Марк Бёрнелл
Ритм-секция
Характер – это судьба.
Джордж Эллиот Мельница на Флоссе
Лекарством будет месть, и мы излечим смертельное страданье.
У. Шекспир. Макбет (пер. М. Лозинского)
От автора
Из всех тех, кто помогал мне при создании этой книги, я хотел бы отдельно поблагодарить Джулиана Уоррена за его техническую помощь.
Хочу также поблагодарить Сьюзен Уатт за то, что она сделала редактирование таким безболезненным процессом.
Я в особом долгу перед Тоби Иди по причинам, которых так много, что невозможно их все здесь перечислить. Достаточно сказать, что я считаю эту книгу чем-то вроде совместного предприятия.
06:17 по Гринвичу/01:17
Восточное поясное время
Снаружи температура упала до минус 52 градусов. Внутри поддерживаются постоянные плюс 23. Снаружи – скорость. Внутри – неподвижность. Снаружи давление воздуха соответствует высоте полета – 37 тысяч футов над уровнем моря. Внутри оно эквивалентно высоте в 6 тысяч футов. Сделанная из алюминия и собранная близ Сиэтла, эта разделительная черта между двумя взаимно враждебными средами имеет толщину всего два миллиметра.
Мартин Дуглас закрыл глаза, но не спал. Пассажир кресла 49С, житель Манхэттена и уроженец городка Юниондейл, штат Нью-Йорк, он сосредоточился на дыхании, пытаясь не замечать напряжения, своего незримого спутника на каждом рейсе, который Дуглас совершал.
Канал классической музыки авиакомпании через наушники транслировал Малера. Музыка скрадывала гул двигателей, маскируя мельчайшие изменения их тона, от которых у него каждый раз учащался пульс. Однако сейчас в уши Дугласу лилась приятная музыка, а на смену тревожному напряжению постепенно приходила усталость. Почти расслабившись, он приоткрыл тяжелые веки. На телеэкранах над проходами мелькали кадры фильмов, но большинство пассажиров вокруг него спали. Мартин позавидовал им. Впрочем, в дальнем конце салона виднелась пара конусов света от лампочек индивидуального освещения. Он снова закрыл глаза.
* * *
Когда прогремел взрыв, рейс NE027 «Северо-Восточных авиалиний» держал курс над Атлантикой, вылетев из Нью-Йорка, из аэропорта имени Джона Кеннеди, в лондонский аэропорт Хитроу. Вместе с летчиками и остальным персоналом на борту 26-летнего «Боинга-747» находились триста восемьдесят восемь человек.
Второй пилот Эллиот Швейцер пил кофе. Ларри Кук, бортинженер, возвращался на свое место после короткой прогулки по коридору салона, куда он вышел, чтобы размять ноги. Свет в кабине экипажа был приглушен. Снаружи стояла превосходная ясная ночь. Яркая луна поливала серебряным светом раскинувшийся внизу океан. Над самолетом сверкала россыпь звезд. На востоке и на севере небо было темно-фиолетовым с легким кроваво-красным оттенком вдоль изогнутой линии горизонта.
Никакие бесчисленные часы, проведенные в симуляторе «Боинга-747», вкупе с годами лётного опыта, не способны подготовить пилотов к реальному удару взрыва. Кофейная чашка вылетела из руки Швейцера, и ее содержимое выплеснулось на инструментальную панель. Ремень безопасности Кука не был застегнут, отчего его самого швырнуло на спинку сиденья Швейцера. Раздался хруст сломанной ключицы.
Кабина экипажа мгновенно наполнилась туманной взвесью; раздался вой декомпрессии. Капитан Льюис Марриот отреагировал первым. Прижав к лицу кислородную маску, он принялся считывать пугающую информацию, поступавшую с датчиков.
– Стремительная разгерметизация! Всем надеть кислородные маски! – Капитан повернулся ко второму пилоту: – Эллиот, с тобой всё в порядке?
Швейцер дрожащими руками пытался надеть кислородную маску.
– Все нормально… со мной всё в порядке…
– Бери управление на себя! – приказал ему Марриот и тут же повернулся к Куку: – Ларри?
Лоб бортинженера был в крови, левая рука не двигалась. Сломанная ключица упиралась в ткань рубашки. Осторожно привстав над сиденьем, он прижал к лицу свою кислородную маску.
– Все будет хорошо…
– Тогда поговори со мной.
