Хендрикс набрала побольше воздуха в легкие и помчалась к лестнице.
– Инна Ивановна, будьте любезны, рассчитайте граждан, – недовольно процедил Кролик в сторону кассы, где восседала уже знакомая нам мандариновая дама.
Но каждый шаг, который она делала, заставлял ее вспоминать друзей, которых она оставила позади.
– А вы вообще кто? – заинтересовалась кассирша, приглядываясь к Славику. Надо напомнить, что дородные дамы очень любили Славика и всегда питали к нему нездоровый интерес.
«Я делаю это для них», – сказала она себе. Как только она принесет дому жертву, призраки уйдут навсегда.
– Я не буду говорить ничего без своего адвоката! Вы ничего не докажете! – заволновался Славик, пряча телефон под толстовку. – Надумали, нападать на клиентов!
– Да кто нападает-то? Просто попросили видео удалить. Вы снимали консультанта, хотя даже не спросили, – мягко укорила она приятеля.
Она отдернула занавеску…
– Исторический момент, автору показать хотели, он папенька… – опять начал он, но Инна Ивановна строго пожурила его пальцем, а потом поманила к кассе.
ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ СПАСТИ ЕГО.
– Сколько у вас там этих книженций? Ну ничего себе, поперло! А я уже думала, придется этими толстенными дурами скумбрию придавливать. Я когда по рецепту свекрови солю, груз нужен…
Внезапным «бах!» разбилось каждое окно в Стил-Хаусе. Стекло наполнило воздух, мерцая бриллиантовой крошкой.
В этот момент Марина выскочила из подсобки, вся какая-то бледная и растрепанная, словно плакала, и метнулась на выход. За ней спешил Кролик, уговаривая подождать. Мы проводили их недоуменными взглядами. Дверь с хлопком закрылась, но через секунду Кролик забежал назад и встал у кассы.
А потом все эти осколки начали падать, врезаясь в лицо Хендрикс, впиваясь ей в руки. С воплем она подняла их над головой, пытаясь защитить себя.
– Идите и извинитесь перед Мариной, – повысил он голос, выглядывая из-за широкой спины кассирши. Спина, видимо, придавала ему смелости. – Девушка и так последнее время нервная, а тут еще вы. Между прочим, по закону…
Ливень хлынул в дом бурным потоком. Вода лилась из окон второго этажа и ручьями сбегала вниз по лестнице, выбивая пол из-под ног. Хендрикс упала на колени, одной рукой держась за перила. Она знала, что, если разожмет руку, поток смоет ее.
– Законы я знаю лучше вашего, – отмахнулся Славик и ткнул в меня пальцем:
Дом не хотел, чтобы она добралась до Эдди. Он сделает все возможное, чтобы помешать ей.
– Вот она вообще юрист. Снимать нельзя только детей. Хотя вы ведете себя как дети. Пожалуйста, давайте, в суд на меня подавайте.
Как только эта мысль пришла ей в голову, стены вокруг нее загорелись. Краска пузырилась и лопалась, огонь поднялся по лестнице и перекинулся на второй этаж, быстро поглотив и полиэтиленовую пленку, и гипсокартон, и голые деревянные балки стен. Зал и лестница были заполнены дымом.
Я снова решила вмешаться и обратилась к Кролику:
Кашляя, Хендрикс снова поднялась на ноги. Пламя было все еще недостаточно сильным, чтобы обжечь ее, но она знала, как быстро распространяется огонь. Ей нужно было вытащить Эдди оттуда, пока не рухнул весь дом.
– Простите, как вас по имени…
Пепел и кровь обрушились на нее, совершенно перекрыв видимость на расстоянии пары метров. Кровь достигла колен, и ее уровень повышался с каждой секундой. Стекло плавало на поверхности, отражая огонь, танцующий над стенами лестничного пролета.
– Борис.
Хендрикс продолжала двигаться. Потребовались все ее силы, чтобы заставить себя подняться по лестнице, идти дальше.
– Кис-кис, – захихикал Славик.
Дым вызывал головокружение, а глаза зудели и плохо видели сквозь пелену. В голове все поплыло и стало нечетким. Она споткнулась раз, другой, третий, а затем ноги отказали полностью. Когда она не смогла сделать новый вдох, началась настоящая паника.
– Конечно, мы извинимся, – перебила я гаденыша, задвинув его назад. Жизнь давно меня научила: с душнилами типа Бориса лучше не спорить. Себе дороже. – А куда Марина ушла?
«Вот оно, – подумала она, ощущая, как последние силы покидают тело. – Вот так я и умру».
– Как обычно – плакать в туалет. Подождите немного, сейчас вернется, – уже более миролюбиво ответил Кролик.
Пламя вокруг нее поднималось все выше, а в глазах Хендрикс становилось все темнее, темнее, темнее.
