Я не собиралась волшебным образом превращаться в идеальную дочь, но и маму огорчать не хотела. Было странно наряжаться для танцев, но тем не менее я все еще оставалась собой. Я всегда буду собой, даже с причудливой прической, свитером и мамиными пальцами в волосах.

А она в любом случае моя мама, пусть даже большую часть внимания уделяет парням вроде Нила. Она все равно выберет его, будет готовить ему ужин и находить ему оправдания. И я ничего не могла с этим поделать. Я не могла изменить мужчин, которых она выбрала, и те обстоятельства, с которыми она мирилась, но я могла по-прежнему любить ее и делать собственные выводы.

Избавиться от чудовища, что стояло за моей спиной, оказалось легче – ведь я знала, что в Хоукинсе я больше не одна. Здесь живут люди, готовые сражаться друг за друга. Если я доверюсь им и впущу в свою жизнь, они, наверное, встанут и на мою защиту.

Когда я оглянулась через плечо, Билли стоял в дверях, наблюдая за мной и мамой. С той ночи он старался держаться от меня подальше. Иногда в его глазах вспыхивала темная ярость, но он не приставал ни ко мне, ни к моим друзьям. Однако я понимала, что не смогу вечно находиться в безопасности. Он все тот же Билли, он ничуть не изменился, и эта пустая, горящая ярость не давала о себе забыть. Мне казалось, я видела ее в самом центре зрачков, что стали чернее и страшнее, чем раньше. Нельзя терять бдительность.

Мы глядели друг на друга какое-то время, но никто не обронил ни слова. Спустя секунду он развернулся и ушел по коридору прочь.

Было время, когда Билли казался самым крутым и ярким событием в моей жизни, и были времена куда хуже. Теперь, однако, я убеждала себя, что смогу с ним уживаться, пока мы не разъедемся. С тех пор как я приехала в Хоукинс, я видела настолько сумасшедшие и фантастические вещи, что Билли стал казаться меньшим злом. Менее реальным.

После того как я воткнула шприц ему в шею, он больше нам не мешал. Он уснул на полу, пока мы думали, чем помочь Оди и Хопперу. Теперь, когда Стив вышел из строя, никто не мог нас остановить.

Я отвезла всех на тыквенное поле в «Камаро», а затем мы все вместе спустились в извилистую сеть туннелей под землей. Не в то место, где исчез Уилл, а в темное гнездо, которое монстры создали в нашем мире.

Мы нашли демопсов и отвлекали их, пока Оди не закрыла врата. Мы сделали это, потому что это было нужно. Оди была для нас кем-то наподобие королевы магов, а может быть, даже мутантом или супергероем. С помощью своих сил она могла спасти нас от монстров. Однако ей не пришлось все делать в одиночку, потому что у нее есть верные друзья, которые всегда готовы прийти на помощь.

* * *

Коридоры в школе были украшены синими и серебряными плакатами. Спортивный зал претерпел большие изменения: появились мишура, растяжки, диско-шар и чаша для пунша. Нэнси Уилер стояла за откидным столом и раздавала напитки, а брат Уилла, Джонатан, фотографировал всех на белом фоне. Зал был полон мальчиков в костюмах и девочек в платьях и с уложенными челками.

Лукас и Майк были одеты в рубашки и спортивные пиджаки, и это смотрелось странно. Большинство парней оделись примерно одинаково, но Дастин пришел в галстуке-бабочке и начесал волосы в кудрявый помпадур. Он выглядел смешно, но мило и привычно. Его высокие кроссовки с брюками сгладили мой дискомфорт. Я больше не чувствовала себя по-идиотски. Это как примерить новую версию себя – если не подойдет, можно быстренько все снять.

Кстати, эта версия меня, которая носила блестящую заколку в волосах и позволяла маме прикасаться к лицу, не была такой уж ужасной. Может быть, я бы даже ее оставила.

Заиграла медленная лиричная песня. Лукас не сводил с меня добрых глаз. Обычно он был крайне прямолинеен, но тут не мог связать и двух слов. В конце концов мне надоело смотреть, как он заикается и ерзает, и я схватила его за руку и потащила на танцпол.

Теперь я понимала, почему у них были от меня тайны, и оценила его старания все объяснить. Когда я вспоминала ту ночь, все казалось сном, даже самые ясные части: как мы прятались на свалке от демопсов; как искали способ закрыть врата от Свежевателя Разума; как я воткнула шприц в шею Билли, взяла ключи от машины и села за руль; как все мы спустились в подземелье, чтобы сдерживать орду демопсов подальше от Оди, пока она спасала мир.

Некоторые события так сильно запали в голову, что стоило мне закрыть глаза – и я видела все как наяву. Я сомневалась, что смогу когда-либо открыть эту тайну кому-то еще.

