Валерий Желнов
Метро 2033. Реактор
© Д.А. Глуховский, 2018
© В. Желнов, 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Тихое место. Объяснительная записка Вадима Чекунова
«Ничто не предвещало беды…» – так журналисты любят начинать статьи о беде и несчастьях. Штамп сродни «мороз крепчал», над которым еще Чехов вволю посмеялся. Хотя жизнь, конечно, устроена именно таким образом – и мороз крепчает, случается, и особой беды, казалось бы, ничего не предвещает обычный наш день. Мы просыпаемся, приводим себя в чувство подручными средствами, планируем свой день (или предаемся свободному течению по нему, если посчастливилось быть на каникулах или в отпуске) – как вдруг…
Мне довелось испытать подобное «вдруг» однажды ранним осенним утром в своем доме на Каширке – взрывная волна отшвырнула к стене, осыпала осколками стекла… Соседнего дома больше не было. Дым, крики, страх и звон в ушах. Сердце словно оборвано, а в голове мысль: «Я живой!» Почти два десятка лет с тех пор минули, но стоит вспомнить эти события – и кажется, что снова слышишь крики и даже чувствуешь запах дыма. Для многих в моем районе жизнь разделилась на «до» и «после». А для других жизнь прекратилась навсегда.
Что уж говорить о событиях более масштабных – которые, не дай бог, случатся и затронут каждого из нас. С жителями крупных городов при наступлении Дня Икс все ясно сразу. Кто успеет, тот укроется. Кто не успеет – избавится от страданий и лишений последующего существования. Ад накроет всех разом, мгновенно и без разбора.
А вот с теми, кто живет вдали от мест основных событий, сложнее. Вроде бы повезло – у нас ведь такие городки есть, что и в мирное время как после бомбежки выглядят, хотя бомбить там вообще нечего. И условия жизни посуровее, чем в больших городах. То есть, казалось бы, люди там ко многому привыкли, и еще одна «вводная» – связи больше нет, транспортного сообщения с другими городами тоже нет (да и городов других нет), – особой погоды не сделает. Как жили люди, так и будут жить дальше. Ну, может, чуть похуже, чем до Катастрофы.
Но Ад на то и Ад, что у каждого он свой. И «тихое место», наподобие города Томска, не избавит людей от тяжести бытия в новых условиях. Ад будет наступать извне – возникнут и чудовищные пожары, и пораженные лучевой болезнью беженцы, и набитые обожженными трупами грузовики, а чуть позже и агрессивные мутанты полезут со всех сторон. Ад обнаружится и внутри – хотя военным удается пресекать панику и бунты, все проблемы меркнут перед угрозой взрыва Реактора.
И два честных мента оказываются столь плотно вовлеченными в события, что кажется – именно от них и зависит само Будущее.
Самое удивительное, что жизнь устроена и таким образом – каждый из нас может сыграть ключевую роль в судьбе многих людей. Все зависит лишь от места и времени. Ну и от нас самих, разумеется.
Глава 1. Мост
Пламя костра металось под порывами ветра в дырявой закопченной железной бочке. Искры уносились вдаль веселыми стайками. Дмитрий Зорин протянул к огню руки. Тепла он не почувствовал, как, впрочем, не чувствовал и окружающего холода. Тело, облаченное в толстую резину ОЗК, было надёжно защищено от нападок непогоды. Движение было скорее инстинктивным, бессознательным. Просто так было уютнее. Спокойнее. Дима поправил ремень автомата, висевшего на плече, и посмотрел на бегущие по небу тучи. Снизу казалось, что город накрыт рваным черным одеялом, и только у самого горизонта «прорехи» в этом одеяле отличались чуть более светлым оттенком. Судя по всему, до рассвета оставалось совсем немного, около двух часов. А там и смена кончится. Можно будет идти домой и законно спать до обеда.
Вокруг ходили угрюмые, сонные охранники. Штатное расписание сторожевого поста номер один, находящегося на коммунальном мосту через реку Томь, насчитывало десять человек – два пулемётчика, два снайпера, один связной, четыре автоматчика и начальник смены. Зорин никогда не понимал, зачем надо сгонять на мост столько людей только ради мифической опасности, якобы грозящей с другого берега. Левый берег Томи, непосредственно перед мостом, был нашпигован минами различного назначения. Поперек моста инженеры протянули сотни метров колючей проволоки, проходящей под разными углами между перилами и фонарными столбами. Единственный мутант, который на памяти Дмитрия каким-то чудом проник через минное поле, смог продвинуться по мосту не больше, чем на пятнадцать метров, запутавшись в металлической паутине. Там он и сдох спустя четыре дня, оглашая окрестности предсмертными воплями. Его скелет, до сих пор висящий на проволоке, теперь являлся неким охранным талисманом города. Каждый охранник, заступающий на смену, махал скелету рукой, чтобы предстоящие сутки прошли спокойно. Может, некоторым это и казалось глупым суеверием, но махнуть рукой нетрудно, а коротать смену потом спокойнее. По воде попасть в город тоже было невозможно, ибо в тёмных водах Томи уже лет пятнадцать, как поселилось некое существо, которое хватало и утаскивало на глубину все, что попадало в эти самые воды. Толком никто не знал, что это и как оно выглядит. Иногда на поверхности появлялись толстые хоботки, которые начинали с шумом гонять туда-сюда воздух. Отсюда томские учёные сделали вывод, что существо в реке имеет лёгкие. Один самый ретивый аспирант, с огромным трудом выпросив ставший редкостью акваланг, нырнул в реку, решив поближе познакомиться с новым видом сибирской фауны. Больше никто не видел ни аспиранта, ни акваланга. На этом исследование таинственного существа и закончилось. Как бы то ни было, это тварь представляла собой ещё одну линию обороны Томска, против чего ни охрана моста, ни сами жители ничего не имели. Разумеется, при соблюдении определённых правил безопасности.
Поэтому Зорину казалось, что достаточно было бы поставить здесь одного человека и дать ему в руки ракетницу на всякий случай. Ну, может быть, двух человек, чтобы развлекались анекдотами и будили друг друга ночью. Остальных можно смело отправлять на работы по благоустройству города. Среди сослуживцев Дмитрия были такие, кто годами протирал штаны в таких вот тихих сменах, но упорно считал, что каждый в городе обязан ему своим спокойствием, и частенько попрекал этим обычных работяг, приняв в баре стакан-другой. Но начальству, как и во все времена, было виднее, и сержант караульной службы Дмитрий Зорин мудро держал свои мысли при себе. Нечего портить отношения с командованием и товарищами. Тем более, что сам Дмитрий, в душе стыдясь собственного малодушия, вряд ли променял бы скучную службу по охране города на ежедневный героический труд какого-нибудь свинопаса или садовода.