Чтобы скоротать ожидание и замять неловкость, я решила выбрать себе блокнот и схватила новый детектив, чтобы вечерами читать на веранде. Потом вспомнила, что у меня закончился красный стержень, нужна точилка для косметических карандашей, отрывные листочки…
А потом наступил мрак.
Когда я попадала в отдел с канцелярскими товарами, меня было не остановить. Пока я оплачивала и эти покупки, Славик, униженный и оскорбленный, с недовольным видом принялся листать англо-русский словарь для детей с картинками. И сразу же возмутился:
Когда Хендрикс пришла в себя, она лежала на животе в комнате Брейди. Пол под ее щекой был теплым, а голова гудела, как будто кто-то ударил ее чем-то тяжелым. Огонь еще не достиг этого этажа, но воздух был полон дыма.
– Кто иллюстрировал это убожество? Цукерберг? Везде происки сторонников глобализма!
Она закашлялась и попыталась перевернуться, но на спину что-то давило, как будто чьи-то колени врезались в позвоночник. Ее руки были скручены сзади, и она чувствовала, как чьи-то пальцы двигаются, стягивая толстую, грубую веревку вокруг ее запястий.
– А что…
– Не двигайся, – сказал грубый голос. Хендрикс подняла голову, и кто бы – или что бы то – ни был на ее спине, яростно дернул ее запястья, вызывая боль, разлившуюся по рукам и плечам. – Я сказал: не двигайся.
– Почему слово «пляж» иллюстрировано семьей свиней в купальных трусах? У мамы свиньи вон десять лифчиков, а папаша – вообще хряк на всю голову. А это что? Что, я вас спрашиваю? Почему возле слова «врач» – сова в медицинском костюме? Тут так и написано: мой брат – врач. Кто иллюстрировал эту книгу? Вот, какой-то Пузиков А. А. Так это у Пузикова А. А. брат – сова? Или как это понимать? Дурят голову детям с рождения. Мол, ты можешь быть совой, а хочешь – свиньей или деревом.
Хендрикс хотела сказать «хорошо», но что-то закрывало ей рот. Она пыталась шевелить губами вверх и вниз, но лишь ощущала липкую поверхность.
– Или лисичкой, – закивала кассирша, отсчитывая мне сдачу. Купюра, выданная ею, почему-то была слегка мокрой. И я вдруг подумала, что ее кто-то оросил слезами. Действительно, цены на книги нынче росли, как чужие дети. Незаметно, но очень быстро.
Скотч.
– Вот именно! А потом получаем: лисички взяли спички. К морю синему пошли, море синее зажгли!
На спину перестало давить. Хендрикс сделала вдох, но дым был слишком густым. Он забил ноздри, и ее затошнило. Она повернула голову.
– Ужас… – проникся Борис, ошеломленный лингвистическим пиршеством. Славик сразу же стал апеллировать к нему.
Сквозь дым она различила Эдди, который лежал, свернувшись на боку, в паре метров от нее. Над липкой лентой, закрывающей рот, были видны широко раскрытые испуганные глаза.
– Не говори, Боря! Что же нас ждет? Ведь что они пишут в книгах! Это же просто мрак. Вчера как раз прочитал, что если полизать жабу, можно словить кайф! Якобы нужно делать нежные, но упругие движения языком по кругу…
– Что за…? – глаза кролика Бориса вот-вот должны были вывалиться из орбит. – Кто написал эту книгу?
Двое мальчиков стояли над ним. Хендрикс поняла, что они были такими же красивыми, как на фотографии в школьном альбоме. Их кожа была безупречно чистой, а волосы все еще густыми и блестящими, хотя и спутанными. Один из них брюнет, а другой светловолосый. Хендрикс представилось, что они легко могли бы дружить с Грейсоном и другими парнями из футбольной команды в ее старой школе. Если бы не были мертвы.
– Явно какая-то жаба!
Она не могла сказать наверняка, откуда она знала, что они мертвы. Они выглядели живыми, по крайней мере, на первый взгляд. Но если присмотреться к ним чуть внимательнее, то можно было увидеть что-то пульсирующее в их глазах, что-то скручивающееся и извивающееся под их кожей. Признаки разложения.
– Ты утихнешь или нет? – ущипнула я борца за чистоту разума жаб, заметив, как мудрый Кролик пятится к телефону. Сейчас вызовет полицию, и повяжут нас тут, как миленьких. За хулиганство.
На самом деле, чем дольше она смотрела, тем отчетливее видела, как личинки пробиваются сквозь их щеки, плесень растет на волосах, зубы и ногти желтеют, гниют…
Я забрала у Славика из рук словарь, поставила на полку и послала Кролику лучшую из своих улыбок.
Пока Хендрикс наблюдала, третий мальчик пересек комнату и присоединился к ним. Он не выглядел таким живым, как двое первых. Его глаза были ввалившимися, черные зубы обнажились в ужасной улыбке, тонкие губы кровоточили. В руках он держал ножницы.
