Сэйсё Ёкомидзо

УБИЙСТВО В ХОНДЗИНЕ





Пояснение переводчика

Будучи выполненным с английского перевода, этот текст не претендует ни на что, кроме знакомства желающих с романом, считающимся одним из лучших образцов детективного жанра своей страны. Необходимо отметить, что текст этого романа изобилует большим количеством терминов, связанных с традиционной японской архитектурой, одеждой и культурой. Для удобства чтения все они кратко разъяснены непосредственно в тексте в той степени, в какой этого достаточно, чтобы представить, о чём идёт речь, и сосредоточиться на решении загадги. Желающие подробно разобраться, как выглядят данные предметы, могут обратиться к приложенному в конце словарю. Исключение составляют те понятия, которые подробно разъяснены в тексте самим автором, а также музыкальный инструмент кото, подробно описанный ввиду его значимости для сюжета.

Список персонажей

Семья Итиянаги

Итоко — старая хозяйка семьи, вдова

Кэндзо — старший сын, жених

Таэко — старшая дочь, живёт в Шанхае

Рюдзи — средний сын, доктор в Осаке

Сабуро — младший сын, временно безработный

Судзуко — младшая дочь, считается «немного туповатой»

Рёскэ — двоюродный брат Кэндзо и остальных, управляет семейными финансами

Акико — жена Рёскэ

Ихэй — двоюродный дед Кэндзо и Рёскэ, младший брат Сакуэ и отца Хаято

(Сакуэ — покойный муж Итоко, отец пятерых братьев и сестёр)

(Хаято — покойный брат Сакуэ, отец Рёскэ)



Семья Кубо

Кацуко — невеста, учительница в городе Окаяма

Гиндзо — дядя невесты, успешный фермер-плодовод

(Ринкити — отец Кацуко и брат Гиндзо)

Сидзуко Сираки — друг Кацуко



Слуги

Киё — горничная

Нао — служанка-кухарка

Генсиси и Сёкити — рабочие на ферме



Полицейские

Детектив-инспектор Исокава

Детектив-сержант Кимура

Главный инспектор



Частный сыщик

Коскэ Киндаити



Различные полицейские, рабочие на ферме и прочие персонажи.

Глава 1

Человек с тремя пальцами

Прежде чем изложить на бумаге эту странную историю, я понял, что мне нужно взглянуть на дом, где произошло столь ужасное убийство. Так что однажды ранней весной я пошёл днём, с тростью в руке, прогуляться до печально известной усадьбы.

Меня эвакуировали в эту деревушку в префектуре Окаяма в мае прошлого года, в разгар бомбардировок. И с первого дня все мною встреченные хотя бы однажды заговаривали о том, что одни называли «убийством с кото», а другие «убийством в хондзине», в доме семейства Итиянаги.

Как правильно, только узнав, что я пишу детективы, люди тут же испытывают необходимость изложить мне любое дело об убийстве, имеющее к ним хоть малейшее отношение. Думаю, слухи о моей профессии дошли и до жителей этой деревни, так что каждый в какой-то момент да сумел затронуть «дело об убийстве в хондзине». Едва ли в этой деревне случалось нечто более памятное, и всё же вряд ли большинство жителей знали обо всех ужасных обстоятельствах этого преступления.

Обычно, когда люди рассказывают о подобном, мне этот не слишком подходящий для книги материал интересен куда меньше, чем рассказчику. Но это дело было иным. Я был очарован им сразу, как только услышал первые слухи. А затем, когда я смог, наконец, услышать всё из уст Ф., человека, связанного с этим делом самым непосредственным образом, меня сразу охватило огромное волнение. Это не было обычным убийством. Исполнитель тщательно спланировал всё своё ужасное деяние. Более того, оно было достойно ярлыка «убийства в запертой комнате».

Загадка убийства в запертой комнате — жанр, в котором в тот или иной момент стремится испытать силы любой уважающий себя автор детективных романов. Убийство происходит в комнате, в которую, очевидно, убийца не может попасть и из которой не может выйти. Найти решение — привлекательная для автора задача. Как писал мой уважаемый друг Эйдзо Иноуэ[1], все произведения великого Джона Диксона Карра — некая вариация темы убийства в запертой комнате. Я, будучи автором детективных романов, собирался однажды попытать себя на этом поле, и теперь, в силу неожиданного везения, такой случай сам упал мне под ноги. Знаю, это неприятно удивит, но я чувствую себя обязанным убийце за разработку столь коварного метода закалывания этих мужчины и женщины.

Впервые услышав об этом деле, я сразу принялся ломать голову, припоминая аналогичные случаи среди читанных мною книг. Первыми пришли на ум «Тайна жёлтой комнаты» Гастона Леру и «Зубы тигра» Мориса Леблана, затем «Дело об убийстве канарейки» и «Смерть коллекционера» С. С. Ван Дайна и, наконец, «Убийства в Плейг-Корте» Диксона Карра. Я даже рассматривал вариацию этой темы в «Убийстве среди Ангелов» Роджера Скарлетта[2]. Но этот реальный случай не походил ни на один из вышеупомянутых. Быть может, очень может быть, убийца прочитал ряд подобных историй, проанализировал все использованные приёмы и выбрал нужные ему детали, разработав свой способ… По крайней мере, можно выдвинуть такое предположение.

Из всех этих книг «Тайна жёлтой комнаты» имеет наибольшее сходство, по крайней мере, в плане обстановки и атмосферы; впрочем, перейдём к фактам. В том романе местом преступления была комната, оклееная жёлтыми обоями, в «деле об убийстве в хондзине» колонны, балки, потолок и ставни были выкрашены охрой. Для этой местности красная охра не была диковинкой — собственно, дом, где жил я, тоже был покрашен ей. Разница заключалась в том, что мой дом был очень старым, а красный блеск потух до тёмно-коричневого оттенка. С другой стороны, комната, где совершилось убийство, была только что покрашена и, должно быть, сияла от свежей краски. Циновки-татами на полу и раздвижные двери-фусума между двумя комнатами тоже были новыми. Также там стояла складная ширма-бёбу, украшенная сусальным золотом. Единственным неприятным элементом была, должно быть, лежащая там пара, докрасна пропитанная собственной кровью.

