Местная пресса в Гленвилле еще долго возбужденно полоскала грязное белье нашего развода. Как-никак Ричард был любимчиком городской элиты, и каждая газета старалась раскопать побольше смачных подробностей для своих вечерних выпусков. Работа ведущим новостной передачи «Седьмого канала» возвела Ричарда в статус доморощенной звезды и наградила сворой подхалимов. Мое же имя газеты упоминали лишь мельком — сразу после описания размера состояния Ричарда. В глазах обывателей я представала этакой «отчаявшейся домохозяйкой», польстившейся на деньги бедняги-труженика. Все, кроме меня, почему-то предпочли забыть инцидент с рыжей шваброй, и неожиданно это я, а не Ричард, оказалась отщепенкой и карикатурной злодейкой. Я чувствовала себя как какое-то неприятное насекомое, выставленное на всеобщее обозрение под стеклом, поэтому приглашение тети Доди провести с ней лето в ее богом забытой деревне — Белл-Харбор штата Мичиган — прозвучало буквально как песня сирены: слишком прекрасно, чтобы ответить «нет».

— Милочка, тебе необходимо встряхнуться, — заявила Доди по телефону. — Настало время психологической чистки. Пора вымести поганой метлой грязную карму Ричарда из твоей личной системы.

Пока он ехал в Верею, пытался определить, ведётся за ним слежка или нет. Однако интуиция молчала, опыт тоже ничего не подсказывал, и домой он приехал с ощущением, будто его обманули. После всех хлопот и напряжённых моментов, связанных с противодействием чевекистам, казалось странным, что киллеры о нём забыли. И это обстоятельство почему-то напрягало больше, чем предполагаемый драйв с погонями и перестрелками.

Евы дома не оказалось.

Я совершенно не верила в эту ее навеянную картами таро и «направляемую провидением» многозначительную чепуху, но в одном тетя была права: мне был нужен отдых. И возможность укрыться от всевидящих глаз прессы. В ее обшитом розовой вагонкой домике с видом на озеро Мичиган можно было перевести дух, перезагрузить мозг и решить, что же, черт подери, делать с оставшимися пятьюдесятью годами моей жизни. Конечно, с большим удовольствием я бы просто легла и померла, но… ненавижу бросать свои дела на самотек! Вот почему наш семейный джип сейчас петлял по узким, обрамленным вязами бульварам Белл-Харбора. А я, опустив боковое стекло, впервые за долгое время дышала полной грудью.

Ощутив укол тревоги, Калёнов позвонил ей.

Запах раскаленного песка, смешанный с ароматами масла для загара и цветущей сирени, напомнил беззаботные летние деньки, которые мы проводили на пляже, прежде чем в голову пришли скучные мысли о вреде ультрафиолета и микробах в озерной воде. Стрекотание цикад почти заглушало шелест волн, мерно накатывающих на берег. Какой же все-таки разительный контраст с душными дорогами Гленвилла и тамошней воинственной манерой вождения! Беззаботная деревня Белл-Харбор, которую ничто извне не касалось, будто бы давным-давно застыла, как мушка в капле янтаря. Прямо зачарованный город Бригадун[1] — разве что люди тут не начинали внезапно петь и плясать. А может, я просто этого не видела.

– Я на работе, – отозвалась она не слишком быстро.

– Ты же в отпуске.

Я проезжала мимо выкрашенных светлой краской домиков с обнесенными резными перилами крылечками и неизменным американским флагом на флагштоке. По тротуару рядом с джипом с важным видом трусила лохматая собака с красной банданой на голове, пушистый хвост ее был высоко задран и трепыхался на ветру. Еще один поворот — и передо мной полыхнул всеми оттенками радуги двор тетушки Доди.

– Понадобилась моя консультация, так что обедай один.

Здесь повсюду были цветы, как в магазине садовых товаров в дни распродажи, — некоторые настоящие, другие шелковые, а кое-какие и вовсе из выгоревшего на солнце пластика. Среди неухоженных зарослей азалии виднелись чаши-купальни для птиц, под кустами ютились кованые скамейки, а в траве между ними жили своей тайной жизнью разномастные каменные скульптуры ангелов и гномов.

– Слежки не заметила?

Мое сердце вдруг забилось в груди, как светлячок, в панике пытающийся спастись от стеклянной банки ловца.

– Вроде бы нет, ни одна машина за мной не следовала.

— Вау! Сколько барахла! — выпалила моя дочь Пейдж. В свои шесть лет она была настоящим Капитаном Очевидность.

