаться.
Агнес держалась впереди, хотя девочки спокойно могли бы ехать рядом, ведь машины здесь почти не встречались, даже сейчас, в разгар туристского сезона. Просто старшей сестре всегда хотелось опережать младшую. Агнес посасывала сорванную у дороги травинку — сладковатый сок пришёлся ей по вкусу.
Сначала грунтовка вела через лес, но потом он закончился, открыв прибрежные просторы. Поля и пастбища тянулись вдоль самого моря, которое не пропадало из виду на протяжении почти всего пути. Сёстры гнали велосипеды мимо хуторов с белёными домиками из известняка, мимо лугов, где паслись лошади, коровы и овцы. В конце дороги у последнего хутора, перед тем как свернуть к морю, девочки поравнялись с просторным пастбищем. В это время года здесь сутки напролёт паслись лошади: три готландских пони и один пони фьордовой норвежской породы — и тут же местные овцы с длинной шерстью. Нарядней всего смотрелись бараны с лихо закрученными рогами, словно по кренделю у каждого уха. Животные принадлежали хозяину хутора. Его дочка, немного постарше девочек, иногда брала сестёр с собой прокатиться на пони, когда Агнес и Софи приезжали в Петесвикен погостить у бабушки с дедушкой. Родители сестёр работали в Висбю, и девочки проводили большую часть летних каникул здесь, в юго-западной части острова.
— Постой, давай поздороваемся с лошадками, — предложила Агнес и, подъехав к изгороди, слезла с велосипеда.
Она начала свистеть и прищёлкивать языком, это сразу сработало: все животные тут же подняли голову и затрусили в сторону девочек.
Самый крупный баран вдруг подал голос, вслед за ним заблеял другой, и вскоре к хору присоединились остальные. Спустя пару минут все обитатели загона толпились у калитки, рассчитывая на угощение. Девочки гладили тех, до кого могли дотянуться, не решаясь зайти внутрь изгороди.
— А где же Понтус?
Агнес окинула взглядом луг. В загоне паслись только три пони, а их любимого, чёрно-белого мерина, видно не было.
— Он, наверное, вон там, у деревьев. — Софи указала на узкую полоску леса, которая тёмно-зелёной лентой пересекала луг.
Сёстры стали звать любимца, но тот так и не появился.
— Ладно, поедем лучше купаться, — предложила Софи.
— Странно, что Понтус не выходит. — Агнес озабоченно наморщила лоб. — Он ведь обычно такой резвый.
Взгляд девочки скользнул по склону пастбища, мимо бака с водой, брикетов соли для животных и деревьев поодаль.
— Да брось! Ну что о нём беспокоиться? Лежит где-нибудь да спит. Ты ведь купаться хотела, так давай поедем, — сказала Софи, толкнув локтем старшую сестру, и залезла на велосипед.
— Здесь что-то не так. Понтус должен был выйти к нам.
— Наверное, его увели с луга, может, Вероника собралась покататься.
— А вдруг он сейчас лежит где-нибудь больной и не может встать? Вдруг он сломал ногу или ещё что-то с ним приключилось? Нужно пойти проверить.
— Ну вот ещё глупости! Увидим его на обратном пути.
Хотя лошадки были ласковые и не очень крупные, Софи всё равно их немного побаивалась и не хотела заходить в загон. А вон тот, норвежский пони, рослый и довольно сильный, вообще доверия не внушал, он даже как-то раз лягнул её. Овцы с их большими рогами тоже наводили на девочку страх.
Агнес, невзирая на протесты сестры, открыла калитку и вошла в загон.
— А я не могу вот так махнуть рукой на Понтуса, — сердито отозвалась она.
Софи с демонстративным громким стоном слезла с велосипеда и последовала за сестрой, пробормотав:
— Тогда иди первая.
Агнес хлопала в ладоши и покрикивала, чтобы отогнать животных, которые тут же бросились врассыпную. Софи следовала за ней по пятам, с опаской озираясь вокруг. Высокая трава щекотала и колола икры ног. Сёстры молчали. Понтуса нигде не было видно.
Дойдя до перелеска и не обнаружив ничего необычного, Агнес вскарабкалась на изгородь, чтобы лучше оглядеть луг.
— Смотри, вон там! — выпалила она, показывая рукой в сторону деревьев.
На краю леса девочка заметила пони: Понтус лежал на боку, казалось, он спит. Над ним кружила стая громко каркающих ворон.
— Это он, дрыхнет как бревно!
Агнес поспешно направилась к лошади.
— Ну вот, нашёлся, и ничего с ним не случилось. Может, тогда не пойдём дальше? — снова запротестовала Софи.
Пони лежал не шевелясь, его было плохо видно из-за деревьев. Тишину над лугом нарушали только пронзительные крики птиц. Агнес, бежавшая впереди, успела удивиться, откуда столько ворон, прежде чем поравнялась с деревьями, где остановилась так резко, что сестра влетела ей в спину.
Понтус лежал в траве, его шерсть блестела на солнце. Зрелище должно было успокоить сестёр, если бы не одна деталь: на месте головы зияла пустота. Шея заканчивалась рваной раной. Девочки увидели огромную окровавленную дыру, над которой чёрным жужжащим облаком вились мухи.
Агнес услышала тихий стук за спиной — сестра без сознания упала на землю.
Припарковав тарахтящий «мерседес» рядом со зданием управления полиции, начальник уголовного отдела комиссар Андерс Кнутас обнаружил, к своему недовольству, что на рубашке под мышками уже успели проступить пятна пота. Это был один из тех редких дней в году, когда отсутствие кондиционера в стареньком автомобиле ощущалось с особенной силой, а у его жены Лине появлялся дополнительный аргумент в пользу покупки новой машины.