Красный мигающий огонек на приборной доске перед Куком подтверждал потерю давления в салоне. Взвыла аварийная сирена. Кук нажал на светящуюся кнопку, заставляя ее замолчать.
– Сработала аварийная сигнализация! Разгерметизация салона!
– Срочно снижаем высоту, – сказал Швейцер.
Марриот кивнул:
– Задать изменение высоты полета! Закрыть тягу! Включить воздушный тормоз!
Перед Куком замигал желтый огонек.
– Поступил сигнал от систем гидравлики. – Он нажал на огонек, чтобы отключить его. Через две секунды тот включился снова. – Мы потеряли один комплект гидравлики. – «Боинг 747–200» был оснащен тремя гидравлическими системами. – Есть предупреждение о дисбалансе топлива.
Зажглась красная светящаяся надпись, сопровождавшаяся звуковым сигналом.
– Пожар!
– Проблема с автопилотом, – сказал Швейцер. – Я чувствую вибрацию.
Марриот посмотрел на Кука:
– Перечень действий при пожаре двигателя. Какой из них?
– Второй.
Под руководством Кука Марриот отключил двигатель номер два, отключил кнопку управления топливом, а затем потянул рукоятку включения противопожарной системы второго двигателя, чтобы закрыть гидравлику и топливные клапаны. И, наконец, крутанул ручку, приводя в действие огнетушители.
– Теряем автопилот. Работает второй комплект гидравлики.
– Отключай автопилот, Эллиот! – Швейцер кивнул. – Придется сбросить скорость. Слишком сильная вибрация.
– Главное, держи машину ровно и разворачивайся. Берем курс на Гандер.
Гандер на острове Ньюфаундленд был ближайшей к ним взлетно-посадочной полосой.
Швейцер боролся со штурвалом.
– Господи, какой же он неповоротливый!
Снова взвыла пожарная сирена, сопровождаемая надписью на табло световой аварийной сигнализации.
– Придется еще раз включить огнетушитель. Пожар не потушен, – сообщил Кук.
– Похоже, у нас проблема с рулем и, возможно, заклинило стабилизатор. Дифферент ни к черту не годится.
Марриот настроил радио на самую высокую, аварийную частоту радионавигационной системы.
– Всем, всем, всем! Говорит борт «Северо-Восточных авиалиний» ноль-два-семь. Совершаем аварийное снижение. У нас повреждение конструкции. Не удается потушить пожар двигателя.
* * *
Резкое торможение швырнуло всех вперед. Тех, кто сидел, расстегнув ремни безопасности, выбросило из кресел. Мартина Дугласа подкинуло вверх, но ремень врезался в верхнюю часть бедер и удержал его. Голова ударилась о спинку переднего сиденья. От удара он потерял сознание, и его обмякшее тело впечаталось в спинку кресла.
Он был без сознания всего три секунды. Даже будучи оглушен, понял, что у него сломан нос. Скорее всего, Мартин разбил и ободрал его о спинку переднего сиденья. Кровь сочилась из рваной раны, но почему-то не стекала по лицу. И не забрызгала рубашку или брюки на коленях. Вместо этого ее просто высасывало из кожи. Липкая вереница красных капель пролетела над сиденьями вперед, вместе с рвущимся наружу воздухом.
Впереди по проходу часть пола салона провалилась. Сломанные кресла были с силой вырваны из их креплений и стремительно утащены в ночь. Влетевший в салон торнадо сорвал с тел одежду, выдернул людей из кресел, поднял с пола ручную кладь и выкинул ее из верхних шкафчиков. После чего некая невидимая сила швырнула все эти обломки в переднюю часть «Боинга». Те, кто еще был в силах кричать, заходились в крике, но их жалкие вопли заглушал рев декомпрессии. Другие были без сознания. Или уже мертвы.
Боль в ушах оказалась мучительной – последствие ударной волны и резкого перепада давления воздуха. Но по сравнению со страхом боль была сущим пустяком. Ужас сжимал Дугласу горло, живот, грудь. Когда самолет начал падать, он инстинктивно вцепился в подлокотники и, выгнув дугой тело, приподнялся вверх, будто пытался хоть как-то противостоять падению «Боинга». Весь самолет бесконтрольно вибрировал. Дугласу казалось, что это настоящий ад, и что бы ни последовало за этим, уже не может быть хуже.
