– Кто эти «мы»?

– Хорошо. Я не хочу, чтобы ты лез на рожон.

– Тогда зачем говорить «мы»?

– Не заводись, Зигги. Я стараюсь уберечь тебя от опасности. Знаешь почему? Потому что нам только что звонил начальник Нолы…

– Опять «нам»?

– Ты не слушаешь. Ее начальник, Бартон, решил уточнить твои полномочия, Зигги. Сообщил, что автостоянка вся в крови. Рассказал, что ты побывал на рабочем месте Нолы, выдавая себя за следователя. Здесь следователь – я, а не ты.

Не убирая ноги с педали газа, Зиг свернул к выезду, который вывел его на автостоянку у гавани. Треугольник радиометки мерцал у верхнего левого края экрана. Зиг выглянул в окно. Наступил вечер, уже стемнело. Ни одна машина не двигалась. Стоянка – размером с футбольное поле. Слишком далеко.

– Мне ты сказал, что едешь в свое бывшее похоронное бюро в Бетеле, – напомнил мастер-сержант.

– Я понимаю, к чему ты клонишь, но, когда я приехал туда, увидел ее… Извини, но мне кажется, наш противник вовсе не Нола.

– Она что-нибудь рассказала о твоей дочери, Зигги?

– Нет, не рассказала. – Так-то оно так, да только в голове Зига снова и снова прокручивались моменты их встречи – яростно работающая карандашом, пылающая гневом Нола, ее суровая решимость вцепиться в горло противнику. – Однако я в ней не ошибся.

– Девочка жахнула тебя в голову тазером!

– Если бы она хотела меня убить, я бы сейчас лежал мертвый. Она поняла, что за нами кто-то следил. Я понадобился ей как приманка.

– Как приманка! Ну, это ж меняет все дело! – Мастер-сержант набрал в легкие воздуха, как волк из мультфильма, готовящийся сдуть жилище трех поросят. – Знаешь, что еще поведал ее музейный начальник? Что с Нолой опасно иметь дело, что она, где бы ни появилась, сеет хаос, – именно это мы сейчас наблюдаем. Она пробила тебя на эмоции, Зигги, а ты в ответ рискуешь жизнью.

– Передайте ему – пусть немедленно возвращается! Это приказ! – раздался в трубке резкий женский голос.

Зиг узнал его – голос принадлежал полковнику Сюй, начальнику доверского морга. Знай она, что задумал Зиг, поставила бы его первым в списке на снос головы.

– Ты позволил Сюй слушать наш разговор?

– Ты не представляешь, что сейчас здесь происходит. Нам ежечасно трезвонят из Секретной службы, а каждые полчаса звонит обормот из Лиги Плюща, по имени Гэлен. Знаешь, кто этот Гэлен?

– Подозреваю, кто-то из Белого дома.

– Глава администрации президента. По его словам, лидер свободного мира требует постоянно держать его в курсе насчет расследования причин гибели его лучшего друга, а также желал бы лично попрощаться с его телом, когда оное подготовят к захоронению. Помимо всего прочего, в твоих услугах срочно нуждается полдюжины павших бойцов. Так что полковник права – немедленно возвращайся.

– Фрэнсис, ты обещал… Как ты мог рассказать Сюй о Ноле?

– Я ничего ей не говорил, – полушепотом произнес Пушкарь. – Она просто вошла в кабинет. Сюй желает, чтобы погибших обслужил лучший танатопрактик ее команды.

Пушкарь добавил что-то еще, однако Зиг, патрулируя стоянку, напоминающую опрокинутую на бок букву Н, практически его не слушал. Он как раз находился на перемычке между вертикальными линиями буквы Н, направляясь к плохо освещенным докам.

Зиг взглянул на идущую вдоль набережной полосу – никого.

Вероятно, Нола остановила машину или развернулась в обратном направлении. Радиометки работали безотказно, но иногда бывали неточны. Если объект двигался на большой скорости, сигнал на пару секунд запаздывал.

Судя по треугольнику на экране, машина Нолы по-прежнему находилась с левой стороны, в дальнем верхнем конце буквы Н, на расстоянии половины футбольного поля, однако теперь объект двигался, набирая скорость.

Зиг быстро повернул в тот же ряд.

Машина Нолы выскочила из ниоткуда прямо ему в лоб. На полной скорости. С выключенными фарами.