– Мы, пожалуй, пойдем. Подождем Марину у туалета.
– Ты не сможешь спасти его, – сказал он низким голосом.
Кролик сглотнул и охрипшим голосом указал нам направление:
А потом он опустился на колени рядом с Эдди, отрывая его голову от пола.
– Там по коридору – и налево. Сначала туалет для посетителей, а дальше – для работников.
Хендрикс изо всех сил пыталась закричать, но клейкая лента не позволяла издать ни звука.
Обе туалетные двери были закрыты. Я посчитала нетактичным дергать за ручку. Славик так не считал, ибо с тактом он был не знаком. Однажды даже попросил кофе по-турецки в армянском ресторане. Такому все ни по чем. Оттого Славик смело дернул первую же дверь, за что едва не получил в глаз авоськой. За дверью копошилась какая-то бабка, не посчитавшая нужным закрыться.
– Не бойся, – сказал призрак. – Мы просто прикалываемся, не более. Помнишь, как Мэгги дразнила нас?
К несчастью, мне пришлось отвлечься от чудесной картины избиения Славика: у меня завибрировал телефон. Звонила мамуля, но когда я сняла трубку, поняла, что в здании связь ловит откровенно плохо. Как в каменном мешке. Оттого я направилась к выходу, сделав Славику знак караулить служебный туалет.
Эдди уставился на ножницы над ним, глубоко дыша.
Родительница отчиталась, что они уже едут домой. И попросила захватить хлеб. В это время краем глаза я заметила Славика, который вышел из магазина на полусогнутых ногах и замер у урны. Нажав красную трубочку, я вопросительно уставилась на приятеля. Отметила про себя, что выглядит он странно.
Призрак раскрыл ножницы, направляя их к груди Эдди. Несколько верхних пуговиц на его рубашке оторвались, отскочив через всю комнату, и призрак опустил лезвие на кожу чуть ниже ключицы Эдди, прорезая длинную тонкую линию.
– Ты чего покинул пост, туалетный утенок? Марина вышла?
Н… Е… У…
– Марина труп.
Хендрикс почувствовала мерзкий кислый вкус во рту. Она перевернулась, с удивлением обнаружив, что веревки вокруг ее запястий не так уж и туго завязаны, как она ожидала. Она оттопырила большой палец, пытаясь освободить руки.
– Знаешь, Славик… Как только я начинаю думать, что ты уже окончательно спятил, ты выкидываешь очередной номер, и я понимаю: тебе есть куда расти! Что значит труп? Ты что, опять угрожал ей…
Мальчик закончил вырезать на груди Эдди надпись «неудачник», и теперь из нее сочилась кровь. Глаза Эдди закатились. Казалось, он не мог поднять голову.
– Она мертвая. Напрочь.
С металлическим грохотом ножницы упали на пол.
Поразглядывав его с полминуты, я направилась назад в здание. Не слишком, впрочем, испугавшись. Славик, по обыкновению, несет бред. Может, решил пошутить. Как всегда – не смешно.
Теперь призрак держал степлер. Наклонившись вперед, он сорвал клейкую ленту с губ Эдди.
Навстречу мне неслась бабка из туалета, катившая за собой тележку на колесиках. На тележке висела табличка «Семечки». Завидев Славика, который плелся следом, она снова накинулась на него с кулаками, назвав извращенцем. У Славика всегда были очень напряженные отношения с бабками.
– Остановитесь. Пожалуйста. – Голос Эдди был слабым. – Пожалуйста, отпустите меня. Пожалуйста.
Уже подходя к туалету, я заволновалась: вдруг эта Марина упала в обморок? Или ей стало плохо? Выглядела-то она неважно…
– Это же всего лишь игра? Помнишь? Именно так твоя мама сказала нам, когда убивала нас.
В коридоре книжного никого не было. Только Славик, атакованный туалетной бабкой, верещал что-то сзади. Отчаянно взывал к «людям добрым».
Лицо Эдди сморщилось.
Распахнув дверь в туалет, я замерла на месте, потому что увидела лужу. Из крана хлестала вода. Видимо, труба засорилась, вода не уходила, а переливалась через край мойки на пол.
– О чем вы говорите?
А еще я сразу же споткнулась о ноги. То, что это были ноги Марины, я поняла по балеткам, потому что запомнила ее красную обувь. Едва я задалась вопросом: «Что происходит?», как осознала, что балетки здесь не сами по себе. Они в туалете вместе со своей хозяйкой…
Степлер опустился на лицо Эдди и щелкнул всего в паре сантиметров от его носа. Он вздрогнул.
Чуть подавшись вперед, я увидела, что девушка лежит лицом вниз. Волосы на затылке успели слипнуться от воды, которая продолжала хлестать из крана. Я даже не могу вспомнить, сколько простояла так, с подступающей к горлу тошнотой. Стояла, не в силах оторваться от представшей мне картины, словно это было бог весть какое приятное развлечение. Зато смогла констатировать – она не дышит.