Для меня самым увлекательным в этом деле элементом стало то, как оно с самого начала до конца было связано со старинным струнным музыкальным инструментом кото[3]. Во все критические моменты слышалось его жуткое звучание. Мне, так и не преодолевшему влияния романтизма, это до сей поры представляется невероятно заманчивым. Убийство в запертой комнате, комната, крашеная охрой, звучание кото… все эти детали так совершенны — слишком совершенны — как чрезмерно действующие наркотики. Если я не потороплюсь записать всё это, боюсь, эффект может начать стираться из памяти.

Пока я, кажется, немного поторопился…

От моего дома до усадьбы Итиянаги минут пятнадцать ходьбы. Она находится в маленькой деревушке Яманоя, совсем рядом с большим селом О. К северу от Яманои стоит холм, чьи три пологих хребта напоминают мне щупальца морской звезды. На самом кончике одного из этих щупалец и находится величественная резиденция семьи Итиянаги.

Вдоль западного края холма течёт небольшой ручей, а с востока проходит узкая дорога из деревни Х. У подножия холма они встречаются. Усадьба Итиянаги занимает участок треугольной формы площадью акра в полтора как раз в этом месте. Другими словами, с севера она граничит с холмом, с запада с ручьём, с востока с дорогой из Х. Главный вход ведёт к дороге на восток.

Я начал с того, что подошёл по этой стороне к большим чёрным воротам, обитым гвоздями. Внушительная стена протяжённостью в сотню метров тянулась в обе стороны. Заглянув в ворота, я увидел за ними ещё одну внутреннюю ограду, так что слухи о впечатляющих размерах усадьбы подтверждались. Но заглянуть за эту ограду я не мог.

Я прошёл мимо южного угла к западной части усадьбы и двинулся вдоль ручья на север. У самого северного края внешней ограды я обнаружил разбитое водяное колесо и простенький деревянный мостик. Пройдя по нему, я поднялся по крутому склону холма, нагибаясь, чтобы протолкнуться сквозь густой бамбук, которым он зарос. Отсюда, со склона холма, составлявшего северную границу усадьбы Итиянаги, я мог всё обозреть, словно с высоты птичьего полёта.

Ближе всего ко мне была крыша флигеля, где и совершилось это ужасное убийство. Судя по тому, что я слышал в деревне, его изначально построили для покойного главы семейства. Он был намного меньше основного дома и состоял всего из двух комнат, в одной из которых помещалось восемь циновок татами, а в другой шесть. Как обычно бывает в подобных усадьбах, сад при маленьком домике, простиравшийся к югу и западу, был велик площадью и полон деревьев, кустов и декоративных камней.

Потом я еще напишу о флигеле подробнее. Заглянув за него дальше на юг, я смог увидеть главный дом — великолепный одноэтажный особняк Итиянаги, фасадом обращённый к востоку. А рядом — жилища членов семьи. Дальше были склад и несколько небольших построек, видимо, незначительных.

Главный дом от флигеля отделяла высокая ограда с простыми садовыми, плетёнными из веток воротами. Теперь забор и ворота были повреждены почти до неузнаваемости, но на момент убийства они находились в хорошем состоянии и были довольно крепки, чтобы помешать прибежавшим на крики людям.

На этом мой обзор усадьбы Итиянаги был завершён, и вскоре я выбрался из бамбуковых зарослей. Затем я направился прямо в администрацию О., находившуюся на южном конце села. Вокруг было лишь несколько домов, а дальше на юг до ближайшего городка К. простирались только рисовые поля. Через них шла довольно широкая двухполосная дорога. Идя по ней в течении примерно сорока минут, можно выбраться к железнодорожной станции Н. Другими словами, если приехать на поезде, то нельзя попасть в село О. иначе, кроме как по этой дороге. И по пути надо пройти мимо администрации.

Прямо через дорогу от неё стояла забегаловка с земляным полом и простеньким окошком на фасаде. Там водители фургончиков и прочие торговцы останавливались что-нибудь выпить и побыстрее закусить. Но важнее, что персонаж, сыгравший главную роль в деле, которое я называю «Убийством в хондзине», впервые появился именно в этой таверне. Там в первый раз увидели трёхпалого мужчину…

Этот случай имел место на закате дня 23 ноября 1937 года, двенадцатого года эры Сёва[4]. Другими словами, за два дня до убийства.

Хозяйка забегаловки сидела перед ней на деревянном табурете, сплетничая с парой постоянных посетителей — водителем фургончика и чиновником сельской администрации, когда со стороны города К. показалась, пошатываясь, фигура мужчины. Достигнув забегаловки, он резко остановился.

— Не могли бы вы указать мне дорогу к усадьбе Итиянаги?

Хозяйка, чиновник и водитель замолкли и принялись разглядывать мужчину. Не такого человека они ждали бы в гостях у семейства Итиянаги. Мятая фетровая шляпа была сильно надвинута на глаза, а нос и рот скрывала большая маска. Из-под шляпы виднелись спутанные волосы, а щёки плотно покрывала щетина. В общем, мутная личность. На нём не было пальто, и воротник пиджака был поднят, чтобы защититься от холода, сам пиджак и брюки были запачканы грязью и пылью и протёрты до блеска на локтях и коленях. Ботинки были совершенно серые от пыли, а обе подошвы отваливались. Всё в этом человеке выглядело потёртым. Судить о возрасте оказалось трудно, но, вероятно, ему было лет тридцать.

— Усадьба Итиянаги? Это туда. Но какие у вас дела с семейством Итиянаги?

Чиновник уставился на пришельца, несколько раз моргнувшего и что-то неразборчиво пробормотавшего под маской.

