Кейт ЯКОБИ

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗГНАННИКА

* * *

Весной 1341 года безжалостные захватчики пересекли границу Люсары, намереваясь к исходу лета завоевать страну. Люсара, многие годы раздираемая на части междоусобицами знатных семейств, мало что могла сделать, чтобы остановить жестокого врага. Собрав силы воедино, верные правителю владетельные князья встретили пришельцев у Нанмура; многие пали в этой битва, и все же победа не досталась ни одной из сторон. Через несколько недель армии вновь сошлись на поле у Селу та, и на этот раз о перемирии речь уже не шла. К заходу солнца Люсара, старейшее из Семи Королевств, на землю которой никогда прежде не ступала нога захватчика» пала.

Из ее защитников многие погибли в бою, другие стали жертвами предательства, а некоторые, уцелевшие во время войны, были казнены впоследствии. Лишь немногие — старики и совсем зеленые юнцы — пережили годы гонений, последовавшие за завоеванием Люсары. Прежний король был убит в сражении, бароны приведены к покорности, и страна затаилась, стремясь лишь к одному — выжить. Насильственное умиротворение под тяжелой пятой завоевателей оставляло мало надежд народу. Новый король, как все подобные ему властители, полагал, что страна покорена, воля людей сломлена и не осталось никого, кто мог бы оспорить его право на трон.

Однако не ему предстояло решить судьбу Люсары; существовал человек, обладавший таинственным даром, дающим могущество. По воле богов величайший герой Люсары появился, когда уже много лет протекло с тех пор, как страна проиграла свою последнюю битву.

Руэль. «Тайная история Люсары»



Мне ведомо, что я —Скиталец по всем дорогам всех миров,Ни дождь, ни стужа не страшат меня,И безразлично мне — спешить иль медлить,Нет дома у меня,Конца бесцельного пути не видно.Кристофер Бреннен

ПРОЛОГ

На берегу небольшой бухты у подножия скал на южном побережье Люсары старик ждал, когда же появится условный сигнал. Ночь была темной и ненастной, выл ветер, дождь хлестал в спину съежившемуся человеку так, что шерстяной плащ промок насквозь. Старик сунул руки под мышки и притопывал ногами, чтобы хоть немного согреться, и продолжал всматриваться вдаль. Его взгляд перебегал со скал на дальнем берегу на чернильно-черную воду, но море оставалось пустынным, и лишь изредка белые барашки волн ловили отблеск луны, мелькавшей в разрывах клубящихся на небе туч.

Хотя рыбачья деревушка Ааран располагалась меньше чем в полулиге отсюда, утесы скрывали бухточку от любопытных взглядов и немного защищали от порывов ветра. Впрочем, опасность свалиться в темноте с крутой тропы не помешала бы береговой страже явиться сюда с дозором — даже в такую ночь. Стражники уже побывали в бухте, когда еще только начинало темнеть; тогда они не заметили старика, но ведь они вернутся. А стоит им появиться…

— Дьявол тебя побери, Данлорн! Клянусь всеми богами, надеюсь, ты уже недалеко! — прошипел старик, поглубже надвигая капюшон плаща, и неожиданно захихикал. — Ну, Долзи Керр, старый ты дурак, ты уж и разговаривать сам с собой начал! Надо же, что за времена настали!

Старик, прищурившись, снова оглядел скалы. Лунного света как раз хватало, чтобы удостовериться: на берегу он совсем один. Даже чайки попрятались. Дозора тоже не было видно.

Старик всмотрелся в океанскую даль. Пучина была черна, как адская пропасть, и лишь сами боги могли бы сказать, какие демоны там обитают. Однако вдруг в непроглядной тьме мелькнул единственный одинокий огонек. Слабый желтый луч фонаря с трудом пробивался сквозь завесу дождя.

Не задумываясь, Долзи кинулся вперед из-под защиты утеса, спотыкаясь и скользя на камнях. Вскоре его взгляд нашел еще более темный, чем сама чернота ночи, силуэт. Лодка.

Нос суденышка заскрежетал по гальке, и старик ухватился за борт. В лодке было пять или шесть человек, один из них выскочил на берег, чтобы вместе с Долзи удержать ее на месте. Громкий голос перекрыл вой ветра:

— Прости, что заставили тебя ждать здесь в такую погоду! Мы давно уже были бы на месте, если бы капитан корабля не перепутал бухты.

Долзи узнал голос. Поддавшись мимолетной панике, он снова оглянулся на отделяющие заливчик от деревни скалы. Если дозор появится сейчас, все пропало.

Кто-то выпрыгнул из лодки на гальку рядом со стариком, и тот заметил радостную улыбку на молодом лице. Мика Маклин. Однако Долзи было не до приветствий. Он смотрел на лодку, из которой на берег выпрыгнул второй человек. Аицо его было скрыто капюшоном черного плаща, который, казалось, даже штормовой ветер был не в силах всколыхнуть. Долзи знал, что должен теперь показать вновь прибывшим дорогу в пещеру — лодка уже отчалила, раздался размеренный плеск весел, — но все еще не мог оторвать глаз от этого второго человека. Надежда и радость захлестнули старика, однако где-то на дне души холодным грузом лежали недобрые предчувствия.

Потом он услышал тихий ясный голос, который не могла заглушить буря, — одновременно приветливый и властный:

— Вперед, старый друг. Пошли.

В этот момент налетевший с другой стороны порыв ветра слегка откинул капюшон плаща, и Долзи увидел худое обветренное лицо.

Все-таки он вернулся. После трех лет добровольного изгнания Роберт Дуглас, граф Данлорн, наконец вернулся в Люсару.

Долзи повел прибывших по пляжу к скалам с восточной стороны бухты, к пещере, которую он высмотрел еще много лет назад и которой не раз пользовался. Старик заранее приготовил там ужин и разжег жаровню. Маклин бросил на пол мешки, которые нес, и стал греть руки у огня, но Данлорн остался снаружи, повернувшись спиной к пещере и подняв лицо к небу.

Долзи смотрел на него, защищенный от дождя и ветра каменным навесом, и не знал, что предпринять. Потом к нему присоединился молодой Маклин. Вытирая воду с лица и мокрых рыжих кудрей грубым домотканым полотенцем, парень шепнул:

— Не тревожься о нем. Просто… Ну, понимаешь, он ведь не думал, что ему когда-нибудь удастся вернуться.

Долзи медленно покачал головой.

— И он не один так полагал. Что скажет король? А Гильдия? Ведь проктор все еще жаждет крови твоего господина. Уж не думает ли Данлорн, что ему будут рады при дворе? Что он сможет вновь занять свое почетное место? Гильдия начнет травить графа сразу, как только узнает о его возвращении. И должен вас предостеречь: разговоры о смерти его супруги все еще продолжаются. Клянусь богами, Мика, — Долзи повернулся и взглянул в лицо молодому собеседнику, — Данлорн ведь прямо обвинил Гильдию перед королем, за что и поплатился местом в совете. Но кое-кто при дворе все еще шепчется, что поспешный отъезд графа наверняка связан со странными обстоятельствами смерти миледи. Скажи мне, друг, уж не слеп ли Данлорн?

