– Ничего не чувствовал, – с нарастающим раздражением ответил он. – Я вот что хочу сказать, когда вы с парнями-маагутами себя так ведете, это можно понять, но над девушкой-то зачем издеваться? По ней же видно, что она со вчерашнего дня ничего не ела. Она сидит перед вами, беззащитная, хрупкая, а вы со всех сторон наседаете на нее, как стая волков.
– Родион, – повысил я голос, – если ты сейчас же не ответишь, что ты почувствовал, когда Айгюль улыбалась тебе, я прикажу закрыть тебя в клетку.
– Она, она… – растерянно пробормотал спортсмен.
– Она уже одному моему сотруднику поулыбалась, теперь он с пробитой головой в больнице лежит. У этой девчонки бабка колдунья, сама она обладает повышенной биоэнергетикой. Так что ты чувствовал?
Спортсмен встрепенулся.
– Я напишу на вас официальный рапорт, – неожиданно заявил он. – Вы применяете незаконные методы дознания к несовершеннолетним.
– Понятно. На мой вопрос ты отвечать не будешь?
– Что я тебе должен ответить? – закричал спортсмен. – Она еще ребенок, а вы ведете себя с ней как фашисты! Что вам, трудно ей сигарету дать? Сами дымите, как три паровоза, а ей даже разок затянуться не дали.
– Родион, иди домой и больше сегодня в отдел не приходи.
– Я пошел на тебя рапорт писать.
– Пиши и запомни: если ты до утра переступишь порог моего кабинета, то остаток ночи проведешь в клетке вместе с бродягами и алкашами. Я не посмотрю, что ты офицер милиции, хотя какой ты, к черту, офицер! Ты – биатлонист, у которого мозгов не хватает понять, что девчонка подавила твою энергетику и заставляет тебя плясать под свою дудку. Пошел вон отсюда!
Спортсмен отошел к лестнице, обернулся и зло сказал:
– Завтра же рапорт будет на столе у начальника областного УВД!
– Прокурору не забудь копию направить, в парт-ком, в обком партии. Всем пиши, Родион, всем!
Вслед за спортсменом я спустился на первый этаж, постучался в окошечко к дежурному.
– Передай всей смене: до прихода Малышева моего нового сотрудника, того, который спортсмен, в здание райотдела не впускать. Попробует войти – задержать и посадить в отдельную клетку.
Дежурный, заранее проинструктированный начальником милиции, согласно кивнул. Я поднялся к себе.
– Айгюль, поехали прокатимся по вечернему городу. Иван, Айдар, вы свободны.
У дверей райотдела нас ждал дежурный «уазик». Мы посадили Айгюль в клетку для задержанных в корме автомобиля и поехали в СМЭ. Там нас уже ждали.
– Кого привез? – спросила меня заведующая отделом экспертиз живых лиц.
– Девушку пятнадцати лет от роду.
– Вот эту? – заведующая неприязненно посмотрела на Айгюль. – Ну, пошли, красотка.
Она завела ее в смотровой кабинет, а я остался в просторном пустом холле.
Заведующую звали Маргарита Иосифовна, я был с ней в хороших отношениях. Она была той редкой женщиной, которой однажды удалось вогнать меня в краску. Дело было так: сидели мы теплой компанией – несколько оперов и медики из СМЭ. Медики и менты – родственные души, одинаково циничные и прямолинейные. Сидели мы, выпивали, болтали о всякой всячине. Рассказывая какой-то забавный случай, Маргарита Иосифовна говорит: «Пошли мы с Надькой на гулянку, а я-то знаю, что она женщина на передок слабая…» Эта Надька сидела рядом со мной, закусывала как ни в чем не бывало. Она нисколько не смутилась, а мне почему-то стало так стыдно, что я покраснел…
Маргарита Иосифовна вышла из смотровой через пару минут.
– Андрей, она не хочет раздеваться. Сам понимаешь, силой мы ее осматривать не будем.
Я попросил вывести Айгюль в холл.
– Слушай меня внимательно, девочка, – спокойным уверенным тоном сказал я. – Если ты сейчас не пройдешь в эту комнату и не разденешься перед врачами, то мы с тобой вернемся в райотдел. Там я вызову своих людей и фотографа. Мы силой разденем тебя догола и сделаем несколько фотоснимков. К утру фотограф их распечатает, и я лично отвезу фотографии в твой табор и раздам всем мужчинам. Про соседнее племя я тоже не забуду. Пусть женихи видят, какая ты есть на самом деле. Я считаю до трех. После слова «три» мы едем в отдел. Раз!
Девушка плюнула на мраморный пол и пошла в смотровую. Минут через двадцать вышла заведующая, попросила у меня сигарету, закурила.
– Андрей, – выпустив тонкую струйку дыма, сказала она, – нет ничего более мерзкого на свете, чем женщина, не соблюдающая правила личной гигиены. Твоя девушка что изнутри, что снаружи – одна сплошная помойка. Ты где ее нашел?
– На городской свалке. Она живет там.
– Тогда понятно. Что ты хочешь про нее узнать?
– Она девственница или нет?
– Нет, конечно. Посмотри на ее бедра, сразу же все видно.
– Давно она живет половой жизнью?
Маргарита Иосифовна засмеялась:
– Тебя что, точная дата интересует? С год живет, не меньше. Что ты еще про нее хочешь узнать? Педикулез, рахитические изменения грудной клетки в детстве, увеличенная печень тебя не интересуют?