Обычно комиссар ходил на работу пешком, ведь его дом стоял почти у самых Южных ворот, совсем рядом с крепостной стеной, окружавшей старый город, и идти нужно было не больше километра. Вот уже двадцать пять лет Кнутас служил в полиции Висбю, но за всё это время считанные разы брал машину, чтобы поехать в управление. Иногда по пути на работу он заходил в бассейн «Солбергабадет», чтобы проплыть пару километров, и даже летом оставался верным привычке. В августе комиссару должно было исполниться пятьдесят, и в последнее время он всё чаще стал замечать, как резко портится самочувствие, если он бросает заниматься спортом. Он всегда был подтянутым и не хотел потерять форму. Теперь это просто требовало бóльших усилий. Плавание не только держало его в тонусе, но и заставляло голову лучше работать. Чем более запутанное дело он вёл, тем чаще ходил в бассейн. С момента последнего посещения прошло уже довольно много времени. Комиссар не знал, радоваться этому или нет.
Сегодня, в последний июньский день, Кнутас запланировал отправиться с семьёй на дачу в Ликкерсхамн — нужно было постричь газон и всё полить. Комиссар собирался улизнуть из управления пораньше и забрать жену с работы. Она как раз должна была освободиться после дежурства в родильном отделении. Даже дети, Петра и Нильс, изъявили желание присоединиться, хотя в последнее время тринадцатилетние двойняшки всё чаще предпочитали родителям компанию друзей.
Когда комиссар вошёл в здание полицейского управления, его обдало прохладой. В коридорах уголовного отдела царила тишина, чувствовалось, что наступил период отпусков.
Помощница Кнутаса, инспектор полиции Карин Якобсон, разговаривала по телефону у себя в кабинете. Они служили вместе вот уже пятнадцать лет и успели тесно сработаться, но о личной жизни коллеги Кнутас знал совсем мало.
В свои тридцать восемь Карин была, судя по всему, женщиной одинокой, по крайней мере, комиссар не слышал о каких-либо мужчинах в её жизни. Единственным компаньоном в её квартирке в Висбю был белый какаду. Практически всё свободное время она проводила, играя в футбол. Проходя мимо её комнаты, Кнутас увидел, как Карин размахивает руками и резким голосом что-то громко говорит в трубку. У этой невысокой тёмноволосой женщины были карие глаза, внимательный тёплый взгляд, между передними верхними зубами — заметная щель. Настроение у Карин менялось резко и часто, но она не утруждала себя попытками сдерживать свой буйный темперамент. Энергичная, активно жестикулирующая, она выделялась ярким пятном на суровом фоне наглухо задёрнутых штор и полок, выкрашенных в серый цвет.
Кнутас уселся за рабочий стол и принялся разбирать почту, накопившуюся за последние дни. Среди стопки официальных писем ему попалась пёстрая открытка из Греции. На фотографии был запечатлён традиционный греческий обед: на круглом, выкрашенном голубой краской столике располагались тарелка с шашлычком из курицы, миска с соусом цацики и бутылка вина. На бокалах играли блики от лучей заходящего солнца. Открытка гласила: «Это ведь повкуснее будет, чем бараньи мозги в кляре с пюре из брюквы, а, Кнутте, что скажешь? Я уехал на две недели на остров Наксос немного поваляться на солнышке. Может, скоро снова будет повод встретиться. Всего наилучшего! Мартин».
Кнутас не смог сдержать улыбки: открытка с едой — в этом весь Мартин Кильгорд. Следователь Центрального управления уголовной полиции был чудовищным обжорой, он постоянно что-нибудь жевал. Таких любителей поесть Кнутас ещё не встречал. Им довелось работать вместе пару раз, расследуя дела об убийствах, когда комиссар просил подкрепления из Центрального управления.
Ход мыслей Кнутаса прервал стук в дверь. В следующую секунду она распахнулась, и в кабинет вошёл инспектор Томас Витберг. Молодому следователю ещё не было тридцати, он был обладателем пышной шевелюры и упорно отказывался остричь свои светлые волосы, несмотря на уговоры коллег. Томас следил за собой и регулярно занимался на тренажёрах, поэтому плотно облегающая футболка отлично смотрелась на его мускулистом загорелом теле. Витберг был настоящим ловеласом и не раз прибегал к своим чарам, дабы околдовать очередную туристку, приехавшую на Готланд в разгар сезона. Как любил шутить молодой инспектор, его цель — занести в список побед женщин со всех уголков Швеции: от Лапландии на севере до Сконе на юге. Кнутас не сомневался, что коллега преуспеет. Насколько комиссар знал, Витберг ещё не заводил отношений, которые длились бы больше недели.
Каждое лето им на работу звонили разные женщины и просили к телефону Томаса, иные, разыскивая его, даже приходили в управление.
Умение обольщать не раз выручало Витберга на работе, поскольку во многих расследованиях им удалось продвинуться дальше именно благодаря его шарму. Томас быстро поднялся по карьерной лестнице, начав в качестве патрульного, поработав в отделе по борьбе с насилием и довольно скоро добравшись до инспектора уголовного розыска. В последние годы Витберг стал постоянным членом следственной группы комиссара Кнутаса. Судя по напряжённому взгляду голубых глаз Томаса, произошло что-то из ряда вон выходящее.
— Только послушай, — выпалил Витберг и плюхнулся на стул для посетителей.
В руках у него Кнутас успел заметить листок бумаги, весь исписанный неразборчивым почерком Томаса.
— Сегодня утром в Петесвикене две маленькие девочки обнаружили труп пони. Животное обезглавлено.
— Вот чёрт!
— Около девяти они проезжали мимо пастбища по дороге на пляж и обнаружили, что одной из лошадей нет, стали искать и нашли её обезглавленной.
— Может, они всё выдумали?
— Нет, только что звонили взрослые, дедушка девочек и хозяин пастбища были там и видели труп.
— А что за лошадь и кто владелец?
— Самый обычный пони, а владелец — Йорген Ларсон, хозяин хутора. У них всего четыре лошади, они держат их, чтобы кататься. Другие пони, кстати, паслись на лугу.
— И с ними всё в порядке?
— Целы и невредимы.
Кнутас покачал головой:
— Всё это очень странно.
— Ах да, ещё одна вещь, — вспомнил Витберг.
— Что?
— Голова не просто отрезана, она пропала. Хозяин всё обыскал, но голова исчезла. По крайней мере, нигде поблизости её нет.