Маклин удивленно поднял брови. Пригладив мозолистыми руками волосы, парень пожал плечами и ответил:

— Господин на многое смотрит по-своему, но он не слеп. Он не хочет больше иметь дела ни со двором, ни с Гильдией и полагает, что они оставят его в покое. Что до леди Береники… Ты же знаешь господина и знаешь, что в тех слухах нет ни капли правды.

Нахмурившись, старик только крякнул в ответ. Он все еще беспокоился и еще раз внимательно оглядел скалы — ведь Данлорн стоял так, что, появись дозор, его бы сразу заметили.

— Это безумие… — прошипел он, потом добавил громко, чтобы перекричать бурю: — Войдите внутрь, милорд! Стражники могут вернуться в любой момент.

Данлорн медленно повернулся; лица его не было видно. Потом он вошел в пещеру, откинул капюшон и сбросил плащ.

Граф изменился, без удивления отметил Долзи. Он все еще был молод — ему недавно исполнилось двадцать восемь, — но иногда трудно было поверить, что это так. Темные волосы до плеч, взлохмаченные ветром, прямой нос, полные губы и решительный подбородок… Данлорн слегка улыбнулся, но улыбка не отразилась в холодных зеленых глазах, внимательно смотревших на Долзи. Старик невольно поежился под этим взглядом. Уж то, как смотрит на человека легендарный граф, забыть было невозможно.

Долзи выпятил подбородок и изо всех сил постарался проявить независимость.

— Ну и ночку вы выбрали, милорд! Вы же знали, каковы осенние бури: вполне могли пойти ко дну, пересекая пролив. Почему было не дождаться весны?

Данлорн ответил ему дружеской улыбкой, совсем изменившей надменное лицо. Глубокие морщины, оставленные печалями и заботами, исчезли; граф излучал теперь обаяние и спокойную уверенность в себе, которые Долзи так хорошо помнил. Данлорн прошел в глубь пещеры и ответил:

— Весна никак не подходила для моих целей. Нам понадобятся лошади и кое-какие припасы, если ты сможешь их раздобыть. Я хочу двинуться в путь завтра. Дорога предстоит дальняя, а мы хотели бы пересечь горы до первого снега.

— Конечно, — рассеянно кивнул Долзи. Старик придвинулся к жаровне, продолжая смотреть в лицо Данлорну. — Только вы должны понять, что в покое вас не оставят. Ненависть никогда не засыпает в таких людях, как Вогн. Да и многое переменилось с тех пор, как вы уехали.

— Что же именно?

— Ратуши Гильдии теперь стоят по всей стране. Вам не удастся незамеченными добраться до Данлорна. Хватка Гильдии с каждым днем все сильнее душит Люсару. Народ будет ждать от вас…

— Я знаю, старый друг. — Данлорн снова улыбнулся. — Но им придется подождать помощи от кого-нибудь другого. Я и так сделал все, что мог. Впрочем, то немногое, что я совершил, только ухудшило дело. Не бойся, Долзи, ты больше не услышишь разговоров обо мне.

Эти слова не успокоили старика, но он постарался найти себе занятие, раскладывая по тарелкам горячую еду и разливая вино, чтобы не замечать темной тени, промелькнувшей в глазах Данлорна.

Ветер снаружи не унимался, дождь все так же барабанил по скалам, и когда через несколько минут появился дозор, стражники, усталые и промокшие, думали только о том, как бы поскорее добраться до дому и согреться. Тропа, извивающаяся среди утесов, была скользкой и крутой, и никто не заметил отблеска огня в пещере и не обнаружил скрывающихся в ней людей.

1

— Ваше величество!

Розалинда ничем не показала, что слышит, хотя голос и заставил ее вздрогнуть. Другие слова, зловещие и сказанные по секрету, все еще звучали у нее в ушах. Она случайно услышала тот разговор — шепот доносился из-за двери у нее за спиной… разговор, который вовсе не предназначался для ее ушей.

Потрясенная, потеряв дар речи, Розалинда продолжала смотреть в окно. Сучковатые кусты в саду роняли листья — золотые монеты осени. Слуги подметали дорожки, извивающиеся между клумбами лаванды под персиковыми деревьями в северной части сада, вокруг старого колодца. Еще недавно сверкавший ярким калейдоскопом летних красок, теперь сад стал серым, словно вся его жизнь ушла в холодную землю. Еще несколько недель — и даже этот серый цвет исчезнет, стертый очищающей белизной первого снега.

— Простите, что беспокою вас, ваше величество, но меня послали за вами. Осталось всего несколько минут до начала приема, а вы еще не одеты. Вам нельзя опаздывать — прибытие посла Майенны важное событие.

Розалинда отвернулась от окна и покорно сложила руки. Она прошла хорошую школу: двор не прощал ошибок, — лицо Розалинды оставалось спокойно, движения уверенны. Но взгляд леди Камиллы Мюррей, фрейлины королевы и шпионки короля, не смягчился.

Покорно кивнув, Розалинда двинулась в сопровождении Камиллы по галерее. Она не торопилась, хотя голос внутри нее кричал: беги, скорее беги, пока та дверь не открылась и твое присутствие здесь не обнаружили. Тот же голос твердил: предупреди их сейчас же, иначе будет слишком поздно. Нужно сказать о грядущем несчастье кому-нибудь, сделать что-нибудь…

Но кому? К кому она может обратиться? Кто станет ее слушать?

Ее покои находились недалеко, и она не успела по дороге толком ничего обдумать, составить план. Кому она может доверять? Безусловно, не своим фрейлинам, даже не своему духовнику. Все они служат Селару и, без сомнения, ее предостережения воспримут как измену королю.

В гардеробной развели огонь; ледяной ветер стучал оконной створкой. Не теряя времени, Камилла подала Розалинде воду для умывания, гребень для волос и парадную одежду. Она прекрасно выполняла свои обязанности — и не только те, которые касались службы королеве. Достаточно Розалинде хоть в чем-нибудь нарушить заведенный порядок — и она пропала.

Розалинда спокойно стояла, пока Камилла и остальные фрейлины суетились вокруг нее. Если бы только у нее было больше времени, больше возможности обратиться за помощью… От нее сейчас так много зависит, а ей не на кого положиться. Конечно, Селар все так и задумал. Вот уже двенадцать лет она королева только по имени. О боги, даже друзья отвернулись от нее за эти годы. Какое имеет значение, что она принадлежит к великому Дому МакКенна, что она — мать наследника престола. Она ничего не значит при дворе, она — лишь символ союза Аюсары и этого человека, поработившего страну и захватившего трон. Королева-предательница, мать престолонаследника-бастарда.

— Моя сестра все еще с детьми? — Вопрос вырвался у нее прежде, чем она успела его обдумать. Но, несомненно, его подсказала ей интуиция — быть может, Самах удастся с кем-нибудь поговорить?

— Леди Самах в детской, ваше величество, — ответила Камилла, нахмурившись.

— Пригласите ее ко мне на ужин, когда закончится прием. — Да, это именно то, что нужно. До завтра Самах еще не уедет в свой монастырь. У нее будет время помочь сестре. Но может ли Розалинда подвергать ее такой опасности?

— Хорошо, ваше величество. — Камилла закончила свою работу, отступила назад и поднесла Розалинде отполированное зеркало.