Мальчика, спавшего в кресле 49B, больше не было. Его ремень закрепили недостаточно надежно. Девушка у окна была либо без сознания, либо мертва. Волосы упали на ее лицо, закрыв его почти полностью, стекло иллюминатора было густо заляпано пятнами крови и казалось черным.
Кислородные маски упали с потолка и вытянулись в сторону источника разгерметизации. Ухватившись за пластиковую трубку одной из них, Дуглас дернул ее к себе и прижал к носу и рту. Дышать через маску оказалось труднее, чем прижимать ее к лицу. Его легкие словно схлопывались, каждый новый вдох становился короче прежнего, а сами вдохи – все чаще и чаще. В глазах Мартина взрывались крошечные белые звездочки.
Он позволил себе оглядеться по сторонам. В салоне было темно, но из тех, кого Дуглас смог разглядеть, он был одним из немногих, что все еще оставались в сознании. Даже страдая боязнью полетов, Мартин не представлял, что страх может быть таким острым; что его худший кошмар, став реальностью, будет, словно хирургический скальпель, в буквальном смысле резать его пополам.
* * *
Снова зазвенела пожарная сигнализация. Кук не знал, с чего начать. Все датчики ярко светились. Он предположил – не желая признаваться себе, что доподлинно это знал, – что пожар, который все еще продолжал бушевать, охватил третью и последнюю из систем гидравлики. Спуск превратился в неконтролируемое падение.
Он схватил Марриота за плечо.
– Пожар распространяется дальше. Выходи на связь!
Капитан снова вышел на частоту 1215.
– Всем, всем, всем! Говорит борт ноль-два-семь. Совершаем аварийный спуск. Падаем. На борту неконтролируемый пожар. У нас полный отказ гидравлики. До Гандера не дотянем. Это наш последний выход на связь. Наши координаты – пятьдесят четыре – север, сорок – запад. Мы постараемся…
* * *
Мартин Дуглас задыхался, что было даже к лучшему. Потеря сознания была бы актом милосердия. Тем более что теперь салон был полон дыма.
Однажды он попал в автомобильную аварию. На скорости более семидесяти миль в час несся по дороге сквозь леса Вермонта – и налетел на корку почерневшего льда. Его машину понесло юзом и, развернув, выбросило на встречную полосу. К счастью, на шоссе в тот момент никого не было. К несчастью, вдоль дороги росли сосны. Тогда у него было время подумать, а затем – несколько секунд на то, чтобы предвидеть столкновение, ощутить страх, мысленно представить смерть как вполне вероятный исход… Сейчас все было иначе. Смерть не была вероятным исходом. Она была неизбежностью. Самолет камнем падал вниз. По сути, Дуглас знал, что уже мертв.
Когда дыхание уже не могло стать короче и чаще, он задержал его. На секунду. Затем сделал глубокий вдох. Накопленное напряжение словно вырвалось из него наружу. Он чувствовал, как оно покидает его голову, грудь, живот, как струится по ногам, вытекая сквозь подошвы ботинок в остов разваливающегося на части «Боинга-747».
Всего на один миг своей жизни Мартин Дуглас ощутил внутри падающего самолета покой и умиротворение.
I
Мир Лизы
1
Она – химическая блондинка.
Разносчик карточек был толстым скинхедом в спортивном костюме «Рибок». Он таскал с собой полотняную сумку для книг, набитую рекламными карточками проституток. Идя по Бейкер-стрит, переходил от одной телефонной будки к другой, приклеивая карточки к стеклу с помощью липучки «Блю-Тек». Прежде чем подойти к нему, Кит Проктор какое-то время наблюдал за ним издалека. А когда подошел, то показал парню клочок карточки, которую дал ему один из ее друзей, и спросил, знает ли тот, кто она такая. Разговорить расклейщика ему обошлось в пятьдесят фунтов. Да, он знает, кто она такая. Нет, она не его девушка. Но он слышал, что она якобы работает в Сохо.
На обрывке грязной желтой карточки была фотография женщины: она предлагала свою грудь, приподняв ее руками. Нижняя половина карточки – половина с номером телефона – отсутствовала.