— То есть ты хочешь сказать, что преступник забрал её с собой?
— Вполне возможно.
— Ты сам разговаривал с хозяином?
— Нет, информацию передал дежурный.
— Осталось надеяться, что владелец хутора не перевернул загон вверх дном, уничтожив все следы, — пробормотал Кнутас и потянулся за пиджаком. — Поедем посмотрим.
Спустя пару минут Кнутас, Витберг и криминалист Эрик Сульман уже сидели в полицейской машине, направляясь к югу от Висбю. Среди своих подчинённых комиссар ценил Сульмана почти так же высоко, как Карин. Этих двоих объединяла любовь к футболу и вспыльчивый характер, но у Эрика, в отличие от Карин, была семья и двое маленьких детей.
— Да уж, — выдохнул Сульман и убрал со лба прядь рыжих вьющихся волос. — Интересно, это дело рук ненормального или тут другое замешано?
Кнутас пробормотал что-то под нос.
— Помните того рысака на ипподроме «Скрубс», который сбежал прямо во время забега? — Витберг, сидевший на заднем сиденье, наклонился вперёд к коллегам. — Наездника вытряхнуло из коляски, и конь умчался. Мы тогда, кажется, около недели разыскивали беглеца.
— Да, вроде того, и нашли беднягу в лесу у Фолингбу, — вставил Кнутас. — Коляска застряла между деревьями, и рысак подох от жажды.
— Чёрт побери, зрелище было ужасное! — передёрнул плечами Сульман.
В наступившей тишине они продолжали путь, минуя Клинтехамн и Фрёйель, а затем и деревушку Спроге с её красивой белой церковью. Потом они свернули с шоссе на просёлочную дорогу, которая длинным прямым отрезком вела к морю, окружённая с обеих сторон низкими, склонившимися к земле елями и соснами. Спустя несколько минут полицейские уже приехали в Петесвикен. Вдоль моря цепочкой вытянулись хутора, на лугах пасся скот — зрелище мирное и не предвещающее ничего дурного.
Перед домом Йоргена Ларсона на покрытом гравием дворе стоял старенький грузовик, а рядом с ним «опель» поновее. На лужайке громоздились клетки для кроликов. Навстречу выбежала, радостно виляя хвостом, гончая. Как только машина завернула во двор, на крыльцо вышел мужчина в рабочем комбинезоне и бейсболке, которую он снял на старомодный манер, приветствуя полицейских.
— Здравствуйте, Йорген Ларсон — это я. Пойдёмте сразу, глянем на него. В голове не укладывается, просто с ума можно сойти, и дочка сама не своя от огорчения. Это ведь её пони, а вы знаете, как девчонки в таком возрасте привязаны к своим лошадям. Бедняжка обожала Понтуса, теперь вот рыдает, и нам её никак не унять. В толк не возьму, кто мог такое сотворить, да и зачем. Просто непостижимо!
Хозяин хутора выпалил всё на одном дыхании и, прежде чем кто-либо из полицейских смог ответить, уже направился к загону.
— Жена и детишки — все так расстроились, ужас! В себя прийти не могут.
— Ещё бы не расстроились, — отозвался Кнутас.
— А Понтус, скажу я вам, был особенный, — продолжал Йорген Ларсон. — Ребятня могла кататься на нём когда угодно, он им всё позволял, да. Добрее лошадки и не сыщешь, уж до чего был терпеливый, они его и за гриву трепали — это когда ещё сами маленькие были, — за хвост дёргали, а он ведь всё сносил. Ему, правда, уже пятнадцать стукнуло, не молоденький, так что рано или поздно отправили бы его на бойню, но пару годков дали бы ему ещё пожить и уж во всяком случае не подобной смерти ему желали. Такое мы себе и представить-то не могли.
— Разумеется, нет, — участливо вставил Кнутас. — А где?..
— Вот, а купил я его, когда у нас первый сын родился, думал, мальчонке в радость будет на своей лошади кататься. У нас ведь, кроме скота да пони, других животных и нет, ну вот собака разве что, она, кстати, недавно ощенилась, и котята у нас постоянно водятся, кошка наша, того и гляди, опять четверых или пятерых принесёт, пора уже, наверное, с этим кончать, ну, вы понимаете, о чём я. Мы же ещё кроликов завели, так вот у них тоже малыши народились. Детям-то особо делать нечего, вот они животиной и занимаются, им в охотку, они нам и с коровами, и с телятами помогают, а мы и довольны. Ну, что им в охотку-то.
— Да, но… — попробовал задать вопрос Кнутас, но хозяин хутора не обращал внимания на попытки комиссара прервать его и продолжал:
— Старшому уже шестнадцать стукнуло, работает у нас на хуторе, как взрослый мужик. Каждый день со школы возвращается — и сразу за дело, всё точно, прям как часы. У нас тут сорок коров дойных и двадцать пять телят. Брат мой с женой тоже помогают, у нас всё общее. Вон там они живут, где вы к нам свернули, и в ту сторону. У них своих детишек трое, так что здесь полон дом, и за всей скотиной вместе ухаживаем. Сейчас-то их нету, отдыхать уехали на Майорку, завтра вот вернутся и всё узнают, я ведь им решил не звонить, не рассказывать об этом кошмаре. Чего теперь зря беспокоить, подождёт. Но история, конечно, очень неприятная. Никогда со мной ничего похожего не приключалось.
Кнутас уставился на владельца хутора, который, казалось, едва успевал переводить дух, прежде чем выдать новую порцию словесного потока. Меж тем они уже подошли к калитке, и Йорген ткнул узловатым грубым пальцем в сторону перелеска:
— Вон там он и лежит. Без головы. Ничего страшнее сроду не видывал. Этому негодяю явно пришлось потрудиться, чтоб её отрезать-то. Вот уж не знаю, пилил он, или рубил, или ещё что придумал.
— А где другие лошади? — проревел комиссар, чтобы заглушить хозяина хутора.