Он вздохнул с облегчением:

— Ой, смотлите, кайлики! — вторил ей четырехлетний Джордан. — Лас, два, тли, тетыле…

– Поглядывай по сторонам, я позвоню позже.

— Это гномы, балда! И не называй их карликами, это же грубо!

Он искупался, смыв дневной пот; на улице было за тридцать, антициклон над Москвой держался уже неделю, и город раскалился, как пустыня Сахара, где полковнику однажды удалось побывать.

— Мама, она меня обозвала балдой! Ты сама ду-у-у-ула!

Пообедал, снова позвонил Еве:

— Ну-ка замолчали оба! Обзываться плохо, ясно вам?! — припечатала я.

– Ты всё ещё там?

Мои дети потратили большую часть двухчасового пути из Гленвилла на обсуждение самых дурацких тем. Сначала они выясняли, кто крупнее — пикси или зубная фея; потом поспорили, у всех ли жирафов одинаковое количество пятен, и закончили обсуждением того, где у русалки, цитирую: «дырочка для ка-ка». Джордан, будучи истинным сыном своего отца, не мог удержаться от споров, пусть на совершенно случайную тему. К концу пути у меня голова распухла от их бесконечной болтовни.

– Разбираемся с новыми разработками.

Я припарковалась на подъезде к дому и заглушила мотор. Пейдж открыла заднюю дверь и мячиком вылетела из машины, а неугомонный братец Джордан — за ней. Дети умчались в лабиринт клумб и стали выписывать зигзаги вокруг садовых статуй, визжа и хлопая друг друга по спинам.

– Хочешь, заеду за тобой?

— Осторожнее там! — прикрикнула я. — В сорняках могут быть колючки!

– Вообще-то я сама на машине.

– Одно другому не мешает.

Но дети, не обращая внимания на мои предупреждения, продолжали беготню. Видимо, позже мне предстоит вытаскивать из их ног и рук многочисленные занозы. Я выбралась из машины и по стертым деревянным ступеням поднялась на крыльцо. Я не была здесь больше года, но уверенно толкнула дверь, не утруждая себя стуком. Свои люди в Белл-Харборе не стучат и двери не запирают. А еще им нравится, если их называют «своими людьми» — я обычно не использую это словосочетание, но раз уж собралась провести тут лето, придется привыкать.

– Освобожусь не раньше семи.

Я шагнула на потрескавшийся линолеум персикового цвета и огляделась. Как всегда, мое чувство прекрасного получило жестокий удар от творившегося вокруг хаоса: крикливого, раздражающего бардака. Плетеная сова-макраме с деревянными глазами пялилась на меня из глубины комнаты. Клетка для хорька, давно покинутая своим пахнущим мускусом обитателем, была почему-то наполнена пыльными искусственными розами из шелка — видимо, в память о нем. Фарфоровые балерины пытались вытолкать с полки фигурки Элвиса Престли.

– Подожду.

И все это венчала голова лося с раскидистыми рогами шириной во всю каминную полку. На одном ее ухе гордо красовалась бейсболка с надписью «Детройтские Тигры». У меня просто дыхание перехватило при виде этого кошмара. Тетина манера декора — «а-ля распродажа хлама» — всегда меня обескураживала.

– Зачем тебе эти телячьи нежности? – сказала она сердито. – Сама доберусь. Но если очень хочется…

— Доди? Ау! — позвала я.

– Не понимаю, встречать или нет?

– Как хочешь.

Раздалось клацание собачьих когтей по линолеуму, и вот я уже бесцеремонно прижата к стене Лэзибоем и Фацо, парочкой грубых, невоспитанных собак неопределенной породы и с самыми дурными манерами, лезущих ко мне с противными мокрыми поцелуями. Их любовь была столь же безусловной, как слюни — липкими. Я попыталась было отгородиться от них коленом, но псы так распалились от радости, будто карманы у меня были полны бекона. Они просто дрожали от обожания. О, эта собачья жизнь, когда ты можешь испытывать такую непосредственную радость…

Он засмеялся.

— Доди! — заголосила я. — Прогони собак!

– Чего ржёшь? – осведомилась она.

— Сэди? Дорогая, это ты? Ну наконец-то!

– Вспомнил одно высказывание про женщин.

Тетя вынырнула из-за угла, размахивая загорелыми руками, будто отгоняла мух от своих блондинистых кудряшек. То ли она разволновалась, увидев меня, то ли в доме начался пожар. Ярко-бирюзовое кимоно было прикрыто розовым в цветочек передником. Отпихнув одну из собак в сторону мощным бедром, тетя заключила меня в душные объятия.