Зиг ударил по тормозам. Нола тоже. Шины завизжали по асфальту. Машину Зига занесло вправо, Нолы – в противоположную сторону.

С глухим стуком автомобиль Зига ударился об оранжевый ограничитель. Машина все еще двигалась, потеряв управление, крутилась, летела к кромке воды и лодкам у причала.

– Зигги! Зигги! Что там у тебя?! – кричал Пушкарь из трубки.

Автомобиль, въехав передними колесами на площадку дока, наконец остановился. Зиг ногой открыл дверцу. Если он опять потеряет Нолу…

– Нола, не уезжай! – заорал он, на всякий случай вытаскивая нож.

Оконное стекло встречной машины – старомодного «Кадиллака» – медленно опустилось.

– В-вы неизвестно откуда появились! – выкрикнул старик с крашеными волосами.

– Рэндолл! – раздался въедливый женский голос. – Спроси его, как он там. Сэр, вы не пострадали?

На пассажирском месте сидела пожилая дама. Зиг заметил размазанную губную помаду. Старик судорожно застегивал ширинку.

– А я ведь предупреждала – не надо выключать фары!

Зиг заглянул в салон, на заднем сиденье – никого. Красный треугольник застыл строго в центре экрана. Ноле полагалось быть прямо перед ним.

И тут Зиг все понял. Под дворниками «Кадиллака» был всунут пластмассовый квадратик размером не больше почтовой марки – его радиометка.

Нола ее обнаружила. Кто бы сомневался! А обнаружив, избавилась.

– Может, не стоит вызывать полицию? Сами понимаете – страховка и все такое… – предложил старик.

– Да-да, конечно, – пробормотал Зиг. Пожилая женщина благодарно помахала ручкой. – Счастливого… э-э… пути.

– Зигги! Ответь! Ты меня слышишь? – кричал в трубку мастер-сержант. – Что там у тебя происходит, черт побери? Ты ее нашел?

Зиг не ответил. Он еще долго молчал.

31

* * *

Поднимаясь на крыльцо своего дома в два часа утра, Зиг полагал, что будет валиться от усталости. Не тут-то было. Он чувствовал себя… превосходно, к чему следовало отнестись с подозрением. Жизнь научила его, что вселенная всегда наносит самые мощные удары, когда их меньше всего ожидаешь.

И точно – поворачивая ключ в замке, Зиг заметил полоску света под дверью. Во рту моментально пересохло.

Внутри кто-то был.

Зиг чуть-чуть приоткрыл дверь и услышал женский голос.

«Нола?..» – мелькнуло в голове, однако он тут же понял… звук шел из гостиной…

Работал телевизор, показывали какой-то дурацкий сериал, обыгрывающий различия между мужским и женским полом. Зиг не смог припомнить, оставил ли телевизор включенным. Увы, без него он заснуть не мог. Последние несколько лет тишина была никудышной подругой. Этим отчасти объяснялось, почему Зигу нравилась его работа. Получил задание, выполнил его – и гуляй себе, никаких проблем. Волны скорби, минуя танатопрактиков, накатывают на других.

На втором этаже было три комнаты. Спальню себе Зиг устроил в наименьшей из них. Такое наказание он придумал себе сам – посторонние о нем не подозревали.

Через две минуты Зиг с неизменной бутылочкой пива в руке вышел во двор притушить боль в голове и ногах после дневных побоев.

– Добрый вечер, дамы. Все хорошо? – обратился он к пчелам.

– М-м-м-м-м, – спели пчелы сидящему на ржавом шезлонге хозяину.

Зиг кутался в зимнее пальто и вспоминал события дня. Несколько минут он размышлял о подруге Нолы – Камилле – и других жертвах авиакатастрофы, выволочке, полученной от Пушкаря, внезапном интересе к этому делу полковника Сюй, о президенте, директоре Библиотеки Конгресса и о том, каким образом все это связано с именами для прикрытия, берущими начало аж от Гарри Гудини.

Однако больше всего мысли Зига занимала поездка в родной город Бетел. По синапсам мозга хлынули старые воспоминания, которые пробудило место, где он учился на танатопрактика, похоронил отца, сошелся и разошелся с женой, где стал мужем, отцом и, наконец, убитым горем одиночкой. Зиг правильно сделал, что побывал неподалеку от могилки Мэгги, это ощущение прибавляло уверенности. При том, как бы далеко его ни завела тропинка воспоминаний, мысли то и дело возвращались к Ноле. Не к маленькой девочке из прошлого, притихшей на заднем сиденье машины, а к Ноле сегодняшней, здешней, настоящей.