Яффе не разбирался в металлах, но сразу сообразил, что вещица сделана не из золота и не из серебра. Даже если медальон очистить от налета грязи, он вряд ли заблестел бы. Но в нем было что-то притягательное. Когда Яффе смотрел на медальон, у него возникало ощущение, как при пробуждении от насыщенного событиями сна, когда не можешь вспомнить ускользающих подробностей. Это явно был очень важный предмет, но Яффе не знал почему. Возможно, символы показались ему смутно знакомыми? Не видел ли он их в одном из прочитанных посланий? За двадцать недель работы он просмотрел не одну тысячу писем, и во многих были рисунки – иногда непотребные, а часто загадочные, не поддававшиеся расшифровке. Такие он уносил домой, чтобы изучить вечером. Письма хранились в связке у него под кроватью. Может, с их помощью Яффе сумеет взломать код медальона, как истолковывают сновидение?

Но сейчас я стояла перед Лукасом, обвив его плечи руками. Он держал меня за талию, и мы оказались всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Я потянулась вперед и поцеловала его. Поцелуй оказался быстрым и неловким, но я ощутила тепло его губ и невероятное счастье. Я прижалась к нему и положила голову на плечо.

В тот день он решил пообедать с сослуживцами. Он решил, так будет лучше – чтоб не раздражать Гомера. Но он ошибся. «Старые добрые приятели» болтали о новостях, которых Яффе не слушал уже несколько месяцев, о качестве вчерашнего бифштекса, о том, кто кого трахнул после бифштекса, а у кого сорвалось, и о том, что их ждет летом. Среди них Яффе почувствовал себя абсолютным чужаком. Сослуживцы тоже это почувствовали. Отворачиваясь и понижая голос, они обсуждали его странную внешность и дикий взгляд. Чем дальше от него отстранялись, тем больше ему это нравилось – даже такие ублюдки осознавали, что он другой. Наверное, они его даже немного побаивались.

Когда появилась Оди, никто, казалось, ее не заметил. Она нерешительно стояла на краю танц– пола, и мне пришлось повернуться и вытянуть шею, чтобы взглянуть на нее еще раз.

В час тридцать он не смог заставить себя вернуться в комнату мертвых писем. Медальон с загадочными знаками жег его карман. Необходимо было поскорее вернуться домой к собранию писем и немедленно начать изучать их. Он не стал тратить времени на объяснения для Гомера, просто взял и ушел.

В том лесном домике она предстала перед нами как дикарка или крутая рокерша, как Джоан Джетт[34] или Сьюзи Сью[35], но сейчас она выглядела нежной, юной и застенчивой – простой девочкой с блеском для губ и легкими кудряшками. Платье было ей велико, как будто принадлежало кому-то другому.

Был прекрасный солнечный день. Яффе задернул занавески, отгородившись от дневного света, включил лампу с желтым абажуром и лихорадочно приступил к поискам. Он развесил на стенах письма с рисунками, хотя бы отчасти напоминавшими медальон, а когда не осталось места, стал раскладывать их на столе, на кровати, на кресле, на полу. Он переходил от листка к листку, от символа к символу, выискивая малейшее сходство с изображениями на вещице, которую он держал в руке. Все это время в мозгу его мелькала неясная мысль: если есть Искусство, но нет Художника, есть дело, но нет делающего – может быть, он сам и есть творец?

Майк подошел к Оди. Плечи его были напряжены, но он подарил ей самый искренний и нежный взгляд. Конечно, до сих пор он много капризничал, но в последнее время стал относиться ко мне снисходительнее. Я не знала, кто она такая, чего хотела или почему он ей нравился. Вероятно, их симпатия – это единственное, что имело значение.

Неясной мысль оставалась недолго. Через час упорных поисков она стала четкой и прочно засела в голове. Медальон попал к нему в руки не случайно. Это награда за терпеливый труд – Яффе дано средство связать воедино все нити изысканий и понять, в чем же тут дело. Большинство рисунков в письмах не имело с медальоном ничего общего, но многие детали – слишком часто для простого совпадения – напоминали образы на кресте. Встречалось не более двух изображений на одном почтовом листке, и почти все они – приблизительные наброски. Ведь никто из авторов не видел, подобно Яффе, полной картины. Каждый знал лишь свою часть головоломки, и его понимание этой части – выраженное в хокку, или в пошлом стишке, или в алхимической формуле – помогало уяснить систему символов медальона.

Пока мы танцевали, Лукас наклонился и поцеловал меня снова. На этот раз поцелуй оказался нежнее и увереннее, и я почувствовала, как запылали щеки. Только мне было все равно. Я находилась в Хоукинсе и обнимала Лукаса посреди танцпола. Меня больше не терзали сомнения. Теперь я знала – здесь мое место.