– Скабрезное?

— Я уже думала, ты никогда не доберешься. Как доехали? — Толчок другим бедром окончательно оттеснил собак, готовых начать второй раунд поцелуев. — Ты по главной дороге ехала? Видела новую почту? Ну разве не сказочные там горгульи? Слава богу, тебе не пришлось вести машину по снегу. Хотя что я говорю, сейчас июнь, какой может быть снег. Лэзи, слезь с моих ног! — Она отстранила пса рукой. — А где же дети? Ты привезла их? — Моя тетя походила на цунами — только в пушистых тапочках и в кимоно.

– Да нет.

— Они во дворе твоих гномов считают.

– Просвети.

Ее глаза засияли:

– Женщину понять легко, она как открытая книга: книга по квантовой физике и на китайском языке.

— Мне не терпится их увидеть. Они ведь выросли? О, конечно, что я спрашиваю…

– Очень остроумно, – фыркнула Ева.

Тетя Доди подтолкнула меня к двери и пихнула ее с такой силой, что та, открывшись, ударилась о стену дома, отлетела обратно и снова захлопнулась.

– В семь буду перед вашей проходной.

— Пропади она пропадом! — Тетя укоризненно покачала головой. — Надо было заставить Уолтера, пока он еще был жив, поставить фиксатор.

– Не заблудись. – В ухе Максима Олеговича запиликали гудочки отбоя.

Со второй попытки дверь была открыта с должной осторожностью. Выйдя на солнышко, тетя Доди с умилением прижала ладони к щекам при виде моего озорного потомства.

Он усмехнулся, вспомнив чьё-то высказывание: у женщин две главные потребности – нужно с кем-то поговорить и с кем-нибудь не разговаривать. Характер Евы, конечно, не укладывался в это простенькое наблюдение, но и она не сильно отличалась в логических построениях от других женщин. Пословица, придуманная неким остроумцем-мужчиной: женщина – это прекрасная смесь чистой нежности с нечистой силой, – по сути в шутливой форме отражала психологию женского рода.

— О! Вот они! Сэди, какая прелесть!

Зазвонил мобильный.

Пейдж держала в руках пучок каких-то растений со свисавшими круглыми корешками, а Джордан пытался запихнуть камень размером с грейпфрут в свой слишком маленький карман. Оба побледнели и прижались друг к другу, когда собаки помчались к ним целоваться.

Калёнов, включивший телевизор, чтобы посмотреть последние новости, приглушил звук.

— Лэзи, Фацо! А ну на место! — Доди хлопнула в ладоши, и собаки, разочарованно затормозив, понурились и побрели прочь.

– Добрый день, Максим Олегович, – заговорил в ухе голос Барсова. – Как обстановка?

— Дети, поздоровайтесь с тетей Доди, — велела я.

– Полная тишина, – сказал Калёнов. – Никакого подозрительного движения. Ева на работе. Я ездил в пансионат, слежки не заметил, что в свете последних наших контактов с плохими парнями выглядит странно.

Пейдж подошла поближе.

– Уверен, что враг к чему-то готовится, поэтому будьте начеку. Мы с Костей собираемся навестить Владимира Силовича в больнице, не хотите присоединиться?

— Тетя Доди, вот тебе цветы, — сказала она.

Калёнов помедлил, преодолевая нежелание куда-то ехать до вечера, потом подумал, что ехать всё равно придётся, и согласился.

— Разве ты не знаешь, что нельзя рвать цветы в чужих садах? — упрекнула я.

– Где встретимся?

— Но ты же сама сказала, что там сорняки!

– Костя заедет за вами через полчаса, он ещё в Митяеве.

Доди покосилась на меня и склонилась над Пейдж, касаясь ее щеки так осторожно, будто та была сделана из тончайшего фарфора.

– Жду.

— Рви какие хочешь цветы, дорогая. Разве не для этого их сажают? — И она приняла из рук девочки импровизированный букет, пачкая землей свое шелковое одеяние. — Они просто восхитительны! А кто этот рослый молодой человек? — Доди указала на Джордана. — Не может быть, чтобы это был твой маленький брат!

Калёнов посидел пять минут перед телевизором, слушая диктора канала «24», сообщавшего о попытке нападения на американского президента в Турции во время официального визита, потом переоделся в джинсу и к моменту приезда Яшутина был готов выходу.