– Нет. Ее печень к моему расследованию отношения не имеет.
– Ты в глаза девочке смотрел? Ничего странного в ней не находишь?
– Зрачки узкие?
– Она наркоманка со стажем. Я не специалист в наркологии, но навскидку могу предположить, что девчонка принимает сильные психотропные вещества.
– Грибы нюхает, – усмехнулся я.
– Грибы? – удивилась заведующая. – Какие грибы? Ты шутишь?
– У этой девчонки бабка – колдунья. Она ей порошок из грибов готовит. Какие грибы – понятия не имею. У нее ломки в ближайшее время не наступит?
– Давай я вколю ей психостимулятор, до утра точно продержится.
Всю обратную дорогу Айгюль жалобно плакала. Я на ее рыдания не обращал ни малейшего внимания, а вот водитель дежурного автомобиля занервничал:
– Андрей Николаевич, что она так жалостливо скулит?
– Смотри за дорогой! – отрезал я. – Девчонка не твоего ума дело.
На въезде во двор райотдела я заметил спортсмена. Он прятался у гаражей, дожидаясь, когда мы вернемся назад.
По пустынному зданию мы поднялись ко мне на этаж. Айгюль, как только вошла в кабинет, плакать перестала, повернулась ко мне и стала расстегивать пуговки на блузке.
Я сел на краешек стола, достал сигарету.
– Айгюль, зачем ты раздеваешься? – насмешливо спросил я. – Врач сказала мне, что у тебя красивые бедра, а про грудь ничего не говорила. Ты юбку будешь снимать?
Девушка откинула в сторону блузку. Бюстгальтера на ней не было. Маагуты, и мужчины, и женщины, не носят нижнее белье.
– Ты же этого хочешь? – сквозь зубы процедила она. – Или я тебе не нравлюсь?
– Мне – нет. Меркушин по тебе вздыхал, да плохо кончил. Ты ему слово «карабут» не говорила?
– Я тебе слово «карабут» скажу, чтобы ты сдох!
В ее глазах полыхнула такая ненависть, что неподготовленный человек просто испугался бы: как бы она не вцепилась ему в горло.
– Я позову людей на помощь, – заявила она. – Ты хотел меня изнасиловать, а я сопротивлялась. Смотри, смотри, что ты со мной сделал!
Айгюль ногтями расцарапала себе лицо, грудь, плечи. По животу она так сильно чиркнула ногтем, что мгновенно образовался кровоточащий рубец.
– А-а-а! – завизжала она во весь голос. – Насилуют, помогите!
Я остался сидеть, где сидел. Дверь в кабинет распахнулась, влетел Игорь Левчук, наш опер. Из одежды на нем были только милицейские брюки и домашняя майка, на ногах – тапочки.
Ни слова не говоря, он подскочил к Айгюль и схватил ее за волосы.
– Что ты орешь, падла! – закричал на девушку Игорь. – Что ты здесь за концерты ночью устраиваешь, людям спать не даешь? Я тебя сейчас так по щекам отхлещу, что завтра челюсти вместе свести не сможешь!
Как-то к нам в отдел зашел режиссер областного театра. Увидев Левчука, он сказал:
– У этого товарища специфическое «зверское» лицо. Ему можно злодеев без грима играть. Если бы такой тип в темной подворотне спросил у меня закурить, я бы без лишних напоминаний сам карманы вывернул.
Помочь мне ночью поработать с Айгюль Левчуку приказал Васильев.
– Андрюха, это та паскудина, из-за которой Меркушину голову пробили? – хриплым голосом спросил сослуживец. – Давай ее в окно выкинем, а потом скажем, что сама выбросилась. Пошли, сучка, сейчас ты у меня полетаешь!
Левчук подтащил отчаянно сопротивляющуюся Айгюль к окну, заставил взглянуть вниз. Для живущей на земле девушки третий этаж был вершиной небоскреба. Она, превозмогая боль, согнула колени, опустилась на пол.
– Оставь ее, – велел я. – Дальше мы сами разберемся.
Рыча проклятия, Левчук ушел.
– Айгюль, – спокойно и насмешливо сказал я, – ты зря себя исцарапала. Посмотри на мои руки – у меня ногти коротко подстрижены, мне царапаться нечем.
Девушка осталась сидеть на полу. Она всхлипнула пару раз, утерла слюни в уголках рта, расправила юбку.
– Блузку надевать будешь? – участливо спросил я.
– Давай, – ответила она безразличным тоном.
– Теперь поговорим? Или как?
– Что ты от меня хочешь? – Не вставая с пола, она накинула блузку, ловко застегнула пуговки.
– Ты заманила моего лучшего друга в ловушку. Я хочу знать: зачем?
– Никто его не заманивал, он сам согласился. – Она замолчала, уставившись в пол.
– Айгюль, так дело не пойдет! – с наездом сказал я. – Или ты мне все расскажешь, или мы вернемся к разговору про фотографа. Даже не так! Фотограф нам больше не нужен. Врачи мне рассказали про тебя такое…
– Меня отец изнасиловал, – упавшим голосом сказала она. – Бабушка Зульмат решила отомстить ему. Она заколдовала вашего Меркушина, и он согласился убить барона. Я вызвала отца на поляну, Меркушин застрелил его и хотел убежать, но кто-то, я не видела кто, ударил его по голове. Это все, больше я ничего не знаю.