— Так мы их увели. Может, он чего и с ними сделал, этого ж мы не знаем. Хотя так с виду всё в порядке. А овцы пусть пасутся, им всё трын-трава, — извиняющимся тоном добавил Йорген.
Кнутас понял, что допытываться сейчас бесполезно, и решил отложить вопросы на потом. Отперев калитку и войдя в загон, Ларсон решительно отогнал столпившихся вокруг него овец и зашагал к пони. Полицейские пытались поспеть за ним. Там, куда они направились, стая ворон кружила над падалью.
Посреди живописного луга, на фоне поблёскивающего залива, прямо на ярко-зелёном склоне лежал пони с мускулистыми ногами, круглым животом и пышным хвостом. Только на шее вместо головы зияла огромная кровавая рана.
— Что, чёрт побери, здесь произошло? — воскликнул Кнутас.
У Йоргена Ларсона, похоже, в первый раз с момента их встречи не нашлось слов.
Для тележурналиста Юхана Берга утро среды выдалось не самым удачным: оно отличалось полным отсутствием происшествий. Репортёр сидел за письменным столом, покрытым слоем пыли, в местной редакции Шведского телевидения, располагавшейся в центре Висбю. Он уже успел пролистать утренние газеты и послушать новости по радио, удивившись, каким образом его коллегам из других редакций удаётся заполнять страницы и эфир чем-то без малейшего намёка на новость. Юхан позвонил оператору Пии Лилья, с которой работал этим летом, и сообщил, что она может прийти попозже, — нет никакого смысла вдвоём сидеть в редакции и плевать в потолок.
Юхан вяло перебирал официальные пресс-релизы и протоколы, питая слабую надежду найти что-нибудь интересное. Задание, выданное ему с утра редактором из Стокгольма Максом Гренфорсом, представлялось совершенно невыполнимым. Нужно отыскать новость и сделать репортаж к вечернему выпуску. «Желательно, чтоб мы могли пустить это в самом начале. У нас сегодня у самих негусто и нужен твой вклад». Сколько раз он уже это слышал!
Юхан работал репортёром криминальной хроники для «Региональных новостей» Шведского телевидения уже двенадцать лет, освещая происшествия в Стокгольме, Упсале и на Готланде. Что касалось событий на острове, Берг не только отвечал за новости криминальной хроники, но должен был освещать все стороны жизни Готланда, начиная со сбежавших из загона коров или сгоревшей школы и заканчивая столпотворением в отделении скорой помощи местной больницы. Раньше все репортажи делались в Стокгольме, но Шведское телевидение приняло решение попробовать возобновить работу редакции на Готланде этим летом, и Юхана Берга пригласили стать местным репортёром. Вот уже два месяца, как он поселился на острове, и лучшего места представить не мог. На Готланд его привела любовь, и, несмотря на то что Юхану предстояло преодолеть ещё немало преград, он твёрдо верил, что ему суждено быть вместе с Эммой Винарве, учительницей из городка Рома. Они повстречались и полюбили друг друга, когда репортёр приехал на Готланд, чтобы освещать одно убийство, происшедшее на острове. Тогда Эмма была ещё замужем, сейчас она уже развелась и вот-вот должна была родить их общего ребёнка.
Юхан никак не мог привыкнуть к мысли о том, что станет отцом, — настолько этот факт был значимым и непостижимым. К сожалению, Эмма пока не разрешала ему переехать к ней, нужно повременить, как она говорила. Она хотела, чтобы дети от предыдущего брака, ещё совсем маленькие, привыкли к новой ситуации. Сара и Филип жили то у мамы, то у папы, и вот теперь у них должен был появиться ещё братик или сестричка. Эмма не хотела загадывать, а Юхану ничего не оставалось, кроме как набраться терпения. Уже в который раз. Казалось, их отношения основывались на том, что ему постоянно приходилось выжидать.
Юхан был твёрдо убеждён, что они на верном пути и что их двоих ждёт счастье. Он с самого начала знал это и надежды не терял. Эмма носила под сердцем его ребёнка, большего он не смел желать. По крайней мере пока.
Работать на Готланде журналисту нравилось: он ценил предоставленную ему самостоятельность, Пия оказалась хорошей напарницей, да и оставшийся в Стокгольме редактор не дышал постоянно в затылок, хотя иногда, несмотря на расстояние, давление со стороны начальства казалось ничуть не меньшим. Юхану, конечно, недоставало запутанных криминальных расследований, его квартиры в столице и друзей, но жизнь сделала новый виток, и теперь его домом стал Готланд.
Работа в местной редакции, в небольшом коллективе, имела много преимуществ. Юхан был сам себе хозяином и наслаждался тем, что может планировать рабочий день по своему усмотрению. Они с Пией старались сделать по сюжету в день, большего от них и не требовалось. Пока они поставляли годящиеся для эфира и хоть сколько-нибудь актуальные сюжеты, центральная редакция была довольна и давала им полную свободу действий.
Сейчас они делали серию репортажей о высоких ценах на недвижимость. Юхана поражало, что многие готовы заплатить не один миллион за крошечный домик в самом центре Висбю — где-нибудь в старом городе. А той суммы, что пришлось бы выложить за квартиру здесь, вполне хватило бы на очень приличное жильё в одном из самых престижных районов Стокгольма. Висбю, конечно, очаровывал своей средневековой атмосферой, но не мог тягаться со столицей в плане разнообразия. Как работы, так и развлечений здесь гораздо меньше, да и добраться сюда можно только самолётом или на пароме. Репортёру очень хотелось узнать, что за люди — а этих счастливчиков было около двух тысяч — жили в центре города, окружённом крепостной стеной, и откуда у них взялись такие сумасшедшие, во всяком случае по местным меркам, деньги. Тем, кто жил на Готланде постоянно, с их зарплатами такое было не по карману и оставалось лишь мечтать о домике в центре, если он не достался тебе по наследству.