В этот самый момент на дороге с той же стороны, откуда явился пришелец, показался рикша. Хозяйка посмотрела на него и повернулась к пришельцу.

— Эй, посмотрите! Вот этого человека вам и надо, это хозяин усадьбы Итиянаги.

Пассажиром рикши был человек лет сорока с тёмным лицом, имевшим суровый вид. Одетый в тёмный костюм западного стиля, он сидел неподвижно. Ни разу не взглянув в сторону, он не сводил глаз с дороги впереди. Острые скулы и выпуклый нос создавали впечатление чего-то сурового и неприступного.

Это был Кэндзо, нынешний владелец усадьбы Итиянаги. Рикша прокатил мимо зрителей и быстро скрылся за поворотом дороги. Водитель фургончика подождал, прежде чем тот полностью исчез из поля зрения, и повернулся к хозяйке.

— Ходят слухи, хозяин усадьбы нашёл себе невесту. Это верно?

— Похоже на то. Свадьба послезавтра.

— Э? Уже? Вот это я называю быстро.

— Ну, если он не поторопится, кто-то еще найдёт, что возразить против брака. Теперь, когда всё решилось, он хочет покончить с делом поскорее. Если он что надумает, его не свернёшь с дороги.

— Полагаю, так он и стал столь выдающимся учёным, — заметил чиновник. — А ведь он крепко попотел, чтобы получить согласие старухи.

— Вестимо, ей не нравится. Но, слышала я, пришлось ей в итоге сдаться. Чем больше она упиралась, тем крепче настаивал молодой хозяин.

— Сколько ему сейчас лет? Около сорока? — спросил водитель.

— На носу сорок, — ответил чиновник. — И в первый раз женится.

— Мужчина средних лет влюблён. Конечно, страстнее мальчика.

— А невесте всего-то двадцать пять или шесть, — сказала хозяйка. — Дочь Рин-сана, говорили мне. Вытащила большую рыбку. Вот это, я понимаю, брак!

Чиновник повернулся к хозяйке.

— Она привлекательная девушка, а?

— Говорят, не такая уж чтоб красавица. Учительница в какой-то школе для девочек, так что, вестимо, умная и способная. Небось, хорошее подспорье хозяину. — Хозяйка вздохнула. — Похоже, всем девицам теперь нужно образование…

— Оками-сан, только не говори мне, что собралась пойти в школу и найти богатого мужа!

— Так ведь я смогу!

Вся троица разразилась смехом. И в этот момент вновь открыл рот странный посетитель.

— Оками-сан, — нерешительно произнёс он, — можно мне выпить воды? В горле пересохло…

Трое приятелей в изумлении повернулись к нему. По правде говоря, они уж и забыли о его присутствии. Хозяйка хмуро посмотрела на него, но потом налила в стакан воды и подала пришельцу. Тот поблагодарил её и сдвинул маску, чтобы выпить воду. Трое селян обменялись взглядами.

На правой щеке мужчины была длинная рана, как будто зашитая медиками. Глубокий шрам от края губ через всю щёку словно разрезал лицо. Мужчина носил маску не для защиты от пыли или болезней, а чтобы скрыть шрам. И ещё одна ужасная деталь привлекла их внимание. Когда пришелец потянулся за стаканом, стало заметно, что у него на правой руке только три пальца. Мизинец и безымянный палец были обрублены.

Трёхпалый человек допил воду, поблагодарил хозяйку и ушёл в том же направлении, куда уехал рикша. Местные посмотрели ему вслед.

— Что за чертовщина!..

— Что ему нужно от Итиянаги?

— Ох, аж мурашки по коже! Видали эту пасть? Выкину теперь этот стакан подальше!

Хозяйка поставила стакан на дальний край полки, и в ближайшее время это её решение принесло большую пользу.

Кстати, если вы принадлежите к тем читателям, что любят читать между строк и вспоминать все подробности преступления, вы могли уже догадаться, о чём я напишу сейчас. Да, для игры на кото нужно всего три пальца. За его струны обычно щиплют большим, указательным и средним пальцами.

Глава 2

Наследники из хондзина

Согласно деревенским старожилам, богатое семейство Итиянаги изначально происходило не из села О., а из соседнего города К. И это сразу сделало их непопулярными среди узколобых селян.

К. стоял на старом Тюгокукайдо, участке главной дороги, связывающей восточную часть Японии с западной. В эпоху Эдо[5] там останавливались путешественники, а дом Итиянаги служил хондзином, гостиницей, где могла переночевать знать той эпохи. Но, когда в конце 1860-х годов сёгуна свергли, восстановив императорское правление, глава семейства понял, что может потерять хондзин. Вовремя осознав крах старой феодальной системы, он перебрался со всем семейством на нынешнее место жительства. Использовав преимущества того смутного времени, он дёшево приобрёл большие угодья, став богатым землевладельцем. Так что местные любили честить семейство Итиянаги кучкой оживших каппа, легендарных водяных. Так обычно называли людей, перебравшихся из городка К. в село О.

В любом случае, в момент совершения ужасного убийства семейство Итиянаги состояло из следующих лиц:

Прежде всего, и это главное, жива была вдова предыдущего главы семьи, хозяйка дома, Итоко. Ей в тот момент было пятьдесят семь лет. Она всегда тщательно укладывалась волосы в причёску и никогда не снимала с лица маски достоинства. Итоко очень гордилась тем, что принадлежит к семейству владельцев хондзина. И, говоря о «старой хозяйке семейства», местные жители подразумевали именно её.

У вдовы Итоко было пять детей, но в тот момент с ней жили только трое. Старшим из них был сын, Кэндзо, обучавшийся философии в частном университете в Киото. Завершив обучение, он несколько лет преподавал там же, но, став жертвой расстройства дыхательных путей, вернулся домой, отгородив себя от мира. Впрочем, он был крупным исследователем, и прикованность к дому не мешала его изысканиям. Он писал книги, время от времени посылал статьи в журналы и стал широко известным учёным. Впрочем, браку его мешало не слабое здоровье — он просто был слишком занят наукой, чтобы думать о таких вещах.

