– А я не могу понять, почему Патрик ничуть не возражал, – вставил Жан Ги. – Наверное, есть и другие их общие фотографии. Не такие…
– Интимные? – Гамаш кивнул.
«Почему именно эта фотография?» – спросил он себя.
– Я сейчас говорил с Антоном, мойщиком посуды, – сказал Бовуар. – Когда он принес обед. Он признался, что знал про кобрадора.
– Откуда? – спросила Лакост.
– В Испании кобрадор преследовал Антонио Руиса.
Бовуар рассказал им про видео и передал рассказ Антона.
– Отмывание денег? – переспросил Гамаш.
Это почти наверняка свидетельствовало об организованной преступности. Рэкете. Азартных играх. Наркотиках.
– Жаклин тоже знала? – спросила Лакост.
– Oui. Она заставила Антона пообещать, что он будет помалкивать, а иначе люди начнут задавать вопросы, захотят узнать, откуда им это стало известно, и тогда им придется рассказать о Руисе, – сказал Бовуар. – Они, кажется, боятся его. И не только из-за того, что дали расписку о неразглашении.
– Если он связан с организованной преступностью, у них есть все основания бояться, – заметил Гамаш.
– Антон сказал мне кое-что еще, – продолжил Бовуар. – Он думал, кобрадор пришел по его душу.
– Ну, это не совсем новость. Каждый человек в деревне думал, что Совесть пришла по его душу, – сказал Гамаш. – Включая и меня.
– Однако у Антона были на то основания. – Бовуар наклонился над столом, чтобы быть поближе к собеседникам. – Он знал Кэти Эванс.
– Откуда? – спросила Лакост.
– Давняя история, – ответил Бовуар. – Он знал их всех. Поначалу он сомневался. Видел их только издалека, к тому же столько времени прошло, но, когда услышал их разговоры о Монреальском университете, все сомнения отпали. Он учился там одновременно с ними. И когда здесь появился кобрадор, Антон решил, что его дела плохи. Он подумал, что кобрадора подослала к нему эта четверка. Чтобы взыскать долг.
– Какой долг? – спросила Лакост, но тут же подняла руку. – Постой. Не говори.
Она задумалась на секунду, потом положила локти на стол. Глаза у нее засверкали.
– Это он продал наркотик Эдуарду!
Бовуар кивнул:
– Когда Эдуард погиб и началось следствие, Антон скрылся. В конечном счете он оказался в лечебнице.
– А мадам Эванс и другие узнали его? – спросил Гамаш.
– Если и узнали, то никак не дали ему это понять, – ответил Бовуар.
– Или нам, – сказала Лакост. – Почему они решили сохранить это в тайне?
– Может быть, не поняли, кто он, – предположил Бовуар.
– Подозрительное совпадение, а? – сказал Гамаш. – Мы находимся в маленькой деревеньке, о существовании которой почти никто не знает, и именно сюда приезжают единственные четыре человека, которые могут связать Антона со смертью их друга.
Лакост и Бовуар кивнули. Совпадения были вполне обычным делом при расследовании убийств. Случались они и в жизни. Было бы глупо придавать им слишком большое значение. Но в равной мере было бы глупо вообще не обращать на них внимания.
– Мы должны вернуться в гостиницу и выяснить, узнали ли они Антона.
– Это не сделает их ответственными за появление кобрадора, – возразил Гамаш. – Кобрадор появился не с бухты-барахты. Для того чтобы он здесь оказался, потребовался не один месяц подготовки. А может, и больше. А мадам Эванс и другие только в последние несколько дней могли узнать Антона.
– И как с этим связано убийство Кэти Эванс? – спросила Лакост.
Кобрадор, Совесть, заставил Антона поделиться своей тайной о его роли в смерти Эдуарда пятнадцатью годами ранее. Но возможно, кто-то хранил еще более гнусную тайну.
Лакост посмотрела в сторону кладовки:
– Мы должны запереть эту дверь, чтобы никто не мог ею воспользоваться.