Королева мельком взглянула на свое отражение, но потом бросила на себя более внимательный взгляд. В свои двадцать семь она выглядела еще достаточно молодо, чтобы быть украшением приема. Ее каштановые волосы отливали золотом, ясный взгляд карих глаз напоминал отца. Когда-то она была красавицей, но Розалинда чувствовала, что те дни давно прошли. Сейчас она уже только привлекательна, не больше, а вскоре, — вскоре она окончательно постареет и подурнеет. Но, красива она или нет, она остается королевой и должна держаться гордо, она обязана показать этому отвратительному посланнику Майенны, что чувство собственного достоинства по-прежнему наполняет сердца истинных люсарцев.

Даже если кажется, что боги отвернулись от них.

Милосердная Минея, помоги мне пройти через все это. Дай силы встретиться лицом к лииу с этим человеком!

В сопровождении двух фрейлин Розалинда миновала многочисленные покои замка и вошла в большой зал. Он был практически пуст — первая встреча с послом не требовала присутствия всего двора. Не проронив ни слова, королева прошествовала под знаменами с гербами, свисающими со сводчатого потолка, и остановилась у резной двери из черного дерева. Стражи, стоявшие по обе стороны от входа, поклонились Розалинде, распахнули створки и отступили в сторону. Дань уважения короне, которую она носит, не более того.

В приемной, куда она вошла, собрались около дюжины человек; взгляды присутствующих обратились к Розалинде. Почти весь совет в полном составе. У окна стоял канцлер Дай Ингрэм, маленький, похожий на мышь человечек, рядом с ним — Тьеж Ичерн, герцог Эйр. Двоюродный брат Селара по материнской линии, Ичерн сопровождал кузена в его первых захватнических походах и показал себя на поле битвы жестоким и кровожадным воином. Короткая шея и бычья голова резко контрастировали с богатым парадным нарядом герцога. Ичерн с его коротко остриженными — чтобы удобно было носить шлем — волосами всегда выглядел тем, кем был: грубым воякой; этим он очень отличался от человека, стоявшего рядом с ним. Джордж, граф Кандар, приходился Ичерну кузеном, но, кроме серых глаз, ничто не напоминало об их родстве. Высокий белокурый красавец, придворный до мозга костей, Джордж единственный из всех царедворцев относился к Розалинде с почтением. Но, уважает ее граф или нет, она никогда не сможет доверить ему свой секрет. Карьера Джорджа полностью связана с Селаром, и он останется верен королю.

А те двое мужчин у стола? Герцог Донал МакГлашен и молодой граф Пейн. Все, что осталось от старой гвардии, последние представители Великих Домов Люсары в совете. Они смотрели на королеву со смесью доброжелательности и опасения, их собственное положение было слишком шатко, чтобы они могли помочь Розалинде.

Королева заметила, как взметнулась ярко-желтая мантия, и повернулась к камину. Да, там стоял он. Проктор Вогн, облаченный в цвета своей любимой Гильдии, и два его помощника, Осберт и Льюис. На длинном хищном лице Вогна играла улыбка, но в ней не было тепла — она просто говорила об отсутствии души. Розалинда почувствовала отвращение и отчаянно попыталась спрятать поглубже воспоминание о его словах, услышанных ею из-за двери.

Рядом с проктором стояли и другие богато одетые придворные, но внимание Розалинды сосредоточилось на Селаре — король шел к ней через весь покой, его чеканное лицо озаряла улыбка.

— Розалинда, дорогая, как чудесно, что вы к нам присоединились. — Он подал ей руку и вывел на середину комнаты. — Позвольте представить посланника моего брата, его светлость герцога Ожье. Он представляет на этих переговорах Тирона, ему пришлось проделать долгий путь, чтобы выполнить свой нелегкий долг.

Розалинда смущенно протянула герцогу руку. Тот склонился и коснулся губами ее пальцев, но Розалинда все еще не могла отвести глаз от Селара. Почему он приветствовал ее так тепло? За последний год он едва ли хоть раз обратился к ней. В какую игру он играет? Должна ли она принять участие в представлении? И почему…

— Дорогая, — продолжал Селар, беря жену под руку, — его светлость сообщил, что привез подарки мне, вам и нашим детям. Они прибудут завтра с его багажом. Как мило с его стороны, не правда ли?

Да, он ждет, что она поддержит его игру. Рассеянно кивнув, Розалинда выдавила из себя улыбку:

— Да, милорд, очень мило.

Селар подвел королеву к креслу у огня, но не выпустил ее руки. Розалинде хотелось вырвать руку, потребовать от него ответа о том, что происходит. Все остальные были в курсе дела. Никто из них не выказал ни малейшего удивления. Должно быть, их предупредили. Но почему?..

Весь этот спектакль предназначался Ожье, вернее — Тирону. Тирон был старшим братом Селара, но Селар всю жизнь презирал его. Безрассудно честолюбивый, он никогда не скрывал, что стремится занять место Тирона на троне Майенны. Поэтому-то, как только появилась такая возможность, Тирон помог Селару захватить Люсару. Пока Селар будет подчинять вновь завоеванную страну и устанавливать в ней свои порядки, он забудет о Майенне и оставит Тирона в покое. Как только завоевание свершилось, Тирон прекратил какие-либо отношения с братом; ледяное молчание длилось тринадцать лет.

Итак, почему Тирон вдруг прислал посла? Почему Селар пытается произвести на Ожье впечатление этой фальшивой картиной счастливой, дружной семейной жизни? Что он делает? И поверит ли Ожье?

Вокруг Розалинды продолжалась беседа, но она не могла сосредоточиться на разговоре. Королева безжизненно сидела в кресле, от прикосновения Селара у нее по коже бежали мурашки. Больше, чем раньше, она чувствовала необходимость найти способ передать то, что услышала.

Голос короля ворвался в ее мысли. Она повернулась и посмотрела на него. Голубые глаза Селара сверкали, он оживленно жестикулировал. Синяя мантия оттеняла длинные, по моде, светлые волосы, борода была аккуратно подстрижена. Самый высокий мужчина в зале, Селар властвовал и в разговоре — он любил господствовать во всем. Его жажда власти уступала лишь его решимости этой власти достичь.

— Итак, милорд, не знаете ли вы чего-нибудь нового о тех нападениях? — Селар в насмешливом приветствии поднял чашу с вином, поданную ему Пейном. — Надо признаться, я был поражен, узнав, что среди разбойников был майеннский сержант. Какая жалость, что он погиб вместе со всей бандой. Я надеялся что-нибудь узнать от него.

Темные глаза посланника сверкнули, но он не замедлил с ответом:

— Я не знаю ничего конкретного, сир. Его имя нам неизвестно, а потому мы ничего не можем сказать о том, из какой он части. Полагаю, речь идет всего лишь о дезертире, который надеялся на добычу благодаря набегам на ваши земли. Уверяю вас, мой король сделает все от него зависящее, чтобы рассеять это печальное недоразумение.

— Так, значит, я не должен верить тем слухам, что доходят до меня?

— Слухам, сир?

Селар сделал глоток вина.

— Говорят, набеги — дело рук вашего короля. Ожье в замешательстве покачал головой.

— С какой стати, сир?