Через десять минут Зиг поднялся наверх, положил голову на подушку, руки – на грудь, готовясь заснуть в той самой позе вечного покоя, в какую каждый день укладывал других. И лишь в последний миг, когда начал уже проваливаться в сон, вспомнил еще один ритуал – он забыл заглянуть в «Фейсбук», посмотреть, как там его бывшая жена, узнать, что радостного произошло в ее жизни. Зиг спустился вниз и быстренько проверил. «Какой в этом вред?» – успокаивал он себя.

32

* * *

Бетел, штат Пенсильвания Пятнадцать лет назад

Ноле двенадцать лет.

Вечером в лагере девочек-скаутов в костре взорвалась банка «оранж-соды».

Ройол был в бешенстве, когда забирал Нолу из больницы, но по дороге домой успокоился.

Нола калачиком свернулась на заднем сиденье, как на кровати. Она по обыкновению молчала, на ухе – белая повязка, футболка клуба скаутов в пятнах засохшей крови.

– Сейчас тряхнет, – ворчливо предупредил Ройол, выруливая на подъездную дорожку перед домом.

Нола оторвала голову от сиденья, словно от толчка могли разойтись сорок наложенных швов.

– Боже мой! Смотрите! Нола, смотри-ка! – загомонила грузная женщина со стянутыми в незатейливый хвостик темно-русыми волосами.

Машина еще не остановилась, а она уже бежала рядом, словно примерялась запрыгнуть в нее через боковое окно. Лидия Конникова – главмама отряда скаутов. По ее наущению другие родители подвозили Нолу в школу и на собрания, освободив от этой обязанности Ройола, – собственно говоря, он разрешил приемной дочери вступить в скауты лишь по этой причине. Увы, Лидия также слыла главной сплетницей города.

– Как она? Говорят, швы наложили! – тараторила Лидия, одетая в синюю скаутскую куртку, на шее – бело-синий платок, символ девочек-скаутов.

Нола давно подметила, что Лидия первой отвечала на свои вопросы.

– Мы всех отправили по домам. Я не могла не прий-ти. Вы знаете, что она спасла другую девочку? Она спасла Мэгги! Мы выдвинем Нолу на почетную медаль скаутов! – Лидия как следует рассмотрела повязку. – Сильная рана? Нам показалось, что сильная, – сказала она Ройолу, потом обратилась к Ноле: – Ты прекрасно выглядишь, дорогуша! Прекрасно!

Автомобиль остановился, Лидия распахнула дверцу, протянула руку.

– Иди сюда, я отведу тебя в дом, дорогуша!

Ройол на водительском сиденье, вскинув брови, зыркнул на Нолу.

Девочка поймала его взгляд и едва заметно покачала головой.

– Ну, что же ты, милая. Дай руку, – твердила Лидия, засунув голову в салон.

– Я сам, – заявил Ройол и открыл заднюю дверцу с водительской стороны.

Одним движением он сгреб Нолу в охапку и понес к парадной двери.

– Милая, позволь мне…

– Я сам! – повторил Ройол, прижимая Нолу к груди и пытаясь оторваться от Лидии.

Он захлопнул за собой входную дверь, отнес Нолу наверх и бережно опустил ее на кровать. Накрыв девочку одеялом до подбородка, дал ей еще одну таблетку – как советовал врач.

33

* * *

База ВВС Довер, штат Делавэр Настоящее время

Наутро Зиг был измазан мозговым веществом, кровавые брызги и ошметки плоти прилипли к защитному лицевому щитку, перчаткам, натянутым до локтей, белой, на молнии, робе из «тайвека».

– Как он? – спросила Луиза, коллега-танатопрактик.

Зиг покачал головой. Они работали впятером в одном зале, каждый – у своей тележки с погибшим. «Я не желал причинять тебе боль…» – раздавались стенания Принса из старенького динамика под потолком. Все танатопрактики знали: когда наступал черед Луизы выбирать музыку, она ставит одни лишь грустные песни Принса.

Обычно Зигу поручали самые трудные случаи. Или самые важные. Сегодняшнее задание было и трудное, и важное.

Зиг работал уже третий час, но даже по меркам Довера лучший друг президента, директор Библиотеки Конгресса США Нельсон Рукстул вид имел самый кошмарный. Погибший № 2357.