– Какое это имеет отношение к моей матери? – спросил Эдди, не в силах отвести взгляд от степлера. – Что…
Запыхавшийся Славик вырвался из объятий старушенции, схватил меня за руку и пропищал:
Степлер клацнул возле его рта и…
– Бежим!
Щелк!
Мой мозг, хоть и очень неохотно, заработал. Голос дрожал и вибрировал:
Металлическая скоба пронзила кожу.
– Куда? А как же Марина!
– Подальше отсюда! Ей уже не поможешь. Это я тебе как бывший медик говорю. Она уже труп, а с трупом пусть возятся те, кому положено.
Глава 31
Конечно, я не могла не согласиться со Славиком, что труп Марины сейчас был очень некстати (глупая фраза, но как есть). Как будто труп хоть когда-то бывает кстати. Но нельзя же вот так вот просто взять и бросить человека. Хоть и мертвого. Я осторожно прикрыла дверь и напустилась на Славика:
От сдавленного крика Эдди Хендрикс пробрала дрожь. Он не мог открыть рот из-за скобы, иначе металл разорвал бы кожу, разрезав губы на две части. Густые струйки крови стекали по его губам и по подбородку.
– Какая нелегкая занесла тебя в туалет? Постояли бы, подождали, а потом ушли. А сейчас что? Надо срочно вызывать скорую и полицию! Давай, звони…
Щелк!
– Что происходит? Где Марина?
Щелк!
Мы со Славиком синхронно подпрыгнули, услышав сзади голос Кролика Бори.
Щелк!
– Мы ее ждем, – Славик среагировал первым, отступая от двери на шаг. – Может, постучишь сам? Что-то она долго не идет. Не иначе почечуй замучал. Или живот скрутило? Не в курсе, она у бабки на колесиках семечки не покупала? Эта старая ведьма явно греет в семечках свои артритные ноги, отравиться – раз плюнуть.
Хендрикс вздрагивала каждый раз, когда степлер срабатывал. Она зажмурилась, не в силах больше на это смотреть. Слезы текли по ее лицу. Она продолжала шевелить руками за спиной, пытаясь освободиться от веревки, дергая и выкручивая ее, пальцы нервно дрожали. Дым в воздухе становился все гуще. Кожа вокруг пальцев стерлась до крови.
Боря с сомнением покосился на Славика, потом на меня, и шагнул к двери. В этот момент мне очень захотелось оказаться за пару километров от злосчастного книжного магазина, но ноги мои словно приросли к полу. И когда Кролик принялся кричать – сначала тоненько, взвизгивая, после басовито, все больше расходясь – я только обреченно вздохнула.
Давай же…
Хендрикс дернула в последний раз, и веревки, связывающие ее руки, распутались. Она почувствовала, как они сползли с ее запястий и упали на пол. Мгновение она просто лежала парализованная.
Глава 6
Затем вскочила на ноги с бешено колотящимся сердцем. Ее мозг был затуманен и туго соображал.
Как я встретил вашу папу
Она неуклюже схватила Эдди за руку, перекатывая и волоча его за собой.
Когда мы, выдержав долгие расспросы и опросы сначала скорой, потом и полиции, попали домой, дело близилось к вечеру. Уже по дороге решили не рассказывать никому о происшествии в книжном. Третий отец расстроится, что его книга попала в такой ужасный переплет (да простят меня за эту двусмысленность его издатели и редакторы), а второй, чего доброго, испугается, что мы могли запятнать его репутацию накануне выборов. Мамуле вообще лучше меньше знать, лишние печали добавляют ей морщин.
Призраки стояли между ними и дверью в коридор. Вместо глаз зияли глубокие черные дыры, а рты не двигались, но Хендрикс все равно слышала, как они говорят. Их голоса шептали, кричали и шипели, и звуки наслаивались друг на друга. Иногда они говорили задом наперед, а иногда их голоса, казалось, просачивались сквозь пол и стены.
К счастью, дома всем было не до нас. Родня бурно дискутировала, попивая заваренную папой № 3 ромашку.
Ты заплатишь за то, что она сделала с нами…
– Не пойду, – отмахивалась мамуля.
Ты заплатишь за то, что она сделала…
– Вот заладила…Чем меньше деревушка – тем душевнее концерты, – твердил второй отец, блаженно раскинувшись в плетеном кресле.
Ты заплатишь…
Славик поинтересовался, о чем речь, и мамуля охотно пояснила:
Ты… Ты… Ты…
– Упырь уговаривает нас пойти на день деревни.
Хендрикс закрыла уши руками, но голоса продолжали звучать прямо в ее голове. Девушка не могла даже перевести дыхание – комнату не просто заполнило зловоние призраков, сам воздух из-за дыма стал разреженным и горячим. Его просто было недостаточно.