Юхан Берг был командирован на Готланд с первого мая, и за всё это время он ещё ни разу не ощущал нехватки идей для репортажей. Одной из серьёзных проблем на острове была безработица. За последние годы несколько крупных фирм резко сократили рабочие места или вообще закрылись, некоторые перевели производство с Готланда в другие районы. Серьёзным ударом стало решение правительства расформировать полк «П-18», расквартированный на острове. Оно было принято в рамках программы сокращения расходов на оборону, волной прокатившейся по всей стране.
Однако за последние несколько дней команде Берга не удалось выжать из себя ни одного репортажа, и Юхан ясно ощущал, что давление со стороны Гренфорса усиливается. Поэтому, когда зазвонил телефон, репортёр поднял трубку без особого энтузиазма.
Ему звонила коллега, оператор, голос звучал взволнованно. Судя по звукам в трубке, она вела машину.
— Слушай, тут нашли лошадь с отрубленной головой.
Пия никогда не утруждала себя приветственными фразами, она считала их лишними, особенно если предстояло сообщить что-то важное и времени было мало.
— Когда?
— Сегодня утром. Две девочки обнаружили труп на пастбище в Петесвикене. Представляешь, где это?
— Понятия не имею.
— На юго-западном побережье острова, километров шестьдесят от Висбю.
— Откуда ты всё это узнала?
— У меня там подруга живёт, она мне и позвонила.
— Кто хозяева лошади?
— Обычные фермеры.
— Нужно отправиться туда прямо сейчас. Ты скоро будешь в редакции?
— Уже подъезжаю.
Юхан повесил трубку и тут же набрал прямой номер комиссара Кнутаса. Ответа не последовало, а диспетчер сообщила, что следственная группа занята всю первую половину дня.
Лошадь с отрубленной головой — звучит невероятно, но как раз такой новости ему не хватало. Юхан схватил блокнот для записей и ручку и выбежал из редакции, заперев за собой дверь. Берг решил пока не звонить в Стокгольм Гренфорсу, он был не прочь подержать редактора в неведении.
Он сидел на кухне и размышлял, как отчётливо меняется помещение в зависимости от того, кто в нём находится и что здесь происходит. Стены больше не излучали уныние, а потолок не давил его виной и стыдом, как раньше, когда пространство угрожающе сжималось вокруг него, сидевшего всегда на одном и том же месте. Тогда приготовленная для него еда не предвещала радости и наслаждения, наоборот, пища забивала ему рот и он не мог её проглотить. Целая порция отчаяния под банальным соусом.
Теперь, когда он мог решать сам, всё стало по-другому. Он приготовил себе основательный завтрак, чтобы компенсировать затраченные силы.
На тарелке перед ним красовались три сочные отбивные и белый хлеб с ломтиками фалунской колбасы, в луже из жира плавало яйцо. Всё это он щедро залил кетчупом, посолил и поперчил. Кот нетерпеливо мяукал и тёрся об ноги. Он бросил ему ломтик колбасы.
Часы на стене показывали без четверти десять. Сквозь мутное оконное стекло был виден двор перед домом, освещённый солнцем. Он ел с аппетитом, запивая всё большими глотками холодного молока. Справившись с завтраком, он отодвинул от себя тарелку и громко рыгнул, затем откинулся на спинку стула и заложил за губу порцию табака.
Он устал, ныли мышцы рук. Дело оказалось куда более трудоёмким, чем он предполагал. В какой-то момент ему даже показалось, что он не справится, однако в конце концов всё получилось. После тоже пришлось немало попыхтеть, но теперь со всем этим было покончено.
Он поднялся со стула, убрал со стола и тщательно вымыл тарелку, предварительно счистив с неё остатки еды.
На него тут же навалилась усталость, захотелось поспать немного. Он приоткрыл дверь, чтоб выпустить кота, который бесшумно выскользнул на улицу. Затем поднялся по скрипучей лестнице на верхний этаж и прошёл в самую дальнюю комнату в торце дома. Её так и не отремонтировали после пожара. Стены были покрыты копотью, а в углу кучей обуглившегося хлама громоздилась сгоревшая кровать. Ему даже чудилось, что в воздухе до сих пор чувствуется слабый запах гари. Хотя, возможно, ему это только казалось. На полу валялся старый матрас, на который он и улёгся. В этой комнате ему было хорошо, здесь он ощущал особый покой, более нигде не доступный. Вскоре он крепко уснул.
Кнутас никогда не переставал удивляться тому, как быстро распространяются новости.
Журналисты с местного радио, телевидения и газетчики уже добрались до него и требовали подробностей. Лошадь, которой отрубили голову, — это серьёзное происшествие для Готланда. Комиссар знал по опыту: ничто не может так взволновать общественность, как вред, причинённый животному.
Едва он успел об этом подумать, как на линии появились представители организации «Друзья животных», и наверняка его ждало ещё несколько звонков от защитников братьев наших меньших. Пресс-секретарь полиции Ларс Норби уехал в отпуск, так что комиссару пришлось справляться с журналистами в одиночку. Он составил коротенькое официальное сообщение для печати и попросил диспетчера никого с ним не соединять в последующие несколько часов.
Вернувшись в уголовный отдел после утренней поездки в Петесвикен, комиссар прошёл в кухню для персонала и купил в автомате бутерброд — о полноценном обеде думать некогда: на час дня Кнутас назначил совещание. Сульман должен был успеть приехать с места преступления и присоединиться к остальным, благо в управлении теперь работали двое криминалистов и Эрик мог спокойно отлучиться.
Следственная группа собралась в светлой просторной комнате с большим столом посредине. Здание полиции недавно отремонтировали и закупили для него мебель простого скандинавского дизайна. Кнутас чувствовал себя гораздо уютней в окружении прежней, обшарпанной мебели из сосны, но хотя бы вид из большого панорамного окна остался тем же: парковка супермаркета, часть крепостной стены и море.
— Совершено крайне неприятное преступление, — начал Кнутас, рассказав о том, какое зрелище ожидало их в Петесвикене. — Мы огородили пастбище и прилегающую территорию, — продолжил комиссар. — Вдоль загона тянется дорога, где мы ищем следы транспорта. Если тот или те, кто совершил это, забрали с собой голову лошади, они, скорее всего, уехали на автомобиле. Соседей и другой народ в округе сейчас допрашивают, так что, может, в течение дня информации добавится.