— Чтобы устроить беспорядки в моем королевстве, как это было во время Смуты пятнадцать лет назад. Именно распри и беспорядки позволили мне когда-то захватить Люсару. Возможно, Тирон хочет повторить тот же трюк со мной?

Лицо посланника окаменело, он холодно поклонился Селару:

— Мой король не претендует на ваш трон, сир. Цель моей миссии, как я уже говорил, в первую очередь — устранить непонимание между нашими странами. Таково желание Тирона вот уже несколько лет, но только сейчас ваше величество позволило нанести подобный визит. Уверяю вас, мой король хочет мира между нами.

— Похвальное желание, — отрывисто кивнул Селар, но затем смягчил свои слова улыбкой. — Поэтому-то я и согласился удовлетворить просьбу Тирона принять посольство. Мы будем рады, если вы проведете у нас зиму. А весной вы сможете вернуться к Тирону и заверить его, что и мы хотим мира.

— Мудрость вашего величества достойна самых высоких похвал… Третий раз за день Розалинда утратила дар речи: все ее мысли были полны яростного отрицания. Не может быть! Наверное, она ослышалась, что-то упустила из беседы Селара и герцога. Неужели он действительно предложил Ожье — шпиону своего брата — перезимовать в стенах Марсэя? Что на него нашло? И не было ли все это как-то связано с тем, что она случайно услышала? Почему даже…

О боги!

Селар в самом деле решился на такое! После тринадцати лет он наконец решил действовать. Должно быть, он сошел с ума!

Его нужно остановить.

Взяв себя в руки, Розалинда повернулась к придворным и стала внимательно слушать. Нужно найти кого-нибудь, с кем она сможет поговорить, кто в состоянии что-либо сделать.

Затаив в глубине души измену, королева только надеялась, что ее мужество имеет не менее глубокие корни, чем ее страх.



Последние молящиеся покидали зал, в часовне Гильдии воцарилась тишина. Оставшись в одиночестве, Осберт не сводил глаз с витража южного нефа; солнце, выглянувшее впервые за эту неделю, расцвечивало стекло. Прозрачная мозаика изображала житие святого Варфоломея, его заботу о сирых и убогих. Сам святой мало интересовал Осберта, но искусство, более столетия назад сотворившее эту красоту, оставалось бессмертным памятником ремесленникам Гильдии. Улыбаясь, Осберт повернулся к священнослужителю, убиравшему за алтарь последние сосуды, использовавшиеся во время церемонии.

Дьякон Годфри был одним из немногих священников, которых Осберт уважал. Благодаря своей незаурядности и редкому трудолюбию к тридцати годам Годфри добился завидных успехов в духовной карьере. Его острый трезвый ум, как и его проницательность, были широко известны. Он служил церкви с преданностью, какую теперь не часто удавалось встретить; его высокую стройную фигуру нередко можно было видеть рядом с престарелым епископом Даунхоллом. Однако при всем своем восхищении священником Осберту никак не удавалось узнать Годфри поближе. Как и многие церковники в последние годы, дьякон старался держаться подальше от Гильдии.

Осберт вздохнул, кинул последний взгляд на витраж, посвященный святому Варфоломею, и повернулся к алтарю.

— Каждый раз заново поражаюсь, как изумительно выглядит эта картина в лучах солнца. Жаль, нельзя заставить светило сиять все время.

Годфри мельком взглянул на стекло, затем перевел глаза на Осберта.

— Боюсь, если бы вам это удалось, советник, вы быстро привыкли бы к ее красоте и перестали ее замечать.

Осберт дружелюбно рассмеялся, закутываясь в желтую мантию.

— Да, вы, конечно, правы. И все же как было бы чудесно — хотя бы на некоторое время.

— Что ж, некоторое время мы и наслаждаемся солнечным светом, — отозвался дьякон, складывая вещи и собираясь уходить. — Такая пора называется лето.

Осберт с улыбкой кивнул, затем поднял руку.

— Я слышал, епископу Даунхоллу нездоровится. Пожалуйста, передайте ему мое пожелание скорейшего выздоровления.

Брови дьякона высоко взлетели над темными глазами. Гримаса недоверия исказила его вытянутое сумрачное лицо. Впрочем, ответил он вежливо:

— Конечно, советник. Прошу простить меня — мне нужно идти. Осберт проследил за удаляющейся фигурой священника; когда дверь за ним закрылась, он повернулся влево.

— Итак, Геллатли, с чем ты пришел?

Из тени выскользнули двое в серых повседневных одеждах гильдийцев. Один из них, телосложением напоминавший кузнеца, поклонился Осберту. Второй мужчина, обладатель блестящих черных волос, был выше и моложе своего спутника. Он остался позади; молча скрестив руки на груди, он предоставил Геллатли возможность рассказывать.

— К сожалению, господин, нам удалось узнать очень немного. Если что-то и происходит, то в глубочайшей тайне. — Геллатли пожал могучими плечами. — Нэш придерживается иной точки зрения, но я сомневаюсь, что мы сможем собрать что-то определенное до весны.

— До весны! — нахмурился Осберт. Жестом приказав подчиненным следовать за собой, советник пересек часовню и оказался у двери в противоположном конце зала. — Ты представляешь, что скажет проктор, если я передам ему это? Во имя богов, Геллатли, да Вогн убьет тебя на месте, если ты ничего не найдешь. Я не приму никаких отговорок, слышишь?

— Да, господин, — проворчал Геллатли; Осберт повернулся и посмотрел ему в лицо.

— И я не желаю больше слышать о твоем неудовольствии по поводу короля. Меня не волнует, Геллатли, что ты его ненавидишь. Не забывай: мы по-прежнему служим Селару.

Гильдиец выпятил челюсть.

— Меня всегда учили, что священное назначение Гильдии — служить богам.

— Слушай, ты, прекрати эти семантические разглагольствования, или я сам тебя высеку! — оборвал его Осберт; его хорошее настроение мгновенно улетучилось. — Мне не нужны люди, которые не выполняют моих приказов. Любишь ты короля или нет, дело касается будущего Люсары; хорошо бы, чтобы ты об этом помнил.

Нэш положил руку на плечо Геллатли, предупреждая дальнейшие возражения. С достоинством поклонившись, он произнес:

— Мы не забываем этого, господин советник. Мой друг просто беспокоится о безопасности Люсары, потому и говорит так. Он не хотел быть непочтительным.

Глаза Осберта сузились; он перевел взгляд на второго гильдийца. Нэшу можно доверять, а вот Геллатли становится проблемой. Возможно, пора его заменить. Осберт кивнул.

— Позаботься о том, чтобы так оно и было. Я хочу от вас еще кое-чего. Ожье из Майенны. Он собирается на зиму остаться при дворе. Селар формально разрешил это. Но вы должны знать — король предпочел бы, чтобы Ожье оказался где-нибудь в другом месте, но — по собственному желанию. Король не может отослать его прочь.

Геллатли кивнул.

— И что вы хотите, чтобы мы сделали?

— Проявите фантазию, если она у вас есть! — рявкнул Осберт. — Понаблюдайте за ним, узнайте как можно больше о его истинных намерениях. Доложите мне обо всем через два дня. Я должен знать, как можно избавиться от посланника. Но будьте осторожны, предупреждаю вас. Я был прежде знаком с Ожье — он не дурак. Если он обнаружит, что за ним следят, он не преминет этим воспользоваться.