Джордан смутился. Доди, конечно, не была для него незнакомкой, но из-за моего развода с его отцом сын стал не в меру стеснительным.

– Поднимешься? – спросил он, когда Константин сообщил о парковке во дворе дома.

— Я не маленький, — пробурчал он.

– Нет, спускайтесь, – ответил лейтенант.

— Конечно, нет. Вымахал так, что без труда сумеешь побороть Джаспера.

Калёнов спустился во двор, пожал руку вышедшему из машины Яшутину.

Губы Джордана дрогнули, когда он попытался сдержать улыбку. Джаспер был старшим сыном Доди и самым высоким членом семьи — целых шесть футов и четыре дюйма. Он недавно окончил кулинарную школу, но не забывал рассказывать всем, что она называется Институтом кулинарного искусства и гостиничного менеджмента.

– На моей поедем? – спросил Костя.

— Представляешь, Джаспер теперь работает в ресторане у Арно! Самый шикарный ресторан в Белл-Харборе. Пусть он сам расскажет. Джаспер! — прокричала Доди куда-то себе через плечо.

– Мне потом ехать за Евой…

— А он здесь, что ли?

– Подвезу без проблем, всё равно делать нечего.

— Ах да. Разве я тебе не говорила? Он решил пожить дома, чтобы скопить денег на собственный ресторан.

– Ладно, тогда едем на твоём аппарате.

– Этому аппарату семь лет, пора менять… – Костя вдруг замолчал, шлёпнув рукой по капоту.

В моем мозгу зазвучал сигнал тревоги. Доди прекрасно знала, что ничего мне не говорила, потому что иначе я просто отказалась бы приехать. И она также была в курсе, что я хотела спокойно отдохнуть на импровизированных каникулах без всяких мужиков. Если Джаспер будет здесь, мне придется терпеть рассыпанные после бритья волоски от его щетины в ванной и каждый раз опускать за ним стульчак в туалете. А еще он пускал ветры и неуклюже сваливал это на собак! И мне придется постоянно носить бюстгальтер! И что теперь, все мои планы расслабиться катятся к черту? Я опять разнервничалась.

Застыл на мгновение и Калёнов, получив сигнал от нервной системы, не расслаблявшейся ни днём, ни ночью.

Было так нелегко решиться и вырвать детей из привычной обстановки. Визиты к Доди, как продолжительные, так и краткие, неизбежно несут в себе потенциальную угрозу хаоса. Однако все решила попытка Ричарда запретить нам уехать. А то наслаждение от пассивной агрессии, которое я получила, когда он не смог остановить меня, пожалуй, могло компенсировать мне присутствие Джаспера.

Они обменялись взглядами, понимая друг друга без слов.

Я подошла к машине и открыла багажник, чтобы вытащить вещи. Мой внедорожник был набит битком. Как заядлый путешественник, я взяла с собой все, что могло нам понадобиться летом, а также кое-что сверх того. Я всегда стараюсь предусмотреть любые непредвиденные обстоятельства. Ведь никогда не знаешь, в каком глухом месте ты можешь застрять, и где пригодится моток шпагата или резиновый клей. Ричард вечно смеялся надо мной, но знал бы он, сколько усилий я прилагала, чтобы его отпуска проходили без сучка и задоринки!

– Поехали, – сказал Яшутин, занимая место водителя.

Тем временем Доди обратилась к детям:

Калёнов молча сел рядом, не сделав ни одного лишнего движения, чтобы тот, кто в данный момент посмотрел на них, не понял, что чем-то выдал себя.

— Зайки, на кухне вас ждут игрушки! Целая куча от моей подружки Аниты Паркер. Она тут чердак разгребла.

– Над нами, – коротко сказал Костя, запуская двигатель. Он имел в виду беспилотник.

Пейдж и Джордан, радостно завопив, помчались в дом. Перспектива получить игрушки, пусть даже самые старые и с чердака незнакомой леди, заставила Джордана забыть свою застенчивость.

– Согласен, – сказал Максим Олегович, прислушиваясь к шёпоту интуиции. – До твоего приезда всё было тихо.

Доди повернулась ко мне.

– В таком случае это я приволок за собой «хвост». Хотя по дороге никого не заметил.

— Птица Аниты сдохла. Я тебе рассказывала? Какой ужас. — Она понизила голос и торжествующе прошептала: — Придушена ее же собственной кошкой! Представляешь?!

– Они начали использовать спецтехнику, судя по всему.