– Красивый рассказ, мне нравится, – одобрил я. – Только на правду не похож. Твой отец ни за что на свете не стал бы насиловать тебя. Он бы лучше собаку на свалке изнасиловал, но тебя бы он никогда не тронул. Ты, вернее, твоя девственность стоит целого состояния. За тебя барону уплатили бы тысяч пять, не меньше. За одни веснушки бы сотни три накинули, а ты – «изнасиловал», сам себя богатого калыма лишил! Я допускаю, что отец может переспать с приемной дочерью, но только не у вас в племени, где невесты – товар.
Она молчала, а я продолжал:
– Айгюль, мне лично Меркушин сказал, что он любит тебя и хочет на тебе жениться. Он явно снял для вас квартиру в городе. Ты была в этой квартире?
– Никуда я с ним не ходила, кто бы меня отпустил из табора.
– Куколку ему Янис отдал? Я видел эту куклу, у нее глаза из пуговок сделаны.
– Я никаких кукол никому не давала. Отпусти меня домой. Я устала, я есть хочу. У нас палатка пустая стоит, растащат же все тряпки, спать не на чем будет.
– Я Алижона домой отпустил. Ему жениться надо. У вас деньги на его женитьбу приготовлены или думали с твоего калыма заплатить?
– Женщины деньгами не распоряжаются.
– Айгюль, посмотри на меня, – потребовал я. – Тебе не было жалко Меркушина? Он ведь по-настоящему влюбился в тебя. Твоя бабка только подтолкнула его, а дальше Леня сам покатился. Скажи, тебе не хотелось уйти из табора и жить нормальной человеческой жизнью, родить детей, быть полноправной хозяйкой в семье?
Она подняла голову, нехорошо, с презрением ухмыльнулась.
– Карабут! – передразнила она меня. – Я что, дура, человеку с грязной кровью в любви признаваться? Вы живете как шакалы, а грязными считаете нас. От твоего друга всегда так дурно пахло, что я рядом с ним стоять не могла. Семью с ним создать! Собакам на смех! Мужчина должен быть мужчиной, а твой друг был тряпкой. Он обнять меня боялся, какая тут любовь!
– А твой братик когда тебя обнимать стал?
– Не твое дело, – вырвалось у нее.
– Айгюль, он сейчас женится, а ты у него в вечных прислужницах будешь?
– Такова моя участь, – с притворной печалью сказала она. – Твой друг изнасиловал меня, отец это увидел и хотел заступиться, но Меркушин застрелил его. Теперь мне, по законам нашего племени, вечно придется жить в семье старшего мужчины в роду. Твой друг сломал мне судьбу, обесчестил меня.
– Не свисти! Ты уже давно не девственница, так что Меркушин к твоему бесчестию отношения не имеет.
– Имеет, имеет! Как только я вернусь в табор, все узнают, почему я не могу выйти замуж.
– Стоило ли обрекать себя на такие муки? – задумчиво спросил я.
– На какие муки? – лукаво улыбнулась девушка. – Если ты обо всем догадался, то никаких мук не было, нет и не будет. Давай разойдемся при своих. Я в таборе расскажу, что меня изнасиловал Меркушин. Ты своим начальникам и друзьям скажешь, что Меркушин заступился за меня, а насильником был отец. Все останутся довольными.
– Хороший план. Ты давно его продумала?
– Пока в поезде ехали, время было. Тут вы подвернулись, грех было не воспользоваться.
– Куда вы дели труп? – для порядка спросил я.
– Мужчины женщинам о своих делах не докладывают.
– Пошли в камеру. Посидишь там немного, придет добрый дяденька, поговорит с тобой и отпустит. Мне ты больше не нужна.
Глава 26. Напутствие мудрого полковника
«Утро начинается с рассвета!» – поется в популярной песне. Ничего подобного! В ХХ веке живем, утро начинается с телефона. В восемь утра позвонила… Наталья, кто же еще! Давно же не общались, соскучились друг по другу.
– Прости, я была не права, – заявила Наталья Михайловна. – Но и ты был не прав! Мог бы обо всем мне честно рассказать. Почему я должна выслушивать правду от твоего начальника, а не от тебя? Мне твой начальник быть другом не обещал.
– Наташа, давай я приеду к тебе, и мы обо всем поговорим.
– О чем нам говорить, ты ведешь себя как подонок. Почему ты не рассказал про цыганку? Теперь-то я догадалась, откуда мне Меркушин «подарочек» принес. А ты ведь все знал и молчал! Скажи: «Я не хотел тебе, беременной, неприятности доставлять». Скажи так, я слушаю.
– Хочешь, я тебе сейчас так отвечу, что уши в трубочку свернутся?
– Я твоему начальнику пожалуюсь, что ты меня, беременную, оскорбляешь. Ваш начальник – очень понимающий мужчина. Он приезжал ко мне, все честно рассказал, попросил прощения за вас, подлецов и изменников. Ты когда приедешь?
– Сегодня вечером устроит?
– Приезжай, я дома буду. Хотя я, честно говоря, видеть тебя не желаю. Я как представлю твою мерзкую рожу, так у меня завтрак наружу просится. Часов в семь приедешь? Я буду ждать.
Следом еще один звонок.