После Кэндзо Итоко родила старшую дочь, Таэко. Та вышла за предпринимателя и в то время жила в Шанхае, так что не имела прямого отношения к событиям той ночи. Второму сыну Итоко, Рюдзи, исполнилось тридцать пять. Он стал врачом и работал в большой больнице в Осаке. Не было в ту ночь в семейном особняке и его. Услышав о трагедии, он тут же примчался домой, так что, в какой-то степени, оказался вовлечён в последствия этой беды.

В течение многих лет после рождения Рюдзи у Итоко и её мужа не было детей. Все думали, что пополнения в семействе более не наступит, но почти через десять лет родился еще один сын, а ещё спустя восемь лет — дочка. Мальчика назвали Сабуро, а девочку Судзуко. На момент убийства Сабуро было двадцать пять, а Судзуко семнадцать.

Сабуро был, безусловно, паршивой овцой семьи. Исключённый из школы, он был направлен в частное профессиональное училище в Кобе. Изгнанный и оттуда, на момент убийства он был занят ничем. Просто слонялся весь день по дому. Все соглашались, что он весьма умён, но никогда не прилагал своих способностей ни к какой работе. Не лишён он был и хитрости. Внизу, в деревне, все его презирали.

Что до младшего ребёнка, Судзуко, то… нельзя её не пожалеть. Быть может, поскольку родители на момент её рождения были уже в летах, она оказалась довольно нежной, подобно цветку, растущему в тени. Помимо плохого физического здоровья, замедлилось и её умственное развитие. Она была не совсем отсталой — в некотором отношении, напротив, очень одарённой, так, когда она играла на кото, можно было даже назвать её музыкальным гением. Время от времени она выказывала невероятную проницательность, но обычно вела себя как ребёнок лет семи-восьми.

Таковы были члены основной ветви семейства Итиянаги, но была и другая ветвь рода, жившая в той же усадьбе. Главой её был Рёскэ, двоюродный брат Кэндзо. Ему в то время исполнилось тридцать восемь лет, и он жил в усадьбе с женой, Акико, и тремя малолетними детьми. Несомненно, дети не имеют отношения к этому делу, так что я вычеркну их из списка.

Нрав Рёскэ решительно отличался от Кэндзо и других двоюродных братьев и сестёр. Он закончил лишь начальную школу, но, разбираясь в математике и вежливости, оказался безупречен для ведения семейных дел Итиянаги. Что до Итоко, то Рёскэ она доверяла куда больше, чем эксцентричному старшему сыну, отсутствующему среднему и беспокойному младшему. В жене его, Акико, не было ничего замечательного; самая обычная женщина, преданная мужу.

Итак, усадьбу Итиянаги населяли шестеро — глава семейства, Итоко, Кэндзо, Сабуро, Судзуко, Рёскэ и Акико. Все они жили консервативно, традиционно, мирно до того момента, пока Кэндзо не объявил о помолвке. И тогда словно большой камень бросили в тихий пруд. Рябь распространялась всё дальше и шире, превращаясь в волны гнева. Кэндзо решил жениться на Кацуко Кубо, учительнице школы для девочек в городе Окаяма. Семейство Итиянаги объединилось в оппозиции этому браку не потому, что им не нравилась лично Кацуко, но ввиду её родословной.

Уважаемый читатель, слово «родословная», вполне вышедшее из употребления в городе, и по сей день живо в деревнях, подобных описанной. Можно даже сказать, что оно управляет всеми сторонами жизни. Теперь, после Второй мировой войны, мы переживаем период потрясений, так что крестьяне не должны больше пресмыкаться перед высшими классами или выказывать должную степень уважения лицам более высокого социального положения либо большего состояния. Эти ценности рухнули с поражением Японии.

Но родословная ещё нетронута. Почитание, уважение и гордость рождённых в семействе безупречного происхождения, живы-здоровы в сельских общинах. И родословная эта не имеет ничего общего с генетикой или евгеникой. Например, если в семье авторитетного общинника, скажем, кого-то, служившего деревенским старостой в дни сёгуната, стали рождаться мальчики, страдающие физическими недугами, эпилепсией или слабоумием, им всё равно позволят занять должность старосты, поскольку происхождение их безупречно. Это верно сейчас и тем более верно в 1937 году, когда происходит действие этого романа. Что до семейства Итиянаги, для них во всём мире не существовало ничего более важного, чем их происхождение от владельцев хондзина. Это было для них всем.

Отец Кацуко Кубо был когда-то арендатором в селе О. Но он оказался амбициознее среднего крестьянина. Покинув с младшим братом деревню, они отплыли в Америку. Там братья работали на фруктовых плантациях, покуда не накопили достаточно, чтобы вернуться в Японию и завести собственный сад примерно в двадцати пяти километрах от родной деревни. Оба они женились, но старший умер вскоре после рождения дочери, Кацуко. Молодая вдова вернулась в родную деревню, оставив Кацуко на воспитание дяде. Та оказалась очень прилежным ребёнком, а дядя не жалел денег на её обучение. Закончив учительскую школу в Токио, она устроилась в школу для девочек в Окаяме, недалеко от дома.

Фруктовая плантация отца и дяди Кацуко оказалась весьма прибыльной. Дядя Кацуко был столь честен, что отложил долю состояния для племянницы, так что она работала в школе не ради заработка, а поскольку именно этим и хотела заниматься в жизни.

Итак, у неё были и состояние, и карьера.

Но, невзирая на всё это, в глазах семейства Итиянаги не имели значение ни её образование, ни ум и находчивость, ни доходы — дочь арендатора всегда останется дочерью арендатора. У неё не было громкого имени и родословной, и они думали о ней только как о ребёнке Ринкити Кубо, бедного крестьянина.