Труднее всего давалось выравнивание головы относительно сломанного позвоночника так, чтобы фигура не напоминала брошенную на пол куклу-марионетку. Если голова сидит криво, все остальное тоже будет вкривь и вкось.

– Ничего, мы тебя поправим, – прошептал Зиг бездыханному телу Рукстула.

Спина и руки сзади обгорели, хотя не так сильно, как труп Камиллы. Очевидно, Рукстул, сидя в первом ряду, находился дальше от источника возгорания на борту.

Согласно заключению медэксперта, смерть наступила от перелома шеи – вполне типично для авиакатастрофы. Однако во внутренней стенке грудной клетки Зиг обнаружил осколок бежевого пластика размером с колпачок авторучки.

Зиг выдернул его. Зазубренный осколок отломился от складного столика при ударе самолета о землю и пригвоздил Рукстула к сиденью. Такое тоже часто бывает. После отвесного падения с высоты в сто двадцать метров редко что остается на месте.

– Обломок столика? – спросили за спиной у Зига. Голос принадлежал еще одному танатопрактику – Уилу. Зиг всегда с подозрением относился к людям, нарочно коверкающим свои имена – Джесонам без «й», Заккам с двойным «к». Уил входил в ту же категорию. Сваливал с работы ровно в четыре пополудни, называл трупы «жмурами». Короче, никакой совести. – Здорово его уделало?

– Здоровее не бывает, – отозвался Зиг, рассматривая осколок пластика.

– Итог все равно один и тот же, – мрачно усмехнулся Уил.

Зигу было не до юмора. Последние часы он старался сосредоточиться на внешнем виде – постановке головы, чистке грудной полости, однако вскоре переключил внимание на подробности. Так бывает, когда собираешь пазл – намечаешь главный контур, потом переходишь к мелким деталям. Зиг приметил складки на лице Рукстула, морщинки у глаз, бицепсы – еще крепкие, но уже не литые. Возраст всегда берет свое. Зиг хорошо знал это по себе.

Повернувшись к каталке, он еще раз посмотрел на прицепленное к ее краю удостоверение Рукстула, служившее визуальным подспорьем. Круглое лицо. Утомленный взгляд. Из-за седины директор библиотеки выглядел старше своих лет. Зиг проверил дату рождения: месяц – октябрь, год – тот же, в котором родился он сам.

Ровесники.

Неудивительно. Многие из старших офицеров, с кем Зигу приходилось работать, были его одногодками. Изредка в Довер привозили труп человека одинаковой с ним комплекции, и это вызывало у Зига чувство, похожее на то, когда узнаешь, что у кого-то из друзей обнаружили рак. Начинаешь себя убеждать: «Сяду на диету, буду больше заботиться о здоровье». Сегодня Зиг испытывал противоположное чувство. Вопреки ноющей боли в голове и ногах, пострадавших от нападения, или, вероятно, благодаря ей, он ощущал себя моложе обычного, намного моложе.

– Зигги, можно тебя на минуточку? – оторвала его от мыслей Луиза.

– Да, конечно.

У каталки Луизы он уточнил: «Тебе достался Вакка?», хотя уже знал ответ. С самого начала работы Зигу не удавалось улучить момент, чтобы взглянуть на трех так называемых ассистентов Гудини – Роуз Маккенберг, Клиффорда Эдди и Амедео Вакку. По документам, все они работали в Библиотеке Конгресса. Пора выяснить, кто они на самом деле.

– Провал носа – полный. Терпеть не могу авиакатастрофы, – посетовала Луиза, протягивая Зигу металлический инструмент, похожий на проволочную вешалку. В действительности он и был отрезанным от вешалки крюком. – Нос, говорят, у него был с горбинкой, но когда я… – Луиза замолчала на полуслове – она не любила жаловаться. Лицо Вакки выглядело вполне нормально, и только нос напоминал сдувшийся воздушный шарик. – Его родители сегодня приезжали. И две сестры. Не хотелось бы напортачить.

Зиг, кивнув, посмотрел на фотографию Вакки, прикрепленной к тележке Луизы. Совсем юнец, не больше тридцати. Похож на молодого Сталлоне. Глаза как у виноватой собаки. Мясистое лицо. И нос крючком.

– Ты сделала горбинку слишком низко, – заметил Зиг, осматривая остальные части трупа.