— Это, случайно, не та самая птица, которая клюнула меня, когда я была маленькой? — Помню, я ужасно боялась этого жуткого попугая.

– Кто – они?

— Скорее всего. — Тетя снова заключила меня в объятия. — О, я так рада, что ты наконец-то добралась до нас! Ты не была тут целых три года.

– Будем разбираться. Ева обещала «глушилки» и очки с цифровым видением, к вечеру они будут у нас.

Я вывернулась из ее рук и потянула на себя очередной чемодан.

– Ладно, придётся пока делать вид, что мы ничего не замечаем.

— Нет, Доди, не три, а гораздо меньше.

«БМВ» выехал со двора.

— Чепуха! Тот раз, когда ты останавливалась в гостинице, не в счет! — Она убрала прядь волос с моего лица, будто мне было три года, а не тридцать.

– Как ты определяешь слежку? – полюбопытствовал Калёнов.

— Мы не могли остановиться у тебя, у Ричарда же аллергия на собак.

– Чуйка, – показал белые зубы Яшутин. – Всегда ощущал, с раннего детства, если кто-то на меня смотрит.

— Не заливай. Просто я ему не нравлюсь.

Он помолчал, пока машина выезжала на трассу.

Я не стала возражать. Она была права. Ричард находил Доди чересчур прямой и грубой, и жаловался, что ее дом насквозь пропах капустой и пачули. Впрочем, это была чистая правда. Демонстративно отодвинувшись, я объявила:

– Эта чуйка не раз спасала мне жизнь. А вы что чувствуете?

— На прошлой неделе я подписала документы на развод.

– Наверно, такая же чуйка есть и у меня – похоже на лёгкий укол иголкой в позвоночник. Медики называют это экстрасенсорной активацией. И мне она тоже не раз помогала уцелеть.

— Ну слава богу, наконец-то ты это сделала! — Тетушка одарила меня очередной порцией экзальтированных объятий. — Ты же знаешь, я всегда терпеть его не могла. — Доди вытерла о передник руки с таким видом, будто одно воспоминание о Ричарде делало их жирными и липкими. — И раз уж с этой историей покончено, мы должны найти тебе парня получше.

– Майор говорил, что у него нюх.

В этот момент я извлекала из багажника очередной чемодан и чуть не уронила его себе на ногу.

– Значит, мы одного поля ягоды.

— С чего ты взяла, что мне вообще нужен парень?

Помолчали, не пытаясь задирать головы и смотреть на небо. Беспилотник мог следовать за ними на любой высоте и видеть все движения пассажиров.

На ее лице нарисовалось такое неподдельное изумление, будто я отказалась от куска шоколадного торта.

– Ты собирался покинуть Митяево ещё вчера, – вспомнил Калёнов. – Почему задержался?

— С того, глупенькая, что ты не можешь остаться одна навсегда.

– Помог беженцам погрузить вещи, за ними родственница из Наро-Фоминска приехала. Подремонтировал двери в доме сестры, поставил новые замки.

Я с глухим стуком поставила чемодан в пыль, прямо на дорогу.

– Полиция не предъявляла претензии?

— Вообще-то, официально я развелась всего пять дней назад, Доди. И, надо заметить, дяди Уолтера нет в живых уже шесть лет, а ты до сих пор одна.

– Она приехала с этой бешеной дурой, когда мы уже выселились. Но всё обошлось мирно. Никто ко мне не подходил и права не качал.

— Но фактически ты одна уже больше года. А я все еще на коне, детка. Кстати говоря, на днях я встретила одного просто восхитительного человека. Я тебе не рассказывала? Мы столкнулись на стрельбище.

– Ты всё-таки не осторожен, лейтенант. Есть в тебе какая-то дурная склонность влипать в неприятные истории.

— На стрельбище? Что ты делала на стрельбище?

– Ненавижу несправедливость ни в каком проявлении, – смущённо проговорил Костя. – Таким уродился.

— Тренировалась, дурашка. Если владеешь оружием, нужно научиться им пользоваться.

– Йецер ха-тов.

— Пользоваться?! — Я чуть не прищемила руку багажником. — С каких это пор у тебя вообще есть оружие?

– Что?

Это были плохие новости. Моя тетя настолько безответственна, что ей брызгалку в форме пистолета нельзя доверить, не то что пушку, заряженную настоящими патронами.

– У традиционных хасидов существует понятие – йецер ха-тов, то есть добрые побуждения, в отличие от йецер ха-ра – злых побуждений.

— Да уж несколько недель, — ответила она. — Все из-за этого скунса, я рассказывала.