Зорин вздохнул и почесал щеку через плотную резину противогаза. Кожа начинала зудеть, и все сильнее хотелось сорвать с себя этот намордник. Однако это было строжайше запрещено и каралось строго, вплоть до увольнения со службы. Ещё запрещалось спать на посту и покидать охраняемую территорию. Поэтому Дмитрий направился к ближайшей вышке. Забраться на неё и поглазеть на город устав не запрещал. Дима часто развлекал себя таким способом во время дежурств. Он любил смотреть на тёмные силуэты домов и вспоминать, как все было тогда, до войны. Вот и сейчас, вскарабкавшись на вышку и махнув рукой сидевшему там снайперу, Зорин повернулся в сторону чернеющих на фоне неба домов и задумался. Прямо перед ним, закрывая большую часть обзора, возвышалось бывшее здание Томского политехнического университета. Сразу после Катастрофы и последовавшего потом смутного времени там хотели расположить Центр управления городом, но учёные, в большом количестве оставшиеся без дела после закрытия всех учебных заведений Томска, сумели отвоевать у чиновников лаборатории и производственные площади. А градоначальство переехало в более привычное для них здание мэрии, шпиль которого виднелся чуть далее.
Как всегда, глядя на темный город, Дима вспоминал последние мирные дни перед Катастрофой. Ему тогда было пятнадцать. Он помнил ту нервозность, которая ощущалась всюду. Ежедневные пламенные речи президента, который говорил о несметных полчищах врагов, вынашивающих планы порабощения России-матушки, и о том, что мы выстоим и не дадим себя сломить. Помнил он и тот день, когда внезапно замолчали все динамики и громкоговорители, навсегда пропали картинки новостных интернет-сайтов. Народ, привыкший ко всякого рода техническим работам на местном телевидении, ещё пару дней раздраженно смотрел в рябящие «снегом» телеэкраны и слушал шипение радиопомех. Потом в эфире прозвучали памятные для всех слова. Единственные слова, после которых наступило вечное молчание. Они прозвучали на всех частотах. Кто их сказал и откуда они прилетели в тот день в город Томск, теперь уже никто и никогда не узнает:
«По нам нанесли ядерный удар. Это конец. Спаси нас Бог».
Некоторое время пораженный народ переваривал эту информацию, люди передавали её друг другу, не в силах поверить в услышанное. То тут, то там начали вспыхивать стихийные митинги и собрания. Многочисленные делегации потянулись к местным органам управления в надежде услышать хоть какие-нибудь вразумительные объяснения. Но чиновники ничего не могли сказать взволнованным горожанам. В городе началась паника. Люди кинулись в супермаркеты и мелкие магазины, сметая продавцов и охрану, которые, впрочем, не слишком-то и сопротивлялись. Обезумевшая толпа сгребала с прилавков все, что попадало под руку – долго хранящиеся консервы и скоропортящиеся продукты, теплую одежду и пляжные принадлежности, телевизоры, холодильники, стиральные машины, не задумываясь о том, надо это им или нет. Самые дальновидные бросились грабить охотничьи магазины и автосалоны, захватывать заправочные станции. Другие расчищали подвальные помещения многоквартирных домов и спешно запечатывали двери и оконные проемы. Каждый находил в этом хаосе занятие по душе, ожидая в любую минуту падения атомных бомб. Некоторые в ожидании скорой смерти бросились, как говорится, во все тяжкие. Группы молодых людей, заливая в глотки недоступный доселе элитный алкоголь, ходили по городу, избивали и насиловали всех, кто попадался навстречу. Впрочем, некоторые девушки отдавались им вполне добровольно, стараясь наверстать за короткое время годы послушания, внутренних ограничений и моральных запретов. Дмитрий сам однажды участвовал в подобном алкогольно-сексуальном рейде, о чем сейчас вспоминал со стыдом. Город погрузился в хаос. Ещё несколько дней, и не нужно было бы никаких атомных бомб, чтобы разрушить Томск до основания. Население само бы справилось прекрасно.
Масла в огонь подлило ещё одно событие. Несколько человек, видимо, чисто на инстинктах, рванули на личных автомобилях прочь из города. Через сутки один автомобиль вернулся. Салон был забит изуродованными, частично обгоревшими трупами. Водитель сам выглядел не лучше. Машина, виляя из стороны в сторону, проехала по проспекту Ленина и остановилась только тогда, когда врезалась в монумент Владимира Ильича. Люди, временно позабыв про грабеж и разврат, вытащили водителя из покореженного авто. Тот, слепо шаря перед собой покрытыми язвами и ожогами руками, принялся кричать про разрушенные деревни, пожары, огонь, трупы. Когда бедолага немного успокоился, он рассказал, что до Новосибирска не доехал никто. Через двести километров начала отказывать техника, и люди пошли пешком. Вокруг пылали пожары, лежали люди и животные, обгоревшие и изуродованные до неузнаваемости. Спустя пару часов практически всех идущих свалила сильная слабость. Ещё через час многих начало рвать, сначала едой, потом кровью. Некоторые ложились на расплавленный асфальт и отказывались идти дальше. Когда умер первый, было принято решение возвращаться в Томск. На обратном пути люди продолжали умирать. Александр (так звали выжившего) нашёл исправный автомобиль, посадил в него тех, кто ещё дышал, и поехал в сторону Томска. До города живым доехал он один, но глядя на беднягу, было понятно, что и он долго не протянет. Один смышленый МЧСовец притащил дозиметр. Когда к умирающему приблизили датчик, прибор разразился громким треском. Через секунду около разбитого автомобиля не было ни единого человека. Когда прибыла команда в радиационных костюмах, Александр был уже мёртв. Трупы убрали, искореженный автомобиль залили какой-то пеной, и беспорядки вспыхнули с новой силой. Полиция не справлялась с обезумевшей толпой, и одному из чиновников пришла в голову мысль привлечь военных. Ближайшая воинская часть находилась в соседним городе, в пятнадцати километрах от Томска. Главной достопримечательностью этого городка являлся атомный реактор, использовавшийся для научных, промышленных, ну и, чего греха таить, оборонных нужд. Поэтому городок был закрытого типа, то есть являлся классическим «почтовым ящиком», въезд в него осуществлялся строго по пропускам. Мэры городов быстренько договорились, и солдаты, обычно занимавшиеся охраной реактора, вошли в Томск в сопровождении БТРов, вооруженные и наделённые чрезвычайными полномочиями. Самые сообразительные сразу поняли, что неожиданное веселье закончилось, и попрятались по домам. Некоторые отказались это понимать, и началась стрельба. Много людей полегло тогда, но к концу следующего дня некое подобие порядка было восстановлено. Те буяны, которым повезло остаться в живых, очнулись в битком набитых камерах, страдая от дикого похмелья, с травмами различной степени тяжести и с чувством глубокого раскаяния в душе. После небольшой лекции о вреде алкоголя и недопустимости агрессивного поведения их выпустили, взяв честное слово, что они больше так не будут. Поддержание порядка в Томске взяли на себя военные. Так как ни одной бомбы на Томск так и не упало, жители начали налаживать свой быт, исходя из новых реалий. А реалии были не такие уж и радужные. Во-первых, в городе начал повышаться радиационный фон. Видимо, соседним городам все же досталось больше во время ядерной атаки, и с ветром в Томск начало приносить радиоактивную пыль и осадки. Больше всего город страдал, когда ветер дул со стороны Новосибирска. Тут выяснилось, что службы ГО и ЧС не зря ели свой хлеб, как многим казалось в мирное время. В короткое время они смогли обеспечить горожан противогазами и костюмами ОЗК. Жителям приказали по возможности переселиться в подвальные и полуподвальные помещения, предварительно плотно закрыв дверные и оконные проемы на первых и вторых этажах. Во-вторых, оказалось, что в городе отсутствуют запасы еды и воды. По приказу нового командования военные опечатали все продуктовые магазины и оптовые склады, но этого количества запасов все равно не могло хватить надолго. Искусственное озеро, которое в своё время создавалось как стратегический запас пресной воды, находилось как раз со стороны Новосибирска и, естественно, очень быстро стало фонить. Было принято решение о создании на территории Томска подсобных хозяйств. В бассейны, крытые спортивные площадки и большие подвалы понавезли чистой земли и устроили там теплицы. В другие помещения привезли уцелевший скот из прилегающих деревень. Учёным (благо их было много) поручили разработать нормы выдачи продуктов питания. Жителей города обязали посменно работать на объектах сельского хозяйства и животноводства, тем самым внося посильный вклад в обеспечение города едой. В-третьих, как оказалось, городская ТЭЦ не может функционировать долго без регулярного подвоза извне топлива – угля и мазута. Власти двух городов немного подумали и нашли выход. Для бесперебойного обеспечения Томска электроэнергией приспособили атомный реактор закрытого города, тем самым решив данную проблему на десятилетия вперёд. Однако, приняв это решение, Томск стал полностью зависимым от своего соседа. Постепенно тот приобрёл доминирующее положение, а бывший областной центр стал сырьевым придатком. Надо сказать, что, став управляющим центром двух городов, «почтовый ящик» так и не открыл свои границы для всех желающих. Наоборот, жителям Томска было строжайше запрещено даже приближаться к забору из колючей проволоки, и всё сообщение между городами осуществлялось исключительно через руководящие органы по телефонной связи. Все приказы, касающиеся развития и жизнедеятельности Томска, теперь исходили от руководства реактора, а томичам оставалось только выращивать овощи, разводить скотину и охранять южные границы новообразованной области. Многим такое положение вещей пришлось не по душе, и они даже пытались выразить свой протест, но их быстро поставили на место, попросту на неделю отключив электричество аккурат в середине декабря, лишив жителей Томска света и отопления. Электроснабжение было восстановлено только после того, как мэр Томска лично принёс свои извинения, а бунтовщики были строго наказаны. Томск смирился со своим подчиненным положением.