Гилъдийцы покорно поклонились; Осберт повернулся к двери. Ему была назначена встреча с Вогном, и он не хотел опаздывать.



Годфри вернулся в базилику; несколько минут он раскладывал утварь, принесенную из часовни Гильдии. Он не торопился — еще оставалось время до того момента, когда появятся остальные; отец Джон наверняка прикажет подать обед в кабинет Хильдерика. Годфри успеет переодеться и явиться к Хильдерику раньше, чем начнут собираться первые гости.

Дьякон поставил блюдо и потир в шкаф в ризнице и запер дверцы ключом, висящим у него на поясе.

Годфри зажег от принесенной с собой маленькой свечки две свечи, чтобы разогнать надвигающиеся сумерки, и поставил их на стол для облачений. Он уже собирался снять с себя расшитую епитрахиль, когда в дверь тихонько постучали.

— Войдите. — Годфри в ожидании повернулся к двери, но ничего не произошло. — Кто там?

Дверь открылась, и в комнату вошла женщина, закутанная в темный плащ, скрывавший ее лицо. Она сделала шаг вперед, чтобы можно было закрыть за собой дверь, и застыла, в молчании сложив руки под накидкой.

Терпение Годфри было на исходе, он глубоко вздохнул и произнес:

— Чем я могу помочь вам, дочь моя? Капюшон приглушал голос женщины.

— Я хотела бы исповедаться, святой отец. — Посетительница выпростала руку и откинула капюшон. Когда она подняла голову, Годфри упал на колени.

— Ваше величество! Я не мог и подумать! Но почему вы…

— Простите меня, отец мой, — прошептала Розалинда, нерешительно делая еще шаг вперед. — У меня очень мало времени: меня скоро хватятся. Вы — единственный, кому я могу доверять.

— Но разве ваш духовник не обязан помочь вам?

Розалинда покачала головой. Она взглянула на дверь, и дьякон, поняв намек, поднялся, обошел королеву и задвинул засов. В глазах Розалинды мелькнула благодарная улыбка, но то, как она стиснула руки, говорило о волнении. Королева несколько раз прошлась по комнате, затем вновь остановилась перед дьяконом. Не нужно было быть священником, чтобы заметить, насколько она глубоко встревожена.

— Я видела на вас епитрахиль. — Розалинда замялась. — Могу я попросить… можете ли вы выслушать мою исповедь без нее?

— Конечно. Епитрахиль просто символизирует тайну исповеди.

— А если я не хочу, чтобы моя исповедь осталась в тайне? Она пыталась поймать его взгляд. Чего она хочет? Может быть, это ловушка, расставленная королем? Нет, Розалинда — пленница Селара, но не пешка в его игре.

Годфри медленно кивнул и пересек комнату. Он остановился перед королевой, нетерпение его исчезло.

— Я сохраню вашу исповедь в тайне настолько, насколько вы этого захотите. Если вы пожелаете, чтобы я что-то обсудил со своими братьями, — вам достаточно лишь сказать об этом.

— Да, я хочу, чтобы было именно так, — с чувством произнесла Розалинда. — Я боюсь, что…

Розалинда умолкла; Годфри взял ее руки в свои, пытаясь успокоить:

— Расскажите мне обо всем, дочь моя. Что вас тревожит?

— Я… Извините меня, святой отец, но это так трудно. Я не знаю, правильно ли поступаю, обращаясь к вам с подобными вещами. Если только король узнает… — Она вновь умолкла и тяжело вздохнула. Когда наконец она заговорила, ее голос звучал твердо, как у человека, принявшего определенное решение. — Я услышала нечто, святой отец, о чем вам необходимо знать, но выводы, которые я сделала, наполняют меня страхом. Надеюсь, я ошибаюсь.

Вчера я случайно оказалась рядом во время некоего разговора; он непосредственно касался церкви.

— Чей разговор?

— Вогна и… короля.

Годфри почувствовал, что ему не хватает воздуха. Подобное признание Розалинды было изменой с ее стороны — и с его тоже, раз он его слушал. Но дьякон не остановил королеву. Ей было нелегко решиться прийти сюда.

— И что вы услышали?

— В благодарность за что-то король согласился поддержать Вогна в его новом начинании. Проктор… собирается забрать приюты из-под попечительства церкви. Он заявил, что заботиться о больных — дело Гильдии, а священники тут ни при чем. Вогн был настроен очень решительно, отец мой, и это пугает меня. Если они…

— Если Гильдия наложит руку на приюты, они станут недоступны бедным — у тех нет денег, чтобы платить гильдийцам. Да, я понимаю. Кроме того, при этом Гильдия захватит немало церковных земель. — Годфри отвернулся, у него голова шла кругом. Куда подевались братские отношения, издревле связывавшие Гильдию и церковь? На протяжении тысячи лет они трудились рука об руку во имя общего блага. А теперь, похоже, Вогн хочет пожертвовать этими древними узами ради собственных целей. Ужасно!

— Вы не знаете, чем Вогн заслужил такую милость? Чего король хочет от проктора в обмен на поддержку его требований?

— Мне было плохо слышно, но, боюсь, дело касается посольства Майенны. Вы знаете, что герцог собирается провести зиму в Марсэе? Я не верю в простодушие короля, отец мой. Это мало кому известно, но Селар всегда втайне мечтал вернуть себе трон, надежды на который его лишили, натравив на Люсару, — трон Майенны. Я… я уверена, решение короля гостеприимно принять Ожье имеет целью успокоить Тирона относительно взаимоотношений братьев — так Селар сможет лучше подготовиться к войне.

Годфри посмотрел королеве в глаза. Она говорила серьезно. Она верила в то, что говорила, всем сердцем. Но хуже всего — ее слова были похожи на правду. Слишком печальную правду… Если Селар замышляет войну против Майенны, оставить в столице Ожье, принять его со всевозможными почестями — самый естественный первый шаг. Внушить Тирону ложное чувство полной безопасности, а потом, когда настанет подходящий момент, ударить…

— Но король должен понимать: народ Люсары никогда не поднимется на войну на его стороне. — Годфри ухватился за первую логичную мысль, пришедшую ему в голову. — И уж подавно для завоевания Майенны.

Помедлив, Розалинда кивнула:

— Да, должно быть, вы правы. Я что-то не так поняла. Было бы роковой ошибкой полагаться на преданность люсарцев, когда так много поставлено на карту, — король не пойдет на это. Но все равно Вогн не отступится от своего замысла насчет приютов. Умоляю вас, расскажите обо всем епископу Даунхоллу. Он — единственный, кто может остановить проктора.

— Я не стану упоминать вашего имени, ваше величество. Вы уже и так слишком сильно рисковали, передавая мне то, что услышали. А теперь вам надо идти, пока вас не хватились.

Розалинда улыбнулась. На какой-то момент перед Годфри появилась юная беззаботная девушка, которая не страшится своей судьбы, не боится за будущее. Затем мимолетное видение исчезло, капюшон вновь скрыл лицо королевы. Годфри открыл дверь и убедился, что коридор за нею пуст. Мгновение — и Розалинда исчезла, лишь слабый аромат напоминал о том, что она побывала здесь.

Через несколько минут Годфри уже входил в кабинет Хильдерика.