— Как именно убили лошадь? — поинтересовалась Карин.
— Об этом расскажет Эрик, — ответил Кнутас, повернувшись к криминалисту.
— Я покажу вам пару снимков. Приготовься, Карин, зрелище отвратительное, — предупредил Сульман, обратившись лично к помощнице комиссара не столько потому, что она тяжелей других переносила вид крови, сколько по причине её любви к животным. Эрик одну за другой показал на экране фотографии изуродованного трупа лошади, — Как вы видите, голову оторвали, точнее, отрезали или отрубили. Мы попросили одного ветеринара, Оке Турншё, осмотреть пони, позже он представит более детальное заключение. А пока он считает, что преступник, если это вообще дело рук человека, по всей видимости, сначала ударил лошадь по голове, скорее всего, молотком, кувалдой или топором. Когда животное потеряло сознание, он с помощью крупного ножа, например тесака, перерезал шею, что и послужило причиной смерти, — потеря крови, иными словами. Чтобы отделить голову, ему пришлось раздробить позвонки. Мы обнаружили остатки костей, я думаю, это было сделано с помощью топора. Следы на земле свидетельствуют о том, что лошадь ещё была жива какое-то время после первого удара. Она брыкалась в агонии, вырывая траву и комья земли ударами копыт. Неаккуратная рваная рана на шее говорит о том, что преступнику пришлось повозиться: он продумал план действий, но с анатомией лошади не особенно знаком.
— Ну что ж, ветеринаров можем тогда исключить, — пробормотал Витберг себе под нос.
— Есть одна деталь, которая меня беспокоит, — невозмутимо продолжал Сульман. — Когда преступник перерезал сонную артерию, лошадь наверняка потеряла чертовски много крови. На трупе животного есть, конечно, следы крови, но на траве её совсем немного, практически нет. Даже если вся кровь впиталась в землю, её всё равно должно быть больше.
Остальные вопросительно взглянули на криминалиста.
— И чем это объясняется? — спросила Карин.
— Единственное, что приходит в голову: преступник собрал всю кровь.
— Зачем ему или ей это понадобилось? — удивился Витберг.
— Не имею ни малейшего представления. — Сульман задумчиво почесал подбородок. — Хозяин пони видел его в последний раз вчера, примерно в одиннадцать вечера. По словам ветеринара, лошадь была мертва уже пять-шесть часов к тому моменту, как девочки обнаружили труп. Так что убийство произошло, видимо, около полуночи или немного позже. Что касается пастбища и территории вокруг, их обыскивают с собаками в расчёте найти голову, но пока безуспешно. Будем расширять круг поиска.
Карин поморщилась:
— Просто омерзительно! Получается, преступник забрал с собой голову и пролившуюся кровь. А что мы знаем об этой лошади?
Кнутас заглянул в свои записи:
— Пони, пятнадцати лет, кастрирован. Мерин, значит. Милое, добродушное животное. На учёте в полиции не состоит.
Витберг ухмыльнулся, но Карин шутка комиссара не позабавила.
— А что про хозяина?
— Зовут Йорген Ларсон. Женат, трое детей. Десять лет назад вместе с братом унаследовал ферму. Они выросли в этом доме, а родители сейчас живут во флигеле. Хутор большой, у них сорок коров и полным-полно телят. Ничего странного про семью сказать нельзя. Размеренно ведут хозяйство из года в год. Ни Йорген Ларсон, ни другие члены семьи у нас в базе не числятся.
— Ветеринар считает, что преступник тоже из деревенских или раньше резал скот, — добавил Сульман. — Врач говорит, что просто так это не делается. Требуются чёткий план, смелость, целеустремлённость и вдобавок ко всему физическая сила. Чтобы вырубить лошадь, надо порядочно приложить её, и потом нужно знать, куда бьёшь. У них мозг расположен довольно высоко, в верхней части головы. Поэтому Оке Турншё думает, что преступнику приходилось и раньше заниматься подобным.
Сидевшие за столом с интересом слушали Эрика.
— Кто-нибудь угрожал хозяину пони или его семье? — спросил Витберг, воспользовавшись паузой в рассказе Сульмана.
— Насколько мы знаем, нет.
— Вопрос в том, выпад ли это против хозяина лично, или просто какому-то безумцу вздумалось изувечить животное? — сказала Карин.
— А вдруг это обыкновенная мальчишеская выходка? — выпалил Витберг.
— С тесаком, топором и унесённой головой? Нет, не может быть, — отвергла его предположение Карин. — Но вот хотелось бы знать, кто из известных пациентов психиатрических больниц у нас сейчас разгуливает на свободе?
— Вообще-то, мы уже проверили, — отозвался Кнутас. — Помните Густава Персона? Он забирался в загоны и вгонял гвозди лошадям в копыта. Забивал недлинный гвоздь, и, когда лошадь стаптывала копыто, железка врезалась всё глубже и глубже. Причём Персон не довольствовался одним копытом, так что животное потом даже не могло подняться на ноги. Он водил за нос полицию несколько недель кряду, пока его наконец не повязали. К тому моменту он успел покалечить десятки животных. И ещё у нас есть Анна из Бингебю. Она убивала всех попавшихся на глаза котов и вешала их на заборе.
— Но она совсем миниатюрная и худенькая, — возразила Карин. — Ей бы ни за что не удалось провернуть такое, во всяком случае в одиночку. Я рядом с ней кажусь себе слоном. Она весит килограммов сорок, не больше.
Кнутас поднял бровь: Карин явно преувеличивала. Она была хрупкого телосложения и ростом не выше 155 сантиметров.
— Я сомневаюсь, что это дело рук сумасшедшего, — запротестовал Витберг. — Всё слишком хорошо продумано. Ведь чтобы совершить такое летом, когда ночи светлые, а вокруг полно отдыхающих, как и сказал Сульман, действительно необходим тщательный план. Представить не могу, как он решился на это, ведь риск, что его заметят, очень велик. Дорога, ведущая к пастбищу, идёт мимо всех домов в деревне, проехать по ней — всё равно что заявиться к ним во двор. Кто угодно мог проснуться ночью и услышать шум автомобиля или даже увидеть его.