Гамаш, погрузившись в размышления, следил за тем, как они направляются к кладовке.
– Постойте, – сказал он и поднялся. – Я думаю, дверь следует оставить как есть.
– Но тот, кто ею пользовался, может вернуться, – сказала Лакост.
– И что он сделает? – спросил Гамаш, подходя к двери в кладовку.
– Мм… – промычала она, инстинктивно чувствуя, что такой человек способен нанести вред, но, когда она задумалась о том, в чем этот вред может состоять, ей ничего не пришло в голову. По крайней мере, ничего серьезного.
У них были все образцы, они сделали все фотографии.
– Наши компьютеры, – вспомнил Бовуар.
– Они запаролены, – ответил Гамаш. – К тому же если убийца вернется, то не для того, чтобы забрать что-нибудь. Он не станет рисковать, похищая ноутбуки, принадлежащие полиции.
Он сталкивался с убийцами, которые были настолько глупы, но, к сожалению, такие встречались очень редко.
– Тогда давайте хотя бы заберем наши записи и сотрем то, что на доске, – предложила Лакост, показывая на доску с графиками, именами подозреваемых и версиями.
– Нет, это тоже оставь.
– Тогда он будет знать наши планы, – возразил Бовуар.
– И обнаружит, что мы в тупике, – сказал Гамаш.
– Мы не в тупике.
– Верно, но он ничего такого не узнает, если прочтет ваши записки или посмотрит сюда. – Гамаш показал на доску.
– Не узнает, – согласилась Лакост.
– Следует кое-что сказать о видимости тупика, – проговорил Гамаш словно самому себе. – Об иллюзии некомпетентности. И даже полного отказа от сопротивления. У преступников создается ложное впечатление, и они расслабляются. Теряют осторожность. Становятся слишком уверенными в себе. – Он посмотрел на них с изумлением. – И тогда они совершают ошибки.
– Вы не предлагаете нам сдаться, patron? – сказала Лакост.
– Напротив, – рассеянно сказал он. – Я думаю.
Он и в самом деле задумался. Крепко.
Бовуар недоуменно взглянул в глаза Лакост.
– Я думаю, – сказал Гамаш, поворачиваясь к ним лицом, – что мы никому не должны говорить о нашей находке. Собственно говоря, я даже уверен в этом. Мы никому не расскажем о потайной двери. Даже другим членам команды.
– Pardon? – одновременно произнесли Лакост и Бовуар.
Это было беспрецедентно – утаивать важную информацию от коллег, участвующих в следствии.
– Временно, – объяснил Гамаш. – Дайте мне сегодняшний вечер. Мне нужно время.
– Я повешу камеру в углу, – сказал Бовуар. – Если кто-то войдет, мы, по крайней мере, будем знать кто.
Пока он возился с камерой, Лакост проверила почту:
– Из лаборатории сообщают, что результаты по костюму кобрадора будут только завтра утром. На нем множественные следы ДНК.
– Возможно, его взяли напрокат, – раздался из кладовки голос Бовуара. – Господь знает, когда его стирали в последний раз.
В его голосе слышалось отвращение человека, который привык выглядеть ухоженным.
– Но по бите у нас уже есть результаты, – сказала Лакост, читая дальше.
Гамаш, стоявший за ее спиной, опытным взглядом выхватил нужные строки, погребенные среди научного жаргона.
Лакост развернулась на стуле и посмотрела на него:
– Что вы об этом думаете?
– А что там? – спросил Жан Ги, широкими шагами направляясь к ним.
Он молча прочел важную строку и сдвинул брови.
– Этого недостаточно, чтобы произвести арест, – сказала Лакост. – Пока еще рано. Но мы хотя бы знаем, кто держал в руках орудие убийства и – почти наверняка – кто убил Кэти Эванс.
– А что делать с этим? – спросил Гамаш, показывая на другую строку отчета.
– Ну, это только след, – ответила Лакост. – Лаборатория пишет, что, вероятно, случайный.
– Это немного больше, чем след, – подчеркнул Гамаш.