В сравнении с Рукстулом Вакка выглядел великаном – широкая грудь, мышцы как у борца. А может, «морского котика»? В удостоверении значилось, что Вакка – помощник директора. Зиг сделал мысленную пометку. С каких пор помощники библиотекарей выглядят как телохранители?

– На что смотришь? – спросила Луиза.

– Ни на что.

Луиза фыркнула под маской:

– Такой детина, а работал в библиотеке?

– Я не обратил внимания.

– Зато знаешь, кто обратил? Твой приятель Пушкарь. Явился утром первым проверить, все ли в порядке.

Зиг поплотнее обернул вешалку вокруг пальца. Принс затянул новую песню: «Жизнь – вечеринка, но праздник не длится вечно…»

– Зигги, я знаю, что ты лично заинтересован в этом задании…

– Это не…

– Тсс!

Звук послышался слева от них. Двери медицинского зала были закрыты, но округлый силуэт Зиг мог распо-знать даже через матовое стекло.

– Похоже, твой друг, обслуживающий торговые автоматы, очень старается не помешать, – хмыкнула Луиза.

– Вы тут Принса крутите? – выкрикнул Дино из-за двери. – Как я смогу его после этого слушать?

Зиг нажатием кнопки открыл автоматические двери и, не выходя за порог, стащил с лица кислородную маску. Жидкость для бальзамирования не должна попадать за пределы стерильной зоны.

– Дино, что ты здесь делаешь?

– Что за хрень! – Дино шарахнулся от запаха, зажал нос и отскочил от порога. – Сколько бы раз я сюда ни заглядывал… Боже, у тебя вся маска… тебе чуть в рот не попало! Комки мертвечины у самого рта!

– Дино, если у тебя не срочное дело…

– Она говорит, что срочное.

«Она?» – одними глазами спросил Зиг.

Дино кивнул, не отнимая пальцев от носа.

– Твоя подружка. Из ФБР.

Зиг понял, кого тот имел в виду – Уэггс.

– Пыталась тебе дозвониться. Я сказал, что ты не отвечаешь на звонки, когда работаешь.

Зиг оглянулся, проверяя, кто еще слышит разговор. Луиза, Уил и другие танатопрактики не смотрели в их сторону, каждый был занят своим погибшим.

– Она что-нибудь нашла? – шепотом спросил Зиг.

Дино послал ему многозначительный взгляд – как в тот вечер в баре, когда они встретили пару близняшек.

– Раньше чем через час не освобожусь.

– А вдруг это важнее, ты не ду…?

– Я пробуду здесь еще час, – повторил Зиг, указав большим пальцем на помещение, где стояли тележки. Дино знал – спорить бесполезно. У Рукстула остались жена и двое маленьких внуков. Зиг ни за что не бросит погибшего, пока его семья сидит в ожидании прощания. – Передай, что через час я сам позвоню.

Пневматические двери с шипением закрылись. Дино побрел к выходу, набирая номер Уэггс. Когда он свернул за угол, его окликнул женский голос:

– Мистер Каналз?

Дино поднял глаза на азиатку, одетую в военный мундир со всеми регалиями. Женщина буравила его острым взглядом. Полковник Сюй.

– Можно вас на минуту? – спросила она.

– Я вообще-то…

– Это не просьба. Следуйте за мной, мистер Каналз.

Дино сунул телефон в карман и нерешительно направился в кабинет начальницы.

– Скажите хотя бы, в чем дело? – спросил он.

– Не прикидывайтесь дурачком. Это оскорбительно для нас обоих.

34

* * *

Хоумстед, штат Флорида Одиннадцать лет назад

Ноле пятнадцать лет.

– Положить карандаши.

Нола продолжала рисовать.

– Положить карандаши!

Она вздернула подбородок, сузившиеся глаза исчезли в черных дырах, намалевать которые на веках карандашом для глаз могло прийти в голову только пятнадцатилетней девчонке. Нола сидела на обычном месте в заднем ряду, одетая в свой обычный наряд – майку, мальчишечьи джинсы (из секонд-хенда, папа их терпеть не мог) и «док-мартинсы» (новенькие, папа не любил их еще больше).

– Вы это мне? – спросила она.

Учительница скорчила гримасу. В классе было еще три ребенка, все – мальчики. Нола по обыкновению оказалась единственной девочкой в злополучном ЦКО – Центре коррекционного обучения, куда сплавляли учащихся, изгнанных из обычных школ, что и случилось с Нолой сразу же, как только Дэмьен Д’Абруццо рыгнул в ладошку и метнул воображаемый снаряд в Нолу, а та незамедлительно дала ему в морду.