Дмитрий помнил эти события так чётко, словно они происходили вчера. Будучи уже взрослым, он пережил и первые погромы, в которых принимал непосредственное участие, и вход войск, когда он лежал в сыром подвале, дрожа от холода и страха, слушая пулеметные очереди на улице и крики умирающих. Помнил он и ту неделю в декабре, когда приходилось отапливать свинарник кострами и носить помои и воду для хрюшек коченеющими от холода руками. Он помнил все. Поэтому вполне естественно, что он, мягко говоря, недолюбливал реакторских, как их начали называть за глаза. Благо те редко появлялись на территории Томска, ограничиваясь редкими рейдами вооружённых до зубов патрулей. Среди жителей Томска ходили слухи о райской беспечной жизни там, за забором из колючей проволоки. Мол, там всего вдоволь и никто не работает, пользуясь тем, что с огромным трудом добывается томичами. Многие пытались пробраться за заветный забор, но в лучшем случае натыкались на презрительное молчание часовых на вышках. Некоторые особо настырные удостаивались предупредительной очереди из пулемета. Одному счастливчику каким-то образом удалось проникнуть через проволочное заграждение. Его изрешеченное пулями тело утром вынесли на площадь перед центральным КПП и по телефону настоятельно попросили забрать. Представители томских властей под давлением родственников погибшего пытались выяснить обстоятельства происшествия, но ничего не добились. С ними попросту не соединялись.
Потом объявили набор в местную полицию, и Дмитрий, которому свиньи осточертели до икоты, пошёл записываться. Пройдя нехитрый отбор, он стал сначала рядовым, а потом и сержантом сил охраны правопорядка города Томска, попросту – полицейским. К тому времени в город из соседних областей уже начали проникать странные мутировавшие существа, и на выездах из него установили стационарные посты вооруженной охраны. Всего их сделали три: самый отдаленный – в посёлке Мирном, второй – на Богашевской трассе, ведущей в аэропорт, и один – на мосту через реку Томь. Охрану на этих постах обеспечивала томская полиция. За безопасность северных границ отвечали военные реактора.
Сейчас перед Дмитрием лежал серый, потерявший все былые краски, но практически нетронутый город. На него не упала ни одна бомба, но зато изрядно потрепало время. Выпавшие кое-где кирпичи так и валялись, как и выбитые стёкла, и сорванные крыши. В тысячный раз Зорин смотрел на родной город с этой вышки, и в тысячный раз в его сердце закрадывалась тоска от того, что больше не прогуляется он по центральному городскому саду, не сходит в кинотеатр имени Горького на премьеру. И ещё много чего не сделает никогда.
Диму хлопнули по плечу, отвлекая от грустных мыслей. Снайпер молча указал пальцем за спину Зорина и полез по лестнице вниз. Дмитрий обернулся. К мосту со стороны улицы Нахимова строем шла группа людей, освещая себе дорогу фонариками. Новая смена. Он облегченно вздохнул и полез следом за снайпером.
Внизу уже разворачивалась сцена, которую Дмитрий тоже никак не мог ни понять, ни принять. Называлась она «Смена караула». Почему-то, по мнению командования, нельзя было просто собрать вещи и разойтись по домам, освободив место для нового отряда. Необходимо было произвести ряд действий, которые, по мнению Зорина, не имени никакого смысла. Вот и сейчас бойцы, построившись в две шеренги, стояли по стойке смирно под порывами холодного ветра в потной и осточертевшей за последние шесть часов химзе, ожидая приближающихся людей. Наконец две группы застыли друг перед другом. Дима, мысленно вздохнув, сделал шаг вперёд и повернулся к своим бойцам:
– Отделение, равняйсь!
Бойцы, как один, повернули головы вправо.
– Смирно!
«Ну, на хрена все это надо?» – подумал он, поворачиваясь к замершему по стойке смирно прибывшему отряду. Он был уверен, что такая же мысль вертелась сейчас в головах у всех. У рядового состава точно.
Командиры обоих отделений, приставив правые руки к вискам в воинском приветствии, одновременно направились друг к другу, чеканя шаг. Встретившись ровно посередине строя, они замерли.
– За прошедшее дежурство чрезвычайных ситуаций не было. Пост сдан. Докладывает командир второго отделения охраны внешнего периметра сержант Зорин! – отрапортовал Дмитрий.
– Пост принят, – ответил второй и, повернувшись к своим бойцам, рявкнул:
– Отделение, направо! Занять места согласно штатному расписанию!
Бойцы нового караула побрели по своим местам.
Дима развернулся к своим людям.
– Отделение, направо! По направлению к караульному помещению шагом марш!
Глава 2. Дома
До караулки шли строем, хотя хотелось бежать изо всех сил. Благо идти было недалеко. Штаб полиции располагался в здании бывшего РОВД по Советскому району города Томска. Окна запечатали с первого по пятый этаж, обеспечив тем самым безопасное нахождение полицейских внутри без средств химзащиты. Вход организовали через изолятор временного содержания, который располагался в подвале. После некоторой перестройки помещения для содержания арестованных превратились в дезактивационную камеру, раздевалку для личного состава, душевую, склад для хранения средств химзащиты, оружейку и комнату прапорщика, который всем этим заведовал. Выше находились кабинеты начальника томской полиции подполковника Захарчука Николая Михайловича и других офицеров командного состава. Отсюда осуществлялось руководство охраной периметра города и внутреннего правопорядка.