Спустя час Проктор торопливо шагал по Шафтсбери-авеню. Падающий с небес дождик был таким мелким, что висел в воздухе, словно туман, и влага пропитывала все вокруг. Те, кто спешил через Кембридж-сёркус к театру на вечернее представление мюзикла «Отверженные», являли собой жалкое зрелище: они шагали, втянув головы в плечи и сгорбившись под холодным дождем. В этот час транспортный поток на Чаринг-Кросс-роуд был плотным. Красный свет задних фар дрожал, отражаясь в лужах.
На Кембридж-сёркус рядком стояли четыре старомодные телефонные будки. Проктор подождал пять минут, пока не освободилась одна из них. Когда тяжелая дверь захлопнулась за ним, заглушив звуки улицы, он понял, что в телефонной будке кто-то недавно курил. Запах затхлого сигаретного дыма был ему противен, но Проктор с неохотой поймал себя на том, что по-своему благодарен за это: ведь тот перебивал запах мочи.
Три стороны телефонной будки были сплошь заклеены рекламными карточками проституток. Проктор пробежался по ним глазами. Некоторые были фотоснимками, цветными или черно-белыми, другие – рисунками. Некоторые содержали лишь типографский текст, а изредка это были просто сделанные от руки надписи. Девушки предлагали своим клиентам обычный секс, оральный секс и анальный секс. Тут были рыжие, блондинки и брюнетки. Зрелые женщины и девушки-подростки. От пола и до потолка телефонной будки они были выложены кучками, словно товары на полке супермаркета. Негритянки, азиатки, Ближний Восток, Скандинавия. Некоторые национальности были частью рекламы: «грудастая голландская девушка – всего 21 год», «бразильская транссексуалка – новенькая в городе», «малышка-австралийка для игр и забав», «немка-нимфоманка, 19 лет – безотказная». Одна карточка сообщала: «Зрелая женщина – и горжусь этим! Сорок четыре – это не просто размер груди – это мой возраст!»
Вынув из кармана порванную желтую карточку, Проктор пробежал глазами карточки в телефонной будке. Подобную он нашел высоко над головой слева. Эта карточка была целой, и на нижней ее половине был напечатан номер телефона. Кит опустил в прорезь аппарата двадцать пенсов и набрал номер.
Ответила женщина. Ее голос был скорее усталым, чем соблазнительным.
– …Я в телефонной будке, – пробормотал Проктор. – На Кембридж-сёркус.
– А мы на Брюэр-стрит. Знаешь, где это?
– Знаю.
– Сегодня у нас есть одна девушка, потрясная красотка. Зовут Лиза. Блондинка с великолепной фигурой и прекрасными длинными ногами. Ей всего восемнадцать, а ее размеры…
Проктор поймал себя на том, что устал это слушать.
– Тридцать фунтов за массаж и облегчение рукой, далее ее расценки повышаются до восьмидесяти фунтов за полный личный сервис. Что именно вы хотите, дорогуша?
Кит не успел заранее приготовить ответ.
– Я… я пока не уверен…
– Ну так почему бы вам не обсудить этот вопрос с юной леди лично?
– Что?
– Вы можете сами решить, когда придете к нам. Когда вы собираетесь приехать?
– Не знаю. А когда она будет?..
– Она сейчас свободна. – Как нахрапистый торговый агент, обходящий дома «от двери к двери», женщина не давала Проктору времени подумать. – Чтобы добраться сюда, у вас уйдет всего пять минут. Вам нужен адрес?
* * *
Над тротуарами висели рождественские гирлянды, ими же были украшены уличные фонари. Огоньки сверкали в окнах пабов и ресторанов. Их безвкусный мишурный блеск был под стать ярким огням секс-шопов. Проктор прошел мимо молодой бездомной парочки, устроившейся в неглубоком дверном проеме в надежде если не согреться, то хотя бы не вымокнуть под дождем. Они по очереди отпивали из пивной банки.
Названный адрес находился напротив бара «Реймонд-ревю», между азиатским мини-маркетом и видеомагазинчиком, торгующим порнухой. На звонок домофона ответила женщина.
– Верхняя площадка лестницы.
Прихожая оказалась тесной, лампочка под потолком – тусклой. Под шаткой лестницей валялись сломанные велосипеды и старая мебель. Чувствуя, как у него сводит желудок, Проктор начал подниматься вверх. На каждой площадке было по две или три двери, все разные. Большинство – ветхие; их петли едва цеплялись за гниющие дверные коробки, что делало замки практически ненужными. Однако на третьем этаже Киту попалась совершенно новая дверь, окрашенная в черный цвет. Было видно: для того чтобы поставить ее, кусок старой стены снесли, а затем возвели заново. На двери красовались три блестящих, сверхпрочных стальных замка.