Несколько лет назад обоих бы на время отстранили от занятий либо отправили отбывать трудовую повинность, например, мыть джипы на местной военной базе в Хоумстеде. Однако времена изменились, теперь педагоги считали, что единственный способ поддержать ученика – вывести его из-под влияния улицы. В итоге дети весь день торчали под замком в ЦКО.

– Мне что, сидеть и ничего не делать? – набычилась Нола.

– Как в клубе выходного дня[5], – пошутила учительница, мисс Сейбл, коренастая женщина пятидесяти с лишним лет с тремя скрытыми татуировками, настороженными зелеными глазами и крашеными черными волосами под Бетти Пейдж[6], скорее делающими ее похожей на Бетти Раббл[7]. Она страшно не любила заполнять «окна» занятиями в ЦКО, но здесь за час платили в полтора раза больше, а денег и так едва хватало на оплату сиделки для страдающей болезнью Альцгеймера матери. – Нола, я не берусь утверждать, что меня все устраивает, но правила придумала не я. Итак: по-ло-жить ка-ран-да-ши.

– Или что?

Мисс Сейбл закатила глаза. Она сама растила троих детей, пацанов чуть старше Нолы, тех еще дикарей. Спуску им не давала и уж тем более не собиралась уступать в классе.

– Нола, останься после урока.

– Нет у меня никаких уроков. Меня здесь заперли с вами на весь…

Мисс Сейбл молниеносным движением схватила со стола Нолы ее блокнот.

– Эй! Это мое!

– Было твое. Останешься после урока, – повторила мисс Сейбл, по пути к своему столу листая блокнот скорее по привычке, чем из интереса.

Внезапно она остановилась и медленно повернулась к Ноле.

– Нола, это точно твой блокнот?

Девочка притихла, соображая, что такого учительница могла там заметить.

– Ты это сама нарисовала? – спросила Сейбл, демонстрируя раскрытый блокнот, точно разворот «Плейбоя».

Две страницы занимал детальный рисунок толстого слюнявого гоблина с кожистыми крыльями и ржавым палашом. Гоблин грыз человеческую руку, внизу – подпись:



САМАЯ ГРОМКАЯ ТРЭШ-МЕТАЛ-ГРУППА ХОУМСТЕДА!

ЕДИНСТВЕННЫЕ!! НЕПОВТОРИМЫЕ!!

«МАНЕРНЫЕ КРИТИКАНЫ»!!!



– Нола, так это твой рисунок или чей-то еще?

Приемная семья отказалась от Нолы и отдала девочку Ройолу восемь лет назад. Восемь лет окриков. Восемь лет капризов. Восемь лет рытья ям, прикрытых разного размера детскими надувными бассейнами в разного размера дворах. Восемь лет ночевок в машине по вторникам и субботам.

Но самым пагубным эффектом такого обращения было то, что оно вошло для Нолы в привычку, стало рутиной. Когда ей задавали вопрос подобным тоном – а им Ройол говорил почти всегда, – многолетняя выучка допускала лишь один ответ:

– А что я такого сделала?

Мисс Сейбл все еще разглядывала рисунок и не услышала вопроса. Нола заметила, что поза учительницы изменилась.

– Нола, это прекрасно!

В смущении девочка разглядывала учительницу в поисках подвоха или фальши. Ногти мисс Сейбл были в ужасном состоянии (она их грызла), нижние зубы – кривые (значит, нет денег на пластинки), поверх серег в ушах виднелись еще две дырки, давно заросшие (зачем тогда надо было их протыкать?). Как ни старалась Нола, обнаружить подвоха не смогла. Но ведь он должен где-то быть?

– Нола, ты помнишь, что я здесь преподаю?

– Видеосъемку.

– И другие художественные дисциплины. Ты понимаешь, что это значит?

Нола покачала головой.

– Это значит, что в своем предмете я разбираюсь. Девочка, да у тебя настоящий талант!

Нола ответила не сразу:

– Меня определили на слесарное дело. Искусству меня не учат.

– Теперь будут учить. Шестой урок. И в моем классе, и в слесарной мастерской запах тот же самый. Завтра же и приходи. – Мисс Сейбл шлепнула блокнотом Нолы о ее стол.