Дьякон опоздал, и старик встретил его сердитым бурчанием. Все остальные были уже в сборе: МакГлашен, Пейн и бессменная аббатиса монастыря Святой Хилари Элунед. Пробормотав извинения, Годфри отозвал архидьякона в угол и в двух словах передал ему то, о чем поведала Розалинда.

Хильдерик поднял брови:

— Вы серьезно? Проклятие, Годфри, если это опять ваши шуточки…

— Это не шутка, брат мой, — прошептал Годфри, украдкой бросая взгляд на присутствующих. Элунед можно доверять, а вот придворным? Знают ли они уже? Станут ли помогать? — По крайней мере выводы моего друга относительно войны ошибочны. Не стоит обращать на них внимания.

— В самом деле? — пробормотал Хильдерик; его могучий ум уже был поглощен новой задачей. — МакГлашен как раз только что рассказывал мне об этих разбойниках, которые стали досаждать жителям на западе. Говорят, они явились из Майенны, но никаких доказательств нет. Если Селар задумал воевать с братом, подобные набеги — неплохой способ заручиться поддержкой народа. Годфри задумался, но потом покачал головой

— Все это спекуляции, не больше, брат мой. Возможно, мы неправильно оцениваем ситуацию в целом. Нет никаких свидетельств…

— Никаких? Подумайте, Годфри. Был только один человек, который хорошо влиял на Селара, но он покинул Люсару и вряд ли когда-нибудь вернется. Если Селар жаждет войны, лучшего помощника, чем Вогн, не придумаешь. Проктор честолюбив, жаден и потрясающе эгоистичен. Он вполне мог организовать набеги, чтобы напомнить о том, что происходило во времена Смуты. По словам МакГлашена, налеты очень похожи на бесчинства пятнадцатилетней давности. В Люсаре нет практически ни одного Великого Дома, который не пострадал бы тогда. Налеты да еще те гнусные похищения. Дети из Великих Домов были захвачены, и больше их никто никогда не видел. Среди похищенных детей был и кузен МакГлашена Петер — мальчика украли, когда ему было всего четыре года. Отец ребенка погиб в битве при Нанмуре, сражаясь с Селаром. Мать через несколько месяцев умерла во время родов. И не говорите мне, что за этим не может стоять Селар.

— Что мы в таком случае будем делать?

— Пока ничего — и ни слова здесь присутствующим. Нельзя компрометировать МакГлашена и Пейна. Их присутствие в совете слишком важно. Наш народ уже потерял своего любимого предводителя, нельзя рисковать оставшимися. Когда трапеза закончится, я отправлюсь к Даунхоллу. После этого… — Пожав плечами, Хильдерик повернулся к гостям и пригласил их к столу.

Годфри подошел к буфету и налил себе вина. Он уже поднес кубок к губам, когда в дверь настойчиво постучали. В комнату, запыхавшись, вошел секретарь Хильдерика отец Джон; он внимательно оглядел комнату.

— Архидьякон, — выдохнул он, едва поклонившись гостям, — доктор попросил меня прислать вас. Епископ Даунхолл сильно занемог.



Завернувшись в старый шерстяной плащ, Нэш ждал, притаившись во внутреннем дворе. Он знал, что в темноте его практически невозможно разглядеть, если только не столкнешься лицом к лицу. Да никого поблизости и не было. Ночь выдалась холодная, несколько часов шел мокрый снег — в такую погоду никто и носа не высунет. Это был первый снег в Марсэе в этом году, предвестник надвигающейся зимы. Не отрывая взгляда от маленькой разукрашенной двери напротив его темного утла, Нэш задумался. Непроизвольно его мысли обратились к Геллатли — и Осберту.

Нэш столкнулся с проблемой. Не то чтобы она была неразрешима, но тем не менее требовала тонкого подхода и удачного выбора момента. Вечером Геллатли снова вызвал неудовольствие Осберта своей ненавистью к королю. Советник и сам был жестким человеком, но все же его взгляды были более терпимы, чем официальное отношение Гильдии к неподчинению приказу. Геллатли упорно не хотел ни на йоту отступить от своих строгих моральных принципов, навлекая тем самым на себя гнев Осберта — и предоставляя Нашу уникальную возможность.

Чтобы осуществить свои честолюбивые замыслы, Нэшу нужно было сделать карьеру. Не надо спешить, во всяком случае — чересчур спешить. Чтобы добиться расположения Осберта, а в дальнейшем и Вогна, требуется убрать Геллатли. Вероятно, это лишь маленький шаг к достижению цели, маленький, но необходимый. Но тут возникали трудности. С одной стороны, нельзя скомпрометировать себя в глазах Гильдии, так что придется действовать тайно. С другой — конечно, необходимо убедиться, что королю на самом деле ничто не угрожает. Не годится, чтобы после стольких лет работы что-то произошло с человеком, который нужен Нэшу больше всего, — особенно в результате несчастного случая. Особенно если…

Нэш прогнал неприятную мысль; его лицо медленно расплылось в улыбке. Он увидел перед собой возможность перепрыгнуть сразу через несколько ступеней. Нэш всегда боролся с искушением сделать все побыстрее — он уже совершил такую ошибку и страдал от этого. Но на сей раз он может существенно продвинуться вперед, ничем особенно не рискуя. Если действовать ловко, есть полная возможность добиться успеха. Конечно, все зависит от Геллатли, от того, сколь сильно он в действительности ненавидит Селара — и насколько он доверяет Нэшу. А если дело пойдет так, как нужно, Нэш добудет для Осберта и Селара именно то, чего они хотят. Да!

Словно в ответ на его мысль из двери напротив появилась огромная фигура. Геллатли задержался, чтобы натянуть капюшон — снег продолжал идти, — а затем направился прямиком к Нэшу.

— Ну? — тихо спросил тот.

— Ха. — Геллатли нахмурился и оглядел пустой двор. — Дай им такую возможность, и эти монстры уничтожат нас.

— Ожье?

— Не он сам и даже не эти его надутые советники, — прорычал гильдиец, — но все эти майеннские язычники. От них нигде не скрыться. Они проникли ко двору, пробрались в церковь и даже в нашу возлюбленную Гильдию. Еще немного — и нам ничего не останется. Они кишат на всем, чем когда-то была сильна Люсара, как черви на дохлой собаке. А стервятники из Садлана и Тусины только и ждут у наших границ возможности накинуться на мертвое тело.

Голос Нэша прозвучал успокоительно.

— Ты ведешь опасные разговоры, друг мой. Брось, пойдем лучше выпьем эля, не надо так волноваться. В городе открылась новая таверна. Я слышал, там подают лучший в Марсэе эль. — Он обнял Геллатли за плечи и увлек того прочь. — Пошли, там ты мне все и расскажешь.



Большой зал был полон придворных, торговцев, священников и гильдийцев; предстоял первый официальный прием в честь прибытия посла Майенны. Посланник привез множество подарков и теплых пожеланий, и вряд ли нашлась бы при дворе душа, готовая пропустить это историческое событие.

Годфри вежливо, но настойчиво проложил себе дорогу сквозь толпу к правой части возвышения, где стоял Хильдерик. Архидьякон холодно посмотрел на него.

— Вы не спешили. Я думал, вы опоздаете. Годфри пожал плечами.