– Привет, это я, – мягко проворковала в трубке Колосова. – Узнал? Твои планы не поменялись?
– Таня, ты единственный человек на свете, кого я хотел бы сейчас увидеть.
– Сейчас не получится. В следующий вторник у меня будет свободное время до обеда. Могу пригласить тебя к себе домой.
– Давай лучше у меня встретимся. У меня убогая обстановка, зато муж из командировки раньше срока не приедет.
– Муж будет на работе.
– Таня, записывай адрес! Посмотришь, как я живу, убедишься, что у меня нет никакой жены: ни рыжей, ни блондинки. Я холостяк с чистой душой и чистым паспортом.
Она засмеялась:
– Мы вроде бы встретиться собираемся, а не брачный договор подписывать. Диктуй! Если ничего не изменится, во вторник в десять я у тебя.
После ее звонка я сел писать рапорт: «Прошу предоставить мне день отгула по состоянию здоровья». Нет, не пойдет. Малышева здоровьем не прошибешь. А с другой стороны, не я ли пистолет нашел? Могу я отдохнуть полдня или нет? Напишу рапорт «по семейным обстоятельствам». Будет спрашивать, отвечу, что Наталья попросила ей помочь. Наталье-то он не откажет!
К половине девятого на работу пришли Далайханов и Горбунов. Спортсмена не было. Да и черт с ним! Кошка скребет на свой хребет. Мне после пистолета никакие доносы не страшны. А вот его-то, голубчика, я отправлю на беседу к Альберту Львовичу. Пусть полковник проверит, не тронулся ли умом очередной кандидат в ухажеры Айгюль.
После утреннего развода начальник милиции оставил меня и Васильева.
– Есть ли что-то новое по убийству барона и нападению на Меркушина? – спросил Малышев.
– Айгюль предложила два варианта развития событий: в одном Меркушин выступает как насильник, в другом – как герой. Нам не подходит ни тот, ни другой.
Я рассказал начальникам о результатах своего ночного общения с дочерью барона.
В конце моего рассказа на столе у начальника милиции ожил телефон.
– Да! – недовольным тоном ответил Малышев. – Доброе утро, Евгений Яковлевич! Что у меня случилось? Нога с утра болела, а так вроде бы все хорошо. В отделе как дела? В порядке. Что-что? Мои сотрудники зверствуют, над подростками издеваются? Откуда такая информация? А, спортсмен донос накатал! Что пишет?
Малышев достал сигарету, прижав трубку к уху плечом, прикурил. Жестом показал мне: «На тебя жалуются!» Я уже без его подсказки понял, кто и по какому поводу звонит.
– Евгений Яковлевич, я понимаю вашу озабоченность состоянием соцзаконности в моем отделе, но у меня есть один вопрос: потерпевшая дала показания о применении к ней незаконных методов дознания? Как это «при чем»! Если бы Лаптев напился водки и дал спортсмену в глаз, тогда – да, тогда я согласен – для возбуждения служебного расследования достаточно одного рапорта. Если в деле замешаны гражданские лица, то нужно объяснение от потерпевшей стороны… Евгений Яковлевич, вы поезжайте на городскую свалку и возьмите объяснение у девушки, но я сразу же предупреждаю: если кому-то из вас голову проломят или заколдуют, то я – пас! Я вас предупредил, с меня взятки гладки… Как заколдуют? А что, вы не в курсе, что девчонка – потомственная колдунья, а ее бабка – самая известная ведьма в Западной Сибири? Вот дела! А как вы собираетесь расследование проводить, не выходя из кабинета? Так дело не пойдет, что это еще за заочное судилище? Вы поезжайте на свалку, посмотрите на все своими глазами.
Я сложил пальцы решеткой и показал на первый этаж: «Айгюль у нас, в клетке». Малышев отмахнулся: «Сам справлюсь!»
– Там, на свалке, вы встретите старушку Зульмат, – серьезным тоном продолжал начальник РОВД, – она крикнет: «Карабут!», заколдует вас, и вы побежите всей толпой для нее грибы ядовитые собирать. Она такая, старушка Зульмат, я сам видел, как она колдует. Она в прошлый раз вышла из палатки, как закричит: «Карабут», а тут Лаптев стоял, и у нее ничего не получилось. Лаптева той ночью шаровой молнией в лоб шибануло, и он жив остался. Энергия старухи ударилась об энергию Лаптева, и она, старушка, взлетела над землей, но ее солдаты поймали и обратно вернули. Какие солдаты? Танкисты. Здоровенные такие лбы, ни в один танк не влезут… Евгений Яковлевич, это все видели: Комаров видел, Альберт Львович видел, танкисты видели, мои опера, Васильев, да все там были! Если бы не Лаптев, я бы сейчас в психушке от последствий колдовства лечился… Нет, со старухой нам работать не доверили, ею военный полковник из Москвы занимался. Нам девчонка досталась. Она тоже «карабут» говорить умеет. У меня после ее колдовства один сотрудник с пробитой головой лежит, а другой у вас на своих коллег доносы строчит… Я давно это говорил! Нельзя спортсменов подпускать к оперативной игре. Человеку со стороны нашей работы не понять… Всего хорошего, к вечеру будет!
Малышев положил телефонную трубку, загасил в пепельнице окурок.