Хотя и вправду немного. И Лакост была права: специалисты из лаборатории, эксперты в своем деле, пришли к выводу, что след ДНК, возможно, оставлен заказчиком, но убийце не принадлежит.
Два других результата были ясны: один образец ДНК принадлежал Кэти Эванс, другой – убийце.
И все же.
– Почему биту унесли с места преступления? – спросил Гамаш. – А потом вернули? С немалым риском.
Этот вопрос не давал им покоя.
Убийца мог сделать это по нескольким причинам. Он ударился в панику. Или что-то его отвлекло. Такое случается: люди иногда выходят из магазина с неоплаченным товаром в руках. По ошибке.
А когда убийца понял, какую оплошность совершил и насколько его изобличает бита, он решил вернуть ее на место преступления.
Эта причина казалась самой вероятной.
Но все же почему не сжечь ее? Зачем рисковать, возвращая в кладовку?
И тут возникала другая аргументация. Убийца хотел, чтобы биту обнаружили.
– Чтобы манипулировать результатами, – сказал Бовуар. – Подсунуть липовый образец ДНК.
– Может быть, – согласился Гамаш. – Но если так, то нам придется сделать вид, будто ему удалось нас одурачить.
– Усилим впечатление некомпетентности, шеф? – сказал Бовуар и улыбнулся.
И все же его не отпускала мысль, что они не только притворяются некомпетентными, но таковыми и являются. А эти решения уведут их в ложном направлении, и убийца останется на свободе.
– Нам нужно больше улик, – сказал он.
Гамаш кивнул. Найти убийцу Кэти Эванс было недостаточно. Нужно было еще доказать его вину.
– Нелегкий был день, – сказал он. – Нам нужно поесть.
С этим никто не стал спорить.
* * *
Антон не обманывал, когда рассказывал о своем поварском искусстве.
Тушеная говядина с ароматными травами, чесноком и грибами, собранными им осенью и высушенными, – такого они еще не ели.
– Оливье хоть понимает, кого он имеет в лице Антона? – спросила Рейн-Мари.
Она пыталась сохранять хорошую мину при плохой игре, но было видно, что события этого дня выжали ее как лимон.
– Не думаю, – сказал Арман, убирая со стола, пока Жан Ги доставал десерт.
– Паннакотта с малиновым пюре, – прочел Бовуар на бумажке, привязанной к порционному горшочку. – Антон рассказал мне, что научился готовить, проходя курс реабилитации. А вот я явно попал не в ту реабилитационную программу.
– Не выдумывай, – возразил Гамаш. – Нам очень нравятся наши макраме в виде растений.
– Это хорошо, потому что Рождество уже скоро.
– Ну-ка, – сказал Арман жене, у которой появились круги под глазами, а сил совсем не осталось. – Тебе пора спать. Твою порцию десерта никто не тронет.
– Да все нормально, – сказала она.
– Я вижу.
Он помог ей подняться и, когда Изабель и Жан Ги пожелали ей спокойной ночи, проводил ее наверх, но сначала отвел Жана Ги и Изабель в сторону:
– Поговорите с Мирной и Рут. Узнайте, кому еще они рассказывали истории про «сухой закон». И посмотрите, что можно найти про Антона.
Повар и мойщик посуды в одном лице признал много чего, включая свое знакомство с кобрадором и жертвой. Но следователи и сами бы узнали об этом рано или поздно.
Были ли его признания словами невинного человека или же упреждающим ходом убийцы?
– Когда я спущусь, мы сходим в гостиницу.
– Oui, patron.
Он уложил Рейн-Мари в кровать, и несколько минут спустя она уже спала мертвым сном. Подсунув бутылку с горячей водой ей под одеяло, он нежно, чтобы не разбудить, поцеловал жену и оставил на прикроватном столике кружку с чаем. Он знал, что запах ромашки успокаивает.
Спустившись, он услышал, как Жан Ги разговаривает по телефону:
– Послушайте, вы, старая карга, это простой вопрос.