Войдя в предбанник, бойцы начали по одному заходить в дезкамеру. Дмитрий прошёл процедуру одним из последних, и когда он оказался в раздевалке, запах там уже стоял такой, что можно было противогаз вешать в воздухе.
– Эй, воины! А ну, не задерживаемся! Быстро мыться, а то дышать из-за вас нечем.
Бойцы, закончив развешивать влажные, пахнущие химикатами ОЗК, взяв полотенца, потянулись в душевую. Один, обернувшись, беззлобно поинтересовался:
– А от вас, товарищ сержант, видимо, как-то по-другому пахнет?
– Разговорчики, воин! – повысил голос Дмитрий. Бойцы из последнего набора оказались не в меру борзыми. Надо будет с этим что-то делать.
– Правильно, – раздался рядом знакомый голос. – Бей своих, чтоб чужие боялись.
Рядом, стаскивая с себя мокрую резину, на одной ноге прыгал Егор Плахов. С Егором они были не разлей вода ещё со времён погромов. Потом вместе решили идти в полицию, попали в самый первый набор и среди остальных солдат считались матерыми ветеранами. Плахов тоже носил сержантские лычки и иногда помогал Диме в воспитании молодёжи.
– Борзеет молодняк, – посетовал Дмитрий. – Мы в их возрасте не такими были.
– А ты стареешь, смотрю, – засмеялся Егор. – Уже на молодых ворчишь, как дед старый.
– Да иди ты!
Когда Дмитрий вышел из душевой, бойцы уже разошлись. В предбаннике его ждал Плахов. Так случилось, что и жили они по соседству, на одной улице, так что идти им было в одну сторону. Зорин достал из шкафчика свой «гражданский» ОЗК и принялся натягивать. На лавке рядом уже стояли две банки армейской тушенки, выдаваемой сверх продовольственной нормы после каждой смены. Это был так называемый усиленный паек для органов охраны правопорядка. Дима положил обе банки в рюкзак и затянул горловину. После ночного дежурства и горячего душа разговаривать не хотелось. Они молча вышли из здания РОВД и побрели по улице Советской. До улицы Гагарина, где находились их дома, а точнее сказать, подвалы, ходу было минут тридцать.
Моросил мелкий дождь, народу на улице практически не было. Если и раньше мало кто под дождем любил гулять, то теперь это стало просто опасно для жизни. Откуда бы ни прилетели тучи – из Новосибирска, Красноярска или ещё откуда-нибудь, влага в них была заражена. Деревья, зеленевшие до Катастрофы буйным цветом, теперь превратились в черные головешки, уродливо торчащие по краям улиц. Стёкла противогазов быстро запотевали, и приходилось постоянно протирать их перчатками.
– Как Ленка себя чувствует? – прервал молчание Егор.
Месяц назад Дима узнал, что его жена Елена наконец смогла забеременеть. Радости супругов не было предела, и первым, кому рассказал Дмитрий о будущем счастье, был старинный друг.
– Растет, – ответил Зорин. – Во всех смыслах.
– Месяц-то какой?
– Ходили к врачу, говорит – четвёртый.
– На УЗИ ходили? Нормально там все?
Дмитрий вздохнул. Этого момента он боялся больше всего. Он, конечно, понимал, что если у ребёнка найдутся какие-то отклонения от нормы, он все равно от него не откажется, но уж очень этого не хотелось.
– Записались, – сказал он, – но ты же знаешь, какая там очередь. Последний рабочий аппарат в городе остался. Сломается этот – и будем на облаках гадать.
Егор кивнул:
– Да уж. Хорошо сегодня доктора устроились. Возможностей все меньше, а запросы все больше. Стоматологи слышал сколько дерут? А ихними сверлами только кирпичи дырявить. Должны вообще-то бесплатно лечить, а попробуй к ним просто так попасть. Запишут на следующий год, а как очередь дойдёт, уже и лечить-то нечего. Зато кто с подарками приходил, уже свежими пломбами сверкает.
Дима кивнул, думая о своем:
– И ведь все ещё на работу ходит. Говорил я ей – сиди дома, хапнешь ещё чего лишнего. А она мне – мол, дома скучно, а там у них парники с повышенной радиационной защитой. Спорили, спорили, чуть не поругались. Ни в какую.
– Ага. Бабы – они упертые. Особенно беременные.
Они снова замолчали. Сверху раздался протяжный визг. Друзья подняли головы. В сером небе, среди туч, мелькала крупная тварь, раскинув широкие перепончатые крылья.
– Опять с Новосиба прилетела, – сказал Зорин.
– Ага, – согласился Плахов. – Надо бы в штаб сообщить.
– Забей, – махнул рукой Дима. – Наверняка на постах засекли. Улетит, и пес с ним. А будет буянить – примут меры. Не в первый раз. Пошли быстрее.
Ещё раз глянув на парящего в небе ящера, они поспешили по улице дальше.
* * *
Первое, что Дмитрий почувствовал, спустившись в родной подвал, – запах еды. Кто-то готовил что-то мясное. Дима втянул носом воздух, и его рот наполнился слюной. Господи, он же ел больше восьми часов назад!
Надо быстрее отдать Ленке тушенку, чтоб она тоже сварганила что-нибудь подобное. Под потолком горело несколько тусклых лампочек. Слышен был треск печек-буржуек, с помощью которых жильцы подвала готовили еду и отапливали помещение. От парового отопления отказались ещё до выхода из строя ТЭЦ. Старые чугунные трубы проходили прямо по стенам подвала, и если бы одну из них прорвало, то затопило бы и подвал, и людей.
Не успел Зорин сделать и шагу, как перед ним по стойке смирно замер Максимка, его сосед. Мальчишка мечтал, когда вырастет, стать военным и всякий раз демонстрировал Дмитрию свою солдатскую выучку.
– Здравия желаю, товарищ сержант! В ваше отсутствие происшествий не было! – отрапортовал он и так резко вскинул руку к виску, что чуть не выбил себе глаз.
Из-за угла вышла Ленка и, что-то помешивая в закопченной кастрюльке, с улыбкой стала наблюдать за ними. Зорин, видя это, решил устроить для любимой жены небольшое представление, а заодно и повоспитывать мальчугана. Скорчив самую зверскую рожу, какую был способен, он наклонился к Максимке и прорычал:
– Как стоишь, боец?
Максимка от испуга вытянулся ещё больше, непонимающе глядя на Дмитрия. Тот, подождав для пущего эффекта секунд пять, легонько хлопнул его по поднятой руке и, не меняя тона, сказал:
– К непокрытой голове руку не прикладывают.
Мальчишка покраснел, потом побледнел и быстро опустил руку.
– Будешь наказан, – продолжил Дмитрий, – до отбоя должен сделать пятьдесят отжиманий. Можно за несколько подходов. О выполнении доложить лично мне.
Максимка кивнул, продолжая стоять на месте.
– Чего замер, боец? Кругом! Выполнять!