Дверь на верху лестницы приоткрыла толстуха лет пятидесяти в темных очках. На ней были кроссовки «Найк», растянутые серые лосины и фиолетовый свитер с закатанными до локтей рукавами. Квартира оказалась переоборудованной мансардой. В маленькой гостиной стоял огромный телевизор. На сломанном бежевом диване лежала открытая картонка с наполовину съеденной пиццей. Женщина проводила Проктора в дальнюю комнату.
– Хочешь что-нибудь выпить, дорогуша?
– Нет.
– Поняла. Жди здесь. Она будет через минуту.
Толстуха закрыла дверь, и Проктор остался один. На низкой деревянной раме-каркасе лежал огромный матрас, прикрытый сверху темно-зеленым покрывалом. На каминной полке, на столе в дальнем углу и на двух ящиках, служивших прикроватными тумбочками, стояли пустые бутылки из-под вина; из их горлышек торчали свечки. На комоде стояла голубая стеклянная чаша, а в ней – несколько дюжин презервативов. В комнате было жарко и пахло детским кремом и сигаретным дымом. Скрипнув голыми половицами, Проктор подошел к окну. Пульсирующий уличный свет проникал сквозь тонкие занавески, отчего те казались почти прозрачными. Он раздвинул их и посмотрел вниз на запруженную транспортом улицу.
– Ищешь кого-то?
Он не слышал, как она открыла дверь, и обернулся. На ней был ярко-красный атласный халат, и когда она повернулась, чтобы закрыть дверь, Проктор увидел на ее спине огромного дракона. Халат распахнулся. Под ним оказалось черное нижнее белье, чулки и пояс с подвязками. На ногах – туфли на высоких шпильках. Ее волосы были светлыми – крашеная блондинка, – но были видны темные корни. Средней длины, по плечи, они даже в относительном полумраке смотрелись давно не мытыми.
Увы, никакая игра света не могла скрыть ее бледность, худобу и усталость. При таком телосложении ей полагалось иметь куда более полную фигуру; она же была, как говорится, кожа да кости. Когда сделала шаг, ее халат распахнулся еще больше, и Проктор даже с другого конца комнаты увидел выступающие под кожей ребра. Ее лицо было густо накрашено – персиковые щеки, кроваво-красные губы и жирно обведенные тушью глаза, однако остальное тело было совершенно белым, а когда она улыбнулась, улыбка лишь усугубляла ее нескрываемую усталость.
– Меня зовут Лиза. А тебя?
Проктор проигнорировал ее вопрос.
– На карточке ты совсем другая.
Она пожала плечами:
– А зачем мне идти по улице и видеть себя в каждой телефонной будке, мимо которой я прохожу? Чтобы люди потом тыкали в меня пальцами, потому что узнали меня по моей карточке? Мне это надо?
– Пожалуй, нет.
Она держалась на расстоянии, но вызывающе положила руку себе на бедро. Халатик распахнулся еще больше.
– Итак, что тебе нужно?
Проктор сунул руку в карман пальто. Пальцы нащупали разорванную желтую карточку.
– Просто хочу поговорить.
Ее дешевая улыбка погасла.
– Мои услуги начинаются с тридцатки. За эти деньги ты получишь массаж, и я облегчу тебя рукой.
– Как тебя зовут?
– Я же сказала тебе. Лиза.
– Это твое настоящее имя?
– Может быть.
– Так да или нет?
– Зачем это тебе?
– Просто хотелось бы знать, только и всего.
Она на миг задумалась.
– Послушай, может, ты сам мне скажешь? Кто я, по-твоему? Лиза или кто-то еще?
– Я думаю, кто-то еще.
– В самом деле? – Она вновь улыбнулась. Увы, улыбка эта не смягчила ее ледяного взгляда. – Кто же?
– По-моему, твое настоящее имя… Стефани.
Она даже бровью не повела. Проктор был разочарован.
– Ты – Стефани?
– Это кое от чего зависит.
– От чего?
– От твоих денег. Если я их не вижу, то я – никто. Если ты просто пришел поговорить, ничего страшного, но все равно тебе это обойдется в тридцатку. Я ничего не делаю бесплатно.
Проктор потянулся за бумажником:
– Тридцать фунтов?