– День деревни?
Глаза мальчиков становились все больше, а чернота покрывала их лица, так что носы, глаза и губы, казалось, стекали внутрь, проваливаясь во тьму. Они потянулись к Хендрикс и Эдди, их длинные костлявые пальцы уже почти касались ее лица. Она сделала шаг назад и почувствовала позади себя шкаф.
– Ну да, час назад мимо нас проезжал этот милый спортивный мужчина… Староста деревни. Тимофей, кажется? На своем велосипеде. И пригласил нас, как гостей Заполья, посетить этот праздник.
Больше отступать было некуда.
– А она уперлась – не царское дело, не царское дело. Пошли веселиться, бабуся Ягуся. Когда ты в последний раз выходила в народ?
Отчаявшись, Хендрикс распахнула дверь шкафа и втолкнула туда Эдди, запрыгивая за ним и захлопывая дверь.
– Сегодня, имела несчастье выйти в народ с тобой…
Несколько мгновений она просто стояла там с колотящимся сердцем, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Здесь дыма было меньше, и Хендрикс наконец смогла отдышаться и вдохнуть полной грудью. Лучик света проник через щель в нижней части двери и осветил контур лица Эдди, его изуродованные губы и кровь, стекающую по подбородку.
Третий отец сидел с видом «моя хата с краю» и, кажется, отсутствовал в своем физическом теле.
Он согнулся от боли, его лицо сморщилось и побледнело, руки все еще были связаны в запястьях.
– Куда ездили? – поинтересовалась я их экскурсией, чтобы отвлечься от нехороших мыслей.
Сердце Хендрикс сжалось.
– К такой-то матери на тихом катере, – брякнул второй отец, наливая себе еще чаю. Чай его не вставлял, и папа был зол.
– Дай-ка мне их. – Она начала распутывать его веревки. После минутной борьбы ей удалось подцепить пальцем узел и ослабить его. Эдди размял запястья и принялся освобождать губы.
– Не слушай этого дикаря, – махнула рукой мамуля, а папа № 3, вынырнув из небытия, принялся честно перечислять все достопримечательности:
– Ох, – простонал он, морщась, вырывая скобы из кожи. Хендрикс услышала тихий стук скоб, падающих на пол.
– Мы видели панорамы Угличской ГЭС – первой на Волге, Воскресенского монастыря и храма Рождества Иоанна Предтечи «на Волге», Угличский кремль, главный причал и набережную. И чудесный храм, построенный дедушкой известного драматурга Сухово-Кобылина…
– Ты в порядке? – спросила она.
– А я вот впервые узнала, что такое гальюн, – скривилась мамуля. – Ты знала, что так в старину называли нос корабля, куда все ходили по нужде? Оказывается, в наше время это тоже практикуют! Не хочу больше об этом вспоминать! И кормили на корабле не очень.
– У меня кровь льется ручьем. – Голос Эдди все еще звучал приглушенно. Его взгляд переместился на дверь шкафа. – Ты думаешь, они ушли?
– После такого обеда только в гальюн и бежать! – снова буркнул второй отец. – Такая тоска меня взяла, хорошо, что у меня с собой была бутылочка виски. Хлебнул – и меня немного попустило. Все эти пузожопые туристы оттоптали мне все ноги.
Хендрикс затаила дыхание и наклонила голову, прислушиваясь.
Мамуля глянула на второго отца со скепсисом:
В детской поскрипывала древесина. А потом послышался звук какой-то возни, как будто с пола сметали сухие листья. Хендрикс пробрал озноб.
– Пузожопые… Вот какой из тебя политик? Ты же не любишь наш народ! А народу нужен любящий отец…
– Эдди, – пробормотала она, одним словом передавая охвативший ее ужас.
– Что ты смыслишь в политике, женщина? – огрызнулся «отчим» народа.
– Да уж смыслю, мразь всякую видала. Кровь проливала за свободу слова!
Показались язычки пламени, осветив темный шкаф. Они потрескивали на стыке, где стена соединялась с полом, и медленно ползли вверх по стенам.
– Ой, один раз палец о край бумаги порезала, когда письмо с жалобой на коммунальщиков писала…
Дом оживал.
– Я и на митинги ходила!
– Послушай, – продолжила она. – Ты должен найти выход отсюда.
– Там просто рядом был салон красоты, где ты вправляла себе нос после пластики. Ты же сама рассказывала, что когда из салона назад к машине через толпу пробиралась, нос опять свернули.
– Я никуда без тебя не пойду.
– А ведь она права. Нам нужна Любовь. Нам нужна Вера. Нам нужна Идея! – подал голос третий отец, снова заглянувший куда-то вглубь себя.
– Призраки не приняли мою жертву. Они хотят… – Хендрикс прервалась на полуслове. Она не могла заставить себя сказать Эдди, что призраки хотят забрать его, и поэтому пробормотала: – Им нужно что-то еще.