Пацан крутанулся на месте (через правое плечо, заметил Дима) и бегом скрылся в глубине подвала. Зорин проводил его взглядом и подошёл к ожидавшей его жене. Чмокнув её в щеку, он заглянул в кастрюлю.
– М-м. Так это от нас так вкусно пахнет. Откуда разносолы?
– Ты не слишком его, а? – Вместо ответа Ленка кивнула в сторону, куда убежал мальчик.
– Ничего, ему только на пользу. Спорим, он уже через полчаса прибежит с докладом?
– Воспитатель, блин, – Лена тихонько щелкнула его по лбу пальцем, – пойдём, есть будешь.
Они отправились в свою каморку. Раньше в подвале сталинской пятиэтажки на улице Гагарина размещались кладовки два на три метра, полагавшиеся хозяевам каждой квартиры. После Катастрофы эти кладовки переоборудовали в маленькие отдельные комнатки. Одну из таких комнаток и выделили Дмитрию как бывшему жильцу этого дома. После рождения ребёнка он надеялся выбить себе жилплощадь посвободнее. В комнатке были только старый пружинный матрас, лежащий прямо на полу, и несколько фотографий, развешанных на стене. Дима сел на матрас и принял из рук жены деревянную доску со стоящей на ней кастрюлей. Помешав в ней ложкой, он выудил из бульона с картошкой кусок мяса.
– Это не тушенка, – констатировал он. – Это настоящее мясо. Откуда?
Ленка нервно потерла ладони.
– Ты только не ругайся. Это Света дала. Она сейчас с одним из цеха забоя скота встречается, вот он ей и подарил. А она – мне. Говорит, мне нужнее.
Дмитрий недолюбливал эту женщину. Светлана Демидова, похоже, успела перевстречаться с половиной населения города Томска. И то потому, что вторая половина – женщины. При этом она не гнушалась брать за свои услуги подарки в виде еды, одежды да и вообще всего, что приносили. Зорин не хотел себе признаваться, что, скорее всего, причина его неприязни в том, что он и сам не без греха. Правда, это было давно, ещё в первые дни Катастрофы. Он был молод и, естественно, влюбился в эту красивую и веселую девушку. Влюбился по-настоящему и, как ему тогда казалось, раз и навсегда. Известие о том, что у неё таких кавалеров, как он, ещё с десяток, повергло парня в шок и глубокую депрессию. Он стал её избегать. Естественно, впоследствии он был неприятно удивлен, когда оказалось, что его жена не только работает со Светланой в одном парнике, но вдобавок они являются лучшими подругами. Эта новость чуть не разрушила их брак. Дмитрий орал на молодую жену, требовал прекратить всяческие отношения с «этой проституткой», обвинял Ленку в таком же поведении. Тогда она надолго ушла жить обратно к родителям. Зорин некоторое время бесился, потом поостыл. Он решил, что любовь к жене сильнее его старых обид. После долгих извинений Ленка вернулась. Они договорились, что жена не будет говорить дома о Свете, а Дмитрий не будет против их общения на работе и во время его дежурств.
Но сейчас, несмотря на голод, аппетита у Димы поубавилось. Он с неприязнью разглядывал лежащий в ложке кусок мяса.
– Света дала, – повторил он слова жены. – Вот она и тебе дала.
– Не надо так. – Лена положила руки ему на плечи. – Она хорошая, добрая девушка. Просто слишком любвеобильная. Ты ешь лучше. Это же мясо. Ну, ради меня. Ради нашего ребёнка.
Это был нечестный приём. Зорин положил содержимое ложки в рот и начал усиленно жевать. Приготовлено мясо было очень вкусно. В животе немедленно заурчало. «Предатель. Иуда», – подумал Дмитрий про свой желудок. Он зачерпнул ещё, изо всех сил делая вид, что ему это очень неприятно.
– Она ещё кое-что для меня сделала.
– Что же? – спросил Дима с набитым ртом.
– Она меня сегодня на УЗИ сводила. У неё врач знакомый есть.
Дмитрий замер с полной ложкой. Он машинально дожевал то, что было во рту. Попытался что-то сказать, но крупинка, подло застрявшая между зубами, внезапно попала в дыхательное горло. Зорин закашлялся, едва не перевернув всю кастрюлю на пол. Кое-как поставив ее рядом, он согнулся в приступе кашля. Ленка, охая, неуклюже хлопала мужа по спине. Когда Дмитрий смог говорить, он сипло спросил:
– И что?
Ленка просияла, пользуясь возможностью сменить тему:
– Абсолютно здоровый, нормальный ребенок. Мальчик.
В голове у Дмитрия творилось что-то невообразимое. Чтобы сказать хоть что-нибудь, он ляпнул:
– Точно мальчик?
– Ага, точно. Он на экране все достоверно показал. – Ленка игриво потрепала мужа по волосам. – Такой бесстыдник. Прямо как его отец.
– А это точно не хвост? – попытался неуклюже пошутить Дима.
В комнате воцарилась тишина. Пару секунд Ленка молча смотрела на мужа. Потом её глаза наполнились слезами. Она резко вскочила на ноги.
– Хобот! – крикнула она ему прямо в лицо и бросилась к выходу. На пороге обернулась. – Придурок!
Дмитрий остался в пустой комнате. Некоторое время он тупо смотрел в кастрюлю. Потом с силой заехал ложкой себе по лбу. На лице и волосах остались висеть разваренные крупинки. Зорин закрыл лицо ладонями. Точно – придурок. Конченый идиот. Это же надо так пошутить в то время, когда каждый пятый младенец рождается с какими-нибудь аномалиями. Если когда-то они бы с Ленкой весело посмеялись над подобной шуткой, то сейчас это звучало как пощёчина, как плевок в лицо будущей матери. Дима вскочил и бросился вслед за женой. В коридоре сидела баба Аня и что-то жевала. Увидев выбежавшего мужчину, она покачала головой и зацокала беззубым ртом. Что происходило в их комнате, она вряд ли слышала, но заплаканную Ленку видела точно. Зорин подбежал к ней.
– Куда она делась?
Баба Аня, продолжая цокать, ткнула пальцем дальше по коридору. Не поблагодарив, Дима кинулся в указанном направлении. Ленку он нашёл в самом дальнем углу. Она сидела на полу под вентилями отопления, обхватив колени руками, спиной к проходу. Плечи её судорожно вздрагивали.
– Лена, – тихонько позвал Зорин. Всхлипы прекратились, но оборачиваться она не стала.
– Лена, прости. Ладно?
Он осторожно подошёл к жене и положил руки ей на плечи. Лена напряглась, но руки его не сбросила. Дима мысленно вздохнул от облегчения. Значит, помирятся.
– Ленка, ну прости идиота. Я – тупица, бесчувственный болван. У меня на этих ночных дежурствах совсем мозги ссохлись, несу че попало.
Лена молчала. Зорин начал нежно поглаживать Ленкину шею.
– Ну, прости.
Молчание.
– Ну, Ленка.
Нет ответа.
– Ну, что мне сделать, чтоб ты меня простила?
Тишина.
– Ну, хочешь, я сейчас пойду твою Свету поцелую? Хочешь? Простишь тогда?
– Не надо Свету.
Тихий голос жены был лучше любой награды. Дима страстно обнял Ленку и зарылся лицом в её волосы, вдыхая их аромат.
– Лучше меня поцелуй. И не шути так больше.