Она кивнула:
– Тридцать. И за тридцать я буду Стефани, или Лизой, или кем ты только захочешь.
Проктор вытащил три десятки, но в руки ей не дал.
– Так ты будешь самой собой?
Она не ответила, пока Кит не вручил ей банкноты. Сложила их пополам – и лишь потом спросила:
– Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно на самом деле?
– Истина.
– Я – проститутка, а не священник. Здесь нет истины. Ни у меня, ни у тебя. – Заметив, что Проктор нахмурился, она добавила: – Когда вернешься домой этим вечером, расскажешь жене, что ходил к проститутке? Расскажешь, что заплатил ей?
– Я не женат.
– Тогда твоей девушке. Да кому угодно…
Проктору не нужно было ничего говорить.
– Я так и думала. Так что нечего приходить сюда и трепать со мной языком об истине.
Изменился не только ее тон, но и акцент. Говорок Южного Лондона сменился чем-то трудно узнаваемым. Если ее первые слова были пронизаны пошловатым заигрыванием, теперь она стала холодной и прямолинейной.
Проктор также не стал ходить вокруг да около.
– Думаю, твое настоящее имя – Стефани Патрик.
Похоже, он попал в точку. Фамилия выдала ее, и она застыла в неподвижности, правда, всего на долю секунды. От него не скрылось ее напускное равнодушие. Было видно, что она поняла, что он это заметил.
– Я прав, не так ли?
Она впервые посмотрела на него колючим взглядом.
– Кто ты?
– Твое имя Стефани Патрик, верно?
Посмотрев на зажатые в кулаке деньги, она сказала:
– Давай я передам это горничной, а потом мы поговорим. Хорошо?
Проктору потребовалась пара секунд, чтобы понять: под «горничной» имелась в виду толстуха, которая впустила его в квартиру.
– Идет.
Лиза – в его глазах она все еще оставалась Лизой – вышла, оставив его в комнате одного. Когда же через пару минут она вернулась, то превратилась в мужчину в шесть футов четыре дюйма ростом
[1], с телом тяжелоатлета. У него не было шеи; огромная бритая голова будто сразу переходила в гротескные бугры плечевых мышц. Белая футболка обтягивала его так плотно, что казалась нарисованной.
Ему не нужно было повышать голос, когда он, указав на Проктора, процедил сквозь зубы:
– Ты. Вон отсюда. Сию минуту.
* * *
Проктор перекатился на спину, смутно ощущая под ней мокрый, раздавленный мусор. Мелкий дождик мягко капал на его разбитое всмятку лицо. Один глаз не открывался. Вторым он разглядел две сходящиеся стены из закопченного кирпича. Кит лежал в каком-то переулке, где стояла омерзительная вонь.
Избиение было коротким, жестоким и до обидного эффективным. Вышибала явно не был новичком в своем деле. Напоследок врезав ногой Проктору по ребрам, он прошипел предупреждение:
– Если хоть раз снова увижу тебя здесь, то оторву тебе яйца. И это только для начала. А теперь вали отсюда.
Еще миг, и дверь захлопнулась. Проктор остался лежать в одиночестве на куче осклизлого мусора. Некоторое время он даже не пытался пошевелиться. Лежал на спине, обхватив руками горящие от боли ребра. Во рту ощущался привкус крови.
Кит поднял глаза и увидел пятна желтоватого света, просачивающиеся сквозь щелки в занавесках. Из приоткрытого окна доносился голос Бинга Кросби, напевавшего по радио:
– О Белом Рождестве мечтаю я…
2
Проктор увидел ее прежде, чем она заметила его. Он стоял в дверном проеме какого-то ресторана, спасаясь от дождя. Изморось прошлого вечера созрела до настоящего ливня. Когда он заметил ее, она направлялась в его сторону, и Кит торопливо шагнул внутрь. В ресторане официанты накрывали к обеду столики, ставя на крахмальные белые скатерти высокие бокалы и маленькие розетки с охлажденным сливочным маслом. Проктор подождал, когда она окажется рядом.
– Лиза?
Она замерла на месте. Ей потребовалось всего мгновение, чтобы узнать его под маской синяков. Проктор поднял руки, как будто сдаваясь в плен.
– Мне не нужны неприятности. Я просто хочу поговорить.
Казалось, она приготовилась сорваться с места и убежать. Прошипела:
– Оставь меня в покое.