– Александр Сергеевич, – сказал он Васильеву, – чтобы к вечеру было заключение служебного расследования в отношении биатлониста. Вывод расследования: «Попал под психологическое воздействие несовершеннолетней подозреваемой, препятствовал проведению оперативно-розыскных мероприятий. Рекомендация: перевести для дальнейшего прохождения службы в другой территориальный орган». Что у нас с Меркушиным? Не пришел в себя? Как очнется, пускай рапорт на увольнение пишет. Или как нам поступить?
Начальник милиции нажал интерком, вызвал к себе инспектора отдела кадров.
– Ирина Павловна, – спросил он, – как нам с приказом на увольнение быть?
– Я оставила номер для приказа от 20 мая. Как Меркушин очнется, так напишет рапорт на увольнение по собственному желанию, мы его этим же числом уволим.
Дождавшись ухода Ирины Павловны, я сказал:
– В этом деле у нас нет ни вещественных доказательств, ни свидетелей. У нас даже заявления о пропаже барона нет. Трупа его нет. Ничего нет! Стоит ли нам уголовное дело об убийстве возбуждать, когда убитого нет?
– Я обсужу этот вопрос с прокурором, – по-деловому отозвался начальник милиции.
– Теперь о Меркушине, – вступил в разговор Васильев. – В официальном порядке ничего мы никому не докажем. Честь мундира требует привлечь к ответственности виновных, а разум подсказывает, что привлекать некого.
– Совсем некого? – глядя на меня, спросил Малышев.
– Организатором нападения на Меркушина была старуха Зульмат, – ответил я. – На поляну Леонида заманила Айгюль. Удар по голове нанес старший сын барона Алижон. Кому предъявим обвинение? Из подозреваемых двое несовершеннолетних. Как только за дело возьмется следователь, так тут же появится адвокат и научит, какие надо давать показания. Я считаю, перспектив раскрытия это дело не имеет.
– А если не имеет, – поддержал меня Васильев, – то стоит ли огород городить? Могло же быть так: Меркушин уволился, пошел на свалку, поскользнулся и упал головой на камень. Сам-то он момента нападения помнить не будет, его сзади ударили.
– Не надо бежать впереди лошади! – осадил нас начальник милиции. – Нет никакого сомнения – Меркушин предал нас: ушел с дежурства с оружием, неизвестно чем на поляне занимался. Я нисколько не удивлюсь, если барона застрелил именно он, а не пацаны, которые пистолета в руках не держали. Но есть одно «но»: сам Меркушин. Давайте дождемся, когда он придет в себя и даст показания, тогда и решим, что с ним делать.
Малышев отпустил нас, но я остался, протянул ему рапорт на отгул. Начальник милиции, ни о чем не спрашивая, подписал его.
Вечером я встретился с Альбертом Львовичем, рассказал ему про Айгюль и спортсмена.
– Люди спорта заточены на результат, – ответил полковник. – Пробежал быстрее всех дистанцию, и ты счастлив! Спорт – это не реальная жизнь, это эрзац жизни, это существование в защищенной от внешнего мира оболочке, в коконе. Сборы, тренировки, стадионы, соревнования – это не грязь повседневных будней, это обособленный замкнутый мирок, в котором свои законы. Если ты с детских лет живешь одним спортом, то любой сильный внешний раздражитель легко выбьет тебя из колеи. Наш биатлонист сделал попытку высунуть голову из кокона, но напоролся на биоэнергетику Айгюль. Его не в чем винить. У него нет иммунитета против реальной жизни. Я напишу свое заключение по этому поводу, за последствия его рапорта можешь не волноваться.
– Айгюль действительно наркоманка?
– Наркомания – это процесс, когда наркотик входит в обмен веществ человека. Психостимуляторы, которыми Зульмат пичкает свою внучку, в обмен веществ не входят, иначе она бы умерла от ломки у вас в отделе. Порошок грибов поддерживает повышенную биоэнергетику Айгюль, без него она будет бессильна.
– Из каких грибов старуха делает порошок?
Полковник засмеялся:
– Андрей Николаевич, зачем тебе это? Ты что, собрался сам порошок понюхать? Не майся дурью, держись от психостимуляторов подальше. Не меняй реальную жизнь на мнимую биоэнергетическую подпитку. У тебя своей энергии предостаточно.
– Альберт Львович, я как раз про энергию и хотел спросить. Вы в прошлый раз про моих женщин так объяснили, что я не понял, чего мне ждать дальше. Если я пережил пик любви с Натальей Антоновой, то теперь все, теперь я остался у разбитого корыта и мой удел – писать декадентские стишки?
– Ты встретишь липучую женщину, переживешь еще один апофеоз любви и будешь с ней счастлив.
– Ну вот, – расстроился я. – Почему как мне, так липучую женщину? Других вариантов нет?