– Пока нет Идеи, путь будет Надежда, – предложил Славик, пытавшийся всех примирить. – Надежда, Вера и Любовь!
– Чем ты пожертвовала? – спросил Эдди.
– Надейся и жди, – пропел второй папа, потихоньку подливая себе в ромашковый чай коньяк. – Ну что, идем на праздник?
Хендрикс покачала головой со слезами на глазах. Она вспомнила, насколько сильной чувствовала себя, когда держала футболку Грейсона над пламенем. В то время это казалось таким значительным, но теперь она понимала, что то была вовсе не жертва.
Сил на праздники деревни у меня не нашлось, хотя и было у меня в районе часовни одно секретное дело, которое я хотела провернуть. Но решила оставить это на потом. Оставшись одни, мы еще раз обсудили события сегодняшнего дня, выдули пару чашек чая и отправились отдыхать.
Это было освобождение.
Ночь была нежна, но уснула я не скоро и спала не долго. Проснулась от собственного крика, потому что мне снилось, что я лечу в машине на бешеной скорости, а на дорогу выходит неповоротливый лось. И в самый последний момент произошло чудо: я поняла, что теперь отождествляю себе с лосем. А на меня в данный момент несется машина.
– Я пожертвовала им свою любовь, любовь саму по себе, – сказала она, и ее щеки вспыхнули. – Как сказала Илеана. Но это не сработало. Я думаю, может быть, я никогда и не любила Грейсона, так что это не было жертвой.
И теперь сидела на кровати, тяжело дыша и испуганно оглядываясь, силясь понять, где я. А главное – кто я.
Она не знала, как сказать все остальное. Она знала, что не могла любить Грейсона, потому что то, что она чувствовала к Эдди, было совсем другим. И не страсть, и не страх, не гнев и не желание, не привычные «американские горки» эмоций, которые она принимала за любовь раньше. То, что она чувствовала сейчас, было намного проще, чем это. Доверие, принятие и тепло. Желание добиться большего, стать лучше.
– Сон, – пробормотала я, потирая лицо. – Обычный сон про лося.
Теперь она удивлялась тому, что когда-то согласилась на такое жалкое подобие настоящего чувства.
Ничего себе, обычный. Как будто я вот-вот разобьюсь… А потом вдруг меня вот-вот… Пришлось включить ночную лампу, чтобы переждать накативший тошнотворный страх.
На лице Эдди, когда он посмотрел на нее, была написана сокрушительная грусть, но он сказал лишь:
Успокоилась и решила сходить за водой. Спускаясь, я замерла между этажами, вглядываясь в темноту из-за стекла, задернутого гардиной.
– О.
Огонь достиг потолка и с жаром и треском расстилался над их головами.
Соседний заброшенный теремок, окутанный темнотой, притягивал взгляд. В свете луны белели бока мешков со строительным мусором, притулившихся у ворот. Поблескивали стекла, а из-под крыши доносился какой-то стучащий звук. Наверное, ветер раскачивал жестяной лист. Я попыталась представить, кто когда-то давно жил в это доме, и уже сочинила целый детектив… Как вдруг… Что это? Не может быть! В темном окне мелькнул луч света. Я отшатнулась, поначалу приняв это за отблеск луны или фары машины. Но луч становился настойчивее, и теперь я была уверена: в домике кто-то ходит с фонариком.
Губы Хендрикс задрожали. Она подумала о своих друзьях снаружи, сражающихся со скелетами на заднем дворе. Живы ли они еще?
Внутри меня начался оживленный диалог. «Кто бродит ночью в нежилом доме? А какое тебе дело? Нет, ну интересно же. Может, пойти глянуть? Вечно лезешь, куда не просят. Мало ли, местные мальчишки играют в шпионов… Чего им не спится? Ну, сегодня же день деревни, взрослые пошли в разнос, и ребятня, воспользовавшись отсутствием контроля, резвится. Ну и игры у современной молодежи, я бы в детстве на такое не решилась…».
Или она уже опоздала?
На долю секунды я представила, что беру фонарик и иду туда. По крайней мере, любая героиня классического фильма ужасов так бы и поступила. Но я с головой дружила, поэтому такая перспектива вызвала во мне бурный протест. Поежившись, я закрыла гардину и пошла вниз. Проверила замок и убедилась, что наши гулены все еще не вернулись.
Ужас поднялся внутри нее.
– Спать, спать… – пробормотала я, натягивая плед до подбородка и погружаясь в сладостную дрему.
– Если мы не принесем жертву прямо сейчас, мы все умрем.
Мне показалось, что проспала я всего ничего, как вдруг утреннюю зыбкую тишину прорезал истошный крик…
– Призраки… они все время твердили о моей матери, – сказал Эдди. – Они сказали: «Ты заплатишь за то, что она сделала».