Он также услышал ядовитый ответ Рут:
– Ты звонишь посреди ночи, недоумок, и спрашиваешь о «сухом законе»? Не поздновато ли во всех смыслах?
– Сейчас половина десятого, и мне нужно знать.
– Сейчас две тысячи семнадцатый год, и «сухой закон» давно отменили, или ты не слышал об этом, придурок?
– Я звоню не для того, чтобы услышать лекцию по истории…
Этот разговор все еще продолжался, когда Гамаш зашел к себе в кабинет и увидел Лакост за его компьютером – она вводила имя Антона в поисковую систему Квебекской полиции.
– На это уйдет какое-то время. Я пока выгуляю Анри и Грейси. Не хочешь подышать свежим воздухом? – спросил он, услышав новые потоки брани из соседней комнаты.
– Хорошая мысль.
Выйдя на улицу, они посмотрели в сторону гостиницы. Свет там все еще горел.
Они шли, наклонив голову от ветра, а собаки играли и справляли свои дела, не замечая непогоды.
– Patron, что касается цокольного помещения церкви. Почему вы не хотите, чтобы мы… – начала было Лакост, но Гамаш остановил ее, подняв руку в знак предупреждения.
– Но мы тут одни, – прокричала она, сражаясь с порывом ветра.
Гамаш без слов показал ей на магазины.
На чердаке над книжным магазином Мирны зажегся свет. Видимо, Жан Ги добрался до второго человека из своего списка. Ему, несомненно, предстоял более приятный разговор.
Но Гамаш указывал не на чердак.
Сквозь сводчатое окно бистро можно было разглядеть клиентов внутри, они разговаривали, поглощали десерты, пили кофе у камина, перед тем как отправиться домой.
Мимо окна прошла фигура, темная против света. Закутанная так, что невозможно различить, мужчина это или женщина.
Гамаш и Лакост увидели, как фигура направилась прямо к гостинице.
Но не остановилась, а прошествовала дальше.
К дому Гамашей.
Арман подхватил Грейси и быстро зашагал в том же направлении. Анри побежал следом, прямо к темной фигуре, которая уже поднялась на веранду дома.
При виде немецкой овчарки человек замер. Либо не замечая, что пес вовсю размахивает хвостом, либо не желая рисковать.
Появившийся через несколько секунд Гамаш взял гостя за руку и развернул лицом к свету.
Через мгновение он сказал:
– Вы хотите нам что-то сообщить?
– Да, – сказала Жаклин. – Я пришла признаться.
* * *
Изабель Лакост отвернулась от Оливье, который за стойкой бара смешивал в кувшине сангрию, и посмотрела в окно.
Леа Ру в легком платье и сандалиях и Матео Биссонетт в свободных брюках и летней рубашке спускались по широким ступенькам веранды гостиницы и направлялись в сторону бистро.
– Вы их ждали? – спросила она.
– Non. Они позвонили сегодня во второй половине дня и только что приехали.
Два гостя у камина – один пожилой, другой помоложе – снова посмотрели в их сторону. Антон, вероятно, сказал им, что Изабель возглавляет отдел по расследованию убийств Квебекской полиции. После этого на нее обычно начинали глазеть.
Она снова приветственно подняла бокал, а когда они подняли свои, сделала глоток, надеясь, что издалека они не заметят: жидкость в бокале едва коснулась ее губ. Пить Изабель не стала.
Однако Оливье заметил это. И нахмурился. Но ничего не сказал.
Лакост отвернулась от него и облокотилась о стойку. Словно невзначай посмотрела через сводчатое окно на прелестный сад в полном цвету.
Ее лицо выражало спокойствие, даже некоторую скуку, но мысли метались.
Когда Оливье понес сангрию к столику, Лакост перегнулась через стойку и вытащила из вазочки еще одну лакричную трубочку. Старший из двух гостей, увидев это, поднял брови.
Лакост усмехнулась и приложила палец к губам. Он улыбнулся и кивнул.
Потом она направилась в туалет, старательно пряча телефонную трубку, которую взяла за стойкой.