– Не знал, что я хасид, – засмеялся Костя. – Ох и получал я в детстве за этот йецер ха-тов! До пятого класса был малорослым и хилым, и колотили меня все, кому не лень.

— Что еще за скунс?

– А после пятого класса?

— Тот, что приходит и роется в нашей помойке. На прошлой неделе он брызнул своей вонючей струей прямо в морду Лэзибоя.

– Мать отвела в спортшколу, на бокс, и уже в седьмом классе я давал отпор.

— И ты собираешься пристрелить его?

– Бокс – неплохая школа терпения.

— Да нет, конечно. — Она наклонилась и подняла самый маленький чемодан. — Я стреляла поверх его головы, чтобы напугать и заставить убежать. Кстати, его зовут Гарри.

– Я занимался им три года, а потом меня учили профессиональным навыкам адекватного реагирования. Я поступил в Краснодарский спортинститут и…

— Ты назвала скунса Гарри?

– Тебя нашли рекрутеры Росгвардии.

— С чего бы мне называть скунса Гарри? Какая нелепость. — Она посмотрела на меня, как на идиотку. — Гарри — тот мужчина, которого я встретила. Он дантист. Надо сказать, у него шикарные зубы. А его внучка работает в новом «Старберсте».

– Точно.

— В «Старберсте»?

Дальше ехали молча.

— Ну там, где продают кофе.

Клиника Министерства обороны России № 17 располагалась в Хамовниках, на Комсомольском проспекте, и была обнесена высокой чугунной решёткой с красивым узором.

— А, ты имеешь в виду «Старбакс».

На территорию клиники машину не пропустили, точно так же как и авто Барсова, который уже ждал приятелей на стоянке у главного входа, поэтому от проходной к третьему корпусу шли пешком, болтая о погоде и самочувствии. Ещё до подъезда к больнице Калёнов сообщил майору о слежке, и Барсов в ответ заявил, что и он чует «глаза на затылке», из чего можно было сделать вывод: за всеми оперативниками группы ГОН началось серьёзное наблюдение.

— Да-да. Он самый. Мне очень нравится этот их «Ральф Маккио»…

Однако в палату к Гаранину на втором этаже посетителей не пустили.

— Она имеет в виду маккиато, — перебил мать Джаспер, наконец-то соизволивший выйти из дома. Он приобнял меня на пару секунд и подхватил сразу несколько чемоданов. — Добро пожаловать в дурдомик.

В коридоре у лестничной площадки был оборудован медицинский пост, за барьером сидела перед компьютером девушка в белом халате, а у двери палаты № «02» на стуле расположился крупногабаритный молодой человек в чёрном костюме и листал журнал «Гламур».

— Спасибо.

Когда гости, уточнив, что полковник лежит именно во второй палате, подошли, молодой человек встал и преградил им дорогу.

Мой кузен практически не изменился за то время, что мы не виделись. Разве что стал еще выше и еще больше похудел, хотя дальше, казалось бы, некуда. И все так же оставался копией тети Доди в мужском варианте, со своими светлыми волосами и голубыми глазами.

– Сюда нельзя.

«Не такой уж он и волосатый, — подумала я. — Глядишь, в ванной не будет слишком много сбритой щетины».

– Это почему? – удивился Барсов.

— А вообще, Гарри — итальянец! — продолжала щебетать тетушка. — У него усы, как у итальянца. И пушка, разумеется. Но знаешь, что самое крутое? — Она хихикнула, как девчонка: — Он похож на доктора Фила[2]!

– Не велено.

Правда? Это и есть самое крутое?

Вениамин достал удостоверение майора Росгвардии.

— Ты помнишь, как я встретилась с доктором Филом? — Доди семенила рядом, пока мы с Джаспером тащили мои вещи в дом. — На съемках его шоу. Он еще сказал, что у меня весьма необыкновенный шарф. Ну тот, что Уолтер купил мне в Форт-Ноксе, в виде огромной долларовой купюры. И вообще, доктор Фил был восхитительным парнем, несмотря на то что пялился на мои сиськи. — Она расправила плечи. — Уолтер всегда говорил, что у меня внушительный бюст.

– Полковник Гаранин – наш командир, мы просто хотим проведать и долго не задержимся.

— Боже, мама! — поморщился Джаспер.

– Не велено, – равнодушно повторил охранник.

— Что такое? Я иду, иду.

– Промискуитет какой-то… – начал Яшутин.

* * *

Калёнов остановил его жестом.