— Ты прав, однако мы обнаружили, что к загону можно подобраться и с другой стороны, — возразил Сульман. Он показал на экране карту района. — Шоссе заканчивается на подъезде к Петесвикену, где делится на две дороги: одна уходит направо мимо хуторов, но можно повернуть и налево, и вскоре начнётся просёлочная дорога. Она идёт вдоль поля, огибает всю эту местность, в том числе и загон с другой его стороны. Если преступник выбрал этот путь, а я уверен, что он так и сделал, то никто из жителей хуторов его не заметил, и он спокойно добрался до загона, не рискуя быть обнаруженным. Из домов, что тянутся вдоль основной дороги, едущего по этой тропе не видно — мы проверяли. Сейчас ищем следы и там тоже, но земля совсем сухая, и это всё усложняет.
— Хорошо, — отозвался Кнутас. — Соседей и других, кто был в районе преступления, сейчас опрашивают, надеюсь, нам это что-нибудь даст. Преступник должен был на чём-то приехать. Кроме того, он тащил с собой топор, и нож, и, возможно, другие инструменты, да ещё и лошадиную голову в придачу.
— Надо полагать, он сам изрядно выпачкался в крови, — добавил Сульман.
— Вероятно, он пошёл и искупался, море-то совсем близко, — высказала догадку Карин.
— Не слишком ли это безрассудно? — Витберг с сомнением посмотрел на неё. — Идти купаться, когда тебя с минуты на минуту обнаружат? Даже если всё происходило ночью, сейчас ведь почти круглые сутки светло и народ купается допоздна. А уж в такую жару тем более.
— Да, но, с другой стороны, место довольно уединённое, — вмешался Кнутас. — Всего три-четыре семьи живут на хуторах поблизости от пастбища и ещё парочка в домах дальше по дороге. Праздно гуляющих здесь много не наберётся. Ну что ж, придётся покопаться в истории семьи Ларсон. Либо животное было убито, потому что принадлежало им, либо его выбрали по стечению обстоятельств. В любом случае необходимо проверить все возможности.
— Ты думаешь, замешан кто-то из членов семьи? — поинтересовалась Карин. — Жена мстит мужу или наоборот?
— Версия, в общем-то, притянута за уши, — ответил комиссар. — Устроить подобное может только больной человек. Но нельзя исключать ни одного варианта, мы и раньше убеждались, что разгадка может быть самой невероятной. Следует снова поговорить с хозяином. Он крайне болтлив, но мы провели у него дома совсем немного времени. Кому-то надо снова туда поехать, и потом, нужно как можно быстрее допросить девочек, которые нашли труп лошади.
— Я могу поехать прямо сейчас. — Витберг уже поднимался с места.
— Я с тобой, — подхватила Карин и, повернувшись к Андерсу добавила: — Если, конечно, ты не собирался поручить мне что-то другое?
— Нет, поезжайте оба, — ответил Кнутас. — Я останусь здесь и займусь репортёрами.
Войдя в тесную комнату общежития, Мартина Флохтен сразу же схватила косметичку, полотенце и отправилась в душ. Она собиралась наскоро переодеться и привести себя в порядок. После обеда студентов отпустили с раскопок, потому что в Висбю приехал американский профессор археологии и этим вечером он выступал с лекцией. Но Мартина так спешила вовсе не из-за него, о чём её сокурсники даже и не догадывались.
Наконец-то они смогут встретиться! Сердце ныло от тоски по нему.
Об оставшемся в Голландии молодом человеке Мартина почти не думала, хотя он всё чаще пытался дозвониться ей. Чем реже она брала трубку, тем настойчивей он звонил. Как-то вечером она забыла мобильник в комнате и, вернувшись, увидела двадцать восемь пропущенных звонков. Это никуда не годится, к тому же ей было неловко перед Евой, соседкой по комнате, которая в тот вечер осталась дома и пыталась заниматься. Мартина собиралась бросить его сразу по возвращении в Голландию, но сказать ему обо всём по телефону не могла — это было бы слишком жестоко.
Папа Мартины тоже часто звонил. Он собирался приехать на Готланд через неделю: у него были дела в Висбю, и заодно он мог навестить дочку. Он, наверное, тоже беспокоился о ней. У них с папой были близкие отношения, хотя иногда ей казалось, что он чересчур опекает её. Да и она не раз давала ему повод для волнений. Мартина была блестящей студенткой, но вовсе не синим чулком, а Роттердамский университет славился своими буйными вечеринками. Девушка любила повеселиться и даже пробовала лёгкие наркотики.
Интерес к археологии проснулся, когда Мартина смотрела передачу о раскопках в Перу. Её впечатлил кропотливый труд исследователей и то, сколько всего любопытного могла рассказать земля.
Начав изучать археологию, Мартина сразу увлеклась эпохой викингов. Девушка изучила все книги по этой теме, какие только удалось достать. Ей импонировала их древняя религия, вера в асов — языческих скандинавских богов. Её восхищали не только громадные корабли и масштабные завоевательные походы викингов, но и обширная торговля, которую они вели, в частности, на Готланде.
Археологический летний практикум лишь подогрел интерес Мартины, и она решила продолжить обучение, размышляя о переводе в университет Висбю.
Когда девушка оделась, остальные уже ждали рядом с автобусом, который должен был отвезти всех на лекцию. Она объяснила ребятам, что плохо себя чувствует и останется дома. Ева расстроилась, ведь они собирались все вместе выпить пива после лекции, раз уж их привезут в город.
Как только автобус уехал, Мартина поспешила в комнату, схватила сумочку и выбежала на улицу, бросив последний взгляд в зеркало. Она была очень хороша, солнце придало коже красивый тон, а длинные волосы стали ещё светлее.
Он предложил встретиться в гавани. Быстрыми, нетерпеливыми шагами Мартина обогнула турбазу, прошла по мостику и направилась дальше по тропинке, ведущей к морю.