Глава тридцать первая
Гамаш и Бовуар проделали половину пути до места назначения, но никаких известий от Лакост так пока и не поступило.
А от суперинтенданта Туссен пришла эсэмэска.
Оборудование собрано, фургон загружен. Группа захвата готова.
«Если не получим других инструкций, – писала Туссен, – то уедем из Монреаля через десять минут и прибудем на место еще до сумерек».
«Merde», – написал в ответ Гамаш. Квебекский эквивалент пожелания удачи и внутренний сигнал Квебекской полиции о том, что все идет по плану.
«Merde», – ответила она, и связь оборвалась.
Теперь они увидят друг друга, только когда все начнется.
Гамаш посмотрел на часы на приборном щитке. Шесть тридцать. В восемь тридцать будет уже темно. Суперинтендант Туссен рассчитала точно.
– Что ее задерживает? – спросил Жан Ги, сидевший за рулем.
Было ясно, кого он имеет в виду.
– Не знаю.
Гамаш достал свой айфон и позвонил домой. Телефон звонил долго. Наконец раздался записанный на автоответчик голос Рейн-Мари.
Гамаш оставил веселое сообщение о том, что он уже едет и Жан Ги с ним.
– Не ответила? – спросил Жан Ги. – Наверное, она у Клары или Мирны.
– Наверное.
* * *
Войдя в туалет, Лакост заперла дверь и нажала зеленую кнопку на трубке. Надеясь, очень надеясь, что радиосигнал старого аппарата покроет это расстояние.
Услышав гудок, она быстро набрала номер.
– Шеф? – прошептала она, когда ей почти сразу ответили.
– Изабель, где ты была?
– Только сейчас удалось вырваться. Я в бистро. Он здесь.
– Кто?
– Глава картеля. Он в Трех Соснах.
– Мы знаем, – раздался издалека голос Бовуара. – Поэтому ты там и находишься, верно? Для наблюдения.
– Нет. Я говорю про американский картель.
Гамаш и Бовуар переглянулись.
– Ты уверена? – спросил Гамаш.
Задай этот вопрос кто-нибудь другой, Лакост разозлилась бы, но она понимала: шефу требуется абсолютная уверенность.
– Да. Американский картель, – произнесла она с такой настойчивостью, что ее голос превратился в шипение.
– Черт, – сказал Бовуар. – Он тебя узнал?
– Не знаю. Человек с ним, его охранник или советник, не сводил с меня глаз. Я думаю, Антон сказал им, кто я.
– Зашибись, – вырвалось у Бовуара.
– Но я, конечно, заказала выпивку и даже помахала ему.
– Помахала? Ты помахала рукой главе наркокартеля? – спросил Бовуар.
– Ну не пистолетом же, – ответила она. – Хотела, чтобы он усвоил, что я его видела и не имею ни малейшего представления о том, кто он такой. Просто небольшой дружелюбный жест. Может, ты слышал про такие.
Гамаш задумчиво кивнул. Немногим хватило бы присутствия духа, самообладания Лакост. Именно так и следовало поступить. И если у американского картеля оставались сомнения в некомпетентности Квебекской полиции, Изабель развеяла их. Старший офицер полиции не узнаёт одного из самых опасных преступников Северной Америки.
– Что нам делать? – прошептала она.
Кто-то подергал ручку. Кому-то приспичило.
– Минуточку, – пропела она.
Дергать ручку прекратили.
– Сколько их там? – спросил Гамаш.
– Американцев? Снаружи я ни одного не заметила. Только двоих в бистро. – Лакост еще больше понизила голос. – Глава картеля и человек постарше. Он с меня глаз не сводит.
Да, подумал Гамаш. И в Канаде то же самое. С появлением новых опиоидов, новой теневой экономики и новых технологий появилось и новое руководство. Иногда оно переступало через кровь, как в Штатах, иногда происходила смена поколений, словно передача эстафетной палочки, как в Канаде.