— Он засыпал меня вопросами. Что я должен был сказать: «Извините, епископ, я спешу на банкет?» — Годфри отвел взор от людей, суетящихся внизу, и посмотрел на престарелого священнослужителя. Хильдерик был ниже Годфри; его квадратное лицо было под стать коренастому телу. Тонзура, выбритая при пострижении в монахи, давно исчезла вместе с большей частью волос. Все, что осталось, — это узкая каемка жесткого стального цвета ежика — того же оттенка, что и глаза. Хильдерик был стар, но его нельзя было назвать дряхлым. Несмотря на разницу в возрасте, с годами между двумя священниками возникла близкая дружба, хотя мало кто смог бы догадаться об этом по их разговорам.

Хильдерик, блестяще знающий церковные законы и традиции, взял на себя заботу о поддержании единства церкви: в связи с болезнью Даунхолл временно отошел от дел. С тех пор как традиционный союз церкви и Гильдии был разорван, работа Хильдерика становилась тяжелее день ото дня. Годфри трудился бок о бок с другом, стараясь снять с его плеч ношу административной волокиты. Впрочем, старания дьякона не всегда могли повлиять на настроение Хильдерика.

Сердито сдвинув брови, архидьякон пробормотал:

— Ну и как он?

— Он в ясном уме, хотя иногда его внимание рассеивается. Я сказал ему, что вы зайдете вечером, после… празднества. Он до сих пор ничего не знает о том, что мы с вами обсуждали. Не знаю, когда он достаточно поправится, чтобы все выслушать.

— В таком случае молитесь, брат мой. Не только ради него, но и ради нас. Даунхолл нужен нам сейчас более, чем когда-либо.

Годфри кивнул, но ничего больше не успел сказать: из-за массивных двойных дверей в противоположном конце зала появился Селар. Вместе с остальными Годфри склонился в глубоком поклоне, пока монарх следовал к трону. Рядом с Селаром шла его кроткая супруга, Розалинда. На ней было платье цвета морской волны, расшитое золотом. Годфри выпрямился; всем сердцем он сочувствовал королеве. Она была слишком молода, чтобы равнодушно сносить пренебрежение. Розалинда шла рядом с Селаром с гордо поднятой головой, с присущей ей грацией и достоинством.

Король рядом с ней выступал так же величественно, но это было величие совсем иного рода: его рождала власть. Наряд Селара был тщательно продуман: небесно-голубая мантия, отделанная белым мехом, спадала поверх длинной малиново-золотой туники, перехваченной усыпанным драгоценностями поясом из синей кожи. Голову Селара венчала великолепная золотая корона с небольшими рубинами. Бородатое лицо с низко нависшими бровями и глубоко посаженными глазами не смягчилось с течением лет. Король казался особенно высоким и могучим рядом с королевой; в свои сорок два года Селар по-прежнему излучал власть и вызывал почтение, смешанное со страхом у тех, кто хорошо знал о его жестокости.

Годфри, как и предписывалось этикетом, не сводил глаз с короля, пока тот занимал свое место на троне, затем снова обвел взглядом зал. Высшие чины Гильдии занимали свое обычное место по правую руку Селара. Вогн стоял со скучающим видом, ясно говорившим о его желании оказаться где-нибудь в другом месте; время от времени он отводил прядь редких седых волос, падавшую ему на глаза. Ичерн, Кандар и прочие советники располагались вокруг трона. Когда в дверях появился Ожье Куэльский, все как один повернули головы в его сторону.

Возможно ли, что за набегами стоит Тирон, а не Селар? Если Тирон замышляет что-то против Люсары, то лучший способ усыпить подозрения — послать к брату одного из своих доверенных и уважаемых советников. Посланник заодно сможет доложить своему правителю о сильных и слабых сторонах соседей и самого Селара. Этот посол мог быть вестником войны и по ту, и по эту сторону границы.

Если дело обстоит именно так, маловероятно, что сам Ожье что-либо знает. За ним закрепилась репутация человека чести, храбреца и миротворца. Благодаря ему были восстановлены северные торговые пути между Майенной и воинственным народом Садлана. Этот успех стоил Ожье пяти лет трудов и добавил ему немало седых волос.

Ожье разложил привезенные дары перед возвышением. Раскрыв сундук, полный редчайших алузийских кристаллов, посол отступил в сторону. В ответ Селар поднялся с трона и спустился вниз, чтобы рассмотреть драгоценности.

Вдруг в противоположном конце зала началось какое-то движение, раздался крик ярости. Годфри повернулся вовремя, чтобы заметить, как к Селару метнулась одетая в желтое фигура; в руках у нападающего блеснула сталь. Вопль ужаса пронесся по залу, придворные попятились, и Годфри неожиданно оказался в первых рядах. Человек занес руку для удара; Селар замер от неожиданности и не успел отстраниться. Но тут между королем и ножом кинулся еще один гильдиец. Нападающий вскрикнул от боли и медленно осел на пол.

Мгновение никто не двигался. Затем Годфри опустился на колени рядом с лежащим на полу убийцей. Из раны на груди струилась кровь, но в глазах умирающего Годфри не прочел ничего, кроме сожаления. С трудом втянув воздух, человек ухватился за триум, висящий на шее у дьякона. По телу его прошла судорога; еще миг — и он был мертв.

— Кто это, дьявол его возьми? — воскликнул Селар. — Вогн! На нем одежда гильдиица. Что все это значит?

Проктор протолкался сквозь толпу и с отвращением уставился на окровавленный труп.

— Его звали Геллатли, сэр, понятия не имею, что он замышлял.

— Проклятие, что он замышлял, не вызывает сомнения! — вмешался Ичерн, наклоняясь, чтобы вынуть из руки мертвеца нож. — Он пытался убить короля! Не хотите ли вы сказать, что вам ничего не было известно?

Вогн открыл было рот, но ничего не смог выговорить. Он закрыл рот, глубоко вдохнул и наконец произнес:

— Мне не нравится ваш тон, милорд. Вы обвиняете меня в измене? Если да, позвольте напомнить вам, что жизнь его величества спас тоже гильдиец, а вы в момент нападения бездействовали. Может, это вы участвовали в заговоре?

— Хватит! — прикрикнул на них Селар. Грозно нахмурившись, он оглядел окружающих; в конце концов его взгляд остановился на человеке, молча стоявшем рядом с советником Осбертом, — человеке, который его спас.

— Вы! Как вас зовут? Гильдиец низко поклонился:

— Нэш, сэр. Сэмдон Нэш. Глаза короля сузились.

— Что же, Сэмдон Нэш, похоже, я обязан вам жизнью.

— Нет, сэр. Я только выполнил свой долг. — Нэш, сохраняя полное самообладание, потупил взор перед своим королем.

— У вас это получилось лучше, чем у моих болванов. — Селар дернул головой. — Вы знали этого человека?

— Да, сир.

— Знали? — Селар сделал шаг вперед; теперь он стоял вплотную к Нэшу. — И знали, что он замышляет? Ну же, говорите!

Нэш поднял глаза и встретился взглядом с королем:

— Нет, сир, я не знал, что задумал Геллатли. Тем не менее не могу сказать, что очень удивился, заметив его движение. Наверное, поэтому мне и удалось действовать так быстро.