Деревушка Петесвикен находилась довольно далеко от Висбю, на юго-западном побережье Готланда. Юхан и Пия быстро выехали из города и уже двигались по шоссе, когда Пия, а машину вела она, кивнула в сторону таблички, обозначавшей поворот к Хёгклинту:
— Вот где нас ждёт неплохой материал, особенно в свете взлетевших цен на недвижимость. Иногда мне кажется, что снова вернулась истерия восьмидесятых. Ты ведь знаешь, что тут собираются построить фешенебельный отель?
— А как же, мы упоминали об этом в репортажах. Они, кажется, ждут только, пока муниципальный совет соберётся осенью и одобрит проект, тогда они сразу приступят к строительству.
— Так и есть, начнут, наверное, уже в этом году. В проекте огромный комплекс отдыха: отель с апартаментами, кондоминиум, роскошные рестораны и ночной клуб. Всё категории «пять звёзд», конечно.
— Вопрос в том, будет ли это востребовано.
— И не сомневайся! На материке полно любителей островной романтики. Они приезжали сюда в молодости, а теперь хотят вернуться с семьёй и провести время с комфортом. А людей с туго набитым кошельком в нашей стране немало.
— Во всяком случае, это создаст рабочие места, но наверняка есть и противники проекта. Ведь здесь неподалёку расположен заповедник, так?
— Ну, к самому плато им не подобраться, разрешения у них, разумеется, нет. Но поразительно, что их план вообще приняли. Сильней всего, понятное дело, протестуют местные жители: им ведь и дверь собственного дома без согласия соседей не покрасить. Ну а так в основном недовольны защитники природы, предупреждают о негативном влиянии на животный и растительный мир. Множество различных видов птиц гнездится весной на скалах, а само место славится потрясающими видами. И потом, многие считают, что это побережье к югу от Висбю и так уже вовсю эксплуатируют — речь о курорте Кнейпбюн.
— А владелец, кажется, иностранец, да?
— По-моему, собственность в совместном владении местного муниципалитета и пары иностранных финансистов.
— Нужно будет выяснить побольше, когда появится время. Эта тема определённо заслуживает отдельного репортажа.
Спустя сорок пять минут коллеги прибыли в Петесвикен.
Пастбище было ограждено и охранялось полицейскими в форме — они стояли у калитки. Ни один из них не стал отвечать на вопросы Юхана, все дружно ссылались на комиссара Кнутаса.
Пия уже успела включить камеру. Неудивительно, она была расторопна! Юхану новая сотрудница понравилась сразу же, ещё в первый день, когда они встретились в редакции. Выглядела Пия довольно эпатажно: коротко остриженные чёрные волосы, колечко в носу и жирно подведённые карие глаза. В тот раз она поздоровалась и, не тратя время на болтовню, сразу перешла к делу. Собственных идей у неё было полно, так что совместная работа этим летом должна была быть приятной. Пия родилась в Висбю, там же и выросла. Она знала Готланд как свои пять пальцев. У Пии было по меньшей мере шесть братьев и сестёр. Обзаведясь семьями, они остались жить в родных краях. Членов этого клана разбросало по всему острову, и у всех, конечно, множество друзей, так что круг знакомых у Пии был внушительный. Юхану не всегда нравилось, как она снимает, он привык к другому качеству, но девушка работала добросовестно и иногда находила интересные ракурсы. Со временем она могла бы стать настоящим профессионалом, если будет трудиться с таким же напором и энергией. Пия была молода, амбициозна и уверенно шла к тому, чтобы получить постоянное место на каком-нибудь из крупных телевизионных каналов в Стокгольме. Не проработав и года, она уже добилась многого: заместитель оператора на Шведском телевидении — это серьёзно. Правда, сейчас многообещающий специалист куда-то исчез.
Юхану не терпелось отойти подальше, приподнять ленту полицейского ограждения и пролезть в загон, но он понимал: если его обнаружат, то доверие полиции к нему будет подорвано, а этого он не мог себе позволить. Результаты его работы за это лето будут иметь определяющее значение, когда шефы в Стокгольме станут решать — возобновить работу готландской редакции на постоянной основе или нет. Больше всего в жизни Юхан хотел остаться на острове.
Репортёр поискал глазами коллегу, но Пия куда-то запропастилась. Удивительно, ведь она тащила на себе камеру — вещь громоздкую, с ней не всюду пролезешь. Юхан пошёл вдоль загона.
Пастбище было большое, полоска леса мешала Юхану разглядеть, где оно кончается. Смотря в ту сторону, Берг вдруг заметил своего оператора. Пия пробралась за полицейское ограждение и снимала панораму луга. Сначала он разозлился, ведь ему не поздоровится, если они пустят это в эфир. Однако уже через секунду Юхан понял, что Пия поступила правильно, она была готова на всё ради хорошей картинки, а от оператора он ждал именно этого. Стоит пойти на поводу у полиции, как начинаешь действовать слишком осторожно и, вместо того чтобы заботиться об интересном сюжете для зрителя, думаешь о том, как бы не разругаться с блюстителями порядка. Юхан вовсе не желал превратиться в подобного журналиста. Следует не забывать и о своих интересах. Поэтому раздражение быстро сменилось благодарностью: его коллега — просто отличный оператор.
Когда Пия закончила съёмку, они прошлись по соседним хуторам. Давать интервью все отказывались. Юхан догадывался, что жители Петесвикена хранили молчание, получив особые указания от полиции. Они уже собирались было уехать, как на дороге появился мальчик лет десяти. Журналист опустил стекло и представился:
— Здравствуй, меня зовут Юхан, а это Пия. Мы работаем на телевидении. Мы приезжали снимать пастбище, где убили пони. Ты что-нибудь об этом слышал?
— Слышал, конечно. Я вон там живу, — ответил мальчик и кивнул в сторону дома.
— Ты знаком с девочками, которые нашли лошадь?
— Ну да, немного, но они здесь не живут, они приехали погостить у бабушки с дедушкой.
— А ты знаешь, где их дом?