В игру вступили молодые. А Гамаш из собственного опыта знал: никто не бывает так опасен, как молодые мужчины. Или женщины. Они еще не устали, не почувствовали отвращения к кровопролитию. Да что говорить, они словно наслаждались кровью. Им нравилось своей властью отдавать кровавые приказы и исполнять их. Похищать, пытать и возвращать своих врагов в расчлененном виде.
Это была их собственная извращенная зависимость.
Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Полицейские, судьи, прокуроры. Дети, матери, отцы. Все становились материалом для мясников.
Не знавшие мук совести, они были всемогущими. Бессмертными. Не крестными отцами, а крестоносцами.
Если план Квебекской полиции этой ночью провалится, страну ждет хаос. И платить придется кровью. Их кровью. Кровью их семей.
Гамаш не питал иллюзий насчет того, какими могут быть последствия провала.
– Как только вы приедете, мы сможем их арестовать, – сказала Лакост. – Я уверена. Вы еще далеко?
– Будем через двадцать минут, – пообещал Бовуар и нажал педаль газа. – Через пятнадцать.
– Что я должна делать?
Гамаш взвесил различные варианты.
Он предполагал задержать их ближе к ночи, и в лесу, а не в бистро.
Но в некотором отношении второй вариант был даже лучше. Все говорило о том, что Туссен права и картели полностью заглотили их наживку. Уверились в том, что Квебекская полиция не представляет для них никакой угрозы, и даже перестали скрываться.
Чтобы глава синдиката оказался на месте совершения каких-либо криминальных действий – такое было почти неслыханно. Они отправляли на подобные дела своих шестерок.
А получить не одного, а сразу двух глав синдикатов было вообще невообразимой удачей.
Да, это было гораздо лучше, чем они смели надеяться.
И в то же время хуже.
Их план строился на предположении, что встреча состоится в лесу, а не в бистро, среди друзей и членов семей.
– Мы пока не можем их арестовать, – сказал Гамаш спокойным, уверенным голосом. – У нас нет улик против них. Вот в чем проблема. Да, там их боевики, но сами они остаются чистенькими. Мы должны взять их при совершении каких-то противозаконных действий. И сидение в бистро к таковым не относится.
– Фак, фак, фак, – вполголоса проговорил Бовуар.
В очередной раз эта мантра не помогла ему.
Шеф был прав.
Успех операции зависел от того, удастся ли захватить преступников на месте преступления. То есть на том месте и тогда, когда «крокодил» пересечет границу. До этого момента у полиции не было неопровержимых улик против глав картелей.
Если обмен произойдет в лесу, пока наркобароны будут вести приятную беседу в бистро, значит операция провалилась. Они их потеряют. Они проиграют.
Бовуар вопросительно посмотрел на Гамаша широко раскрытыми глазами.
Лакост ждала на телефоне. Они слышали ее дыхание. Потом снова кто-то принялся дергать ручку.
– Эй, там, – раздался мужской голос, говоривший по-английски.
– Tabernac,
[47] – сказала Лакост. – Кажется, это телохранитель. Я почти закончила, – весело пропела она.
Гамаш знал: когда Лакост повесит трубку, он больше не сможет связаться с ней. Его приказ должен быть четким, недвусмысленным. И отдан быстро.
В двух словах.
– Еще одно. – Голос Лакост звучал так тихо, что они ее почти не слышали. – Здесь мадам Гамаш. С Анни и Оноре.
Кровь отхлынула от лица Гамаша. Он посмотрел на Бовуара, который вцепился в баранку и еще сильнее нажал на педаль газа.
– Им нужно уходить оттуда, – пробормотал Жан Ги.
– Нет, подожди, – сказал Гамаш. – Подожди.
Прошла секунда.
– Мы приедем через пятнадцать минут…
– Через десять, – поправил его Бовуар.
– Пусть остаются там, и пригласи еще Рут.
– Вы шутите! – почти закричал Бовуар.
Лакост спустила воду, чтобы телохранитель не услышал громкий голос Бовуара на линии.
– Оноре, – неистово проговорил Жан Ги, словно Гамаш не понял слов Лакост. Потом тише: – Оноре.