Полковник посмотрел на часы, всем своим видом показывая, что у него нет на меня времени. Я взмолился:
– Альберт Львович! Вряд ли мы увидимся еще. Пять минут ничего не решат…
– Хорошо. Выступлю в роли предсказателя, хотя это идет вразрез с моими правилами. Для тебя, «победителя» шаровой молнии, я сделаю исключение. Через день, или через тридцать лет, ты встретишь женщину с пониженной энергетикой. Она будет закомплексованной, скромной. Она будет стесняться носить короткие юбки, разговаривать на интимные темы, сама мысль о сексе будет вгонять ее в краску. Когда она встретит тебя, то поглотит твою избыточную энергию, и у вас наступит биоэнергетическое равновесие. Как только ты лишишься избытка энергии, почувствуешь, что влип. Понял, что значит слово «липучая»? Это не она ко всем липнет, это ты к ней приклеишься и будешь ощущать себя счастливым человеком, потому что тебе больше не надо будет искать свою половинку. Все женщины, которых ты встречал до сегодняшнего дня, обладают либо нормальной энергетикой, либо повышенной. Они не пара тебе. Вспомни свой собственный рассказ – как только у Натальи появились способности к математике, так она тут же стала для тебя чужим человеком. Оставалась бы она сельским библиотекарем с пониженной энергетикой, ты был бы счастлив с ней.
– Липучая женщина после знакомства со мной останется скромной тихоней?
– О нет! – засмеялся полковник. – Она расцветет прекрасным цветком, а ты – успокоишься. Мой тебе совет: не пытайся искать липучую женщину по внешним признакам. Ей может быть пятнадцать лет, а может и сорок. Она может быть несчастливой в браке матерью троих детей, а может оказаться молодой и красивой, но одно я тебе гарантирую: при встрече с ней ты почувствуешь ничем не объяснимое, непреодолимое желание быть рядом с ней. Другие женщины станут тебе неинтересны. На энергетическом уровне они для тебя – пройденный этап, а вот липучая женщина каждый день станет открываться для тебя с новой стороны, и так будет до бесконечности: ты отдаешь ей энергию, она принимает. На этом все! Давай прощаться. Никому об этом разговоре не рассказывай, а то засмеют. Энергия – тонкая материя, ее нельзя пощупать, и не всем дано это понять.
Полный сумбурных мыслей, я поднялся к себе на этаж.
«Полковник прав. Как только Наталья стала командовать мной, мы тут же разбежались. У Натальи после взрыва проснулась избыточная энергия, и мы внутренне стали чужими людьми. Где мне найти липучую женщину? О великая синусоида, не дай мне влюбиться в сорокалетнюю мать троих детей! Пускай липучая женщина еще ходит в школу. Я влюблюсь в нее, подожду пару лет, женюсь и буду счастлив. Зачем мне чужие дети? Любить-то я буду их мать, а не ее потомство. Кем может работать липучая женщина? Как будет происходить обмен энергией? Ничего не понять! Одно радует – встреча с липучей женщиной еще предстоит».
Обдумав сложившуюся ситуацию, я решил не ходить к Наталье. Зачем я буду перед ней оправдываться? Я не виноват, что у нее избыточная энергия появилась. Займусь-ка я делами служебными, все больше прока будет.
Я набрал номер рабочего кабинета Погудина. Ответила Светлана Клементьева. Я предложил ей встретиться.
– Завтра я буду занята, – холодно ответила Клементьева.
– Можешь приезжать вместе с Геннадием Александровичем. Разговор будет касаться вас обоих.
При упоминании отца девушка присмирела, уточнила, когда и куда приезжать.
– Андрей, – в кабинет вошел Айдар, – что с Айгюль делать?
– Отпускай. Объясни ей, как до свалки добраться, к ночи пешком дойдет.
Глава 27. Свидание с дважды тещей
Клементьева пришла, одетая в скромненькое платьице ниже колен. Косметики минимум. На допрос пришла девушка. Что же, начнем!
– Света, ты знаешь историю с Меркушиным?
– Краем уха слышала. Отец матери что-то о нем рассказывал, я сильно не прислушивалась.
– Ты с Антоновыми на эту тему не говорила?
– Я сейчас почти ни с кем не общаюсь – времени нет.
– Не будем ходить вокруг да около. Я введу тебя в курс дела. Двадцатого мая около шести часов вечера на поляне около городской свалки застрелили человека. Стрелял или Меркушин, или наш общий знакомый Янис. Если убийца – гость из Прибалтики, тебя ждут большие проблемы.
Я откровенно блефовал. Даже если Янис собственноручно расправился с бароном, то никакие проблемы Клементьеву не ждали.
– Будешь записывать? – спокойно спросила Светлана. – Во вторник, двадцатого мая, Янис был в гостях у Погудина с обеда и до восьми часов. Убить человека на другом конце города он никак не мог.
– Ты работаешь до восьми вечера? – с нескрываемым подозрением спросил я.
– Я работаю до шести, но если Алексей Ермолаевич попросит задержаться, остаюсь.
– Когда Янис уехал?
– На другой день утром.
– Так-с, – протянул я. – Как я понимаю, во вторник был прощальный ужин? О чем разговаривали за столом? Говорили ли о переменах, которые должны наступить в племени маагутов?
– Мы про них вообще не говорили, – выпалила Клементьева и испуганно замолчала. Проболталась девочка! Секретарше не место за хозяйским столом.
– Света, ты выкладываешь мне все начистоту, а я гарантирую тебе, что этот разговор останется между нами. Янис в тот день вообще никуда не уходил?
Она глубоко вздохнула, но вместо ответа только согласно кивнула головой.
– Вечером Погудин домой уехал, а вы остались?
Она снова кивнула.
– Света, ты со мной в молчанку не играй. Я убийством занимаюсь, а не расследованием твоей личной жизни. Выкладывай мне все про Яниса. Какое у тебя мнение о нем сложилось?