— Ну что ты так долго, ма-а-а, — заныла Пейдж, когда я наконец-то выползла вечером на пляж.

– Кто приказал вам не пускать посетителей?

Джаспер принес несколько шезлонгов и расставил их полукругом на берегу, чтобы мы могли полюбоваться закатом у воды. Он и Доди сидели там с детьми.

– Кто нужно, – всё тем же равнодушным тоном ответил охранник.

— Занималась разборкой вещей, — объяснила я.

Калёнов покачал головой:

В ответ Пейдж сложила руки на коленях и надулась:

– Звоните своему начальству и передайте мне трубку.

— Вечно ты возишься со всякими вещами.

– Не положено.

— Лапочка, пройдите с Джорданом по пляжу, поищите птичьи перышки, — вмешалась Доди. — Если вам повезет, я сплету каждому по ловцу снов!

Барсов и Яшутин переглянулись, одновременно взяли здоровяка за руки, и Калёнов нанёс ему короткий удар-тычок сжатыми костяшками пальцев в сонную артерию на шее.

Пейдж сразу перестала хмуриться и убежала, прихватив с собой Джордана.

Охранник обмяк, глаза его остановились, рот приоткрылся.

— Присаживайся. Пивка хочешь? — Джаспер потянулся к красной сумке-холодильнику, стоявшей рядом с ним на песке.

Яшутин и Барсов аккуратно усадили парня на стул, спиной к спинке, прислонили голову к стене, положили на колени журнал.

Девушка за барьером поста ничего не заметила, увлечённо разглядывая экран компьютера.

Я не могла вспомнить, когда последний раз пила пиво. Дамы Гленвилла не употребляют пиво. Они потягивают дорогущее шардоне из изящных хрустальных бокалов. Разумеется, кое-кто из них умудряется за один присест уговорить целую бутылку, чтобы разбавить «Прозак»[3]. Я, кстати, не исключение. Но теперь я в отпуске. А это значит, что наконец-то могу перестать строить из себя даму.

Гости вошли в палату.

— Да. Пиво сейчас — как раз то, что нужно. Спасибо.

Гаранин лежал на специальной процедурной кровати, способной трансформировать геометрию лежака. Возле него стояла капельница. Глаза полковника были закрыты.

И как только я взяла бутылку из рук одного своего кузена, раздался безошибочно узнаваемый голос другого:

– Спит, – сказал Яшутин с сожалением.

— Ну наконец-то, детка. Наконец-то ты свободна! — Фонтейн, младший сын Доди, сбежал по деревянной лестнице на пляж, перепрыгивая через две ступеньки; расстегнутая рубашка цвета лайма развевалась на ветру. Темные волосы были изысканно — и надежно — зафиксированы гелем, и к тому же Фонтейн щеголял модной бородкой. Он чмокнул воздух где-то в районе моего уха. — Потрясно выглядишь, Сэди. Тебе идет разбитое сердце.

Барсов хотел дотронуться до руки больного, лежащей поверх простыни, но тот вдруг открыл глаза, пару мгновений молчал, потом глаза его приобрели осмысленное выражение, и гости услышали сиплый голос:

— Спасибо, Фонтейн. Ты тоже нисколько не сдал.

– Наконец-то я вас дождался.

— Да, я знаю. Я занимаюсь йогой вместе с мамой. — Он улыбнулся, демонстрируя неестественно белые зубы, и напряг тощий бицепс.

Гости обступили кровать.

Джаспер чуть не подавился пивом:

– Как самочувствие? – спросил Барсов.

— Фу. Смотреть противно.

– Как после автоаварии, – скривил посиневшие губы Гаранин. – Ноги не чувствую, ухандокали уколами.

— Ты просто завидуешь тому, что я такой гибкий. — Фонтейн иронично поднял темную бровь.

– Вас накачали наркотой.

– Медики уже сообщили. Ничего, выкарабкаемся. Что у вас?

— Да. Когда мне захочется засунуть голову себе в задницу, я, пожалуй, составлю вам компанию. Бери пиво. — Джаспер бросил бутылку Фонтейну, и тот ловко поймал ее.

Барсов посмотрел на Калёнова, но тот молчал.

— Мальчики, ведите себя прилично. — Доди вытянула ногу и покрутила ступней. — Фонтейн, тебе нравятся мои новые шлепанцы? Я стянула их в магазине «Все по доллару». Доллар они и стоили.

– За нами послали профи.