Весь мир Жана Ги сузился до одного слова.
– Анни, – прошептал он.
До двух слов.
«Рейн-Мари», – подумал Гамаш.
– Они должны оставаться там. Это безопасно. Эти люди пришли туда поговорить, а не устраивать перестрелку.
– Откуда мы знаем? – спросил Бовуар неестественно высоким голосом. – Переговоры нередко оборачиваются кровавой баней.
– Non. Если бы один или оба имели такие намерения, то встречались бы в лесу вместе со своими боевиками. А не в бистро. Они жестокие, но не глупые.
Он говорил твердо, хотя не чувствовал уверенности. Старший суперинтендант Гамаш понимал, что руководитель не может позволить себе демонстрировать эмоции. Он не может требовать мужества от других, когда сам дрожит от страха.
– Если мы не предвидели этого, – сказал Бовуар, – то, возможно, упустили что-то еще. Что, если они собираются провести обмен прямо там, в бистро? На глазах у всех. Мы сами убедили их в безопасности. Мы это сделали.
– Он прав, – сказала Лакост, пустив воду, чтобы заглушить их разговор. – Так что мне делать? Арестовать их? Или хотя бы попытаться? В зале, где полно людей?
«Оноре, – думал Гамаш. – Анни. Рейн-Мари».
Не чужие люди.
Бовуар еще сильнее нажал на педаль газа. Машина неслась со скоростью сто сорок километров в час и продолжала прибавлять скорость. Они свернули с хайвея на второстепенную дорогу. Не предназначенную для высоких скоростей. Машина подпрыгивала на колдобинах, перелетала через выбоины, грохалась на асфальт.
Но Гамаш не просил Жана Ги сбросить скорость. Напротив, он еле сдерживался, чтобы не крикнуть ему: «Прибавь газа. Давай скорей!»
– Вызови Рут в бистро, – приказал Гамаш тихим голосом. – А пока присоединяйся к Рейн-Мари и Анни. Глава американского картеля, вероятно, не знает, кто они, а канадцы знают. Они ни за что не поверят, что мы подвергаем их опасности.
Тишина.
Они тоже не могли в это поверить. В особенности Гамаш.
Но выбора не оставалось. Если попросить Изабель увести Рейн-Мари, Анни и Оноре, это почти наверняка насторожит наркобаронов, а они и без того внимательно следят, не происходит ли чего-то необычного.
Даже будучи уверены в собственной безопасности, они не теряют бдительности. Это звериный инстинкт. А эти люди и есть звери.
– Вы уверены?
При любых других обстоятельствах и если бы кто-то другой стал ставить под сомнение его приказ, это вызвало бы у Гамаша раздражение. Но он понимал, что Лакост нужна абсолютная ясность.
– Oui.
– Хорошо, – сказала она. Прежде чем она отключилась, он услышал ее последнее слово: – Merde.
Merde, согласился он.
Но на сей раз это было не сигнальное слово, говорящее, что все идет по плану, а просто merde.
Лакост сунула трубку в карман и отперла дверь.
– Désolé, – сказала она старшему из двух мужчин, который смотрел на нее изучающим взглядом. – Извините. Критические дни.
Она положила руку на низ живота, и он тут же отпрянул, вряд ли желая услышать подробности. Но она для вящей убедительности добавила:
– Спазмы.
* * *
Как только Лакост отключилась, Гамаш позвонил Туссен и сообщил последние новости. Он закончил, но она ответила не сразу.
– Bon, – раздался наконец ее ломкий голос. Но без всяких признаков паники. – Что нам делать? Вы хотите, чтобы мы приехали в деревню?
– Нет. Езжайте на границу. Действуем по плану. Независимо ни от чего, хлорокодид направляется в Штаты, и единственное, что мы знаем наверняка, – это место, где он пересечет границу. Ваш информатор ведет наблюдение за церковью?
– Да. Мы, по крайней мере, будем знать, когда наркотик начнет движение. А если они изберут другой маршрут? – спросила Туссен.