Глава 7
Хендрикс почувствовала движение краем глаза и резко обернулась. Там ничего не было.
Виноваты русалки
Смех донесся откуда-то сверху.
Итак, утро в нашей деревне началось оригинально. Я сразу же узнала родной голос. Так как предки вернулись поздно, мамуля, видимо, улеглась на диване внизу. Потому что кричала она именно оттуда, в нашей комнате я ее не наблюдала.
– Она частенько рассказывала о мальчиках, которые издевались над ней в школе. – Эдди глубоко вздохнул. Его трясло. – Они убили ее кота. А потом они просто исчезли, и никто так и не узнал, что с ними случилось. Вот только… она… она убила их, так, да? Они издевались над ней, и она убила их из мести?
Кинувшись на помощь, я столкнулась на лестнице со Славиком.
Дверь шкафа с треском открылась. Три фигуры зависли снаружи, огонь танцевал вокруг их ног. Хендрикс прижалась ближе к Эдди.
– Что случилось? Горим? – спросил он. И словно напророчил дурное. Но это потом, а пока мамуля кричала не о пожаре, но тоже очень выразительно. С редкими перерывами на вдох.
Светильники в детской заморгали…
Подбежав к дивану, мы нашли ее живой и даже невредимой. Она что-то созерцала, вытянув вперед руку и ожесточенно ею потрясая.
Ты не сможешь спасти его.
– Да что случилось?! – рявкнула я. Славик же метнулся за водой и быстро подал мамуле стакан. Та отхлебнула, поперхнулась, закашлялась, и, наконец, замолчала. Казалось, из нее выпустили воздух, и она вся вдруг как-то съежилась:
Призраки плыли, черные пальцы на их ногах болтались в воздухе. Огонь возрастал, распространяясь по полу и прожирая себе путь сквозь гипсокартон и изоляцию. Кусок штукатурки оторвался от потолка и рухнул на пол, взрываясь белой пылью и разбрызгивая вокруг себя искры огня. В комнате вдруг стало душно. Хендрикс почувствовала, как кожу начало печь.
– Вы что, не видите? Моя рука…
Призраки подняли руки, указывая на Эдди.
– Ой, ну что тут такого. Да, морщинистая, – протянул Славик, – так и вы уже не девочка. Или горюете из-за этих ужасных старческих пигментных пятен? Так это ерунда. Мы же любим вас не за красоту…
– Им нужен еще один, – сказала Хендрикс, задыхаясь от дыма.
– Дарина, я его сейчас убью! – взревела мамуля, и вылила остатки воды на Славика. После чего закрыла лицо ладонями и зарыдала.
Он уставился на нее. Пульс громыхал в ушах. Он открыл рот, чтобы заговорить.
И только тут я увидела на ее безымянном пальце правой руки странное кольцо. Казалось, его сделал ребенок. Скрученное из проволоки, с крупным пластиковым кристаллом в центре.
– Эдди, нет, – сказала она, перебив его, прежде чем он успел сказать хоть слово. – Они не получат тебя.
– Я вышла замуж! – простонала мамуля, раскачиваясь, как болванчик.
– Они уже забрали Кайла и Марибет.
– За кого? – не поняла я, а Славик даже перестал вытираться мамулиной шелковой наволочкой, которую она всегда возила с собой, чтобы избежать морщин.
От дыма у Хендрикс кружилась голова. Она с трудом моргнула, пытаясь сфокусироваться на лице Эдди. Она чувствовала приближение призраков. Теперь огонь был повсюду, а воздух дрожал от жара. Хендрикс поняла, что больше не видит сквозь дым дверь в комнату Брейди.
В ответ мамуля на секунду отняла руки от лица и истерически всхлипнула:
– Три жизни за три жизни, которые забрала моя мама, – сказал Эдди. Его глаза остекленели, и он, казалось, больше не замечал ни дыма, ни призраков. – Я третий.
– Не знаю! Ничего не знаю, не помню, хоть убей…
Хендрикс замотала головой.
Славик бесшумно, словно тополиный пух, приземлился рядом с мамулей, а наволочку затолкал в щель за диваном.
– Должен быть другой выход!
– Ты что, вчера выпила? – догадалась я наконец, а мамуля принялась оправдываться:
– Нет.
– У меня же как раз в полночь закончилась аскеза на алкоголь. Было так прохладно, и второй уговорил меня чуточку выпить, чтобы согреться. У этого змея всегда с собой фляжка.
Эдди повернулся к ней, обхватив руками ее ладони.
И тут выяснилось невероятное. Оказывается, душевными концертами дело не ограничилось, и местные жители решили показать приезжим, как весело они живут. Началось все с демонстрации самогонного аппарата, которых по всей стране «раз-два и обчелся», а закончилось дегустацией, после которой последовали половецкие пляски и прыжки через костер.
– Я люблю тебя, Хендрикс, – торопливо сказал он. – Вот почему твоя жертва не сработала. Я был уже влюблен в тебя, так что ты не могла пожертвовать любовью.