Мальчишки в передних рядах обернулись и уставились на одноклассницу. Нола опустила подбородок на грудь и захлопнула блокнот, досадуя, что они стали свидетелями ее эмоций, от которых крутило желудок, – смеси замешательства, дурноты и… чего-то еще – светлого, чему она не могла подобрать название. Этот момент врезался в память на всю жизнь, и Нола всякий раз извлекала его в трудную минуту. Точно так же в памяти навсегда отпечатались пять слов, которые она увидела на доске: «Мисс Сейбл соснула у осла». Ноле стало смешно, однако перед мальчишками она не подала вида.

Ей впервые за пятнадцать лет сказали, что она на что-то годится.

35

* * *

Вашингтон, округ Колумбия Настоящее время

Маркус был раздет догола, привязан к креслу внутри катера, на глазах – повязка.

– К-кто здесь? Можно, я… Эй, здесь кто-нибудь есть?

Парень выпрямился в кресле. Послышался приглушенный скрип. Он напряженно прислушался. Скрипнуло где-то справа, у двери.

Звук повторился – он шел снаружи.

– Эй! Эй! Я здесь! Помогите! Вы меня слышите?

Маркус засучил голыми ногами, липкими от собственной мочи. Разум замутился, боль еще не прошла – что эта мерзавка с ним сотворила? Засунула что-то в рот, вырубила подчистую.

– Я здесь! Прошу вас, помогите! Мне нужно…

Чавкнул воздух. Опять справа. Это открылась дверь.

– Слава богу! – воскликнул Маркус.

Рано радовался.

– Д-думал, что застрял тут до утра, – пожаловался он невидимому гостю. – Уже начал волноваться. Слава богу, что вы появились.

Выгнув спину, как отличник в школе, Маркус выставил подбородок, чтобы спаситель снял с его глаз повязку.

Однако тот не торопился ее убирать.

Немного растерявшись, Маркус отклонился назад, чтобы выглянуть из-под повязки. Внутри катера было темно, но он чувствовал движение воздуха. Кто-то медленно обошел вокруг пленника.

– Кто бы вы ни были – я вас слы…

Что-то мазнуло по лицу Маркуса, разрезав и смахнув повязку прочь.

Он поморгал, привыкая к свету. Лицо его вытянулось, когда он увидел…

– Нагнали вы на нас страху, Маркус, – произнесла широкоплечая индианка со смоляными волосами, забранными на затылке в тугой хвостик.

Багряно-коричневая кожа досталась ей от отца-шошона, голубые глаза – от матери.

Последний раз Маркус видел ее год назад, после провала в Монтане.

– Тереза, не надо… – взмолился он.

Ему хватило ума обратиться к ней настоящим именем, а не кличкой, которой все за глаза ее называли – Финита. Как во фразе «финита ля комедия».

– К-клянусь жизнью, Тереза… Я ничего не сделал! – выпалил он, опять обращаясь к женщине по имени, полагая, что избежал ошибки.

Будь он умнее, знал бы, что Фините ее кличка нравилась.

– Твои друзья волнуются, – произнесла та, замерев на месте и откинув плечи назад.

Даже покачивание лодки не нарушало ее позы. Отец научил Терезу держать правильную осанку и много чему еще – как швырять бейсбольный мяч, вязать рыболовные узлы и даже свежевать кроликов без ножа. Став повзрослее, Финита поняла: папе хотелось иметь сына, а получилась дочь. Но когда мать погрязла в наркотиках и совсем потеряла человеческий облик, отец не отпустил дочь от себя и сбежал из резервации, чтобы Тереза не стала одной из тех индейцев, что, «присосавшись к племенной титьке, бьют баклуши на доходы от игорных домов».

Самое раннее воспоминание Финиты – то, как она в семилетнем возрасте ныряет в папин пикап и они тайком уезжают посреди ночи. Лишь много лет спустя она узнала, чтó отец учинил вечером накануне побега, однако по сей день запомнила его строгий наказ: если ты слаб – тебя съедят; бей гиен прежде, чем они сбегутся на пир.

– Маркус, ты помнишь тот ресторан в Монтане, где мы сидели? Там еще продавали изумительные бургеры из буйволятины.

– Тереза, прошу тебя… Ты же понимаешь – я ничего не рассказал.

– Как, бишь, он назывался?