Зорин яростно замотал головой. Лена обернулась. Их губы начали сближаться.
– Вот вы где, товарищ сержант.
Звонкий детский голос был подобен ведру холодной воды. Ленка покраснела и захихикала, закрыв лицо руками. Дмитрий сжал челюсти так, что заскрипели зубы. Никогда ещё ему так не хотелось влепить этому назойливому мальчишке с размаху подзатыльник.
– Разрешите доложить, товарищ сержант.
Зорин закатил глаза. Ленка, глянув на него, снова залилась смехом. Максимка неодобрительно посмотрел на неё, но промолчал. Бабы, что тут ещё сказать? Он с докладом, а она смеётся. Но она жена его, Максимки, командира. Так что придётся терпеть.
– Докладывай, – вздохнул Дмитрий.
– Отжался пятьдесят раз. Прикажете ещё пятьдесят?
– Нет, свободен. До завтра можешь отдыхать. – И, видя, что малец стоит не шевелясь, добавил: – Выполнять. Кругом. Шагом марш.
Максимка, опять повернувшись через правое плечо, чеканя шаг, скрылся за углом. Дима повернулся к улыбающейся жене, развел руки в стороны и пожал плечами. Мол, что тут сделаешь? Ленка, театрально сложив руки на груди, восхищенно произнесла:
– Ну, просто прирожденный отец!
Глава 3. Подполковник Захарчук
– Димо-о-о-он!
Громкий крик, усиленный бетонными стенами подвала, буквально вырвал Диму из сладких объятий сна. Еще не открыв глаза, он начал нашаривать около себя штаны.
– Черт, опять на службу проспал, – сонно пробормотал он.
– На какую службу? – простонала такая же сонная Елена. – Ты вчера с дежурства пришел.
Зорин замер. А ведь действительно. Секунду он размышлял, мог ли он проспать трое суток подряд, отмел эту версию как несостоятельную и мигом озверел.
– Я щас этому шутнику рога пообломаю!
Голос «шутника» он узнал сразу. Егор, чтоб его!
В коридоре скрипнула дверь.
– Ты чего шумишь?!
Визг возмущенной бабы Ани по децибелам превысил крик самого Егора. Дмитрий услышал, как в соседних каморках стали ворочаться и сердито бормотать люди.
– Я тя спрашиваю, че вопишь? – разошлась баба Аня. – Ты вообще кто такой? Выметайся, чтоб духу твоего здесь не было немедленно, не то милицию позову, будешь знать, как людей честных спозаранку будить воплями своими…
Зорину стало смешно. Злость на старого друга сменилась жалостью. По личному опыту Дима знал, что баба Аня, ежели разойдется, может на одном дыхании чехвостить оппонента минуты две без перерыва и ни разу не повториться. Ну, ничего. Будет теперь знать, как в Димкином подвале шуметь, даже если очень надо. За спиной раздались тихие всхлипы. Зорин обернулся. На матрасе, укрывшись одеялом, сидела Лена и тоже, прижав ко рту кулачок, хихикала. Досаду у обоих как рукой сняло. Дима приложил к губам палец и подошел к двери. Немного приоткрыв ее, он стал наблюдать за разворачивающейся перед ним сценой.
Посреди коридора, спиной к Дмитрию, уперев руки в боки, стояла баба Аня – полтора метра чистого гнева. Над ней, примирительно выставив раскрытые ладони и потихоньку пятясь назад, возвышался Егор, который, впрочем, с каждым новым криком бабы Ани, казалось, становился все меньше и меньше.
– Тише, тише, бабушка…
Дима с Леной прыснули еще сильнее. Они оба знали, что после слова «бабушка» жить Егору осталось минуты три.
– БАБУШКА?!!!
От этого крика с соседних крыш попадали на землю засохшие трупики голубей и треснуло стекло на четвертом этаже.
– Я ТЕ ПОКАЖУ – БАБУШКА!!! Я тя запомнила, бандит проклятый. Я тя щас в полицию сдам! Я на тебя такое заявление накатаю, тебя ни в одну тюрьму не возьмут, расстреляют тут же, чтоб небо это чистое не коптил! Я тя…
Но Плахов, видимо, уже понял, что конца этому монологу не будет. Вытянувшись во весь рост, он громко, по-строевому гаркнул:
– Молча-а-а-ать!
Баба Аня захлебнулась собственными словами. Давненько с ней так никто не обращался.
Дмитрий повернулся к жене и удивленно кивнул, мол, могет же, когда хочет.
Егор же, воспользовавшись секундной заминкой, уже тише сказал:
– Тихо, ба… женщина, полиция уже здесь. – Он развернул свои корочки и показал бабе Ане. – Я из полиции.
Баба Аня с минуту близоруко всматривалась в протянутый документ, а затем расплылась в добродушной улыбке. Полицейских она уважала.
– Сынок, что ж ты сразу не сказал, что ты защитник наш. Хорошо, что пришел. У меня к тебе дело есть.
Она подхватила Плахова под локоть и мягко потащила по коридору.
– Повадился тут в наш подвал один ханыга. Мы-то его все знаем, живет в соседнем подвале. Но как напьется, так к нам лезет. Наутро говорит – мол, путает постоянно. А я думаю, что он это ко мне приходит. Приходит и снасильничать желает. Ты уж, сынок, сделай с ним что-нибудь. А то я уж за себя сильно переживаю.
Из соседних каморок послышались смешки. Видимо, все жильцы, в том числе и Дима с Леной, представили себе эту картину.
Егор сделал лицо, как на советских плакатах, изображавших образцовых милиционеров прошлых лет.
– Не волнуйтесь, гражданка. Это дело взято под мой личный контроль. Сердечно благодарю вас за своевременный сигнал.
От таких слов баба Аня растеклась по стенке сладкой патокой. Еще немного, и она, казалось, усыновила бы Егора и переписала бы на него все свое имущество.
– Да что ж ты, сыночек…
– А теперь, гражданка, – тем же протокольным голосом продолжил Плахов, – покажите мне, где здесь проживает Дмитрий Зорин. Он мне нужен для очень важного расследования.
«Ну, все, комедия кончилась», – подумал Дмитрий.
Он нарочито громко распахнул дверь и вышел в коридор. Ругаться на Егора больше не хотелось.
– Я здесь. Здравствуйте, Анна Григорьевна.
На лице Плахова отразилось явное облегчение.
– Доброго утречка, – защебетала баба Аня. Ей нравилось, когда ее называли по имени-отчеству. Несмотря на воцарившееся молчание, уходить она не собиралась.
– Анна Григорьевна, – снова обратился к ней Зорин. – Вы позволите? Дело, по всей видимости, секретное.
Баба Аня, скроив недовольную физиономию, отошла, однако недалеко. Даже со своего места Дмитрий и Егор могли видеть торчащее из-за ближайшего угла ухо.
– Пошли отсюда, – прошептал Плахов, – Михалыч вызывает.
– Какого черта, – так же тихо зашептал Дима, – вчера ж с патруля только вернулись?
– Пошли, по дороге объясню. Мне здесь как-то неуютно. – И громко добавил: – Я вас на улице подожду, товарищ сержант.
Зорин кивнул и направился к своей двери. Было слышно, как Егор в спешке удаляется прочь под просьбы бабы Ани:
– Ты уж, сынок, про меня не забудь. А то ж снасильничает.