Кэндзо встретил Кацуко, когда его пригласили выступить перед студентами в городе Курасики. Среди них была Кацуко. После этого Кацуко приезжала к Кэндзо, чтобы он помог ей с иностранными книгами, которые она любила читать. Эти взаимоотношения продолжались с год, но в один прекрасный день Кэндзо вдруг сделал предложение.

Я уже упоминал, что семейство Итиянаги во главе с Итоко и Рёскэ осудило этот брак. С особой страстью восприняла помолвку сестра Кэндзо, Таэко, написавшая старшему брату суровое письмо. Впрочем, средний брат, Рюдзи, поддержал Кэндзо, потихоньку послав Итоко письмо, призывая её позволить старшему сыну поступить по собственному усмотрению. Но самому брату он не проронил об этом ни слова.

Как же Кэндзо отреагировал на всю эту критику? Вполне спокойно. Он никак не отвечал на это. И, конечно, вода всегда побеждает огонь. Силы противников, одного за другим, иссякали, их голоса утихали, жесты теряли решительность, так что, в конце концов, криво улыбаясь и пожимая плечами, все они признали своё поражение.

Свадебная церемония состоялась 25 ноября 1937 года. И в ту же самую ночь было совершено отвратительное преступление. Но, прежде чем дойти до ужасных подробностей убийства, следует упомянуть несколько вполне обыденных случаев, ставшим чем-то вроде прелюдии к тому, что, в конечном счёте, вышло наружу.

Все это произошло за день до свадьбы, другими словами, 24 ноября. Сценой послужила гостиная Итиянаги, где Итоко и Кэндзо пили чай, ведя вполне неудобную беседу. Младшая дочь, Судзуко, сидела рядом, радостно играя с куклой. Это было свойственно Судзуко — где бы она ни находилась, она пребывала в собственном мире и никому не мешала.

— Но такова традиция этого дома в течение многих поколений.

Итоко не смогла противостоять выбору сына, но всё ещё не могла скрыть недовольства.

— Но, мама, ведь Рюдзи женился.

Кэндзо даже не бросил взгляда на сладкий пирожок-мандзю, протянутый матерью. Напротив, он с кислым видом продолжал курить сигарету.

— Потому что он второй сын. Ты и Рюдзи — не одно и то же. Ты — наследник этой семьи, а Кацуко-сан будет женой наследника.

— Не думаю, что Кацуко хотя бы умеет играть на кото. На фортепиано, может быть.

В этом и заключался предмет ссоры. На протяжении многих поколений невеста наследника рода должна была исполнить в ходе свадебной церемонии несколько произведений на кото.

— Понимаете, мама, нет смысла говорить об этом сейчас, — продолжал Кэндзо. — Сказали бы вы раньше, я мог бы подготовить Кацуко.

— Я не намерена как-либо препятствовать свадьбе. Не думай, что я как-то пытаюсь навредить Кацуко. Но есть семейная традиция…

Как только напряжение в комнате начало нарастать, Судзуко пришла на помощь.

— Мама, не могу я сыграть на кото?

Итоко была застигнута врасплох, а Кэндзо сухо улыбнулся.

— Отличная идея. Спасибо, Судзуко. Мама, конечно, никто не будет возражать против игрв Судзуко?

Итоко была готова уступить, но в эту минуту в гостиной появился её племянник, Рёскэ, обратившись к кузине:

— Судзу-тян! Так вот ты где прячешься. Я повсюду тебя искал. Смотри, я закончил для тебя эту коробочку!

Он держал красиво отделанную деревянную коробочку размером с микан — плод мандарина. Итоко нахмурилась:

— Рё-сан, что это?

— Это гроб Тамы. Судзу-тян расстроилась, когда кто-то ей сказал, что его надо похоронить в коробке из-под микана. Она сказала: «Бедного Таму запихнул в такую старую коробку». И отказалась, так что я сделал эту.

— Да, бедный Тама! — эхом повторила Судзуко. — Спасибо, Рёскэ.

Тамой звали котёнка Судзуко, последние несколько дней мучавшегося рвотой и поносом, а в то утро умершего.

Итого слегка поморщилась при виде деревянного гробика.

— Рё-сан, — быстро произнесла она, меняя тему беседы, — как ты думаешь, не сыграть ли на кото Судзуко?

— Звучит неплохо, тётя Итоко, — бросил Рёскэ, поглощённый мандзю. Кэндзо, повернувшись к двоюродному брату спиной, продолжал поглощать дым сигареты.

И тут вошёл Сабуро.

— А, Судзу-тян, какая красивая коробочка! Кто её тебе сделал?

— Сабу-тян, вы знаете, что солгали мне, обещали сделать, да не сделали. Так что двоюродный брат Рёскэ мне сделал эту, и ваша мне теперь не нужна.

— Эх, Судзу-тян, не верится, что ты мне не доверяешь!

— Сабуро, ты подстригся? — сказала Итоко, взглянув на голову сына.

— Да, только что. Кстати, мама, я услышал у парикмахера нечто очень странное.

Итоко не ответила, и Сабуро повернулся к старшему брату.

— Кэндзо, вы вчера ехали мимо администрации О. на рикше, да? Вы не замечали у забегаловки странного типа?

Кэндзо выглядел удивлённым.

— Что ты имеешь в виду под странным типом, Сабу-тян? — спросил Рёскэ, набивший рот мандзю.

— Ну это и правда жутко. Говорят, у него вот такой шрам от губы через всю щёку. И только три пальца на правой руке, большой и два следующих… Кстати, он, похоже, спрашивал хозяйку забегаловки про наш дом. Судзуко, ты, случаем, не замечала, чтобы вчера вечером вокруг дома шатались какие-нибудь странные люди, а?

Судзуко уставилась на Сабуро и забормотала: «Большой палец, указательный, средний…» Делая это, она шевелила соответствующими пальцами правой руки, словно играя на кото.

Итоко и Сабуро молча глядели на неё. Рёскэ был поглощён тем, что разворачивал бумажную обёртку второго мандзю. Кэндзо продолжал курить сигарету.