– Это очень брезгливый и высокомерный человек. Я не представляю, как он ехал с люли в одном поезде. – Она подняла голову, жалобно посмотрела на меня. – Андрей, давай ты будешь задавать вопросы, а я – отвечать. Мне так легче будет.
Я допрашивал ее с полчаса. Ничего существенного не узнал.
– Света, у тебя не создалось впечатления, что Янис ждал каких-то перемен в племени?
– Я в разговорах не участвовала, один вечер за столом была, и все. В тот день Янис рассказывал о жизни в Прибалтике, про люли даже словом не обмолвился.
– У него была тряпичная кукла. Не знаешь, куда она делась?
Клементьева опустила голову и тихо, еле слышно ответила:
– Я ее Меркушину отнесла.
– Ты?! – изумился я. – Вот это история!
– Я же не знала, кому несу. Погудин дал куклу и назвал адрес, куда надо ее занести. Я пришла, дверь открыл Меркушин. Взял куклу, поцеловал ее, как ребенка, мне предлагал в дом зайти, но я отказалась и сразу же ушла.
– Наташка убьет тебя за это.
– Я же не знала, кому несу куклу! – стала оправдываться она. – Мне назвали адрес не квартиры Меркушина, а в доме около кинотеатра «Ударник». Я думала, там знакомые Яниса живут, а оказалось…
– Наталья никогда не простит тебе этой куклы. Она настроена всем отомстить за меркушинские выходки. Я, конечно, ничего ей рассказывать не буду, а вот сам Леня, когда отойдет и начнет каяться, тут всякого можно ожидать. Ладно, не переживай, я думаю, что все обойдется.
– Андрей, а если я скажу Наталье, что никакой куклы в глаза не видела?
– Лучше не ври. Наташка – проницательная женщина, вмиг тебя расколет. Скажи: никакого значения кукле не придала. Тряпичная игрушка – это же не духи и не колготки, на подарок для жены или любовницы никак не тянет.
– Дело о смерти Грибанова закрыли? – Светлане был настолько неприятен разговор о кукле, что она решила сменить тему на любую другую, лишь бы не касаться предстоящих разборок с Натальей.
– Уголовное дело никто не возбуждал, твой однокурсник умер по естественным причинам. Все остальное списали на ваше стрессовое состояние. Ты, Света, лучше вот что мне скажи: ты осталась с Янисом на ночь по его предложению? Или Погудин распорядился?
– Алексей Ермолаевич попросил. Говорит: «Хочу, чтобы у моего друга остались приятные воспоминания о Сибири». Сам понимаешь, я не могла отказать ему.
– Как дела дома? Как отец?
– Его генерал предупредил, что если не перестанет в стакан заглядывать, то с должности снимет. Теперь папа пьет только по выходным, с работы пьяный уже не приезжает. Но если дорвется до бутылки, то всем на орехи достается.
– О нашем разговоре можешь никому не рассказывать. Будем считать его частной беседой.
– Андрей, ты теперь меня презирать будешь?
– Не говори ерунды. Я не моралист и не доносчик, а ты – девочка взрослая, сама знаешь, как тебе поступать.
Мы попрощались. В дверях я остановил Клементьеву.
– Света, обычай, – сказал я.
– Какой обычай? – опешила она.
Я несильно хлопнул ее ладошкой по попе.
– Теперь иди. Теперь – полный порядок, обычай соблюден.
С работы я пошел к Наталье. Настроение у меня было приподнятое, самое время поругаться, повздорить, поспорить. Что наша встреча закончится скандалом, я не сомневался.
У Натальи были гости: в квартире слышались женские голоса. Я прижался к дверному косяку, прислушался.
– Лучше бы Андрюша был, – сказала стоящая в коридоре мать Натальи. – К Лене у меня с самого начала никакого доверия не было. Не мужик он – так, одно название.
– Андрюша твой тоже – порядочная сволочь. Вчера обещал прийти и не пришел.
В соседней квартире стали возиться с замком. Как не вовремя! Пришлось позвонить в дверь, чтобы соседи ничего дурного не подумали.
– Вот он, явился! – Наталья жестом пригласила проходить. – Мама, твой дружок в гости пришел.
Мать Натальи имела полное право ненавидеть меня. Подумать только, дважды несостоявшийся зять! То одну дочь до ЗАГСа не довел, то со второй не ужился. Но, как ни странно, меня Клавдия Алексеевна ни в чем не винила. Фаталистка. Как предписано судьбой, так и должно случиться.
– Как дела, Андрюша? – спросила она, пожимая мне руку.
– По-разному. Работаю день и ночь, света белого не вижу.
– По-разному живется – это хорошо. Это значит, не все плохо, что-то хорошее в жизни есть.
– Как Петя поживает? – спросил я про брата Натальи.
– Как и ты: все по женщинам болтается, все что-то высматривает, а высмотреть не может.
– Мама, – вылетела из кухни Наталья, – ты о чем говоришь? По каким женщинам Андрей болтается?
– По разным, – усмехнулась несостоявшаяся теща. – Одну, помнится, Мариной звали, вторую – Наташей. С Мариной черт с ней, она с детства взбалмошная, а вот ты могла бы себя поуживчивее вести, глядишь, что-то путное бы и получилось.
– Андрей, пошли на кухню, или мы сейчас из-за тебя с мамой разругаемся.