Финита похлопала по бедру ладонью, пряча в ней старинное оружие под названием «багнак», или «когти тигра». Оно состояло из четырех загнутых лезвий, прикрепленных к поперечному стержню, который легко удерживать в ладони. Финита срезала им повязку, закрывавшую глаза Маркуса, оставив на щеке парня небольшую царапину.

– Какое-то дурацкое название вроде «Текила-Пересмешник».

– К-клянусь племянницами… я ни слова… ни звука! – пролепетал Маркус, заметив наконец две капельки крови, скатившиеся со щеки на колени.

Он хотел вытереть кровь, но руки все еще были привязаны к креслу.

– Помнишь кукурузу с козьим сыром? Сказка! – продолжала Финита, поднимая с пола одежду Маркуса.

Карманы джинсов пусты. Он не дурак, чтобы таскать с собой бумажник. Одноразовый телефон лежал на соседней стойке. Финита проверила остальные карманы.

– Маркус, где твой второй телефон?

– Ос-оставил в машине. Клянусь! Его здесь нет. – Он снова истекал потом, ляжки прилипли к ножкам кресла.

– Эта девушка, Нола… Я знаю, что она нашла твою машину. Значит, твой телефон у нее, не так ли? – произнесла Финита, осматривая остальную часть каюты.

На барной стойке она заметила пустой стакан и пластмассовый колпачок, каким закрывают пузырьки с лекарством.

– Она тебе дала какой-то препарат.

– Вопросы задавала. Я не отвечал! Она знает о Гудини. Спросила о нем по имени! Но я ничего не сказал! Ни словечка! Ты же знаешь – я не такой, правда?

Финита уставилась на Маркуса, ее тело пребывало в полном покое, словно она и не дышала.

– Тереза, не надо!

Женщина медленно сделала шаг к Маркусу.

У пленника из глаз хлынули слезы, из носа потекли сопли.

– Умоляю – скажи, что ты мне веришь!

– Я тебе верю, Маркус.

Со вздохом облегчения Маркус откинул голову назад. В этот самый момент Тереза взмахнула рукой, тигровый коготь глубоко рассек глотку пленника вместе с сонной артерией.

В кино кровь из перерезанного горла хлещет во все стороны. В реальной жизни кровоток подчиняется сокращениям сердца, кровь стекает вниз ленивым водопадом. Маркус хотел еще что-то сказать, но не смог.

Достав свой одноразовый мобильник, Финита набрала номер, в то же время не спуская глаз с безжизненного тела. Еще один папин – и армейский – урок: всегда доводи дело до конца.

Раздался щелчок – трубку кто-то поднял. Оба абонента не произнесли ни слова – Финита послала условный знак.

Но тут, к ее удивлению…

– Там была эта девчонка? Нола Браун? – полоснул резкий, как цепная пила, мужской голос.

– Не беспокойтесь, – сказала Финита. – Я ею займусь.

Снова наступило молчание – ответный условный знак: «Смотри у меня». Не говоря больше ни слова, оба нажали на отбой.

«Гриль на Реке», – вспомнила Финита на пороге каюты. Вот как назывался ресторан в Монтане. Барбекю – пальчики оближешь.

36

* * *

– Мистер Каналз, насколько мне известно, это вы обслуживаете наши торговые автоматы?

– А также кафе-боулинг. Дежурное блюдо всегда одно и то же – картофель фри под сыром, – ответил Дино.

Полковник Сюй не рассмеялась, не улыбнулась, даже не моргнула. Просто сидела, сложив руки перед собой на столе. Рядом – стопка листовок о депрессии у военно-служащих и золотые часы с гравировкой «Сюй – 2028 г.», игривый намек от подчиненных, что однажды ее выдвинут в президенты.

– Я бывала в боулинге.

– Ни разу вас там не видел, полковник. Что вы заказываете?

– Я присылаю адъютанта.

– Минутку! Вы – та самая, кто каждые пару недель заказывает питу без начинки с одними оливками и дополнительной порцией кетчупа? Такой человек внушает серьезную тревогу.

– Абсолютно согласна. Я заказываю хлеб из обойной муки с жареным сыром, помидорами и авокадо.

– Этот заказ вполне адекватен.

– Я вообще адекватный человек, мистер Каналз. Даже более адекватный, чем вы думаете.

Дино поерзал на сиденье. Гладко стелет…

– Мой адъютант говорит, что вас все здесь называют Кэндимен[8]. Удивительное прозвище.