– Пожалуйста. Это важно.
Он снова заметил в ее взгляде твердость.
– Чего именно ты не понимаешь? Или, может быть, тебе просто нравится, когда тебя бьют по башке?
– Нет, конечно. Вот почему я ждал тебя здесь, а не на Брюэр-стрит.
– Откуда ты знал, что я пойду этой дорогой?
Кит пожал плечами:
– Я этого не знал. Но догадался, что ты там не живешь и приедешь из какого-то другого места. И тогда я решил, что ты приедешь на метро, а не на автобусе. А так как это кратчайший путь между ближайшей станцией и Брюэр-стрит…
– Умник, – равнодушно отозвалась Лиза. – Но я могла бы пойти другой улицей. Я часто так делаю.
– Могла бы. Но не пошла.
Согласно информации Проктора, Стефани Патрик было двадцать два года. Стоявшая сейчас перед ним женщина выглядела как минимум лет на десять старше. Ее крашеные светлые волосы был растрепаны, макияж смыт. Лицо было таким же бесцветным, как и все остальное, за исключением темных кругов под глазами. Но сейчас, утром, они казались естественными, а не размазанной косметикой.
На ней была серая футболка, а поверх нее – старая черная кожаная куртка-«пилот». Джинсы порваны на коленках и бедрах. С учетом погоды это выглядело скорее как отчет о финансовом положении, нежели демонстрацией модного тренда. Синие холщовые кеды промокли насквозь.
– Ты давно здесь? – спросила она.
– С половины девятого.
Лиза взглянула на дешевые пластиковые часики. Начало двенадцатого.
– Ты, должно быть, замерз.
– И вымок под дождем. И еще мне больно.
Он заметил тень улыбки.
– Могу себе представить. Деликатность не по его части. Зато мастер своего дела. В этом ему не откажешь. – Она пристальным взглядом обвела лицо Проктора. – Ну и видок у тебя, если честно…
Кит не спал всю ночь. Когда парацетамол не помог, пришлось прибегнуть к алкогольному анальгетику, от которого тоже было мало толку. Не будучи человеком пьющим, он заполучил изрядное похмелье, которое лишь усугубило его страдания. Его тело было сплошь в синяках, левый глаз заплыл, ребра болели при каждом вздохе, а правая лодыжка, вывихнутая при падении с лестницы, горела огнем.
– Послушай, если ты отказываешься говорить со мной, это твое право. Но позволь мне задать один вопрос. Ты ведь Стефани Патрик, дочь доктора Эндрю Патрика и Моники Патрик?
Ему нужно было услышать ответ, который он уже знал. Она не спешила ответить.
– Во-первых, кто ты?
– Меня зовут Кит Проктор.
– Почему ты задаешь мне эти вопросы?
– Это часть моей работы.
– Какой такой работы?
– Я журналист. – Как и следовало ожидать, она тотчас ощетинилась. Вызывающая поза лишь подчеркивала ее красноречивое молчание. – Твои родители летели самолетом «Северо-Восточных авиалиний», который разбился над Атлантикой два года назад. А с ними – твои сестра и младший брат.
Проктор видел, как она мысленно прокручивает слова ответа, прежде чем выбрать нужные.
– Мне нечего тебе рассказать. Оставь меня в покое. Забудь об этом.
– Поверь мне, я хотел бы забыть… Но не могу.
– Это почему же?
– Потому что это не был несчастный случай.
Приманка брошена. Его собеседница на мгновение задумалась, затем сказала:
– Я не верю тебе.
– Я и не ожидаю, что ты мне поверишь. Пока что нет. Ты еще не дала мне шанса.
Она покачала головой, но Проктор не желал уступать.
– Я не отказался бы от чашки кофе, мисс Патрик. Вам тоже купить? Я заплачу за ваше время.
– Мне платят за мое тело, а не за мое время.
– Они платят за то и за другое. Ну, давай. Всего одна чашка кофе.
* * *
Бар «Бруно» на углу Уордур-стрит и Питер-стрит был наполовину пуст. В течение дня здесь предлагали горячий завтрак. Возле входа стоял большой автомат с кока-колой. За длинным стеклянным прилавком на тарелках лежала разнообразная начинка для сэндвичей. Столешницы смотрелись как дерево, но на самом деле были пластиком. Банкетки обтянуты блестящим зеленым кожзаменителем.