Глава 3

Звуки кото

Как я уже писал, хондзин — что-то вроде гостиницы в феодальной Японии, где аристократы-даймё и другие важные лица останавливались, направляясь отдать почтение сёгуну в его столице, Эдо, как тогда именовалось Токио, или возвращаясь оттуда. Простонародью не дозволялось останавливаться в хондзине. Семейство, владевшее гостиницей для столь высоких особ, также причислялось к ним, так что в подобном месте строго соблюдались приличия высшего общества. Но хондзины в этой области и на дороге Токайдо, ближе к Эдо, отличались. Прежде всего, по Тюгокукайдо ездило меньше даймё, так что размеры доходов отличались, но хондзин оставался хондзином.

Учитывая честь быть потомками владельцев хондзина, свадебная церемония нынешнего главы семейства Итиянаги должна была стать ярким событием. Нижеприведённые сведения сообщил мне Ф., любезно разъяснивший некоторые обычаи этой местности:

«Подобные события в сельской местности куда грандиознее, нежели в городе. А в случае, если семейство столь почтенно, как Итиянаги, а жених — наследник главной ветви, он должен быть облачён в камисимо, парадное одеяние самураев; невеста должна носить белое кимоно, а поверх него — халат утикакэ. Обычно бывает от пятидесяти до ста гостей.»

Но именно эта свадьба оказалась очень закрытой. Со стороны жениха, не считая ближайших родственников, присутствовал только двоюродный дед из городка К. Даже брат Кэндзо, Рюдзи, не вернулся из Осаки. Со стороны невесты был только её дядя, Гиндзо Кубо.

Но, хотя церемония и вышла жалкой, не было смысла экономить на празднествах для арендаторов и работников, трудившихся на земле Итиянаги. В этой местности, по традиции, новобрачные весь вечер пили с местными жителями.

Так что в день свадебной церемонии, 25 ноября, на кухне усадьбы Итиянаги стоял шум, ведь постоянным слугам помогали нанятые. Примерно в половине седьмого вечера, когда приготовлены были в самом разгаре, в дверях кухни неожиданно появился мужчина.

— Извините, хозяин дома? Не передаст ли кто-нибудь ему это?

Старуха Нао, разжигавшая огонь под горшком, повернулась и увидела человека в мятой фетровой шляпе, глубоко надвинутой на глаза, изношенном старом пиджаке с поднятым от холода воротником и огромной маске, скрывавшей большую часть лица. Очень подозрительный тип, подумала она.

— Вы хотите видеть хозяина?

— Ммм… да. Мне надо отдать ему это.

В левой руке мужчина держал несколько раз сложенный клочок бумаги. Позже, при допросе в полиции, Нао описывала его так:

— Странно. Он стиснул все пальцы. Бумагу зажал между кончиками указательного и среднего пальцев. Как прокажённый… Да, верно, правую руку он держал в кармане. Я подумала, что с ним что-то не так, и попыталась рассмотреть его лицо, но он тут же отвернулся. Затем сунул мне бумагу и убежал.

В кухне в тот момент было много народу, но никто и не подозревал, как важно появление этого человека, так что ему не уделили внимания.

Когда этот человек ушел, служанка некоторое время стояла с бумагой в руке, не зная, что делать, пока в кухню не ворвалась жена Рёскэ, Акико.

— Кто-нибудь знает, где мой муж?

— Он вроде бы только что ушёл.

— Хм. Интересно, что за нужда, когда у нас столько дел? Ладно. Увидишь его, скажи, что ему бы пора переодеваться, и поскорее.

Нао попросила Акико подождать и протянула ей клочок бумаги, объяснив, что произошло. При ближайшем рассмотрении он выглядел как страница, вырванная из записной книжки.

— Для Кэндзо-сана? Да…

Акико слегка нахмурилась, но быстро вышла. Сунув бумагу в пояс-оби своего кимоно, она прошла в гостиную. Там Итоко разговаривала со своей горничной Киё, помогавшей ей облачиться в парадное кимоно. Судзуко, уже надевшая кимоно, сидела рядом с матерью, пощипывая струны красивого, с лакировкой и позолотой, кото.

— Тётя, где Кэндзо-сан?

— Не знаю. Должно быть, у себя в кабинете. Погоди минуту, Акико-сан, не поможешь Киё завязать моё оби?

Как только Акико с горничной завязали его, появился Сабуро в тяжёлом зимнем кимоно.

— Сабуро, почему ты ещё в этой одежде?.. Где ты был?

— В кабинете.

— Готова поспорить, читали ещё один ваш детектив, — сказала Судзуко, настраивая кото. Сабуро был буквально одержим детективными романами.

— Что плохого в чтении романов? Ты-то как, Судзуко? Уже похоронила кота?

Судзуко, не обращая на него внимания, продолжала играть на кото.

— Если нет, так поторопись. Оставишь мёртвого кота валяться так, он станет призраком и завоет.

Судзуко расстроилась.

— Обижайте как хотите, Сабу-тян, но я уже похоронила Тама-тяна сегодня утром.

— Хватит, Сабуро! Это совершенно неуместно, — предупредила Итоко. — Смотри, что говоришь. Кстати, твой брат был в кабинете?

— Нет. Он разве не во флигеле?

— Акико-сан, если найдёшь Кэндзо, скажи ему, чтобы готовился как можно скорее. Невеста может прибыть в любой момент.

Акико вышла из гостиной и, как только начала надевать садовые сандалии-гэта, чтобы идти во флигель, из их домика вышел её муж, Рёскэ, всё ещё в повседневной одеждке.

— О чём вы думаете? Вам надо уже одеваться, а то не будете готовы вовремя!

— Не смеши. Невесты раньше восьми не будет. Некуда торопиться. Кстати, куда это ты?

— Во флигель, искать Кэндзо-сана…

Кэндзо стоял на деревянной веранде-энгаве флигеля, глядя в небо.

— Аки-сан, — произнёс он, заметив её, — погода будто меняется. Что? Это мне?.. О, благодарю.