Дмитрий зашел к себе в каморку. Лена стояла уже одетая и вопросительно смотрела на него.
– Идти надо, – ответил он на незаданный вопрос. – Михалыч, говорит, вызывает. Случилось чего-то.
– Они там у вас не оборзели? – недовольно поинтересовалась жена.
Зорин пожал плечами.
– Может, и оборзели. Но что делать? Ладно, может, вернусь скоро.
Когда Дмитрий наконец вышел из подъезда, Егор раскачивался на чудом уцелевших во дворе качелях. Увидев командира, он, как пацан, на ходу соскочил с них.
– Ну, у тебя и охрана в подвале, – восхищенно сказал он. – Никакой полиции не надо.
Они вышли на проспект Ленина.
– Ты, главное, начальству нашему о ней не говори, – продолжал разглагольствовать Плахов. – Нет, ну ты представь. Соберут по городу с десяток таких вот баб Ань, выставят на посты – и амба. Не нужны мы будем с тобой никому. Будем на лавочках сидеть, семечки лузгать и соседских девчонок проститутками называть.
– Так где ж их сейчас взять? – пробормотал Зорин.
– Кого? – не понял его Егор. – Проституток? Дык ты только скажи…
– Да нет. Семечки.
Некоторое время шли молча, разглядывая покрытое тучами небо.
– Так что случилось?
– А пес его знает. Прискакал посыльный, ну, этот, молодой, с веснушками. Сказал, мол, срочно всю нашу группу к Михалычу. Подробности там расскажут.
– А чего к тебе первому пришли? Чего не ко мне?
Друг пожал плечами.
– Видимо, я ближе был. Ему велено было всех обежать. Он после меня хотел к тебе, а я сказал, что сам. Он к другим понесся. – И через секунду добавил: – Лучше бы он к тебе пошел.
– Ох, нехорошие чего-то у меня предчувствия.
На подходе к РОВД навстречу им на всех парах пролетел черный тонированный «Хаммер».
– Ну, вот и предчувствия, – констатировал Егор.
– Реактивные.
Теперь точно стало понятно, что хорошего ждать не приходится. И что Дмитрий, скорее всего, домой сегодня не попадет.
– Если кипеш из-за них, то бодяга надолго, – подтвердил его догадку друг.
Вся группа уже сидела на ступеньках РОВД. При приближении командира они встали. Зорин поочередно поздоровался со всеми за руку.
– Здорово, командир. Чего происходит? – озвучил общую мысль Витя, самый массивный из них, отвечающий за пулемет «Печенег».
– Все в сборе? – Дмитрий оглядел присутствующих. – Вот сейчас мы это и узнаем. Вы хоть постройтесь для вида, что ли.
Первое, что бросилось в глаза, когда отряд, пройдя необходимую процедуру обработки, вошел в помещение самого РОВД, – тяжкая атмосфера всеобщей подавленности. Впрочем, такое наблюдалось всегда после визита высокого начальства. Было понятно, что местным боссам только что накрутили хвосты, а те в свою очередь сейчас начнут крутить всем остальным. И не обязательно хвосты.
Мимо пробежал отряд, полностью экипированный для дальнего рейда.
– Ох, чует мое сердце, что и нам это предстоит, – простонал Плахов.
– Посмотрим. Не паникуй раньше времени, – ответил Зорин, хотя в душе был согласен с товарищем.
Поднявшись на третий этаж, они остановились перед дверью с надписью: «Начальник Томского отдела охраны правопорядка Захарчук Николай Михайлович». Дмитрий всегда полагал, что можно было бы и покороче. Но, как говорится, начальству виднее.
– Ладно, – сказал он, повернувшись к отряду, – я к руководству, а вы стойте здесь. Егор, со мной пойдешь.
Кабинет главы томской полиции на первый взгляд не производил особого впечатления. Местами обшарпанные стены, давно не беленный потолок, тяжелые пыльные портьеры на окнах свидетельствовали о том, что хозяину помещения плевать на комфорт и показушность. Однако отдельные предметы роскоши в нем все же присутствовали. Тяжелый стол из красного дерева на толстенных ножках с множеством вместительных ящиков, кожаное кресло под стать ему, массивный металлический сейф с гербом СССР на дверце. Ну, и еще огромная хрустальная люстра под потолком.
Все это досталось Захарчуку от предыдущего хозяина кабинета, который заседал здесь еще до Катастрофы и носил звание генерал-майора. И Николай Михайлович оставил эти вещи себе отнюдь не из-за огромной любви к роскоши и удобству. Так получилось, что, несмотря на всеобщую нужду и тотальный дефицит, эта некогда дорогая и недоступная для многих элитная мебель оказалась на фиг никому не нужна. Поначалу Захарчук чуть ли не всем подряд предлагал забрать «функциональный стол» и «очень удобное кресло», но потенциальные покупатели, едва увидев перед собой два центнера красного дерева и кожаной обивки, мигом меняли свое мнение и убегали искать для себя обычную табуретку или подержанную раскладушку.
Со временем Николай Михайлович смирился, что именно ему придется восседать среди всего этого великолепия. Хотя несомненным плюсом была долговечность мебели. С момента Катастрофы прошло без малого двадцать лет, а стол был все так же крепок, кресло, хоть и порядком потертое, осталось таким же удобным, а старый советский сейф за это время не смог вскрыть ни один слесарь, даже на спор. На этом «роскошь» кабинета начальника Томской полиции и заканчивалась. Угол большого помещения был отгорожен обычным покрывалом, висящим на веревке. За покрывалом располагался низенький топчан, сколоченный из досок лично Николаем Михайловичем. Рядом на стене над эмалированным тазом висел дачный умывальник. Захарчук, человек одинокий, проживал в этом же кабинете.
Порой Захарчук сравнивал себя с оставленной в кабинете мебелью. Жестокое время упорно брало положенное. Глядя в зеркало, Николай Михайлович с усмешкой отмечал появившиеся «потертости» и «помятости». Они с мебелью старели вместе. Но вместе с тем он оставался крепким и несгибаемым, хотя и до жути устал от такой жизни.
Двадцать лет назад сорокалетний подполковник взял на себя организацию правопорядка в охваченном паникой и беспорядками Томске. Взялся с энтузиазмом, твердо поставив перед собой цель сохранить город. Бывший начальник УВД, едва увидев под окнами полиции разъяренную, нетрезвую толпу, моментально положил на стол свои погоны и молча ретировался через черный ход. Насколько Захарчук знал, подобным образом поступили большинство глав силовых и прочих ведомств. В дальнейшем многие из них под давлением реалий, а, возможно, и не перенеся собственной трусости, начали пить и закончили кто в канаве, кто с петлей на шее, а кто и с пулей в голове.
После бегства генерала именно Захарчуку пришлось выходить к людям с риском быть растерзанным неадекватной толпой. Он помнил, как ему пришлось в течение года или двух носиться по всему городу, договариваясь с новыми руководителями районных отделений полиции, МЧС, ФСБ, криминальными авторитетами местного разлива, районной гопотой, дабы не допустить раскола города на множество воинствующих группировок. Постепенно новоявленные князьки один за другим признали активного и действительно радеющего за судьбу Томска подполковника. Таким образом, контроль за порядком в городе, а соответственно, и власть, по крайней мере официальная, сосредоточилась в руках одного человека. Нет, конечно, в городе существовали и другие «департаменты» со своими руководителями и директорами, сохранилась пара-тройка криминальных группировок, не признавших новую власть, но так или иначе, для решения каких-либо проблем все шли к Николаю Михайловичу.