— Почему вы не удивились?

Нэш посмотрел сначала на Вогна, затем на Осберта. Увидев, что Осберт кивнул, он заговорил:

— Не секрет, что Геллатли не питал к вам пылкой любви, сир. Буквально несколько дней назад в беседе с его светлостью герцогом Куэлсом Геллатли сказал, что был бы счастлив, лишись вы трона.

Простите меня, сир, я не подозревал, что все так серьезно. Иначе я рассказал бы о том разговоре.

— Не сомневаюсь, — прошипел Селар. Он медленно повернулся, его взгляд уперся в посла брата. Привычное самообладание изменило Ожье, его глаза расширились, когда он прочел во взгляде Селара немой вопрос.

С величайшим достоинством герцог выпрямился во весь рост.

— Если вы хотите втянуть меня в ваши домашние склоки, ваше величество, — так прямо и скажите. В противном случае позвольте откланяться.

— О, поверьте, — в голосе Селара прозвучала угроза, его глаза сверкали в свете свечей, — я нисколько вас не задерживаю. И можете передать моему брату, чтобы в следующий раз он готовился лучше.

Ожье вызывающе выпятил челюсть, повернулся и, не говоря ни слова, покинул зал. Его свита двинулась следом.

Все были слишком увлечены схваткой между королем и послом, чтобы обращать внимание на Годфри, который медленно поднялся на ноги. Теперь же Селар взглянул на дьякона и указал рукой на тело.

— Уберите отсюда эту мерзость — и уходите.

Бросив приказ Вогну и членам своего совета, Селар быстрыми шагами вышел из зала. Толпа вокруг убитого начала редеть, и скоро Годфри остался почти в одиночестве. К нему подошел Хильдерик, бледный и потрясенный, но внимание дьякона было сосредоточено на королеве. Ругая себя, он быстро подошел к Розалинде.

— Ваше величество, позвольте вашим дамам увести вас. Вам не следовало этого видеть.

Королева с трудом оторвала взгляд от мертвого тела. Она выглядела потрясенной, но голос ее прозвучал ровно.

— Отец… я ничего не могу с собой поделать. Зачем он это сделал? Что могло его заставить… ведь должен же был он знать, что его остановят!

Годфри взял ее за руки и заговорил так тихо, что никто, кроме Розалинды, не мог его услышать.

— Кто знает, что заставляет действовать безумца? Но вы, дочь моя, — подчеркнуто произнес дьякон, — не должны жалеть о том, что он не преуспел.

Королева мгновение смотрела ему в глаза, потом склонила голову; на ее милом лице промелькнула еле заметная улыбка.

— Ах, отец, как бы я хотела, чтобы вы были моим духовником. Вы вразумляете так мягко.

— Я делаю это из любви и заботы о вашей бессмертной душе, дочь моя. Боги даруют вам свое благословение, когда вы меньше всего этого ожидаете. Но прошу вас, уходите отсюда.

Розалинда кивнула и двинулась прочь, знаком приказав своим фрейлинам следовать за собой.

Годфри взглянул на Хильдерика; трое солдат подняли тело Геллатри и унесли его из зала. Двое священников стояли в безмолвии, окутавшем их словно саван. Годфри мысленно снова переживал момент, когда Геллатри кинулся на короля. Теперь он ясно видел выражение лица убийцы — выражение бесконечной ненависти. Нэш очень дипломатично говорил об этом с королем — редкий талант в теперешние трудные времена.

Годфри со вздохом поднял глаза на друга.

— Должен сказать, я рад, что епископ не задержал меня еще дольше. Ужасно обидно было бы пропустить такое развлечение.

Хильдерик поднял глаза к небу.

— Ох, прекратите, Годфри! Я никогда не мог понять вашего извращенного юмора.

— Наверное, так и есть, брат мой, — дружелюбно ответил Годфри, — но иногда я опасаюсь, что шутки выходят мне боком. — Взяв архидьякона под руку, он двинулся через весь зал к выходу. — Впервые в жизни я должен буду принести покаяние в том, что разделяю желания королевы.

2

Сомнений не осталось — он застрял. Дерево было толстым, но Мика влез так высоко, что тонкие ветки грозили вот-вот обломиться под его весом. Иголки сосны шуршали, а сук, на котором он стоял, угрожающе скрипел под ногами. С растущей паникой Мика стал нащупывать более надежную опору, однако приходилось заботиться еще и о том, чтобы не раздавить яйца, спрятанные под его стеганой туникой.

Мика ухватился за толстую ветку и попытался немного спуститься, но ничего не вышло: чтобы добраться до следующего сука, ему пришлось бы съехать, обхватив ствол, — и при этом неизбежно раздавить яйца, ради которых он влез на дерево.

Мика посмотрел вниз. Его господин был занят тем, что поправлял мешки на вьючной лошади. Вздохнув, Мика попытался найти ответ на вопрос, который ему был только что задан:

— Честно говоря, милорд, я не знаю. Данлорн удивленно поднял брови:

— Не знаешь? Но у тебя было целых три года, Мика, чтобы поразмыслить на эту тему. Наверняка ты все же представляешь себе, как твоя семья встретит твое неожиданное возвращение. Они, должно быть, по тебе соскучились, особенно твоя матушка.

— Ну да, — без особой уверенности кивнул Мика. — Матушке, правда, скорее всего было не до того — ей приходилось думать о том, как бы поудачнее выдать замуж дочерей, да и присматривать за сыновьями тоже. Ей ведь никогда даже и мысль не приходила, что они взрослые и могут сами решать свои дела. К тому же теперь, наверное, подросли мои племянники и племянницы, которые и не подозревают о моем существовании.

— Такова уж участь младшего сына.

— Дома пятеро моих братьев и две сестры, так что даже не знаю, заметили ли родители мое отсутствие.

Данлорн хмыкнул и снова занялся лошадью.

— Думаю, все-таки заметили. А как насчет твоего отца? Мика уставился на ветки у себя над головой, на мгновение забыв о том, что может свалиться с дерева. Можно сколько угодно гадать, как встретит его остальная семья, но в одном Мика был уверен: отец его не простил. Очень даже вероятно, что он уже и наследства его лишил. От этой мысли на сердце у юноши стало тяжело. Если бы не отцовский гнев, ничто не омрачало бы его возвращения домой и радости встречи с родными.

Голос Данлорна отвлек Мику от печальных мыслей.

— Ты уж меня прости, только я никак не пойму, что ты делаешь там наверху.

— Добываю ужин, милорд.

— Ужин? Но сейчас еще утро!

Мика покрепче обхватил ствол и вытянул шею, пытаясь разглядеть, нет ли подходящего сука с другой стороны дерева.

— Я нашел яйца.

— В это время года?

— Да. Сероглазый флоссон выводит птенцов осенью. — Слова Мики сопровождались кряхтением: он уселся на своей ветке и попытался дотянуться ногами до сука, который был почти в доступности. — Сказать по правде, мне просто повезло. Эти птицы обычно не водятся в южных краях.

— Понятно. Так почему ты все еще там прохлаждаешься? Услышав это, Мика прекратил свои безуспешные попытки и взглянул вниз на господина.

— Вы бы лучше помогли мне спуститься, а не тратили время на…