– А чего ругаться, – возразила Клавдия Алексеевна, – я тебе правду говорю. Ты как в городе обустроилась, так возгордилась, словно тебя главной боярыней назначили. Так дела не делаются.
Наталья за руку утащила меня на кухню, прикрыла за собой дверь.
– Ты чего пришел? – подчеркнуто грубо спросила она. – Извиняться будешь?
– Пока! Приятно было повидаться. – Я развернулся к двери, но Наталья остановила меня.
– Ты в другом месте выделываться будешь, здесь не надо свой характер показывать. Я перед тобой ни в чем не виновата, а вот ты свинячишь, как только можешь. Почему ты мне про цыганку ничего не сказал?
– Наташа, а чего это я в ваши дела полезу? А если бы он покрутился вокруг цыганки и к тебе вернулся? Муж и жена – одна сатана. Вы бы через день-другой помирились, а я бы у вас обоих врагом остался.
– Запомни, – жестко произнесла Наталья, – после цыганки он до меня больше не дотронется и со мной под одной крышей жить не будет.
– Не спеши, может, еще помиритесь. У вас ребеночек общий будет. Цыганка забудется, ребенок останется.
Наталья многозначительно усмехнулась. Если бы у нее был маленький срок беременности, то я бы истолковал ее ухмылку как намерение избавиться от ребенка, сделать аборт и оставить Меркушина в дураках.
«Она что-то скрывает от меня, – догадался я. – И от Меркушина что-то скрывает. Выдаст потом, что отец ребенка – какой-нибудь заезжий молодец, вот номер будет! Хотя нет, Наталья не гулена. У нее свои понятия о порядочности».
– Если ты меня хоть немного уважаешь, рассказывай все про цыганку. Ничего не скрывай.
– Наташа, зачем тебе лезть в эту грязь? – стал отнекиваться я. – Подожди, Меркушин придет в себя, поговоришь с ним, сама сделаешь выводы.
– Я с ним поговорю, мало ему не покажется. Это будет наш последний разговор, я ему никогда не прощу той мерзости, в которой он меня вывалял. С Меркушиным все кончено, а вот ты – или выложишь мне всю правду-матку, или будешь моим врагом на веки вечные.
– Наташа! – подала из комнаты голос теща. – Чаем Андрея напои, не обеднеешь.
– Перебьется! – ответила Наталья мне, а не матери. – Не заслужил твой Андрюша чаю.
– Водки бы налили, а то – чай! – Я достал сигареты, посмотрел на живот Натальи и убрал их назад. – Водки бы я выпил граммов сто, а чаю не хочу.
– Я жду! – требовательно сказала Наталья. – Рассказывай все по порядку, ничего не скрывая. Схемы мне рисовать не надо. Про синусоиду молчи, о старике Кусакине забудь.
– Про энергетику любви тебе рассказать? – с интересом спросил я.
– Андрей, ты решил позлить меня? Какая еще энергетика, когда я вся оплеванная стою перед тобой, а ты вместо того, чтобы вести себя по-человечески, издеваешься надо мной. Рассказывай об этой сволочи, или я выгоню тебя к чертям собачьим!
Я пожал плечами: «Видит бог, я не хотел!»
Пока я рассказывал, Наталья не проронила ни слова. Изредка, когда какой-то момент казался ей особенно неприятным, она слегка прищуривалась, словно наводила невидимый прицел мне в лоб.
– Как ты думаешь, – выслушав меня до конца, спросила Наталья, – он переспал с цыганкой или еще не успел?
– Если не успел, то это что-то изменит? – недоверчиво спросил я.
– Ничего не изменит. Я просто хочу знать, до какой низости опустился этот человек.
– Я думаю, что между ними ничего не было. Все их встречи проходили под негласным надзором братьев Айгюль, они бы им далеко зайти не дали. Хотя… Стоит возле свалки недостроенное здание, развлекайся – не хочу! Никто тебе там не помешает, чужие шаги издалека слышны будут.
– Андрей, я уже который день пытаюсь поговорить с родителями Меркушина, но они меня слушать не хотят, всякую лапшу мне на уши вешают. Поговори ты с ними, объясни, что или они заберут его вещи себе, или я выброшу их в мусорный контейнер.
– А как же твоя любезнейшая Тамара Григорьевна? Она что, с его родителями поговорить не может? Познакомить вас у нее ума хватило, пускай теперь она посредником будет, а не я.
– Почему я должна посторонних людей в это дело вмешивать? Ты что, хочешь, чтобы про цыганку весь город узнал? Я и так вся помоями облитая с ног до головы, а ты еще добавить хочешь?
– Пока он очнется, ждать не будешь?
– Андрюша! – в отчаянии воскликнула Наталья. – Я уже сто раз подумала, что если бы вы его живого со свалки не донесли, то всем бы легче было!
– Наташа, так же нельзя говорить, – с сожалением сказал я.
– Ничего, ты враг условностей, стерпишь.
– Когда он очнется, ты не будешь комедию ломать, сразу ему все выложишь?
– Он не достоин моей жалости. Очнется он или нет, развод – дело решенное. Ты поговоришь с его родителями?
– Нет. Я в семейные дрязги лезть не собираюсь. Хочешь выбросить его вещи – выбрасывай. Работать сможет – новые купит.
– Ты еще ни с кем не сошелся? – забыв на время о собственных проблемах, спросила Наталья.