Еще одной ложкой дегтя в этой бочке того же дегтя было давление вооруженного гарнизона реактора, или, как они себя назвали, службы безопасности реактора. Любые приказы, приходящие из-за колючей проволоки, требовалось исполнять незамедлительно и не размышляя. В противном случае следовало отключение электроэнергии по всему городу, а повторения декабря 2013 года никто не хотел.
Вот и сейчас Николай Михайлович сидел в своем кресле, мрачно разглядывая стоящий перед ним наполовину наполненный самогоном стакан и размышляя, напиться ему немедленно или подождать до вечера? Личный приезд офицера СБР, как всегда, выбил из колеи, оставил в душе гадостное ощущение и желание помыться.
Больше всего Захарчука почему-то раздражала даже не их гипертрофированная надменность, а внешний вид. Черные противогазы, которые они никогда не снимали, черные длинные кожаные плащи, черные высокие сапоги. Автоматы – и те были черного цвета. И все – начищенное и блестящее. Такое впечатление, что те, кто их надевал, в свое время переиграли в Killzone и Fallout, а потом конкретно сдвинулись на Дарте Вейдере и фильмах про эсэсовцев. И вообще, где они взяли столько черного материала?! Детский сад какой-то! Да и распоряжение, которое получил Захарчук, мягко говоря, приводило в недоумение – найти трех сбежавших из-за колючки людей. У Николая Михайловича имелась прямая телефонная связь с реактором, и личный приезд офицера СБР был ему непонятен.
Захарчук уже почти решился и даже поднес стакан ко рту, когда в дверь постучали. В дверь просунулась голова Зорина:
– Николай Михайлович, можно?
Захарчук решил не острить по поводу Машки с ляжками и козы на возу.
– Проходи, Дима. – Он поставил стакан на стол. – Ты, как всегда, вовремя.
Зорин шагнул в кабинет. Следом проскользнул Егор. Николай Михайлович с неодобрением посмотрел на второго гостя, но возражать не стал. Не то чтобы информация, которую Захарчук собирался озвучить, была не для ушей Плахова. Просто поведение последнего не всегда нравилось старому подполковнику, привыкшему хоть к какому-то подобию порядка и уставных отношений.
– Проходите.
Захарчук указал рукой на пространство перед столом. Присесть не предложил, не того ранга были гости.
– Сегодня с утра ко мне приезжали важные товарищи из-за забора, – приступил сразу к делу Николай Михайлович. – Ну, вы, наверное, в курсе.
Зорин с Плаховым одновременно кивнули.
– Вот. По полученным мною от них данным, – подполковник невольно перешел на казенный язык, – с территории реактора сбежали трое лиц. Поставлена задача их разыскать, взять живыми и передать патрулю СБР. Задача ясна?
Друзья молча переваривали информацию. Первым нарушил молчание Егор:
– Николай Михайлович, вы меня, конечно, извините, но у нас что, людей не хватает?
– В каком смысле? – начиная краснеть, спросил Захарчук.
– Он в том смысле, – перехватил инициативу Дмитрий, боясь, что не следящий за языком Егор наговорит лишнего, – что нам сегодня положен выходной, а тут делов-то – троих найти. Могли бы и без нас справиться.
– Могли бы – обошлись бы без вас! – грохнув кулаком об стол, прорычал Захарчук.
Он залпом опрокинул в себя содержимое стакана и несколько секунд сидел, закрыв глаза. Затем, взяв себя в руки, продолжил уже спокойнее:
– Товарищ из-за забора очень, я повторяю – ОЧЕНЬ настаивал, чтобы беглецы были найдены именно сегодня.
– Офицер? – зачем-то уточнил Егор.
– А кто их разберет, – ответил Захарчук. Видимо, самогон уже начал обволакивать мозг подполковника, и Николай Михайлович стал более разговорчивым. – Они ж все одинаковые, словно инкубаторские. Дарты Вейдеры, блин. Однояйцевые. Одно яйцо на всех.
Сказано это было со злостью, поэтому Дмитрий смеяться над шуткой не стал.
– Не знаю, что эти трое натворили, но сегодня я впервые увидел, как эсбээровец волнуется.
Егор присвистнул. Расшевелить эти статуи в черном, на его памяти, не удавалось еще никому.
– Да, да, – видя удивление друзей, подтвердил Захарчук. – Обычно стоит, как монумент. А тут ходит из угла в угол и повторяет: «Найти до темноты, найти до темноты». Ну, и угрожает, естественно.
– Отключением электроэнергии? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Дмитрий.
– А чем они еще могут угрожать?
– На сутки?
– На сутки. На неделю. На месяц. Если до темноты, максимум – до утра не предоставим им эту троицу, сказали, оставляют за собой право самим решать, сколько мы тут будем при свечах с буржуйками куковать.
– Ну, а вы что? – спросил Егор.
Подполковник поморщился.
– Плахов, не нарывайся.
И так было понятно, что Захарчук в тот момент просто молчал и обтекал. Однако вслух произносить этого не стоило.
– Давно они сбежали? – спросил Дмитрий.
– Около шести чесов назад.
То есть либо посреди ночи, либо рано утром. Дмитрий прикинул время и расстояние. Выходило, что беглецы могут находиться в любой точке города.
– Теперь о плохом.
Дима с Егором изумленно подняли брови. Есть что-то еще хуже?
– Всем готовым поисковым группам я распределил участки ответственности. Так как вы пришли позже всех, вам достался последний.
Что-то в интонации начальника заставило товарищей напрячься.
– И вам достается… – подполковник сделал паузу в стиле ведущего старой телевизионной игры, – поселок Свечной.
Егор тихо застонал. Свечной некогда являлся так называемым частным сектором, состоящим из одноэтажных деревянных домиков и редких двух-трехэтажных кирпичных особняков. После Катастрофы люди, обитавшие там, чтобы выжить, переселились ближе к центру города, покинув свои дома. Постепенно поселок пришел в запустение, строения обветшали и стали разрушаться. Однако законы природы действовали и в этом гниющем, умирающем мире. Освободившаяся территория постепенно стала заселяться порожденными радиацией существами. Мутировавшие животные облюбовали людские жилища. Сейчас мало кто узнал бы в кровожадных монстрах забавных некогда воробьев, зайцев или белок, сильно увеличившихся в размерах. Все травоядные обзавелись клыками, когтями или жалами. Присутствовали там также и волки, и собаки, в принципе, не сильно изменившие свои привычки, просто ставшие более злыми и прожорливыми. Хозяином всего этого зоопарка являлся медведь, невесть откуда забредший на территорию города. Как и полагается альфа-существу, он был один. Целыми днями он бродил по разросшемуся лесу, изредка оглашая поселок глухим рыком. Со временем мутантов становилось все больше.
Со стороны Новосибирска от наплыва различных чудовищ город защищала естественная преграда в виде реки, но ничто не мешало голодным животным проникать в жилые кварталы с севера.