В самых многозначительных письмах часто повторялось слово «Синклит». Яффе натыкался на него несколько раз, но не обращал особого внимания. В этих посланиях было полно религиозных рассуждений, и он решил, что это тоже религиозный термин. Теперь он понял свою ошибку. Синклит – это некий культ или секта, и символ его Яффе держал у себя на ладони. Каким образом связаны Искусство и Синклит, было совершенно непонятно, но их связь подтверждала предположение о том, что есть только одна тайна и только один путь. Яффе знал: медальон, как карта, поможет найти путь от Синклита к Искусству.

Об авторе

Оставалась последняя насущная забота. Яффе передергивало при мысли, что о его тайне узнает свора сослуживцев во главе с Гомером. Вряд ли они смогли бы что-то понять – уж больно они тупы. Но Гомер достаточно подозрителен, чтобы немного приблизиться к разгадке, а для Яффе сама возможность того, что кто-то – в особенности этот тупой урод – коснется священной земли, казалась невыносимой. Предотвратить кошмар можно было единственным способом: действовать немедленно и уничтожить все улики, способные навести Гомера на верный след. Медальон, конечно, нужно сохранить: он дарован высшими силами, перед которыми Яффе однажды предстанет. Следует также оставить два-три десятка писем с наиболее полной информацией о Синклите. Остальные конверты (триста или что-то около) необходимо сжечь. Послания, оставшиеся в комнате мертвых писем, тоже должны отправиться в печь. Потребуется масса времени, но это придется сделать, и чем скорее, тем лучше. Он собрал ненужные письма, упаковал их и отправился обратно в отдел сортировки.



Рабочий день закончился, и пришлось проталкиваться сквозь поток уходивших со службы людей. Чтобы не столкнуться с Гомером, Яффе вошел через заднюю дверь; хотя он знал начальника достаточно хорошо и не сомневался, что тот не стал дожидаться пяти тридцати – наверняка уже сидит где-то, посасывает пиво.

БРЕННА ЙОВАНОФФ до старших классов училась на дому и любит о себе говорить, что она «та еще деревня».

Печка была старой развалиной, за которой приглядывал Миллер, тоже старая развалина. Яффе ни разу не обменялся с ним ни единым словом – Миллер был абсолютно глух. Яффе с трудом объяснил старику, что ему нужна печка на час-другой. Швырнув в огонь пачку листков, принесенную из дома, Яффе отправился в комнату мертвых писем.

Совсем маленькой она жила в Арканзасе – в городке, кишащем змеями, где иногда бросали индеек с неба. В пять лет семья переехала в Колорадо, где постоянно шел снег, зато индейки с неба больше не падали.

Гомер не пошел пить пиво. Он ждал Яффе, сидя на его стуле под голой лампочкой, и перебирал сваленные на столе письма.

Бренна – автор бестселлера New York Times «Подмена», книг «Между небом и адом», «Бумажная валентинка» и «Жестокий». Ее последний опубликованный роман – «Никому не известные места».

– В чем тут подстава? – спросил он, как только Яффе вошел в комнату.

Сейчас Бренна живет в Денвере.

Яффе понял, что прикидываться невинной овечкой бессмысленно. После долгих месяцев сидения над бумагами на лице его пролегли глубокие морщины знания. За простачка теперь не сойти. Да ему и не хотелось.

brennayovanoff.com

– Никакой подставы, – твердо сказал он. – Я не беру ничего, что могло бы вам пригодиться.

– Не тебе судить, говнюк! – Гомер швырнул просмотренные письма в общую кучу. – Я хочу знать, что ты тут делал. Кроме того, что дрочил.

Яффе закрыл дверь. Он вдруг почувствовал то, чего никогда раньше не замечал: в комнате ощущалась вибрация от печи, она волнами проходила сквозь стену. Здесь все подрагивало: мешки, конверты, слова на листках. И стул, на котором сидел Гомер. И нож – нож с коротким лезвием, лежавший на полу рядом со стулом, на котором сидел Гомер. Здание пришло в движение, словно задрожала земля. Как будто мир готов вот-вот взорваться.

Возможно, так и было. Почему нет? Не стоило притворяться, что ничего не изменилось. Он вступил на путь к своему трону. Яффе не знал, что это за трон и где он находится, но должен был быстро заставить замолчать другого претендента. Никто не найдет его. Никто не обвинит его, не осудит, не предаст смерти. Теперь он сам себе закон.

– Я должен объяснить, – начал он заискивающим тоном, – в чем, собственно, подстава.

– Да уж. – Губы Гомера изогнулись в усмешке. – Давай.

– Все очень просто…

Он приблизился к Гомеру, и к стулу, и к ножу рядом со стулом. Гомер занервничал от того, как стремительно подошел Яффе, но не двинулся с места.