Кэндзо взял у Акико записку и зашёл внутрь, чтобы прочесть её у лампы. Акико последовала за ним и стала поправлять цветочную композицию в нише-токонома.

— Аки-сан, скажи мне, кто тебе дал эту записку!

Заметив в голове Кэндзо нечто необычное, Акико остановилась и посмотрела на него. Кэндзо возвышался над ней с гневным лицом.

— Я… э-э… Нао-сан мне её дала. Сказала, что какой-то бродяга принёс. Что-то не так или…

Кэндзо продолжал сердито смотреть на Акико, но потом, по-видимому, опомнился и отвернулся, снова уставившись на записку. Он схватил её, разорвал в клочки и огляделся, куда бросить обрывки. Не найдя ничего подходящего, он запихнул их в рукав кимоно.

— Кэндзо-сан, ваша матушка просила меня сказать, чтобы вы готовились к церемонии.

— Да, верно. Аки-сан, не закроешь ставни?

И с этими словами Кэндзо вышел из флигеля.

Всё это происходило около семи вечера. Примерно через час прибыла невеста в сопровождении сватов, и началась свадебная церемония.

Как я уже упоминал, гостей было мало. Со стороны жениха вдова Итоко, брат Сабуро, сестра Судзуко, из боковой ветви Рёскуэ и Акико, а также семидесятилетний двоюродный дядя из городка К., которого звали Ихэй. Единственным гостем со стороны невесты был её дядя, Гиндзо Кубо. Формальным сватом был староста села, но это была чистая формальность, он присутствовал напоказ.

Когда были даны обещания, и новобрачные обменялись чашками сакэ, внесли красивый, чёрный, отделанный лаком и золотом кото, и Судзуко сыграла на нём, как было решено. Быть может, во многих отношениях Судзуко была для своего возраста отсталой, но, когда дело доходило до кото, она выказывала невероятные способности. Музыкант и инструмент вместе наполнили комнату своей красотой.

Но использование кото в ходе свадебной церемонии было очень необычным, а исполняемую Судзуко мелодию Кацуко никогда раньше не слышала, так что слегка смутилась. Итоко разъяснила ей:

— Много лет назад жена главы семейства Итиянаги умело играла на кото. Случилось так, что знатная женщина, дочь даймё, ехала на запад для участия в свадебном обряде и остановилась в хондзине. Жена главы семейства Итиянаги умело исполнила написанную ей самой песню, названную «Влюблённые птицы». Дочь даймё была так восхищена этой песней, что на другой день прислала семье кото, которое они прозвали «Влюблённая птица». С тех пор, семейство Итиянаги требует, чтобы невеста наследника играла на кото на своей свадебной церемонии. Только что Судзуко сыграла мелодию «Влюблённых птиц», а инструмент — то самое кото «Влюблённая птица».

Кацуко, услышав это, широко раскрыла глаза.

— То есть на кото сейчас должна была играть я?

— Верно. Но я не ведала, знаешь ты о нашей традиции или нет, и стеснялась спросить, поэтому попросила Судзуко сыграть вместо тебя.

Кацуко воздержалась от ответа. Вместо племянницы заговорил Гиндзо Кубо.

— Если бы Кацуко попросили заранее, она с радостью бы сыграла для вас.

— В самом деле? Старшая сестра, вы тоже играете на кото? — спросила Судзуко.

— Барышня, эта девушка станет тебе хорошей спутницей, — ответил ей Гиндзо. — Быть может, она станет тебе большим, нежели старшая сестра. Она может стать твоим учителем игры на кото.

Итоко и Рёскэ переглянулись. Заметив это, Кэндзо произнёс:

— Тогда теперь это кото принадлежит Кацуко.

Итоко не ответила, и в комнате повисло неловкое молчание. На помощь пришёл опытный сват:

— Если невеста умеет играть на кото, то её надобно просить играть сегодня. — Он повернулся к Итоко. — Осталась последняя часть обряда, во флигеле. Что вы думаете, госпожа, о втором представлении?

— Верно, — сказала Итоко. — Сыграешь для нас, Кацуко-сан? А раз мы уже слышали, как Судзуко играет «Влюблённых птиц», выбери любую мелодию. Что-нибудь весёлое, что тебе нравится… Ведь, в конце концов, это наша семейная традиция, чтобы невеста в брачную ночь играла на кото.

Так и вышло, что Кацуко в тот вечер играла на кото.

Свадебная церемония кончилась примерно в половине десятого, и для гостей в доме и на кухне последовали пьянство и веселье.

Прежде чем удалиться на брачную ночь, всем новобрачным приходится проходить через некое испытание, но в сельской местности оно особенно тяжко. Кэндзо и Кацуко следовало до позднего вечера разносить гостям сакэ.

Пока они служили в кухне местным жителям, их угощали непристойными песнями. Конечно, по возвращении в дом они не подверглись ничему столь ужасному, но дедушка Ихэй крепко напился и бессвязно разглагольствовал.

Это был младший брат деда Кэндзо и Рёскэ, но ещё в молодости он основал собственную ветвь семейства, и они обращались к нему, как к дяде из младшей ветви. Как большинство стариков, он был известен ссорами и пьянством. Кроме того, по ходу свадьбы он безостановочно возражал и жаловался, и чем больше он пил, тем хуже становился, извергая недовольство самим жениху и невесте. Наконец, его стали просить остаться, поскольку он был не в том состоянии, чтобы добраться домой, но он не желал и слушать. В конце концов, уже за полночь он объявил, что уходит.

— Сабуро, тебе лучше проводить его домой.

Кэндзо, старавшийся не обращать внимания на оскорбительные речи Ихэя, оказался столь добр, что побеспокоился, как пьяный старик вернётся домой в темноте.

— И, поскольку уже поздно, можешь остаться у дяди.

Только когда они открыли для Ихэя дверь, стало понятно, что начался снегопад, и сильный. В этой местности снег шёл редко, а, увидев такие сугробы, все, конечно, были удивлены. Вспоминая этот вечер позднее, они поймут, какую важную роль сыграл снег в готовящемся ужасном преступлении.