— Да какая разница, — пробормотал Джаспер, которого, похоже, нисколько не заинтересовал новый способ приобретения обуви.

– ЧВК?

— Блестяще, ма. Шикарное приобретение, тебе крупно повезло! — Фонтейн уселся в шезлонг, и я последовала его примеру.

– Нет, кто-то другой. Слежка на уровень выше, нанодроны, а возможно, и спутниковый «глаз бога».

Солнце заливало пляж оранжевым огнем, причудливо играя на песке бликами и тенями. Детям пора было отправляться в кровать, но Пейдж так весело смеялась, подбрасывая перышки в воздух и наблюдая за тем, как они падают, легко паря в воздухе, а Джордан с таким азартом атаковал косматый ком высохших водорослей копьем, сделанным из палки, что я решила: ничего не случится, если они разочек погуляют подольше. А завтра мы вернемся к обычному режиму.

Гаранин слабо улыбнулся:

— Фонтейн, расскажи Сэди об интервью, — попросила Доди и повернулась ко мне: — Он давал интервью для журнала, Сэди. Нет, представляешь?! Там все о его новой работе, про дизайн интерьеров и про то, как это всем нравится.

– «Глаз бога» и нам бы пригодился.

— Да ладно тебе, ма, это же просто рекламное объявление. — Фонтейн глотнул пива.

– Нам пообещали спецуху, но это не поможет уйти от преследования. Надо кончать с этим правительственным бардаком. План готов…

— Ну и что, все равно это повод для гордости. — Она промокнула увлажнившиеся глаза. — У тебя есть твоя сказочная работа дизайнера, у Джаспера — замечательная должность в прекрасном ресторане и девушка-красотка. Вы оба многого достигли, мальчики. — Ее голос дрожал от нахлынувших эмоций. — Уолтер и я так гордимся вами!

Гаранин пошевелил пальцем, повёл глазами по стенам, предупреждая, что палата может прослушиваться.

— Ты снова разговаривала с папой? — Тон Джаспера был сух, как пляжный песок.

– Позвони сто первому, скажи – от меня. Он даст материал на интересующее нас лицо.

— Не напрямую, разумеется, а через свою духовную наставницу. Она так мудра! — Доди снова подняла ногу, любуясь солнечными зайчиками, разбегающимися от стразов на ее сверкающем в лучах солнца шлепанце.

– Хорошо, – кивнул Барсов.

— Достаточно мудра, чтобы вытягивать из тебя деньги и забивать голову чепухой. Если она действительно разговаривает с папой, пусть спросит, куда он положил хорошие грабли.

Под «сто первым» скрывался источник информации Гаранина в спецслужбах, от кого он узнавал нужные сведения о тех или иных деятелях в высших эшелонах власти России.

— Его нельзя беспокоить такими обыденными вещами, — отвечала Доди.

– Что у вас из приятного на слух?

— Почему? Потому что на самом деле он «не просто переселился в мир иной»?

– ЧВК «Белая ночь» попала под око федералов и перестала играть существенную роль.

— Ой, всё. Я не собираюсь больше спорить об этом. Сэди, спроси у Фонтейна о его статье для журнала. Да, и о ремонте в его доме. Из-за ремонта он побудет с нами пару недель, как ты помнишь.

– То есть они выбыли из игры? Это славно. Но если за вами пошли профи…

Я чуть не пролила пиво прямо себе на футболку.

– Мы готовы.

— Ты тоже остаешься тут? — Черт. И сколько же еще мужиков будет мозолить мне глаза, пока я здесь гощу?

– Советов не даю, сами должны сообразить.

— Я решил перенести парочку стен. Но цементная пыль — просто смерть для моей носоглотки. Да и тебе будет, чем заняться, пока я тут. Не собираешься же ты целыми днями болтать с мамочкой.

– Будем держать вас в курсе. Вашу палату охраняет какой-то дуболом, что за епархия? Федералы?

Напротив! Я планировала заняться кое-чем другим. Большим, толстым ничегонеделанием! Я хотела часами валяться на пляже, играть в шашки с детьми и пялиться в телевизор, похоронив все свои повседневные привычки. Я приехала сюда, спасаясь от мужского общества, но мои мечты о каникулах под влиянием исключительно эстрогена исчезали быстрее, чем снежные шапки под лучами солнца. Да, Фонтейн был забавным, как забавна сахарная вата, но таким же отвратительно сладеньким и обещающим головную боль просто потому, что это — Фонтейн. Я выдавила из себя улыбку.

– Бери выше. Уровень другой.