Горло Хендрикс перехватило.
Развлечений было много: гадания, мастер-класс по росписи свистулек, кулинарный поединок по дрожжевому тесту. А в одной из беседок устроили импровизированный загс по примеру символических свадеб в Лас-Вегасе. Мамуля поначалу смеялась с этой затеи, но у молодежи беседка пользовалась популярностью. Оттуда постоянно выходили счастливые хихикающие парочки, девушки рассматривали кольца и делали селфи, поднося руку с проволочным украшением к лицу.
– Эдди…
– Вот я и запомнила эти дурацкие колечки! – возопила мамуля. – Потом мы играли в дартс, я выиграла бутылку шампанского, потом был конкурс среди производителей медовухи…
Эдди взял ее лицо в свои руки.
– У, дорогая вы моя, все же ясно… – хмыкнул Славик.
– Я люблю тебя, – снова сказал он. – Мне просто нужно, чтобы ты знала это. Прежде чем…
– Думаешь, я вышла замуж за медовика? – ужаснулась мамуля. – Точно, там был один такой, с кустистыми бровями. Не брови, а гусеницы. Он ими так шевелил, поглядывая на меня…
Он пронесся мимо призраков, схватив пару окровавленных ножниц, лежавших на полу детской. А потом загнал их себе в грудь.
– Да какой медовик? Накидались вы, матушка, – ответил приятель. И хорошо, что в чашке у мамули больше не было воды…
Хендрикс почувствовала, как ее сердце остановилось.
– Что теперь делать? Как узнать, кто муж? – вопрошала мамуля, но Славик отнесся к этому известию достаточно беззаботно.
– Нет.
– Не переживайте, может, оно и к лучшему? А то что вы все одна, как чашка? Найдем мы ваше блюдце…Может, и медовик, чем шмель не шутит.
Мгновение Эдди ошеломленно смотрел на нее. А затем рухнул на колени.
В этот момент взгляд мой упал на картину, висевшую как раз напротив дивана. Ту, что Славик назвал мицелием танцующего гриба. И я охнула.
– Нет!
Картина висела криво и явно подверглась нападению вандалов, потому что в середине ее зияла рваная дыра. Складывалось впечатление, что картину со всего маху пытались насадить кому-то на голову.
Слово вырвалось из нее, как приказ, когда Хендрикс упала на пол рядом с ним. Она схватила его за руку и обняла за плечи.
– Ой… А что с ней случилось? – проследил мой изумленный взгляд Славик, и мы уставились на мамулю.
– Давай, мы должны выбраться отсюда. Давай же.
– Понятия не имею! Я не помню, за кого замуж вышла, а вы мне про какую-то уродскую картину…
Глаза Эдди сверкнули.
– Мама, а что если ты снова сочеталась браком с кем-то из отцов, – осторожно начала я, потому что эта версия виделась мне наиболее реальной.
– Я никуда не пойду, Хендрикс, – пробормотал он. – Все кончено.
– Да ну…
Хендрикс ловила ртом воздух. Она смутно осознавала, что в комнате стало значительно теплее.
– Вы же были вместе… Папа № 2 расстался с Марьей-искусственницей, третьего Дуська бросила, все сходится. Оба могли снова предложить тебе руку и сердце, размягченные деревенским свежим воздухом и самогоном.
В отчаянии она посмотрела на окно.
– Второй или третий? – ужаснулась мамуля и громко шмыгнула носом. – Только этого не хватало.
Ее собственные слова всплыли в памяти, принеся с собой внезапный заряд адреналина: «Когда-то я была бесстрашной».
– Чего же сиськи мнем! Пошлите у них спросим! – подал ценную мысль наш домашний Вячеслав Друзь, и мы устремились на второй этаж.
«Не была, – подумала она, поднимая Эдди на ноги. – А есть. Я не боюсь».
Отцы еще не знали, что над ними нависла смертельная угроза, и давали храпака в гостевой спальне. Мамуля со скоростью фурии взлетела на лестницу и уже на середине принялась выкрикивать:
Эдди терял силы, но ей удалось подтащить его к окну. Она распахнула сломанную раму плечом…
– Вупсень и Пупсень, подъем!
Ее настроение явно искало объект. В это время внизу раздался звонок, следом за ним в дверь кто-то деликатно постучал. Переглянувшись, мы со Славкой внутренне приготовились к худшему. Почему-то я подумала, что сейчас все и выяснится.
Раздался тихий хлопающий звук, а затем по коридору пронеслась волна удушающего жара, с глухим стуком открыв дверь в детскую. В комнату ворвалось облако оранжевого и красного пламени, накрыв их сзади.
Приятель развернулся на лестнице и метнулся к порогу первым. Он распахнул дверь жестом английского слуги, и очам нашим предстал Тимофей – староста деревни.