Наконец, новобрачным позволено было удалиться во флигель, и в час ночи они произвели последний ритуальный обмен чашками сакэ. Акико, жена Рёскэ, так описывала это:

— Я принесла кото во флигель с помощью горничной, Киё. Они обменялись сакэ, присутствовали только тётя Итоко, мой муж и я. Сабу-тян ушёл проводить дядю Ихэя домой, а Судзу-тян уже ушла спать. После церемонии Кацуко сыграла нам «Тидори». Когда она закончила, мы поставили кото в вертикальном положении у ниши-токонома. Я положила коробочку с плектрами в дальний угол ниши, но не помню, была ли в тот момент на полке катана.

Было уже два часа ночи, когда церемонии завершились. Семейство оставило новобрачных одних во флигеле и удалилось в главный дом. Снег шёл всё сильнее.

А примерно через два часа раздался леденящий кровь крик, за которым последовали жуткие звуки струн кото, раздираемых с огромной силой.

Глава 4

Большое несчастье

Гиндзо Кубо лежал в свободной комнате дома Итиянаги, выделенной ему для ночлега. Он внезапно почувствовал себя очень уставшим. И немудрено. Он тоже опасался брака племянницы.

Слишком хорошо знал он все феодальные обычаи и предрассудки села, знал, что это значит для низкорожденной женщины, подобной Кацуко. Честно говоря, он беспокоился, как с ней будут обращаться. Он не был уверен, что вступление в семейство Итиянаги, семейство её прежних помещиков, принесёт Кацуко счастье. Но сама Кацуко очень хотела выйти за Кэндзо. Жена Гиндзо рассуждала так:

— Уверена, будь жив ваш брат, он был бы в восторге. Вступление в семью Итиянаги — несомненный признак успеха.

Гиндзо позволил себя убедить. Его старший брат, Ринкити, восхищался японскими традициями и общественным устройством куда больше Гиндзо. Да, будь Ринкити жив, он бы очень гордился успехом дочери. Наконец, несмотря на предчувствия, Гиндзо дал согласие на брак.

Приняв решение, он на полной скорости принялся его воплощать. Чтобы не смущать Кацуко, он постарался не дать Итиянаги повода ворчать у неё за спиной. Он организовал свадьбу самым успешным образом. Применив все навыки, полученные в Америке, заказал свадебные одеяния у лучших портных Киото и Осаки. Не жалел расходов.

— Дядя Гиндзо, не могу поверить, что вы столько на меня тратите!

Кацуко была так ошеломлена роскошными кимоно, купленными для неё, что разрыдалась. Но в конце концов все усилия Гиндзо оказались тщетны…

В тот вечер Кацуко вышла из дома сельского старосты, приглашённого в сваты. Всем видевшим запомнилась красота девушки, облачённой в парадное свадебное кимоно. Вся деревня обсуждала великолепие мебели, посуды и безделушек, посланных в приданое. Гиндзо рад был видеть, что даже надменные Итиянаги впечатлены.

— Ринкити рад был бы это видеть, — сказал он себе в ту ночь, когда свадьба закончилась. — Он был бы очень доволен.

И тут его сердце заколотилось, а по щекам потекли слёзы.

Из кухни, где ещё пьянствовали местные жители, доносились дурацкие песни. Он ворочался на кровати, не в силах задремать, но, наконец, провалился в сон.

Чуть позже он очнулся от беспокойного, наполненного видениями сна. Его глаза широко открылись — не слышал ли он только что крик?

Он сел на своём матраце-футоне. Это был не сон. Теперь он еще раз слышал тот же крик — не понимая, мужской или женский. Снова и снова — один голос, два голоса, вновь и вновь крики столь жуткие, что они словно разрывали безмолвие ночи. Затем где-то поблизости послышался звук шагов по деревянному полу.

Флигель! Крики доносятся из флигеля! Гиндзо тут же натянул поверх пижамы рубашку и костюм. Он посмотрел на часы — четверть пятого утра.

И тут он услышал кото.

Плим-плим-трум-трум-м-м-м — быстро рвались все тринадцать струн инструмента, а затем послышался громкий стук, словно упала ширма. И потом — мёртвая тишина. Похоже, веселье на кухне закончилось.

Гиндзо распахнул ставни комнаты. Снегопад уже прекратился, и на ночном небе мерцала луна. Сад был покрыт толстым, пушистым слоем снега.

Через снег пробиралась какая-то фигура.

— Кто это? — бросил Гиндзо тени.

— Здравствуйте, господин. Вы тоже это слышали?

Это был слуга, которого Гиндзо до сих пор не видел.

— Да, слышал. Что же это такое? Погоди минуту. Я пойду с тобой.

Набросив пальто, Гиндзо сунул ноги в стоявшие у двери гэта и шагнул в снег. Пробираясь через сад, он слышал, как тут и там распахивались ставни-амадо. В дверях главного дома появилась Итоко.

— Это ты, Генсиси? Что за голос я только что слышала?

— Мама, я слышала кото. — Из-под материнского рукава показалось лицо Судзуко.

— Не знаю, что бы это могло быть, — ответил, дрожа, слуга. — Будто кто-то зовёт на помощь.

Гиндзо направился прямо к воротам в заборе, отделявшем флигель от главного дома, и в этот момент из своего домика на южном краю усадьбы появился Рёскэ, на ходу завязывая оби.

— Тётя Итоко, что за шум?

— Ах, Рё-тян, не проверишь ли флигель?

Гиндзо загремел высокими садовыми воротами, схватившись за них. Они, по-видимому, были заперты с другой стороны, и он не мог их открыть. Рёскэ несколько раз толкнул ворота плечом, но, хотя они были сплетены из веток и выглядели вполне шаткими и хрупкими, но оказались неожиданно крепки.

— Генсиси, принеси-ка топор!

— Слушаюсь!