Они заказали кофе и сели в задней части бара, где было меньше людей. Стефани освободилась от кожаной куртки и бросила ее на соседний стул. Взгляд Проктора тотчас же привлекли ее запястья. На обоих были огромные синяки. Казалось, будто на руки ей надели багровые наручники. Прошлой ночью их не было. Будь они там, он наверняка заметил бы. Стефани перехватила его взгляд.
– Что случилось? – спросил Кит.
– Ничего, – огрызнулась она.
– Не похоже на ничего.
– Кто бы говорил! Ты смотрелся в зеркало сегодня утром?
– К сожалению, да.
Мгновенно рассердившись, она демонстративно сунула оба запястья под нос Проктору для более пристального осмотра.
– Хочешь знать, что это? Случайная профессиональная травма, вот что это такое.
Успокоившись, принялась размешивать сахар в кофе с молоком, а затем сменила тему:
– У тебя есть сигареты?
– Я не курю.
– Я так и подумала, но никогда не угадаешь, пока не спросишь. – Проктор смотрел, как Стефани вытаскивает из кармана куртки свою пачку. Закурив сигарету, она бросила потухшую спичку на блюдце. – Итак, ты журналист.
– Да.
– Ты не похож на журналиста.
– Не знал, что у журналистов какая-то особая внешность.
– А разве я это сказала? Я говорю про твой внешний вид. Приличная стрижка, хороший костюм, дорогая обувь и чистая кожа – не считая синяков… Видно, что ты ухаживаешь за собой.
– Стараюсь.
– На кого ты работаешь?
– Я внештатник. Но написал десяток статей для «Индепендент», а затем для «Файненшл таймс».
– Впечатляет.
– По тебе не скажешь.
Стефани сделала глоток кофе.
– Откуда тебе знать, что я думаю?
Было видно, что она нервничает, несмотря на агрессию, которая чувствовалась даже в этой ничего не значащей болтовне; беспрестанно ерзала и стреляла глазами во все стороны. Проктор сделал глоток кофе и поморщился.
– Твои родители были убиты, – сказал он для пущего эффекта, в надежде произвести на нее впечатление. Увы, она не проявила никаких чувств, как будто даже не услышала его. – Вместе со всеми остальными пассажирами этого рейса.
– Это неправда. Было расследование…
– Неисправная проводка в брюхе самолета, что привело к короткому замыканию. От искр воспламенились пары авиационного топлива, что, в свою очередь, повлекло за собой первый из двух гибельных взрывов. Я читал отчеты Федерального авиационного агентства США и Управления гражданской авиации Великобритании, да и все прочие документы. И до недавнего времени верил им. Все им верили. И, как следствие, электрические системы на части старых «Боингов-747» были переделаны. Проблемой занялись, проблему решили. За исключением того, что проблема осталась. Проблема все еще жива, ходит где-то рядом, и у нее есть пульс, мозг и имя.
Ее взгляд сказал ему все. Ты либо чокнутый, либо идиот. Проктор подался к ней ближе и понизил голос:
– В тот самолет подложили бомбу. Это не был несчастный случай.
Он ждал реакции; что она в шоке вскрикнет, начнет все отрицать; ждал чего-то подобного. Но ничего не дождался. Стефани ковыряла ногти, и Кит только сейчас заметил, какие они грязные. Обломанные. Кончики пальцев выглядели ободранными.
– Сколько у тебя денег? – спросила она.
– Что?
– Наличка. Сколько у тебя ее с собой?
– Я не знаю.
Она подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Мне нужны деньги, а ты сказал, что заплатишь.
Проктор растерялся.
– Послушай, я пытаюсь тебе объяснить…
– Я знаю. Но теперь мне нужны эти деньги.
– Тебя это не интересует?
– Так ты дашь мне их или нет? Потому как если нет, я ухожу.
– Я заплатил тебе тридцать фунтов вчера вечером – и посмотри, что я получил.
Она встала и взяла куртку.
Чтобы протянуть время, Проктор вновь потянулся за бумажником.
– На том рейсе была бомба. Власти это знают, но хранят в секрете.
Стефани стало скучно.
– Ты думаешь? Они даже знают, кто ее подложил?
– Верно.
Она не спускала глаз с его бумажника.
– Он жив, и он здесь, в Лондоне. Но они даже не пытаются его поймать.
Стефани протянула руку.